Казанский поход (Крестоносцы 2)

— Третий Рим говоришь? Надежда и опора? Ладно, о сем позже договорим — сменил гнев на милость Василий — ты про свою державу сказывай. Чем торговать мыслите?

— Стольный город нашего княжества — Форт Росс — начал свой рассказ Костя — это большой портовый город на берегу океана. Приходят к нам торговать купцы из Германии, Франции, бывают и испанские. Торгуем с ними мехами, стеклом, кленовым сахаром, бумагой, соленой рыбой, ворванью.

— Ну, рухляди мягкой, рыбы да ворвани у нас слава Господу и своей хватает — с усмешкой махнул рукой князь — это, что же, только за ради бумаги и утвари стеклянной за семь морей киселя хлебать купцы ваши будут?

— Можем поставлять оружие: пушки и пищали доброй выделки, машины и механизмы для мануфактур, скобяной товар и суконные ткани, но это пока в небольших количествах — поспешил добавить Щебенкин — пока сырье покупное. Но все идет к тому, что лет через пять, как наладим у себя добычу руды и выплавку металлов, объемы поставок будут увеличены.

— Увеличены, значит? — общий смысл высказывания, несмотря на обилие незнакомых слов, Василий все-таки уловил — пищали и пушки это хорошо. А к себе чего повезете?

— Зерно, пенька, товары купцов персидских и китайских, шерсть овечья — перечислил Костя — да мало ли чем торгаши заинтересуются. И позволь государь купцу со мной прибывшему, товар свой на московском торгу распродать.

— Товар тот казна заберет, с ценой не обидят. А гость торговый твой получит жалованную грамоту и дозволение торговать на Руси невозбранно. Об ином, думать будем — подвел черту разговору— ты же посол ступай пока и будь на Москве безвыездно. В скором времени призову тебя, тогда и договорим.

На этой многообещающей ноте аудиенция завершилась, и Щебенкин отправился восвояси, ни на шаг, не приблизившись к главной цели своего путешествия, заговорить о которой он пока не решился. Впрочем, настроен наш герой был весьма оптимистично, надеясь уже при следующей встрече еще больше заинтересовать московского правителя и "вытрясти" из него разрешение вербовать добровольцев для переселения за океан.

ГЛАВА 14. Поход

В начале апреля 1506 года от Рождества Христова окрестности Нижнего Новгорода напоминали стоянку огромного кочевого табора. На берегу могучей Волги, раскинулся бескрайним людским морем воинский стан. Впечатление было такое, словно у стен древнего города кипит знаменитая Нижегородская ярмарка, по неведомой причине перенесшаяся на несколько веков назад.

Множество дымящих костров, разноцветных полотняных походных шатров, многочисленные возы и коновязи и суетящаяся между ними пестрая людская масса. Под вой походных труб, грохот литавр и барабанов огромное войско, кипя как растревоженный муравейник, снималось с бивуака.

Вообще об устройстве и вооружении московского войска стоит рассказать отдельно, чтобы дать любознательному читателю вдоволь полюбоваться всей полнотой и яркостью, открывающегося взору нашего героя, вида просыпающегося воинского стана.

У истоков создания тогдашнего русского войска стоял все тот же великий реформатор Иван III. Создавая государство буквально с нуля, он вынужден был создавать и его главную опору — армию, до сей поры являвшую собой конные дружины князей и пешие полки ратников — ополченцев, выставляемые городами. Именно он положил начало созданию поместной конницы вплоть до начала восемнадцатого века бывшей основной ударной силой русской армии.

Наименьшей тактической единицей стал возглавляемый боярином или служивым князем отряд детей боярских и боевых холопов. Воин, получая в кормление земельный надел в боярской или княжеской вотчине, заключал ряд, согласно которому должен был по первому зову своего командира прибыть в указанное место сбора "конен, люден и оружен", и признавался "сыном боярским", при этом факт наличия каких либо родственных связей с боярином был вовсе не обязателен. С двухсот четвертей земли помещик обязан был выставить одного конного бойца и еще по одному с каждой дополнительной сотни четвертей, полностью его экипировав, снарядив и обеспечив всем необходимым для похода и битвы.

Эти бойцы и составляли наиболее тяжеловооруженную часть русской конницы. Те, что побогаче, могли себе позволить кроме кольчужного доспеха и остроконечного шлема-шишака еще и надевавшийся поверх кольчуги латный доспех: зерцало, бахтерец или бригантину. Ну а те, у кого со средствами было похуже, вполне могли ограничиться например колонтарем, байданой, куяком или вовсе стеганным, вываренным в соли тягиляем иногда для пущей надежности укрепляя этот немудреный, но достаточно неплохо держащий стрелу а то и сабельный удар доспех нашитыми на груди и животе железными пластинами. И таких вот, к слову сказать, неплохих, вояк по самым скромным подсчетам историков мог выставить на заре своего царствования Василий Иванович двадцать, а то и все тридцать тысяч. А если прибавить сюда еще и отряды служилых татарских царевичей, бежавших от самозабвенно режущих друг дружку соплеменников на службу к московскому князю, то общая численность только конницы составляла не менее сорока-пятидесяти тысяч. А ведь была еще и пехота. Здесь были и отборные отряды пищальников, выставленные новгородцами и псковичами из числа охочих людей. Купеческие судовые рати хорошо вооруженные, экипированные, приученные драться и на раскачивающейся палубе ладьи и на твердой суше. Были и пушкари, и затинщики, стрелки из больших "затинных" пищалей, ибо не только Европа в те времена уже могла похвастать опытом в применении пусть еще далеко не совершенного, но уже достаточно грозного оружия, позже поименованного артиллерией. Но основную массу пехоты составляла все-таки посошная рать, набранная "от сохи" по одному человеку от 1-го до 5-ти крестьянских дворов. Конечно и вооружение у "посошных" было хиленькое, да и воевать они не умели, но зато они умели копать, строить, перетаскивать тяжести. Такие вот средневековые инженерно-саперные части. И являли они собой, пожалуй, наиболее многочисленную часть войска, при практически нулевых затратах. Вооружал и кормил этих бойцов мир, то есть направившая их в поход крестьянская община.

Сто тысяч воинов собрал Великий князь московский Василий Иванович, дабы призвать к порядку окончательно "отбившегося от рук" татарского царевича Мухаммед — Амина. Которого (да, да пусть не удивляется исторически "подкованный" читатель) в свое время можно сказать собственноручно возвел на трон его досточтимый батюшка Великий князь московский Иван III. И дабы немного прояснить себе, как у него это получилось, позволим себе небольшой экскурс в историю.

В конце пятнадцатого века не выдержав мощных ударов внешних врагов и внутренних ханских разборок, рухнул, развалившись на несколько крупных кусков колосс, именовавшийся Золотой Ордой. Образовавшиеся на его месте ханства, самым крупным из которых стала Большая Орда, как и полагается всяким свежеобразованным независимым государствам, тут же устроили между собой знатную грызню, стараясь урвать себе куски полакомей. И вот тут-то возможно впервые проявила себя "длинная рука Москвы", коей потом так полюбят пугать друг дружку и электорат европейские правители и их заокеанские хозяева.

Мудрый политик Иван, используя силу молодых хищников, окопавшихся в Казани и Крыму, нанес орде решительный удар, окончательно уничтоживший единое татарское государство. Свежеобразовавшиеся ханства в свою очередь потрясла целая череда мятежей и переворотов, элита делила власть, щедро поливая собственной кровью, а в еще большей степени кровью своих подданных, пока еще слабые ростки независимости.

Но вот новые ханства окрепли, щенки превратились в матерых волков и дружненько принялись "пробовать на зуб" рубежи недавнего защитника-благодетеля. Вступивший на престол в 1502 году Мухаммед — Амин долгих три года копил силы, старательно избавляясь от сторонников дружбы с Москвой в своем окружении, и наконец, он решил, что час настал. В конце июня 1505 года в день открытия ежегодной Волжской ярмарки, его люди напали на ничего не подозревавших русских купцов. Большинство их было убито, а товары разграблены, тысячи подданных московского князя находившиеся в тот момент на территории ханства были захвачены и обращены в рабов. Не дав умирающему Ивану опомниться, казанцы шестидесятитысячным войском двинулись к Нижнему Новгороду. Города взять они не смогли, но окрестности пограбили всласть, после чего поспешили убраться восвояси.

Болезнь и смерть Ивана III на некоторое время отсрочили возмездие, но пришедший к власти Василий решил, что настало время проучить дерзких соседей. А долгие околонаучные беседы с новоросским послом, которые после первой аудиенции стали для московского правителя регулярным развлечением, послужили причиной, тому, что сам Василий отнесся к этому походу более основательно, нежели в оставленной нашими героями реальности. И планы на этот поход он имел гораздо более далеко идущие.

А началось все с того, что уже на вторую беседу, состоящую буквально через несколько дней новоросс явился со своей картой. Общий экскурс в географию, вылился в пространный рассказ о континентах и морях, странах и населяющих их народах. А уж об этом-то студент-недоучка из двадцать первого века, знал намного больше, чем самый "продвинутый" географ средневековья. У них же не было телевизора и журнала "Вокруг Света". Да и собственный опыт морских путешествий у Кости был не маленький, немногие тогдашние даже европейские мореплаватели могли похвастать, что четырежды пересекали Атлантику.

О том, что так получится, Щебенкин восседающий на брошенной на землю попоне, жадно хлебающий холодный квас, и страдающий от мучительного похмелья, знать не знал, и ведать не ведал. Нет, конечно, в прошлой жизни, то есть в далеком будущем он был когда-то студентом историком, и чисто теоретически просто обязан был владеть информацией. Но это только чисто теоретически. Про Казань он знал твердо только одно: в 1552-м году сын нынешнего Великого Князя Московского Иван Васильевич, ну который Грозный, город возьмет и включит территорию Поволжья в состав своего государства. О каких либо иных казанских походах русского войска, Костя знал весьма поверхностно, а уж нынешний и вовсе стал для него полной неожиданностью. Парень даже начал сомневаться, а не попал ли он пять лет назад в некую параллельную вселенную, в которой история течет по каким-то своим не совсем пока понятным законам. А попытка португальцев высадится на Североамериканском континенте? Ведь в истории покинутого им тогда мира, ее не было? Или все-таки была?

Мыслительные процессы вызвали новый приступ боли в многострадальной головушке. Страдалец поставил крынку с квасом рядом с собой, и обхватив голову руками застонал. Да и хрен с ней с историей, и параллельной вселенной тоже, не до них сейчас. Это же надо было столько пить? А ведь до этого хмельного в рот не брал, ну почти. Кроме двух случаев, тогда в Грюненбурге, когда он впервые убил человека и в Новгороде, после драки с ушкуйниками. Четыре года трезвого образа жизни и тут на тебе... . Наладил, блин отношения.

А все началось с, казалось бы, очень удачной идеи познакомиться и наладить дружеские отношения с воеводами Новгородского кончанского ополчения, квартировавшего рядом. Ну, а какое знакомство без бочонка хорошего вина? Вчерашний студент здраво рассудил, что если Казань брал все-таки Иван Васильевич, значит, при Василии Ивановиче города так и не возьмут, а следовательно ничего хорошего от этого похода ждать не приходится. Начнем с того, что сама идея личного участия в этом массовом мероприятии, Щебенкину не понравилась изначально. Нет не то, чтобы Костя был ярым противником усиления Москвы и примерного наказания распоясавшихся татарских ханов, да и предкам он в принципе готов был помочь в этом благом начинании, но... .

Как мы уже говорили, на дворе вовсю разгулялся апрель. А значит, в самом скором времени надо было отправляться обратно в Новый Свет, туда, где его ждали горячо обожаемые жена, маленькая дочь, и друзья, заменившие безнадежно оставшихся в далеком будущем родных. Путь предстоял не близкий, дай Бог успеть пересечь Атлантику до начала зимних штормов. Но, увы, Костиного хотения никто не спрашивал. Уж очень понравились Василию Ивановичу ученые беседы с повидавшим мир заморским путешественником.

Щебенкин досадливо поморщился и почесал затылок. Дернул же тогда его черт. На следующую встречу заявился он с новыми подарком: нарисованной им самим, пусть не очень точной, грубоватой и не столь нарядно разукрашенной, но все-таки более подробной, чем местные поделки картой. И снова разговор зашел о географии и о политике. С тех пор такие вызовы стали повторяться с завидной регулярностью. Василию понравилось беседовать с повидавшим мир иноземцем, слушать его истории о разных странах и народах, но и самый первый разговор, он как выяснилось, не забыл.

Речь посла о сказочных богатствах Урала, бескрайних сибирских и дальневосточных просторах, несмотря на первоначальную, гневную реакцию, тем не менее, заставила Василия Ивановича серьезно задумался. Не то, чтобы иноземец открыл ему невесть какие истины, кое-что о тех землях князю все-таки было ведомо. Но вот в таком глобальном, даже стратегическом ключе он эти вопросы еще не рассматривал. Другие думы и заботы занимали мысли великого князя Московского. Беспокоили дела внутренние: постоянные подковерные интриги среди приближенных бояр и князей, грызущихся за теплое место и жирный кусок подле трона, сохранявшаяся, угроза со стороны затаившихся сторонников томящегося в заточении племянника, не прекращающиеся церковные разногласия между нестяжателями и иосифлянами. Не давали покоя и дела внешнеполитические: дряхлеющий, но еще вполне боеспособный орден и угрожающая западным границам, претендующая на власть над всеми русскими землями Литва, на юге постоянной угрозой нависал Крым, прячущийся за спиной, находившейся на пике своего могущества Османской империи, и периодическими набегами тревожащий южные рубежи соседей. На востоке не давала покоя вновь вышедшая из-под московской руки Казань. Долгие часы просиживал князь в тяжелых раздумьях над подаренной послом картой.

Результатом этих раздумий и стало то, что именно восточным направлением решил заняться Василий в первую очередь. Все-таки перспективы здесь открывались такие, что захватывало дух. Ведь вот они — богатства сказочные, только руку протяни. Потому-то и решил Великий Князь не отдавать войско под начало своего брата Дмитрия Угличского, как планировал прежде, а возглавить самому, превращая, в общем-то, заурядный карательный поход в великую авантюру с непредсказуемыми последствиями.

А раз решил ехать сам, то и собеседника-просветителя своего с собой прихватил, ну, чтобы в пути скучно не было. Вот и пришлось Щебенкину и его небольшой армии идти, брать Казань. А той армии у него смех и грех. Трое гвардейцев-телохранителей, выкупленный у купчихи и взятый в услужение Тимоха Скрыня, и столь же бесполезный в боевом отношении Чарли. Обоих братьев — мурманов под присмотром Карла оставили в Москве, на хозяйстве.