Казанский поход (Крестоносцы 2)

ГЛАВА 1. В которой Костя, опять оказывается в Европе. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Гамбург, встретил уже практически забытым шумом людского многоголосья и валящим с ног букетом разнообразных "ароматов" являющихся постоянным спутником любого портового, европейского средневекового города. Запах пряностей с разгружаемой у соседнего причала каравеллы, моря, смолы и дерева причудливо смешивался с мощным "амбрэ" тухлой рыбы, казалось с самого рождения немытых человеческих тел, и отходов жизнедеятельности человеческих же организмов. Кого только не было в кипящей у борта толпе: матросы и грузчики, богато одетые купцы и оборванные нищие, городские стражники и авантюристы всех мастей и калибров. Казалось, вся Европа собралась здесь. С тех пор как бывшая португальская каравелла, ныне носящая название "Надежда", найдя, наконец, свободное местечко между коггами, каракками, каравеллами и галеотами пришвартовалась у каменного пирса, прошло не более двадцати минут, но это время показалось Косте, привыкшему к благопристойной и патриархальной тишине Нового Света, вечностью. Корабль сразу же привлек внимание многочисленных зевак. Десятка два любопытных, собралось у борта, с видом знатоков строя различные, зачастую довольно фантастические предположения о национальной принадлежности парусника, поскольку висящий за кормой флаг с голубым Андреевским крестом на белом поле, никаких ассоциаций не вызывал. Постепенно дискуссия стала принимать весьма оживленный характер, а так как спорщики излишней интеллигентностью явно не страдали, и обилием интеллекта отягощены не были, словесные аргументы у них быстро закончились, диспут плавно принял форму массовой рукопашной схватки. Местное население торжественно встречало гостей ритуальными плясками и показательными гладиаторскими боями.

Это зрелище в свою очередь собрало немало зрителей на борту каравеллы, которые радостными воплями и улюлюканьем принялись подбадривать сражающиеся стороны. Щебенкин удобно расположился на шкафуте, и невозмутимо наблюдал за разворачивающимся внизу действом. Повязанный на голове на пиратский манер платок, кремневый пистолет за кушаком и широкая, кривая абордажная сабля на перевязи делали его похожим на героя какого-то пиратского романа.

Впрочем, долго радовать нашего путешественника веселым спектаклем гамбургским аборигенам не пришлось. На причале появилось какое-то, судя по толщине брюха и размеру конвоя, не маленькое начальство.

Важно ступающего чиновника, сопровождал полудесяток солдат. Бесцеремонно орудуя древками алебард, стражники быстро призвали к порядку дискутирующие стороны и очистили пристань. С борта каравеллы спустили сходни, и Константин поспешил на помощь капитану, встречающему визитеров. Впрочем, не прошло и десяти минут, как чиновник, взяв с новоприбывших положенные пошлины для поправления материального благополучия славного города Гамбурга, и еще пару монет сверх того, для поправления своего собственного материального благополучия, столь же величаво удалился.

Вслед за ним, взвалив на капитана необходимость, решать все вопросы, связанные с мелким ремонтом судна и закупкой всех потребных для дальнейшего путешествия припасов, покинул "Надежду" и Щебенкин, сменивший пиратский наряд на костюм небогатого немецкого дворянина. Сопровождали его двое — Михась, мрачноватый, жилистый литвин, между прочим, упорно величающий себя русином и добродушный здоровяк Карл, чье родовое аукшайтское имя Костя вряд ли смог бы выговорить даже под угрозой немедленного расстрела. Оба они были одними из немногих участников ливонского мятежа, чудом выживших в схватке на грюненбургской дороге. Первый благодаря уму и отваге получил не маленький в новоросской воинской иерархии чин сержанта госбезопасности. Второй, огромный, совершенно бесхитростный, даже несколько туповатый детина был выбран из-за своей недюжинной физической силы и невероятной, какой-то собачьей преданности.

— Добрый день ваша милость — к приезжим тут же подскочил щуплый оборванный и донельзя чумазый паренек лет тринадцати отроду — добрый господин первый раз в нашем славном городе? За пару медных монет я провожу его милость туда, куда он пожелает.

— Не слушайте его сударь — вмешался в разговор новый персонаж. Наряд, некогда бывший достаточно дорогим и изысканным был сильно потерт и поношен, но довольно чист и опрятен. Во всем остальном внешность его была совершенно не примечательна. Охарактеризовать ее можно было одним словом: "средне". Среднего роста, среднего телосложения с совершенно обычным ничем не примечательным лицом. Взгляд постороннего наблюдателя за такую внешность совершенно, что называется "не цеплялся". Презрительно сморщившись, он кивнул в сторону мальчишки — в нашем славном городе развелось слишком много всякой мрази, и такой вот оборванец запросто может привести вас в засаду. Но если вы пожелаете, я могу оказать услугу и за совершенно символическое вознаграждение, только из уважения к столь знатному господину, и стать вашим проводником.

При появлении конкурента маленький нищий повел себя как-то странно, даже не пытаясь спорить, он просто поспешил отойти в сторону. Его поведение явно противоречило всему тому, что Щебенкин читал или слышал о дерзкой и нахальной нищей братии. Но еще больше насторожила нашего героя именно неприметная внешность добровольного проводника.

— Боюсь, я не нуждаюсь в ваших услугах — надменно заявил он, вживаясь в роль знатного господина — и думаю, вам стоит побыстрее убраться с моего пути

Незнакомец дернулся было, что-то возразить, но, заметив, что правая рука несговорчивого дворянина многообещающе легла на эфес меча, а слуги до сего момента стоявшие спокойно за его спиной, угрожающе зашевелились, лишь флегматично пожал плечами и отошел.

— Эй, малый — Костя поманил к себе подростка — а ну, пойди сюда. Вот тебе монета. Вторую получишь, когда проводишь меня по адресу, который я тебе укажу.

Парнишка ловко поймал брошенный медяк и немного поколебавшись, решился. Бросив на конкурента опасливый, но вместе с тем торжествующий взгляд он поклонился.

— Куда проводить вашу милость?

— Ты знаешь дом купца Кугеля? — заданный тихим шепотом вопрос вовсе не был предназначен для посторонних ушей.

— Да господин.

— Проводи нас к нему.

Дорога к гамбургскому дому Кугелей заняла довольно много времени. Не меньше часа, маленький проводник вел их узкими мощеными улочками, ловко перепрыгивая через обширные лужи нечистот и без умолку болтая, охотно пересказывая всевозможные сплетни и слухи, во множестве витающие по городу, и показывая выдающиеся, с его точки зрения, достопримечательности.

— Курт — Костя бесцеремонно прервал болтовню нищего, который в этот момент со вкусом, смакуя подробности, рассказывал об очередной казни на днях произошедшей на центральной городской площади — что за человек разговаривал со мной в порту? По-моему ты хорошо с ним знаком.

Сорванец сразу как-то странно осекся и боязливо огляделся по сторонам.

— Ты не юли, отвечай на вопрос его милости. И не вздумай сбежать — крепкая рука одного из безопасников цепко ухватила оборванца за шкирку.

— Пощадите добрые господа — жалобно заныл мальчишка — вы не знаете, что это за человек. Весь порт знает. Тот, кто сует свой нос в дела Беспалого, долго не живет.

— Ну, в таком случае тебя все равно прикончат — "успокоил" паренька Щебенкин — хотя бы за то, что ты согласился пойти с нами. Но в прочем у тебя есть выбор. Либо тебя прикончит Беспалый, либо я. Или ты рассказываешь все, что знаешь, и тогда мы вместе подумаем, как спасти твою никчемную жизнь, или завтра тебя найдут в сточной канаве с перерезанной глоткой. Родители то есть?

— Нет — взвыл несчастный Курт — Умерли три года назад. Пожалейте сироту ваша милость.

— Вот видишь — Костя покачал головой — тебя даже искать никто не будет. Сгинул и сгинул. Давай так, ты мне все рассказываешь, а я беру тебя на службу.

— А сколько ваша милость будет мне платить? — слезы на лице маленького нищего моментально высохли, и в голосе появились деловые интонации.

— Платить? — наш герой от души расхохотался — ну и жулик. Тут решается вопрос о жизни или смерти, а он о деньгах. Ничего тебе платить не буду, но обещаю, что ты будешь всегда сыт, обут и одет, а самое главное будешь жить, клянусь святым распятием. Ах да, обещанные медяки останутся у тебя. Выгодное предложение для маленького попрошайки, не так ли?

— Вы не обманываете меня? Господь покарает вас за это.

— Слово дворянина.

— Ох, господин умеет уговаривать. Я согласен. Только сможете ли вы защитить меня от мести Беспалого?

— Это будет зависеть от того, что ты нам о нем расскажешь.

— Все, что знаю — решился паренек.

Как выяснилось из рассказа юного нищего — Беспалый был чем-то вроде теневого хозяина порта. Все отребье, подвизающееся на причалах, верфях и в припортовых кабаках, находилось в его подчинении. К тому же ходили упорные слухи, что главарь портовых нищих пользуется покровительством кого-то из сильных мира сего, в обмен на свою неприкосновенность, снабжая своих покровителей информацией, и выполняя для них кое-какую грязную работенку. Одним из многочисленных способов извлечения нетрудовых доходов, практикуемым этим преступным синдикатом, и было заманивание в ловушку и последующее ограбление доверчивых путешественников. Вообще, сам Беспалый давно уже переложил эту весьма опасную работу на своих многочисленных помощников и лишь изредка выходил на "большую дорогу", чтобы размяться и показать класс подчиненным. К тому же, его, как и всех, очень заинтересовал корабль, с которого сошли путники. И хотя в этот раз добыча сорвалась с крючка, но это вовсе не означало, что ее оставили в покое. Наверняка разбойники следили за нашими героями.

Курт, по его словам, давно уже хотел уходить из города, заработав напоследок пару монет, вдобавок к тем, что ему удалось скопить. Именно этим, а еще мальчишеской самонадеянностью и некоторой долей легкомыслия и объяснялась та отчаянная решимость, с которой он перешел дорогу всесильному бандиту.

Надо ли говорить, что предположение проводника о вероятной слежке совершенно не обрадовало Щебенкина и его спутников. Кроме того, Константину совершенно не нравился пристальный интерес местных к "Надежде". Этого конечно следовало ожидать, и весь расчет был на непродолжительность стоянки парусника в Гамбургском порту, но для дальнейшего путешествия остро необходимо было пополнить запасы пресной воды и продовольствия. А на это требовалось какое-то время. Но сначала надо было обнаружить "хвост" и оторваться от него. Афишировать связь новороссов с Кугелями было совершенно ни к чему.

— Ваша милость, за нами, похоже, следят — старавшийся все время держаться за спиной Михась догнал Костю, пошел рядом.

— Кто?

— Не оборачивайтесь. Шагах в десяти за нами плетется какой-то оборванец.

— Давно плетется?

— От самого порта.

— Черт! — ругнулся Щебенкин — надо взять его, потолковать.

— Сейчас не получится.

— Это я и сам понимаю. Тогда так, сейчас к Кугелям не пойдем. Пойдем туда, где толпа побольше. Там постараешься затеряться. Этот тип наверняка твое исчезновение заметит, но пойдет за нами, деваться-то ему некуда. А ты потихоньку пойдешь следом, заодно проверишь, нет ли с ним еще кого-нибудь. Заведем в местечко побезлюдней, ну а там дело техники.

— Понял.

— Эй, Курт — окликнул Костя маленького проводника беззаботно вышагивающего впереди.

— Да ваша милость — обернулся мальчик.

— Далеко еще до дома господина Кугеля?

— Нет, господин. Уже совсем рядом.

— А центральная площадь?

— О, это в другой стороне. Но тоже не очень далеко.

— Вот и хорошо. Значит, пойдем туда.

На оживленной рыночной площади, у церкви Святого Николая, башня которой была украшена короной по преданию, отлитой из золота захваченного гамбуржцами при разгроме витальерского гнезда на Гельголанде, в разноцветье одежд что-то покупающих, продающих или просто праздношатающихся горожан, Щебенкин обратил внимание на довольно большую группу людей, собравшихся у входа в церковь. Решив, что это как раз то, что нужно и сделав знак Михасю, он вместе с своими спутниками поспешил к ней присоединиться. Оставив малолетнего проводника под бдительным надзором Карла, он бесцеремонно расталкивая зевак приблизился к импровизированной трибуне. Маленький, толстенький монашек, взобравшись на большую бочку, словно вождь на броневик, размахивал перед носом слушателей не то бумажным, не то пергаменным свитком, что-то им старательно "впаривал". Впрочем, получалось это у него ни шатко, ни валко.

При виде нового потенциального клиента, почтенный служитель церкви утроил рвение. Мутные с похмелья глаза его загорелись "неугасимым" пламенем, ноздри сизого, оттенка спелого баклажана, носа раздулись, а голос окреп, в нем явно прорезались Левитановские нотки.

— И придет час расплаты! — рубанув воздух пухлой ладонью, громоподобно посулил он своим слушателям — и призовет Господь к себе чада свои и отделит зерна от козлищ и агнцев от плевел!

Здесь сей провинциальный пророк осекся, скорее увидев по удивленно вытянувшимся физиономиям паствы, нежели сообразив, что ляпнул, что-то не то. Впрочем, замешательство его длилось недолго, и даже не потрудившись поправиться, он продолжил: "... и лишь тот спасется из гиены огненной, кто безгрешен. Ибо сказал Господь: "...пусть то кто без греха первый кинет в меня камень". А есть ли среди вас безгрешные, дети мои?".

Судя по унылому молчанию окружающих бочку обывателей, праведников среди них не нашлось. Монах обвел толпу торжествующим взглядом.

— Но есть спасение! Есть, даже для таких, неисправимых прелюбодеев, пьяниц и богохульников как вы — продолжил он, с легкостью переложив на слушателей все свои грехи и назидательно воздев к небесам грязный палец — мы скромные и праведные служители церкви спасем души ваши, взяв за этот тяжкий труд лишь самую малость, презренный металл из ваших кошелей.

Немного покопавшись в видавшей виды торбе, икнув, грязно ругнувшись вполголоса и перекрестив рот, посмевший, видимо против воли хозяина, изрыгнуть богохульство, "святой праведник" извлек на свет божий несколько индульгенций.

— В сиих святых письменах спасение ваше, грешники! — торжественно провозгласил он, потрясая над своей головой разномастными, довольно замызганными, пергаментными свитками.

На этом красноречие его иссякло, оратор многозначительно икнул напоследок и уставился на слушателей выжидающим взглядом.

Увы, старания его пропали даром, окружавшие зеваки, внимательно выслушав пылкую, но несколько сумбурную проповедь святого отца, стали расходиться восвояси, совершенно не торопясь расставаться с кровными сбережениями. Только один мужичок, судя по одежде и поведению какой-то деревенский увалень, поддавшись напору продавца индульгенций, обменял, скорее всего, единственную, серебряную монету на кусочек пергамента, сулящий своему счастливому обладателю непременное отпущение всяческих грехов.

Константин же, в свою очередь, справедливо рассудив, что вряд ли в своей короткой жизни он успел наделать столько грехов, что во их искупление, стоит расставаться с оттягивающим кошель "презренным металлом", а посему решивший не утруждать святого отца спасением своей души, последовал примеру большинства. Оставив незадачливого проповедника в неизбывной печали стоять на пустой пивной бочке и тоскливо вздыхать, разглядывая сиротливо лежащий в пухлой ладони, единственный трофей, он развернулся и поспешил присоединиться к своим спутникам. Михася нигде рядом уже не было.

ГЛАВА 2 Дела шпионские — дела торговые.

— Ну, что Курт, веди — скомандовал Костя краем глаза наблюдая как засуетился оглядываясь по сторонам увязавшийся за ними "хвост".

— Как прикажете господин — покладисто кивнул бродяжка — а разве вы не будете ждать своего слугу? Я видел, как он отстал от нас там в толпе.

— Он нас догонит — махнул рукой Щебенкин — пошли.

— Вы видно хотели купить индульгенцию? Тогда лучше к собору святого Петра, что на ратушной площади. Все богатые люди там покупают себе отпущение грехов — беззаботно болтая, мальчик вновь зашагал вперед.

— Как-нибудь потом.

— Ах, как бы я тоже хотел бы стать богатым и покупать себе разные, такие вещи — мечтательно возвел глаза к небу маленький нищий.

— Что, уже успел так сильно нагрешить?

— Увы, ваша милость. Отец Август из припортовой церкви всегда называет меня неисправимым грешником. Но на службе у вас все будет по-другому? Я ведь смогу стать хорошим христьянином?

— Ты хочешь стать хорошим христьянином?

— Конечно! — с горячностью воскликнул Курт — ведь тогда моя душа непременно попадет в рай, и я снова встречусь с матушкой и Урсулой. Это моя сестренка.

— Когда-нибудь так и будет. Только не скоро — поспешил успокоить Костя загрустившего паренька — так теперь потихоньку оглянись назад. Ты знаешь человека, который идет за нами?

— О да, ваша милость, очень хорошо знаю. Это Астор Лезвие. Он частенько делает всякие грязные делишки. Одному парню он перерезал глотку вот так, от уха, до уха — мальчик провел ладонью по своему горлу — я сам видел. Кровищи было, просто ужас.

— Вот как, и за что же?

— Говорят, бедняга всего лишь случайно подслушал разговор Беспалого с каким-то важным торговцем и за это поплатился. Если Лезвие идет за нами, то дела наши плохи. Господи! Святая Дева Мария — вдруг в испуге зашептал Курт — да он же идет за мной! Его послали прикончить меня! Зачем я только пошел с вами?

— Спокойно, все будет хорошо — Щебенкин положил руку на плечо запаниковавшему проводнику — нам только надо найти какую-нибудь безлюдную улицу. А там посмотрим кто — кого прикончит.

Подходящее место нашлось довольно быстро. Путешественники свернули в узкое пространство между стенами домов, где не то, что повозке проехать, двум пешеходам разминуться было бы затруднительно. Пройдя метров двадцать, остановились и стали ждать.

Преследователь шагнул было за ними, но сделав несколько шагов, почуял ловушку. Он остановился в нерешительности, и повернул было назад, но путь к отступлению ему преградил Михась. Оборванец несколько раз затравлено оглянулся, злобно оскалившись, выхватил нож и бросился на не отличающегося в сравнении со здоровяками Костей и Карлом, богатырским телосложением литвина, которого очевидно посчитал самым "слабым звеном". Совершенно напрасно. Как бы мастерски "Лезвие" ни владел своим оружием, составить должную конкуренцию катцбальгеру в руках опытного бойца оно просто не могло. Скоротечная схватка закончилась, не успев начаться. Несколько секунд и человек "Беспалого" уже сползал спиной по стене дома, зажимая руками широкую, резаную рану на животе.

— Кто ты и что тебе от нас надо? — Щебенкин присел на корточки рядом, пальцем поднял подбородок бандита, заглянул ему в глаза.

"Лезвие" ничего не ответил, лишь криво ухмыльнулся и отвел взгляд.

— Расскажешь, и я подарю тебе быструю и легкую смерть — пообещал Костя — иначе будешь подыхать долго и мучительно.

— Беспалый велел проследить за вами, а потом прикончить мальчишку — раненый закашлялся, лицо его скривилось от боли, из уголка рта потекла темная струйка крови.

— Зачем?

— Не знаю. Ты обещал.

— Хорошо — Костя разогнулся, кивнул стоящему рядом Михасю. Жестом, приказав Карлу и Курту идти следом, направился к выходу из переулка.

Литвин быстрым движением вонзил меч в грудь умирающего, вытер клинок об его же одежду, сноровисто обшарил еще дергающееся в конвульсиях тело, и срезав с его пояса позвякивающий металлом кошелек бросился догонять своих товарищей.

Дальнейший путь наши герои проделали в полном молчании, и без дальнейших приключений, выйдя на одну из центральных улиц, на которой вскоре искомый дом и был обнаружен. На первом этаже большого двухэтажного здания располагалась лавка и как бы сказали в наше время — офис торгового дома "Кугель и сын".

В полутемном, озаряемом слабым светом доброго десятка масляных светильников помещении царила рабочая атмосфера. Дюжина клерков и приказчиков, добросовестно скрипя перьями, корпели над бумажными и пергаментными листами, деловито щелкали костяшками счетов, считали, учитывали, завешивали и переписывали тюки, бочки, мешки и корзины с разнообразным добром.

— Что угодно знатному господину? — к Косте, тут же подскочил один из приказчиков — чем могу служить?

— Я хотел бы видеть хозяина этого дома.

— Очень сожалею господин, но это невозможно. Герр Кугель никого не принимает.

— У меня послание от его почтенного родителя.

— О, в таком случае прошу прощения, я только извещу хозяина, без всякого сомнения, он немедленно вас примет — с этими словами разбитной малый опрометью метнулся вверх по лестнице на второй этаж.

Через пару минут приказчик кубарем скатился вниз. Следом, радушно распахнув гостям объятия, спускалась точная копия ныне проживающего в Новом Свете, почтенного главы торгового дома, разве, что лет на двадцать моложе. Иоганну Кугелю — младшему было двадцать восемь лет. От своего достопочтимого батюшки он в полной мере унаследовал не только аналитический ум финансиста, цепкую деловую хватку, но и представительную внешность преуспевающего коммерсанта. Достаточно рослый, поистине богатырского телосложения с окладистой черной бородой и громоподобным, раскатистым басом, он казалось, заполнил собой все немаленькое пространство лавки.

— Здравствуйте, здравствуйте дорогой компаньон — добродушно пророкотал он, заключая Щебенкина в свои богатырские объятия — добро пожаловать. В этом доме вы всегда желанный гость. Потом, потом, все дела потом. Прошу, пройдемте наверх, отдохнете и подкрепитесь с дороги.

— С величайшим удовольствием приму ваше предложение друг мой. Не откажите в любезности, велите позаботиться о моих людях — учтиво раскланялся Костя. Взгляд его упал на робко жмущегося в стороне Курта — и по возможности, нельзя ли подобрать что-нибудь приличное вон тому молодому человеку. Я только-только принял его на службу и просто не успел привести в божеский вид.

— Не беспокойтесь, о ваших людях позаботятся мои слуги — заверил купец — но, что же мы стоим? Прошу вас.

Прошло примерно полчаса, за которые гость основательно подкрепился разнообразными вкусностями, в изобилии выставленными на стол парочкой смазливых и смешливых служанок. То и дело, бросая на молодого, симпатичного, и несомненно знатного гостя жаркие, заинтересованные взгляды, низко наклоняясь, демонстрируя немного больше чем это было действительно необходимо распущенные лифы платьев, иногда как бы невзначай касаясь его то нежной рукой, то пышным бедром, девушки старательно, и надо сказать не безуспешно, расшатывали его моральные и нравственные устои. Впрочем, достичь успеха им было достаточно не сложно, если учитывать, что наш герой почти два месяца болтался в чисто мужском коллективе в Атлантическом океане.

Этого времени хватило хозяину дома, чтобы дважды со всем вниманием и прилежанием прочитать адресованное ему послание. Наконец опустевшие блюда и кувшины были убраны, прислуживающие кокетки скрылись за дверью, и наступил момент для делового разговора.

— Батюшка настаивает на переносе большей части активов нашего торгового дома в Новый Свет — задумчиво заметил Кугель, откладывая в сторону письмо.

— Это вполне оправданное решение — кивнул Костя — ведь, насколько мне известно, в прошлом своем послании вы сами уведомляли его о неприятностях грозящих компании.

— Мда, в последнее время все настоятельнее звучат намеки некоторых членов совета, о том, что мы должны допустить другие торговые дома до торговли с Новым Светом, а это как вы понимаете, принесет большие потери в прибыли для нас. Кроме того, ваша меховая торговля с Морозини, вызывает серьезное недовольство. Ганзе не нужны конкуренты. Мне думается, именно поэтому появление в Гамбургском порту судна под вашим флагом, уже засвеченным в Венеции, опрометчивый шаг, и он может иметь весьма неприятные последствия. Надеюсь, вы пришли не с нашим караваном? Если обнаружится связь, возникнут очень большие проблемы. Мы очень рискуем. Ганза никому не прощает предательства своих интересов.

— Не беспокойтесь герр Кугель, ваш караван мы обогнали на три дня пути. Значит, вы считаете: интерес, проявленный к нашему прибытию местными оборванцами, был не случайным?

— Ни в коем случае. Беспалый работает на очень серьезных людей. Вы правильно поступили, что избавились от слежки, но я бы внимательно присмотрелся к вашему юному проводнику. Вполне может быть, что и его появление, и спектакль, устроенный на причале, это звенья одной цепочки. Может быть, стоит от него избавиться?

— Мне бы не хотелось брать на себя грех детоубийства. Думаю, ничего страшного не будет, пока мальчишка находится под присмотром, а завтра с рассветом мы покинем Гамбург.

— Хорошо. Герр Кевин, мне бы хотелось уточнить еще один вопрос. Мой досточтимый батюшка пишет, с караваном помимо сахара и соленой рыбы идут пробные партии нового товара, и за дальнейшими объяснениями отсылает меня к вам. Что это за товар? Вы не могли бы просветить меня в этом вопросе?

— С превеликим удовольствием. Это стеклянная посуда и картузный картон, выпущенный нашими мануфактурами, а кроме того несколько тюков сушеной индейской травы, туземцы приписывают ей целительные свойства — тут Костя, терзаемый угрызениями совести, серьезно покривил душой, поскольку в чем, в чем, а в целительных свойствах табака он был совершенно не уверен — как ее употреблять, я думаю вы знаете.

— Да, в бытность свою в Форте Росс, я неоднократно видел, как это делают дикари, и даже сам пробовал дышать ее дымом. Весьма, скажу вам, двойственные ощущения: с одной стороны приятный аромат, с другой — першение в горле, кашель, слезы в глазах и головокружение — улыбнувшись, кивнул купец — честно говоря, сильно сомневаюсь, что этот товар будет пользоваться спросом.

— О, при надлежащей рекламе, он может стать настоящим золотым дном.

— Реклама? — коммерсант причмокнул губами, словно пробуя на вкус незнакомое слово — что это такое?

— Гм, как бы вам объяснить — Щебенкину, совершенно не улыбалась роль змея искусителя "подсаживающего" безвинных немцев на никотиновую отраву. Но, с другой стороны, в ближайшее время, все равно, это дельце с успехом "провернут" испанцы. А дополнительная статья дохода для княжеской казны была крайне необходима — ваши приказчики на каждом углу будут воспевать чудесные свойства этой травы применяемой, ну допустим, в качестве успокоительного, или при лечении зубной боли. Можно даже нанять нескольких рассказчиков, которые поведают страждущим чудесные истории своего исцеления. Только никакого колдовства. Вам же не нужны проблемы с церковью? Напротив, за звонкую монету стоит попробовать привлечь к этому делу святых отцов. Ну, обозвать ее скажем травой Святого Бонифатия, или Святого Дунстана. Да, на первоначальном этапе придется несколько вложиться в это предприятие, зато потом, уверяю вас, расходы окупятся многократно.

— Весьма остроумно придумано — расхохотался Кугель — хотя несколько попахивает богохульством. Впрочем, об этом стоит подумать. Но вернемся к вашему путешествию, отец просит, чтобы я оказал вам всемерное содействие. Чем я могу вам помочь?

— Благодарю вас. Я уже сам хотел просить вас об одолжении помочь нам с подготовкой к дальнейшему путешествию — кивнул Константин.

— "Надежде" лучше уйти в Англию, в Портсмут. Оттуда вы направите гонца с моим письмом в нашу контору, в Лондоне и вас обеспечат всем необходимым для дальнейшего плавания — купец поднялся со своего кресла — а пока отдыхайте, не буду вам надоедать. Да кстати, я пришлю Амелию, она покажет вам вашу комнату.

На следующий день, еще до рассвета, слегка не выспавшийся, (Амелия — одна из двух вышеупомянутых проказниц-служанок, "показывала комнату" почти до утра) Щебенкин, в сопровождении троих спутников, снова отправился в порт.

ГЛАВА 3. В которой, герой обзаводится новым знакомым.

По причине раннего часа городские улицы были пустынны. Лишь редкое побрехивание собак и топот патрулей ночной стражи, возвращающихся в свои казармы, нарушали тишину и покой еще спящего города.

На портовых причалах ничего не напоминало о вчерашнем кипении страстей. Легкие хлопья ночного тумана торопливо рассеивались, забивались по углам, тщетно норовя упрятаться от робких еще лучей просыпающегося солнца. Трое солдат в шапелях и кирасах расположившиеся на деревянном кнехте у борта плавно покачивающейся на волне и поскрипывающей такелажем "Надежды" проводили путников безразличными взглядами и продолжили прерванную с их появлением игру в кости.

Щебенкин, легко взбежал по трапу на борт, выслушал доклад вахтенного и распорядившись поднимать команду. Капитан, получивший разъяснения по поводу дальнейшего курса каравеллы направился готовиться к поспешному отходу, а Костя направился в свою каюту.

Усевшись на рундук, он расстелил на дощатом столе карту, пододвинул поближе масляный светильник, и вооружившись циркулем погрузился в расчеты и измерения. Предупреждение Кугеля он воспринял более чем серьезно, уж очень оно совпало с его недобрыми предчувствиями в отношении ганзейского гостеприимства. Если с маршрутом до Портсмута проблем не было, то дальнейшая задача представлялась нашему герою крайне сложной, практически невыполнимой, а опыта и знаний, необходимых для ее решения катастрофически не хватало. На имевшейся у него средневековой карте, щедро изукрашенной изображениями парусников и различных диковинных зверей достаточно четко и правильно было изображено европейское побережье и Британские острова. В изрезанной как пила линии норвежских фьордов с грехом пополам можно было разобрать западное побережье Скандинавии, но вот дальше на север...

— Дальше живут чудовища — Костя недовольно хмыкнул — ну и что делать? Как маршрут прокладывать, если даже не обозначены: ни Кольский полуостров, ни Белое море. Где искать эти самые Холмогоры?

— Мыслишь Константин Лексеич? Об чем кручинишься?

— Заходи, Евстафий Юрьевич — Щебенкин поднял тяжелый взгляд на заглянувшего в каюту Теглева — вот думаю, как на Русь пробираться будем.

— Ну, я человек не морской, здесь тебе ничего присоветовать не могу. Одно скажу, как-то мы же оттуда выбрались, а знать той же дорогой и обратно забраться можно.

— Той же не получится. Не пустят нас немцы. Они ведь Балтику своей вотчиной считают и более никому там торговать не велят, потопят сразу и следов никто не сыщет. Остается одна дорога на север через Студеное море, на Холмогоры. Да вот вся беда, немцы там не хаживали и пути того не ведают, а более спросить нам и не у кого.

— Да-а — протянул новгородец, в знак глубокой задумчивости, дернув себя за аккуратно подрезанную бородку и почесав затылок — вот задачка, так задачка.

Усевшись рядом с Щебенкиным на рундук, он тоже погрузился в размышления, причем настолько глубоко, что уронил голову на грудь, начал изредка всхрапывать.

Константин моментально стряхнул с себя сонное оцепенение. Лающие окрики команд, топот беготни матросов по палубе и усиливающаяся качка ясно дали понять, что "Надежда" отчалила от причала.

Переход до Англии прошел без всяких нежелательных эксцессов, сопровождалось попутным ветром и к исходу третьего дня судно, наконец, достигло Портсмута.

Костя не очень любил ездить верхом. Все путешествия он предпочел бы совершать в более комфортных для себя условиях, твердо стоя на качающейся, дощатой палубе корабля или, в крайнем случае, в какой-нибудь повозке, желательно подрессоренной, и снабженной мягкими сиденьями, но выбора у него не было. Ну, непринято было пока еще среди дворян передвигаться на четырех колесах, вот приходилось, что называется соответствовать духу времени.

Из четверых наших современников, невесть как перенесшихся на полтысячелетия назад, за пять лет, эту сложную науку верховой езды более или менее освоили двое: Ляшков которому обучение из-за врожденной ловкости и спортивного прошлого далось легко, и Корнев, достигший успеха благодаря своему природному упрямству и любви к всевозможным воинским упражнениям, компенсировавшим и крупное телосложение, и некоторую неуклюжесть в движениях. Двум же другим приятелям пришлось несколько тяжелее. Емелин после первого весьма неудачного знакомства с лошадьми в первые дни своего пребывания в Грюненбургском замке питал к ним плохо скрываемое недоверие. Преодолевая внутреннее содрогание, он мог самостоятельно вскарабкиваться на хребет этого страшного монстра, по какому-то странному недоразумению именуемого домашним животным, и даже вполне сносно держаться в седле, но особой любви к конным прогулкам не испытывал. Щебенкин же, сделавшийся совершенно "водоплавающим" человеком, считал для себя достаточным научится самостоятельно забираться и спрыгивать с седла, и не падать с него в ходе движения транспортного средства. Остальное, по его мнению, для моряка было совершенно излишним.

После нескольких часов тряски по пыльной дороге, идея нанять лошадей лично отправиться в лондонскую контору Кугелей, казалась нашему герою уже не такой блестящей. Но деваться было некуда. Конечно, можно было отправить с письмом надежного человека, например того — же Михася, но уж очень хотелось своими глазами увидеть одну из крупнейших европейских столиц. Заходить же в порт, кишащий ганзейскими шпионами на "засвеченном" корабле Костя посчитал делом неблагоразумным, а потому взяв с собой двоих провожатых, он двинулся в путь верхом.

Лязг оружия, хриплые крики и стоны, заставили Щебенкина отвлечься от созерцания серого уныния окружающего пейзажа. На дороге за поворотом явно шел бой. Трое смельчаков, отчаянно защищающие свои жизни и кошельки от десятка оборванцев, явно нуждались в помощи. Вернее двое смельчаков, так как третий их товарищ безжизненным кулем валялся в ногах сражающихся и вряд ли уже нуждался в чем-либо, кроме разве что заупокойной мессы и приличных похорон. Впрочем, и его спутников, судя по всему, в ближайшем будущем ждала та же участь. Один из них восседая на огромном гнедом жеребце, крутился чертом, отмахиваясь мечом сразу от шести противников вооруженных пиками, судя по угрожающей длине наконечника, сооруженными из кос и боевыми цепами. Отмахивался надо заметить не безуспешно двое нападавших, уже валялись в дорожной пыли, щедро орошая ее своей кровью. Второй путешественник видно вовремя сумел выбраться из-под туши убитой лошади и теперь пешим порядком, дрался с двумя оппонентами. Подвергшихся нападению путников наш герой узнал сразу, молодой, и судя по богато расшитому одеянию не бедный, господин и трое его сопровождающих покинули город сразу вслед за его отрядом и уже за воротами резко пришпорив лошадей обогнали их. Теперь торопыги пожинали плоды своей поспешности.

По натуре своей Щебенкин был человеком действия, долго рассуждать и анализировать было не в его характере, а потому он быстро спешившись, очертя голову кинулся в самую гущу схватки.

Начало атаки вышло на редкость удачным, приблизившись к противнику на расстояние прицельного выстрела, парень вскинул к плечу приклад мушкета, и тщательно прицелившись, плавно потянул скобу. Щелкнул курок ударом кремня высекающий искру, вспыхнул порох на полочке. Резкий хлопок с некоторым запозданием ударил по барабанным перепонкам, отдача ощутимо толкнула в плечо, набойка из толстой кожи помогала довольно слабо, облако дыма скрыло цель от глаз стрелка. Рядом один за другим хлопнули мушкеты его спутников. Отбросив разряженное оружие, Щебенкин бросился вперед, на ходу взводя курки пистолетов.

— Бах — правое плечо все еще противно ныло после мушкетного выстрела, и первая пуля в цель не попала.

— Бах — выстрел с левой руки был более удачным, выпущенный практически в упор круглый кусок свинца снес полчерепа долговязому, тощему "работнику ножа и топора".

В течение этих самых двух минут количество бандитов уменьшилось вдвое, а те, что уцелели, утратили всякую охоту продолжать противоправные действия и, побросав используемый не по назначению сельхозинвентарь, пытались спастись бегством. В этом мероприятии они преуспели гораздо больше, тем более что никто их особо не преследовал. Жертвам нападения измученным предыдущей схваткой было явно не до того, а их спасители посчитали преследование побежденных напрасной тратой времени, предпочтя беготню по придорожным кустам, более продуктивному занятию. Пока безопасники тщательно знакомились с содержимым поясных кошелей незадачливых убийц, Константин знакомился со спасенными благодаря его столь своевременному вмешательству путниками.

— Добрый день сударь. Чудесное утро, не правда — ли? — он с любопытством рассматривал молодого человека стоявшего перед ним и вытирающего клинок меча пучком травы.

На вид незнакомцу можно было дать лет шестнадцать — семнадцать. Длинные по тогдашней моде, огненно — рыжие, вьющиеся волосы обрамляли слегка вытянутую физиономию с несколько тяжеловатым подбородком, крупным носом, тонкими губами и пронзительно — холодными, голубыми глазами. Среднего роста, достаточно атлетического телосложения он выглядел бы несколько старше своих лет, если бы не легкий юношеский пушок на румяных щеках. Черный, дорожный костюм щедро расшитый золотым и серебряным шитьем и берет украшенный щегольским алым пером, при ближайшем рассмотрении оказался уже далеко не новыми, как и потертые кожаные ножны меча.

— Черт возьми, утро могло бы быть и получше, сударь — откликнулся юнец, смерив собеседника хмурым, неприветливым взглядом — но, тем не менее, я весьма благодарен вам за вмешательство. Должен признать вы появились как раз вовремя. С кем имею честь говорить?

— Кевин Мак Клауд — учтиво раскланялся Костя — вассал Великого князя Новоросского, путешествую по делам своего сюзерена. А вы сударь?

— Гарольд Гариссон, эскваер — отрекомендовался молодой человек, буквально раздувшись от важности, однако тут же вся спесь с него слетела, "лошадиная" физиономия вытянулась еще больше, обрела багровый оттенок и негодующее выражение — но ради всех святых, сударь, что это делают ваши люди?

— То, что и положено делать победителям — недоуменно пожал плечами Щебенкин — собирают трофеи.

— Не кажется вам сударь, что я и мои люди тоже имеем некоторое право на эту добычу? — запальчиво вскинулся рыжий.

— Разумеется, вы и ваш человек получите причитающуюся вам долю — больших дивидендов с поверженных оборванцев было трудно ожидать, но в данном случае наш герой решил пойти на принцип и не позволить новому знакомому сразу сесть себе на голову — я думаю, если мы разделим добычу пополам, это будет справедливо. Если конечно будет, что делить. Кстати, а где ваш третий спутник? Насколько я помню, на выезде из города вас сопровождало три всадника.

— Эта трусливая скотина сбежала при первой же опасности, попутно прихватив с собой лошадь и весь багаж — зло ощерился англичанин — черт возьми, мои доспехи он тоже увез с собой! Ну, ничего, я найду его, сдеру шкуру и натяну ее на барабан, клянусь всеми святыми!

— Господин, посмотрите, что мы нашли у этих голодранцев — подошедший Михась протянул Щебенкину кошель.

— Однако — Константин удивленно присвистнул, взвешивая в руке довольно увесистый кожаный мешочек — кто-то дорого ценит вашу жизнь юноша. Взгляните, здесь не меньше двадцати гульдинеров. Это кому вы так насолили?

— Ну что вы сударь — усмехнулся Гариссон — это же простые грабители, не думаю, что здесь замешаны происки моих врагов.

— Вы, сударь, в самом деле, считаете, что простые грабители, имея при себе такие деньги, будут караулить путников у большой дороги, а не весело пропивать их в каком-нибудь трактире?

— Один из бандитов перед смертью сообщил, что деньги они получили за то, что нападут на рыжего, молодого господина, путешествующего в сопровождении трех слуг. Господин не должен был уйти отсюда живым — почтительно поклонился Михась.

— Дьявол — от подобного открытия Гарольд даже несколько растерялся, окончательно утратив остатки напускной спеси. Лицо его несколько побледнело, но к чести его сказать, молодой человек сумел скрыть свое волнение — кому все это нужно. Кто дал им эти деньги?

— Не знаю сударь — флегматично пожал плечами литвин — по его словам, только главарь знал нанимателя, но тот, имея на плечах всего лишь пол головы, едва ли сможет что-то рассказать

— Как видите сударь, вам остается только догадываться о том, кто все-таки хотел вас прикончить — пожал плечами Константин — позвольте поинтересоваться, что вы будете делать дальше? Из трех ваших слуг один мертв, второй бежал, а третий ранен, пусть не очень серьезно, но все, же некоторое время едва ли он сможет быть вам полезен в случае повторного нападения...

— Уж не считаете ли вы меня трусом сударь? — бледная физиономия юнца даже зарделась от негодования — никто и никогда не посмеет сказать, что Гарольд Гариссон, испугался шайки гнусных убийц. К тому же я должен нагнать негодяя Джона и вернуть свое имущество.

— Господь с вами. Никто и не думал сомневаться в вашей храбрости — улыбнулся Щебенкин, которому этот горячий юнец положительно начинал нравиться — очевидно, нам с вами по пути и если вы не против, составить мне компанию, предлагаю присоединиться к моему отряду.

— Ну, что же человек вы без сомнения благородный, и я уверен, отнюдь не из-за отсутствия в вас рыцарских доблестей ваша грудь не украшена цепью, а сапоги шпорами — чинно раскланялся уроженец туманного Альбиона — к тому же, я весьма благодарен за своевременную помощь, а путешествуя в вашем обществе, у меня больше возможностей отплатить вам той же монетой.

— Что же до рыцарского звания, если у моего господина раньше не представилось случая осчастливить им своего верного слугу, после этого путешествия ему точно не отвертеться — Костя взгромоздился в седло — в путь сударь, дальнейшая задержка только отдаляет от нас заветные цепи и шпоры, ведь если я не ошибаюсь, именно они являются целью и вашего путешествия тоже.

— Вы удивительно прозорливы сударь — Гариссон легко оседлал своего жеребца — приятно коротать путь в обществе умного человека.

Смысла в дальнейшей задержке действительно больше не было, и вскоре слегка разросшаяся кавалькада двинулась дальше, нещадно пыля по проезжему тракту.

ГЛАВА 4. В которой герои вознамерились отдохнуть, и что из этого получилось.

Погоня продолжалась безуспешно. Слишком большую фору вороватому Джону дали незадачливые грабители. После полудня зарядил мелкий, противный дождик прибивший пыль, а потом и вовсе расквасивший грунтовое покрытие местного "автобана". Проболтавшись в седлах до вечера, порядком вымокнув и проголодавшись, путники решили остановиться в весьма кстати подвернувшейся таверне. Именовалось сие заведение — "Веселый странник", о чем и свидетельствовали несколько кривоватые готические буквы на деревянной вывеске. Для привлечения внимания путешественников, по каким либо причинам, не постигших величайшую тайну грамматики под надписью было изображено нечто. По мнению художника это самое "нечто" долженствовало изображать счастливую, цветущую физиономию путника, нашедшего здесь вожделенный отдых и держащего в руках огромную кружку пенящегося эля. Причем сосуд со столь милым сердцу живописца напитком, очевидно ввиду наличия достаточного количества натуры был прорисован весьма естественно. Что же касается портрета то здесь творческий взгляд его создателя и непредвзятый стороннего наблюдателя совершенно не совпадали. Щебенкину, радостная улыбка путника скорее напомнила свирепо оскаленную морду орка, из знаменитой голливудской кинотрилогии о приключениях хоббитов. Неизбалованные же культурными изысками грядущих веков спутники Константина, по картинным галереям никогда не хаживавшие, кино и телевизоров не смотревшие, а потому о живописи и орках имеющие весьма отдаленное понятие, на явное несоответствие заявленного и действительного, не обратили никакого внимания. Лишь молодой эсквайр, спешиваясь, бросил мимолетный взгляд на творение неведомого мастера, вздрогнул, перекрестился и выдал комментарий что-то вроде: "ну и мерзкая харя". Кстати, большинство посетителей данной торговой точки средневекового общепита, о творчестве непризнанного гения придерживалась того же нелестного мнения. С легкой руки какого-то остряка, за заведением прочно закрепилось название "Кривая рожа". Лишь владелец трактира, единственный в округе, продолжал упорно величать его "Веселым странником".

Предоставив парочке чумазых пацанов, под бдительным присмотром здоровяка Карла расседлывать и обихаживать усталых животных, их не менее усталые хозяева поспешили нырнуть в тепло и сухость помещения.

В сложенном из дикого камня камине весело и уютно потрескивали дрова, на вертеле источая умопомрачительный аромат не спеша, подрумянивалась баранья туша. Просторный зал, уставленный широкими столами, был наполовину заполнен гостями. День клонился к вечеру и от клиентов зашедших отметить окончание очередного рабочего дня сытным ужином, а то и просто честно заработанной кружкой эля или вина. Вполне хватало и путешественников, которых, как и наших героев, наступающая ночь и дорожная усталость застала в столь гостеприимном местечке.

Завидев вошедших, стоявший за стойкой дородный красномордый мужик с совершенно седой шевелюрой и жуликовато бегающими глазами, радушно осклабился. Несуетливо с достоинством, но довольно проворно неся перед собой весьма вместительное, туго обтянутое фартуком чрево, и неожиданно ловко маневрируя между столами и лавками, он поплыл навстречу. Взглянув на лучезарное выражение его цветущей, щекастой физиономии Щебенкин даже оглянулся, чтобы проверить: действительно ли появление именно их компании послужило причиной столь бурной радости? Не стоят ли за их спиной горячо любимые, давно потерянные и вновь обретенные родственники почтенного кабатчика?

— Добро пожаловать ваши милости. В моем заведении вас ожидает сытный ужин и комнаты достойные столь важных господ — неожиданно тонким и писклявым для его комплекции голосом провозгласил толстяк — чего желают ваши милости?

— Наши милости желают чистые комнаты для себя и своих слуг и хороший ужин — как обычно взял на себя "бразды правления" Щебенкин — надеюсь, в вашем заведении все это есть?

— Конечно ваша милость — недоуменно пожал плечами трактирщик — все, что пожелаете! Есть свежайшие кровяные колбаски, свиные уши и ножки тушеные с капустой, жаренная на вертеле баранина, нежнейшая ветчина и жирный окорок, крупные раки и ...

— Тащи! — перебивая длинную тираду, и плотоядно оскалившись, взревел Гарольд, больше не в силах выдерживать подобную муку — тащи всего и побольше. И быстрее, дьявол тебя забери! Иначе я отрежу и сожру твои собственные, грязные уши!

Трактирщик исчез, а через несколько минут на столе, словно по мановению волшебной палочки стали возникать самые разнообразные яства, в количествах способных удовлетворить запросы не одного десятка самых прожорливых едоков.

На некоторое время за столом воцарилась тишина нарушаемая стуком ножей, бряканьем посуды, хрустом разгрызаемых хрящей, бульканьем и чавканьем которыми сопровождалась дружная атака проголодавшихся путников на выросшие перед ними баррикады из тарелок и блюд, и батареи бутылок и кувшинов.

Здесь, наверное, стоит сделать небольшое отступление и попытаться успокоить тех читателей, коих откровенное пренебрежение столь привычными для наших современников (впрочем, как показывает жизненный опыт автора, далеко не для всех), элементарными правилами хорошего тона, привело в ужас и негодование. Увы, в описываемые нами времена правила эти попросту не существовали, и подобная манера поведения за столом была характерна не только для малообразованных крестьян и горожан. Благородные дворяне, образованные, или не очень, вельможи и даже страшно подумать, коронованные особы вели себя точно также и представить себе не могли, что во время трапезы можно себя вести как-то по-иному.

— Ну ладно, средневековые невежи! — воскликнет оскорбленный в лучших чувствах поборник этикета — но как же наш современник? Неужели ему не противно вкушать пищу телесную, среди всех этих звуков достойных разве, что какого-нибудь свинарника?

— А куда деваться? — ответим мы.

Не будем забывать, наш герой путешествует по Европе, пребывающей в самом, что ни на есть, темном и мрачном средневековье. В мире, где идеи возрождения и просвещения только начали пробивать себе путь во тьме, всячески поощряемого и лелеемого церковниками невежества и мракобесия. И если обращать внимание на мелочи вроде грязи и вони на улицах, провонявшей конским потом одежды, дурного запаха давно не мытых тел и от рождения не чищеных зубов окружающих, тогда лучше и вовсе из дому не выходить.

Хотя, надо сказать от некоторых, "милых" привычек спутников, из которых громко чавкать во время еды, или облизывать грязные, жирные пальцы, была, пожалуй, самой невинной, воспитанного в интеллигентной семье Костю, что называется "с души воротило". А уж мысли о том, как в здешних "точках общепита" моют посуду и в каких условиях готовят еду, приходилось и вовсе старательно гнать от себя, иначе точно пришлось бы ложиться и с голоду помирать. Достаточно сказать, что на пирах в рыцарских замках грязные блюда и тарелки, прислуга просто давала облизать собакам, а потом, чаще всего грязным передником, утерев "вымытую" таким образом посуду, вновь подавала господам на стол. И этот факт не смущал ни самих хозяев замка, ни их гостей. Не к лицу благородным господам уделять внимание подобным жизненным мелочам.

Ну, на сем завершим наш, прямо скажем, малоаппетитный рассказ о нравах царящих, в тем не менее, уже тогда почитающей себя светочем цивилизации и норовящей поучать и окультуривать "дикие, варварские", но на деле зачастую имеющие большее представление о чистоте и гигиене народы, Европе и вернемся к нашему герою и его спутникам.

Утолив первый голод, Константин отодвинулся от стола и прихлебывая маленькими глотками чуть горчащий, темный эль окинул взглядом зал таверны.

— Я в отчаянии — мрачно заявил Гариссон, несколькими глотками осушая свою посудину — так мы никогда его не догоним.

— Не стоит отчаиваться — Костя отхлебнул глоток — не все так плохо, как вы думаете.

— Вы, должно быть, смеетесь, сударь — англичанин поднял на него тяжелый взгляд.

— Ничуть сударь. Давайте рассуждать логически. Как бы вы поступили на месте вашего слуги, если бы вдруг неожиданно получили в свое распоряжение имущество погибшего господина?

— Я не могу представить себя на месте этого грязного скота. Между нами не может быть ничего общего — вытянутая физиономия эсквайра вспыхнула от негодования — к тому же его господин еще жив.

— Но он-то об этом не знает. Ведь признайтесь, без нашего вмешательства, ваши шансы победить в той схватке, были весьма не велики.

— Если позволит ваша милость — заметил с интересом прислушивавшийся к беседе Михась — на месте вашего беглого слуги я бы поскорее доехал до ближайшего трактира и продал неправедно нажитое. А потом напился. Ведь если господин мертв то и погони ожидать не приходится, а значит спешить некуда.

— Верно — кивнул Щебенкин — а ведь это первый трактир, встреченный нами на этой дороге.

— Значит, негодяй где-то здесь — Гарольд вскочил на ноги и схватившись за рукоять меча, гневно раздувая ноздри окинул орлиным взором разом притихший трактир — где он? Я убью его!

— Спокойно друг мой, спокойно — ухватив за рукав буйного потомка древнего рыцарского рода, Костя чуть ли не силой заставил его усесться на лавку — ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. В зале его нет, но проехать мимо он не мог. Михась, пригласи сюда нашего радушного хозяина.

Однако дело оказалось вовсе не таким простым, как ожидал наш герой. Допрошенный в качестве свидетеля трактирщик, напрочь отказался узнавать в предложенном ему словесном портрете злоумышленника, кого-либо из своих гостей. Глядя в воровато бегающие глаза владельца "Кривой рожи" Щебенкин все больше и больше приходил в убеждение, что воришка — Джон находится где-то рядом, а похищенное имущество благополучно перекочевало в закрома красномордого работника вертела и поварешки. Впрочем, это стало понятно даже далеко не блиставшему острым умом и сообразительностью баронскому отпрыску, удерживать вспышки ярости которого становилось все труднее. В воздухе запахло хорошим скандалом и разрядить обстановку не мог даже большой кувшин эля. Когда принесшая выпивку трактирщица, уяснила себе, в чем подозревают ее супруга, она тут же подняла невообразимый гвалт. На наших героев обрушился сплошной поток жалоб, упреков и нелестных эпитетов, если не сказать больше, откровенной и отборной ругани. А чего, чего, умения изощренно ругаться бывшей маркитантке, было не занимать.

Увы, все попытки угомонить разошедшуюся бабищу оказались тщетны. Первым не выдержал Гариссон. После очередного потока оскорблений и без того не обладавший ангельским терпением юнец взорвался и вскочив со скамьи отвесил нерадушной хозяйке звонкую пощечину. Добрая оплеуха вполне могла оказать отрезвляющее воздействие на любую скандалистку, любую другую кроме нашей трактирщицы. В пору бурной молодости прошедшая с королевскими войсками сквозь горнило Шотландских войн, повидавшая огонь и воду, от удара она лишь попятилась на несколько шагов, схватилась за ушибленную щеку и взвыла благим матом, призывая окружающих вмешаться и прекратить вопиющее беззаконие. К слову сказать, основная часть мирно отдыхающих, за кружкой честно заработанного алкоголя, местных пейзан и случайных путников заслышав вопли изобиженной хозяйки, приняли совершенно иное решение и по здравому размышлению поспешили убраться из трактира. Дальнейшее пребывание здесь сулило им сплошь одни неприятности, а утомленным после долгого трудового дня йоменам они были совершенно ни к чему. Однако не все пришли к столь благому выводу. У почтенного трактирщика нашлись и заступники в лице нескольких завсегдатаев — выпивох, готовых на любые подвиги ради лишней порции спиртного из рук своего благодетеля. К ним же присоединилась слуги и пара-тройка молодых, крепких крестьянских парней, любителей почесать кулаки по любому поводу. Буквально через несколько мгновений за спиной трактирщицы образовалась солидная "группа поддержки", и лишь ее толстопузый супруг остался безучастен к воплям своей второй половины. Впрочем, выхода у него особо то и не было. Крепкая клешня Михася мертвой хваткой сжала его горло, из которого вырывались лишь беспомощный писк и сипенье.

Возникшая ситуация вероятнее всего, закончилась бы кровопролитием, если бы на свою беду на лестнице ведущей в зал со второго, жилого этажа трактира не появился сам "виновник торжества". Как раз в этот момент у злополучного Джона, в гордом одиночестве праздновавшего успех своего предприятия, закончилось вино. А поскольку дозваться вовлеченной в противостояние прислуги он так и не смог, то вынужден был покинуть свою комнату и спуститься вниз, дабы добыть выпивку самостоятельно. В его голове шумели и гуляли винные пары, не давая возможности вовремя осознать угрожающую ее владельцу опасность.

-Эй, хозяйка! Красавица, еще вина! — возопил наш воришка заплетающимся языком, остановившись на нижних ступенях лестницы, пьяно покачиваясь и оглядывая собравшихся осовелым взглядом мутных глаз.

Узревши, наконец, своего обидчика, Гариссон взревел дурным голосом. Щебенкин готов был поклясться, что лично видел, как из ноздрей юного кавалера вырвались струйки пара. Словно раненый бык он "взрыл землю копытом", наклонив голову, устремился на врага. Пара пьянчуг оказавшихся между Гарольдом и его жертвой были просто сметены бешеным напором и разлетелись как кегли, сбивая с ног стоящих рядом товарищей.

Бедолага Джон так и не успел ничего сообразить, когда мощный удар перебросил его через лестничные перила и со страшным грохотом швырнул о дощатый пол. Для трезвого человека такая оплеуха вполне могла быть последней. Но, парень был пьян, а пьяных, как известно, бережет сама судьба. Внезапно очутившись на полу, он ошалело покрутил головой, всхлипнул, размазывая кровь по разбитой физиономии, и пустился наутек. Вероятно он решил, что на четырех ногах будет бежать быстрее чем на двух, а может просто не нашел времени придать своему телу вертикальное положение. Как бы то ни было, но спасаться беглец предпочел на четвереньках, словно некий огромный таракан, ныряя под столы и сшибая тяжелые скамьи.

Ускорение ему придавал издающий победные вопли Гариссон то и дело настигающий своего неверного слугу и вознаграждающий его мощным ударом тяжелого сапога по тощим ягодицам. Чудо физиологии, но каждый пинок выбивал добрую порцию хмеля из башки беглеца, хотя, казалось бы, какая связь?

Неизвестно чем бы закончилось дальнейшее представление, если бы не Михась. Сообразительный малый ткнул пальцем в скачущего раненой антилопой Джона и заорал: "Вор! Держи вора!"

Его вопль поддержал пришедший в себя трактирщик и вот уже обе противоборствующие стороны, позабыв былые разногласия, устремились в увлекательную погоню. Естественно при таком количестве увлеченно орущих и изрядно мешающих друг другу охотников, у жертвы появились реальные шансы на спасение, если бы не одна случайность. Уже практически вырвавшись из превратившегося в опасную ловушку, некогда столь гостеприимного трактира, он наскочил на появившегося на пороге Карла, который, наконец, закончил возиться с лошадьми и отправился за своей порцией тепла, еды и вина. Здоровяк бесцеремонно ухватил бестолково тычущегося ему в ноги беглеца за шиворот, и без видимых усилий оторвав его от пола, принялся разглядывать, словно диковинную зверюшку.

Орава ловцов радостно взвыла, и быть незадачливому воришке линчеванным без суда и следствия, на радость жуликоватому трактирщику и его могучей супруге, избавлявшимся таким образом от ненужного свидетеля. Расправе помешал Щебенкин, как раз, в этот момент решивший прекратить уже порядком ему поднадоевший балаган. Недолго думая, он выхватил из-за пояса пистолет и разрядил его в стену. Грохот выстрела, остудил даже самые горячие головы. Наконец через десять минут Константину при поддержке спутников удалось очистить зал таверны от посторонних и совершенно не нужных здесь лиц и приступить к следствию, окончательно расставившему все точки над "й" и определившему степень вины каждого из участников этой некрасивой истории.

Грозившая закончится кровопролитием заварушка, волей Проведения и нашего героя завершилась вполне благополучно. Плут-трактирщик и его боевая подруга отделались лишь тем, что вынуждены были вернуть похищенное имущество и выплатить важным господам солидную компенсацию. Даже воришка Джон отделался всего лишь хорошей поркой и позорным изгнанием, а наши герои, переночевав во вновь ставшем гостеприимным "Веселом страннике", утром отправились дальше, благо до конечной цели их маленького путешествия оставалось, что называется "рукой подать".

ГЛАВА 5 Лондон

Начавшийся вчера дождь не утихал уже больше суток. День начинал клониться к вечеру и уставшие лошади уже неохотно переставляли ноги в бурой, вязкой массе в которую окончательно превратилась дорога. Виды тянущихся вдоль нее унылых полей, наконец, сменились глинобитными, крытыми соломой и камышом лачугами, не имевшими даже труб, заменяемых лишь отверстиями в крыше. Между этими жалкими подобиями жилищ, в грязи и смраде, исходящем от отходов человеческой жизнедеятельности и болотных испарений даже не особенно стараясь обходить источающие зловоние огромные лужи, бродили одетые в лохмотья, чумазые оборванцы непонятного пола и возраста. Они торопливо отскакивали из-под конских копыт и провожали небольшую группу всадников безразличными, а иногда и злобными взглядами.

— Это Лондон? — Костя окинул окружающее его убожество взглядом, брезгливо скривился — ну воняет же здесь.

— Саутварк, ваша милость, южное предместье — подал голос, державшийся чуть позади, слуга молодого англичанина. Старый вояка, хотя и сильно страдал от полученной несколько дней назад в схватке с разбойниками раны, все-таки держался молодцом, стараясь не отставать от своего господина.

— Местечко не из приятных — согласно кивнул едущий рядом Гариссон — однако сударь, мне довелось долго жить в Париже и могу уверить, его окраины смердят ничуть не лучше. Как впрочем, наверное, и везде. Не будете же вы уверять, что в вашей стране все иначе.

— Ну, подобного у нас точно нет — усмехнулся Щебенкин — может быть когда-нибудь у вас появиться возможность лично в этом убедиться.

— Не знаю, не знаю — пожал плечами Гарольд — на все воля господа нашего. А скажите, где вы думаете остановиться?

— Не имею ни малейшего представления. Собственно я не планировал здесь долго оставаться. У меня дела в ганзейском торговом представительстве, кстати, не подскажете где его найти?

— Боюсь, ничем не могу помочь. Последний раз, я был здесь совсем еще ребенком. Вам следует спросить у моего слуги. Джереми, ты же коренной житель Лондона?

— Да, ваша милость. Я родился и вырос в этом городе и именно здесь ваш батюшка, упокой господь его бессмертную душу, двадцать пять лет назад нанял меня на службу — откликнулся старый воин — а вам сударь, судя по всему нужно в Сити. Именно там находятся все купеческие конторы. Там же можно найти и вполне приличную гостиницу.

— Далеко еще?

— Нет, вон там — Джереми ткнул рукой влево, туда, где за серой лентой реки виднелись башни и крыши довольно красивого строения — видите, за Темзой? Это Вестминстерское аббатство. Оно уже почти за нашей спиной, а значит, скоро будет мост. Проедем его и вы у цели.

Пока между нашими путешественниками происходил описанный выше разговор, район, застроенный бедняцкими лачугами, закончился. Впрочем, стиснувшие с двух сторон узкую, настолько, что по ней не мог проехать экипаж улицу, двухэтажные, каменные дома, снаружи выглядели ничуть не лучше. Серые, обшарпанные, с окнами затянутыми бычьим пузырем или промасленной бумагой, и грязными, вонючими потеками под ними. Никаких тротуаров, естественно предусмотрено не было. Вместо них по обеим сторонам улиц были проложены канавы, отравляющие воздух потоками нечистот. Английская столица жила своей бурной, шумной жизнью. Скрипели и грохотали по камням мостовых многочисленные повозки, громко кричали торговцы, разносчики и подмастерья, наперебой расхваливающие продукцию своих хозяев. Все это перекрывалось разноголосым перезвоном больших и малых колоколов многочисленных церквей и часовен. Яркие наряды дворян и их слуг причудливо смешивались в сплошной разноцветный калейдоскоп, щедро разбавленный вкраплениями однотонных одеяний простонародья, засаленными кожаными фартуками ремесленников, и рясами монахов и монашек, которые встречались на улицах в огромном количестве.

Город, построенный на месте древнего, основанного еще римлянами Лондиниума считался одним из крупнейших в Европе уступавшим по размеру лишь Венеции и Амстердаму. Хотя, на взгляд нашего современника, вряд ли могло претендовать на это звание поселение, число жителей которого не превышало в описываемый нами период времени и тридцати тысяч человек. Центр его, называемый Лондонский Сити, располагался на левом берегу Темзы между уже упомянутым нами Вестминстерским аббатством и знаменитым Тауэром, замком, заложенным еще в 11 веке сыном легендарного Вильгельма Завоевателя. Мост, который путникам, прибывающим с южного побережья, необходимо было миновать, чтобы туда попасть, представлял собой монументальное строение на каменном фундаменте с девятнадцатью стрельчатыми арками и подъемником позволявшим судам без труда подниматься вверх по реке. Заложен он был еще в 1176 году и строился тридцать три года. Постепенно, защищенное на въезде и выезде серьезными укреплениями, а с двух других сторон естественной водной преградой пространство облюбовали многочисленные торговцы и ремесленники, понастроившие вдоль проезжей части жилые дома, лавки и мастерские. Неоднократно постройки эти дотла сгорали в огне не редких пожаров, унося с собой жизни своих обитателей, но каждый раз, словно легендарная птица Феникс вновь восставали из пепла.

Проезжая через Южные ворота наши путешественники имели возможность полюбоваться черными кольями, на которые английские короли имели весьма "милую" привычку насаживать предварительно прокипяченные в дегте головы своих врагов. По счастью к описываемому нами моменту враги английского монарха свои головы предпочитали носить при себе, и вышеозначенные колья пустовали, что впрочем, нашего героя не сильно то и расстроило.

— Что же сударь, прощайте — обратился к своему спутнику Гариссон, когда копыта лошадей зацокали по городским мостовым на северном берегу Темзы — здесь мы с вами расстанемся. Скажу откровенно, я был рад путешествовать в вашем обществе. Сожалею лишь о том, что мне не представилась возможность отблагодарить вас за помощь.

— Не думаю, что следует об этом сильно переживать — хмыкнул Костя — впрочем, кто знает свое будущее? Все возможно. Прощайте!

Юноша церемонно раскланялся и, ткнув пятками в бока своего жеребца неторопливо порысил дальше по улице.

— Если вам сударь нужна хорошая гостиница, советую остановиться у старика Готварда — на прощание заметил чуть задержавшийся Джереми — берет правда дороговато, но комнаты чистые и кормит вполне прилично. Это вон там, в квартале отсюда, повернете налево и сразу увидите вывеску с кабаньей башкой. Благодарю за помощь, там на дороге. Если бы не ваше вмешательство, гнить мне в могиле, рядом с бедолагой Томом. Клянусь копьем святого Георгия, я ваш должник!

— Будь здоров — махнул рукой Щебенкин — и приглядывай за этим юношей. Он молод, горяч, и как мне кажется, несмотря на свой возраст, умудрился уже нажить себе врагов. Ну а если вдруг, что-то пойдет не так и тебе понадобиться служба, здесь в городе я пробуду еще дня два.

— Благодарю вас Ваша милость, я буду помнить об этом. Храни вас Бог! — старый вояка пришпорил коня и ускакал догонять своего господина.

Проводив взглядом удаляющихся англичан, Костя кивком головы позвал своих спутников и двинулся в указанном направлении.

Оставим на некоторое время нашего героя и последуем за его недавними спутниками, поскольку забегая вперед, скажем: путям — дорогам их вновь предстояло пересечься в самом ближайшем будущем.

Впрочем, ни о чем подобном Гариссон и его сопровождающий даже не догадывались. Их путешествие закончилось у ворот одного из богатых особняков в Вестминстере, хозяева которого на первых порах встретили гостей весьма неприветливо. В ответ на громкий стук в створке крепких дубовых ворот открылось небольшое оконце.

— Чего надо? — коротко поинтересовался резкий, больше похожий на воронье карканье голос.

— У меня письмо к хозяину дома! — выкрикнул возмущенный до глубины души юноша.

Открылась небольшая калитка, из нее вышел коренастый, крепкий мужик, с повадками и внешностью бывалого рубаки.

— Письмо — коротко бросил он, смерив путешественников хмурым, подозрительным взглядом.

— Я хочу видеть ... — начал, было, Гарольд, но его грубо оборвали.

— Письмо!

Вспыхнувший от негодования Гариссон, у которого хватило ума не спорить, вытащил из замшевого мешочка на груди небольшой пергаментный свиток, и молча, протянул его суровому привратнику, одновременно пытаясь испепелить того самым гневным и яростным взглядом, на который только был способен.

На охранника, однако, это не произвело никакого впечатления. Он, также молча, взял документ и захлопнул калитку перед носом гостей.

Ждать пришлось минут пятнадцать, после чего ворота широко распахнулись и другой, весьма напыщенный и богато разодетый, слуга пригласил юного англичанина к хозяину усадьбы.

— Милорд ждет вас — провозгласил он, сохраняя вид величественный и важный.

От ворот и стоящей возле них караульной сторожки, к хозяйскому дому вела широкая, мощеная дорожка, в отличие от городских улиц содержащаяся в относительной чистоте, по обеим сторонам от нее тянулись ряды жилищ для слуг и охранников. Позади, располагались хозяйственные строения, и в самом конце двора возвышался двухэтажный особняк, сложенный из дикого камня, довольно искусно отделанный барельефами в виде геральдических щитов из гипса и мрамора.

Большая двустворчатая дверь вела в просторный зал, посреди которого стоял огромный стол. Пол в передней, нижней части помещения — "маршах" предназначавшейся для прислуги покрывала солома и тростник. Зато верхняя, "господская" часть была устлана роскошными коврами и украшена гобеленами с изображениями батальных и охотничьих сцен. Гостя провели в одну из дверей в конце зала, и он оказался в рабочем кабинете владельца дома.

Высокий, статный старик лет шестидесяти с совершенно седой головой и орлиным носом на благообразном, слегка вытянутом лице, сидящий в большом, роскошно украшенном кресле у растопленного камина, задумчиво смотрел на пляшущие по жарко потрескивающим поленьям, языки пламени. В руках он держал письмо, переданное Гариссоном привратнику.

— Милорд — промолвил молодой человек, учтиво, но вместе с тем с достоинством кланяясь.

— Здравствуй Ричард — старик поднял на него взгляд белесо-голубых, почти бесцветных глаз, свиток письма полетел в камин, где ярко вспыхнул, быстро пожираемый пламенем — да, я узнал тебя. Сколько же лет я тебя не видел? Одиннадцать? Нет, пожалуй, все двенадцать. Ты вырос, возмужал. Я рад видеть тебя.

— Милорд, но письмо ...?

— Так надо, мой мальчик. Так надо. Оно не должно попасть в чужие руки. Ты знаешь кто я?

— Да, милорд, я разбираюсь в геральдике — горделиво задрал подбородок Ричард (отныне будем называть его именно так). Он перевел взгляд на стремительно исчезающий в огне кусочек пергамента — герцогиня сказала, что я могу доверять тому, кому предназначено это послание.

— Не надо имен и титулов. И у стен могут быть уши — покачал головой его собеседник — что же касается доверия. Твой покойный дед однажды, много лет назад, оказал мне честь, назвав своим другом, с тех пор я не сделал ничего, что могло бы заставить его об этом пожалеть. Мы сражались плечом к плечу при Барнете, в тот самый злосчастный день, когда погиб твой славный прадед. Клянусь распятьем, я делал все, чтобы помешать смерти твоего деда — герцога Кларенса. Не моя вина, что обстоятельства оказались сильнее. Увы, я не смог спасти и твоего отца. Бедняга Эдвард, имея все законные права на Английский трон, всю свою недолгую жизнь, прожил несчастным узником и был безвинно умерщвлен проклятым узурпатором. Когда ты родился, твоему отцу было лишь немногим больше лет, чем сейчас тебе. И я сделал все, чтобы тайком вывезти тебя из Тауэра и переправить во Францию. Чтобы ты, в свою очередь мог отомстить и продолжить дело Уорвика.

— Продолжить его дело? Но я всего лишь ...

— Всего лишь бастард? — усмехнулся старик — да твой отец и твоя мать не были обвенчаны. Но случилось так, что у Эдварда не осталось законных сыновей. Так иногда бывает. А в тебе его кровь. Кровь великого Делателя королей! Его дочь была твоей родной бабкой.

— Да, в моих жилах течет кровь Невиллей и Плантагенетов — румянец заиграл на щеках молодого человека, он горделиво задрал подбородок — и она взывает к мести. Я не буду прятаться от своих врагов!

— Нет, будешь! Пока будешь! Сейчас у нас нет сил, чтобы выступить открыто. Кроме того, тебе нельзя оставаться в этом городе. Здесь повсюду люди графа Оксфорда, наемные убийцы и королевские ищейки. И они знают, что ты в Англии. Ты должен отправиться в Северные графства. Там еще остались люди способные дать отпор Тюдорам. Только там, ты сможешь найти единомышленников. Большая удача мой мальчик, что ты вообще смог сюда доехать. Увы, это и большая ошибка. Произошло то, чего я никак не мог предвидеть, наши враги узнали о твоем приезде. Очевидно, в моем доме завелась крыса. Клянусь, я найду эту тварь, и живьем спущу с нее шкуру.

— Когда нужно ехать? — словно боевой конь, услышавший звук походной трубы, встрепенулся юнец — я готов!

— Не торопись — охладил его рвение собеседник — тебе надо отдохнуть и подкрепиться. А я подумаю, как тебе незаметно выбраться из Лондона, пока он окончательно не превратился в смертельную ловушку. Насколько я знаю все дороги перекрыты. Кстати, ты приехал один?

— Со мной было трое слуг милорд, один из них сбежал, другой погиб в схватке с разбойниками. Остался только Джереми.

— Старый, верный пес Джереми — усмехнулся хозяин кабинета — что же, это надежный человек. А, что ты сказал о разбойниках?

— Недалеко от Портсмута на меня напала шайка каких-то голодранцев. Нападение было внезапным и если бы не проезжавший мимо дворянин с парой слуг, мне пришлось бы худо.

— Вот как? И кто же этот добродетельный господин?

— Я не много о нем знаю милорд — пожал плечами Ричард — его зовут Кевин Мак Клауд.

— Шотландец? Любопытно. Он знает о цели твоего путешествия?

— Нет, милорд. Я ничего об этом не говорил. Да он собственно и не интересовался. Мы расстались в Сити. Какие-то дела с ганзейскими купцами.

— Хорошо. Поговорим об этом позже. Ты устал с дороги. Ступай, подкрепись, отдохни. Тебя проводят в подобающие твоему положению апартаменты. Прости, что не могу составить компанию за ужином. Увы, годы мои не позволяют, как раньше, безнаказанно для своего здоровья бездумно предаваться чревоугодию.

Дверь за молодым человеком закрылась. Хозяин кабинета проводил его задумчивым взглядом, и не оборачиваясь, произнес: "Ну и что вы об этом скажете святой отец?"

Тяжелая, длинная портьера, закрывающая высокое стрельчатое окно шевельнулась, и из-за нее вышел священник.

— Он очень молод. Неужели вы и вправду считаете, что этот юнец сможет объединить и возглавить армию Северных графств.

— Нет, конечно. Войска в бой поведут те, кто умеет это делать. А этот юноша. Он станет своего рода знаменем вокруг, которого объединятся наши сторонники.

— Не совершаем ли мы ошибку, делая ставку на столь слабую фигуру? К тому же он — бастард, Перси и Невилли могут не признать его.

— Другого, у нас, к сожалению, нет — пожал плечами старик — постараемся сделать эту фигуру сильной. Думаю, мои связи, деньги, и ваше влияние нам в этом помогут. Меня беспокоит его рассказ. Этот непонятно откуда, но весьма вовремя появившийся шотландец.

— Вы полагаете милорд, что Стюарт может начать свою игру? Едва ли. Не думаю, что у него есть человек способный продумать и разыграть такую партию.

— И, тем не менее, святой отец, тем не менее. Я, пожалуй, поручу своим людям узнать о нем побольше. А Кларенс, вывезет Ричарда из города.

— Вы настолько доверяете этому пройдохе?

— Он умен, изворотлив, и что самое главное, слишком многим мне обязан.

— Ну, что же, в таком случае, да поможет нам Бог — священник возвел глаза к небу — я буду молиться за успех нашего дела. А пока отправлюсь в свое аббатство, надо наставить паству на путь истинный.

— Прощайте святой отец — хозяин кабинета слегка склонил голову, принимая благословение — буду ждать вашего письма.

Оставим же и мы дорогой читатель, его и дальше плести интриги, а сами вернемся к нашему герою, ненадолго оставленному нами в самой толчее одного из самых оживленных кварталов английской столицы.

ГЛАВА 6 Как выпутаться из чужих неприятностей. Что можно подслушать сидя в бочке.

Поиски ганзейской конторы в большом и густонаселенном для своего времени городе грозили затянуться на неопределенное время, а день уже начинал клониться к вечеру. Но, тем не менее, наш герой после недолгих раздумий принял решение сначала разобраться с делами, а уж потом искать себе временное пристанище. Почти час путешественники потратили на скитания по узким кишащим людьми улочкам, пока, наконец, искомая контора не была найдена. Добротный, двухэтажный, каменный дом размещался на одной из площадей, недалеко от собора святого Павла. Благодаря украшенным лепниной стенам и окнам, застекленным разноцветными витражами, выглядел он довольно презентабельно. Весь вид портили неказистые, грубо слепленные, дощатые хибары-лавки, словно грибы-паразиты, прилепившиеся к его монументальным стенам.

Внутренняя обстановка практически ничем не отличалась от Гамбургского "офиса". Те же груды и штабеля бочек, ящиков и тюков с товарами и деловито суетящиеся между ними приказчики, которым, казалось, не было никакого дела до очередного посетителя. Однако послание Кугеля оказалось поистине настоящей волшебной палочкой одним только упоминанием о себе магическим образом изменившим ситуацию. На суровых и сосредоточенных физиономиях клерков мгновенно расцвели подобострастные улыбки, а после каких-то десяти минут ожидания перед важными гостями предстал сам управляющий конторой — среднего роста, начинающий полнеть и лысеть мужчина лет сорока.

— Пауль Кляйненпферд к вашим услугам, ваша милость — представился он — мне сказали, вы прибыли из Гамбурга с рекомендательным письмом?

— Да, мне рекомендовали обратиться именно к вам, сказав, что здесь мой корабль могут обеспечить необходимыми припасами для дальнего путешествия — кивнул Константин.

— Вы позволите письмо, ваша милость? — господин с "лошадиной" фамилией взял документ, быстро пробежал его глазами — да, герр Кугель просит обеспечить вас всем необходимым в счет наших с ним взаиморасчетов. Где находиться ваше судно? Сити, или Саутворк? На какой срок планируете уйти в море?

— Нет, в Портсмуте. Каравелла "Надежда". Экипаж сорок пять человек, припасы нужны, на три месяца.

— Гм, Портсмут это несколько сложнее. Но, впрочем, ничего невозможного. Послезавтра утром в устье Темзы отправляется барка с товаром, она возьмет и ваш груз. Оттуда переправим его в Портсмут. Где вы остановились?

— Пока нигде — пожал плечами Костя — мне рекомендовали "Голову кабана".

— Вполне приличное заведение — кивнул Кляйненпферд — значит послезавтра утром за вами заедет мой человек и проводит в порт.

* * *

Гостиница "Голова кабана", вход в которую, украшала вывеска с соответствующим изображением, оказалась именно там, где и говорил Джереми. То есть примерно в двух кварталах от моста. Представляла она собой большое двухэтажное строение, снаружи выглядящее довольно убого, как впрочем, и все рядом стоящие дома. Внутренняя обстановка роскошью также не поражала. Просторный зал, занимавший практически весь первый этаж, освещался несколькими, нещадно чадившими масляными светильниками и той малой толикой солнечных лучей, которые попадали туда, сквозь подслеповатые, затянутые какой то мутной пленкой окна. Однако стены несли на себе следы недавней побелки, пол был устлан относительно свежей соломой, а большие деревянные столы и широкие скамьи, на которых чинно расселись немногочисленные посетители, были тщательно выскоблены.

— Доброго дня господа. Чем могу служить? — к гостям подскочил шустрый, скромно, но опрятно одетый парень лет семнадцати.

— Мне рекомендовали гостиницу мастера Готварда как одно из лучших заведений города, где можно получить чистую комнату и достойный ужин — Костя окинул взглядом помещение, несмотря на весь свой аскетизм производившее в целом благоприятное впечатление — надеюсь, я не ошибся в своих ожиданиях?

— Ваша милость! — словоохотливо откликнулся слуга — тот, кто порекомендовал вам нашу гостиницу, без всякого сомнения, весьма достойный и честнейший человек. Здесь вы получите самое лучшее, из того, что могут предложить вам во всем Лондоне, а то и во всей Англии. И хотя мой дядюшка, упокой Господь его душу уже три года как ушел в мир иной, у его вдовы, миссис Джулии твердая рука и железный характер.

— Чарли! Чарли! Где тебя носит, несносный мальчишка! — прервал беседу высокий, визгливый голос, а вскоре появилась и его обладательница — худощавая женщина лет сорока.

— Я здесь, тетя Джули — откликнулся юноша — знатный господин желает снять у нас жилье!

— Это правда, ваша милость? — изможденное, изъеденное оспой лицо женщины озарилось приветливой улыбкой — я распоряжусь подготовить для вас самую лучшую комнату. Надолго желаете у нас остановиться?

— Думаю на пару дней.

— Большая и светлая комната для вас и ваших слуг обойдется вам всего один талер, и еще два шиллинга за корм и уход для ваших лошадей.

— Это подойдет — кивнул Щебенкин — и распорядитесь, хозяюшка подать в комнату хороший ужин для троих голодных путников. И еще хотелось бы помыться с дороги.

— Не извольте беспокоиться ваша милость, это будет самый лучший ужин, который вы только пробовали. Кстати он будет стоить вам три шиллинга. А еще за шиллинг для вас приготовят большую бадью и сколько угодно горячей воды.

— Этого хватит? С учетом утренней яичницы с беконом?— Костя показал три крупные серебряные монеты.

— Вполне, даже с хорошим обедом — деньги стремительно исчезли в поясном кошеле хозяйки, после чего она деловито распорядилась — Чарльз проводи гостей наверх и позаботься, чтобы все было в лучшем виде. Ужин будет готов через час.

Поскрипывающая под ногами лестница привела на второй этаж. Выделенная комната действительно оказалась достаточно просторной, чтобы разместить троих человек, а два широко распахнутых окна давали достаточно света, чтобы можно было, как следует, рассмотреть немудреную и более чем скромную обстановку. Вся меблировка состояла из большой деревянной кровати с гладко оструганным бревном в изголовье вместо подушки, стола у окна, нескольких грубовато слепленных, но прочных даже на вид табуретов и внушительных размеров сундука в углу.

— Ваша милость располагайтесь — радушно предложил слуга — тюфяк со свежим сеном принесут с минуты на минуту. Как только будет готова горячая вода, я вас приглашу.

— Я жду, поторопись — Костя достал из кошеля пару медяков, бросил пареньку.

— Будет сделано, ваша милость, благослови вас Бог за вашу щедрость — расплылся в улыбке Чарли — если только что-то понадобиться сразу зовите меня.

— Стоп! — Щебенкин резко остановил, уже скрывшегося было за дверью слугу — почему всего один тюфяк?

— А разве ваши слуги не будут жить здесь?

— Не понял? Ты, что мошенник, предлагаешь нам спать втроем на одной кровати?

— Но ваша милость! — растерянно развел руками слуга — я очень сожалею, но у нас нет больше свободных кроватей.

— Просто принеси сюда еще пару тюфяков — распорядился вошедший в комнату Михась и дождавшись, когда парень покинет комнату пояснил возмущенному Щебенкину — не удивляйтесь господин командор. В Европе действительно принято спать всем в одной постели. Иногда и слуги спят вместе с господами.

— Варварство, какое — возмущенно фыркнул Константин — и они еще считают себя цивилизованными людьми. Ну ладно сержант, это все лирика. Сегодня отдыхаем, делами займемся завтра.

Впрочем, несмотря на недовольное ворчание нашего героя "сервис" в "Кабаньей голове" оказался достаточно неплохо налажен. Уже через полчаса в небольшой комнате на первом этаже была подготовлена средневековая ванна. Представляла она собой большую бочку. К ней прилагалась глиняная плошка с какой-то осклизлой и довольно вонючей, но, тем не менее, неплохо мылящейся субстанцией.

Забравшись в горячую воду, Щебенкин расслабился и закрыл глаза, постаравшись отрешиться от забот и проблем. Вопрос с подготовкой к дальнейшему плаванью, вопреки ожиданиям, можно считать решенным. Дня три — четыре на погрузку и можно выходить в море. Грязную одежду слуги утащили в стирку, наверху ждет горячий ужин, впереди еще день отдыха, что еще нужно для счастья.

Из блаженно — дремотного состояния вывели шаги и негромкий разговор за тонкой, дощатой перегородкой. Беседовали двое.

— Он в Лондоне, сэр — первый говорил сипловатым голосом, что называется "в нос", словно был сильно простужен.

— Вот как — голос второго, твердый, уверенный, явно принадлежал человеку привыкшему отдавать приказы — он в доме графа Суррея?

— Да сэр, приехал сегодня днем.

— Но как он умудрился пробраться через наши посты и засады? Мы ведь перекрыли все. Мышь не должна была проскочить.

— Я слышал разговоры о том, что вчера на Хаслмирской дороге с ним приключилась некоторая неприятность. Нападение разбойников, или что-то вроде этого и лишь вмешательство некоего шотландца спасло ублюдку жизнь.

При этих словах Костя, до сего момента прислушивавшийся к разговору только из чистого любопытства, насторожился.

— Шотландца? — переспросил тот, кого почтительно именовали "сэром".

— Да, люди лорда Суррея разыскивают его по всему Лондону.

— Постарайся узнать о нем побольше. Теперь о главном. Что граф думает делать с бастардом дальше?

— Насколько мне известно, переправить на север. Я получил приказ вывести его из города, ваша милость.

— Когда?

— Завтра около полуночи.

— Только вывести из города?

— Да, ваша милость. И тотчас же вернуться обратно.

— Дичь сама лезет в силки. Остается только взять ее без лишнего шума.

— Да, да сэр. Вы очень точно изволили выразиться — подобострастно захихикал "сиплый" — но я хотел бы узнать, что будет со мной?

— Выведешь его к Кенсингтону. Там будут ждать мои люди. Можешь не трястись за свою шкуру. Бастарда схватят только тогда, когда он останется один. Так, что в глазах лорда Суррея ты останешься чист.

Судя по наступившей тишине, собеседники за стеной закончили свои переговоры и разошлись, а Костя еще некоторое время сидел в остывающей воде, "переваривая" услышанную информацию. Слишком уж много совпадений "проскочило" в рассказе "сиплого" с недавними событиями, произошедшими с ним именно на Хаслмирской дороге. Единственное, что несколько смущало так это "некий шотландец". Некоторое время он просто не мог сопоставить упоминание о нем со своим "псевдонимом" выбранным несколько лет назад еще в Ливонии в наивной попытке быстрее легализоваться в средневековом "обществе". А когда, наконец, "дошло", последний элемент головоломки, щелкнув, встал на свое место. От благодушной расслабленности не осталось и следа. Щебенкин, негромко чертыхнувшись, наспех закончил мытье, напялил на себя заранее припасенный, запасной комплект одежды и быстро направился в свою комнату.

Михась и Карл, ограничившие свои водные процедуры обливанием у колодца на заднем дворе гостиницы, сидели у стола и терпеливо ожидали прихода начальства, не притрагиваясь к еде. Хозяйка действительно расстаралась для щедрых постояльцев, накрыв пусть не самый изысканный, но достаточно плотный и сытный ужин. Лоснились капельками жира на золотистой корочке жареные куры, серой горой возвышались на большом оловянном блюде куски отварной говядины. Исходила ароматным паром тушенная с беконом капуста в больше напоминающей таз цирюльника, огромной миске. Одуряющим, хлебным духом дразнил и без того разгулявшийся аппетит почти двухкилограммовый свежий каравай. Венчал все это великолепие жбан с ледяным пивом, "плачущий" в тепле капельками испарины на крутых, глиняных боках.

Как бы ни был наш герой озабочен, открывшаяся его взору картина заставила на время забыть обо все кроме зверского голода, поэтому все заботы он отложил "на потом", дал отмашку своим спутникам и поспешил приступить к трапезе.

Некоторое время проголодавшиеся путешественники, молча, воздавали должное кулинарным талантам тетушки Джулии. Только когда, наконец, блюда и тарелки значительно опустели, а посудина с пивом показала дно, Костя, предварительно отправив Карла проверить, не стоит ли кто-нибудь за дверью, коротко, пересказал Михасю подслушанный в мыльне разговор.

Пару минут сержант обдумывал полученную информацию.

— Позвольте спросить, господин командор? Вы уже приняли решение? — прервал он слегка затянувшееся молчание, уставившись на Щебенкина испытующим взглядом.

— Сам то, что думаешь сержант?

— Не наше это дело, господин командор. Я ведь еще тогда подумал, что этот дворянин не тот, за кого себя выдает. И видимо у него есть веские причины скрывать свое настоящее имя и титул. Не знаю, кто он, но судя по всему, его враги достаточно влиятельны и опасны, чтобы доставить нам большие неприятности, если мы влезем в это дело. У нас и своих хлопот полон рот. Тот человек, сказал, что вас разыскивают по всему городу. Тут уж не до жиру. Схорониться бы, до поры, а потом убраться отсюда подобру, поздорову.

Костя слушал безопасника и кивал. А, что тут говорить? Прав он, во всем прав. У экспедиции есть своя задача: добраться до Москвы и наладить дипломатические и торговые отношения с Русью и вернуться обратно. Живым и здоровым. Задача сама по себе сложная и опасная, как говориться со многими неизвестными. И в свете всего этого, вмешиваться в чужие интриги и рисковать своей головой и жизнями вверенных ему людей это в высшей степени опрометчиво и безответственно. Глупость, граничащая с безумием. И ладно бы они с этим юным англичанином были родственниками, друзьями, боевыми товарищами, съевшими вместе не один пуд соли. Просто, ни к чему не обязывающее дорожное знакомство. Да и то трудно назвать знакомством в полном смысле. Ни настоящего имени, ни титула своего недавнего спутника он так и не узнал. Едва ли кто-то могущественный настолько, что может перекрыть своими людьми все дороги, ведущие в Лондон, будет размениваться на охоту за простым эсквайром. Ну, вытащил этого юнца из неприятностей один раз, выручил второй. Что же теперь постоянно его опекать? Так вроде ангелом — хранителем быть не нанимался. Но с другой стороны...

— Значит так! — Щебенкин хлопнул ладонью по столу, утверждая принятое окончательно решение — дело это действительно не наше, и лезть мы в него не будем. Предупредить, предупредим, а там пусть выпутывается, как знает. Кроме того, хотелось бы знать, кто меня в розыск объявил.

— Воля ваша, господин командор. Мы с Карлом в полном вашем подчинении — поднялся со своего табурета Михась — но вы, сами понимаете...

— Да доложишь, доложишь, своему начальнику. С ним уж я, как ни — будь, разберусь. Садись не маячь — отмахнулся Константин — значит, завтра с утра пойдешь в город, найдешь дом этого графа Суррея и постарайся узнать о нем побольше. А уже от этой информации и будем плясать дальше. Поищем более — менее безопасный способ предупредить Гариссона, или как его там на самом деле зовут и самим во все это безобразие не вляпаться.

ГЛАВА 7. Как выпутаться из чужих неприятностей. Лондонский туман.

Утро внезапно взорвалось шумом большого средневекового города: грохотом деревянных колес, воплями вездесущих торговцев-разносчиков и неумолчным трезвоном множества церковных колоколов. Щебенкин поднялся с зашуршавшего сеном тюфяка, подойдя к окну, распахнул закрывающие его ставни, поежился от заползшей в комнату сырой прохлады. Лондон словно утонул в белесом, промозглом тумане, постепенно опускающимся вниз, оседающим холодными каплями на стенах и крышах домов, темных от влаги камнях мостовой, крупах лошадей, неспешно тянущих тяжелую повозку, шлемах и алебардах сопровождающих ее городских стражников, одеждах торопящихся уступить им дорогу прохожих.

Поморщившись от несущихся с улицы запахов, Костя отошел от окна сделал короткую, но весьма энергичную разминку и опустившись на кулаки приступил к отжиманиям.

— Да! — робкий стук в дверь несколько отвлек от этого увлекательного занятия, но не заставил прерваться.

— Ваша милость... — В широко распахнувшуюся дверь спиной вперед ввалился Чарли с деревянной шайкой и кувшином в руках. Завидев знатного господина, интенсивно толкающего кулаками пол, он застыл столбом, изумленно хлопая глазами.

— Чего хотел? — поинтересовался Щебенкин, поднимаясь на ноги и отряхивая ладони.

— Ваш слуга велел принести все необходимое для умывания — опомнился парень.

— Принес?

— Да ваша милость. Вот.

— Ну, так поливай, чего стоишь, глазами хлопаешь?

Любопытство, одолевающее Чарли, не мешало ему исполнять свои обязанности, тонкой струей сливая холодную воду из кувшина в подставленные "лодочками" ладони постояльца, но было столь очевидно написано на его простодушной физиономии, что, в конце концов, Костя не выдержал.

— Спрашивай — скомандовал он, стягивая с плеча слуги полотенце.

— С вашего позволения. А, чем это вы только, что занимались?

— Делал упражнения для укрепления мышц, развития силы и выносливости.

— Значит, делая эти упражнения, я тоже смогу стать сильным и ловким как вы?

— Ну, если будешь очень сильно стараться — смерив взглядом крепкую, коренастую фигуру паренька хмыкнул Щебенкин — а зачем тебе это?

— Видите ли, ваша милость — Чарли воровато оглянулся и горячо заговорил — мне уже семнадцать лет и я не хочу всю жизнь быть на побегушках у тетки Джулии, а ничего другого в этом доме мне ждать не приходиться. Нет, я все продумал! Завербуюсь в наемники, заработаю денег и когда вернусь, открою свое дело как покойный дядюшка Готвард. Он когда-то был сержантом копейщиков в войске горбуна Глостера. Ведь солдаты нужны всегда.

— Да, солдаты нужны всегда. Вот только лишь немногие из них доживают до того времени, когда смогут накопить достаточно денег, чтобы достойно встретить старость. Ты умеешь обращаться с оружием?

— Нет, ваша милость.

— В таком случае, твои шансы умереть богатым бюргером, в кругу большой семьи, ничтожны. Вернее всего ты сложишь голову в первом же сражении, не принеся никакой пользы своему нанимателю.

— Но, что, же мне делать! Ваша милость, если я не гожусь в наемники, наймите меня в качестве своего слуги. Когда я вас увидел, я сразу подумал: "вот твой шанс Чарли. Этот господин щедр и справедлив. К тому же, судя по всему, он могучий и доблестный воин. На службе у него ты сможешь выбиться в люди". Вы не пожалеете, уверяю вас, более преданного и надежного слугу вам трудно будет найти.

— Вот, что юноша — Косте вдруг в голову пришла неплохая идея — я подумаю над нашим разговором и мое решение будет зависеть от того как успешно ты выполнишь одно поручение.

— Я весь внимание, добрый господин — встрепенулся, упавший было духом, парень.

— Слышал что-нибудь о графе Суррее?

— Скажете тоже, ваша милость! Кто же не слышал о лорде-казначее! — воскликнул Чарли — даже один раз видел в свите его величества. Его цвета красный и белый, а на гербе изображены шесть белых крестов на красном поле и золотой лев.

— И ты знаешь, где он живет?

— Где-то в Вестминстере. Найти его не составит большого труда.

— Ты все слышал? — Костя поднял взгляд на стоящего в дверном проходе Михася.

Литвин молча кивнул.

— Хорошо. Значит вот тебе помощник. Все разузнаешь и сразу ко мне с докладом.

— Слушаюсь, господин командор — вновь кивнул сержант и обращаясь к слуге добавил — пошли малый. Организуешь нам завтрак. А я поговорю с твоей теткой, чтобы на сегодняшний день освободила тебя от других обязанностей.

— Завтрак пусть накроют в общем зале, я сейчас приду — распорядился Костя уже вслед уходящим помощникам и принялся собираться. Впрочем, сборы продолжались очень не долго. Много ли времени надо, чтобы натянуть камзол, нацепить пояс с кошелем и кинжалом? Перевязь с пистолетами и тяжелым палашом, который наш герой предпочитал всем другим видам холодного оружия, он после недолгих размышлений оставил в комнате.

Тем не менее, когда Константин спустился вниз, его люди уже восседали за накрытым столом. Нехитрый, но весьма плотный завтрак состоял, как и было оговорено из гигантской яичницы с беконом и свежего хлеба. Запивать все это предлагалось светлым элем, на который, впрочем, памятуя о запланированных на сегодня делах, наши путешественники не стали особо налегать.

Наконец с едой было покончено и, отправив сержанта и его юного помощника разыскивать дом графа Суррея, Щебенкин, прихватив с собой Карла, отправился прогуляться по местным торговцам. Благо купеческие лавки в Лондонском Сити встречались буквально на каждом шагу. Первым пунктом своего плана Костя наметил посещение лавки оружейника, находившейся в соседнем квартале. Размещалась она в небольшом дощатом сарае довольно небрежно "прилепленном" к стене небольшого и невзрачного на вид двухэтажного строения. О том, что здесь торгуют предметами, призванными отправлять представителей рода человеческого на преждевременную встречу с Создателем, и средствами способными защитить от них говорил стоящий у входа ростовой пехотный щит — павеза.

Владелец — рослый, но тощий как жердь мужик лет пятидесяти мгновенно разглядев в госте перспективного покупателя, радушно пригласил его в мир колющего, рубящего и дробящего железа.

— Доброго дня ваша милость — почтительно приветствовал он гостя — желаете взглянуть на мой товар? Не буду утверждать, что он лучший в Лондоне, но все-таки достаточно хорош, чтобы моими покупателями стали многие дворяне и вельможи. Скажу вам, не хвалясь, некоторые весьма знатные господа приезжают из Вестминстера, и редко кто из них уходит отсюда без покупки.

Не то, чтобы Щебенкин был великим знатоком оружия, но как большинство мужчин, а тем более мужчин, чья жизнь часто зависит от доброго клинка и крепких лат, был к нему неравнодушен. А посему отказать себе в удовольствии прицениться, а то и прикупить что-нибудь из разложенных на прилавке в приличном ассортименте смертоносных игрушек он просто не мог.

— Ну, показывай хозяин. Чем удивишь? — весело поинтересовался он окидывая взглядом стенды и прилавки.

— Вот извольте взглянуть ваша милость — оружейник взял с подставки и продемонстрировал полуторный меч — бастард — это хороший клинок. Никаких лишних украшений, все просто и надежно. Великолепный баланс и добрая английская сталь Может кому-то и покажется излишне тяжеловатым, но вам, сударь, с вашим ростом и статью, будет как раз по руке. Оружие воина, а не придворного хлыща.

— Хм — Костя принял из рук мастера клинок — баланс действительно хорош. Но у меня уже есть палаш.

— Вы позволите взглянуть, ваша милость? — мастер взял протянутое ему оружие, внимательно осмотрел, разочарованно вздохнул — да, неплохая скьявона. Достойная работа. Кстати, могу предложить к ней в пару вот этот баклер.

На прилавок лег небольшой, сантиметров тридцать в диаметре, украшенный по кругу чеканкой, железный диск с "кулачной" рукоятью и заканчивающимся острым шипом умбоном.

— Беру — Щебенкин не стал долго раздумывать, отсчитал требуемые десять шиллингов, передал покупку сопровождающему Карлу и вежливо распрощался с мастером.

Следующим в плане было посещение бронника, откуда он вышел спустя час, лишившись практически всех своих накоплений, зато, будучи счастливым обладателем новенькой бригандины, комплекта защитных лат для рук и ног, и шлема — бургиньота. Завершилась прогулка в лавке портного, где за совершенно смешные в сравнении с предыдущими тратами два шиллинга была приобретена пара новых льняных рубах. На этом, посчитав себя готовым к дальнейшему путешествию, наш герой поспешил вернуться в гостиницу, где его уже ожидали с докладом о проделанной работе, вернувшиеся "разведчики".

Весьма просторный, зал на первом этаже гостиницы был полон. Основную часть ее посетителей составляли чинно и степенно вкушающие заслуженный обед лондонские торговцы и ремесленники, и лишь две компании выделялись на их фоне: четверка городских стражников оккупировавших большой стол у входа и парочка монахов активно наливающихся элем в дальнем углу.

— Ну, рассказывай — кивнул Константин, усаживаясь за стол напротив сноровисто расправляющегося со своим обедом Михася — чего накопали?

— Дом нашли быстро, это в Вестминстере, в двух кварталах от аббатства — бросив на блюдо обглоданную кость и сделав прямо из кувшина добрый глоток пива, начал доклад сержант — если быть точнее, это даже не дом — целое поместье. Внутрь не пробраться: высокая ограда, крепкие ворота, вооруженная охрана. Словом, как маленькая крепость.

— А нам внутрь и не надо — пожал плечами Щебенкин — тот сиплый, говорил, что они выходят сразу после полуночи. А мы выдвинемся после заката, установим скрытое наблюдение, ну а потом и перехватим. Встречаться с этим графом, будь он хоть трижды главным королевским казначеем, честно говоря, у меня нет никакого желания.

— Хорошо — согласился Михась — вот только, городская стража в том районе ходит гораздо чаще. У этих парней могут возникнуть к нам вопросы.

— Есть у меня одна идейка — Костя мотнул головой в сторону бражничающих монахов.

— Ваша милость! Ваша милость! — подошедший Чарли бухнул на стол поднос с едой, принялся расставлять тарелки — взгляните туда, только осторожнее. Вон там, разговаривает с теткой Джули, видите? Этот тип разыскивает шотландского дворянина приехавшего вчера из Портсмута с двумя слугами.

— Черт! Только этого нам не хватало — вполголоса выругался Щебенкин, наблюдая за невысоким, щуплым, остроносым, чем-то похожим на вставшего, на задние лапы грызуна, человечком. Между тем, переговорив с хозяйкой гостиницы, неприятный субъект подошел к стражникам, показал какой-то документ и уже в их сопровождении двинулся прямиком к нашим путешественникам.

Разговор "грызун" начал с длинной фразы на совершенно непонятном языке.

— Кто вы и что вам нужно? — ответил Костя на своем далеко не безупречном английском — я вас не понимаю.

— Именем короля! Я разыскиваю господина Мак — Клауда, сударь — перешел незнакомец на язык Шекспира — скажите вы приехали в Лондон вчера утром из Портсмута через южное предместье?

— Вы благородного происхождения? — горделиво подбоченился Константин — назовите себя, сударь я хочу быть уверенным, что беседую с равным по положению человеком и, отвечая на заданные мне вопросы, не нанесу ущерба своей дворянской чести.

Однако смутить "грызуна" подобным "наездом" оказалось не так-то просто.

— У меня на руках приказ, подписанный его сиятельством лордом — казначеем — заявил он, вытащив из-за пазухи бумажный свиток с печатью и размахивая им перед Костиным носом — и я уполномочен от его имени не только задавать вопросы, но и получать ответы на них, а также на то, чтобы задержать указанного здесь человека. Поэтому сударь я еще раз прошу вас назвать себя.

— Мое имя Арнольд фон Шварценегер — подпустив в голос металл и состряпав самую надменную физиономию, какую только мог, заявил Щебенкин — и я действительно вчера приехал в ваш город, только не из Портсмута, а из Бристоля. И не имею чести знать господина, о котором идет речь. Надеюсь, вопрос исчерпан?

— И вы можете в этом поклясться? — продолжал настаивать незнакомец.

— Негодяй! — Костя вскочил, положив руку на рукоять кинжала, изображая приступ праведного гнева — как ты смеешь! Тебе недостаточно слова дворянина? Жалкий червь! Еще немного и я выпущу твои поганые кишки прямо здесь! И ни один благородный человек не посмеет осудить меня за это! Господа стражники, будут свидетелями того, что этот мерзавец первым оскорбил меня!

Ситуация принимала нехороший оборот. Угрожающе зашевелились стоящие за спиной "грызуна" стражники, вскочил, положив руку на рукоять ножа Михась. Казалось еще немного и дело могло закончиться кровавой стычкой. Однако, в планы плотно пообедавших и пребывавших в самом благодушном настроении блюстителей порядка конфликт не входил.

— Какого дьявола! Ты, чернильная твоя душа — обратился старший из них к порядком перетрусившему шпиону — Ты же ищешь шотландца? Разве не очевидно, что его милость ни черта не понимает на их варварском языке? Я воевал против этих треклятых дикарей-горцев и хорошо их знаю. Из его милости, не в обиду будет сказано, такой же шотландец, как из меня мавр!

— Но его милость, он так подходит по данное мне описание... — жалобно проблеял "грызун".

— К дьяволу твое описание! Там написано, что твой разыскиваемый, высок ростом и имеет крепкое телосложение? Так любой, кто с детства имеет дело с благородной сталью, будет здоров как бык! А рост. Вон Дженкинс — стражник кивнул на одного из своих подчиненных, тоже длинный, что та оглобля. Так что же теперь? И его задержать? Эдак, мы пол Лондона перехватаем!

Под двойным напором незнакомец сдался. Пролепетав какие-то извинения, он поспешил убраться из гостиницы.

— Я полагаю, что инцидент исчерпан, ваша милость? — обратился стражник к спокойно вернувшемуся на свое место и невозмутимо продолжившему есть Константину.

— Разумеется — благосклонно кивнул головой Щебенкин и добавил — Чарли поставь этим достойным людям по паре пинт лучшего эля от меня. Я восхищен вашей мудростью и рассудительностью. Думаю место столь разумного человека не в страже, а как минимум среди городских судей. Надеюсь, ваше начальство вскоре оценит ваши достоинства.

— Ваши слова, да Богу в уши, ваша милость! Этой наш долг, пресечь беззаконие и встать на сторону невиновного — церемонно раскланялись блюстители порядка и поспешили удалиться за свой стол, на котором уже появилась дармовая выпивка.

— Он не должен уйти — шепнул Костя — Михасю, дождавшись пока стражники отойдут — и скажи Чарли пусть сейчас же принесет самого забористого пойла за столик к монахам.

ГЛАВА 8. Как выпутаться из чужих неприятностей. Веселые монахи.

Литвин понятливо кивнув, тут же исчез, а наш герой направился к святым отцам невозмутимо продолжавшим в своем углу поглощать алкоголь в совершенно невообразимых количествах.

— Чего тебе грешник? — один из монахов — здоровенный детина, физиономию которого наискось перекал длинный багровый шрам, поднял на него осоловевший взгляд — какого дьявола ты мешаешь благочестивой молитве смиренных служителей церкви?

— Подожди брат Клементий — порядком заплетающимся языком вмешался его собутыльник, невысокий толстячок, указывая на Чарли, подбежавшего к столу с внушительных размеров глиняным жбаном и большой глиняной кружкой — возможно, этот достойный, молодой господин желает присоединиться к нашей богословской беседе.

— В таком случае не имею ничего против, брат Варсонофий — благосклонно кивнул здоровяк, ловко выхватил из рук слуги жбан с выпивкой, налил себе полную кружку и, сделав несколько могучих глотков, одобрительно крякнул — сущий нектар, ты только попробуй! Весьма набожный юноша.

— Мда, весьма благочестивый — толстячок, в свою очередь, как следует, приложился к угощению, затем попытался сфокусировать взгляд на сидящем напротив, улыбающемся Константине. Очевидно, с первого раза получилось не очень хорошо, он пьяно помотал головой и повторил попытку — чем я могу помочь вам сударь?

— Меня интересует, хм, ну скажем: одно место из святого Августина. Не могли бы столь высокоученые святые отцы мне его разъяснить?

— О — хо — хо! — зашелся смехом здоровяк — это брат келарь то святой? Да я такое могу про него сказать, что клянусь задницей Анны, ну той служанки из кабака, что в квартале отсюда, куда нас почему-то перестали пускать, этого распутника и в ад то взять постесняются, чтобы чертей не совратил! Кстати, какое его место тебя интересует?

— Брат Клементий, брат Клементий — укоризненно покачал головой толстяк, было хорошо видно, что возможность сидеть прямо, не заваливаясь, давалась ему с большим трудом — юноша, очевидно, имеет в виду Августина Блаженного и его научные труды, а не старого греховодника келаря. Тьфу, прости Господи. В столь молодом возрасте его волнует, вероятно, труд "О свободе воли". Ну, то место где говорится о грехопадении...

— О, грехопадение! — с видом знатока воскликнул брат Клементий, осушив до дна свою кружку — скажу я вам это...

Впрочем, что хотел сообщить своим собутыльникам сей достойный священнослужитель так и осталось невыясненным поскольку на этом силы святого отца внезапно оставили и он, с глухим стуком уронив голову на залитую элем столешницу, громко захрапел.

— Слаб человек — глядя на него, сокрушенно заметил брат Варсонофий и тут же сам стал заваливаться набок. Через секунду он уже мирно посапывал, уютно устроившись на широкой скамье, сложив руки под пухлую щеку.

Еще раз окинув взглядом павших в неравной битве с Бахусом монахов, Щебенкин поднялся и направился искать владелицу гостиницы.

Тетка Джулия, как и положено уважающей себя хозяйке, отыскалась на кухне, где она громогласно и весьма умело, руководила своим небольшим коллективом.

— Доброго дня ваша милость — увидев постояльца, расплылась она в широкой улыбке — чем могу помочь?

— Доброго дня, хозяюшка — отозвался Костя — а не могли бы сдать мне еще одну комнату, всего на одну ночь.

— Нет ничего проще. Но позвольте спросить: чем вас не устраивает ваша старая комната?

— Нет, что вы, комната просто замечательная. Но там, в зале двоих святых отцов настолько утомила богословская беседа, что они прилегли отдохнуть прямо за столом, и я как добрый христьянин не могу спокойно смотреть на подобное поношение монашеского звания, вот и хочу немного о них позаботиться.

— Как приятно видеть столь набожного молодого человека. Благослови вас Господь за вашу доброту — восхищенно всплеснула руками женщина и тут же деловито добавила — с вас один шиллинг.

— Побойтесь Бога, хозяюшка — возмутился Щебенкин — это за одну то ночь? Четыре пенса и не больше.

— Ну, хорошо, хорошо, ваша милость, только из уважения к вашим добрым намерениям — шесть.

— Договорились — махнул рукой Константин — в таком случае мой слуга отнесет святых отцов в их комнату, а Чарли его проводит. Кстати, я хотел поговорить с вами об этом юноше. Дело в том, что мне нужен слуга, и ваш племянник вполне подходит для этого. Не волнуйтесь, у меня на службе он быстро сможет выбиться в люди.

— Ах, ваша милость — женщина всхлипнула, промокнула глаза краешком передника — Чарльз единственный сын моей покойной сестрицы, я так привязана к бедному сиротке. Кроме того, боюсь, что с его отъездом в гостинице будет не хватать рабочих рук...

— Надеюсь, три шиллинга помогут вам скрасить горечь расставания с любимым племянником?

— А с другой стороны, что хорошего может ждать бедного мальчика в этой гостинице? — слезы хозяйки высохли в мгновение ока — а на службе у столь благородного и щедрого господина, он действительно может стать большим человеком. Что — же, пусть Чарли едет с вами. Вы ведь отправляетесь завтра утром? Хорошо, к этому времени я соберу его в дорогу.

Чертыхаясь про себя и проклиная собственную неуместную щедрость, Щебенкин отсчитал обещанную сумму и вышел в зал, где его уже ожидали оба безопасника.

— Ну, что? — первым делом поинтересовался он у Михася.

— Исчез, господин командор — развел руками сержант — как сквозь землю провалился мерзавец. Город он знает намного лучше меня

— Плохо, очень плохо, ну да ладно, будем надеяться, что все обойдется. Во всяком случае, будем решать проблемы по мере их возникновения. Теперь ты — Костя обернулся к Карлу — берешь монахов и тащишь их в свободную комнату, с хозяйкой я вопрос уже решил, Чарли тебе покажет куда. Мне нужна их одежда.

— А с ними, что? — здоровяк сделал красноречивый жест, проведя ребром ладони по горлу.

— Нет! В крайнем случае, оглушить и связать. И вот еще, что перетащишь туда же все наши вещи и будешь сидеть тихо как мышь под веником, заодно и за святыми отцами присмотришь. Ну а с тобой сержант, мы обряжаемся в рясы и выдвигаемся к дому графа.

Вместе с вечером на Лондон вновь опустился туман, белесой дымкой окутав порядком опустевший город. Исчезли шумные торговцы и покупатели, позакрывали свои мастерские многочисленные ремесленники. Лишь редкие прохожие спешили по своим домам, стараясь не попасться на глаза темным личностям неопределенного вида занятий, собирающимся в переулках и подворотнях, да городские стражники неторопливо топали по мокрым и осклизлым мостовым. До парочки подвыпивших монахов, поддерживая друг друга, бредущих куда-то, никому не было дела.

— Ты дорогу хорошо запомнил? Не заблудимся? — чуть приподняв капюшон, пробормотал Щебенкин, с сомнением оглядываясь вокруг.

— Не должны, вроде пока идем правильно — негромко буркнул сержант и пожаловался неизвестно кому — проклятый туман, ни рожна не видно. Как тут вообще люди живут? Сырость сплошная, если не дождь, то туман, а вонища, грязища, хоть святых выноси. Тоже мне, столица! Тьфу! Хорошо хоть нет никого на улицах. Ну вот, накаркал.

Навстречу нашим путешественникам, преграждая путь, из ближайшего переулка вышли трое.

— Так, так, так — постукивая себя по ладони левой руки короткой дубинкой, оскалился коренастый, рыжебородый крепыш, очевидно игравший роль заводилы в этой сомнительной компании — что тут у нас? Святые отцы горят желанием поделиться с нами содержимым своих кошелей. Правильно, страждущим надо помогать.

— Точно — расхохотался его напарник — ну же, святоши благословите нас парочкой, другой серебряных монет, не тяните, ибо мы люди занятые, долго ждать нам недосуг.

— Как скажете, дети мои — смиренно возвел глаза к небу Костя, и вдруг, ухватив рыжего за грязную засаленную бороду, сильно дернул вниз с размаху, приложив его физиономию о свое, заботливо подставленное колено, а уже после, от души, добавил кулаком по склоненной шее.

Михась своего противника просто и незатейливо вырубил мощным хуком слева.

Третий из незадачливых грабителей, видя столь быструю и безжалостную расправу над своими товарищами, искушать судьбу не стал, а попросту развернулся и попытался броситься наутек.

— Куда ж ты, страждущий? — удивился Константин, поднимая выпавшее из рук коренастого орудие преступления — сейчас я тебя благословлю.

Брошенная на манер городошной биты дубинка прожужжала в воздухе. раздался стук, какой обычно бывает при столкновении двух твердых предметов, и беглец, всплеснув руками, растянулся на мостовой.

— Аминь! — заключил Костя, оглядывая поле боя, затем, добавив хорошего пинка по ребрам, завозившемуся было у его ног, рыжему, добродушно посоветовал — лежи уж, болезный. Целее будешь. Брат Варсонофий, поторопись, некогда нам.

— Что с бою взято, то свято, брат Клементий — проворчал безопасник, сноровисто обшаривая лежащие перед ним тушки. Подбросил на ладони тощий кошелек — мда, не густо. Ну, с паршивых овец хоть шерсти клок.

Дальнейшее путешествие наших героев прошло без особых происшествий, и длилось примерно минут двадцать.

— Это здесь, господин командор — негромко доложил Михась останавливаясь возле ворот одного из особняков.

— Солидно — пробормотал Щебенкин, осматривая добротное дубовое полотно с небольшим окошком-бойницей и высокую, сложенную из дикого камня стену — настоящая крепость. Ну, брать ее штурмом от нас не требуется, отойдем подальше и понаблюдаем.

Ждать пришлось, однако, довольно долго. К счастью за все это время улица оставалась пустынной и тихой, только один раз прошел патруль, впрочем, притаившихся в тени стен наблюдателей, стражники не заметили. Наконец, изрядно подзатянувшееся ожидание было прервано, громом отозвавшимся в ночной тишине, цокотом конских копыт.

— Как договаривались — коротко распорядился Костя и вышел навстречу, выехавшим из-за угла всадникам.

— С дороги святой отец, мы очень спешим! — гневно воскликнул один из них осаживая коня, перед самой мордой которого, внезапно появилась высокая фигура человека в монашеской рясе.

— Так-то вы встречаете старых знакомых Гарольд? — улыбнулся Щебенкин, сбрасывая скрывающий лицо капюшон.

— Мак-Клауд! — удивленно воскликнул молодой англичанин, узнав своего бывшего попутчика и спасителя — вот уж не ожидал вас встретить. Какими судьбами? Что значит этот ваш наряд?

— А я, знаете ли, имею слабость к ночным прогулкам в маскарадных костюмах — усмехнулся Константин — а если серьезно, то позвольте спросить вас сударь, насколько вы доверяете своему проводнику?

— Мне его порекомендовали как очень надежного — в голосе юноши послышалась некоторая растерянность, он оглянулся на человека с совершенно неброской, серой внешностью. Тот очевидно уже почувствовал, что "запахло жаренным" и теперь тревожно озирался, напряженно ища выход из складывающейся ситуации.

— Ну, тогда, пусть он расскажет вам, с кем он имел беседу не далее как вчера вечером в гостинице "Голова кабана"?

— Это какая-то ошибка, или клевета! Ваша милость, разве вы не видите, эти люди пытаются задержать нас, пока не подоспеют ваши враги! — воскликнул "серый", в руке неожиданно блеснул клинок обнаженного меча.

Больше проводник сделать ничего не успел державшийся до сих пор в тени Михась стремительно метнулся к нему, рывком выдернул из седла и обезоружив прижал к мостовой.

— Знакомый голос — невозмутимо усмехнулся Щебенкин — ну здравствуй, "сиплый". А расскажи, по чьему приказу ты ведешь этих людей в засаду, которая ждет их у Кенсингтона?

— Черт возьми, что все это значит? — наконец опомнился ошалевший от всего произошедшего молодой англичанин и ради всего святого сударь! Откуда вы знаете, куда мы направляемся?

— Вчера вечером в гостинице, я совершенно случайно услышал разговор, в ходе которого вот этот тип, уж больно приметный у него голос, сообщил своему нанимателю, что некий бастард, находится в доме графа Суррея, и что именно ему поручено вывести его из города. По некоторым моментам из его рассказа я понял, что речь идет именно о вас, мой юный друг. А когда этот негодяй пообещал завести доверенных ему людей в засаду, стало ясно, что надо вмешаться. И вот мы здесь...

Неожиданный вскрик заставил Костю замолчать. Проводник вывернулся из рук держащего его безопасника, вскочил на ноги и бросился бежать. Звонко хлопнула тетива, пронзительно свистнула стрела, и "серый" пробежав всего десяток шагов вдруг, не проронив ни звука, лицом вниз, рухнул на мостовую.

— Собаке, собачья смерть — пробурчал, молча наблюдавший за всеми этими перипетиями Джереми убирая в чехол небольшой арбалет.

— Вечно ты торопишься, болван — возмутился юноша.

— Он прав — вступился за его слугу Константин — некогда нам с ним возиться, уходить надо. Мы и так задержались здесь непростительно долго. Михась, что случилось?

— У этой твари в рукаве был кинжал — морщась, проворчал сержант, зажимая левую руку, там, где на рукаве рясы начало проступать темное пятно.

— Сильно зацепил? — встревожился Щебенкин.

— Ерунда, если бы не кольчуга...

Но, что, же мне теперь делать? — пробормотал "Гариссон" растерянно взирая на остывающий труп неудавшегося проводника — я погиб!

— Ну, зачем — же так мрачно — покачал головой Щебенкин — ведь вы еще можете вернуться в дом своего покровителя. А пока надо как можно быстрее убираться отсюда.

— Теперь? Когда враги прекрасно знают о моем местонахождении? — криво усмехнулся англичанин — боюсь, это только продлит агонию. План захватить меня тайно у них провалился, их человек раскрыт значит теперь им ничего не остается кроме открытых действий, а это подставит под удар моих и без того немногочисленных союзников. Вы видели те колья у моста? Увы, не пройдет и недели, и как минимум один из них обзаведется своим ужасным украшением.

— Хорошо! — наконец решился Костя — я вытащу вас из города и даже переправлю на север. Нам надо спешить!

— Но, как?

— Увидите, черт возьми! Только ради всего святого оставьте лошадей и уходим, они вам в ближайшее время не понадобятся.

Решительность нашего героя, наконец, принесла свои плоды, заставив молодого англичанина стряхнуть с себя оцепенение и начать действовать. Не прошло и пяти минут, как спешившись и бросив ставший ненужным четвероногий транспорт, беглецы растворились в пелене окончательно сгустившегося тумана.

Глава 9. В которой после долгих мучений, Косте наконец, улыбается удача.

Лондонские приключения, начавшиеся столь бурно, закончились довольно прозаично. Очевидно, лимит неприятностей и неожиданностей, отпущенный нашему герою на Британских островах, был исчерпан, поэтому нашему герою и его спутникам удалось благополучно добраться до гостиницы и спокойно дождаться утра. А на рассвете, на борт барки везущей ганзейские грузы к морю, поднялся баварский дворянин фон Шварценегер в сопровождении трех слуг и парочки священнослужителей старательно прятавших свои лица под просторными капюшонами серых монашеских ряс. Путешествие вниз по Темзе и потом вдоль берега до Портсмута прошло спокойно. Уже через пару дней, загрузившись припасами, каравелла подняла паруса и подхваченная попутными ветрами ходко пошла на север.

Следующая стоянка была запланирована в Эдинбурге. Здесь Щебенкин, расстался с порядком поднадоевшим ему англичанином, оставил Михася с несколькими помощниками из числа моряков и гвардейцев, для организации небольшой перевалочной базы и, наконец, смог продолжить свое путешествие. В конце июля 1505 года, "Надежда" вышла в море, держа курс на побережье Скандинавии.

Плавание по суровому Северному морю нельзя было назвать, скучным или легким и примерно через десять дней после его начала в серых вечерних сумерках, изрядно потрепанный кораблик поспешил укрыться в норвежских шхерах от начинающего шторма. К величайшему изумлению мореплавателей мысль искать спасения от непогоды в этом месте, пришла в голову не только им одним. На тихой волне защищенного скалистыми мысами залива плавно покачивались две крутобокие, двухмачтовые посудины. Их округлые силуэты никто из моряков: немцев и голландцев, опознать не смог, но вот Щебенкин мог смело поклясться, что где-то он такие суда уже видел. В старенький бинокль можно было рассмотреть, как на борту неизвестных кораблей мечутся, готовясь к драке, вооруженные люди.

Сигнальщик "Надежды" сыграл боевую тревогу, палубу каравеллы заполнили суетящиеся матросы, загрохотали лафеты выдвигаемых на позицию орудий, потянуло дымком тлеющих фитилей. Неполный десяток гвардейцев во главе с капралом в полном вооружении выстроился на палубе.

Спустившись в каюту, Щебенкин извлек из рундука и при помощи несколько неумело, но весьма старательно выполнявшего роль оруженосца Чарли, натянул на себя кольчугу, затем бригантину, затянул ремни на боку и нахлобучил на голову бургиньот. В каюту заглянул уже обряженный в колонтарь и островерхий шлем — шишак, Теглев.

— Мыслишь, биться будем, Константин Лексеич? — буднично поинтересовался он, затягивая под подбородком ремешок шлема.

— Береженного, бог бережет — пожал плечами Костя, цепляя на пояс ножны с тяжелым палашом — в море друзей найти трудно, а врагов, раз плюнуть. Пойдем Евстафий Юрьевич.

— Ну, биться, так биться — вздохнул новгородец, направляясь к выходу — чай оно не первый раз.

— А ты Чарли остаешься здесь под началом Карла и никуда не лезешь, охраняете каюту. Вояка из тебя пока никакой — распорядился Константин уже выходя на палубу — заодно и за Куртом присмотришь, а то и оглянуться не успеешь, как этот сорванец в самом пекле будет.

— Да, ваша милость — понятливо кивнул слуга — я все сделаю.

Между тем обстановка стремительно менялась и увы не в лучшую сторону. Из-за мыса в залив, завалив мачты и маскируясь на фоне черных скал, один за другим скользнули хищные, приземистые силуэты гребных судов. Для команд, стоявших в глубине шхеры почти у самого берега кораблей, они были совершенно невидимы, но "Надежда" стояла практически у входа в узкое горло залива. Миновать ее незамеченным было практически невозможно. Национальную принадлежность этих посудин Щебенкин определил без особого труда. Уж очень красноречиво о ней говорили, нет, скорее даже кричали резные драконьи головы на носу кораблей. Похоже, что местные "братки", решили воспользоваться бедственным положением прячущихся от шторма мореплавателей, и оседлав дедовские драккары, двинули на промысел. Появление здесь новороссов явно не входило в их планы. При виде каравеллы, пираты пришли в некоторое замешательство и даже сбросили скорость. Еще бы, ведь и численное превосходство, и фактор внезапности, в общем, все преимущества, были ими утрачены в одночасье. Но раздумья длились недолго. Толи кровь грозных предков-викингов, некогда державших в паническом страхе всю Европу, толи что-то другое, более прозаичное, ударило им в голову и горячие скандинавские парни, дружно навалившись на весла, рванули в атаку.

Ситуация складывалась не самым лучшим образом и для обороняющихся. Очевидно, пираты уже имели дело с большими кораблями, поэтому предпочитали заходить с кормы застывшей неподвижно из-за отсутствия ветра "Надежды", таким образом, что ее десять пушек оказались практически бесполезны. Вести огонь по нападающим могло только кормовое шестифунтовое орудие.

— Бам — черный шар ядра с гудением пронесся над морем и возле борта первого драккара встал небольшой фонтан воды.

— Отставить ядра — рявкнул Щебенкин, видя, чем комендоры намерены вновь зарядить орудие — картечью заряжай. Стрелки на шканцы.

Первая пятерка гвардейцев дала дружный залп с высокого борта каравеллы. По переполненной вооруженными людьми разбойничьей посудины, хлестнул град свинца, отозвавшийся криками умирающих, стонами раненых и гневными воплями тех, кого пули не задели. Надо сказать, что с защитным снаряжением у нападающих явно дела обстояли неважнецки. Со своего места, еще до того, как обзор закрыло облако порохового дыма, Костя хорошо видел, что, по крайней мере, на головном судне только двое из них щеголяют кольчужным доспехом. Остальные в лучшем случае имели кожаные кирасы, а то и вовсе предпочитали идти в бой без всякой брони, уповая на круглые, деревянные дедовские щиты.

Рядом часто хлопали тетивы луков, это Теглев и пара его холопов в завидном темпе осыпали противника градом стрел. Пока на огневую позицию вышли еще трое мушкетеров, они успели уже опустошить по пол колчана каждый. Зажав тетиву с комлем стрелы пальцами правой руки, лучники быстро выбрасывали вперед левую руку, и пронзительно свистнув, очередная вестница смерти уносилась к цели.

В ответ одиноко грохнула аркебуза, еще несколько норвежцев метнули копья. Впрочем, ни каменные пули, ни архаичные сулицы особого вреда никому не принесли.

Едва рассеялся дым, бахнул второй залп, добавив сумятицы среди неприятеля. Потеряв почти половину команды, головной драккар практически лишился хода. Однако свою задачу он выполнил, отвлекши на себя защитников каравеллы и дав возможность своему собрату пойти на абордаж. Выстрелить второй раз ретирадное орудие практически не успевало, мушкеты стрелков тоже были разряжены. Ведь даже в более поздние времена в конце 16 начале 17 века для заряжания фитильного мушкета требовалось осуществить двадцать восемь операций. Может ли себе представить читатель, каков был с позволения сказать, темп стрельбы?

Стреляя же из кремневых фузей, солдат должен был: удалить шомполом остатки тлеющей бумаги и непрогоревшего пороха из ствола, достать бумажный патрон, зубами надорвать уголок (скусить патрон, так звучала команда), насыпать немного пороха на полочку, забить патрон в ствол, закатить пулю, запыжевать, взвести курок, прицелится и, наконец, выстрелить. Примерно вот эти операции торопливо и лихорадочно выполняли сейчас понукаемые грозным ревом своего капрала новоросские гвардейцы.

Зацепив борт "Надежды" баграми и "кошками" скандинавы пошли на штурм. При практически равном соотношении сил, этот штурм был чистым самоубийством для атакующих, но настолько силен в них был боевой дух предков-викингов, так велика была жажда наживы, что потеряв почти половину из шестидесяти своих бойцов, они все-таки ворвались на палубу каравеллы. Теперь уже новороссам пришлось туго. Каждый из этих свирепых, заляпанных своей и чужой кровью демонов дрался за двоих, своей яростью и полным презрением к смерти компенсируя и малую численность, и отсутствие доспехов. Чаша весов постепенно стала клониться в сторону пиратов, к которым вот-вот могло подойти подкрепление в лице экипажа второго драккара, но у Кости оставался еще один козырь. На высоком юте каравеллы сосредоточилась в единый кулак наиболее боеспособная часть его отряда. Дружным залпом, разрядив свои мушкеты и вооружившись палашами, неполный десяток стрелков под командой Щебенкина и при поддержке Теглева и его бойцов, атаковал разбойников.

Выстрелом из пистолета в упор Костя уложил оказавшегося прямо перед ним мужика, прежде чем тот успел пустить в ход топор, и лицом к лицу оказался перед русобородым здоровяком, на неохватном животе которого туго перехваченном боевым поясом, казалось, грозили разойтись звенья кольчуги. Приняв удар палаша на окованную железом рукоять своей огромной двусторонней секиры, пират резко крутанул ее, моментально оставив Щебенкина без оружия. Больше он сделать ничего не успел, в образовавшейся толчее свалки секира скандинава оказалась совершенно бесполезна. Отбросив оружие, пират взревел, и обеими руками попытался, вцепился в горло своему противнику.

Костя силенкой был не обижен с детства, да и многолетние занятия пауэрлифтингом не прошли даром, но разжать сжимающийся с силой и неумолимостью стальных тисков захват даже для него оказалось непосильной задачей. Вовремя в голове всплыли уроки данные когда-то Ляшковым. Он сделал шаг к противнику, одновременно двумя руками поднимая вверх его локти. Против физики не попрешь, каким бы здоровым кабаном ты не был, и захват резко ослаб. Воспользовавшись моментом, Костя двинул лбом в переносицу скандинава. Брызнула кровь. Хрюкнув, и запрокинув окровавленное лицо, тот осел на палубу. Полоснув по горлу побежденного врага кинжалом, Щебенкин отправил его в Валгаллу. Пока он возился со своим противником, ситуация в корне поменялась в пользу экипажа каравеллы. Остатки пиратов, прижав к борту, быстро и безжалостно добили. На шканцах вновь грохнул фальконет, осыпая градом картечи пришедшую было в себя после первых потерь команду второго драккара. Вскоре и с ней тоже было покончено. В качестве трофеев новороссам достались две допотопные "калоши", куча разнообразного в основной массе своей морально и физически устаревшего оружия и семеро связанных по рукам и ногам пленников, с дальнейшей участью которых Костя пока еще не определился окончательно.

Все время пока у входа в шхеру кипел бой, люди на стоявших у берега судах безучастно наблюдали за развитием событий. Однако искус добить ослабленных потерями победителей и остаться единоличными владельцами всей "болтающейся" в заливе "посуды" оказался слишком силен. Не успели стихнуть выстрелы и вопли сражающихся, как туши их кораблей, медленно, но неотвратимо, повинуясь дружным усилиям гребцов, двинулись к месту сражения. Когда они приблизились на столько, что с борта "Надежды" споро готовящейся к новому бою, уже невооруженным глазом стало возможно разглядеть новых противников, Теглев сложил ладони рупором и крикнул:

— Эй, православные! Да вы никак воевать нас собрались?

Теперь и Костя сообразил, кто перед ним. Поморские лодьи, выглядели именно так, как их изображали на книжных иллюстрациях.

На нос одного из кочей поднялся костистый мужик с худой, благообразной физиономией и рыжей, окладистой бородой. Жирно лоснящаяся от влаги, поблескивающая серебристой чешуей кольчуга несколько мешковато смотрелась на его тощей, нескладной фигуре.

— Вы кто же такие будете? — неожиданно густым басом проревел он в ответ.

— Посол Великого Князя Московского к Великому Князю Новорассейскому, боярин Теглев — Евстафий горделиво приосанился и вызывающе задрал стриженую бороденку — а ты кто?

Конечно, никаким послом в полном смысле этого слова вышеуказанный боярин не являлся, никаких посольских полномочий он не имел. Вернее было назвать его подсылом. Карьера тайного соглядатая, у сего почтенного мужа не заладилась в самом начале, хотя и нельзя сказать, что закончилась она полным провалом. После стремительного разоблачения он вернулся в Новгород к своему работодателю, вовсе не с пустыми руками. Собранная странными обитателями Грюненбурга и переданная ему в эти самые руки разведывательная информация об Ордене, позволила Теглеву частично реабилитироваться в глазах начальства. Обратно в Ливонию он вернулся уже если не послом Московского князя, то, по крайней мере, дипломатическим представителем Новгородского наместника. В коем качестве и последовал за Ляшковым и Компанией в Новый Свет. С тех пор минуло уже четыре года и вот теперь, по мнению наших героев, настало время для установления официальных дипломатических отношений между Русью Заморской и Московским Княжеством, и не последнюю роль в этом начинании должен был сыграть скромный новгородский дворянин.

Как бы то ни было, должность Теглева произвела надлежащее впечатление на поморов, и вскоре их предводитель прибыл на "Надежду", дабы лично засвидетельствовать свое почтение высокому начальству.

Холмогорский купец Кузьма Житников, уже не первый раз хаживал со своей артелью в норвежские, и даже датские порты. Туда, как правило, возил воск, пеньку, деготь и поташ, обратно возвращался с грузом железа, свинца и олова, спрос на которые, на Руси, всегда был традиционно высок. Несмотря на всю иконописную внешность почтенного негоцианта, царствие небесное, за дела земные ему вряд ли грозило, поскольку пройдохой был изрядным. С власть предержащими, как своими, так и заморскими, предпочитал не ссорится, и всегда знал, кому и сколько следует "отстегнуть", отчего всегда оставался в "шоколаде". Да и в море ему везло, мужики в артели подобрались боевые, и веслом и топором орудовали одинаково ловко, крови своей и чужой не боялись, оттого и все нечастые встречи с другими судами обычно оборачивались прибылями, иногда и немалыми для предприимчивого купчины. Ничего не поделаешь, в те далекие и суровые времена торговец зачастую подрабатывал ремеслом пирата. Свидетелей, как правило, в живых не оставалось, а море хорошо умеет хранить чужие тайны. В свою очередь и удачливый пират не чурался торговых операций, если подворачивался случай выгодно сбыть честно награбленный товар.

Однако на сей раз, удача покинула своего любимца и два его коча, возвращавшиеся домой с полными трюмами, будучи застигнуты штормом, вынуждены были искать убежище, в первом, подвернувшемся под руку фьорде, где и едва не подверглись атаке жадных до чужого добра местных жителей. Неизвестно чем бы обернулась дальнейшая коммерческая карьера Житникова, не окажись случайно на пути у разбойников новоросская каравелла.

Доподлинно неизвестно, что побудило Кузьму остановить атаку: толи привычное желание жить дружно с любыми властями, толи впечатлила быстрая расправа новороссов над пиратами, но к новым знакомцам купец отнесся весьма уважительно, хотя и "себя не ронял", держась со свойственным вольному новгородскому люду чувством собственного достоинства.

Для Кости же новое знакомство оказалось настоящим подарком судьбы. Еще бы одним махом он обрел и надежных проводников до самых Холмогор, о местонахождении которых имел весьма приблизительное понятие и обзавелся некоторыми связями в торговых кругах русского Беломорья. О такой удаче можно было только и мечтать.

Надо ли говорить, что как только стих шторм "Надежда" подняла паруса и устремилась на север, плотно держась в кильватере купеческих лодей, продолжая трудное плаванье, описание которого скорее утомило бы, чем развлекло читателя.

ГЛАВА 10. Белое море.

Неумолчный вой ветра, путающегося в туго натянутых снастях, плеск разрезаемой форштевнем и трущейся о борт волны и скрип такелажа, все эти звуки уже настолько прочно вошли в жизнь Щебенкина, что без них он уже не мог существовать. Трудно было себе представить то чувство свободы, когда после своего короткого, но насыщенного приключениями путешествия по Англии, он вновь оказался на палубе своего корабля и вышел в море, оказавшись в своей стихии, там, где все честно и правильно. Где нет места хитрости, лжи и интригам, а если встречаешь врага, то сражаешься с ним честно, лицом к лицу не опасаясь подлого удара в спину.

Костя глубоко вдохнул соленый морской воздух, поднес к глазам бинокль, разглядывая темную полоску берега по правому борту и белые крылья парусов над идущими впереди поморскими кочами.

— Ваша милость! Ваша милость! — из "вороньего гнезда" на грот мачте раздался звонкий мальчишеский голос — купцы вправо заворачивают, к берегу правят.

— Юнга, мать твою через три колена! Кто тебя учил так докладывать? — грозно рявкнул стоящий у румпеля капитан и усмехнулся в густую бороду — глазастый постреленок, добрый моряк будет, господин командор.

Подкормившись и окрепнув, маленький гамбургский нищий быстро освоился на корабельной палубе. Морской болезни, в отличие от второго Костиного слуги — Чарли, мальчишка совершенно не боялся, по вантам и канатам скакал с обезьяньей ловкостью, и отличался природным любопытством и сообразительностью, к тому же тяжелая жизнь на городском дне среди опасностей и лишений закалили его характер. Курт быстро сделался любимцем команды, сам капитан взял над ним шефство, потихоньку обучая сорванца морскому ремеслу.

— Вернемся домой, надо решать вопрос с открытием морской школы — кивнул Щебенкин — будем из вот таких вот шалопаев, настоящих моряков учить.

— То, дело хорошее — кивнул старый моряк, наваливаясь на румпель, меняя курс, вслед за кочами — похоже господин командор, купцы паруса убирают. Видимо к берегу пристать решили.

Действительно примерно через полчаса суда каравана бросили якоря в виду острова Моржовец. Каравелла легла в дрейф рядом с купеческими судами и пока команды набирали пресную воду, Константин разглядывал лежащий перед ним как на ладони клочок суши. Этот совершенно плоский, как тарелка, безлюдный кусок тундры площадью примерно 110 квадратных километров, изобиловал болотами, ручьями и озерцами, но больше ничем особенным похвастаться, увы, не мог. Любование, надо сказать, достаточно скучным и однообразным пейзажем, нашему герою очень скоро надоело, и он переключил внимание на поднявшегося на палубу Теглева.

— Ну и здоров же ты спать, Евстафий Юрьевич. Бока не отлежал?

— Ох, и не говори Константин Лексеич — посол широко зевнул, перекрестил рот — чего стоим то?

— Воду берем.

— Понятно — Теглев зябко поежился от порыва холодного ветра, плотнее запахнул полы кафтана, подошел к борту, окликнул маячащего на соседнем суденышке Житникова — эгей, Кузьма! Долго еще в море болтаться будем?

— Здрав будь, боярин! — откликнулся купчина — самая малость осталась. Голомяник задувает, дальше ходко пойдем. Сперва Гирлом, а там все вдоль берега. Господь даст, на второй день на месте будем.

— Добро, коли так — пробурчал Евфстафий и пожаловался Щебенкину — надоело жуть как. Охота уже и по твердой землице пройтись, а не по доскам этим чертовым топать.

— Так и сидел бы себе в Форте Росс. Чего тебя в море то понесло?

— Дак куда ж ты без меня то? Я ведь тебя государю должон лично представить. Да и опять же на Русь-матушку потянуло, края отчие проведать. Такая тоска берет, аж тошно иной раз становится. Тебя вот сударь разве в родные места не тянет?

— Тянет — грустно улыбнулся Константин, которого от родных мест, увы, отделяли не только сотни миль, но и полтысячи лет — только для меня теперь все родное там, за океаном осталось.

Неторопливую беседу прервал Чарли, появившийся на палубе с приглашением на обед.

— Чего басурманин твой бает? — покосился на кланяющегося слугу Теглев — научил бы ты его Константин Лексеич по-людски разговаривать, а то, поди, разбери, чего он там лопочет? Не то жрать зовет, не то по матушке посылает.

— Угадал. К столу зовет — засмеялся Щебенкин — пойдем, отобедаем, чем Бог послал. Господин капитан, составь нам компанию.

— Ай, чего там может быть? — скривился Евстафий — опять треска да солонина. Ничего, сударь, дай только до вотчины моей добраться, а там я тебя такими разносолами накормлю, язык проглотишь. Первым делом велю осетринки подать, карасей в сметане, буженинки, поросеночка молочного опять же, пирогов разных и щей кислых, вчерашних.

Впрочем, несмотря на недовольное ворчание от еды посол отказываться не стал, и пока наши путешественники воздавали должное кулинарным талантам достойного ученика тетушки Джули, в очередной раз из скудных корабельных припасов умудрившегося состряпать вполне съедобный обед, на судах подняли паруса, и вскоре небольшой караван пересек воображаемую линию между "двумя носами" и оказался в водах Белого моря.

* * *

В начале сентября, когда зелень короткого и прохладного северного лета уже сменилась буйством красок еще более скоротечной осени, "Надежда" бросила якорь в Кольском устье Северной Двины в виду Николо — Корельского монастыря. Обитель эта, основанная в конце XIV века, после набегов немирных соседей довольно долго пребывала в упадке. И вряд ли бы ко времени описанному в нашем повествовании она представляла бы из себя, что-нибудь крупнее небольшого скита, если бы не случившееся, почти тридцать пять лет назад, несчастье. Тогда, промышляя морского зверя, в море погибли оба сына новгородской посадницы Марфы Борецкой. Похоронив своих детей, безутешная мать, не только повелела вновь отстроить монастырь, в котором покоился их прах, но и передала ему во владения солеварни, рыбные промыслы и прилегающие земли. Получив столь щедрые пожертвования, обитель расцвела, со временем превратившись в северные морские ворота Великого княжества Московского. Ко времени описываемому в нашем повествовании обитель представляла собой Никольскую и Успенскую церкви, два десятка келий для иноков, гостиную келью и хозяйственные постройки, обнесенные по периметру высокой, дощатой оградой "в замет".

Небольшой ялик шустро отвалил от борта каравеллы и через несколько минут Костя, уже стоял на потемневших от времени и влаги досках причала, вслед за своими спутниками крестясь на купола Никольской церкви. Русская земля встретила путешественников довольно неприветливо. Затянутое серыми тучами небо расплакалось нудным, затяжным дождем. Сырой, пронизывающий ветер раскачивал верхушки намокших елей и мачты крутобоких кочей, стоящих у пристаней.

— Ну, вот бояре — закончив бить поклоны, Житников напялил на голову отороченный мехом колпак, степенно огладил бороду — нынче же обедню отстоим, свечки Николе Чудотворцу поставим, груз на лодьи перекидаем и на Холмогоры пойдем. Вам ведь далее на Москву надо?

— Туда — кивнул Констатин.

— Вот и ладно. Может, тогда и далее вместе пойдем? Вверх по Двине до Великого Устюга, оттуда по Сухоне. К первым морозам в Вологде будем. Потом по первопутку на Ярославль, а там уже и до Москвы рукой подать. Не прогневайся боярин — замялся купец — я вот спросить все хочу. Ты по делам посольским едешь, или может, товар какой, тоже привез?

— Есть немного. А ты никак прицениться желаешь?

— Тут ведь какое дело боярин — Кузьма деликатно взял Щебенкина под локоть увлек в сторону, и воровато оглянувшись, негромко продолжил — тебе ведь, чтобы торговать, грамотка нужна. А чтоб ее справить это надо в Новгород ехать к наместнику тамошнему. Пока туда-сюда к весне как раз обернешься, это сколько времени потеряешь.

— Ну и твои предложения? — прищурился Костя.

— Я бы взглянул, а если, что стоящее то и забрал бы. И цену хорошую дам, ты не сумлевайся. А приказчик княжий придет, скажу: мол, мой товар и всего делов то. И тебе забот никаких и я хорошему человеку доброе дело сделаю. У меня ведь должок перед тобой.

— А я пока не тороплюсь — пожал плечами Константин — и здесь продавать ничего особо не собираюсь. Доберусь до Москвы, у государя вашего разрешение и испрошу. Там и расторгуюсь, Бог даст. Опять же товар у меня дорогой, у тебя казны не хватит весь скупить. А впрочем, как перегружаться будем, сможешь и на товар взглянуть и прицениться, если тебя отсутствие разрешения на торговлю не пугает.

— Ништо, авось, да обойдется — отмахнулся Житников — а, вот и сам игумен здешний, отец Вассиан пожаловал. Благослови отче!

— Благослови Господь! — высокий, костистый старик в монашеском одеянии перекрестил склоненную голову купца большим медным распятьем — поздорову ли сам Кузьма, да людишки твои? Добрая ли торговля была в землях заморских?

— Слава Богу отче, все живы, здоровы — купец перекрестился — расторговался неплохо. А это...

— Я боярин Теглев — отодвинув холмогорца в сторону, выступил вперед Евстафий — ездил послом к великому князю Новорассейскому Георгию Михайловичу.

— Здрав будь, боярин — кивнул игумен — а это кто с тобой? Одежа иноземная. Латынянин поди?

— А это боярин Константин Маклаудов, прибыл из земель заморских послом к нашему государю.

— Крещен в веру православную — поспешил вмешаться Щебенкин — благослови отче.

— Благослови Господь! Вот оно как. Значит и за морем люди православные живут?

— Всякой веры люди в земле той живут — вставил свои "пять копеек" Теглев — есть и латыняне, даже язычники дикие, которые идолам своим молятся, но сам государь тамошний православный, как и многие людишки его, и ближники княжьи почитай все веру нашу блюдут. А боярин Константин из самых первых людей державы Новорассейской будет.

— Ну, что ж бояре — игумен огладил седую бороду — рад видеть столь важных гостей. Добро пожаловать в скромную обитель нашу. Отслужим благодарственный молебен, в баньке попаритесь, а за столом и новости друг другу поведаем, да и о делах поговорим.

Обратно в свою каюту Щебенкин попал уже ближе к вечеру, потратив остаток дня на урегулирование таможенных формальностей с княжеским приказчиком, представлявшим в этих краях светскую власть, показавшийся бесконечно долгим молебен и занявшую немало времени трапезу — беседу со здешним настоятелем. От ночлега в гостевой келье отказался, поспешив сбежать на свой корабль, где его ждала масса незаконченных дел. Впрочем, нет худа, без добра. Очевидно, почтительность и обходительность иноземного посла, помноженные на его религиозное рвение и щедро приправленное обещаниями богатых пожертвований в монастырскую казну оказали благотворное влияние на Вассиана, и тот дал свое согласие на оборудование на острове Ягры, якорной стоянки для "Надежды" и временного жилья для ее экипажа и гвардейцев. А наш герой, позаботившись, таким образом, о своих людях, остающихся зимовать в устье Двины, начал подготовку к дальнейшему путешествию.

Прежде всего, следовало навести порядок в финансовом вопросе. Выставив у дверей каюты часового снабдив его строгим наказом никого не пускать, Костя вытащил из рундука и брякнул на стол четыре увесистых мешочка. Казна экспедиции. Точнее то, что от нее осталось. Основательно "поскребя по сусекам" и "пометя по амбарам" главный Новоросский казначей Живчикова сумела собрать тысячу талеров, еще столько же добавили купцы, заинтересовавшиеся возможностью открытия нового торгового маршрута. Половину этой суммы пришлось передать остававшемуся в Эдинбурге Михасю. Деньги нужны были для создания перевалочной базы и развертывания агентурной сети в Шотландии и северной Англии. Вот так вот ни больше, ни меньше. Ну, а с тем, что осталось, придется как-то выкручиваться. Тяжело вздохнув, Щебенкин развязал тесьму стягивающую горловину кошеля, высыпал на стол горку блестящих серебром кругляшей. Отсчитал и отложил в сторону сотню монет. Обещал монастырю пожертвования, надо выполнять. Еще и товаром отдавать, придется. Впрочем, сам сумму назвал, никто за язык не тянул. Но уж больно островок хорош: около восьми миль в окружности с удобной бухтой, небольшими речками, озерцом и сосновым бором. Красивое местечко, и расположено удобно. Словом не зря потратился.

Еще три мешочка — 750 талеров, просто отодвинул в сторону. Это останется капитану "Надежды" на ремонт судна, содержание команды, и остающихся на охране каравеллы солдат. При здешних ценах на продовольствие, этих денег должно хватить надолго. Вряд ли удастся разобраться с делами до лета, хорошо если к осени обернется, а там выходить в море и идти через Атлантику в период зимних штормов не очень то и хотелось. Так, что возвращение домой планировать раньше весны 1507 года, даже смысла нет.

Подкинул на ладони изрядно полегчавший кошель. Осталось не густо и это притом, что личные сбережения "приказали долго жить" еще в Англии. А Москва город дорогой. Вся надежда, что получится хорошо пристроить привезенный с собой товар: сахар, бумагу, стеклянную посуду и листовое оконное стекло. Было еще и самое ценное: два больших, почти в рост человека зеркала в инкрустированных костью и серебром рамах. Одно предназначалось в подарок московскому государю, а второе Костя надеялся дорого продать. Все-таки товар по нынешним временам жутко дефицитный. Его производство на Емелинской стекольной мануфактуре только-только начали осваивать и оба первых удачных экземпляра, невзирая на Лехины стоны Щебенкин подгреб под себя. Надо было бы еще в Англии закупиться тамошним сукном, читал когда-то, что на Руси оно было довольно ходовым товаром, но как говориться: "хорошая мысля, приходит опосля". За всеми этими приключениями как-то не пришло в голову. Все-таки неважный из него торговец получается. Это еще, мягко говоря.

Покончив с вопросами финансовыми, озадачился кадровыми. Тащить с собой большую свиту посчитал совершенно бессмысленным, но и путешествовать в гордом одиночестве тоже не прельщало. Однозначно в Москву поедут Карл и Чарли. Первый незаменимый бодигард, второй слуга и по совместительству повар. Привык уже к его стряпне. Кроме того, в качестве охраны, решил взять еще троих стрелков— гвардейцев. Всех забирать нельзя, кто-то должен и здесь оставаться. Маловато получается. Не матросов же с собой брать? Да и с торговыми делами надо что-то решать. Торговать самому, человеку благородного происхождения по здешним понятиям никак "невместно". Да и хреновый из него купец, если честно. А кто тогда будет этим заниматься? Припрягать к этому делу боцмана с "Надежды"? А что мужик вроде хозяйственный, с головой. Впрочем, другого, на этой должности держать не будут. Но с другой стороны подготовкой каравеллы к зимовке и самое главное к обратному путешествию тоже кто-то должен заниматься. Эх, был бы здесь тот же Михась, вообще проблем бы не было. Как же не хватает квалифицированных, а самое главное надежных, да что там надежных, вообще каких-нибудь людей. Хотя насчет "каких-нибудь" как раз идея появилась.

— Эй, Курт!

— Да, ваша милость? — дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась любопытная физиономия бывшего беспризорника.

— Найди капрала, пусть приведет мурманов. Он знает, каких. И толмача!

— Слушаюсь, ваша милость!

Паренек моментально "испарился" и через пятнадцать минут на пороге появился командир стрелков.

— Господин командор, доставлены по вашему приказанию! Вот! — коротко доложился бравый вояка, втолкнув в каюту, двух здоровенных, заросших густыми бородами, донельзя оборванных детинушек. За его спиной переминался с ноги на ногу матрос-переводчик из бывших гренландцев.

— Итак, мне доложили, что вы хотели со мной говорить — Костя подбоченился, напуская на себя важный вид, смерил вошедших взглядом — кто такие?

— Меня зовут Хэкон Скряга, господин — отвесив неуклюжий поклон, прогудел старший из бородачей — а это мой младший брат Ойвинд Тюлень. Прошу, господин прими нашу службу.

— Ты говоришь только от своего имени, или это желание всех пленников?

— Господин, этого хотят все — подал голос второй норвежец — твой человек сказал, что нас все равно продадут степнякам. Так лучше быть трелями славного морского ярла, в честном бою одолевшего самого Асманда Секиру, чем собирать навоз для грязных дикарей в степи, или быть прикованным к веслу на магометанской галере.

— Ты слишком много знаешь для неграмотного рыбака.

— Святые отцы в нашем монастыре научили меня говорить на латыни, читать и писать — поклонился Ойвинд и уставившись горящим надеждой взглядом в лицо Щебенкина, добавил — возьми нас под свою руку ярл, клянусь крестом Иисуса и нашими древними богами, у тебя не будет слуг надежней и преданней.

— Хорошо — после недолгих размышлений согласился Константин — завтра принесете клятву верности, а потом ты и твой брат пойдете со мной. Остальные останутся матросами на "Надежде". Служить будете пока за еду и одежду, а там посмотрим. Пока ступайте. Нет подожди. Как тебя?

— Ойвинд, ваша милость.

— Считать умеешь? Торговать приходилось?

— Да господин, обучен. А торговать это брат мой лучше меня может. Добычу нашу всегда он сбывал. И язык здешних людей он тоже немного знает.

— Это правда? — Костя, перевел взгляд на второго здоровяка.

— Да ярл — поклонился тот, отвечая на довольно корявом, но, тем не менее, вполне понятном русском — хоть церковным премудростям не обучен, но скажу без всякой похвалы: считать то я умею хорошо, еще ни у одного купца меня провести не получилось. Потому и Скрягой зовут.

— Тогда поступим так — Щебенкин решительно хлопнул ладонью по столу — считайте, что вам крупно повезло. Будете с братом помогать мне в торговых делах. Посмотрим, как у вас получится. За честную службу награжу щедро. Ну а обманывать вздумаете, повешу. Обоих. Пока идите, потом благодарить будете. Если будет за что.

ГЛАВА 11. В которой герой пускается в путешествие по родным просторам.

Ясное прохладное утро застало нашего героя на причале, наблюдающим как десяток матросов, при помощи местных мужиков перегружали из трюма "Надежды" на струги груз и припасы для убывающего в Москву посольства.

— Бог в помощь, боярин — знакомый голос за спиной заставил Константина обернуться.

— А, это ты Кузьма. С чем пожаловал?

— На товар взглянуть, коли дозволишь. Как давеча сговаривались.

— Это можно — кивнул Щебенкин — эй Скряга! Распорядись пусть принесут сюда пару ящиков с посудой. Да, и еще один с оконным стеклом. И тюк с бумагой. Заодно посмотрим, чего ты стоишь.

Костя отошел и принялся наблюдать со стороны как купец, шурша соломой, лезет в ящики с товаром, с интересом крутит в руках стеклянные кубки, вазы и блюда, разглядывает на свет небольшие, примерно в две ладони размером, оконные стекла, щупает, обнюхивает и чуть ли не пробует на зуб белоснежные листы мелованной бумаги.

На помощь Хэкону подошел Ойвинд и вскоре между братьями и Житниковым начались оживленные переговоры. Впрочем, оживление это показалось Косте несколько односторонним. Если купец что-то оживленно доказывал, горячился, спорил, то скандинавы, похоже, стояли нерушимой стеной, отвечали коротко и лишь упорно мотали головами.

Некоторое время наш герой не без удовольствия наблюдал за этой пантомимой, однако убедившись, что переговоры медленно, но верно заходят в тупик, поспешил вмешаться.

— Боярин, уйми ты холопей своих! Христом Богом прошу — поспешил апеллировать к подошедшему Константину, Житников — я ж ведь хорошую цену даю. Больше здесь никто не предложит.

— Так я их для того и держу — усмехнулся Щебенкин — служба у них такая, за хозяйский интерес радеть и убытков не допускать.

— Какие убытки? Какие убытки, Константин Лексеич? — возмущенно затряс бородой купец — четыре рубля за все даю! Московскими! Да за эти деньги ты себе еще двоих таких холопов купишь.

— Восемь — коротко, но веско обронил ободренный поддержкой хозяина Скряга и вновь умолк, упрямо склонив лобастую, косматую голову, всем своим видом давая понять, что с этой цены его не сдвинуть никакими усилиями.

— Четыре с полтиной — отрезал Житников — до исподнего меня раздеть хочешь, аспид.

— Погоди Кузьма — прервал спорщиков Костя — это в талерах сколько будет?

— Вот — холмогорец достал из кошеля небольшую, серебряную монетку продолговатой формы с изображением всадника — это московская деньга. За деньгу белку дают. В рубле таких почитай две сотни будет. А за три рубля коня взять можно. За кольчужку свою и шлем я в Новагороде об позапрошлом годе почитай девяносто алтын, а это без малого два с полтиной, выложил. Иноземцы за рубль московский два с половиной талера меняют, вот и считай. За твой товар, получается, одиннадцать кладу и еще четверть талера. Хорошая цена.

— Экий ты хват Житников — изумился Щебенкин — да если я каждый предмет по отдельности продавать буду я втрое против твоей цены возьму, если не больше. Тут одной только бумаги на два рубля будет. Так?

— Так, да не так, боярин. Не выручишь ты здесь столько серебра — упрямо стоял на своем купец — вот тебе крест не выручишь.

— Хорошо, шесть рублей за все, что в этих ящиках и тюк бумаги — заявил, наконец, Константин, не обращая внимания на возмущение и негодование, явно написанное на физиономиях братьев — и это считай, я тебе хорошую скидку сделал. Но есть у меня условие. В Холмогорах, хочу с купцами тамошними поговорить, дело выгодное предложить. Организуешь?

— Организую, коли дело стоящее — кивнул Кузьма — ну что же шесть, так шесть. Сговорились значится. Только, может, ты половину товаром возьмешь?

— Может и возьму. Потом договоримся — Щебенкин поспешил "закруглить" переговоры и вернуться на причал.

Все имущество посольства и товары вполне разместились на довольно большой, чем-то похожей на новгородский ушкуй, ладье. Наконец суета с погрузкой была закончена, двадцатиметровая посудина, направляемая дружными усилиями нанятых здесь же гребцов, отвалила от берега, и поймав парусом попутный ветер, довольно ходко пошла вверх по Северной Двине.

В Холмогорах, расположенных в 30 милях от устья реки задержались еще на сутки, слишком затянулись переговоры с местными купцами — промышленниками. А потом снова потянулись похожие друг на друга как братья близнецы дни. За бортом проплывали, меняя друг друга, яркие, разноцветные осенние пейзажи. Первые сентябрьские дожди сменились тихим, теплым, но таким скоротечным бабьим летом, а небольшой караван продолжал не спеша двигаться к своей цели. Шли днем, на ночь, причаливая к берегу, разбивали бивуак, варили уху из свежевыловленной рыбы, которой в реке было великое множество. Пока все это путешествие напоминало Косте порядком подзатянувшийся пикник.

Однако со временем дни становились все пасмурнее и короче, а ночевки у костров длиннее, холоднее и неуютнее. Небо затянуло промозглой октябрьской хмарью, и к тому времени как взорам путешественников открылись купола церквей и шатровые крыши сторожевых башен Устюга, неспешность плаванья стала уже изрядно тяготить Щебенкина.

В древнем городе, возникшем на месте слияния рек Юг и Сухона, которому лет через сто предстояло произвести на свет многих знаменитых русских землепроходцев и первооткрывателей, а в отдаленном будущем еще и стать родиной Деда Мороза, караван сделал четырехдневную остановку. Именно столько понадобилось времени, чтобы рассчитаться с лодейщиками — холмогорцами, найти более подходящие для дальнейшего продвижения по более мелкой Сухоне струги, перегрузить на них товар и нанять новых гребцов, а заодно, воспользовавшись случаем, отдохнуть и как следует попариться в бане, смывая с себя грязь и усталость долгой дороги. Кроме того Константину и сопровождающему его Теглеву пришлось нанести визит вежливости к местному воеводе Петру Федоровичу Челяднину.

Устюг, к описываемому нами времени еще не ставший Великим был построен еще в начале 13 века ростовчанами и суздальцами как форпост для защиты от беспокойных соседей и извечных соперников — новгородцев. С тех пор пережил он немало набегов, осад и разорений, но каждый раз восстанавливался заново. Уж больно удобным было место в слиянии двух рек, дававших начало Северной Двине, важному для русских купцов торговому пути. В 1478 году именно Петр Челяднин по приказу Ивана III назначенный в эти края наместником, возвел здесь месте новую, мощную крепость.

Заморского посла и сопровождающего его московского дворянина встретил он радушно, хотя и без особых почестей, все-таки не велики птицы. Сама встреча прошла, как говорится "в теплой, дружеской обстановке" хотя чем-то и напомнила Константину допрос. Помимо всего прочего пришлось в очередной раз пересказать придуманную еще в Америке легенду, подтверждающую "дворянское происхождение", а заодно и объясняющую православное вероисповедание. Неизвестно, поверил воевода в полной мере россказням иноземца или нет, но, по крайней мере, обвинять в самозванстве, хватать и бросать в поруб не стал и через несколько дней караван благополучно отбыл восвояси, оставив за кормой, богатый и гостеприимный купеческий город.

Снова потянулись бесконечные в своем нудном однообразии дни. Черные, голые ветки облетевших деревьев и кустов, тянущиеся к хмурому, затянутому тучами небу, серые, словно нахохлившиеся и скособочившиеся под мелким дождем избы и сараи прибрежных деревенек нагоняли тоску и уныние. Впрочем, уже к концу второй недели ноября холодная морось сменилась первым снегом, несмело укрывающим пока еще тонким, белым ковром и мокрую землю, и лишившийся своего разноцветного одеяния лес. Только река продолжала сопротивляться, растворяя в своих темных, почти черных волнах неторопливые, пушистые снежинки.

Закончилась "речная" часть путешествия в Вологде. Некогда бывшая окраина Новгородских владений, ставшая столицей удельного княжества, а ныне центр одного из уездов Московского государства встретила путешественников звоном зовущих к обедне колоколов, медленно и тягуче плывущем в морозной синеве безоблачного неба, пронизанного серыми столбами печных дымов над белыми заснеженными крышами домов.

— Ну вот, бояре и Вологда — матушка — сойдя с покачивающегося борта суденышка на доски причала, Житников неторопливо и степенно осенил себя широким, размашистым крестом — добрались с божьей помощью.

— Добрались — Щебенкин вслед за своими спутниками уже привычно перекрестился на купола ближайшего храма, с любопытством принялся обозревать панораму засыпанного свежим снегом городка — значит вот ты, какая Вологда — гда? Ну и где тут почтовое отделение в доме с резным палисадом?

— Об чем ты боярин? Что-то не пойму я речей твоих, про какой палисад глаголешь? — удивленно оглянулся на него купец — али бывал здесь уже?

— Не бери в голову Кузьма — досадливо отмахнулся Костя — лучше скажи, что дальше делать будем? Я так понимаю, обозом пойдем?

— Вестимо, обозом — согласился холмогорец — разгрузимся, товар к зятю моему в амбар перекидаем, корабельщиков рассчитаем, да будем возчиков искать. Отсюда до Ярославля государевой дорогой пойдем, еще при батюшке князя нашего Василия Ивановича построенной. И твой товар под присмотром будет, сам же сказал кумпаньоны мы с тобой теперь.

— Ладно, компаньон. Я тебе в помощь мурманов своих пришлю...

— Константин Лексеич! — разговор прервал появившийся на причале Теглев — только, что гонец прискакал. Воевода-князь Петр Федорович Ушатый нынче же нас к себе зазывает.

— Что? Опять? — попадать на очередной допрос Щебенкину решительно не хотелось — а отказаться от этой чести никак нельзя?

— Нельзя никак — Евстафий был категоричен — Ушатые свой род от Рюриковичей ведут. И сам князь Петр теперь в большой чести у государя. Да и воин не из последних. Лет шесть тому назад довелось мне под его началом на Печору и за Урал-камень хаживать, князцов тамошних под государеву руку приводить. Такому отказывать не след.

— Ну не след, так не след — вздохнул Костя — погоди, сейчас для подарков чего-нибудь подберу, да поедем. Тут ведь без подарка никак нельзя?

— Невместно — согласился Теглев — ты только Константин Лексеич не мешкай.

"Мешкать" Щебенкин действительно не стал и вскоре небольшой возок запряженный парой гривастых лошадок уже мчал его по заснеженным улицам Вологды.

Князь-воевода — грузный, седовласый муж, уже давно разменявший свой шестой десяток лет, восседал за рабочим столом в просторной — светлой горнице большого воеводского терема.

— И вам доброго здравия — радушно кивнул он в ответ на приветствия гостей, жестом приглашая их усаживаться на широкую, покрытую роскошным персидским ковром скамью — с чем пожаловали в края наши? Признал я тебя боярин Евстафий. Помню, как на Печору хаживали. Благополучно ли съездил в земли заморские? Не приключилась ли беда, или хворь какая, в дороге дальней? Исполнил ли дело государево?

— Благодарение господу нашему здоровье мое благополучно — чинно раскланялся Теглев — и службу государеву исполнил как должно. Вот князь Петр — это ближник Великого князя Новоросского Георгия — боярин Константин. Прибыл он послом к государю нашему.

— Прими, князь-воевода подарок — теперь настала очередь раскланиваться Щебенкину — в знак моего глубокого уважения.

Словно по сигналу пара холопов разодетых в нарядные атласные рубахи внесли и поставили на стол перед своим хозяином подносы со стеклянными кубками и кувшинами.

— Лепо — довольно кивнул Ушатый, разглядывая на свет кажущийся особенно хрупким в его огромной ручище, кубок — вельми лепо. У немецких мастеров сию красоту брал, аль фряжская работа?

— В нашем княжестве, на мануфактуре, брату моему названному принадлежащей, сделано. Слава Богу, сами такой товар выпускаем и тем же немцам продаем.

— Вот как — воевода, наконец, оторвался от разглядывания подарка, осторожно поставил его на стол и вновь вернулся к делам — ведаю, я господин посол, что князь твой дружбы ищет и союза с государем нашим.

— Католики и мусульмане все больше распространяют власть свою по всему миру, и православным государям следует жить в дружбе и союзе друг с другом, чтобы достойно противостоять этому давлению — заметил Щебенкин — так считает Великий князь Георгий. Все помыслы его направлены на то, чтобы укрепить веру нашу в заморских землях и в том он надеется на помощь и содействие Великого князя Московского.

— Веру православную защитить и басурманам укорот дать, то дело благое — согласился Ушатый — ну, это уж какова на то воля государя нашего будет. Я же весточку в Москву отошлю, а вы пока отдохнете, в дорогу дальнюю соберетесь, а там уж, через седьмицу, как ответ придет, так и тронетесь дальше с Божьей помощью. А скажи мне сударь — посол, сам-то какого роду-племени будешь? Не часто из земель немецких к нам люди православные наезжают, да и по нашему ты говоришь, чудно конечно, но понятно.

— Батюшка мой — начал, в который раз, излагать свою легенду Костя — из древнего рода шотландских дворян. Увы, земли наши бедны. Оттого многие молодые потомки древних родов покидают отчие края, чтобы искать удачи и богатства на службе у других государей...

Вошедшие слуги внесли и поставили на стол кубки, кувшины с вином и блюда фруктами и с сладкими "заедками".

— Слыхал, слыхал о том — кивнул воевода, жестом приглашая гостей приступать к угощению — но продолжай сударь,

— Вот и батюшка в молодости немало поскитался по Европе — промочив горло глотком терпкого напитка, продолжил повествование наш герой — пока в землях литовских не встретил он мою матушку, дочь православного шляхтича. Только выдавать девицу замуж за иноверца гордый литвин не пожелал, а поскольку родитель мой всегда легкомысленно относился к подобным вопросам, он без особого труда отказался от ереси латынянской и принял святое крещение под именем Алексий. Там я и родился в имении моего деда Константина, и назван был в его честь.

— А скажи сударь, где находится тот маеток? Доводилось мне бывать в Литве. Может и с дедом твоим судьба сводила?

— Увы, нет больше того поместья, сожгли проклятые крестоносцы. А незадолго до того родители мои вернулись в Шотландию. Я тогда совсем маленький был и не помню толком. Через несколько лет отец сложил голову под знаменами короля Якова, а потом умерла и матушка. А я, как только подрос настолько, что смог крепко держать в руках меч, ушел из дома моих родственников. Не ко двору там пришелся, хотели в монастырь сплавить, с глаз долой, только я не захотел веру родителей своих предавать, потому и ушел. Путешествовал по разным странам, пока не попал на службу к своему нынешнему государю. С ним ходил в Ливонию, бились с рыцарями орденскими, но не удалось там закрепиться, слишком силы неравные, а оттуда уже и за океан перебрались. Осели, отстроились, землю тамошнюю и людишек под себя взяли, и все бы хорошо, да только вот одна беда мало у нас людей православных, все больше немцы к нам из-за моря едут.

— Мда, вон оно как — задумчиво протянул воевода — выходит за веру свою ты сударь и пострадал. Видать через то и злоба немалая на басурман — гонителей у тебя накопилась. Оттого и выбрал тебя князь Георгий среди других своих ближних людей для такого дела. Молись Константин Лексеич. Глядишь и не оставит тебя Господь милостью своей, сладиться дело твое.

— Да будет воля его!— Костя вслед за своими собеседниками набожно перекрестился.

— Ну, что ж отдыхайте пока бояре, набирайтесь сил. А, чтобы не замерзли, зимы то у нас лютые бывают, примите подарок.

Отдарился воевода ведерным бочонком неплохого вина и парой роскошных и довольно дорогих даже по здешним меркам шуб из чернобурок. Если к первому, не очень любивший алкоголь Костя отнесся довольно равнодушно, то за второе, едучи в санях по заснеженной зимней дороге, он был очень благодарен князю Ушатому.

Из Вологды выехали только в конце ноября, когда ранняя в здешних краях зима основательно укрыла все вокруг белым покрывалом. Длинный караван из нескольких десятков запряженных крестьянскими лошадками розвальней, сопровождаемый отрядом из трех десятков купеческих охранников, спокойно, без приключений миновал Ярославль.

Щебенкин покинул город двумя днями раньше, решив воспользоваться приглашением Теглева и погостить в его поместье. Поехал налегке, прихватил с собой только слугу и телохранителя, отправив весь свой груз с купцами, под присмотром троих новоросских гвардейцев и братьев — мурманов.

Три дня проведенные в гостях пролетели незаметно и запомнились как одно большое, прерывающееся лишь на сон застолье в шумном окружении многочисленной теглевской родни и понаехавших из ближайших поместий соседей. Но все когда-нибудь заканчивается и вот уже несколько часов Костя, кутаясь в теплый мех княжеского подарка, сидит на заднем сиденье открытого возка запряженного парой лошадей. Сиденье напротив занял одетый в огромный овчинный тулуп и заячий треух и все равно отчаянно мерзнущий Чарли, на облучке, рядом с возницей пристроился не выпускающий из рук заряженного мушкета Карл. Впереди скачет верхами Теглев со своими холопами. Небольшая кавалькада, пользуясь превосходством в скорости, стремиться догнать ушедший вперед основной караван.

Зима еще только вступает в свои права и настоящих морозов пока, что нет. Так, градусов десять-пятнадцать, сущая мелочь для русского человека. Липкий, тяжелый снег, комьями летит в стороны,, скрипит под полозьями саней. Это поскрипывание, мерный топот и пофыркивание вкупе с приятными воспоминаниями ввергли Щебенкина в умиротворенно — дремотное состояние. Дорога верста за верстой ложилась под копыта споро бегущих под веселое побрякивание колокольчика лошадок, приближая нашего героя и его спутников к конечной цели порядком затянувшегося путешествия — Москве.

ГЛАВА 12. В которой Щебенкин опять влез не в свои дела.

Бывший студент и пауэрлифтер, а ныне посол Великого княжества Новоросского в Великом княжестве Московском, Костя Щебенкин восседая на спине крепкого гнедого конька, не спеша ехал по тихим, вечерним замоскворецким улочкам. Вопреки ожиданиям при первой встрече Москва 16-го века не произвела на нашего современника большого впечатления. Этакая большая, даже огромная по здешним меркам, но все-таки деревня. Сплошь деревянная (исключение составляли лишь некоторые храмы), со стиснутыми частоколами оград, щедро унавоженными "конскими яблоками" улицами. С лежащим по обочинам грязно серым от копоти многочисленных печных труб снегом и запахом навоза и парного молока по утрам. В общем, средневековый город, зимой радужных впечатлений не оставлял. Даже Кремль, выглядел каким-то обшарпанным, с невысокими, сложенными из серого камня, а местами и вовсе деревянными стенами и башнями. Ничего общего с тем, что Костя видел, бывая в столице в своем времени.

В очередной прогулке по древней Москве его сопровождали двое попутчиков: один из троих солдат-телохранителей из числа крещеных, служилых индейцев, и Тимоха Скрыня, живой, подвижный мужичонка лет сорока, челядин купеческой вдовы Евфросиньи Обрезовой, в просторной подмосковной усадьбе которой, посольство арендовало жилплощадь, амбары и конюшни. Ничего не поделаешь, до отдельных посольских дворов тогда в Великом Княжестве Московском тогда еще не додумались, да и придворный — посольский церемониал, впервые введенный при покойном родителе нынешнего государя Иване, находился еще в стадии становления.

— Стой! — Костя натянул поводья и поднял вверх ладонь, призывая спутников к вниманию — слышите?

— Кажись, убивают кого? — Тимоха остановил рядом свою невзрачную пегую кобылку и прислушался — на соседней улице. Верно говорю, боярин, как есть убивают.

Третий член небольшой компании, только молча кивнул головой и потянул из ножен тяжелый солдатский палаш.

— А ну, пойдем, глянем — Костя быстро спешился, и обнажив свой клинок, осторожно направился к источнику шума. За ним, бормоча вполголоса молитвы, топал Скрыня, все оружие которого, состояло из тяжелой свинчатки кистеня болтавшейся на кожаном ремешке. Шагов идущего следом гвардейца слышно не было. Потомственный охотник, он и здесь на городских улицах двигался так, словно скрадывал зверя где-нибудь в дебрях диких, американских лесов.

Звон клинков и хриплые вскрики сражающихся были далеко слышны в ранних, морозных сумерках плавно наползающих на притихшие замоскворецкие улицы. Дрались трое. Двое из них, одетые в длинные, стеганные тягиляи старательно орудовали клинками, весьма недвусмысленно пытаясь отправить на тот свет третьего, рослого, мужика в зеленом, богато расшитом, длинном, зимнем кафтане.

Впрочем, их противник, по-видимому, тоже жизнь прожил не в женском монастыре. По крайней мере, он пока весьма успешно отражал атаки оппонентов и даже порой довольно опасно контратаковал, вынуждая их перейти к защите.

Особого желания ввязываться в чужую потасовку у нашего героя не было, да и скорее всего вмешательство бы и не потребовалось, судя по тому, как ловко обороняющийся незнакомец орудовал клинком. Но в дело вмешался его величество случай. Не вовремя появившихся из-за угла путешественников, нападающие, очевидно, приняли за подкрепление, спешащее на помощь врагу, и разделились.

— А, еще воры! — завопил один из них, бросаясь на Костю, замахиваясь для рубящего удара саблей, судя по характерному искривлению клинка и крестообразной рукояти — прообразом знаменитой польской карабеллы.

Слегка ошалевший от подобной встречи Щебенкин тем не менее призвав на помощь все свои фехтовальные навыки, довольно успешно парировал первую атаку. Еще лет пять назад подобный выпад стал бы нашего героя первым и последним. Но эти пять лет были прожиты в мире, где от умения владеть оружием слишком часто зависели его жизнь и свобода, а значит, хочешь, не хочешь, приходится уделять время регулярным тренировкам. Сабля атакующего, отведенная в сторону, звякнув, скользнула по защищенному наручем запястью, и лезвие Костиной скьявоны хищно метнулось вперед, устремившись к неприкрытой полами куяка, голени опорной ноги оппонента. Теперь уже он вынужден был отскочить назад, опасаясь за целостность своих конечностей. Секундная заминка и подошедший на помощь Косте гвардеец уже атакует противника рубящими ударами тяжелого палаша. Пятясь под двойным натиском новороссов, тот еще некоторое время сопротивляется, но упустил момент, когда незнакомец в кафтане, покончив с его напарником, вдруг оказался за спиной. Дальнейшее произошло за доли секунды, резкий взмах, блеск стали и вот он уже лежит на плотно утоптанном, грязном от сажи и конского навоза снегу и вокруг его разрубленной головы неторопливо растекается быстро густеющее на морозе черное пятно.

— Мда, вот тебе и не вмешались — проворчал Костя, все еще тяжело дыша после скоротечной схватки, подрагивающими от избытка адреналина руками не сразу попал клинком в ножны — хотелось бы знать, в какую историю мы опять влипли.

— Влипли, говоришь? — невесело усмехнулся, очевидно отличавшийся хорошим слухом незнакомец — тот и оно, что влипли, это ты кавалер верно подметил. Лучше не скажешь. В скверную ты немчин историю попал.

— Спасибо, утешил — бросив неприязненный взгляд на собеседника, буркнул Щебенкин.

— А ты не девка, чтобы тебя утешать, как есть, так и сказываю — хмыкнул тот, затем посерьезнев, приложил руку к груди и слегка поклонился — но все одно, прими благодарность. Кабы не ты, так несладко бы мне пришлось. Идти надо, а то не ровен час опять княжьи людишки набегут. Тогда точно не отобьемся.

— Княжьи? — ахнул стоящий за спиной Тимоха — ой беда Константин Лексеич, бежать надо. Пропали наши головушки.

— Уймись, не каркай — одернул челядина Щебенкин и обернулся к незнакомцу — а ты мил человек кто такой будешь?

— Уходим. Потом обскажу кавалер, мыслю, мы с тобой еще свидимся — бросил "мил человек" и махнул в сторону остывающих на морозе трупов — коли жизнь тебе дорога, о сем, никому не сказывай, и людишкам своим накажи, чтобы языками не трепали.

Больше ничего не сказав, незнакомец поспешно скрылся, словно растворился в темноте ближайшего переулка. Наш герой, жестом позвав за собой спутников, поспешил последовать его совету. Действительно задерживаться не стоило, с соседней улицы уже раздавались голоса людей, надрывались в лае встревоженные шумом собаки.

Ожидавшие за углом лошади, быстро унесли наших путешественников с места недавней схватки и без всяких приключений доставили их к посольским апартаментам. Там Костя, строго настрого запретив спутникам болтать о недавнем приключении, что впрочем, оказалось совершенно излишним. Махгиканин вести пустопорожние разговоры был не склонен в силу своей природной, присущей представителям его народа сдержанности, а Скрыня же был настолько напуган, что вряд ли бы стал кому либо распространяться о своем пусть и невольном участии в темном деле. Наконец разобравшись с делами наш герой, добрался до заменяющей ему кровать лавке, и отогнав прочь бродящие в голове тревожные мысли и предчувствия завалился спать.

Первые, робкие, солнечный лучики, просочившись сквозь затянутый слюдой оконный переплет, пробежали по лицу. Внизу, в подклети радостно завопил петух, восторженно приветствуя наступление нового дня. Щебенкин открыл глаза, потряс головой, разгоняя остатки сна, рывком сел на зашуршавшем свежим сеном, крытым чистым полотном тюфяке. Сладко потянулся, до хруста в суставах, босые ноги ощутили прохладу свежевыскобленных половиц. Разгоняя кровь по жилам, сделал несколько приседаний и помахал руками. Пригнувшись, чтобы не зацепить головой низковатую для его двухметрового роста притолоку, вышел в просторную горницу. Пожелал доброго утра хлопочущей возле жарко натопленной русской печи Агафье, молодой, лет шестнадцати отроду, хозяйской приживалке, приставленной кормить и обстирывать постояльцев, и кивком головы позвав с собой помогающего девушке Чарли, направился в сени.

За ночь вода в большой деревянной бадье подернулось тонкой коркой льда, слуга ручкой ковша раздолбил ледок, зачерпнул воды. Костя, наскоро поплескался, смывая обжигающе — ледяной водой остатки сна, и юркнул в блаженное тепло терема. У стола в ожидании завтрака уже собралась почти вся его немногочисленная свита.

Не успели они приступить к трапезе как дежуривший у ворот гвардеец, доложил о приезде Теглева.

— Хлеб да соль честному народу! — почти сразу же за докладом в горницу, шумно оббивая в сенях снег с сапог, ввалился Евфстафий. Сдернув с головы колпак, широко перекрестился на поставец с иконами в красном углу. Весело подмигнул, осклабившись, потер руки — ай да я, как раз к столу поспел!

— Не побрезгуй боярин — Агафья с поклоном подала ковш с исходящим ароматным парком сбитнем — отведай, с мороза.

— А и отведаю — гость в несколько глотков выпил горячий, пряный напиток, вернув посудину, попытался облапить уворачивающуюся девицу — хорош сбитенек, да и хозяйка хороша, гладкая да пригожая.

— Здравствуй Евфстафий Юрьич, ты по делу? Или в гости заглянул? — приветствовал боярина Щебенкин.

— Ага, в гости — хитро ухмыльнулся Теглев — но по делу.

— Ну, садись к столу, поешь, а дело подождет.

Боярин не заставил себя долго ждать, присел к столу и, извлекши из чехла на поясе ложку, запустил ее в миску с кашей.

Некоторое время едоки в полной тишине сосредоточенно работали ложками, наконец, когда с нехитрым, но весьма обильным завтраком было покончено, Костя выпроводил из горницы починенных и оставшись один на один с Теглевым, приступил к расспросам.

Долго ходить вокруг да около он не стал и быстренько выложил, зачем собственно явился в такую рань.

Выяснилось, что после полудня новоросского посла желают видеть в Кремле, и не кто-нибудь, а сам великий князь московский Василий Иванович. С одной стороны этого известия Щебенкин ждал уже давно, собственно ради этого в Москву и приехал, но вот с другой стороны... . В свете последних событий от подобной встречи можно было ожидать всего, чего угодно. Паранойя взвыла со страшной силой. Разгулявшееся воображение живо нарисовало, как у кремлевских ворот его хватают княжеские дружинники. Ну а там выбор перспектив достаточно широк от пожизненного содержания в тюрьме (что маловероятно, все-таки не велика птица), до смертной казни. Ну а тут, фантазии есть, где разгуляться. Кто знает чего тут положено для убийц и государственных преступников. Тут тебе и дыба, и четвертование, и сажание на кол, да мало ли еще развлечений предки себе придумать могут, с новоросским послом Константином Щебенкиным в главной роли. Б-р-р. Да простое повешение или отрубание головы по нынешним то временам может оказаться невиданным актом милосердия. И попробуй, докажи, что ты ни в чем не виноват, и всему виной нелепая случайность. О презумпции невиновности местные судьи по простоте душевной даже и не слышали. Давал же себе зарок после английских приключений, не лезть ни в какие передряги, но нет, видно судьба такая, быть в каждой бочке затычкой.

Хотя вроде по виду и поведению Теглева не похоже на ловушку, но с другой стороны, Евфстафия могут использовать и втемную.

Погруженный в эти невеселые мысли Щебенкин собрался, и прихватив с собой пару сопровождающих и полагающиеся в подобном случае подарки направился в путь.

Впрочем, на некоторое время предоставим нашему герою самостоятельно следовать уже знакомым маршрутом, а сами отвлечемся ненадолго, чтобы рассказать любознательному читателю о тогдашнем хозяине кремлевских апартаментов и его эпохе. Великому князю Московскому и всея Руси, князю Новгородскому и Владимирскому шел в ту пору двадцать седьмой год. Московский престол он занял совсем недавно, не прошло и полугода. Не было в нем ни отцовской энергии, ни таланта правителя. От недавно покинувшего этот грешный мир родителя своего Ивана III, унаследовал он лишь весьма жесткий характер, круто замешанный на византийском властолюбии, коварстве и склонности к интригам, коими щедро наградила сына его матушка, племянница последнего византийского императора Софья Палеолог.

К описываемому нами времени интриги, это было, пожалуй, единственное, в чем нынешний правитель княжества Московского на самом деле преуспел. Изначально воссесть на престол ему не светило, ни при каких раскладах. Ведь, дети Ивана III и Софьи Палеолог не могли занимать московский престол. Таковы были условия брачного договора. Но Софья не была бы наследницей византийских императоров, если бы смирилась с подобной на ее взгляд несправедливостью. Первой жертвой ее коварных планов стал, как нетрудно было догадаться, старший сын Ивана от первого брака и по совместительству наследник престола — Иван Молодой. Зимой 1490 года, он внезапно заболел, и через два месяца отдал Богу душу. Естественно подобный оборот событий вызвал вполне обоснованные подозрения в отравлении, было проведено следствие, но ответил за все, как всегда "стрелочник", казнили лишь лекаря.

Однако смерть Ивана Молодого ненамного приблизила "Царьградскую змею", как за глаза, весьма непочтительно именовали молодую жену Великого князя Московского злые языки при дворе, и ее отпрыска к заветной цели. Между заговорщиками и великокняжеским столом встала фигура сына умершего Ивана — Дмитрия.

Попытка убийства нового наследника с треском провалилась. Бдительные бояре разоблачили заговор. Без казней не обошлось и в этот раз, но опять пострадала "мелкая сошка". Василий Иванович отделался лишь домашним арестом.

Огромных трудов стоило Софье восстановить хорошие отношения с мужем, и добиться "амнистии" для сына. Но все-таки ей это удалось. И вскоре Иван не только сменил гнев на милость, но и подверг опале теперь уже самого Дмитрия и его мать, свою невестку Елену Волошанку, дочку Валашского господаря. Каким образом "Царьградской змее" удалось воздействовать на далеко не подверженного чужому влиянию супруга — загадка, но факт остается фактом, Иван III не только провозгласил Василия наследником престола и великим князем Новгородским, но и в 1502 году посадил его еще и на Великое Владимирское княжение.

Менее чем полгода назад Василий Иванович у постели умирающего отца клятвенно пообещал помириться с племянником, но едва став Великим Князем, сразу, же приказал посадить Дмитрия в подземелье.

Вот такой человек сидел сейчас во главе длинного накрытого расшитой скатертью стола в жарко натопленных расписных кремлевских палатах и мерил Константина испытующим взглядом внимательно прищуренных глаз. Впрочем, надо отдать ему должное, был Василий Иванович не лучше, а во многих случаях и не хуже любого другого европейского, да и восточного правителя, чье правление пришлось на ту кровавую и жестокую эпоху, ныне именуемую поздним средневековьем. Ведь, как известно, особой любви к своим родственникам никто из них отнюдь не испытывал, соответственно и способов, чтобы избавиться от конкурентов в борьбе за вожделенную власть, не выбирали. Этот, хотя бы использовал свой талант интригана для того, чтобы объединить разорванную на лоскуты удельных княжеств, страну, сделать ее сильной и могучей, пусть и во главе с собой любимым.

Глава 13 Посольство.

Торжественная — официальная часть приема с вручением подарков и верительных грамот оказалась на поверку действом весьма пышным. Выезд на аудиенцию походил на красочный и хорошо поставленный спектакль, в котором единственным актером совершенно не знающим своей роли оказался сам посол. Ну, никто его этому не учил. Краткий инструктаж, проведенный Теглевым, пока неслись по Москве в богато убранном возке, специально предоставленным посольским приказом для этой цели, явно не в счет.

Транспорт лихо вкатил в распахнутые ворота кремля и остановился на некотором удалении от Красного крыльца, на котором в непонятном постороннему, но явно предусмотренном протоколом порядке выстроился богато разодетый люд. Едва Костя, еще не отошедший от быстрой скачки, ошалело разглядывающий, пестрящую золотым шитьем и драгоценной парчой толпу, выбрался на твердую землю, на него величаво надвинулись несколько бородатых, довольно представительных мужиков в тяжеленных даже на первый взгляд, длинных, до самых пят шубах, и высоких "горлатых" шапках. Попытка навскидку определить, который же здесь есть Василий III, успехом не увенчалась. Бояре взяли озадаченного посла в плотное кольцо, а затем началось неспешное шествие бесконечной чередой лестниц, переходов и покоев мимо многочисленной, разнаряженной в пух и прах дворни.

Хозяин всея Москвы и ее окрестностей принимал, сидя на престоле, "в большом наряде", в кафтане из золотой парчи, в "шапке Мономаха", со скипетром в руке. Назвали мы его так, ибо владения Великого Княжества Московского об ту пору, едва ли распространялись дальше границ современного нашему читателю Подмосковья. Однако "понтов", как выразилась бы молодежь в оставленном, нашими героями будущем, вполне хватало на маленькую империю.

У подножья трона выстроился ряд крепких парней в белых кафтанах с серебряными топориками в руках. Про себя Щебенкин обозвал их рындами, и как позже выяснилось, был абсолютно прав. Бородатый "конвой" расступился и Костя остался стоять в гордом одиночестве "расстреливаемый" любопытными взглядами чинно рассевшихся вдоль стен бояр. Впрочем, изучение его скромной персоны длилось недолго. Откуда-то сбоку высунулся весь из себя серьезный и солидный такой господин, ("окольничий", всплыл в памяти нашего героя один из немногих сохранившихся в ней фрагментов теглевского инструктажа) и заунывным торжественным басом принялся представлять посла.

Наконец важный господин умолк и в зале вновь воцарилась тишина. Щебенкин продолжал стоять столбом, грубейшим образом нарушая весь протокол торжественного мероприятия. Пресекая это вопиющее безобразие, окольничий вынужден был пойти на крайние меры, негромко кашлянув в бороду и слегка ткнув локтем в бок бестолкового иноземца.

Костя очнулся от спячки, и сообразив чего от него требуется, шагнул к трону протягивая верительную грамоту. Дорогу ему шустро преградил какой-то придворный, тут же вцепившийся в документ и едва не силой вырвавший его из рук. Грамоту должен был принять посольский дьяк, но проводивший "ликбез" Евстафий, очевидно считавший этот факт само собой разумеющимся в своем рассказе об этом просто не упомянул. Естественно, наш герой просто ошалел от подобной наглости и первой его мыслью было двинуть как следует дерзкому в ухо. Но толи суровые лица рынд, толи собственное благоразумие удержали его от столь опрометчивого шага.

Затем посла ожидало следующее испытание. Сидящий на троне человек протянул руку для поцелуя. С одной стороны это значило, что Новороссию признали христианской державой, иначе он просто ограничился бы возложением руки на голову посла. С другой же, лобызать руки постороннего мужика, выросшему в реалиях и понятиях свободолюбивого двадцать первого века Костику, совершенно не хотелось. Неизвестно еще, что он этими руками делал. А посему, решил пойти на компромисс, припав на одно колено, он ограничился тем, что ткнулся во влажные от пота пальцы московского самодержца кончиком носа.

"Царская морда" брезгливо, как показалось Щебенкину, обмыл пальцы из серебряного рукомойника и на этом церемония целования руки была завершена.

Пара шустрых хлопцев, приволокла откуда-то невысокую обитую атласом скамейку, установили ее напротив престола и вежливо, но настойчиво усадили посла.

Дальше Костя уже действовал в соответствие с полученными инструкциями, благо эта часть церемонии была до него доведена детально. Немного помолчав для приличия, он коротенько, так минут на двадцать-тридцать принялся излагать цель посольства, а в это время пара сопровождавших его гвардейцев и местная дворня "являли" подобающие торжественному моменту подарки. А ведь и не слабые такие подарки. Было чего "являть". Два пистолета кремневых с рукоятями из "рыбьего зуба" с серебряной насечкой, невиданное по здешним меркам супероружие, причем выполненные в эксклюзивном варианте, специально для таких целей, вещь столь же изящная, сколь и функциональная. Шкурок бобровых три бочонка, казалось бы, глупости, везти русскому царю в подарок меха, ан нет, оказывается на Руси бобровый мех дороже собольего ценится. Поизвели видать предки зверя на шубы, да шапки боярские. А сахара кленового, отборного десять голов по пуду в каждой, отлитые в формах, в виде разных рыб и зверей. Эдакие, громадные леденцы. Не забыли и про пищу духовную. Подарки ведь везли христианскому государю, а значит, евангелие в обложке из тисненой кожи отпечатанное на мелованной бумаге, крупным типографским шрифтом, будет как раз к месту. И в довершении всего резной, деревянный инкрустированный все тем же моржовым клыком и серебром ларец, а в нем на мягких подушечках: высокие бокалы, зеленоватого стекла, тонкие, на длинных изящных ножках. Лучшие образцы, выпущенные стеклянной мануфактурой Кугеля и Штирлица (второго, как помнит внимательный читатель, в узком кругу друзей именовали просто Лехой Емелиным). Ну и наконец, как вишенка на торте, огромное в рост человека зеркало в роскошной отделанной все той же драгоценной инкрустацией раме. Короче говоря, наши герои сделали все, чтобы явить предкам товар лицом, заинтриговать, вызвать интерес. И похоже, им это удалось.

Вообще-то в день аудиенции полагалось приглашать послов на обед в присутствии князя, во дворце, или же присылать угощение к ним на двор. А деловая аудиенция, гораздо более скромная назначалась лишь через несколько дней, но для Щебенкина, непонятно почему, было сделано исключение.

Все думские и свитские были отпущены восвояси, а Константина, вывели из просторной залы и отконвоировали в апартаменты поскромнее. Через некоторое время туда же соизволил прибыть и Великий Князь Московский, Владимирский и протчая и протчая..., всего лишь в сопровождении полудюжины стражников

— Садись кавалер — небрежным мановением руки скомкав пространные Костины славословия, князь указал за стол, на скамью слева от себя — чел я грамоты твои верительные, кои мне намедни передали. Сказки наместников Устюжского, Вологодского и Ярославского такоже чел. Уж больно князь Ушатый и игумен Вассиан много добрых слов о тебе сказывали. Ведомо мне и про списки с замков орденских, кои через боярина Теглева воеводам моим пять лет назад передали. Но ведаю я и про то, что князем твоим приют многим ворам и разбойным людишкам новагородским даден был. Вот и понять не могу, толи господин твой дружбы моей ищет, толи вражды? Никак понять не могу.

— Дружбы государь — покосившись на застывших у входа стражников, Константин, вняв приглашению, опустился на широкую, покрытую ковром скамью. Вопрос Василия, да и тон которым он был задан, ничего хорошего не предвещал, но выхода не было. Оставалось только уповать на собственные дипломатические способности, наличие которых было под большим сомнением. Черт, ведь говорил же Ляшкову, предупреждал, что добром эта затея с посольством не кончится. Тоже нашел блин дипломата. Вот махнет сейчас деспот — князюшка ручкой, навалятся крепкие ребятишки, повяжут и в поруб, это в лучшем случае. А то могут и просто, прямо здесь прикончить. Ишь, глазищами из-под шеломов зыркают. Против полудюжины бронных дружинников у него даже до зубов вооруженного, в любом случае шансов не было никаких, а уж теперь, когда из всего арсенала при входе разрешили оставить только широкий кинжал на поясе и вовсе, дергаться, смысла нет, никакого. И ведь никто не выручит, какая там посольская неприкосновенность, чихали тут на нее с высокой колокольни. Сгинул немец и сгинул, как в песне: "Дорогая не узнает...". Тьфу. Зябко поежившись от подобных перспектив, Щебенкин едва заметно повел плечами, но набравшись наглости и напустив на себя беззаботный вид, уверенно повторил — дружбы. От вражды никто ничего не выиграет, а вот добрая торговля многие блага обеим державам принесет. А что новгородцев к себе сманивали так это не от злого умысла. Тебе же лучше государь будет, если мы всех мятежников и недовольных к себе за море вывезем. Хлопот они оттуда никаких не принесут...

— Про то, что мне лучше, а чего нет, то не твоего ума дела кавалер. Ты говори, да не заговаривайся — гневно повысил голос, прервал его московский правитель, затем смерил собеседника хмурым взглядом, недовольно хмыкнул — многие блага говоришь. А ну-ка вот на сем списке покажи мне, где держава господина твоего находится. Поглядим.

По знаку князя стремительно подскочивший к столу стриженный "под горшок" отрок в серой длинной рясе проворно развернул большой пергамент, на котором в традиционном средневековом стиле, с завитушками и диковинными зверушками на полях была нанесена географическая карта.

Некоторое время Щебенкин склонившись над пергаментом, сосредоточенно с изрядной долей скепсиса разглядывал творение неведомого картографа, а потом откинулся и пожав плечами заметил: "Нет тут нашего княжества государь. Да и неверна твоя карта".

— Вот как? Не верна, значит? — московский князь выглядел искренне возмущенным — да ты знаешь, сколько за сей список фрягам серебра отвалили? Сию Ойкумену великие заморские книжники составляли, коих весь крещеный мир за ученых мужей почитает, а ты кавалер вот так сразу и увидел, что не верна.

— Вот смотри государь — деловым тоном категорично заявил Щебенкин, которого процесс настолько захватил, что он уже не обращал внимания на гневные речи и недовольную физиономию хозяина кремлевских палат — здесь с Европой, все вроде правильно, и Средиземное море и северный берег Африки, все на месте. А вот дальше хитрят книжники, или действительно не знают. Сам материк африканский он намного больше, чем тут нарисовано. Далеко на юг тянется. Португальцам уже давно про это известно, а тебе по всему видно старую карту подсунули.

— Ну, ну, материк говоришь? — задумчиво глядя в пергамент, протянул Василий — да пес с ней, с Африкой этой, что мне с нее прибытку?

— Места там богатые, но тебе великий князь с тех богатств прибытку действительно не будет. По крайней мере, в ближайшее время. Уж больно далеко и хлопотно — согласился Костя и хлопнул по правой части карты, накрывая широкой ладонью место, где должен был быть изображен восток Евразийского континента — зато вот здесь, Урал и Сибирь это железо, медь, самоцветы, золото, и казна меховая, только руку протяни. А дальше, торговля с Китаем, выход к океану. Огромная и пока ничейная земля.

— Ага, протяни. А татарва тебе враз ту руку и оттяпает. Ты думаешь не ведомо мне про землицу эту? Все ведомо. Вот только близок локоток да не укусишь.

— Так и орда уже не та. Вои твои государь сколько раз уже Казань на меч брали? И, что? Сажали каждый раз нового хана, а турки и ногаи его сбрасывали и своего человека на то место ставили. И опять все сначала. А вот если бы сразу Поволжье под свою руку взял, наместника своего назначил...

— Приехал неведомо откуда нас сирых жизни поучить? — глаза московского правителя нехорошо сузились, в голосе лязгнула сталь — больно много ты о делах наших знаешь, кавалер. Больно дерзостны речи твои посол!

— Прости великий князь — сообразив, что зашел слишком далеко, склонил голову Щебенкин — не гневайся на речи мои, не от гордыни они и не от желания жизни поучить. Обидно мне, что держава твоя, как третий Рим почитаемая, со всех сторон ворогами как клещами зажата. Сильным и могучим царство твое видеть все единоверцы наши желают, надеждой и опорой вере православной.

— Третий Рим говоришь? Надежда и опора? Ладно, о сем позже договорим — сменил гнев на милость Василий — ты про свою державу сказывай. Чем торговать мыслите?

— Стольный город нашего княжества — Форт Росс — начал свой рассказ Костя — это большой портовый город на берегу океана. Приходят к нам торговать купцы из Германии, Франции, бывают и испанские. Торгуем с ними мехами, стеклом, кленовым сахаром, бумагой, соленой рыбой, ворванью.

— Ну, рухляди мягкой, рыбы да ворвани у нас слава Господу и своей хватает — с усмешкой махнул рукой князь — это, что же, только за ради бумаги и утвари стеклянной за семь морей киселя хлебать купцы ваши будут?

— Можем поставлять оружие: пушки и пищали доброй выделки, машины и механизмы для мануфактур, скобяной товар и суконные ткани, но это пока в небольших количествах — поспешил добавить Щебенкин — пока сырье покупное. Но все идет к тому, что лет через пять, как наладим у себя добычу руды и выплавку металлов, объемы поставок будут увеличены.

— Увеличены, значит? — общий смысл высказывания, несмотря на обилие незнакомых слов, Василий все-таки уловил — пищали и пушки это хорошо. А к себе чего повезете?

— Зерно, пенька, товары купцов персидских и китайских, шерсть овечья — перечислил Костя — да мало ли чем торгаши заинтересуются. И позволь государь купцу со мной прибывшему, товар свой на московском торгу распродать.

— Товар тот казна заберет, с ценой не обидят. А гость торговый твой получит жалованную грамоту и дозволение торговать на Руси невозбранно. Об ином, думать будем — подвел черту разговору— ты же посол ступай пока и будь на Москве безвыездно. В скором времени призову тебя, тогда и договорим.

На этой многообещающей ноте аудиенция завершилась, и Щебенкин отправился восвояси, ни на шаг, не приблизившись к главной цели своего путешествия, заговорить о которой он пока не решился. Впрочем, настроен наш герой был весьма оптимистично, надеясь уже при следующей встрече еще больше заинтересовать московского правителя и "вытрясти" из него разрешение вербовать добровольцев для переселения за океан.

ГЛАВА 14. Поход

В начале апреля 1506 года от Рождества Христова окрестности Нижнего Новгорода напоминали стоянку огромного кочевого табора. На берегу могучей Волги, раскинулся бескрайним людским морем воинский стан. Впечатление было такое, словно у стен древнего города кипит знаменитая Нижегородская ярмарка, по неведомой причине перенесшаяся на несколько веков назад.

Множество дымящих костров, разноцветных полотняных походных шатров, многочисленные возы и коновязи и суетящаяся между ними пестрая людская масса. Под вой походных труб, грохот литавр и барабанов огромное войско, кипя как растревоженный муравейник, снималось с бивуака.

Вообще об устройстве и вооружении московского войска стоит рассказать отдельно, чтобы дать любознательному читателю вдоволь полюбоваться всей полнотой и яркостью, открывающегося взору нашего героя, вида просыпающегося воинского стана.

У истоков создания тогдашнего русского войска стоял все тот же великий реформатор Иван III. Создавая государство буквально с нуля, он вынужден был создавать и его главную опору — армию, до сей поры являвшую собой конные дружины князей и пешие полки ратников — ополченцев, выставляемые городами. Именно он положил начало созданию поместной конницы вплоть до начала восемнадцатого века бывшей основной ударной силой русской армии.

Наименьшей тактической единицей стал возглавляемый боярином или служивым князем отряд детей боярских и боевых холопов. Воин, получая в кормление земельный надел в боярской или княжеской вотчине, заключал ряд, согласно которому должен был по первому зову своего командира прибыть в указанное место сбора "конен, люден и оружен", и признавался "сыном боярским", при этом факт наличия каких либо родственных связей с боярином был вовсе не обязателен. С двухсот четвертей земли помещик обязан был выставить одного конного бойца и еще по одному с каждой дополнительной сотни четвертей, полностью его экипировав, снарядив и обеспечив всем необходимым для похода и битвы.

Эти бойцы и составляли наиболее тяжеловооруженную часть русской конницы. Те, что побогаче, могли себе позволить кроме кольчужного доспеха и остроконечного шлема-шишака еще и надевавшийся поверх кольчуги латный доспех: зерцало, бахтерец или бригантину. Ну а те, у кого со средствами было похуже, вполне могли ограничиться например колонтарем, байданой, куяком или вовсе стеганным, вываренным в соли тягиляем иногда для пущей надежности укрепляя этот немудреный, но достаточно неплохо держащий стрелу а то и сабельный удар доспех нашитыми на груди и животе железными пластинами. И таких вот, к слову сказать, неплохих, вояк по самым скромным подсчетам историков мог выставить на заре своего царствования Василий Иванович двадцать, а то и все тридцать тысяч. А если прибавить сюда еще и отряды служилых татарских царевичей, бежавших от самозабвенно режущих друг дружку соплеменников на службу к московскому князю, то общая численность только конницы составляла не менее сорока-пятидесяти тысяч. А ведь была еще и пехота. Здесь были и отборные отряды пищальников, выставленные новгородцами и псковичами из числа охочих людей. Купеческие судовые рати хорошо вооруженные, экипированные, приученные драться и на раскачивающейся палубе ладьи и на твердой суше. Были и пушкари, и затинщики, стрелки из больших "затинных" пищалей, ибо не только Европа в те времена уже могла похвастать опытом в применении пусть еще далеко не совершенного, но уже достаточно грозного оружия, позже поименованного артиллерией. Но основную массу пехоты составляла все-таки посошная рать, набранная "от сохи" по одному человеку от 1-го до 5-ти крестьянских дворов. Конечно и вооружение у "посошных" было хиленькое, да и воевать они не умели, но зато они умели копать, строить, перетаскивать тяжести. Такие вот средневековые инженерно-саперные части. И являли они собой, пожалуй, наиболее многочисленную часть войска, при практически нулевых затратах. Вооружал и кормил этих бойцов мир, то есть направившая их в поход крестьянская община.

Сто тысяч воинов собрал Великий князь московский Василий Иванович, дабы призвать к порядку окончательно "отбившегося от рук" татарского царевича Мухаммед — Амина. Которого (да, да пусть не удивляется исторически "подкованный" читатель) в свое время можно сказать собственноручно возвел на трон его досточтимый батюшка Великий князь московский Иван III. И дабы немного прояснить себе, как у него это получилось, позволим себе небольшой экскурс в историю.

В конце пятнадцатого века не выдержав мощных ударов внешних врагов и внутренних ханских разборок, рухнул, развалившись на несколько крупных кусков колосс, именовавшийся Золотой Ордой. Образовавшиеся на его месте ханства, самым крупным из которых стала Большая Орда, как и полагается всяким свежеобразованным независимым государствам, тут же устроили между собой знатную грызню, стараясь урвать себе куски полакомей. И вот тут-то возможно впервые проявила себя "длинная рука Москвы", коей потом так полюбят пугать друг дружку и электорат европейские правители и их заокеанские хозяева.

Мудрый политик Иван, используя силу молодых хищников, окопавшихся в Казани и Крыму, нанес орде решительный удар, окончательно уничтоживший единое татарское государство. Свежеобразовавшиеся ханства в свою очередь потрясла целая череда мятежей и переворотов, элита делила власть, щедро поливая собственной кровью, а в еще большей степени кровью своих подданных, пока еще слабые ростки независимости.

Но вот новые ханства окрепли, щенки превратились в матерых волков и дружненько принялись "пробовать на зуб" рубежи недавнего защитника-благодетеля. Вступивший на престол в 1502 году Мухаммед — Амин долгих три года копил силы, старательно избавляясь от сторонников дружбы с Москвой в своем окружении, и наконец, он решил, что час настал. В конце июня 1505 года в день открытия ежегодной Волжской ярмарки, его люди напали на ничего не подозревавших русских купцов. Большинство их было убито, а товары разграблены, тысячи подданных московского князя находившиеся в тот момент на территории ханства были захвачены и обращены в рабов. Не дав умирающему Ивану опомниться, казанцы шестидесятитысячным войском двинулись к Нижнему Новгороду. Города взять они не смогли, но окрестности пограбили всласть, после чего поспешили убраться восвояси.

Болезнь и смерть Ивана III на некоторое время отсрочили возмездие, но пришедший к власти Василий решил, что настало время проучить дерзких соседей. А долгие околонаучные беседы с новоросским послом, которые после первой аудиенции стали для московского правителя регулярным развлечением, послужили причиной, тому, что сам Василий отнесся к этому походу более основательно, нежели в оставленной нашими героями реальности. И планы на этот поход он имел гораздо более далеко идущие.

А началось все с того, что уже на вторую беседу, состоящую буквально через несколько дней новоросс явился со своей картой. Общий экскурс в географию, вылился в пространный рассказ о континентах и морях, странах и населяющих их народах. А уж об этом-то студент-недоучка из двадцать первого века, знал намного больше, чем самый "продвинутый" географ средневековья. У них же не было телевизора и журнала "Вокруг Света". Да и собственный опыт морских путешествий у Кости был не маленький, немногие тогдашние даже европейские мореплаватели могли похвастать, что четырежды пересекали Атлантику.

О том, что так получится, Щебенкин восседающий на брошенной на землю попоне, жадно хлебающий холодный квас, и страдающий от мучительного похмелья, знать не знал, и ведать не ведал. Нет, конечно, в прошлой жизни, то есть в далеком будущем он был когда-то студентом историком, и чисто теоретически просто обязан был владеть информацией. Но это только чисто теоретически. Про Казань он знал твердо только одно: в 1552-м году сын нынешнего Великого Князя Московского Иван Васильевич, ну который Грозный, город возьмет и включит территорию Поволжья в состав своего государства. О каких либо иных казанских походах русского войска, Костя знал весьма поверхностно, а уж нынешний и вовсе стал для него полной неожиданностью. Парень даже начал сомневаться, а не попал ли он пять лет назад в некую параллельную вселенную, в которой история течет по каким-то своим не совсем пока понятным законам. А попытка португальцев высадится на Североамериканском континенте? Ведь в истории покинутого им тогда мира, ее не было? Или все-таки была?

Мыслительные процессы вызвали новый приступ боли в многострадальной головушке. Страдалец поставил крынку с квасом рядом с собой, и обхватив голову руками застонал. Да и хрен с ней с историей, и параллельной вселенной тоже, не до них сейчас. Это же надо было столько пить? А ведь до этого хмельного в рот не брал, ну почти. Кроме двух случаев, тогда в Грюненбурге, когда он впервые убил человека и в Новгороде, после драки с ушкуйниками. Четыре года трезвого образа жизни и тут на тебе... . Наладил, блин отношения.

А все началось с, казалось бы, очень удачной идеи познакомиться и наладить дружеские отношения с воеводами Новгородского кончанского ополчения, квартировавшего рядом. Ну, а какое знакомство без бочонка хорошего вина? Вчерашний студент здраво рассудил, что если Казань брал все-таки Иван Васильевич, значит, при Василии Ивановиче города так и не возьмут, а следовательно ничего хорошего от этого похода ждать не приходится. Начнем с того, что сама идея личного участия в этом массовом мероприятии, Щебенкину не понравилась изначально. Нет не то, чтобы Костя был ярым противником усиления Москвы и примерного наказания распоясавшихся татарских ханов, да и предкам он в принципе готов был помочь в этом благом начинании, но... .

Как мы уже говорили, на дворе вовсю разгулялся апрель. А значит, в самом скором времени надо было отправляться обратно в Новый Свет, туда, где его ждали горячо обожаемые жена, маленькая дочь, и друзья, заменившие безнадежно оставшихся в далеком будущем родных. Путь предстоял не близкий, дай Бог успеть пересечь Атлантику до начала зимних штормов. Но, увы, Костиного хотения никто не спрашивал. Уж очень понравились Василию Ивановичу ученые беседы с повидавшим мир заморским путешественником.

Щебенкин досадливо поморщился и почесал затылок. Дернул же тогда его черт. На следующую встречу заявился он с новыми подарком: нарисованной им самим, пусть не очень точной, грубоватой и не столь нарядно разукрашенной, но все-таки более подробной, чем местные поделки картой. И снова разговор зашел о географии и о политике. С тех пор такие вызовы стали повторяться с завидной регулярностью. Василию понравилось беседовать с повидавшим мир иноземцем, слушать его истории о разных странах и народах, но и самый первый разговор, он как выяснилось, не забыл.

Речь посла о сказочных богатствах Урала, бескрайних сибирских и дальневосточных просторах, несмотря на первоначальную, гневную реакцию, тем не менее, заставила Василия Ивановича серьезно задумался. Не то, чтобы иноземец открыл ему невесть какие истины, кое-что о тех землях князю все-таки было ведомо. Но вот в таком глобальном, даже стратегическом ключе он эти вопросы еще не рассматривал. Другие думы и заботы занимали мысли великого князя Московского. Беспокоили дела внутренние: постоянные подковерные интриги среди приближенных бояр и князей, грызущихся за теплое место и жирный кусок подле трона, сохранявшаяся, угроза со стороны затаившихся сторонников томящегося в заточении племянника, не прекращающиеся церковные разногласия между нестяжателями и иосифлянами. Не давали покоя и дела внешнеполитические: дряхлеющий, но еще вполне боеспособный орден и угрожающая западным границам, претендующая на власть над всеми русскими землями Литва, на юге постоянной угрозой нависал Крым, прячущийся за спиной, находившейся на пике своего могущества Османской империи, и периодическими набегами тревожащий южные рубежи соседей. На востоке не давала покоя вновь вышедшая из-под московской руки Казань. Долгие часы просиживал князь в тяжелых раздумьях над подаренной послом картой.

Результатом этих раздумий и стало то, что именно восточным направлением решил заняться Василий в первую очередь. Все-таки перспективы здесь открывались такие, что захватывало дух. Ведь вот они — богатства сказочные, только руку протяни. Потому-то и решил Великий Князь не отдавать войско под начало своего брата Дмитрия Угличского, как планировал прежде, а возглавить самому, превращая, в общем-то, заурядный карательный поход в великую авантюру с непредсказуемыми последствиями.

А раз решил ехать сам, то и собеседника-просветителя своего с собой прихватил, ну, чтобы в пути скучно не было. Вот и пришлось Щебенкину и его небольшой армии идти, брать Казань. А той армии у него смех и грех. Трое гвардейцев-телохранителей, выкупленный у купчихи и взятый в услужение Тимоха Скрыня, и столь же бесполезный в боевом отношении Чарли. Обоих братьев — мурманов под присмотром Карла оставили в Москве, на хозяйстве.

В таком случае следует заручиться поддержкой командира какого-нибудь крупного и достаточно хорошо вооруженного отряда, так больше шансов уцелеть в случае разгрома. Новгородцы подходили для этого как нельзя лучше. Крепкие, бывалые мужи, не раз ходившие в судовых ратях и на восточных и на западных соседей, вооруженные огнестрелом, от старых рушниц, до более современных пищалей, и самое главное умеющие неплохо обращаться со своим громоздким оружием, это, пожалуй, надежный союзник для небольшого отряда новороссов.

Тем паче, что новый знакомец обещал в этом деле поспособствовать. Да, был в Костином отрядике еще один участник, о котором мы как-то позабыли упомянуть.

Однажды февральским вечером в ворота занимаемых посольством апартаментов постучали. Вышедший к воротам Скрынь вернулся бледным, словно увидел призрака. В позднем госте, вошедшем в горницу следом за перепуганным челядином, Щебенкин без труда узнал незнакомца, которого выручил в той злосчастной схватке на замоскворецкой улице две недели назад. Нельзя сказать, что воспоминания были приятными.

— Здрав будь кавалер — перекрестившись на иконы, подал голос незнакомец — али не признал меня? Холоп то твой видно признал, вишь как его колотит.

— И тебе не хворать уважаемый, заходи, гостем будешь.

Незнакомец благодарно кивнул, скинул на руки Тимохе кафтан и шапку, неспешно прошел к печи, остановился, грея о теплый печной бок озябшие руки.

— Тимофей, кликни Агафью, пусть поесть принесет, да сбитню горячего — распорядился Константин, и повернулся к гостю — узнал тебя, как не узнать. С чем пожаловал?

— Да я бы тебя и не потревожил кавалер — устало пожал плечами собеседник — да так вышло, не к кому идти мне более, а с тобой мы вроде теперь одной веревочкой повязаны. Потому обскажу тебе все как есть, а уж дальше ты сам решай: спрячешь меня, или головой выдашь. Только уж не обессудь, коли оно так выйдет, я на дыбе про то, как ты холопов княжьих побил, молчать не буду. Афанасий я Мошкин, при дьяке Иване Волке — Курицыне состоял. Слыхал, поди, про такого?

— Нет — слегка опешивший от такого наезда Костя пожал плечами.

— И то верно, откуда тебе знать. Дьяк тот при покойном государе Иване Васильевиче на посольской службе состоял, ну а я, стало быть, под его началом ходил.

— Уж больно ты ловок саблей махать, для подьячего-то — недоверчиво хмыкнул Щебенкин — темнишь чего-то.

— Так посольская служба она тоже разная бывает — в свою очередь усмехнулся Мошкин — где пером да речами сладкими, а где и кистеньком потрудиться приходится.

— Понял, не дурак — кивнул Костик — так от меня-то чего тебе надобно?

— В прошлом году казнили дьяка Курицина лютой смертию, сожгли вместе с братом его Федором. Вся вина их в том, кавалер, что Софьи — змеи Царьградской ублюдок на престол воссел, а истинный князь Дмитрий Иванович, в порубе, да в оковах. Меня искали, кабы не ты, и мне не жить было бы. А теперь и вовсе деваться некуда сам понимаешь.

— Ты язык то попридержи! Значит, так решил меня отблагодарить? Мало княжьих холопов, а теперь еще и в кремлевские дрязги втягиваешь — возмутился Щебенкин — ну и нахрена мне все это надо? Проще будет тебя пристрелить, а потом голову твою московскому князю выдать. Мертвый никому, ничего не скажешь.

— Э, не скажи кавалер — ухмыльнулся Афанасий — убить меня конечно дело не хитрое, вот только прибытку тебе с этого никакого не будет. А вот пользы для дела твоего я много принести могу.

— Какого-такого дела?

— Слухом земля полнится, мол, собираешь ты кавалер людишек охочих за море уехать?

— Ну?

— Вот то-то, что "ну". В этом я тебе подсобить смогу.

Костик задумался, с одной стороны этот явный шантаж ему категорически не нравился, но с другой, есть шанс заполучить ценного специалиста в делах дипломатических и тайных, в которых княжество нуждается не меньше чем в земледельцах и ремесленниках. А если еще и поможет с набором и вывозом переселенцев, будет очень даже неплохо. Наверняка связи среди жидовствующих в Новгороде и Москве у него остались. Костя покривил душой, когда сказал, что ничего не слышал о дьяках Курициных. Все-таки их казнь в декабре прошлого года была достаточно громким делом, потрясшим Москву, вызвавшим массу толков и пересудов. Правда, выслушав рассказ Скрыни, поведавшего ему эту историю, Щебенкин пришел к выводу, что дело имеет только религиозную подоплеку. В последние годы правления Ивана III православная церковь до сиих пор сквозь пальцы смотревшая на жидовствующих, объявила их еретиками и устроила гонения. А тут оказывается, замешана еще и большая политика, о которой просвещавший его Тимоха даже не догадывался.

В общем, подумал наш герой, поразмыслил и принял предложение незваного гостя, поставил только условием, что тот будет сидеть в усадьбе и носа на улицу не высовывать.

Весь остаток зимы Мошкин действительно вел себя тише воды, ниже травы, ни в какую политику не лез, вечерами, что-то старательно писал, а по утрам давал уроки владения клинком Костиным гвардейцам, да и сам Щебенкин не считал для себя зазорным потренироваться. Так в тихой, почти семейной идиллии, периодически нарушавшейся вызовами в Кремль, пролетели февраль и март. А в апреле грянула война, и не своим хотением, а токмо волею пославшего его Великого Князя Московского, наш герой с "чады и домочадцы" двинул в поход.

Где легче всего спрятать камень, конечно в куче других камней, где проще спрятать воина, правильно в толпе других воинов, так рассудил Константин и взял опального посольского с собой. И как выяснилось, не прогадал. Афанасий быстро свел своего спасителя со своими старыми знакомцами, командирами новгородских пищальников. Вместе в свое время хаживали в походы и на Литву и на Орденских немцев, вот и пригодились старые связи.

Как водится знакомство закончилось грандиозной пьянкой и диким похмельем. Но нет худа, без добра. Дальнейший путь до Казани новороссам предстояло проделать в теплой дружеской компании на лодьях своих новых знакомых, тем паче, что сам Великий Князь предпочел двигаться рекой, отправив конницу берегом, под началом верного отцовского воеводы князя Холмского. Собирались и готовились долго, но вот, наконец, пришла пора, и весь пестрый табор московского войска двинул вниз по Волге.

Глава 15. В ней наш герой в очередной раз убеждается, что инициатива бывает наказуема.

В просторном, богатом шатре Великого Князя шел военный совет. Битый час собравшиеся в шатре воеводы сначала чинно и степенно, а потом уже с шумом, бранью и взаимными упреками обсуждали план дальнейшей компании.

Московское войско огромным разношерстым лагерем стояло на правом берегу Волги в устье впадающей в нее реки Свияги, в двадцати шести верстах от Казани. Командовавшие пехотой князья Бельский и Ростовский сразу после высадки рвались вперед, считая, что располагают достаточными силами, чтобы взять город, не дожидаясь князя Холмского с конными полками. Противостоял им герой Ливонской компании Даниил Васильевич Щеня, призывавший наступать с оглядкой, да опаской, сильно не зарываясь, а то ведь татарин враг хитрый и умелый, по зубам крепко дать может. Вот только оставался старый воевода со своим мнением в явном меньшинстве. Шутка ли сам Дмитрий Иванович Углицкий, брат Великого Князя, поддерживал сторонников лихого наскока. И будь их воля, двинулись бы, как и в нашей истории наплевав с высокой колокольни на разведку и боевое охранение, чинясь друг перед другом, кто главней, да кто важней. И разгром русского войска, скорее всего, был бы неминуем. Но к счастью, общее руководство походом находилось в твердых руках осторожного Василия, а он ничего подобного допускать не собирался. Взялся за дело самым серьезным образом, полностью отказавшись от попыток взять столицу ханства лихим набегом, готовился к войне долгой и основательной. Планов у него было, что называется громадье и Казань конечным пунктом в них не была. Вот и сейчас он загадочно помалкивал, наблюдая за своими распалившимися полководцами.

Знали о тех планах, лишь отсутствующий сейчас на совете один из самых старых и преданных отцовский военачальников князь Холмский, да Костя Щебенкин, скромно примостившийся в уголке, и оттуда наблюдающий за словесными баталиями. Эх, эту бы энергию да в нужное русло, так нет, спорят князья-воеводы с пеной у рта. Готовы, прямо тут, не сходя с этого места, покрошить, сначала своих оппонентов, а потом всех врагов в капусту своими кривыми, татарскими саблями.

Сидит Костя и недоумевает, чего правитель то Московский молчит, не прекратит волевым решением весь этот базар-вокзал, не одернет крикунов и не уймет их "всехпобедюшное" настроение. Ведь, даже по мнению не очень подкованного в вопросах стратегии новоросса, глупость воеводы несли несусветную. Как же можно вот так без подготовки, без разведки надеясь на одно лишь извечное русское "авось пролезет" идти в бой самим, да еще и тащить за собой десятки тысяч ратников.

Нет, не допустит такого Василий. Мудр ведь князюшка не по годам и коварен "аки змий". Сам то, уже поди, и план компании составил, иначе с чего здесь на крутом мысу у слияния двух рек, спешно возводили деревянную крепость?

Срубы для стен и башен приготовили заранее, сплавили по Волге и теперь привезенным из Нижнего плотникам и посошным ратникам надо было только собрать их как своеобразный конструктор. Еще не закончена была работа, а уже везли сюда стругами продовольствие, оружие, пушки и огненный припас.

А еще непонятно было Щебенкину, для чего он сам-то на этом совете нужен. А между тем Василий Иванович, лично настоял на его присутствии. Впрочем, над этой темой наш герой решил голову особо не ломать, вскоре все само собой разъясниться, он уже давно привык, что просто так князь ничего не делает. И если бы Костя знал насколько, размышляя подобным образом, он был прав, то не был бы так спокоен.

— Выслушал я вас воеводы — наконец встав с походного, щедро изукрашенного резьбой и позолотой кресла, промолвил, наконец, Московский правитель.

Говорил он негромко, но этого оказалось достаточно, чтобы спорщики прекратили драть глотки и притихли.

— Выслушал, и вот вам мое решение. Ты Федор Иванович — обратился он к Бельскому — возьмешь пять тысяч судовой рати и ступай на Вятку. Землицу тамошнюю под нашу руку приведешь и сядешь в ней наместником. Ни ратников, ни припасу оттуда Мухамедка получить не должен. Пока князь Холмский с басурманской конницей хороводы водит, на Суре воевода Киселев острог ладит, будет нам еще один оплот на казанском берегу.

— Вам же воеводы здесь на Свияге крепость ставить, припас копить и к приступу под стены Казанские готовиться. Город укреплен добро, и рати в нем вороги немало собрали, наскоком не взять. Тут думать надо и крепко думать. Вот ты, посол заморский, чего притих в углу? — обернулся Василий к оторопевшему Щебенкину — много где бывал, много чего видал, вот и поведай мужам именитым, как в дальних землях города да крепости берут. Может чего путного и присоветуешь.

— Кхм — Костя вышел на центр, внутренне поеживаясь под насмешливыми взглядами опытных вояк, некоторое время мучительно припоминал, все, что когда-либо слышал, или читал про осады, штурмы и прочие средневековые "междусобойчики". Наконец собрался с мыслями откашлялся и начал — я, государь — моряк, не воевода. Мне на море биться сподручней. А про город я так скажу: надо план посмотреть.

— Чего посмотреть надо? Какой такой план? — непонимающе посмотрел на него Василий

— Что за диво заморское? — поддержал брата Углицкий.

— План. Схему. Чертеж — попытался разъяснить Костик — чтобы знать, где какие укрепления, башни. Какая стена поновей, какая ветхая. Чтобы потом на этом чертеже отметить, где подкоп с пороховой миной под нее подвести можно, или артиллерию так расположить, чтобы всеми стволами в одно место бить можно было.

— Ну, так по науке положено — начал оправдываться он, глядя на недоуменные физиономии воевод.

— Нового ты ничего не поведал — подвел итоги короткого выступления посла князь — хотя, что за диво такое мина твоя не пойму. Это как? Копать подкоп, а потом значится зельем стену ломать?

— А, что государь — влез в разговор, помалкивавший до тех пор Щеня — не бывало такого доселе, но испробовать можно. Авось да и выйдет толк с заморской премудрости. Только, поди знай, под какую стену копать куда, да сколько зелья закладывать. Про то в твоих науках кавалер ничего не сказывается?

— Смотреть надо, считать — почесав затылок, промямлил Щебенкин — чертеж однозначно нужен.

— Ну что ж — после недолгих раздумий решился князь — твоя задумка кавалер, тебе и исполнять. Сдюжишь? Коли нет так и скажи. Человек ты чужой, неволить тебя не могу. Ну а коли управишься, сослужишь службу, награжу.

— Во, попал — подобной постановки вопроса, Костя как-то не ожидал, некоторое время он пребывал в оторопелом состоянии, не говоря ни "да" ни "нет".

Основная часть татарской конницы, ушла как уже, наверное, понял читатель, к пограничной реке Суре, где по замыслу Василия конные полки русских предприняли отвлекающие маневры, переправившись на татарскую сторону, старательно грабя и разоряя все попадающиеся под руку селения. Но и тех, что остались, было достаточно, чтобы патрулировать левобережье, или перебравшись через Волгу, тревожить налетами лагерь русского войска. Периодически набегали небольшие отряды смельчаков, с диким визгом и воплями осыпали издали тучами стрел и отходили, провожаемые пушечной да пищальной пальбой. Шума много, толку мало.

И воины московского князя безвылазно не сидели, выбирались за импровизированную линию укреплений группы разведчиков. По-разному бывало. Попадали они в засады или натыкались на такой же разведывательный отряд казанцев или союзных им черемисов и тогда закипали короткие, яростные схватки, проливалась кровь. Иной раз возвращались удальцы с победой, привозили добычу и языков, а когда и сами добычей становились. Но на общем фоне противостояния двух огромных по меркам этого времени армий, вылазки и потери эти были незаметны.

Костик, трусом, конечно, не был, и кое-каким боевым опытом располагал, но в подобные авантюры предпочитал не ввязываться и людям своим всякую самодеятельность запретил строго настрого. Как командир он чувствовал тяжелейшую ответственность за жизни своих людей, и рисковать ими понапрасну не мог. Даже мысль о возможности потерь среди личного состава своего маленького воинства казалась ему дикой и кощунственной.

Хотя с другой стороны, размышлял наш герой, пожалуй, как раз сейчас риск имел смысл. Все-таки, основная миссия по набору большой партии русскоязычных переселенцев, осталась не выполненной. Какую-то часть добровольцев, в основном из новгородской и тверской оппозиции тайно удалось сманить с помощью Афанасия Мошкина, и переправить в Холмогоры, но это была капля в море. А тут, если получится, под эту марку с Московским князем, пожалуй, можно будет о чем-нибудь договориться. Мысли о том, что затея опасна, и шансы, что дело выгорит, составляли едва ли один к десяти, Щебенкин старался отгонять. Чего тут думать, прыгать надо, а там пан или пропал. Не будем забывать, несмотря на то, что за прожитые в XVI веке годы, наш герой приобрел некоторый житейский опыт, ему было всего лишь двадцать три. То есть был он до безобразия молод и со свойственной молодости бесшабашностью готов участвовать в авантюре, тем более, что в случае удачи он одним махом решал задачу, над которой безрезультатно бился вот уже несколько месяцев. Опять, же и, что немаловажно, есть реальная возможность помочь предкам.

В общем, после недолгих раздумий Щебенкин дал свое согласие на то, чтобы некоторое время поработать на Московского князя в качестве наемного инженера и развил бурную деятельность.

Первым делом, он попытался составить план-схему городских укреплений, основываясь на показаниях пойманных разведчиками языков. Увы, все они оказались или полудикими пастухами, которые при всем своем желании ничегошеньки не соображали в картографии и фортификации, или старательно ими прикидывались.

Да и Костя великим асом от разведки отнюдь не был, так, что помучившись, таким образом, пару дней, наш свежеиспеченный сапер пришел к неутешительному выводу, что интересующую информацию ему придется добывать самостоятельно.

Еще день ушел на разработку детального плана операции. Идею полулегально проникнуть в город под видом европейского купца по здравому размышлению пришлось отбросить сразу же. В условиях начинающейся осады все северные и западные пути для иностранцев были перекрыты московским войском и казанцы прекрасно это понимали. Южный же — Волжский путь Косте был совершенно неведом и любому, мало-мальски сообразительному допросчику, уже после пары наводящих вопросов стало бы понятно, что перед ним шпион. Причем шпион в высшей степени глупый и самонадеянный.

Выход оставался один, тайно подобраться к городским укреплениям и по возможности тщательно их осмотреть и зарисовать. Решение было принято. Поскольку из новоросских солдат никто толком в седле держаться не мог, а путешествовать придется преимущественно верхом, с собой Костя взял только Мошкина, посчитавшего, что во вражеском тылу ему будет гораздо безопаснее, чем в стане Великого Князя. Кроме того, в разведгруппу, входили два десятка татар из отряда преданного Василию царевича Джаная и пятеро лучших в русском войске разведчиков — сакмагонов. За старшего у них был Данила Рудый, бывший купеческий приказчик, ранее неоднократно в Казань по торговым делам наезжавший. Внешне не примечательный, невысокий, сухопарый, казавшийся тщедушным нижегородец, слыл лихим разведчиком, хитрым, удачливым и к врагу до жесткости свирепым. Был у тихого, молчаливого тридцатилетнего мужика свой счет к казанским татарам, лют становился Данила в сече. Будто заливал он вражьей кровью какие то давние обиды, а уж по части умения заставить говорить даже самого упертого "языка" не было ему равных, пожалуй, во всем войске.

Щебенкину, разведчиков порекомендовал Щеня. Только в душу к их командиру с расспросами лезть не советовал. Мол, захочет, сам свою историю поведает, ну а не захочет, так и слова от него не добьешься. Впрочем, проявлять излишнего любопытства Костя и сам не собирался, праздное любопытство было не в его характере, мало ли как у человека жизнь сложилась. Главное воякой его новый товарищ был опытным и умелым, а город и окрестности, он знал, как свои пять пальцев.

Союзными татарами командовал десятник Алим, воин бывалый, за свои сорок с лишним лет (точный возраст, он пожалуй и сам не знал), ходивший не раз в походы, бившийся и с ногаями и с сибирцами, да чего греха таить и с русскими приходилось силой в чистом поле померяться.

Утром следующего дня отряд из почти трех десятков всадников погрузился на струги и направились вверх по течению Волги. Едва суденышки отошли от причала на другом берегу появился татарский отряд. Верст сорок татары шли параллельно медленно ползущему против течения каравану, но потом успокоились и отстали. Пройдя еще верст десять струги, наконец, причалили к левому берегу. Высадка прошла быстро и без приключений. Сумерки уже сменились непроглядной мглой, в которой терялись едущие впереди всадники. Небо еще с полудня затянуло серыми тучами, а потому ночь обещала быть темной и беззвездной. Для выхода во вражеский тыл лучше не придумаешь. Впрочем, если бы по пути им встретился дозор казанцев, разведчиков скорее всего приняли бы за своих, так как одеты все были по-татарски, оружие и снаряжение имели соответствующее. Только Щебенкин вместо тугого клееного лука взял с собой добротный новоросский мушкет и пистолеты, тщательно укрытые от посторонних глаз в специальные кожаные чехлы и притороченные к седлам.

Как в этой кромешной темноте ориентировались разведчики, для Кости так и осталось загадкой, но за ночь отмахали двадцать верст на восток, прилично удалившись от реки, и так никого и не встретив. На дневку остановились в небольшой рощице на луговой стороне. До города было еще далековато, но шансов встретить отряд казанцев или черемисов было более чем предостаточно. Поэтому отдыхали с опаской. Лошадей стреножили и отвели чуть в сторонку под надежной охраной. Вокруг стоянки, разместили "секреты". В яме оставшейся после вывернутого с корнем лесного исполина, развели небольшой огонь.

Здесь же, вокруг уютно потрескивавшего сухими ветками, костерка собрались почти все свободные от караульной службы бойцы отряда. Неугомонный Рудый, в очередной раз, исчез куда-то, прихватив пару своих парней.

Надо сказать, что подобная ситуация Косте совсем не понравилась с самого начала. Формально, командиром всего отряда являлся именно он. Но Данила, да честно говоря, и Алим тоже, на словах вроде как его главенство признавая, тем не менее, на деле продолжали "наруливать" своими людьми кто во что горазд. Вполне, впрочем, справедливо они полагали себя в войне вообще и в разведке в частности людьми гораздо более опытными, нежели навязанный начальством "немчин", а посему, предпочитали действовать в соответствии каждый со своими представлениями о том, как следует в подобной ситуации поступать.

Щебенкина, оба этих без сомнения опытнейших вояки, считали узкопрофильным специалистом, в обязанности которого входило внимательно осмотреть городские стены, и определить где и как сподручнее их атаковать. Смысл своего поручения они видели в том, чтобы обеспечить лазутчику успешное выполнение задания и вернуть его обратно живым и по возможности здоровым. Десятник-татарин настаивал на том, чтобы идти к городу открыто, маскируясь под один из множества бродящих в его окрестностях дозорных отрядов. Сакмагон, напротив, считал, что двигаться надлежит скрытно, ночами, не привлекая к себе чужого внимания.

Щебенкин же пока тщетно пытался составить свой собственный план действий, что, увы, пока у него не очень-то получалось.

В общем ладу и складу в небольшом воинстве не было и в помине, что по представлениям нашего героя ни к чему хорошему привести не могло.

Впрочем, как выяснилось, очевидно это было не только ему.

— Кручинишься Константин Лексеич? — казалось бы, дремавший возле задумчиво уставившегося на пляшущие рыжие язычки пламени командира, Мошкин приподнялся на локте — и то верно, не будет дела пока в дружине порядок не наведешь. Худым может все обернуться.

— Да понимаю я, Афанасий — негромко ответил ему Костя — вот только ничего придумать не могу. Как идти, куда идти? Да и как этих волчар на место ставить? Они ведь на войне и на разведке собаку съели. А я? Вообще в такой истории в первый раз оказался.

— Волчары говоришь? — хмыкнул Афанасий — а, что волчары и есть. Бирюки матерые. Вот только, коли с тобой чего случится, князь с них шкуры живо спустит. На доху. Обратно без тебя им возврата нет.

Щебенкин некоторое время смотрел на ухмыляющегося подьячего, не совсем понимая, чему он так развеселился, а потом вдруг до него "дошло" и в голове, словно сам собой сложился план обуздания разгулявшейся "вольницы".

Глава 16. Схватка.

Разведчики вернулись задолго после полудня. Внезапно вынырнули из-за густой завесы начинающего зеленеть первой листвой орешника.

— Казанцы — коротко сообщил подсевший к Костику, Рудый — версты три от нас стоят воинским станом.

— Много?

— Десятка четыре не больше. Ночью навалимся, вырежем, и пикнуть не успеют. Главное, ни одного живым не выпустить — деловито пояснил нижегородец и бросил быстрый взгляд на Алима, восседающего напротив невозмутимой буддийской статуей — лагерь богатый, бакшиш хороший будет.

Десятник, прикрыл узкие щелочки глаз, некоторое время раздумывал, а потом согласно кивнул: "якши".

— У нас другая задача — вскинулся было взбешенный подобной бесцеремонностью Костя, но тут, же справился с рвущимся наружу гневом — ну, что ж Данила, и ты Алим, берите своих людей и идите. Я дальше к Казани сам пойду. Думаю, без вас управлюсь.

Вот тут, кажется обоих вояк, проняло, как следует. Подобной выходки от "немчина" они никак не ожидали.

— Нет — глаза татарина широко распахнулись, он подскочил — один не ходи.

— Тогда пошли со мной — равнодушно пожал плечами внутренне возликовавший, но старательно сохраняющий маску видимого спокойствия Щебенкин.

— Бакшиш брать надо — горячо возразил Алим — давно воюем, бакшиш нет. Воины недовольны.

Костя спорить не стал, только снова равнодушно пожал плечами, давая понять: "мол, дело хозяйское и довольство твоих воинов меня мало волнует".

Татарин ожег его яростным взглядом, скрипнул зубами, но вынуждено кивнул головой, соглашаясь.

— Ибрагимка там — подняв от земли тяжелый взгляд, выдавил, молчавший до сих пор нижегородец — нужен он мне, давно его искал. Расскажу я тебе кавалер, быль одну, а дальше ты уж сам решай, как быть. Я тогда в приказчиках ходил у купчины одного. В Казань, до того часто ездили, торговали всегда с прибылью и в городе самом бывать доводилось. А Ибрагимка купчина справный был, по Волге вниз хаживал до самого моря и там торговал. Мы ему железо свейское, что в Великом Новгороде покупали, а он нам товар дорогой давал, что у персов и астраханцев брал: иной раз ковры привозил дивной работы, утварь медную, шелк. Гостевать друг к дружке ездили. Да только, что-то последнее время не заладилось у него, то ногаи караван ограбили, то лодья с товаром утонула, едва не разорился. Вот хозяин то мой, упокой господь его душу, серебра то ему тогда и ссудил. На свою голову.

В прошлом году то было, аккурат в червене. Поехали мы на ярмарку, как всегда. Расторговались хорошо, уже было, домой возвращаться подумывали, да уж больно торговля хорошо шла, решили еще на день другой задержаться. Да только тут и началось. Уж не знаю с чего, а в казанских, ровно бес вселился. Ночью напали, резать всех почали без разбора. Товар пограбили и многих тогда, которых побили, а иных, в полон забрали. Сам-то уж не знаю, как и живой остался. Голову мне пробили окаянные, бок зашибли сильно, долго потом кровью харкал. Басурмане видно мертвым меня сочли, одежку содрали, до исподнего, а добивать не стали. Ну да ничего Господь милостив не оставил раба своего.

До Нижнего добрался а там... . Орда прошла, окрест города все как под метелку выметено, от деревень только пепелища и остались. Посад пожгли собаки, а в том посаде хозяина моего подворье было ну и мое тоже. Соседи, какие живы остались, сказывали потом, что Анфиску мою, да детишек, поганые в седла покидали да с собой увезли, а отца — старика на копья подняли. И баяли люди, будто бы видели Ибрагимку среди тех татей.

Долго я его искал. Ох, долго. Узнал, от языков, что как война началась, снарядил сей пес на свой кошт дружину и разбойничает на порубежье. По пятам за ним шел. Об одном Бога молил. Услышал видно он мои молитвы, сподобил встретиться. А теперь сам суди кавалер, чего ты у меня отнять хочешь.

— Не хорошо — после недолгого молчания процедил Алим — кровный враг. Отпустить никак нельзя.

— И то верно Константин Лексеич — заметил не влезавший до той поры в разговор Мошкин — такой должок, да без отдачи оставить? Не дело.

— Хорошо — Щебенкин скрипнул зубами, окинул спутников тяжелым взглядом — будь по-вашему.

Одно дело, когда узнаешь о подобных вещах из прочитанной книги, или смотришь постановочную сцену на экране телевизора. Совсем другое, когда вот оно, рядом, рукой дотронуться можно, живое человеческое горе. И самое отвратительное, что жизнь мужику покалечила не слепая стихия, а жадность и зависть людская. У самого семья, жена, ребенок, представил себе, что с ними может случиться такое и руки сами сжимаются в кулаки, а душа рвется за океан.

Выступили уже затемно. Шорох влажной после дождя травы и предусмотрительность разведчиков обмотавших ветошью копыта лошадей надежно скрыли приближение мстителей от укрывшихся в небольшой ложбинке в трехстах метрах от основного стана часовых. Незадачливые охранники, даже не успели понять, что их убивают. Та же участь постигла и пастухов, стороживших стреноженных татарских лошадей.

Еще билось в агонии, поднимая тучу искр и разбрасывая в стороны тлеющие головни, пробитое стрелой тело часового — казанца, а Костя уже стоял у полога большой войлочной юрты. Откинул в сторону кошму, задержался, прпуская Мошкина, сделал знак третьему бойцу своей группы оставаться снаружи, и пригнувшись, шагнул вперед.

Небольшая горка подернутых серым пеплом угольков лежавших в круглом, выложенном из камней очаге давала мало света, и спасительная полутьма скрывала картину начинающейся резни. Некоторое время только темный силуэт Костиного спутника бесшумно скользил между телами спящих, время от времени наклоняясь, чтобы нанести один единственный смертельный удар.

Жуткую тишину вдруг нарушил чей-то хрип, кто-то проснулся, закричал и тесное пространство шатра заполнилось мечущимися у панике полуодетыми людьми.

Как ни странно, но когда перед Щебенкиным вдруг возникла фигура человека в белой полотняной рубахе, шароварах и с клинком в руках он облегченно вздохнул. Ну не мог он вот так запросто перерезать глотку спящему и безоружному человеку. Не мог и все тут. Совсем другое, вот так, лицо в лицо, глаза в глаза, сойтись в бою с вооруженным врагом, жаждущим твоей смерти.

— Урыс! Собака! — взвизгнул татарин и размахнувшись ударил саблей справа, сверху.

Вот где пригодились ежедневные, до седьмого пота тренировочные спарринги с Афанасием и гвардейцами. Не пытаясь парировать удар своим палашом, Костя просто скользнул в сторону, пропуская скользом, скрежетнувшую по звеньям кольчуги, тускло блеснувшую кривую полосу металла, и рубанул снизу, отсекая противнику кисть с зажатым в ней оружием. Затем, не останавливаясь, обратным движением ударил сверху, наискосок разрубая ключицу и грудную клетку. Оттолкнул обмякшее тело ногой, освобождая завязший в человеческой плоти клинок.

Адреналин хлынул в кровь, жаркой волной прошел по жилам. Его охватил какой-то азарт, веселая ярость. Уже не в состоянии остановить действующее словно на автомате собственное тело, рубанул по шее ползающему на четвереньках под ногами голому до пояса человеку и шагнув вперед, легко отведя в сторону наконечник копья, обрушил палаш на чью-то лысую, незащищенную шлемом голову. Звук был такой, словно лопнул спелый арбуз, в лицо брызнуло липким и соленым.

Алая пелена внезапно схлынула с глаз. Костя перевел дух, оглянулся, приходя в себя, преодолевая подкатившую к горлу тошноту. Вокруг, словно на бойне стоял тяжелый запах крови и развороченных внутренностей. Земля была завалена трупами. На ногах оставался лишь он сам да двое его товарищей, пребывавших очевидно в таком же, полупотерянном состоянии. Здесь все было кончено. Из дюжины обитателей большой войлочной юрты в живых не осталось никого. Пошатываясь, он вышел на улицу. По захваченному лагерю в отсветах костров метались тени победителей грабящих захваченное становище.

Бой был закончен, настала пора считать потери и трофеи. Причем последнее интересовало сейчас нашего героя меньше всего. Чего нельзя было сказать об остальных.

Казалось, жажда наживы охватила всех его спутников. Всеобщее "веселью", при полном попустительстве отцов-командиров, грозило затянуться надолго. Рудому было явно не до того. Он наконец нашел того, кого так долго искал, а десятник Алим и сам с удовольствием воспользовался случаем поправить свое материальное благосостояние за счет побежденных. А Костя.... Да он банально растерялся, не сразу сообразив, что надо делать дальше.

— Соберите оружие, брони. Все, что не займет много места — видя растерянность командира взял инициативу в свои руки более опытный в таких делах Мошкин — вьючьте захваченных лошадей. Уходить надо. Константин Лексеич, вели нашим татарам, чтобы юрты не палили. Нам сейчас много света ни к чему.

— Добро ты Афанасий распорядись здесь я с остальным разберусь — наконец пришел в себя Костя.

Рудого и его ребят он нашел занятых важным делом. Сноровисто и без лишних разговоров они мостили поперек седла тщательно упакованную в кошмы тушку пленника. Для Данилы и его подчиненных этот трофей был самым ценным из всего добытого в разбойничьем лагере. Впрочем, и остального тоже хватало. Естественно они не были против того, чтобы поскорей покинуть разоренный стан.

"Уламывать" татар пришлось несколько дольше, но и они были достаточно опытными вояками, чтобы прекрасно понять, что надо уходить как можно быстрее и дальше.

Когда небольшой отряд покинул место недавнего побоища, почти каждый из его бойцов вел в поводу заводную лошадь, навьюченную оружием, доспехами, дорогой одеждой и утварью и это несмотря на то, что большую часть взятого "на меч" добра, пришлось бросить.

Остаток ночи ушел на то, чтобы уйти как можно дальше на восток от разоренного становища. Рассвет застал разведчиков в небольшом логу, укрытом от посторонних глаз колючим кустарником. Пока остальные занимались разбивкой лагеря и приготовлением немудрящей снеди, Рудый взяв с собой одного помощника утащил пленника в сторону и занялся допросом.

Константин за ним не пошел, то, что там произойдет, он вполне себе представлял и присутствовать при этом категорически не желал. Нет, он не считал действия Данилы неправильными, наоборот, умом прекрасно понимал, что для людей средневековья нет ничего зазорного в том, чтобы подвергнуть пытке допрашиваемого пленника, тем более, что полученная информация может быть полезна и для выполнения основной задачи, или предать мучительной смерти убийцу и разбойника. Мысленно ругал себя за мягкотелость, но ничего поделать не мог, боялся, что в самый ответственный момент не выдержит, проявит позорную слабость и не хотел ронять себя в глазах товарищей.

Разведчик вернулся примерно через час, по своему обыкновению молча сел рядом, невидящим взглядом уставился на нервно танцующие язычки огня.

— Ибрагимка давеча в Казани был — наконец произнес он после слегка затянувшегося молчания.

— Чего рассказывает? — обернулся к нему Щебенкин.

— Бает у татар там воев тыщ двадцать осталось не боле. Все больше из посадских, да с окрестных деревень и становищ понабежали. Большая рать ушла на Суру. Те мурзы, что остались, со своими нукерами по всему берегу стоят за нашей ратью присматривают. Ждут помощи от черемис. Сказывают посылал Ахмат к сибирцам, да те отказали, а ногаи помощь обещали, только не прислали, что-то тянут, время выжидают.

— Не врет?

— Да вроде нет, аллахом клялся, хотя кто его пса знает, может где и сбрехнул. У них ведь клятва данная неверному и за клятву то не считается — Данила не весело усмехнулся — кто в аллаха не верует, тот у них вроде собаки. А перед собакой кто ж слово держать будет? Самим смотреть надо.

— Надо ехать и смотреть — согласился Костя — про состояние стен у него не спрашивал?

— Спрашивал. Бает стены на посаде хорошие, дубовые, крепкие, три сосны толщиной. В крепости стена каменная, тоже крепкая, не проломить.

— Это плохо. А про своих, узнал что-нибудь?

— Продали их. Ногаям продали. А, что с ними дальше стало, клянется, что не ведает. Уж я его всяко расспрашивал. Он тебе еще нужен? Помни кавалер, ты слово дал, что отдашь мне головой сего татя.

— Обещал, значит забирай, поступай, как сам знаешь. Только не тяни с ним.

— Погодь немного кавалер — остановил его разведчик — сказывал еще тать, что у Нуралеевых ворот ход есть тайный к роднику. В случае осады будут басурмане за водой там ходить.

— Ты уверен? — возбужденно подпрыгнул Костя.

— Ибрагим так сказал — пожал плечами Рудый и повторил — самим смотреть надо.

— Едем — кивнул Щебенкин — Времени у нас немного.

Долго и не задержались. Снялись с лагеря уже во второй половине дня. Корчащегося на колу человека, Косте было, совсем не жаль. В его представлении Ибрагим — заслужил смерть, совершив предательство, первый переступил черту, ответив подлостью на сделанное ему добро. Правда, сам Щебенкин выбрал бы скорее другой, менее мучительный способ казни, но тут уж ничего не поделаешь, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Глупо судить людей века шестнадцатого по меркам людей века двадцать первого (впрочем, тоже не далеко ушедших в этом отношении от своих предков).

ГЛАВА 17 Погоня

К городу решили идти втроем. С собой Щебенкин взял Рудого и Мошкина, остальным велел выйти в большой лесной массив на Арском поле, разбивать лагерь и ждать три дня, после чего уходить.

Указанные покойным Ибрагимом, Нуралеевы ворота находились в северной части города, со стороны реки Казанки, ширина которой в этом месте достигала тридцать сажен, по словам местных, что по прикидкам нашего героя, составляло около шестидесяти метров.

На Луговую сторону небольшой отряд вышел уже во второй половине следующего дня. Засев в болотных камышах коими здесь густо поросли берега Казанки, надежно скрывавших лазутчиков от глаз сторонних наблюдателей, Костя до рези в глазах всматривался в темнеющие силуэты белокаменных стен и башен Казанского кремля и судорожно вспоминал, как брал город Иван Грозный, в том, оставленном в прошлом-будущем мире. Самое интересное, тему эту проходили и реферат в свое время писал. Вспомнить бы, что там, у Карамзина об этом всем говорится. Вот про подкопы и подземный ход, точно что-то было, но что именно? Какие-то обрывки воспоминаний разобранной мозаикой крутятся в памяти и никак не могут сложиться в единое целое.

— Что это? — взгляд зацепился за приткнувшееся к крепостной стене одноэтажное, каменное здание почти на самом берегу впадающей в Казанку речушки Булак.

— Даирова баня — пояснил пристроившийся рядом Данила.

— Точно — в голове вчерашнего студента вдруг что-то щелкнуло и "мозаика" сложилась сама собой "... государь велел подкопать его от каменной Даировой бани,,,". Ай да Карамзин, ай да Николай Михайлович, дай Бог вам здоровья. Хороший был человек, или точнее будет еще. А может и не будет. Впрочем, сейчас это не очень то и важно.

— Значит, копать будем от бани и до стены — ухмыльнулся Костя — главное постараться в самом начале осады захватить этот объект в первую очередь.

Развернув лист плотной бумаги, порылся в поясном кошеле доставая уголек и поудобней расположившись, принялся рисовать чертеж.

Рудый, с любопытством заглядывая через плечо, принялся подсказывать, время от времени тыкая в чертеж грязным пальцем.

— Вот здесь у них значитца дворец ханский, вона видишь на взгорочке, в аккурат посреди кремля будет. Кругом него хоромы понастроены, сам там не бывал, но татары сказывали, дескать, в них большие мурзы и уланы живут с челядинцами своими и ханские слуги, да мастеровые. Те ворота возле моста — Нуралеевы и есть, про них Ибрагимка сказывал. Вона там ворота Туменские. От Нуралиевой башни посад начинается, ворота Кураишевы и Агалыковы. Стена посадская до самого Арского поля идет. Внутри за ней: рынок, мастерские, бани и мельницы. Булак посад на две части делит на другом берегу дома и животы людишек казанских. Чего намалевал-то? Вот от этой башни стена не прямо идет, а загибается, вот так значитца. Ага, теперь правильно.

Составление "списка стен Казанских" у Щебенкина заняло часа два и особой сложности не представило. Теперь дело было за малым, на основе этого чертежа нужно было составить план штурма.

Впрочем, это можно сделать уже в Свияжске, рассудил наш герой и распорядился, сворачиваться и выдвигаться к основному отряду, благо, что солнце село окончательно и небосклон украсился щедро рассыпанными гроздями звезд и бледным полумесяцем луны.

Шустрой рысью разведчики прошли вдоль берега, и отойдя подальше от города стали готовиться к переправе.

Некоторое они время вслушивались и вглядывались в темноту на противоположном берегу, и кажется, даже принюхивались к прохладному, пахнущему сыростью, рыбой и травой воздуху, затем очевидно убедившись в полной безопасности переправы, ведя своих четвероногих помощников в поводу, без малейших сомнений, шагнули в черную воду. Плавать, наш герой, конечно, умел, и всегда считал, что делает это очень даже неплохо, где-нибудь в бассейне он бы преодолел такое расстояние играючи. Однако здесь в полной темноте, необходимо было преодолеть шестьдесят метров, пусть и неспешно текущей, но еще по-весеннему холодной реки. Впрочем, деваться было некуда, Костя, глядя на своих товарищей, разделся догола, стеснятся здесь было некого, так же как и они закрепил тюк с одеждой на голове, туда же определив вытащенный из сумки чертеж. Остальное имущество навьючил на седло, и взяв животное под уздцы, сделал первый шаг.

Легкая волна плеснула на босые ноги, обожгла холодом, но парень, стиснув зубы, продолжал идти. Вода дошла до колен, затем выше, заставив его зашипеть и непроизвольно приподняться на цыпочки. Дальше он медлить не стал, поспешно окунулся и поплыл, держась за шею мерно пофыркивающей кобылки.

Казалось, заплыву не будет конца и мышцы уже начало сводить судорогой, когда копыта лошади, а затем и ноги пловца, наконец, коснулись дня. Еще несколько шагов и вот уже река отпускает его, босые ступни ощутили прогревшийся за день и еще не успевший до конца остыть, кажущийся таким теплым после холодной воды песок.

Быстрые сборы и вот уже дробный перестук конских копыт разрывает вязкую тишину ночи. Как Рудый в полной, кромешной темноте умудрялся держать верное направление, для Кости оставалось загадкой, которую он впрочем, и не пытался разрешить. Просто трясся в седле, стараясь не отстать от своих спутников.

Восемь всадников появились внезапно, серыми тенями вынырнули из какой-то ложбины и устремились наперерез. Впрочем, казанцы не рассчитывали встретить врага, столь нахально, разъезжающего в их глубоком тылу. Дальнейшее стало для них полной неожиданностью. Двое татар ехавших первыми были в мгновение ока зарублены Рудым и Мошкиным. Третьего Щебенкин свалил выстрелом в упор, благо после вынужденного купания свои пистолеты он успел перезарядить, и держал их все время под рукой. Испугавшаяся грохота и яркой вспышки, Костина лошадь резко рванула в сторону, вынося своего неопытного седока из-под направленного прямо ему в грудь копейного наконечника. Визжащий от страха и ярости степняк, пронесся мимо, и Щебенкин, развернувшись в седле, разрядил ему в спину второй пистолет, не без удовлетворения заметив, как противник навалился на шею своего скакуна, а потом сполз на землю безжизненным кулем. В считанные мгновения, практически лишившись численного превосходства, казанцы поспешили развернуть коней и броситься наутек.

Внезапность и быстротечность схватки буквально ошеломила и самого Костю. Только что звенело оружие, грохотали выстрелы, дико ржали перепуганные лошади и кричали умирающие люди, как вдруг, словно лавина обрушилась тишина, нарушаемая лишь криками ночных птиц, "пением" каких-то ночных насекомых, конским фырканьем и стонами лежащего у ног, человеческого тела.

— Уходим, Константин Лексеич — подъехавший Рудый ловко свесившись с седла одним ударом клинка прервал дальнейшие мучения раненого татарина — неровен час басурмане своих приведут.

— Да, да, уходим — Щебенкин, опомнившись, пришпорил свою кобылку, двинул вслед за занявшим привычное место во главе отряда сакмагоном.

Дальше была бешеная скачка по широким заливным лугам Царского поля. Уже у самой кромки Арского леса, когда небо на востоке посветлело в небольшом, поросшем кустарниками и молодыми деревцами логу.

— Ну, что? Оторвались? — Костя, спрыгнул с седла, потрепал по холке тяжело поводящую боками лошадку.

— Передохнуть надо, а то лошадей загоним — Мошкин приподнявшись на стременах внимательно оглядел окрестности, прислушался к звукам начинающего просыпаться леса.

Костина кобылка, судя по ее измученному виду, действительно нуждалась в отдыхе, да и наш герой, будучи далеко не самым опытным наездником, надо сказать, чувствовал себя неважно. Бешеная скачка вымотала до крайности.

— Казанские здесь каждый кустик, каждую травинку знают — Рудый выглядел так, словно и не провел полночи в седле — наш след найдут быстро. Обложат как зверя и будут гнать, пока не загонят. Так, что мешкать не след. Чуток лошади отдохнут, и дальше пойдем.

Ныли спина и поясница, саднили стертые, казалось, до самых костей ноги. Однако, презрев горячее желание лечь на траву и лежать не двигаясь, Костя вытащил и седельных кобур послужившие сегодня добрую службу пистолеты и принадлежности к ним, со стоном усевшись под сенью небольшого деревца, принялся чистить и заряжать оружие.

— Интересные у тебя пищали, Константин Лексеич. Дозволь полюбопытствовать? — усевшись рядом, Мошкин принялся с интересом разглядывать протянутый ему пистолет — не видал еще таких. Это, что же, в ваших земля диво такое измыслили или у немцев брал?

— В наших, в наших — не отрываясь от своего занятия, кивнул головой Щебенкин — хорошая машинка, шагов на тридцать-сорок лупит, только держись. Латный доспех пробивает.

— Всего-то — разочарованно протянул прислушивающийся к разговору сакмагон — добрый лучник куда как дальше твоего, стрелы мечет, да побыстрей, чем ты своей хитрой пищалью управишься. Там, где ты два раз стрельнешь, он все двадцать успеет.

— Хороший говоришь? — хмыкнул Костя — да не то, чтобы хорошего, хотя бы средненького лучника выучить, сколько времени надо? Вот то-то же. А с этой игрушкой любой сможет, главное, чтобы с обычной пищалью управляться мог.

— Вот то-то и оно — заметил Афанасий — огненный бой он ведь не всякому дается.

— Это да — Щебенкин забрал у бывшего подьячего пистолет, несколько раз прошелся шомполом по каналу ствола, вытащил из подсумка бумажный сверток патрона, надкусив кусочек обертки, высыпал немного пороха на полку кремневого замка, остальное затолкал в ствол и тщательно утрамбовал — какую, никакую соображалку на плечах иметь надо. Ну, все. Я готов!

— Ну, раз готов, мешкать не будем — Данила, из под ладони, обозрел, расстилающуюся перед ними широкую с вкраплениями покрытых яркой весенней листвой рощиц луговину — пора.

Вынырнув из укрывавшей их лощины, троица разведчиков пришпорила лошадей и устремилась на запад. На востоке уже вставало солнце, в бездонной синеве безоблачного неба зазвенели первые жаворонки, покрытая нежной весенней зеленью земля покорно ложилась под конские копыта.

Костя, своим острым зрением моряка, первым разглядел черные движущиеся точки на горизонте и указал на них Рудому.

— Татары! — Данила чуть придержал скакуна, вглядываясь в указанном направлении — за нами идут. Только лошадки то у них должно быть подуставшие, всю ночь, поди, бежали. Так, что от этих, даст Господь, уйдем.

— А от тех? — Мошкин ткнул рукой в вынырнувший из-за дальней рощицы и движущийся наперерез разведчикам отряд всадников, сабель двадцать-тридцать.

— Худо дело! От Волги отжать хотят! Ходу бояре! Ходу! Н-но пошел родимый — Рудый хлестнул плеткой лоснящийся от пота круп своего мерина рванул вперед.

— Давай милая! Выручай! — Костя пришпорил несчастную кобылку, вслед за ним. Боль и усталость после бессонной, проведенной в седле ночи не пропали совсем. Они просто отошли куда-то на задний план, уступив место азарту скачки, когда встречный ветер бьет в лицо, адреналин огромными дозами впрыскивается в кровь и сердце колотится в груди, в унисон с бешеным топотом копыт мчащегося животного.

Расстояние между стремящимися вырваться из западни разведчиками и новым отрядом татар изначально составляло около километра, но постепенно, медленно, но неуклонно оно стало сокращаться. Щебенкин уже слышал за спиной крики настигающей погони, вот-вот должны были засвистеть над головами беглецов, первые стрелы. И они засвистели. Из очередной лощины навстречу преследователям из очередной лощины выметнулись всадники из отряда Алима. На полном скаку обстреляв из луков, и выбив из седел около десятка врагов, они стремительно ударили в копья и сабли.

— Куда! Назад! — вопил и ругался сзади Рудый.

Но Костя не слышал его криков и проклятий. Повинуясь какому-то безотчетному совершенно нерациональному порыву, он резко остановился, подняв на дыбы хрипящую и роняющую белые хлопья пены лошадь, развернулся и, выхватив из ножен палаш, помчался назад. Туда, где вздымая клубы пыли, под топот копыт, конское ржание, лязг клинков и хриплые вопли сражающихся бойцов, кипела сеча.

— Х-ха! — острие скъявоны бьет точно в горло замешкавшегося татарина, рассекая мышцы и хрящи, разбрызгивая тяжелые капли горячей крови. И прежде чем хрипящее и булькающее тело успевает кулем свалиться на землю, баклер в левой руке принимает на себя удар уже следующего противника, и вот уже остро отточенная сталь сработанного неизвестным итальянским мастером оружия разрубает защищенную стеганой курткой грудь.

— Берегись! — невесть откуда появившийся, справа Мошкин, отводит своей саблей направленный в голову даже не подозревающему об опасности Щебенкину копейный наконечник, и следующим взмахом клинка отправляет к райским гуриям уже самого копейщика.

На этом так внезапно начавшаяся схватка заканчивается. Небольшой отряд казанцев вырезан подчистую, и разведчики споро прихватив своих убитых и раненых, не заморачиваясь сбором трофеев срываются с места стремясь уйти от новых отрядов преследователей поспешающих к месту недавней стычки. Тем более уже вот она, совсем рядом широкая, серая лента Волги, покачивающей на волнах с десяток довольно крупных лодей. Кавалькада стремительно выскочила к реке, Рудый выхватив из-за пазухи кусок белого полотна, махнул несколько раз, подавая условный сигнал, на одном из суденышек ответили тем же и вот уже подгоняемые усилиями десятков дюжих гребцов они устремляются к берегу.

Подоспевшую татарскую конницу встречают дружные залпы пищалей и рушниц. Новгородцы успешно прикрывают погрузку порядком измотанных скачкой и боем разведчиков, и вскоре лодьи отчаливают и уходят к другому берегу реки, провожаемые бессильными проклятиями раздосадованных неудачной погоней казанцев.

ГЛАВА 18 Даирова баня.

Ночь плотным покрывалом укутывает землю. Затянутое тучами, непроницаемо-черное небо "плачет" мелким нудным дождем. Эта непроглядная темень, монотонный шум дождя и шорох ветра, гуляющего в камышах, которыми густо поросли берега Булака, надежно скрывают все посторонние шумы.

Раздвинув сухо зашелестевшие стебли, Костя некоторое время всматривался в противоположный берег, серую громаду бревенчатой стены Казанского посада. Не обнаружив ничего подозрительного, махнул рукой. Один из сопровождающих его воинов, приложив ладони к губам, издал крик ночной птицы. Тотчас из темноты вынырнули и метнулись к реке стремительные тени.

— Ну, погнали — Щебенкин втянул в себя пахнущий сыростью воздух, внутренне поежился от лизнувшей на босые ноги холодной воды, решительно шагнул в негромко плеснувшую волну, окунулся и поплыл, толкая впереди себя небольшой плот.

Слева и справа от него через реку переправлялись десятки воинов, точно также сплавляя на плотах оружие, доспехи, припасы и самое ценное — небольшие, но увесистые, пуда по два каждый, бочонки с порохом. Ничего не поделаешь, отряду в ближайшее время придется действовать в отрыве от основных сил и обозов, а потому все необходимое и в как можно больших количествах приходилось тащить с собой, да и эти плоты сами по себе были ценным ресурсом. По Костиной задумке, будучи разобранными на бревна они послужат крепями при проведении земляных работ.

Пока замыкающие пловцы еще только входили в реку их товарищи уже выбирались на противоположный берег и подхватив свои неказистые плавсредства устремлялись к смутно белеющему в темноте зданию у подножья городских стен. Поэтому, когда наш герой, таща на плечах мокрый, тяжелый груз достиг своей цели, Даирова баня впрочем, без какого-либо сопротивления уже была захвачена полуголыми, но вооруженными до зубов людьми. Его людьми.

После возвращения из разведывательной экспедиции долго отдыхать и предаваться безделью Щебенкину никто не позволил. Уже на следующий день он был вызван в уже знакомый читателю шатер, где и предстал "пред светлы очи" Великого Князя Московского и его воевод. Внимательно выслушав обстоятельный доклад иноземного розмысла, и некоторое время посовещавшись, военачальники постановили: учитывая открывшиеся в результате поиска обстоятельства, выдвинутую заморским послом идею с подведением пороховой мины под тайный ход казанцев у Нуралеевой башни, принять и включить в общий план осады и штурма. А поскольку инициатива всегда и во все времена "любила" в первую очередь инициатора, то исполнение этого замысла, без малейшей доли сомнения, было возложено на лицо, этот замысел родившее. Отвертеться, от этой, весьма сомнительной чести, наш герой не сумел. Да, что греха таить его просто взяли на "слабо".

Вот таким образом и очутился Константин во главе небольшого воинского отряда в одну из темных, безлунных ночей на левом берегу Булака под стенами осажденного города.

Силы для первого рывка выделены были надо сказать весьма незначительные: чуть более полусотни бойцов. Самых отчаянных в московском войске сорвиголов, три десятка пищальников из московского, новгородского и псковского ополчений, два десятка посошных, трое новоросских гвардейцев и Афанасий Мошкин. Объединяло этих людей одно, из разных побуждений: соблазнившись обещанной щедрой наградой, в силу непоседливости и любви к риску, или из личной преданности своему командиру, но на опасную авантюру все они пошли добровольно. Других в свой отряд, наш герой просто не брал.

Щебенкин осмотрелся. Собственно было на что посмотреть. Даже при тусклом свете нескольких факелов, освещавших огромное помещение, было видно насколько роскошна отделка его просторных залов и бассейнов. Под высокими, куполообразными потолками гулким эхом отдавались шаги и негромкие голоса ратников, в многочисленные, расположенные гораздо выше человеческого роста, большие полукруглые окна, в дневное время долженствующие служить источником света, сейчас смотрела лишь непроглядная, ночная тьма.

— Мартын! — Костя негромко окликнул рослого, плечистого ратника лет сорока, назначенного командовать пищальниками — организуй охрану здания. Видишь окна как высоко, надо сделать что-то вроде помостов, чтобы можно было через них стрелять. И осмотрите здесь все внимательно. Ищите вход в подвал.

— Понял боярин, сделаем — откликнулся сотник.

— Скажи воям, чтобы на улицу не высовывались. Ни к чему басурманам раньше времени знать, что мы у них под носом. Да и еще. Найди мне, кто там, у посохи старший, пусть сюда идет.

Воин отправился выполнять полученные указания, а Щебенкин при помощи одного из своих морпехов приступил к собственной экипировке.

— Константин Лексеич! Глянь-ка, чего поймал — откуда-то из полутьмы вынырнул Мошкин и толкнул перед собой рухнувшего на колени тощего, бритого наголо, неопределенного возраста мужичонку обряженного в донельзя замурзанный, драный халат — сторож здешний, вроде по-нашему бает.

— Кто такой?

— Муромские мы — не поднимая глаз на грозного, закованного в броню и увешанного оружием боярина, ответил стоящий на коленях человек — мальчонкой еще татары в полон захватили. Рабом был у бека одного, а как старый, да немощный совсем стал так и прогнали меня со двора. Чтобы не кормить зазря. С тех пор вот при бане и обретаюсь, разной черной работой пробавляюсь. Чего татары сами делать брезгуют, то мне поручают.

— Понятно. Еще кто-нибудь из местных остался?

— Нету никого, господин. Как войско московское город в осаду взяло, так и поубегли все, только я их и видел.

— Подвал здесь есть?

— А как же не быть то ему, господин. Большой подвал. Печи там стоят, какие воду греют.

— Пошли, покажешь — распорядился Костя — ну, где эти посошные?

— Здесь я боярин — коренастый, крепкий парень, стянув с головы колпак, поклонился, тряхнув копной рыжих, давно нечесаных волос — Федотом меня кличут. Обчество, значится, меня старшим над собой поставило.

— Ну, раз поставило, тогда собирай свое "обчество", берите инструменты и давайте за мной.

Просторный подвал встретил захватчиков кромешной темнотой, запахами пыли и сырости, и мертвой тишиной. Впрочем, темноту очень быстро разорвал свет нескольких факелов, а тишина была нарушена гулким эхом шагов более чем двух десятков человек, топающих по выложенному каменными плитами полу.

— Значит так — Костя отмерил шагами и разметил взятыми в штабелях возле больших печей и принесенными кем-то из мужиков поленьями квадрат со сторонами примерно пять на пять метров — вот здесь надо выкопать яму.

— Глубоко копать-то, боярин?

— Хм — Щебенкин смерил взглядом влезшего с вопросом Федота — ну где-то с два твоих роста. Закончите, доложишь. Будем дальше думать.

Озадачив личный состав, свежеиспеченный инженер направился наверх. Здесь все шло своим чередом, из каменных массажных столов и широких скамей ратники сооружали возле окон стрелковые помосты.

Немного понаблюдав за царящей вокруг суматохой, Костя разыскал среди сваленного у стен имущества свой старый туристический рюкзак, одну из немногих вещей сохранившихся от прошлой, оставшейся в далеком будущем жизни. Из его вместительного нутра на свет божий показались: простая деревянная чашка с причудливо изрезанными краями, швейная игла и кусочек березовой коры.

Что-то негромко насвистывая себе под нос, Костя подошел к бассейну в который, весело журча, прямо из стены стекала струйка чистой, родниковой воды, наполнил свою посудину. Аккуратно установил ее на ровную поверхность, опустил в воду кусочек березовой коры и разместил на ней иглу, предварительно обжегши над факелом один из ее кончиков. Поверхность воды слегка дрогнула и иголка, дрогнув, необожженным острием послушно указала на север.

— Свят, свят, свят — раздалось над ухом.

Щебенкин оглянулся, за его спиной стоял Мартын, и уставившись на самодельный компас большими круглыми глазами, истово крестился.

— Ты чего это?

— Да ты никак боярин, чародейство, какое, чинить вздумал. Ты это брось! Не по христиански это. Не бери грех на душу!

— Тьфу, на тебя! Ты чего несешь? — возмутился Костя — какое чародейство?

— Ну, как же, вот на воду дуешь, и заклинания какие-то бормочешь.

— Вот дундук безграмотный! Это компас. Матка, если по вашему. Не слыхал? В море кормщики по нему направление определяют. Где восход, где закат, где север, где юг.

— Так-то в море. А здесь-то чего его определять? Вон на улицу выглянул и так все видно. Где солнышко взошло там и восход значится. Мудришь ты чего-то боярин.

— Под землей рыть начнем, видно не будет — возразил Щебенкин — а нам с направлением никак ошибиться нельзя. Понял, голова садовая? Вот и приходится мудрить. И никакого чародейства тут нет. Наука это. Физика, слышал про такую?

— Эвона как. Наука значится — недоверчиво протянул ратник — ну, ну.

— Вот тебе и "ну, ну". Ты караулы расставил?

Сотник удалился, бурча себе что-то под нос, а Костя продолжил свои манипуляции. Ночь постепенно сдавала свои позиции, небо в выходящих на восток больших окнах стало светлеть, чем он и воспользовался, чтобы определить и обозначить на своем нехитром устройстве направление на Нуралееву башню, уложив тонкий прутик в соответствующие нужным румбам, вырезы на краях чашки. На этом, посчитав, предварительную подготовку к дальнейшим земляным работам завершенной, наш герой отправился отдыхать.

С наступлением дня вся суета в захваченном здании улеглась. Притомившиеся за ночь ратники отсыпались, перекусывали захваченной собой нехитрой снедью, или просто рассевшись небольшими группками, вели между собой неторопливые беседы. Лишь часовые на импровизированных помостах маячили у окон, оберегая покой своих товарищей, да внизу в подвале посошные, сменяя друг друга, долбили и копали, выполняя поставленную начальством задачу.

День прошел спокойно и безмятежно, словно и не было никакой войны. Разбудил Костю десятник землекопов, доложивший, что работа закончена и потребовавший дальнейших распоряжений.

В черный зев раскопа вела хлипковатая на вид, но оказавшаяся достаточно крепкой и надежной приставная лестница. Щебенкин быстро спустился вниз, подсвечивая себе чадящим и роняющим смолистые капли факелом настроил и сориентировал по сторонам света свой компас. Определив нужное направление, разметил на одной из стен ямы контуры будущего подземного хода, в противоположную стену воткнул в ряд три факела и строго настрого наказав копать так, чтобы за спиной были видны одновременно все три огня, выбрался наружу.

С приходом следующей ночи, небольшой отряд увеличился вдвое. Через Булак переправилось еще пять десятков бойцов, помимо всего прочего притащивших с собой еще порох и припасы. Осажденные до поры, до времени не замечали затаившихся у себя под боком врагов и первые трое суток "диверсантов" никто не беспокоил. Но подобная идиллия не могла длиться слишком долго. Увы, с третьей волной "десанта" все обошлось не столь благополучно. Виной всему слишком лунная, светлая ночь, или казанцы почуяли что-то неладное, но следующая группа пловцов была обнаружена и обстреляна со стен из пушек, пищалей и луков. Впрочем, большого вреда эта бестолковая и суматошная пальба никому не нанесла, а совершать ночную вылазку, справедливо опасаясь засады, осажденные поостереглись. "Веселье" продолжилось с рассветом.

— Боярин! Басурмане! — только, что выбравшегося из раскопа, где он контролировал ход работ, "розмысла" отыскал немного заполошный Мартын.

— Этого и следовало ожидать — проворчал Щебенкин — пойдем, поглядим.

Быстро поднявшись в главный зал, Костя вскарабкался по импровизированной баррикаде к одному из окон, отодвинул в сторону стоящего возле него ратника, выглянул наружу.

Действительно от ворот Аталыковой башни по дороге к бане направлялась пестрая толпа вооруженных татар.

— Сколько их?

— И сотни не будет — прикинул устроившийся рядом воин.

— Похоже на разведку боем — заметил Щебенки — ну ничего, этих мы быстро сделаем. Подпустим ближе. Стрелять только по моей команде!

Судя, по весьма разношерстому, и не отличающемуся особым богатством вооружению и внешнему виду, основную массу "разведчиков" составляли ополченцы. Особого желания рисковать, горожане не испытывали, а потому на дистанцию достаточно эффективной стрельбы они выходили довольно долго.

Наконец, дождавшись, когда расстояние до противника уменьшится примерно до тридцати-сорока метров, Костя махнул рукой и заорал во всю мощь своих легких.

— Пли!

Одномоментного залпа не получилось. Пищали и рушницы захлопали немного вразнобой, но все равно дыма и грохота было достаточно.

Впрочем, татарам хватило и этого. Пороховой дым рассеялся, и засевшим в бане русским ратникам открылась картина полного разгрома врага. Около десятка неподвижных, или слабо шевелящихся тел валялось на земле, остальные, что было сил, улепетывали обратно к воротам.

— Ну, все. Жди теперь большого штурма — подытожил у соседнего окна Мошкин.

Вторую попытку выбить небольшое Костино войско из Даировой бани, осажденные предприняли только через несколько часов. Очевидно, им потребовалось некоторое время, чтобы собрать достаточные по их мнению силы. Наступали они и в этот раз от Аталыковой башни, вот только насчитывалось их уже до полутысячи бойцов и хотя, основную часть отряда, как и прежде, составляли вооруженные, чем попало и как попало горожане, то и дело мелькали в толпе, среди бумазейных тягиляев и кожаных куяков и панцирей воины хороших доспехах. Возглавляющего эту нестройную толпу гази-багатера в блестящем бехтерце и кольчужной мисюрке, прикрывающего грудь небольшим калканом и свирепо размахивающего кривой саблей, Щебенкин старательно выцеливал из своего ружья.

Кремень клацнул по стальному кресалу, выбивая яркий сноп искр. Выстрел грохнул внезапно, как ему и положено. Следом захлопали ружья новоросских морпехов и пищали московских ратников. Все вокруг затянуло едким, серым пороховым дымом, в клубах которого отстрелявшиеся воины торопливо спускались вниз, уступая место у окон своим товарищам, в свою очередь спешивших разрядить оружие в наступающего врага. Когда дым более-менее рассеялся, стало очевидно, что град свинца и жеребия хотя и основательно проредил атакующих, на сей раз их не остановил. Из-за спин своих соотечественников татарские лучники принялась обстреливать окна и стены бани. И пусть внутрь здания попали далеко не все стрелы, да и из тех в цель попали совсем немногие, но, тем не менее, теперь и среди Костиных бойцов появились первые убитые и раненые.

Под прикрытием своих стрелков, осыпаемая пулями, отборным русским матом и проклятиями, ощетинившаяся копьями, размахивающая топорами и саблями толпа, невзирая на огромные потери, смогла прорваться к большой, двустворчатой, решетчатой двери и вступить в рукопашную схватку с русскими ратниками.

Здесь, в относительно узком проеме численное превосходство татар уже никакой роли не играло. Обе стороны дрались с одинаковым ожесточением, но московским, новгородским, тверским и псковским воинам отступать было некуда. Их отчаянное упорство и решило ход боя. В какой-то момент боевой запал татар захлебнулся в их собственной крови. Казанцы, потеряв убитыми и ранеными почти половину своих бойцов, вынуждены были отойти, провожаемые постепенно затихающей пальбой и торжествующими криками защитников Даировой бани.

Глава 19. Штурм

— Бум-м— м — раскатистый гул огласил окрестности. В одной из траншей вспухло облако порохового дыма. Через некоторое время отесанный каменный шар, описав кривую траекторию, с треском ударил в бревенчатую стену Аталыковой башни.

— Бум — м, бум -м . соседние траншеи укутались таким же серым дымом и еще два ядра устремились к цели.

Щебенкин оторвал от глаз подзорную трубу, с досадой сплюнул, негромко матюкнулся. Вот уже вторую неделю он со своей позиции наблюдает, как эта батарея, установленная напротив Аталыкских ворот, упорно долбит и сруб башни, и сами ворота. Впрочем, удары тяжелых каменных ядер для толстых дубовых венцов не прошли даром. Кое-где следы воздействия видны уже даже невооруженным глазом, судя по всему, дело близится к логическому завершению. Но, как же все это долго!

Уроженца двадцатого века несказанно бесило неторопливое течение жизни в веке шестнадцатом. Черт возьми, да они даже воюют здесь, как будто в глубокой спячке находятся. Практически весь апрель просидели в Свияжске. Укреплялись, завозили припасы, проводили разведку. Наконец в первых числах мая пришло долгожданное известие от Холмского. Ему удалось наголову разгромить казанскую конницу, заманив ее к Васильсурску, и прижав ее словно молотом к наковальне, к укрывшимся за его недостроенными укреплениями полкам воеводы Киселева. А еще через несколько дней дождавшись прихода их объединенного, победоносного воинства, русская рать выступила, наконец, от стен Свияжска и переправившись через Волгу, приступила к главной части "Марлезонского балета" то есть непосредственной осаде Казани.

Еще неделю прикрываясь бревенчатыми щитами от вражеских лучников и пищальников, и отражая регулярные вылазки горожан, копали траншеи и устанавливали в них артиллерию. Помимо этой, построили еще две батареи против Арских и Царских ворот. И вот, уже почти двенадцать дней, русская артиллерия добросовестно обрабатывает цель, сжигая уйму пороха, тратя массу ядер и время от времени, заменяя разорвавшиеся, не выдержавшие напряженной работы, или выведенные из строя в результате удачных неприятельских вылазок, орудия, подвозя новые из Свияжской крепости. Потерь же среди прислуги и помогающих ей посошных при этом и вовсе никто не считает. На войне как на войне.

В общем, Костик подсчитал и ужаснулся, если дело пойдет такими темпами, добраться до Холмогор и выйти в море удастся не раньше августа, а там еще почти три месяца ходу до Америки, причем в Атлантике начнется сезон штормов и без того далеко не безопасное путешествие превратится в "русскую рулетку". Одна надежда на землекопов, благо у них вроде пока все идет по плану. Если у них дело выгорит как надо, то по прикидкам Щебенкина, город продержится считанные часы, максимум сутки. Благо татары, отвлеченные беспрерывной артиллерийской долбежкой, захватившему Даирову баню небольшому отряду московитов уделяют совсем мало внимания. Так несколько небольших вылазок с успехом отраженных, кроме нервотрепки особого вреда не принесли. Есть шанс, что противник пока не догадывается, о том, какой подвох ему готовит "государев заморский немец — розмысл". Толстые каменные своды надежно защищают Костиных людей от ядер, стрел и пуль, щедро сыплющихся со стен на головы осаждающих, а заодно и скрывают ведущиеся здесь земляные работы.

Ну вот, опять полезли. Ворота соседней Туменской башни распахнулись, из них вылетел отряд конников, сотни три копий, и устремился к прикрывающим пушкарей турам. Навстречу им, привычно выметнулся, примерно равный по численности, специально выделенный для этой цели отряд детей боярских из Сторожевого полка, и через несколько минут обе лавы сошлись в кровавой карусели схватки. Со своего места наш герой естественно не слышал: лязга оружия, конского ржания, ругани и воплей, дерущихся и умирающих воинов, но, что там творится, он очень живо себе представлял. Довелось уже побывать в таких заварушках.

Первый этап операции прошел как по маслу. Великий Князь Московский, Владимирский и протчая и протчая, почесал бороденку, посоветовался с князьями-воеводами, и в общем, план штурма предоставленный заморским розмыслом утвердил.

Не просто утвердил, но и назначил Костю командовать небольшим, воинством, сотни полторы новгородских пищальников, да столько же землекопов — посошных. Никем не защищаемое здание бань, они захватили стремительным налетом, ночью переправившись через речку Булак. Большой отряд осажденных попытался выбить наглецов, но безуспешно. Понеся потери казанцы вынуждены были несолоно — хлебавши, убраться восвояси.

Но оказалось, что для быстрой победы мало, взорвать подкоп. Тем паче, что сосредоточить на участке предполагаемого пролома достаточный для решительного штурма отряд никак не получалось. Слишком уж не широкой и хорошо простреливаемой была в этом месте полоса земли между рекой и крепостной стеной. Даже Костя, далеко не стратег, отлично понимал, что больше чем на вспомогательный, отвлекающий удар на этом направлении рассчитывать не приходиться. Другое дело, если одновременно: выбить, хотя бы одни из ворот, взорвать заряд под стеной и сразу начать атаку сразу со всех направлений, внести страх и сумятицу в стан врага, воспользоваться численным преимуществом и "размазать" немногочисленных защитников тонким слоем по всей длине городских стен.

Щебенкин долго ломал голову над тем, как обеспечить эту синхронность. Предки, как, наверное, уже знает "подкованный" в военном деле читатель решали эту проблему просто — послав гонца. Но, подобный вариант нашего героя не устраивал по вполне понятным причинам. Расстояние от одного объекта атаки до другого было довольно солидным, к тому же посыльный мог просто не добраться до места назначения. В общем, все это шатко и ненадежно. А просто назначить время и "сверить часы" командиры отрядов не могли, в виду банального отсутствия таковых. Костя бился над этой задачей целый день, пока его взгляд случайно не зацепился за солнечные блики, пляшущие на начищенной до блеска броне проезжавшего мимо с небольшой свитой воеводы.

Пришедшая столь внезапно идея была гениальна и вместе с тем элементарна. Простейший гелиограф!

Найти несколько десятков смышленых молодцов и научить их обращаться с несложной техникой, нет ничего проще. Тем более, совсем нет необходимости учить их азбуке Морзе, хотя и это он тоже сделать вполне мог. В свое время дед, морской офицер, играя с внуком, помог усвоить премудрость говорящих точек и тире. Здесь же, было вполне достаточно для сигнальщиков разучить и отрепетировать всего один, самый простенький световой сигнал.

Надо сказать, что суть и смысл заморской диковинки, московские военачальники ухватили, что называется с полуслова. Идея поразила их своей простотой и очевидной легкостью исполнения. В течение следующих нескольких дней в расположении всех осаждающих город полков в пределах прямой видимости друг от друга были построены вышки, на которых установили надраенные до ослепительного состояния медные щиты — зеркала.

— Константин Лексеич! — размышления прервал Федот, растрепанный вид и всколоченная борода которого, яснее всяких слов говорили, о том, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Чего стряслось?

— Так это. Вроде как докопались.

— До кого докопались? Кто? — не понял Щебенкин.

— Так это. Афанасий говорит, мол, по всем приметам докопали. Слышно как над головой басурмане по воду ходют.

— Ну, пойдем, послушаем, до чего там докопались — Костя убрал подзорную трубу в кожаный тубус, и решительно отодвинув в сторону десятника, шагнул под толстый свод каменного потолка.

Даирова или Ханская баня представляла собой огромный каменный дворец с просторными залами, бассейнами и фонтаном. Пол в отделанных мрамором комнатах прогревался специальными, расположенными под ним печами, искусно сделанный водопровод подавал в бассейны ключевую воду.

Увы, война не пощадила всей этой красоты, в этом каменном дворце расположились бойцы Костиного отряда и землекопы, которым не было дела до всех этих красот. Толстые каменные стены служили им хорошим укрытием от пуль и стрел врагов, а широкие окна — бойницами. Роскошные залы, в которых некогда десятки мойщиков, массажистов и врачей обслуживали казанскую знать, были загажены грязью и кровью. Чудесная мраморная плитка, покрывавшая стены и пол, изувечена и разбита. Высокий, ажурный потолок покрыт копотью воинских костров.

Посреди заваленного грудами земли, камней и осколков каменных плит, пола чернел широкий зев раскопа. Наш герой спустился по слегка потрескивающей под весом почти статридцатикилограммового (если считать вместе с броней) тела приставной лестнице, и пригибаясь, чтобы не зацепить головой низкий земляной свод, двинулся следом за освещающим дорогу зажженным факелом Федотом. В ноздри ударил запах земли, сырости. С каждым шагом, окутывающая подкоп чернота, рвалась перед нервно пляшущим языком пламени, время от времени выхватывающем из темени: то серый бок большого валуна, то бревна крепей, удерживающих от обвала тяжелый глинистый грунт, то полусгнившие венцы давно ушедшего в землю старого сруба. Шли не долго, длина подкопа составила по Костиным прикидкам метров двести, не больше. Наконец, еще несколько шагов и путники оказались в освещенном светом нескольких факелов тупике. Здесь их встретили обитатели местной преисподней, десяток чумазых, как анчутки землекопов и Афанасий Мошкин, выглядевший немногим чище. Жутковатая картина усугублялась напряженной, гробовой тишиной, густым киселем разлитой в воздухе. Мошкин поднял палец к губам, призывая вновь прибывших к молчанию, и указал на земляной потолок. Костя остановился, прислушавшись. Поначалу он ничего не услышал, но уже через пару минут ожидания прямо над его головой раздались шаги и голоса. Приглушенные толщей камней и глины они были едва слышны, но притаившимся диверсантам казались подобными громовым раскатам. Дождавшись пока стихнет поднятый защитниками шум, Щебенкин улыбнулся, поднял большой палец в знак одобрения и сделав землекопам знак следовать за собой, направился к выходу.

Всю следующую ночь посвятили доставке к месту подрыва необходимого количества пороха. Наплавной мост, связывающий островной плацдарм с правым берегом Булака, занятым возглавляемым воеводой Киселевым, полком Правой руки, от стен отделяло метров триста и в дневное время подступы к нему простреливались татарскими лучниками и пушкарями. Все передвижения осуществлялись лишь под прикрытием темноты. Днем старались особо не высовываться, дабы лишний раз не вызвать подозрений осажденных, и внушить им мысль, что окопавшиеся в бане московиты сидят смирно, и сами не знают теперь, что им делать с захваченным плацдармом. Стоящий на Луговой стороне полк Правой руки, герои Васильсурского побоища, занимался отражением периодических налетов черемис, и усыпляя бдительность казанцев, тоже никаких попыток приблизиться к стенам, или хотя бы наладить более солидную переправу, не предпринимал. Хотя Костик точно знал, что где-то там, в огороженном "гуляй-городом" лагере вязались плоты, для пары наплавных мостов, которые в нужный момент будут быстро переброшены через реку.

На левом берегу Казанки против Аталыкских ворот стоял Сторожевой полк князя Ростовского и полк Левой руки — Даниила Щени. Дальше к югу на Царском поле расположился сам Великий Князь Московский с личной дружиной и обозом. На Арском поле стояли Большой полк князя Холмского и Передовой полк Дмитрия Углицкого, их задачей был захват главных — Царских и Арских ворот. Озерную сторону, там каких либо активных действий не предполагалось, прикрывали касимовские татары царевича Джаная.

Диспозиция, русского войска, как, наверное, уже понял сведущий в военной истории читатель, практически не отличалась от той, что в нашем мире занимали перед памятным казанским штурмом войска Ивана Грозного. Однако, Василий Иванович, по своему усмотрению ставя воевод командовать полками, опираясь на их опыт и способности, а не на родовитость и предыдущие заслуги, почти на пятьдесят лет раньше, чем в нашей с вами, читатель истории, начал ломку местнических традиций, не раз служивших причиной неудач и поражений русского войска. Конечно, многие родовитые князья, были не довольны этим решением, но Московский князь слишком много поставил на карту в этом походе, чтобы брать в расчет чье-то еще, кроме своего собственного, мнение.

Но вернемся к нашему герою. Время для него вновь потянулось бесконечной резиновой лентой, подкоп прокопан, взрывчатка заложена, нужно лишь дождаться сигнала. Оставалось только ждать и надеяться, что шастающие туда-сюда за водой, по подземному ходу татары не пронюхают о подозрительных пустотах под своими ногами.

Наконец, через два дня не выдержав бомбардировки, рухнули Арские ворота. На следующий день, та же участь постигла ворота Царские и Аталыкские. Под прикрытием своей артиллерии Холмскому удалось подтянуть к стене две большие осадные башни и с них пальбой из пушек и затинных пищалей поджечь часть посада. Обо всем этом Щебенкин узнавал от прибывающих по ночам гонцов.

5 июня 1506 года, чуть свет, все московское войско встало на молебен. Вдоль застывших в строгом молчании рядов прошли священники, окропляя святой водой православное воинство и благословляя его: "...на смертный бой, с врагами веры Христовой и притеснителями люда православного...".

— С Богом! — Великий Князь Московский поцеловал поднесенный к губам образ, перекрестился, надел шлем и легко поднявшись в седло нервно приплясывающего скакуна, махнул рукой.

Тотчас блеснули, подавай сигнал щиты-зеркала на вышках и на всем протяжении городских стен: от Казанки, до Арского поля, разом взвыли трубы, ударили литавры. Огромная масса вооруженных людей, качнувшись, сначала медленно, но с каждым шагом ускоряясь, подобно приливной волне, устремилась к напряженно застывшему городу.

— Пора! — поймав долгожданный сигнал гелиографа, Костя следуя примеру своих товарищей осенил себя крестом, и взяв из рук помощника факел вновь спустился в темный лаз подкопа. Быстро прошел уже знакомым маршрутом подпалил фитили у пятнадцати пузатых бочонков с порохом, терпеливо ждущих своего часа и, не оглядываясь, бегом бросился обратно. В принципе, можно было не торопиться. Время горения фитилей было рассчитано опытным путем, и его было вполне достаточно, чтобы покинуть опасное место. Но липкий страх подталкивал в спину, заставляя ускорить шаг. Наконец почти у самого выхода взял себя в руки и уже неспешно, стараясь выглядеть уверенным и невозмутимым, поднялся по скрипучей лестнице и подошел к окну.

Внезапно земля под ногами тяжело охнула, страшно дрогнула. У подножья Нуралеевой башни вырос огромный, грязно — алый куст огня, дыма и подброшенной вверх земли. Казавшаяся несокрушимой, грозная твердыня наклонилась, словно раненый воин и, поднимая тучи пыли, со страшным гулом и грохотом рухнула, погребая под обломками своих защитников.

— Москва-а-а! — гулким прибоем прокатился рев на правом берегу Казанки, и сотни воинов устремились к реке, таща плоты для новых мостов.

— Москва-а-а! — словно грозное эхо прокатилось по всему расположению русской рати, и клич этот не мог заглушить даже не умолкающий грохот пушечной и пищальной пальбы.

Штурм начался одновременно практически по всей многоверстной протяженности городских укреплений.

— Вот и наш черед настал — Костя натянул шлем, проверил замки пистолетов, сунул их за пояс, подхватив мушкет, окинул взглядом своих крестящихся и бормочущих молитвы бойцов. Хотел сказать что-то соответствующее моменту, но в голову так ничего и не пришло, поэтому просто махнул рукой — с Богом!

Он не оглядывался, но знал, точно, что чуть больше двухсот ратников его небольшого отряда бегут сейчас следом, не обращая внимания на падающих под пулями и стрелами немногих опомнившихся от шока защитников, товарищей. Главное было воспользоваться моментом, успеть ворваться в крепость, пока горожане не успели подтянуть подкрепления и закрыть живой стеной щитов, образовавшийся пролом.

И они успели. Прорвались через груду еще дымящихся развалин, походя, не задерживаясь, сметая немногих уцелевших защитников.

А по узкой, зажатой между высокими заборами богатых поместий, улице Казанского кремля, на горстку смельчаков, поблескивая металлом доспехов и щитов, накатывалась лавина брошенных к месту прорыва ханских нукеров.

Дружный залп сотни пищалей сделанный практически в упор, словно косой прошел по первым рядам набегающих казанцев, слегка притормозил их натиск. А потом началась рукопашная, страшная в своем ожесточении, в той ненависти, которую противники спешили выплеснуть друг на друга.

Двум сотням ворвавшихся в крепость, хоть и имеющим уже изрядный боевой опыт и неплохо оснащенными, но по большому счету все же ополченцам, противостояло более чем в три раза больше отборных, профессиональных бойцов. Но у русских тоже не было другого выхода, как встать насмерть на уже захваченном рубеже и постараться продержаться до подхода уже спешивших к ним на помощь ратников воеводы Киселева. Любая попытка спастись бегством была для них равносильна немедленной и бесславной смерти, хотя не будем скрывать, были и такие, кто все-таки предпочел бы попытаться бежать, но вид стоящих рядом, решительно настроенных товарищей удерживал их от подобного опрометчивого поступка. О сдаче в плен, по вполне понятным причинам и вовсе никто не помышлял, пленных в этой схватке не брали.

Личные телохранители Мухамед Амина были слишком хорошими воинами, за их спиной был родной город, им было, что терять, да и численное превосходство было на их стороне, а потому участь Костиного диверсионного отряда была решена. Вскоре лишь горстка ратников, сплотившись вокруг своих командиров, еще продолжала драться, заваливая пространство вокруг себя телами не только павших товарищей, но и сраженных врагов.

Щебенкин уже давно отбросил в сторону бесполезный мушкет, разрядил в упор по атакующим противникам оба пистолета, и теперь орудовал палашом и баклером. Тут уже было не до фехтовальных ухищрений. Бил куда придется и как придется, и сам получал удары, от которых трещала, но чудом держалась броня, а от ударов по шлему в голове стоял сплошной гул. Он не видел, как подняли на копья одного из его новоросских телохранителей, и упал с раздробленным черепом второй, как истекая кровью от нескольких ран, мягко осел к его ногам третий. Пот и кровь заливали Косте глаза. Последнее, что он уловил уголком угасающего сознания, это был приближающийся и нарастающий, заглушающий лязг оружия, стоны раненых и хриплые крики дерущихся, рев "Москва-а-а!" издаваемый сотнями глоток. Он так и не понял, кто нанес ему этот последний удар, после которого вдруг наступила темнота.

ГЛАВА 20. Награда.

Обеспеченный Костиным отрядом прорыв полка правой руки на территорию Казанского кремля окончательно решил дело в пользу русских. Атакованные на всем протяжении городских стен, защитники города нуждались в подкреплении, но последний резерв Мухамед Амина — его лучшие воины, нукеры, телохранители прочно увязли в кровопролитной драке с ратниками полка правой руки у стен ханского дворца.

В конце концов, татары не смогли удержать натиска значительно превосходящих их по численности осаждающих, и уже во второй половине дня бой выплеснулся на городские улицы. Защищающие родной город казанцы дрались отчаянно, цепляясь за каждый дом, но силы были неравны и уже к вечеру, Казань, охваченная пламенем многочисленных пожаров, пала.

Несколько дней воины московского князя перевязывали раны, хоронили убитых и собирали трофеи, то есть, попросту говоря, беззастенчиво грабили богатый, торговый город. Увы, принять участие в этом увлекательном, а самое главное прибыльном мероприятии наш герой не мог. И причина была более чем уважительной. Все эти дни его могучий организм при помощи присланных Великим князем Московским лекарей, а может даже и вопреки их усилиям, боролся со смертью. И костлявая отступила, уступив Костиной молодости и огромному, неодолимому желанию жить.

Наконец к середине июня, оставив в Казани сильный гарнизон, князя Углицкого в качестве наместника и разослав по всему ханству отряды огнем и мечом приводить в покорность города и селения, Великий князь Московский с основными силами двинул к Москве. Вверх по Волге пошли караваны нагруженных огромным количеством награбленного добра, стругов и лодей.

На одном из этих суденышек, под выбеленным солнцем пологом полотняного шатра, из похода была доставлена в торжественно встречающую победителей столицу, израненная и избитая тушка новоросского посла и главного княжьего розмысла.

— Очнулся соколик! Испей боярин — Костя открыл глаза, с трудом пошевелился. В губы ткнулся краешек, какой-то посудины, прохладная, освежающая жидкость с травяным привкусом и ароматом приятно освежала пересохшее горло. Мягкая старческая рука чистой, влажной тряпицей утерла губы и лицо — вот и хорошо. Вот и ладненько.

— Где я? Ты кто, бабушка? — яркое летнее солнце сквозь небольшие, застекленные прозрачным стеклом окошки заливало светом просторную совершенно незнакомую комнату. Лицо склонившейся над ним пожилой женщины он также видел впервые.

— Ты лежи, лежи касатик. Слаб ты еще, рано вставать тебе. А я Прасковья — старушка ласково придержала рукой, попытавшегося подняться, Щебенкина — при усадебке твоей мы с дедом моим, да сиротками малыми, приблудными, живем, за хозяйством присматриваем.

— Моей усадьбе?

— Твоей батюшка, твоей. А как же иначе-то, коли сам государь ее тебе пожаловать изволил. Прежнего, то хозяина уже год, как Господь прибрал. И подворье наше тогда, в казну отписали. Ну, дворня кто куда разбежалась, а нам старым и деваться то некуда. Так и жили, бедовали, пока указ государев не поспел. Думали уж пропадать нам совсем, да спасибо холопам твоим боярин, покуда со двора гнать не стали. Добрые они люди, хоть и роду, племени басурманского. А теперь-то уж, как ты в себя пришел, все по твоему хотенью будет. Коли повелишь, так и уйдем — тяжело вздохнула Прасковья.

— Оставайтесь. Куда вы пойдете-то, да еще и с детьми малыми — Костя пожал плечами и тут же скривился от прострелившей бок боли — давно я здесь валяюсь?

— Благослови тебя Бог боярин, за доброту твою. Уж скоро седмица будет, как привезли тебя побитого, да пораненного. Плох был совсем, приходили лекари иноземные смотрели, головами качали. Думали, Богу душу отдашь. Спасибо, князю Даниле Васильевичу, заехал он тебя проведать, да привез с собой монаха аж из самой Лавры. Вот он то, отец Кондрат, с молитовкой раны твои почистил, перевязал. Дал мазей лечебных, да настрого наказал отварами травяными поить. Вот с той поры и пошел ты батюшка на поправку... — словоохотливая старушка вдруг резко прервала свой рассказ, всплеснула руками, подскочила и засеменила к выходу — вот дура я старая, заговорила тебя совсем, а ты и голодный то поди. Сейчас, сейчас.

Впрочем, долго лежать в одиночестве Щебенкину не дали. Не успела Прасковья скрыться за дверью, как довольно просторная комната оказалась битком забита людьми.

Первым даже не вошел, а скорее ворвался Афанасий Мошкин. Следом, сияя широченными улыбками на бородатых физиономиях, топали Карл и братья мурманы, и где то за их широкими спинами уж совсем затерялся Чарли с чашкой куриного бульона.

Их бурные восторги и предшествовавший им долгий разговор с болтливой бабулей, сильно утомили нашего героя, поэтому похлебав горячего, ароматного варева он попросту вырубился, погрузившись в глубокий, оздоравливающий сон.

* * *

Постепенно силы возвращались, и уже через неделю, Костя окреп настолько, что смог сначала с помощью Чарли, а после уже и самостоятельно совершать небольшие прогулки по дому и двору. и разобраться, наконец, с княжеским подарком.

Василий Иванович не забыл заслуг заморского розмысла. Дождь, а скорее даже настоящий ливень милостей, наград и трофеев пролившийся на головы победителей не миновал стороной и скромную Костину особу.

Подаренная усадьба находилась в Китай-городе и мало чем отличалась от других боярских и дворянских усадеб. Крепкий и высокий частокол-тын, вполне достаточный даже для того, чтобы выдержать небольшую осаду с массивными, тяжелыми даже на вид воротами опоясывал довольно просторный по площади участок, на котором располагались: собственно хозяйский терем с замощенным перед высоким "красным" крыльцом деревянными плахами "чистым" двором, две небольшими избы для дворни, амбар для хранения припасов, конюшня, хлев для скотины, погреб, ледник и баня. Имелись даже небольшой сад с увешанными созревающими плодами яблонями, грушами и сливами и заботливо обихоженный стариками огород. Всем этим, внезапно разросшимся хозяйством заправлял неплохо знающий свое дело Скряга.

Стоит ли говорить, что как только Щебенкин окреп настолько, что смог заниматься делами именно Хэкон первый прибыл к нему с докладом.

Новое Щебенкинское жилище буквально ломилось от даров и трофеев. Были здесь и серебро, и сундуки, набитые дорогой рухлядью, драгоценное оружие и породистые скакуны. Солидную прибыль принес и товар, привезенный из-за моря. Князь не обманул, казна действительно выкупила его почти весь, и за хорошую цену. В общем к немалому Костиному удивлению с стоимость всего имеющегося у него имущества как минимум в четыре раза превышала ту сумму, с которой он покинул Форт Росс.

Жизнь новоросского посла протекала тихо — мирно, и где-то даже скучновато. Все торговые и финансовые вопросы взяла на себя парочка скандинавов, с хозяйством управлялись старики и помогавший им Скрыня. Чарли, окончательно освоившийся с обязанностью слуги знатного господина, решал все бытовые заботы, на плечах Карла лежали все обязанности связанные с охраной и безопасностью. Радовали и послания доставленные купцами из Холмогор. Капитан "Надежды" рапортовал, что дела идут нормально, припасов и денег хватает, судно отремонтировано и хоть сейчас в море, а на острове Ягр выстроен настоящий поселок с причалами, мастерскими, складами и жильем для команды каравеллы. Пришлось даже построить еще казарму для будущих переселенцев, которых, несмотря на отсутствие, официально разрешения на вербовку, уже набралось больше трех десятков, и они продолжают прибывать, правда, небольшими группами. Короче все были при деле и если какие-то проблемы и возникали, то они прекрасно разрешались и без Костиного участия. Единственный, кто хоть иногда мог составить ему компанию, был Афанасий. Но и тот в усадьбе бывал редко, то и дело, на несколько дней исчезая по каким-то своим делам. Так что, первое время по своему выздоровлению Щебенкин откровенно маялся от безделья. В Кремле, казалось бы, напрочь позабыли о его существовании, а сам о себе напомнить он достойного повода как-то не находил.

Впрочем, было одно дело, которое никому другому наш герой перепоручить не мог. А посему, в один из солнечных дней конца июля, он нарядно приодевшись, заседлав одного из теперь уже своих аргамаков и взяв сопровождающими Ойвинда и Карла направился наносить визит вежливости.

По счастью воевода оказался на месте, в своей городской усадьбе, и гостя принял без всякого промедления.

— Здравствуй князь Даниил Васильевич — зайдя в просторную горницу, Костя трижды перекрестился на иконы в красном углу, отвесил уважительный поклон хозяину хором.

— И тебе здоровья гость дорогой — приветливо откликнулся Щеня, радушным жестом приглашая гостя — проходи, проходи. Рад видеть тебя. Как раны твои, не беспокоят?

— Все хорошо, благодарю — кивнул Щебенкин — спасибо тебе княже за заботу. Кабы не твой инок Кондрат, вряд ли бы я сейчас с тобой разговаривал.

— Ну, инок положим не мой — улыбнулся в бороду воевода — божий.

— Господу за выздоровление свечки я уж поставил. И в Лавру пожертвование отослал. Прими и ты княже, не побрезгуй. Пусть скромны подарки, но от души, в знак благодарности и уважения.

С дозволения хозяина дома Ойвинд и Карл втащили в горницу сундук. На подарки пошли: оставленный специально в представительских целях комплект стеклянной посуды, изготовленный московскими чеканщиками по специальному заказу из серебра письменный набор с сотней листов мелованной бумаги и пару Костиных пистолетов, сразу после штурма найденных Мошкиным на месте ранения их владельца и сохраненных.

Подарки Даниил Васильевич принял не без удовольствия. Особенно порадовался оружию.

— Наслышан, наслышан Константин Лексеич про твои малые пищали — приговаривал он, разглядывая тщательно вычищенный и смазанный механизм курка — забавная вещица. Так говоришь на всей Москве таких только две пары?

— Не только на Москве — улыбнулся Костя — на всей Руси, а может и во всей Европе. Одну пару я государю подарил, вторая теперь у тебя будет.

— Изрядно, изрядно. Ну а сам-то ты как без них теперь будешь?

— Обойдусь, княже. В ближайшее время я вроде воевать ни с кем не планирую. А после рождества буду в путь-дорогу собираться. Пора уж и домой возвращаться.

— Уезжаешь значит — кивнул воевода — а я признаться на тебя рассчитывал. Люб ты мне господин посол. Голова у тебя светлая, труса в сече не празднуешь. И заботы державы нашей как свои принимаешь, хоть и иноземец. На будущий год по слову государеву новый поход задумали, куда, пока не скажу. Думал тебя с собой зазвать.

— Смоленск?

— Сам додумался или подсказал кто? — подозрительно покосился на него Щеня.

— Это всего лишь мое предположение. Так сказать исходя из международной обстановки — успокаивающе поднял ладони Щебенкин — рад бы Даниил Васильевич, но надо ехать. И так задержался. Я ведь уже этой осенью по всем расчетам вернуться должен был, да вот, какая нескладность вышла. Да и чем могу там помочь?

— Вот, я же говорю, голова светлая. А, ты Константин Лексеич не скромничай. Вон как у тебя в Казани то ловко получилось. Такой человек мне ой как пригодился бы.

— На Руси своя школа нужна, чтобы артиллеристов готовить и военных розмыслов — предложил Костя — набрать отроков посмышленей и пусть военные науки постигают.

— А, что, где-то в землях немецких есть уже такие? — с любопытством уставился на него воевода.

— Нет, в Европе нет ничего такого. Ну, насколько я знаю.

— Вот то-то и оно. Отроков набрать недолго, а кто учить будет?

— У нас в Форте Росс при артиллерийской школе, есть класс военных инженеров. Учат физику, математику, химию, фортификацию, баллистику. Дело конечно новое, сами осваиваем методом проб и ошибок, но с чего-то, же надо начинать. Кстати — Щебенкина вдруг посетила идея — могу взять с собой, если наберете, ребят потолковей. Устроим в университет, в военные училища. Пройдут у нас обучение, практику, лет через пять вернутся годными специалистами.

— Об том, с государем поговорить надо — задумчиво огладил бороду Даниил Васильевич — но, задумка мне нравиться. А знаешь, что Константин Лексеич, пойдем, отобедаем, чем Бог послал, да за столом об сем и подумаем.

Продолжение беседы состоялось уже через несколько дней, но совсем в другом месте.

В Кремль Щебенкина "вызвали" неделю спустя после визита к воеводе. Не будем утомлять читателя описанием долгой беседы, но итогом ее все-таки стало получение новоросским послом разрешения на основание и деятельность Московско — Новоросской торговой компании со штаб квартирой в Москве, представительствами в Новгороде, Твери, Устюге и Казани, и портом-факторией на острове Ягры в устье Северной Двины. Помимо всего прочего представительствам компании разрешалось вербовать для переселения за море "гулящих, нетяглых и иных вольных сословий людишек". Собственно на этом Костина миссия на Руси была успешно завершена, и наш герой имел полное право начинать подготовку к своему отбытию в Холмогоры.

Оставшееся до Рождественских праздников время было занято в основном составлением устава новообразованной Компании и подбором людей для ее представительств пока из местных кадров. В Московской штаб-квартире "за главных" оставались Карл и Хэкон Скряга, на которых временно до прибытия из Форта — Росс более подходящих кандидатур и нового посла возлагались обязанности представителей компании и Тимоха Скрынь на которого были возложены обязанности по присмотру за посольской усадьбой. Впрочем, "Тимохой", бывшего купеческого холопа выкупленного Константином и отпущенного на свободу, уже не звали. Ходил он теперь важный, нарядный и дворня, ломая шапки, величала его не иначе как "Тимофей Никанорович". Шутка ли сам заморский посол, "государев немец", назначил его "комендантом". Что за титул такой, никто толком знать не знал, но и в его высокой значимости сомневаться не приходилось.

Нельзя сказать, что наш герой в полной мере доверял бывшему норвежскому пирату, который несмотря на то, что за время вынужденного Костиного отстранения от дел показал себя только с положительной стороны, тем не менее, оставался человеком подневольным, но другого выбора в условиях жесточайшего кадрового голода не было. Кроме того за Скрягой оставался присматривать Карл, который хотя и не обладал особо острым умом, был человеком исполнительным и чрезвычайно надежным. Да и Ойвинд, отправлявшийся за море вместе с хозяином, по сути, являлся заложником, гарантирующим лояльность и благонадежность своего брата.

В делах и заботах пролетели осень и зима, ну а ближе к весне, время и вовсе понеслось вскачь, да так, что момента отъезда морально и физически вымотанный и чувствовавший себя выжатым лимоном Щебенкин ожидал как манны небесной.

Глава 21. В которой, Костя возвращается домой.

— Земля! Земля! — радостно вопящий впередсмотрящий едва ли не приплясывал от восторга на мерно раскачивающейся формарсовой площадке грот мачты, снизу ему восторженно вторили собравшиеся на палубе матросы и пассажиры. Долгое и утомительное путешествие подходило к концу и уставшие от качки, скудной пищи и несвежей воды люди, с жадным нетерпением всматривались в очень неторопливо, просто катастрофически медленно приближающуюся темную полоску суши.

Никто из находящихся на борту каравеллы моряков и пассажиров не мог назвать эту землю своей родиной, а многие вообще впервые видели эти берега. Но среди них не было, ни одного человека, который не мечтал бы почувствовать под ногами твердую почву вместо опостылевших досок палубы и услышать шелест листвы и пение птиц, вместо скрипа такелажа, воя ветра в снастях и монотонного плеска волн.

Щебенкин, в очередной, наверное, сотый раз приложил к глазам подзорную трубу, всматриваясь в приближающуюся землю, улыбнулся своим мыслям. Этого дня ждал долго, невыносимо долго. Ранней весной 1505-го года, он покинул Новый Свет, отправляясь практически в неизвестность, и вот теперь, спустя почти два с половиной года, возвращается с победой. За "Надеждой" неторопливо, немного неуклюже переваливаясь, карабкались с волны на волну: большая каракка, английской постройки и пять пузатых, двухмачтовых кочей. Первые ласточки, прокладывающие пути для больших торговых караванов, которые со временем, а в этом Костя совершенно не сомневался, будут каждый год доставлять в Америку русские товары и самое главное сотни новых поселенцев.

Но главной своей наградой наш герой считал не все это свалившееся на него богатство, и даже не и личный дар московского правителя — щедро изукрашенные золотой и серебряной чеканкой бахтерец и шишак. Главным был указ Великого князя Московского об основании в Холмогорах фактории Новоросской — Московской торговой компании, представительства которой, как мы уже упоминали, были открыты также в Москве, Новгороде, Твери, Устюге и Казани.

И еще одна мысль грела душу. Почти на полвека раньше было уничтожен нависавший с востока над Русью враг, своими набегами, да и самой угрозой своего существования значительно тормозивший развитие будущей Великой Державы. История в очередной раз поменялась. В хорошую или плохую сторону, Щебенкин не знал, но надеялся он все-таки на лучшее. И пусть на территории бывшего ханства сейчас разгорался поднятый татарским и черемисскими мурзами мятеж, но самое главное было сделано. Огромные территории стали частью Русского государства, а по пыльным, разбитым дорогам в обозе победоносной армии вернулись тысячи освобожденных из рабства русских людей. И очень часто так случалось, что возвращаться им было некуда. Дома сожжены, родичи и соседи убиты, сгинули в татарском плену или разбрелись по другим городам и весям. Кто-то находил в себе силы начать все заново на родном пепелище, другие же в поисках лучшей доли скитались по Руси. Среди последних, находились и те, кто не прочь был оставить родные края, где их больше ни чего не держало, и отправиться за моря к далеким берегам. И текут в тех богатых краях молочные реки в кисельных берегах, и земли, всяк желающий, получит столько, сколько сам поднять сможет, а мудрые правители не воюют друг с другом, щедро проливая кровь своих подданных, а только и делают, что заботятся об их счастье и благосостоянии. И лежала дорога таким горемыкам прямиком в новоросские вербовочные конторы.

Мошкин, вместе с большой частью взятой на меч добычи, пленниками -татарами, и завербованными из освобожденных рабов переселенцами направился к Белому морю, готовиться к дальнему путешествию, а Костя оставался в Москве до конца зимы 1507 — го года. Лишь в конце апреля когда полностью очистились ото льда северные реки, он смог окончательно разобраться с делами и, наконец, распрощавшись с "первопрестольной" и по санному пути выдвинулся в Холмогоры. С собой он вез десяток молодых парней в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет из числа детей купцов, посадских и мелких служилых дворян, двух иноков назначенных присматривать за моральным обликом будущих студентов новоросских учебных заведений. Вместе с ним отправилась из Москвы в Форт-Росс и полноценная дипломатическая миссия: возведенный в чин посольского дьяка Теглева с небольшой свитой из парочки подьячих, писаря, а так же доброго десятка слуг и холопов.

Путешествие к Белому морю в столь представительной компании прошло без всяких приключений и, наконец, к концу мая был сформирован караван, в который вошли прошедшая ремонт и кренингование "Надежда" и пять больших кочей, два из которых приобретены новороссами, а остальные снаряжены за счет русских купцов — соучредителей Новоросско — Московской торговой компании.

Путешествие по суровым северным морям назвать легким и приятным было нельзя, но, тем не менее, уже через полмесяца караван достиг побережья Британских островов, а еще спустя несколько дней, по левому борту показались маяки залива Ферт оф Форт. Столица Шотландии встретила усталых путешественников прохладной и дождливой погодой и яркой зеленью покрытых цветущим вереском утесов, у подножья которых раскинулся большой застроенный одиннадцати — пятнадцати этажными башнями-домами, окруженный высокой каменной стеной, портовый город. Над ним на высокой скале высилась могучая крепость Эдина — резиденция Шотландских королей.

Впрочем, наслаждаться красотами Эдинбурга у Кости не было ни времени, ни желания. Склады, арендованные оказавшимся весьма оборотистым малым, литвином, были полны необходимых припасов, довольно быстро перекочевавших в порядком опустевшие трюмы судов. Долго задерживаться Щебенкин не стал, дав людям отдохнуть на твердой земле лишь три дня, снова вышел в море, взяв курс на север.

Основанное в городе торговое представительство, главой которого был назначен Михась, давало караванам возможность отдыхать, пополнять запасы и производить небольшой ремонт, но это была лишь треть пути. Прочерченный на карте Щебенкина маршрут тонкой змейкой стрелочек огибал Скала-Флоу, и "убегал" на северо-запад, "цепляя" зеленую "кляксу" Исландии.

Может быть, сведущему в морском деле читателю это покажется странным, но у Щебенкина, как руководителя экспедиции, ведущего за собой суда груженные товаром и перевозящие на своих палубах сотни людей, не было разработано даже четкого маршрута путешествия. Точнее был, но только до залива Ферт оф Форт. В Эдинбурге как мы уже знаем было основано торговое представительство, главной целью создания которого была отнюдь не торговля новоросскими товарами на Британских островах. Это была лишь перевалочная база, достигнув которой караваны могли пополнить запасы, при необходимости провести текущий ремонт и снова выйти в море. Распоряжаться здесь остался Михась с пятью надежными парнями из числа моряков и гвардейцев, прибывших сюда на борту "Надежды".

Вообще по большому счету все это путешествие было задумано нашими героями, скорее в надежде на извечное русское "авось", нежели на точный расчет. Замышляя его, уроженцы двадцатого века даже близко не представляли себе всех трудностей и опасностей их поджидающих в реалиях века шестнадцатого. Слишком много всевозможных непредвиденных факторов могли помешать успеху экспедиции. Каравелла могла не дойти да Белого моря, погибнув во время шторма или в результате нападения пиратов. Михась и его небольшой отряд вполне могли не справиться со своей задачей, будучи ограбленными или убитыми местными разбойниками, или попав в неприятность, связанную с полным незнанием языка и местных реалий и законов. И сам Костя вполне мог сгинуть в далекой России, что собственно едва с ним и не произошло. Да мало ли, что еще могло случиться, в общем одна сплошная авантюра, сродни игре в рулетку. Но, с другой стороны, с чего-то надо было начинать. Давайте задумаемся дорогой читатель, а не было ли в те далекие времена опасным любое другое, пусть даже самое недалекое странствие? Ведь, даже мирный торговец, отправляющийся со своим немудреным товаром по знакомой дороге из пункта "А" в пункт "Б", или крестьянин, выехавший из родной деревни на ярмарку в ближайший город, не могли быть совершенно уверены в благополучном окончании своего путешествия. Независимо от того происходило это в Европе, на Руси или какой-нибудь азиатской стране. Что уж тут говорить о тех, кто выходил на утлых суденышках в океан, практически в полную неизвестность?

Тогда, рисуя стрелочки на пергаменте, Костя понятия не имел, насколько правильно он прокладывает курс, и в какую именно точку на побережье острова придет караван, да и собственно говоря, дойдет ли он вообще. Но к счастью Фортуна, которая уже не раз доказывала свою благосклонность к нашим героям, не подвела она и на сей раз. По истечении пяти недель утомительного путешествия, в один из дней начала июля вахтенный матрос с формарсовой площадки "Надежды" разглядел темную полоску земли.

Дабы любознательный читатель имел представление о том, куда попали наши герои, ненадолго прервем наше повествование и совершим небольшой географический и исторический экскурс. Если мы внимательно рассмотрим карту затерянного в океане клочка суши, к которому приближались, порядком потрепанные длительным путешествием суденышки, то легко убедимся, что берега острова, расположенного на гористом, частично покрытым ледниками, изрезанном шхерами, плато, в южной его оконечности полого опускались к широким заливам — лагунам. Именно на одну из таких лагун взял курс капитан идущей во главе каравана каравеллы, на борту которой, как уже известно, внимательному читателю и находился наш герой. Причины тому было три. Залив был достаточно просторен для того, чтобы в нем легко поместились все шесть корабликов. Огромная глыба ледника поблескивающего снежными гранями километрах в пятидесяти от побережья внушала надежду на то, что здесь вполне может находиться источник пресной воды. Кроме того берег был обитаем, о чем свидетельствовали хорошо различимые в подзорную трубу очертания сложенных из серого, дикого камня строений, над крышами которых вились тонкие струйки дыма. Но самым главным признаком обитаемости, без всякого сомнения, была толпа, человек пятнадцать хмурых светловолосых мужчин, сгрудившихся на потемневшем от времени и непогоды деревянном причале. Особо радушной, последующую встречу назвать было трудно, хотя и открытой агрессии к чужакам хозяева тоже благоразумно не проявляли. Слишком уж неравны были силы. Против полутора десятков, кое-как оснащенных архаичным колюще-режущим хламом островитян, на судах каравана находилось более четырех сотен незваных гостей добрая треть из которых, была неплохо вооружена и имела вполне реальный боевой опыт.

Причина настороженного поведения местных жителей выяснилась в ходе последующих переговоров. Прокатившаяся в начале пятнадцатого века эпидемия чумы основательно повыкосила население Исландии. Прошедших после этого ста лет не хватило для восстановления численности населявших находившийся на отшибе кусок земли, потомков грозных викингов. Хотя земля эта формально принадлежала датской короне, но как говориться до Бога высоко, до царя, а в данном случае датского короля, далеко. На южном побережье острова и прилегающих водах совершенно безнаказанно хозяйничали ганзейские и английские купцы, рыбаки и пираты. Надо ли говорить, что пользуясь правом сильного, с местными жителями вся эта публика особо не церемонилась.

Обо всем этом Костя узнал уже позже из разговора с Лейфом Стурлусоном, между прочим правителем здешнего годорна и одного из прямых потомков великого Снори Стурлусона, почитавшегося местными жителями не много, ни мало, а отцом-основателем исландской государственности. Потрясавшие остров междоусобные войны и эпидемия сделали свое черное дело и эта ветвь древнего, некогда могущественного, объединявшего под своей властью множество бондов — рода, измельчала. Ее последний представитель принимал Щебенкина в простом крестьянском доме, больше напоминавшем пещеру. Стены этого убогого жилища были сложены и дикого камня, а крыша представляла собой поросшую травой, зеленую лужайку. Увы, собственный дом Лейфа больше ему не принадлежал, по одной простой причине, он был изгнан из древнего семейного гнезда наглыми пришельцами. Произошло это прискорбное событие ровно за две недели до прихода в Исландию каравана новороссов. Английская каракка вошла в залив, на берегу которого располагалась усадьба Стурлусона. Опираясь на полторы дюжины пушек и почти восемь десятков вооруженных до зубов головорезов, ее капитан вежливо предложил местным жителям собирать пожитки и убираться ко всем чертям, а чтобы они были более покладисты и даже не помышляли о сопротивлении оставил у себя "в гостях" нескольких женщин, в том числе сестру Лейфа. Глава некогда могущественного клана мог противопоставить наглым захватчикам лишь пятнадцать кое-как вооруженных слуг, тех самых, которых мы уже имели счастье лицезреть на берегу, да еще сотни полторы бондов, которых следовало еще собрать и хоть как-то вооружить. Естественно, начинать войну при таком раскладе было чистым самоубийством, тем более, что соседние кланы находились примерно в таком-же положении и помочь ничем не могли. Вот и пришлось бедолаге собирать домочадцев, то имущество, которое разрешили забрать оккупанты и уходить, угоняя с собой табуны и отары. Да, да уважаемый читатель, мы не ошиблись. Как с удивлением узнал наш герой, местные жители помимо морских промыслов активно промышляли скотоводством. Разводили овец и лошадей. Тех самых овец и лошадей, которых так остро не хватало в хозяйствах, осваивающих Новый Свет колонистов.

Рассказ исландца заставил Костю призадуматься. Сама судьба подкидывала ему очередной шанс. Что стоит заключить союз со Стурлусоном, помочь ему наказать обидчика и вернуть свою собственность? Пообещать покровительство и защиту, а взамен получить так необходимую для последующих караванов перевалочную базу. Кроме того островитяне остро нуждались в зерне, а новроссам нужен был надежный поставщик скота, к тому же возить его отсюда будет гораздо ближе и дешевле, чем из Европы. В свою очередь, Лейфа такой договор делал одним из богатейших правителей годорнов на всем южном побережье острова, давал шанс на возрождение былого могущества древнего рода.

Надо ли говорить, что дальнейшие переговоры прошли, что называется в теплой и дружеской атмосфере и обе стороны очень быстро достигли взаимопонимания. После этого Щебенкину осталось лишь заручиться поддержкой компаньонов и приступить к детальной разработке предстоящей военной операции.

Боевые действия начались уже на следующее утро. Основная масса переселенцев отдыхала, чинила потрепанные в результате долгого перехода суда, запасалась водой и свежими продовольствием, в общем, делала все необходимое, чтобы в самое ближайшее время продолжить путешествие. В это же время, отряд из сорока добровольцев и десятка, присоединившихся к ним, местных бойцов во главе с Афанасием Мошкиным и Лейфом, усевшись на невысоких, крепких местных лошадок, берегом двинул к усадьбе Стурлусона. Костя на "Надежде" в сопровождении самого крупного коча под командованием уже знакомого читателю Кузьмы Житникова, взяв на борт опытного лоцмана, пошел морем. На каравелле имелось двенадцать медных пушек отлитых в Новороссии по революционным для начала шестнадцатого века технологиям и соответственно более точных и дальнобойных, нежели те бомбарды и кулеврины, что стояли на борту англичанина. У Житникова также имелось пять больших затинных пищалей, по мощи и точности не уступавших артиллерии англичанина. Так, что в случае морского сражения силы противников были вполне сопоставимы. В успехе операции Щебенкин в принципе не сомневался, но открытого столкновения в море следовало избегать, поскольку кораблей новроссов ожидал еще довольно дальний путь, а возможностей для капитального ремонта поврежденных в ходе боя судов здесь не имелось. Поэтому главная ставка, была сделана все-таки на неожиданность нападения, и несколько забегая вперед, скажем, она себя оправдала.

Не ожидавшие нападения захватчики были застигнуты врасплох, и потому их попытка сопротивления была подавлена достаточно быстро. Вахтенный матрос на каракке вовремя заметил появление чужих парусов на горизонте и подал сигнал тревоги. Но его товарищи, отдыхавшие на берегу, поднятые этим сигналом нос к носу столкнулись с полусотней опытных, бойцов. Для русских латников имевших опыт боев и с восточными, и с европейскими воинами, разделаться с кучкой опешивших от неожиданности, да и чего там греха таить, еще до конца не протрезвевших моряков не составило особого труда. В скоротечной схватке на суше пираты потеряли почти два десятка человек, остальные бросив оружие, предпочли сдаться на милость победителей. Пыл остававшихся на борту каракки остудили канониры "Надежды" сделав несколько выстрелов с запредельной для устаревшей артиллерии англичан дистанции. Пусть, из шести выпущенных ядер в цель попали только два, и разрушения ими нанесенные были достаточно незначительны (проломленный фальшборт и сбитая стеньга большого влияния на боеспособность и мореходность корабля не имеют), этого вполне хватило, чтобы произвести нужное впечатление.

Итогом скоротечной военной кампании стало не только восстановление порушенной справедливости, но и обретение флотом Новороссии практически исправного достаточно крупного судна и подготовленной команды. Из шестидесяти захваченных в плен моряков не нашлось ни одного, кто предпочел бы пеньковую веревку на шее, службе в Новом Свете.

К счастью дальнейшее путешествие прошло без особых приключений и вот как мы уже говорили, в начале сентября 1507 года перед глазами нашего героя открылись ставшие уже родными берега Нового Света, а точнее остров Ньюфаундленд. Отсюда путь экспедиции лежал на юг, и всего через несколько дней корабли бросили якоря на траверзе береговых батарей Форта Росс. Изрядно подзатянувшийся Казанский поход Кости Щебенкина подошел к своему концу.