Мужик, сфотографировав всех, собирался уходить.
-Я сюда больше ни ногой. Что-то мне не очень спокойно в вашем районе. Давай так, паспорта передам вместе с билетами в Домодедове, там народу тьма, незаметно можно все сделать. Говори, на какой рейс билеты брать, и гони деньги!!
Юсиф было завозмущался, но мужик уперся:
-Или так — или никак. Ищи других! — и пошел на выход.
-Стой, харашё, дэлай! — отдал ему деньги за паспорта и на билеты.
А потом долго орал и долбил кулаком в стену на кухне. Все ещё больше запуталось... за всю его пятилетнюю работу вербовщиком такого с ним не случалось. Был ведь он и в этой задолбанной стране, и не раз, правда, тогда он увозил не малолеток, а женщин, влюбленных в него до безумия, все проходило гладко. А сейчас... Вот и орал на разных языках Юсиф, а остальные испуганно забились в свои комнаты.
Лерка задремала, а Платон сидел с постной рожей, ликуя внутри.
-Так вас, сучьи рожи!! Влетел Юсиф:
-Сигарэт давай!
-На, у меня дешевые только.
Тот чертыхнулся глядя на мятую пачку 'Явы'
-Дрян ет, иди пакупи нармалный сигарэт, бистро! — швырнул ему деньги и выскочил обратно, тут же заорав на сидевшую на кухне и размазывающую косметику и слезы по лицу Нютку.
Санек потряс Лерку, предупредил, что убегает, и понесся за угол, к табачному киоску, понимая, что к дедку, каждый день сидевшему на улице, подойти не сможет. Купил сигареты, пошел назад.
Впереди ковыляла старушенция с полной сумкой.
-Вот бабка дурная, взяла бы немножко, а то еле прет!!
А бабка дурная, выйдя из-за угла и пройдя немного вперед, споткнулась и растянулась прямо у ног Платона.
-"Не, ну как пройти мимо, когда бабка у ног валяется?" — Платон чертыхнувшись, начал поднимать бабку. Та охала, стонала, а между охами торопливо говорила Платону, чтобы был очень осторожен, пара дней и все закончится.
Платон поставил бабку, подал ей клюшку и начал собирать все её покупки в сумку.
Бабка негромко сказала:
-Окно открыли, ворчи на меня.
Чего-чего, а это Платон ух как умел.
-Не, ну ты, бабк, даешь, что совсем с ума выжила, куда прешься по такой скользкой дороге, ещё и сумку неподъемную тащишь? Че, ещё раз пойти, немного прикупить, не судьба? Все вы, старые, дурные!
— Ой, сыночек, — запричитала бабка. — Ой, какой ты молодец, ой, сахар в лужу угодил, а я же килограмм от пенсии до пенсии растягиваю. Сыночек, ты уж меня доведи до подъезду-то, сильно я ушиблася! — громкий голос бабки в этом каменном мешке, между вплотную стоящими многоэтажками, эхом отдавался, и Юсиф точно слышал каждое слово.
-Пошли, старая, провожу, а то мне бежать надо.
Платон взял сумку, бабка цепко ухватилась за его руку и пошли, а Платон для антуражу заржал и громко сказал:
-Во, невестушку себе заимел, с клюшкой.
А у самого потеплело на душе — следят за этими... значит, должно все получиться, как надо. Ух, вылезти бы из этого, а срок... да хрен с ним, со сроком. Подумаешь, два-три года, зато перед всеми совесть будет чиста. Особенно перед этой Вихревой малолеткой.
И были эти два дня очень тяжелыми. Напряжение висело в воздухе, Платон выходил из комнаты только если до туалета или пожрать сварганить, в последний раз он мудро прикупил побольше сигарет, приличных, "чё мелочиться-то, подумаешь, зверёк раскошелится", и продукты пока ещё были. Он старался от Лерки не отходить, потихоньку наставляя её как вести себя в аэропорту.
-Ты, самое главное, как я тебе шумну, беги и не оглядывайся, там будут наши, за меня не боись. Да и чё тебе за меня волноваться, — он тяжело вздохнул, — я же из этих, из похитителей твоих. Бля, Лер, я на самом деле не знал, думал на безденежье срубить баксов. Не проверил, поверил дурак, что вас только до Москвы, до хаты надо проводить. И пацан этот, который за тебя полез, я его старался только оттолкнуть. Не, я не оправдываюсь... — он враз негромко запел:
-А для вас — я никто, как и вы для меня. Я плюю на закон... — Лерка приняла умирающий вид. Они условились, как только Санек запоет, Лерка тут же едва дышит.... — Вы меня — в лагеря...
-И не надоело тебе петь? — с ехидством спросил Эдик, появившийся в дверях вместе с Юсифом.
-А чё, плясать, может, начать? Так соседи снизу прибегут, я ж прыгать начну и орать, для куражу.
-Не, лучше пой, нам чужие глаза ни к чему.
-Ладно, завывай дальше, — перевел Эдик бормотание Юсифа.
Азербайджанский и турецкий языки во многом похожи, и эти два скорешились за время вынужденного сидения здесь.
Они-то думали, Платон совсем тупой лох, а лох подмечал и запоминал все, как учил его — светлая ему память! — Вихрь.
-"Ты будь для других лохом, тормозом, отморозком, придурком, а сам все запоминай: все слова, жесты, недомолвки, будешь внимательным — выживешь, а так... два метра и привет."
И постоянно вот в этой ситуации вспоминал Платон, казалось бы, позабытые, а как оказалось, вбитые намертво Вихрем в его дурную башку, эти поучения. Вот и благодарил по сто раз на дню его Платон.
К вечеру Юсиф повеселел — прозвонился тот мужик, все было готово, и завтра в три часа должны быть в Домодедове, а в пять сорок пять вечера — самолет. Юсиф и Эдик радовались, а Катька вдруг заистерила.
Сначала, правда, все хихикала и лезла к Эдику на колени, а выпив немного — Платон не пошел за водярой, отмазавшись тем, что ничё не понимает в благородных напитках, "я все больше по водке паленой, самой дешевой спец! Куплю не то, орать будешь! Вон, пусть он идет." И пришлось Эдику идти, а Платон в это время шептал Лерке:
-Ты едва стоишь, никаких посидеть на кухне за компанию!
Правда, обошлось, даже этот озабоченный азер, уже совсем перестал обращать внимание на Лерку:
-Зачем мне полудохлая, когда есть вон какая горячая?
Вот горячая-то и закатила истерику, видать, с опозданием, но дошло до дурочки, куда и зачем её тащат эти... Нютка же последние два дня была совсем молчаливая и убитая, частенько рыдала. Одно дело поехать с "любовью всей жизни" и быть женой, а подстилкой для всех... это совсем другое.
Катька заистерила ни с чего, начала сначала просто всхлипывать, потом, видать, водка в башку ударила, она и заорала, попыталась своему бойфренду, а проще — ...бырю, в рожу вцепиться.
А поскольку орать было нельзя, приходила снизу какая-то бабенка горластая, предупредила, что если будут ещё шуметь — вызовет милицию (Это когда Нютка рыдала, а Юсиф орал дурниной, вот баба тогда и приперлась). Катьку еле угомонили, заставили выпить ещё, и она расклеилась полностью, Эдик утащил её спать.
Платон под эту марку тоже сильно окосел — успев вылить пару мерзавчиков в раковину, специально сел поближе, а пока все с Катькой валандались, он и успел.
Посидев ещё немного, пробормотав что-то невразумительное, тяжело поднялся, покачнулся и упал на азера. Тот хотел его оттолкнуть, но вовремя представив какой шум будет, если этот квадратный грохнется, наоборот, потащил его в комнату. Швырнул на застонавший диван и хлобыстнув от души дверью, пошел на кухню. Дверь наоборот, осталась приоткрытой.
До засопевшего и время от времени бурчащего что-то невразумительно-пьяное Платона, доносились обрывки разговора этих двух, которые говорили, не понижая голосов, все же упились. Санек же, проклиная скрипучий диван, старался не сильно шевелиться, чтобы хоть что-то да услышать. -Владимир Иванович! — взмолился Илья вошедшему Козлову. — Поговори сам с родителями украденных девчонок, они мне не верят, требуют тебя!
Козлов с Ильей перешли на ты, сами не заметив как. И подтверждая правоту Коржова зазвонил телефон, Козлов взял трубку:
-Козлов, слушаю! Здравствуйте, да, понимаю. Да, ждем, результаты должны быть в ближайшие пару дней, нет. Надеемся на благополучный исход. Даже так? Сочувствую, понимаю, как это тяжело. Да, обязательно, при первой же возможности вас известим. Да! Супруге мои пожелания выздороветь. До свидания. Уфф, знаешь, молодой, что самое трудное в нашей работе? Нет, не поимка всяких отморозков, не раны, а вот смотреть в глаза родителям, у которых или погибли или пропали дети... У Ковалевой Нюты-Анны мать в больнице, там все сразу — и давление, и сердце, отец пока держится, тоже гипертоник.
-Даа уж, я это понял, вот и Темнова почернела вся. Соснина как-то поспокойнее.
-У Сосниной родители в разводе, маман свою жизнь устраивает, не сильно за девчонку переживает, волнуется, но не так как Темнова и Ковалевы.
Оба в разговорах не касались отца Темновой. Уж больно пакостно выглядел этот здоровый мужик в глазах всех, кто знал про эту историю.
-Да, посмотришь, вроде, все нормальные, а случается беда, и на самом деле проверяются люди на излом, ох, чего только не увидишь здесь, иногда, вон, как Муравьевы — семья благополучная, обеспеченная, а внутри — гниль. А тот же Кондратьев — парнишка с одиннадцати лет хлебанувший до ноздрей дерьма, а погляди, какой надежный оказался. Воспитание — воспитанием, а что заложено на генном или ещё каком уровне — не вышибешь.
На последнем уроке литературы класснуха в конце сказала:
-Ребята, в пять часов я иду навещать Диму Кондратьева, кто желает, подходите или на остановку, или в ЦРБ к травматологическому отделению.
-А чё ему можно приносить? — поинтересовалась смышленая Лена Петрова.
-Думаю, он будет рад, если даже вы без всего придете.
На остановке её дожидались пятеро из всего класса, классная вздохнула, но ничего не поделаешь. А подходя с ребятами к травме, услышала ребячий гомон, и выйдя из-за угла... чуть не прослезилась, её седьмой 'А' — шебутной, задиристый, не очень дружный класс, почти в полном составе явился к едва тянувшемуся в учебе Кондратьеву. Увидев свою Надежду Николаевну, детки дружно завопили. -Дети, тише, тут же больница.
-А ниче. Пусть заряжаются позитивом от нас.
-Так, ребята,подождите немного, пойду просить, чтобы Дима вышел к нам, нас всех к нему не пропустят.
Ещё растрогало класснуху, что все были с пакетами — что-то да принесли с собой.
А Чума, Чумаченко, скривившись, плюнул и закричал:
-Надежд Николавна, я мигом, меня дождитесь! — и рванул к ближайшему киоску.
-Кондратьев! — заглянула медсестра. — Оденься потеплее и иди на улицу, там к тебе делегация целая пришла.
-Какая ещё делегация? — пробурчал Димка.
-Иди, не задерживайся! Димка надел новые, такие клёвые джинсы и кроссы, накинул чью-то расхожую куртку и пошел на выход, а выйдя на улицу обалдел: его седьмой "А" дружно завопил, он ничё не понял.
-А вы откуда взялись-то, с экскурсии, что ль?
-Болван, к тебе пришли! — хотел по привычке стукнуть его по плечу Бобров, но взглянув на его разукрашенное лицо и палец в гипсе, присвистнул:
-Ни фига себе, Диман!
И понеслось: его аккуратно тискали, тормошили, расспрашивали, смеялись, дурачились, а Диман, ошалевший от такого внимания, только бормотал:
-Ну вы даете, ребят. Я так рад!
Бобров со знанием дела оценил кроссы и джинсы:
-Классные, Диман, батя разорился?
-Да не, это Леркина мать.
И разом притих седьмой 'А', особенно девчонки, получилось так, что беда, случившаяся с их Темновой и Сосниной из параллельного, заставила всех задуматься.
Пацаны втихую пытались выловить этого Китушку — он в соседней школе учился. Но тому похоже крепко прилетело от бати, он чуть ли не рысью после уроков бежал домой. А в школе, возле него образовалась пустота, как-то разбежалась толпа поклонниц и смотрящих ему в рот приятелей.
Бобров негромко говорил:
-Диман, мы ему все равно накостыляем!
Поговорив, вернее, поорав и подурачившись ещё немного, стали прощаться, и опять Кондратьев обалдел: ему совали пакеты и пакетики, какие-то соки, шоколадки, он же только бормотал смущенный:
-Да вы чё? Меня же тут кормят!
-Знаем, как тут кормят, кашу синюю дают! — ворчливо сказала задавака Петрова, — Дим, ты иди уже, а то простынешь, и это, не злись на меня, я больше не буду тебя обзывать.
— Во, Кондрат, ты у нас теперь как это... А, национальный герой! — как-то с долей зависти сказал Чума.
И тащил растроганный Димка все это богатство в палату, разбирал потом долго, угощал мужиков, лежащих с ним, часть отложил для бати.
-Димка, ты бы сам ел, вон худющий какой, а папаше сегодняшнюю кашу с рыбой, в банке оставили.
— Да он у меня неплохой, только вот слабовольный. Ща до получки дотянет, сразу деньги мне принесет, я же давно за квартиру плачу и всякие крупы-вермишели покупаю.
Мужики уже знали нехитрую историю пацана, дружно ругали его мамашку, променявшую такого замечательного пацана на какого-то мужика, а Димку старались и подкормить и поддержать.
Особенно Кондратьев подружился с Петром Николаевичем, дедом — слесарем с сорокалетним стажем. Димка выспрашивал у него, как отремонтировать, подкрутить, смастерить ту или иную деталь, а дед расцветал от его пытливости, они уже прочно договорились после выписки ходить друг к другу, и дед пообещал учить его всему, что сам умеет. Жена дядь Петина, сначала неодобрительно косилась на синюшного Димку, а узнав, что он заступился за девчонок, и у него фактически нет матери, резко поменяла свое мнение и каждый день приносила им что-то вкусненькое. Димка стеснялся, а она сердито выговаривала дядь Пете, чтобы присматривал за мальчонкой.
Бирюка вечером вызвали к Крюку, он малость струхнул, такой вызов не предвещал ничего хорошего, да ещё вечером... Вот и поехал Сашка Бирюков весь в раздрае — вроде и ни в чем не засветился, а на душе тревога.
Встретивший его у калитки неразговорчивый мужик с серьезной такой кликухой 'Стальной', приведя в прихожую, буркнул:
-Жди!
Бирюк потоптался, потом присел на краешек массивного стула, осторожно огляделся.
— Да, тут только в прихожей все эти стулья, шкафы, столик стоят столько, сколько вся Бирюкова трешка, оставшаяся ему от родителей, даже если её продать — не потянет и на четверть.
— Пришел? — выглянул из-за массивной двери Крюк. — Заходи!
— Здрасьте! — воспитанно поздоровался Бирюк.
-Здравствуй, присаживайся.
В комнате сидели три мужика. Один как Бирюк, лет двадцать восемь-тридцать два-три, другому — ближе к полтиннику, третий тоже за сорок и явно из ментов.
-Скажи, ты Платонова давно знаешь?
-Санька-то? С детства, ещё с садика. Вместе росли, вместе и по малолетке... э-э... загремели. Я-то быстро выскочил, а Санек подзадержался. Вышел уже после двадцати.
-А что так?
-Да там, в малолетке, кто кого пере...силит. Нас с Саньком вместе-то не трогали, он же как кувалдой кулачищами своими бьет. Был там один... меня подловили, ну и бить начали, вернее, добивать, а Санек успел... вот и навалял, с тяжкими телесными, так бы, может, и обошлось, но у того гада родаки из этих, которые навроде банкиров, что ли. Вот Саньку и добавили. Я-то после этого срок по больничкам доматывал, ща вот на группе, рабочей, правда, а Саньку пришлось помотаться.
-А Вихря он откуда знает? -Так это, по этапу вместе шли, Санек с малолетки на общий — и Вихрь. Там и заступился за Санька, когда его пятеро в угол загнали. Вихрь, он парняга справедливый был, вон Владимир Ефимыч подтвердит, ну а потом, когда вышел, мы уже меньше стали видеться, но Санек, он меня по жизни защищает. А чё, случилось чего?
