На краю Дикого Поля. Часть 2

— М-м-м... Да. Пожалуй.

— Идём дальше: государственные заводы производят всё возрастающее количество товаров, при этом создавая работникам прекрасные условия для труда и жизни. Это так? Мне верно рассказал отец Гурий?

— Да, всё верно. Но я пока вижу ничего дурного.

— дурного тут ничего нет, за исключением того, что частник-заводчик или купец, владеющий собственным заводом, вынужден сокращать рабочий день, увеличивать задельную плату, увеличивать, наконец, количество работников, а это дополнительные расходы.

— Но производительность труда растёт, а с ними и доходы!

— Доходы, это прекрасно. Но расходов очень жаль. И, что очень важно, больше нельзя относиться к работникам как к говорящему скоту, поскольку он просто уйдёт на государственное предприятие. А во это уже нетерпимо — знаешь, как сладко терзать и мучать людишек?

— Не знаю и знать не желаю. Но понятно. Здесь недовольных побольше.

— Верно. И учти, что эти недовольные имеют деньги, и деньги немалые. И кстати, твоими трудами, гораздо больше денег, чем их бы было без тебя. Однако, теперь посмотрим на землю. Ты подсказал новую методу земледелия, с внесением удобрений, правильным севооборотом, травопольем и прочими тонкостями. Ты же дал стальные плуг, борону, косу, топор... А потом дал паровой трактор, а с ним понимание того, что мелкое хозяйство изжило себя, и надо создавать большие. Больше того: в твоих госхозах мужики живут зажиточно, на зависть дворянам однодворцам и мелким помещикам. Туда уходят смерды из боярских и монастырских вотчин.

— Но кто мешает боярам и монахам создать для мужиков приличные условия жизни и труда? Ясно же, что впоследствии это даст многократное увеличение их собственных доходов?

— Доходы будут когда-то а расходы-то — вот они! Ну и вспомним всё о том же: мужики не хотят, чтобы на них смотрели как на быдло.

— Действительно: снобизм, глупость и жадность дают взрывоопасную смесь.

— То есть, мы видим, что боярство и зажиточное дворянство тебя не любят. Монахи тоже. Более того: внедряемые тобой школы несут страшную опасность для той части Церкви, что не желает света знания и перемен. Суди сам: образованные люди начинают задавать вопросы, на которые малограмотный служитель культа не способен дать сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Паства становится неуправляемой и непокорной.

— Эти враги будут куда как пострашнее. Ты прав, отец Гурий.

— Дальше ещё серьёзнее, Александр Евгеньевич. Ты вооружил царское войско прекрасным оружием, дал каждому воину доспехи и непромокаемую обувь. В войсках появились бани, кухни и лазареты с образованными врачами.

— Да, это так.

— Но содержание такого войска непосильно для бояр, и потому оказалось исключительно под царской рукой.

— Прошу отметить, уважаемые собеседники, что такой же процесс идёт и в армии великого султана. — добавил Ашот-Яман Багреванд — И доподлинно знаю, что по тому же пути пошел и великий шах Ирана.

Принц кивком подтвердил слова турецкого посланника.

— Нашим великим государям уже нет необходимости больше обращаться с унизительной просьбой о помощи к боярам и племенным вождям. Уже ополчения потеряли своё значение, а завтра они будут не нужны совсем. Из этого следует, что аристократия потеряла решающую часть своего веса.

— Тревожная картина.

— Но это ещё не всё. Большую часть войска составляют пешие воины, в то время как быть пехотинцем непрестижно. Конница являет собой наименьшую часть, куда трудно попасть, так что благородному сословию приходится идти в пехоту, нахождение в которой они почитают ниже своего достоинства. К тому же, ты набрал целый полк из мужичья, а они, вопреки всем ожиданиям, показали себя с наилучшей стороны, порой даже получше полков, укомплектованных потомственными послужильцами и боярскими детьми.

— И чем это плохо?

— Тем, что воины могут пойти за тем, кто пообещает им перевод в конное войско.

— Опа! А ведь действительно...

— А ты, к тому же, построил небывалый флот, с лёгкостью и бескровно разгромил опаснейшего врага, создал предпосылки к присоединению богатейших областей и городов.

— А ещё тебе в вину ставят установление дружеских отношений с Ираном и Турцией. — добавил принц.

— Действительно, Александр Евгеньевич! Крым, конечно, роскошный приз, но то, что ради него Русь отвернулась от Запада, тебе многие не простят.

— Похоже, что вы правы, друзья мои. Верно, всё указывает на то, что Великий Государь упрятал меня куда подальше, пока на Руси не утихнут страсти. Но скажите мне, дорогие друзья, коль вы искуснее в интригах, во что всё это выльется?

— Если позволите, я скажу — поднял руку Ашот-Яман Багреванд.

— Изволь, дорогой друг! — поклонился принц.

— Я полагаю, что твой государь сейчас готовится к разгрому опаснейшего заговора, который зреет, а он не может не зреть, среди недовольной части аристократии, части купцов и части служилого сословия. Хуже всего то, что их активно поддерживает немалая часть клира.

— То есть, Русь на грани Гражданской войны?

— Да, друг мой! Я получаю сведения от своих агентов, что живут на Руси и в сопредельных державах, и вести оттуда идут тревожные: есть три группы заговорщиков, готовых к решительным действиям. Во главе одной группы стоит князь Старицкий, за право возглавлять другую дерутся бояре Куракин и Одоевский. А третья представлена не слишком знатными, но зато весьма богатыми аристократами и богатейшими промышленниками и купцами, что жаждут власти, основанной не на благородном происхождении, а на богатстве.

— Хотят совершить буржуазную революцию?

— Возможно это называется так.

— Извини за вопрос, если хочешь, не отвечай, но мне любопытно: много у тебя агентов на Руси?

— Немало. Не бойся, Александр Евгеньевич, почти обо всех их них знают в Особом отделе. А о ваших агентах в Турции тоже знают те, кому положено. Это такая мера доверия между государствами, о которой все знают, но говорить не принято.

— Ага, понятно. А на кого опирается Великий Государь?

— Об этом лучше расскажет отец Гурий.

— Разумеется, Великий Государь опирается на верных людей. Он поставил во главе войска боярина Алексея Даниловича Басманова, а заместителем к нему Федора Семеновича Воронцова, с которым у него немалые трения. Но это тем хорошо, что эти двое внимательно следят друг за другом, и не допустят чтобы соперник вошел в сношения с заговорщиками. Оба они знатные полководцы, и о войске позаботятся как надо. Приказ тайных дел он ещё при тебе отдал Ежову Николаю Ивановичу, которого тогда же и жаловал князем. Товарищем при нём князь Пожарский. Посольский приказ возглавил Иван Михайлович Висковатов, а товарищем ему, известный тебе Иван Михайлович Воронцов. Кроме того он создал Городовой приказ, который управляет городской стражей во всех городах и весях, следит за охраной порядка, борется с разбойниками, жуликами и прочими злодеями. Руководит приказом князь Микулинский Семен Иванович.

— А Разбойный приказ остался не у дел?

— Он остался, но у него узкая задача: борьба с разбойными шайками. В этом он взаимодействует с Городовым приказом, да и сам имеет на службе конные и пешие отряды, ну и при нужде может привлекать части регулярного войска.

— Да... Весьма любопытно. Однако у заговорщиков имеются собственные военные силы, для осуществления переворота?

— Имеются, да. Во-первых это собственные дружины бояр. Во-вторых, они надеются на измену части государевых воинов, особенно на измену части начальных людей из старых родов, недовольных тем, что по службе стали продвигать всех, независимо от местнических традиций, а только лишь смотря на личные успехи и таланты.

— И когда всё это вспыхнет?

— Трудно сказать. Купцы, к примеру, хотят призвать на царство иноземного принца, а аристократы жаждут возвести на трон личность их своей среды. Как только они договорятся, произойдёт выступление.

— Мне кажется, что возобладает мнение, что нужно брать царя со стороны. — сказал я.

— Почему?

— Это будет компромиссная фигура, как Рюрик для русичей, Габсбург для испанцев... да вам примеры известны.

— Это верно.

— И всё равно я не понимаю, для чего меня запихнули так далеко. Чтобы просто спрятать, могли найти место и поближе: мало ли на Руси безлюдных мест?

— Твой государь — ответил принц — по всей видимости решил, что просто прятать тебя недостойно. Ты должен совершить нечто небывалое, и открытие нового материка в этом смысле, вполне значимое деяние. К тому же, твой господин скорее всего считает, что кризис будет преодолен за время твоего отсутствия.

— И всё равно мне тревожно. Думаю, что мне надо возвращаться на Русь, тем более, что задача, поставленная Великим Государем полностью выполнена. Австралия нами открыта, базы созданы, кораблям, что будут теперь приходить, будет где отдохнуть, отремонтироваться... Торопиться надо тем более, что коллекцию животных, птиц и растений нужно срочно доставить в Москву, иначе они погибнут. Да и гербариям сырой морской воздух отнюдь не полезен.

— Александр Евгеньевич, ты не откажешься на обратной дороге посетить мой дворец? — спросил Ашот-Яман Багреванд.

— Я тоже буду рад принять тебя под своим кровом — добавил принц.

— Прошу прощения, мои благородные друзья, но я решил возвращаться через Магелланов пролив и Атлантику. Этот путь примерно равен по протяженности пути через Индийский океан, но несколько выгоднее, поскольку на нем нет большого сухопутного участка.

Мои собеседники задумались, Исмаил Мирза придвинул к себе глобус и принялся его крутить что-то прикидывая. Наконец он принял решение:

— В таком случае я тоже иду с тобой, многоуважаемый князь Ольшанский. Мне тоже хочется совершить кругосветное путешествие, и потеря во времени на этом маршруте для меня не слишком велика, зато я стану первой в мире монаршей особой, совершившей кругосветку.

Мы дружно рассмеялись, а Ашот-Яман Багреванд добавил:

— Если позволите, друзья мои, я тоже составлю вам компанию, чтобы и турецкий вельможа мог похвастать таким великим достижением, что и вы.

Наутро наши корабли двинулись на восток.

Глава шестая

Которая начинается веселым спектаклем, а заканчивается кровавой резнёй.

Путь до южной оконечности Америки мы преодолели весьма спокойно: попутный ветра и Течение Западных Ветров весьма тому способствовали. Прошли широким проливом, который назвали проливом Багреванда, и примерно на полпути до Африки повернули на север. Здесь пришла пора расставаться: я на крейсере, в сопровождении парохода и танкера двинул в сторону Европы, а шехзаде Исмаил Мирза и Ашот-Яман Багреванд на крейсере, в сопровождении оставшихся пароходов, отправились в обход Африки к родным берегам.

На прощание я устроил сюрприз: почти месяц я с самодеятельными актерами из числа матросов и офицеров репетировал 'Хануму'. Репетиции проходили в страшной тайне, чтобы спектакль получился настоящим сюрпризом, так что принц с турецким посланником, примерно за час до репетиции непременно находили для себя срочное дело на другом пароходе. Очень помогло и то, что текст не пришлось переделывать совершенно, разве что вместо Парижа и Санкт-Петербурга прозвучали Стамбул и Исфахан, да упомянутый в базарном разговоре русский генерал стал турецким пашой.

Я пять раз ходил на этот спектакль в ленинградский БДТ и уж не знаю сколько раз смотрел его по телевизору, так что скопировать удалось довольно прилично. Наши актёры, конечно, профессионализмом похвастаться не могли, зато играли от души, так что аплодисменты сорвали бешеные. Упомяну ещё что спектакль потребовал от трёх капитанов невероятного мастерства: представление шло на 'Георгии Победоносце', но всем зрителям на нём разместиться было невозможно, так что 'Садко' и 'Афанасий Никитин' пристроились к нему справа и слева, уравняли скорости, и постарались даже синхронизировать качку. Во всяком случае, мне так показалось. Могу поклясться, что дистанцию между бортами они держали не более метра и ни разу не стукнулись, и это при том, что скорость была приличная — километров двадцать в час.

В общем, успех был полный.

И шехзаде Исмаил Мирза и Ашот-Яман Багреванд взяли себе по экземпляру пьесы, поклявшись, что поставят её у себя на родине, в высочайшем присутствии. Ну что же, дело неплохое, а то что меня опять посчитали автором... так автор ещё и не родился, а я в денежном плане за песни и теперь пьесы не получаю ничего. Теперь вот подумываю, не восстановить ли 'Аршин Мал алан' и что-нибудь в русском духе, например 'Свадьбу в Малиновке', адаптировав её под реалии недавно сгинувшего беззакония в Диком Поле. А что? Бандиты Грицка — это в чистом виде казаки, вместо белогвардейцев будут крымские татары или поляки, а место красных займут регулярные царские рейтары. А уж песни переделывать и не надо, они и так хороши.

* * *

К острову святой Елены мы подошли ночью, и в этом было наше везение. Приди мы днём, то непременно сразу же сунулись бы в порт, а в темноте Сергий Аникитович не рискнул заходить в незнакомую гавань без лоцмана. Он изложил свои соображения мне, а я, естественно, утвердил его решение, ибо торопиться нет ни малейшего смысла, и несколько потерянных часов никого не выручат. Мы встали на якорь в пяти километрах от берега, и на шлюпке послали в порт офицера и пятерых морпехов для охраны. Ну и десяток матросов на вёслах. Кстати, в гребцы набирали едва ли не по конкурсу: многим хотелось поразмяться после длительного перехода.

Я уже улегся в постель, когда прибежал посыльный от командора, который срочно звал меня в свою каюту. Ну что делать: я быстренько оделся и двинулся по коридору. В каюте командора сидел смутно знакомый мне бородач,

— Что случилось Сергей Аникитович? — спросил я, входя к нему.

— Нехорошо у нас, Александр Евгеньевич: мы чуть было под удар пушек собственной крепости не попали.

— Спаси господи! А что произошло?

— О том, что произошло, нам скажет посланник от воеводы. Кстати, не узнаёшь?

Высокий, статный, сильный мужчина встал из кресла и повернулся ко мне, а я привычно стал набрасывать словесный портрет: рост 175-180, волосы русые, вьющиеся, средней длины. Лицо овальное, нос прямой, с небольшой 'бульбой', глаза карие, брови прямые, что называется, в разлёт. Борода и усы аккуратно стриженные, ухоженные. Одет в форменный стрелецкий кафтан с погонами полутысяцкого, и пехотными эмблемами. Смутно знаком, да, но имени не помню, да и представлялся ли он мне?

— Вижу, что встречались, но извини, добрый человек, имени не припомню.

— Да меня тебе и не представляли. Я полутысяцкий Пешков Алексей Иванович, первый раз ты меня видел в Рыльске, у князя Гундорова, а второй раз я на Обоянском заводе, где я получал ружья. Оба раза мы с тобой не разговаривали: первый раз, потому что мне вишь ли, зазорно было с безродным переведаться, а ко второму разу уже ты стал немалым человеком в державе нашей.

— Разве я кого-то отвергал из-за низкого чина?

— Никогда не было такого, я знаю. Просто ты тогда был очень занят, обихаживал турецкого посла, и мы, помню, ворчали, что мол, не дело эдак гнуться перед басурманином.