Волчица и летающий голиаф

Адам спрыгнул внутрь, приземлившись на пытающегося встать охранника — тот содрогнулся и затих уже окончательно. Таурус обернулся к воротам и мощным выбросом Ауры проломил створки, по которым во двор побежала штурмовая группа.

Из бойниц казармы застучали пулеметы — больше двух. Таурус опять прикрылся Аурой; правое отделение штурмовиков застригло на месте.

Ошеломленные фавны в оранжевых касках так и хлопали глазами посреди двора. В их сторону пока не стреляли, но такое счастье не могло длиться вечно, и Амон заорал со стены, перекрыв даже рокот собственной цепной пилы:

— Всем лежать! Белый Клык! Всем лечь! Прячьтесь в камнях!

Над казармой взлетела тревожная ракета; высунувшегося сигнальщика снял кто-то из отделения слева — те с самого начала показались Адаму потолковее. Шахтеры, наконец-то сообразившие ситуацию, повалились и поползли к жилым блокам.

Из ангара с ревом выскочил грузовик — сперва проехал по упавшим воротам, потом по ползущим шахтерам, те истошно заорали. Среднее отделение штурмовиков брызнуло врассыпную, грузовик проскочил под аркой — тут на него свалился Амон и своей длиннющей пилой развалил крышу кабины вместе с водителем. Грузовик вильнул, свернул на вырубленную полосу, несколько раз прыгнул на пнях, пока не влепился карданом в самый прочный и не заглох от удара.

Амон, успевший соскочить на грунтовку, не стал отряхиваться. Его командир уже бежал по крыше казармы, взмахами клинка расшвыривая отчаянно трусящую охрану. Бойцу с открытой Аурой может противостоять либо такой же боец, либо тяжелое оружие, простому человеку только сдаваться или убегать. Амон перехватил пилу поудобнее и присоединился к уцелевшим из правых:

— Чего встали? Это война! Ты, ты — раненых подобрать, безнадежным нож милосердия! Остальные за мной! Нашу цель никто не отменял!

Таурус вломился в надстройку для управляющих — судя по заячьему визгу, перекрывшему даже вопли раздавленных шахтеров, код к сейфу скоро будет. Амон повел штурмовиков к рыжему четырехгранному стакану копра, останавливаясь на мгновение, чтобы прекратить мучения задавленных. Левое отделение уже потрошило склад Праха — ну точно, самые толковые, кто там десятник? Малявка с жабрами? Сказать Адаму, пусть займется девкой, потенциал есть, боец с Аурой лишним не будет...

Амон замер, почувствовав чужой взгляд... Слева, с юга. Из казармы целятся? Ушел в перекат и поднялся уже под самой булыжной стеной; ощущение исчезло. Из куба казармы больше не стреляли — среднее отделение по плану забралось на крышу, Таурус по тому же плану выбил для них люк.

В люк запрыгнул первый штурмовик, бухнул каблуками в пол — на него только начали оборачиваться, он же сходу разрядил дробовик в спину пулеметному расчету. Второго штурмовика приняли в четыре ствола; на доски повалился уже труп. Охранник замер на мгновение, поняв, что на линии огня свой — за эту секунду первый штурмовик вбил ему нож под шлем, в подбородок. Тут же самого его дернули за ноги, а упавшему сломали шею футбольным ударом ноги. Но в люк успели протиснуться сразу несколько фавнов, каждый из которых взял одного противника. Их дробовики грохнули залпом — средний штурмовик повалился; угодившая рикошетом точно в переносицу картечина разнесла дешевенькие строительные очки. Ни стрелять, ни зарядить было никак — трое фавнов тыкали длинными ножами, два уцелевших охранника пытались отмахиваться скамейками. Третий с пола дал очередь под большим углом, чтобы пули шли в деревянную крышу, а не рикошетили от каменных стен — фавн, заглянувший было в люк, повалился трупом на голову товарищу; и пока товарищ спихивал тело, защитник шахты убил его богатырским размахом скамьи, прямо в висок, получив тотчас же и сам нож под кирасу.

Оставшийся одиночка ловко защищался скамьей, подставляя ее под выпады ножей; но фавнов было двое против одного. Второй неспешно перезарядил прахобой и в упор положил последнего. Выдохнул, утер лоб — тут распахнулась маленькая дверца радиорубки в торце казармы, высунувшийся оттуда радист врезал очередью, с перепугу на всю железку. Фавны прыгнули кто куда; радист, по неопытности, задрал ствол слишком кверху и потому же высадил весь магазин сразу. В ужасе и злобе фавны даже забыли, что вообще-то радиста приказывали брать живым.

Никто в отряде так и не узнал, что яростное сопротивление охраны не пропало даром, что за минуту до гибели радист успел вызвать на помощь болтающийся где-то рядом крейсер Атласа.

* * *

Крейсер Атласа разворачивался над “Парусом”, над громадной рыбиной в сверкающей радиационной броне. Офицеры стеснились на высадочной палубе, глядя вниз через решетки.

— Металл! Их корабль — тысячи видов металла. Их корабельная архитектура — свет и сталь. Но какая сталь! Как вам, например, титан, вспененный в аргоновой среде? Прочностью не слишком уступит сплошному, зато вес на девяносто процентов меньше, а теплопроводность чуть ли не как у древесины. Вместо стекла в окнах аморфный прозрачный аллюминий, пуля не берет...

— Где у нас вытертая пальцами кнопка, у них рубильник либо клавиша, которую ударом ноги сломать невозможно! Кнопки вычислителей с серебряным покрытием, для дезинфекции. Краны в умывальниках — бериллиевая бронза, ножи фосфатированная бронза, дверные ручки гримм-знает-какая-еще бронза! Контактные группы — золото и платина, причем по их отношению видно, что буквально в цену грязи. Пластиков нет! Натуральная кожа, натуральная морская губка, все остальное — металлы.

— Сопла маршевых двигателей понятно, самое лучшее. Но даже их внешняя обшивка — шедевр. Прочность само собой, а теплоизолирующие свойства, достаточные, чтобы не сгореть об атмосферу! А защита от излучений — чем они поглощают поток частиц, как рассеивают, куда отводят потом, чтобы не фонило? И все это при меньшей толщине, чем нижняя лобовая деталь нашего тяжелого бота!

— Вывод?

— Если мы предположим, что праховая пушка пробила их внешнюю обшивку... Допустим, что главный калибр, совокупным залпом в одну точку. Верится с трудом, но даже пусть пробила... Командир, их корабль не горит внутри. Там просто нечему гореть. Одеяла в каютах, все! Книжка у тонколицего навигатора — полупрозрачные листы бериллиевой бронзы. Картины на стенах — и те нарисованы расплавленным камнем. А про их электронику вам сейчас доложит сержант.

— Сержант боевой части три, артиллерийская разведка. Господин капитан-коммандер...

— Без чинов, без жевания соплей.

— Есть! Вот мы стоим где-то в коридоре, в недрах их вычислителя. Он громадный, там внутри ходить можно! Спрашиваю: какая мощность? Называет цифру настолько маленькую, что я переспрашиваю трижды. Любой наш свиток уделает весь их корабль с огромным таким отрывом. Смотрю на него с жалостью. Он смотрит с недоумением. Потом вынимает пластинку, говорит: память. Размером так... Ладонь. Емкость — чуть больше полуста тысяч знаков.

— Что-о-о?

— Вот и я не поверил. Говорю: что же так убого? А собеседник, не меняясь в лице, роняет эту пластинку на палубу с металлическим звоном, наступает каблуком — пластинка даже не гнется. Поднимает, отряхивает, втыкает в ножевой разъем, даже не переключая питание — мигает зеленый! Он это на горячем вычислителе делал, представляете? На работающем! Только тут до меня дошло, насколько их агрегат неубиваем. Чтобы его вырубить, его мало прострелить насквозь. Они просто заменят все такие пластинки по траектории снаряда, и полетят себе дальше. А их операционка даже не перезагрузится! Потому что у них нет операционки!

— Это как вообще?

— А вот как. Если нужно что-то вычислять, программа загружается с внешнего носителя, данные оттуда же. По завершении работ результат сохраняется на внешнем носителе. У них операционная система внешняя, как у опарыша желудок. Человек-оператор называется. Так что взломать их можно только плоскогубцами!

— Пожалуй, их гипотеза верна.

— Какая?

— О нашем происхождении с Земли. Слова языка, некоторые понятия, наименования вещей. И вот — у них, как и у нас, цвет нормальной работы зеленый, цвет неисправности — красный... Но что по главному?

— Люди?

— Да, разумеется.

— Про внешность говорить?

— Обязательно, сравним впечатления.

— Очень спортивные. Как по мне, чересчур. Словно сжатые пружины: на всякое дело готовы. Черты лица четкие, а вот выражения лиц постоянно какие-то расслабленные, что ли, такие, знаете...

— Безмятежные.

— Точно! Как будто им никогда не приходилось кривиться от боли, ужаса или ненависти, сутками ходить хмурыми, ожидая вердикта начальника или приговора суда, или решения доктора.

— Они вообще очень спокойны. Глубоко, глубоко внутри. Они давно все решили, выбрали путь, уверены в его правильности, важности, в том, что их выбор всеми признан достойным, что их место в стае никем не будет оспорено. Что все их усилия осмыслены, все жертвы оправданы. Рядом с их спокойствием наш десант выглядит просто дрессированным. Понимаете, мы как бы умело терпим боль, скрываем ее. А у них нет самого источника боли.

Вот как бы объяснить... Понятно, что у них нет никаких проблем с едой, одеждой, жильем — ну, какие там у них есть еще материальные блага. Флот всегда элита, тем более, звездный. Наш экипаж тоже ведь не обижен жалованьем и льготами. Но гости уверены, что свои никогда их не обидят, не оскорбят, не бросят и не разменяют во имя высших политических интересов.

Например, их штурман спокойно докладывает капитану: я ошибся. Он уверен, что командир поможет ему и направит, а не будет орать, объясняя, какой тот дурак. В свою очередь, капитан спокойно может повернуться к подчиненному спиной, не опасаясь подсиживания или подставы.

— Специфика службы на конкретном корабле. Хороший капитан, хороший адмирал... Или кто там у них этим заведует. У нас тоже имеются экипажи, в которых отношения примерно такие же крепкие.

— О нет! Мы же общались через машину-переводчик... Тоже, кстати, вопрос: как они, с такой мизерной памятью и вычислительной немощью, создали вполне приемлемый словарь, и так быстро? Что у них там, экипаж переодетых профессоров?

— Не отклоняйтесь. Вы говорили об отношениях в экипаже.

— Дело именно в том, что у них отношения хорошего корабельного экипажа распространены на всю планету. Там каждый — член экипажа планеты Земля.

— Это абсурд!

— Секта Свидетелей Волшебника в планетарных масштабах?

— Выдумка!

— Фантастика! Есть всего два способа мотивации: гримм и Прах! Страх и личная заинтересованность в чем-либо!

— Думайте как угодно. Когда мы составляли словарь, я видел, каких понятий нашего языка у них нет, а каких понятий их языка нет у нас. Все обстоит именно так.

— Но как обеспечивается контроль?

— Как происходит распределение ресурсов, кто сидит на этих потоках?

— Кто делает неприятные, грязные работы?

— Как обеспечено равенство? От каждого — норма, каждому — пайка? Так у нас этот “kommunism” в любой тюрьме!

— Господа офицеры, я-то, в отличие от них, не переодетый в астронавта профессор. Могу лишь предположить, что наши гости не отказывались от вечных истин, а нашли какой-то способ запрячь гримм и Прах в одни оглобли. Визитеры и в самом деле чего-то боятся, а чего-то страстно желают. Но все то, чего желаем и боимся мы, гостям просто неинтересно. Как будто это все ими видено, испытано, измерено, взвешено — и сочтено легким.

— Признайтесь честно, это самое обидное?

— Признаюсь честно: да.

Заревела сирена боевой тревоги. Крейсер ускорился. Офицеры разбежались по заведованиям. На высадочной палубе, откуда был хороший обзор вниз, остался только адъютант Винтер Шни вместе с ней самой.

— Мы опоздали, — Винтер опустила свиток с очередным сообщением. — Белый Клык все-таки напал на шахту. Пойдемте к артиллеристам.

— Мы не будем высаживаться на шахте?

— Там уже делать нечего. Пока мы дойдем — полчаса минимум — Белый Клык уже свернется.

— Но как же шахтеры? Тут полно гримм!

— А Белый Клык это не интересует. Скорее всего, шахтерам оставят оружие убитой охраны, ну и укрепления шахты Клык вряд ли уничтожит. Белый Клык возьмет Прах со склада, подорвет насосы — без постоянной откачки шахту через несколько суток затопит, и все оборудование в штреках придет в негодность. Еще хуже, когда вода серьезно пропитает грунты. Заново раскопать обрушенные выработки можно только вручную, а это сразу крест на всей затее.

— Допустим, шахтеры отбились?

— Отбились, не отбились — Белый Клык все равно пойдет на промежуточную базу. На то самое село. Не будь сообщения от разведки, мы могли бы сутками прочесывать лес, а Таурус бы ржал над нами со стены деревни, жрал колбасу из погребов, запивал сидром и спал на чистых простынях. Идемте, наблюдать лучше с мостика.

— Наблюдать... Не высаживаться?

— Лейтенант, — Винтер положила руку на эфес:

— Подумайте головой!

Развернулась и пропала в люке.

Лейтенант глянул на пустую десантную палубу. Десант вон, внизу. Сторожит “Парус”. Боты там же. Не то, что прочесывать — оцепить село не хватит людей.

Офицер тоже подошел к люку и влез на палубу универсальных орудий. Калибр не ахти, настильность приличная. Зато скорострельность выше всяческих похвал. Вон как суетятся, по восемь человек в расчетах, из них только на заряжании целых двое. Лейтенант пробежал ходовой галереей — никто не обратил на него внимания. Звенели сигнальные звонки, урчали конвейеры с полузарядами. Белое форменное пальто Винтер уже исчезало в следующем переходе.

А ведь в этом селе наверняка хорошая крепкая стена — иначе бы они тут не выжили. Сильно уж далеко. Пока они строили стену — а это несколько лет при любом раскладе — где прятались от гримм?

Лейтенанту сделалось жарко и тесно в горле. Следующий переход, бронедверь, пять секунд ожидать открытия ригельного замка.

В убежище они прятались. И зенитка там, наверняка, имеется.

Убежище строится так, чтобы его не развалил ни голиаф, ни грифон, чтобы в него не проникла стая неверморов. Следовательно, скорострельные универсалки его только поцарапают.

Ригельный замок отошел. Броневая труба с редкими светильниками в решетках. За броней слева и справа чуть слышно скрипят конвейеры полузарядов, дальше перегрузочное отделение, где заряд соединяется. Огненный Прах, электрический Прах, гравитационный Прах смешиваются в стаканах из нейтрального пластика и передаются на следующий ярус — к зарядным каморам главного калибра.

Винтер могла бы расковырять убежище глифами — семейным Проявлением она владеет превосходно. Но Таурус не будет смотреть на это сложа руки, а одного лейтенанта, даже зверски крутого, на весь остальной отряд Белого Клыка все-таки маловато. Это же не кино, это бой на улицах, где из любого подвального окошка могут сунуть палку в ноги, из-за любого угла выстрелить в спину. Агент сообщил: полусотня. Допустим, они понесли потери на шахте. Скорее всего, нет — частная охрана отмороженным штурмовикам не соперник — но даже если!

Ботинки лейтенанта гремели по рифленому железу перехода, пахло нагретым железом, Прахом, отработанной смазкой — и еще чем-то кислым, неприятным, чему лейтенант никак не мог определить названия.