Комсомолец 3. Коммандос. (Черновик).

— Так в город идёт, самое лучше одел.

— Нас тут не знают, пошукаем по карманам, может, что интересное найдём? Вон мешок какой у него за спиной висит.

— Опять тело прятать, — скривился другой полицейский.

— Смотри доли не получишь, — повернулся к нему бугай и удивлённо замер заметив как один за другим падают его подельники. Обернувшись, он уставился на ствол моего пистолета. После чего под столом снял ремень автомата с плеча и также медленно опустил оружие на пыльную дорогу.

— Грузи тела в повозку. Быстро!.. И кобуру сними... вместе с поясом.

Бугай то и дело испуганно на меня поглядывая погрузил своих подельников в повозку, оружие я сам сложил на задок, после этого я занял скамейку возницы и указал в сторону, велев:

— Бегом.

Через час, утопив все пять тел в бочажке, даже жаль было воду портить такой дранью, да и верёвки с помощью которых я груз к животу привязывал тоже жаль. Так вот, избавившись от тел, я взял лошадей под узду и стал выводить их из зарослей на дорогу.

Мне пришлось изрядно подчистить повозку от лишнего груза и сделать в стороне небольшой схрон, надо будет чуть позже его забрать, а сейчас на соломе был только мой мешок, три пустых полицаев, и Смелый что устроился в углу и спал, не обращая внимания на покачивающееся транспортное средство. Соломы стало меньше, выбросил окровавленную, да и саму повозку помыл и провёл её осмотр. Действительно крепкая и было видно, что за ней следили. Чуть позже я пополнил сена из первого же попавшегося стога.

Так то местные знали все телеги в округе, как и лошадей, но эти прибыли издалека, да и стояли в усилении с другой стороны леса и повозку никто не знал. Так что мне можно было свободно ею пользоваться, главное не нарваться на дружков убиенных мной полицаев, а то опознают её, мало ли что.

Ах да, полицаи оказались из Ровно и в качестве усиления участвовали в охвате леса. Ну а после того как прошла информация что Шевченко благополучно ушёл, их всех распустили по домам, вот эти обалдуи и решили подзаработать по пути, я у них шестой был, а так они направлялись Луцк, оттуда в Ровно.

Вот и вся важная информация. Так-то борова этого долго допрашивал по особенностям жизни в Ровно, я собирался туда наведаться, и узнал много интересного, но пока эта информация отложилась на одну из полок памяти, как не особо важная и в данный момент не нужная.

Выведя повозку из кустарника, что рос на берегу болотца у речки, я занял место возницы и, стегнув поводьями по крупам лошадей, стал править ими, выводя повозку на дорогу. Там повернув в сторону Луцка, прибавил ходу.

Самое забавное, что на этом непредвиденные встречи не закончились. Через десять минут, заметив в полукилометре какое-то движение, я достал из мешка бинокль и присмотрелся к далёкому кустарнику. Кто-то пробирался в камешках той речки где я утопил тела полицаев, только на семь километров ниже по течению. Дорога бежала вдоль речки.

— Это ещё кто такие? — озадаченно протянул я. — И ведь заметили меня и спрятались.

Меня было трудно не заметить, абсолютно голое поле, урожая был снят и одвуконная повозка. Посмотрев на наручные часы и покосившись в сторону заходящего солнца, я понял, что к вечеру въезжать в Луцк смысла нет и решил проверить, кто это там камыш тревожит. Ветра не было, а он шевелится, причём только в одном месте.

Стегнув лошадей по крупам, я направил лошадей дальше по дороге, а проехав километра три, сам свернул к речке и найдя удобное место, не снимая подпруги, только ослабив ремни, оставил лошадей пастись. Убедившись, что с ними в порядке я побежал вдоль камыша вверх по речке. Смелый продолжал спать в повозке, укатал его сегодняшний день, лошади находились хоть и у речки, но травы там хватало, тем более сочной. Так что на пару часов можно оставить их без пригляда. Поводья я привязал к ветке кустарника. Должна удержать.

Я был полностью уверен, что это, скорее всего беглецы из какого-нибудь лагеря для военнопленных, ну или какой батрак что ходит и за еду работает в деревнях, но действительность оказалось несколько иной, там было четверо парней в советских лётных комбинезонах. Трое лежали на придавленных телами камышах и хрипло дышали, четвёртый выглядел бодрее, но был бледен, а правка нога в лубке показывала, что у него или серьёзное растяжении или что вероятнее перелом.

Пять минут я терпеливо ждал, пока экипаж сбитого бомбардировщика, а это явно экипаж, вымолвит хоть слово, но они видимо уже успели наговориться и сейчас просто молча отдыхали, поэтому пришлось самому выйти к ним.

— Дальняя бомбардировочная? — спросил я, появляясь прямо рядом с ними. Те вздрогнули, но от решительных действий отказались, на это намекал 'Вальтер' увенчанный глушителем, что я держал в правой руке.

— Из дальней, — кивнул один из летунов, под расстёгнутым воротом комбинезона которого, я приметил командирскую гимнастёрку с тремя кубарями. Все лётчики с настороженным интересом разглядывали меня.

— Не балуй, — указал я стволом на одного, что стараясь делать это незаметнее, потянулся к кобуре.

— Кто вы такой? — спросил лейтенант.

— Так, путешественник. Кстати, с одним экипажем из дальней бомбардировочной я уже встречался. Экипаж капитана Колясьева. Помог ему угнать у немцев 'Юнкерс' и отправил домой. Под Берлином это было.

По мере мои слов глаза всех четверых лётчиков расширялись и расширялись, пока они буквально не вылупились на меня.

— Ты Леший! — ахнул старлей.

— Он самый, — слегка склонив голову, подтвердил я, после чего присел на корточки и спросил. — Судя по вашей реакции, парни добрались до своих. Так?

— Добрались, — кивнул лейтенант, и рассказал.

Оказалось, так добрались, что сели на собственном аэродроме и попали в руки отцов командиров и пока особисты и не приняли их на руки, информация разошлась. Не знаю почему, но спустя неделю, во всех газетах появилось сообщение о том, что один из бойцов осназа НКВД пробрался в самое сердце Германии и уничтожил одного из лидеров нацистов. Мой позывной был озвучен, ладно хоть фото не выложили, где я позирую рядом с убитым адмиралом, а вот где он просто лежит, выпустить в газетах не постеснялись. О том, как мы угнали самолёт, тоже было указано во всех подробностях всех газет, даже в заграничных вышли заметки об этом. Хотя в Швейцарии, например я такой информации не нашёл.

Сами парни были из другого полка, но о знаменитом на весь Союз капитане, кстати, теперь майоре, слышали все, да и встречаться приходилось. О себе экипаж майора Верещагина особо ничего интересного не рассказал, летели в Польшу, бомбили железнодорожный узел, на обратном пути их подловила пара охотников, пришлось прыгать с парашютом. Штурман-бомбардир пострадал, нога распухла, собрать удалось только пятерых, ветер сильный, разбросало, и вот они уже три дня на голодном пайке пробирались в лес где стоял мой отряд. Надеялись найти там партизан. Питались луковицами камышей, и то что находили в полях, пока хватало. Кстати, их всё же оказалось не четверо, а пятеро, борт-стрелок ушёл дальше, разведывать путь и вернулся к концу нашего разговора, когда я разматывал тряпки, намотанные на ногу второго лейтенанта. Командира экипажа тут не было, только зам, тот самый старлей с фамилией... Иванов.

— Не перелом, просто вывих, хоть и запущенный, — мелком обернувшись и осмотрев подошедшего пятого летуна, ответил я на вопрос однофамильца. — Держите его, сейчас вправлять буду.

— А сможешь? — уточнил Иванов.

— В этом я профи, не только вывихиваю, но и вправляю.

В рот штурману сунули палочку, чтобы он эмаль зубов не покрошил, и я резко дёрнул-потянул за ногу. С легким хрустом сустав встал на место. Лейтенант дёрнулся как от удара тока и замычал, но товарищи его крепко держали.

— Ну вот и всё, пару дней старайся не наступать, — инструктировал я его, бинтуя ногу теми же тряпками, которые ранее были нательной рубахой. — Потом неделю с тросточкой походишь, а там уже заживёт.

— Быстро ты, — утерев пот со лба, выдохнул однофамилец.

— Да это ничего. Вот что, я тут подумал и решил отправить вас в свой отряд, пересидите там в себя придете, а чуть позже способом Колясьева я вас к нашим отправлю. Подходит?

— Подходит, — кивнул уловленный старлей. — Мы и сами просить хотели...

— Тогда ждите тут, — прервав его, скомандовал я, — я за повозкой сбегаю... Блин, доберусь я до Луцка или нет?

Добравшись до повозки, та была на месте, никто не угнал, я поправил подпругу, подтянул все ремни и, выведя повозку на дорогу, поехал обратным маршрутом. До темноты осталось полтора часа, поэтому уложив летунов в повозку, и прикрыв их сеном, поехал к месту утопления полицаев. Там мы погрузили всё оружие, форму и припасы, даже копчёный окорок был, в повозку, поужинали, особенно летуны голодны были и напарились к лесу.

Добрались благополучно, хоть и встретили пару телег да конного полицая, но он мной не заинтересовался, куда-то спешил. Повернув на заросшую давно неезженую дорогу, ту самую, куда я вытащил избитого милиционера и передал его на руки военным, и покатил дальше. Тут была возможность срезать угол и сблизиться с лагерем, хотя конечно всё равно потом километров десять придётся идти пешком. Повозка не пройдёт.

Чуть позже, когда уже почти совсем стемнело, я свернул на узкую начавшую зарастать дорогу, и мы дальше двинули по ней. Двое парней шли впереди и срубали трофейным топориком, изъятым у полицаев, деревца, что выросли на дороге. Подсвечивали они выданным им мной фонариком. У меня их было два, один в мешке, другой изъял у старшего полицая, того борова. Но как бы то ни было уже ночью мы вышли на небольшую поляну и начали разбивать лагерь. Пока один летун возился с лошадьми, он был деревенский и работал уверенно, ему нужно было их обиходить и напоить, я побежал в основной лагерь. Нужно предупредить Середу о пополнении, привести старшину, чтобы он утром увёл их в лагерь, и можно выспаться, а завтра я, наконец, отправлюсь в Луцк. В который уже раз.

Когда к десяти часам утра впереди появились окраины города, я даже вздохнул спокойнее. Вот стояла у меня занозой уверенность, что снова сегодня не доберусь до него, а нет, доехал. Вон лошади бодро перебирают копытами, я их недавно в речки напоил, трясётся, погромыхивая бортами повозка, и приближается въезд, где находился блокпост, сложенный из мешков. Это уже нововведение, в прошлый мой приезд этого не было. Три недели всего прошло с момента моего прошлого появления, а уже изменения есть.

На везде меня осмотрели, проверили документы, поворошили сено, отчего один полицай обзавёлся укусом на одном из пальцев, молодец Смелый, и проехал в город. На первом же повороте я свернул на узкую улочку и направился в сторону торга. По главным ехать не хотелось уж лучше так, подворотнями. Это и стало той каплей, которая преломила моё мнение, и я поверил в судьбу. На одной из улочек мне встретился Станислав Яцко, тот самый пулеметчик, что на третий день войны залёг у дороги и в течение сорока минут расстреливал из пулемёта длинную колонну беженцев. Стариков, детей, женщин. По примерным данным в том открытом поле, где невозможно было спрятаться от губительного убийственного огня, погибло от пятисот, до восьмисот человек. Из них больше сотни были дети.

О нём я слышал, ещё работая в управлении, но полные данные и особенно фото получил от Стецько в Швейцарии и сразу его опознал, с ходу. Меня даже не смутила немецкая униформа, что была на нём. Он это.

Тогда он на телеге привёз к дороге старый пулемёт 'Максим' что его отец, бывший унтер Российской армии привёз домой, когда государства начало разваливаться и, установив на небольшом пригорке, со своим младшим братом, ставшим вторым номером, открыл огонь. По закону подлости, сам пулемёт ни заклинил, ни старые брезентовые ленты не подвели, ни осечек, работал как часы, выпустив одна за другой одиннадцать лент. Судьба. Сам Яцко ещё коптит небо, а вот его брат уже поплатился, погиб буквально на третий день после той бойни. В небе тогда шёл бой, наши истребители дрались с немцами и эти уроды наблюдали за ним. А ведь когда идёт бой пули и снаряды не только в небо летят, но и в землю. Судя по тому, что его младшего брата разорвало пополам, попал в него снаряд пушки 'мессера. Судьба, месть с неба. Это мне тоже Стецько поведал.

'Есть Бог на свете. Не зря меня на дороге столько мурыжили, всё для того чтобы этого ублюдка встретить. Ох как же я рад', — подумал я, мельком осматривая улицу, есть ли ещё тут кто из этой своры, к сожалению он был один, шёл мне на встречу и беря из газетного кулька спелые вишни плевал себе под ноги косточки.

Натянув поводья и спрыгнув со скамейки возницы, я приласкал левого коня и, поглядывая на Яцко, замурлыкал себе под нос весёлую бесхитростную мелодию напоминающую: Сейчас прольётся чья-то кровь, сейчас-сейчас, се-ейча-а-ас.