Пёс имперского значения

Бабах!!! Глыба смачно припечатала баул к полу, разлетевшись на множество мелких осколков. Барон фон Такс печально охнул, снял фуражку, и перекрестился на православный манер, предварительно сверившись с записной книжкой.

— Ты чего творишь, гадина? — потрясённый разыгравшейся трагедией Изя сразу позабыл о всякой боли в причинном месте, подскочил к сержанту и, не обращая внимания на попытки штыковых атак, отобрал винтовку. Потом, обломив сгоряча приклад, согнул её, обернув полтора раза вокруг шеи виновника. — Это был МОЙ коньяк!

— А мой мундир?

Да, уровень стрелковой подготовки в Красной Армии был всё ещё не на должном уровне, потому что первый стрелок так и не успел дослать патрон, когда Лаврентий засадил ему по уху.

От удара патрульный отлетел на несколько метров, опрокинув по пути пару столиков. Раздосадованные любители пива, потерявшие вместе с кружками и смысл жизни, успели пнуть несколько раз пролетающее мимо них тело. За что немедленно поплатились. К этому времени поднялся лейтенант, плохо соображающий после удара затылком об пол. Но то, что какие-то гражданские обижают его подчинённого, он определил быстро. И с радостным воплем бросился в рукопашную, что получилось на диво замечательно, профессионально, и соразмерно. Не иначе проходил стажировку у деникинских пластунов, сам то по возрасту не мог застать ни мировую, ни гражданскую.

Я за шиворот вытащил из общей свалки увлёкшегося Израила.

— Изя, сваливаем, пока возможность есть. Видишь, всем не до нас.

— Да погоди, к ним подкрепление пришло, — Раевский пытался вырваться из моих рук и броситься обратно.

— К кому подкрепление?

— Ко всем, они все против нас…

— Сейчас сам тебя прибью. Уходим. Лаврентий, ты где?

— На месте, — из-за колонны появился раскрасневшийся в азарте Берия, пытаясь на ходу приладить на место полуоторванный рукав. — А барона куда подевали?

— Тут он, Изя кивнул в сторону буфетной стойки. — Мародёрствует потихоньку.

— Это добыча, — возмутился фон Такс. — Боевые трофеи.

— Брось, Людвиг, — посоветовал Лаврентий Павлович хозяйственному баварцу. — На вокзалах не бывает хорошего коньяку — намешают всякой дряни.

— Так я его и не беру.

— А что, пиво?

— Зачем? Чай не немец какой, — ухмыльнулся барон. — Только водку.

О Господи! Дай мне силы не свихнуться!

— Все готовы? Включаю щит.

Глава 10

Крылья сложили палатки —

Их кончен полёт….

Юрий Визбор.

Прохладное лето 34-го. Чехословакия. Полевой аэродром близ Прешова.

Фердинанд Бомжик осознанно и справедливо называл себя неудачником, и допускал, что и сослуживцы придерживаются аналогичного мнения. В сорок с лишним лет, и всё ещё сетник. Оставалось надеяться, что предстоящее задание принесёт погоны и жалованье майора, а то перед пани Бомжиковой стыдно за своё не слишком высокое звание.

Хотя чего стыдиться? Ведь именно ранняя женитьба и положила начало затянувшейся полосе неудач пана Фердинанда. Да, сначала она, потом война и русский плен… Небольшим светлым пятном было только обучение в лётной школе, но и оно быстро прошло, а вчерашние однокашники уже и до плуковников дослужились. А самый главный школьный зоил, Файфр, так вообще полный подмаршалёк.

Но сегодня всё изменится! Сегодня получено задание, успешное выполнение которого решит судьбу мира, и его, сетника Бомжика. Командир полка, правда, не вдавался в подробности, ссылаясь на особую секретность, и полётные карты обещал выдать прямо на стоянках, но по напряжённой суете можно было предположить что-то грандиозное.

Жаль только, что из тех же соображений сохранения тайны, грозные бипланы А-200, способные нести до двухсот килограммов бомбовой нагрузки, пришлось заменить на допотопные румынские этажерки совсем не героического вида. И в названии, ИАР-27, слышится что-то ишачье… Ладно, ерунда, зато из открытой двухместной кабины открывается чудесный вид, воздух свежее, и бомбы выбрасывать сподручнее, не надеясь на капризную внешнюю подвеску.

Об этом и многом другом умудрённый годами и опытом авиатор рассуждал про себя, неспешно нажимая на педали старенького, но надёжного велосипеда, по дороге от летнего лагеря к аэродрому…. Сзади звякнул звонок, и с Фердинандом поравнялся надпоручик Ягр, также предпочитающий спортивный способ передвижения.

— Доброе утро, пан сетник, — первым поздоровался он.

— И Вам того же, пан надпоручик. Сегодня тоже вылетаете?

— Да, следом за вашей эскадрильей. Так что ещё успею попить кофе с кнедликами. А Вы предпочитаете с рогаликами?

Бомжик предпочёл не замечать слишком прозрачный намёк на некоторые обстоятельства его супружеской жизни, хотя мысленно произнёс все две с половиной тысячи бранных слов, выученных в русском плену.

— Спасибо, пан Яромир, я предпочитаю пиво.

— Это Вы зря, пан Фердинанд, нехорошая примета.

— Я в них не верю.

— А никто не верит. Вот только задницей чую — сегодняшний день мы ещё не раз вспомним недобрым словом. Если останется кому вспоминать.

Аэродром встретил офицеров унылостью, запустением, и безлюдностью. Лишь у нескольких машин копошились чумазые техники с ключами, линейками, и толстыми тетрадками, в которые они что-то тщательно записывали. Один из техников, видимо самый старший, отдал команду, и от самолёта начали отваливаться запчасти. Ну, не совсем отваливаться, их тут же подхватывали заботливые руки и, после тщательного обмера деревянным штангелем и портновским сантиметром, укладывали рядышком на брезент.

— Что они делают, пан Фердинанд? — надпоручик остановил велосипед, растеряно сжимая руль.

— Не знаю, пан Яромир. Только это моя машина, на которой через два часа я должен был вылететь, — ответил Фердинанд, бросая своего двухколёсного коня в траву и подбегая к главному, носатого вида брюнету, звание которого не удалось разглядеть под комбинезоном. — Сетник Бомжик, честь имею! Вы что творите, господа?

— Штебный шикователь Куц! — отрапортовал техник, козыряя левой рукой с зажатой в ней пулемётной лентой. — Производим инвентаризацию и ревизию. Да Вы таки не волнуйтесь, пан офицер, мы очень быстро всё сделаем. Не успеете оглянуться, как две недели пролетят.

— Сколько?

— Мало? Понимаю ваше желание отдохнуть от этих утомительных полётов. Но и нас нужно понять… Вы улавливаете суть моих намёков? О нет, не переживайте, наши расценки вас приятно удивят.

— Какие к дьяволу расценки? Мне скоро вылетать.

— Но я такие вопросы не решаю, господин сетник, — пожал плечами штебный шикователь. — Это к начальству.

Фердинанд Бомжик плюнул технику под ноги и решительно направился в сторону штабной палатки, виднеющейся на опушке леса. Но на половине пути был оставонлен пожилым бородатым свободником, пилотку которого почему-то заменяла чёрная шляпа с широкими полями, а поверх гимнастёрки надета расстёгнутая овчинная безрукавка.

— Вы куда так торопитесь, господин военный? Лучше присядьте и послушайте, что Вам скажет старый дядя Яша.

— Пошёл к чёрту! — огрызнулся лётчик, пытаясь просочиться мимо бородача.

— Ай, как нехорошо грубить старшим!

— Так я и есть старший по званию.

— Да? Ой вэй! Простите, пан военный, я совсем ещё не разбираюсь в этих нашивках и звёздочках — мне только вчера подарили звание и должность на день рождения. Как Вы считаете, это достаточно дорогой подарок? Не отвечайте, не надо. Лучше купите карты. Вы же воздухоплаватель?

— Лётчик, — поправил пан Бомжик. — А что за карты?

— Обыкновенные, полётные. Есть секретные, но они на тридцать процентов дороже. Только учтите — кроны не беру. В советских рублях и при крупном опте — хорошая скидка.

Сетник плюнул на сапоги и этому вымогателю, продолжив свой путь к штабу. Но внутрь его пустили не сразу. Часовой у входа сначала заставил сдать все личные вещи под расписку, а потом сверкнул золотым зубом и предложил сыграть в беспроигрышную лотерею. Начинать день ссорой с младшим по званию не хотелось, и пан Бомжик, пересилив себя, купил один билет в долг. Выигрышем стал его собственный кошелёк, но уже пустой. Деньги, как было объявлено, вернут сразу же после ревизии. Не позднее трёх месяцев.

Командир полка, плуковник Штоцберг, из судетских немцев, хмуро кивнул, приветствуя вошедшего офицера, и продолжил прерванную было игру в русскую рулетку. А за командирским столом сидел толстый лысый тип в полувоенной форме, и выговаривал строгим голосом:

— Зря Вы так оружием балуетесь, господин плуковник. А если таки выстрелит? Вы будете иметь маленькую дырку в голове, а кому потом писать отчёт об израсходованном патроне? А если ещё и казённую палатку мозгами забрызгаете? Нет уж! Сначала, как положено, отчитайтесь, сдайте гильзу, почистите револьвер, подпишите бумаги здесь…, здесь…, и ещё вот здесь…. А потом стреляйтесь на доброе здоровье.

Штоцберг отшвырнул оружие, молча достал из кармана портсигар, и вышел вон. Сетник поспешил вслед за командиром.

— Кто это был, пан Иоганн? — спросил Фердинанд, когда они отошли на порядочное расстояние и закурили.

— Не знаю…. Их тут на полк человек двести набежало. А у этого, самого главного, бумага с подписями президента, министра, и самого полного сброймистра. А в бумаге приказ произвести полную ревизию и инвентаризацию, — в рассказ органично вплетались специфические русские слова, что придавало беседе суровый военный колорит.

— А что они хотят?

— Всё проверить, сосчитать, описать, измерить…. Кстати, на Ваших подштанниках стоит клеймо полка?

— Так не бывает, пан плуковник. Вы рассказываете об их служебных обязанностях, но кроме них есть ещё и обычные человеческие желания.

Штоцберг задумался. В его прямолинейные немецкие мозги такая мысль не приходила.

— А может им денег дать? — предложил Бомжик.

— У нас их нет.

— А натурой?

— Что? — ужаснулся плуковник.

— В смысле — подарить им что-нибудь, — поправился пан Фердинанд.

— Я взятки давать не могу.

— Могу посодействовать в переговорах.

— А возьмут?

— Вы видели их рожи? Обязательно возьмут.

Командир полка устало опустился на траву и закурил ещё одну сигарету. И глотая дым наблюдал, как сетник подошёл к штабной палатке и, после недолгого препирательства с часовым, скрылся в ней.

Отсутствовал пан Бомжик недолго, часа полтора или два. За это время Штоцберг успел ополовинить содержимое своего портсигара, прислушиваясь к невнятным звукам, доносившимся до него. Слов было не разобрать, но по интонациям можно догадаться о промежуточных результатах переговоров. Поначалу голос главного ревизора показался недовольным, но потом, после звона посуды, передавшего последний привет от оставшегося в сейфе абсента, тон сменился и стал приветливо-деловитым.

Утомлённый долгим ожиданием и летним солнцем, плуковник даже сладко задремал. Нежный тёплый ветерок, пробирающийся вдоль опушки, приносил запахи масла, бензина, и летнего сортира, отчего кузнечики, облюбовавшие командирский нос в качестве трамплина, неоднократно падали в обморок. Но напряжённые нервы расслабились, переложив всю ответственность на умудрённого жизнью сетника, и ничто не могло нарушить покойный сон командира полка. Разве только пан Фердинанд, который на четвереньках выполз из палатки, поднялся покачиваясь, и по замысловатой траектории отправился докладывать об успешном выполнении миссии. Но подлый муравейник выскочил из травы неожиданно, да так неудачно, что пан Бомжик, споткнувшись, упал на Штоцберга, изобразив двусмысленную позу.

— Ах, пани Мартина, вы такая шалунья! — пробормотал плуковник сквозь сон и открыл глаза. — Сетник, что вы себе позволяете?

— Прошу прощения, — извинился Фердинанд. — У меня и в мыслях ничего не было. Но позвольте, пан командир, какая Мартина? Разве вашу жену зовут не Франтишкой?

— Причём тут моя? Я про вашу…, Впрочем, это к делу не относится. Удалось договориться?

— Так точно, вылет сегодня в девять часов вечера.

— Фу, не надо икать в мою сторону…. А ревизия?

— Уже закончена, сейчас начнут собирать самолёты обратно.

— Вы молодец, пан сетник. И дорого нам обошлось всё это?

— Нам нет…. А вот военному министерству будет выставлен счёт за аренду аэродрома, техники, прочего имущества…. Вот только заправку придётся производить за наличные.

— Не понял, поясните, что за счёт?

— Ну как же? Вы же сами подписали документы о передаче полка в собственность господина Циммермана.

— Когда?

— Недавно. Когда ещё застрелиться хотели.

— Ой вэй! — Штоцберг схватился за голову. — Я и сейчас хочу! Вы не одолжите пистолет, пан Фердинанд? Один патрон я оплачу.

— Да не стоит так переживать и убиваться, пан плуковник. Господин Циммерман клятвенно заверил, что в его полку жалованье будет увеличено минимум в два раза. И звания тоже.

— И звания в два раза?

— Нет, дадут очередные. А мне — через одно, сразу подплуковника.

— Пожалуй, я подожду стреляться, — пан Иоганн задумчиво почесал длинный нос, спугнув последнего кузнечика. — Жизнь-то налаживается! За это нужно непременно выпить.

— А вылет? — уточнил пан Бомжик, стараясь удержать равновесие.

— Боитесь, что в воздухе остановит полиция?

— Нет, но….

— Возражения не принимаются. Я тоже полечу!

Знамя полка гордо и смело развевалось на правом фланге, как ему и положено. Да, положено развеваться, и это уже проблемы знаменосцев — обеспечить процесс развевания. Стройности шеренг могла позавидовать любая гвардия, если бы не сетник Бомжик, регулярно выпадающий из стоя несмотря на все старания сослуживцев его удержать. Впрочем, пана Фердинанда быстро затолкали куда-то назад, и больше не обращали внимания на подобные мелочи.

Слух о грядущем повышении жалования успел уже облететь всех, вызвав небывалый энтузиазм, и господина Циммермана, появившегося на наспех сколоченной трибуне рядом с плуковником, встретили радостными криками и бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Новый владелец полка расчувствованно поклонился, едва не сверзившись через невысокое ограждение, и поднял руку, требуя тишины.

— Здравствуйте, дорогие мои мальчики и девочки! — начал свою речь Циммерман. — Братья и сёстры!

— Простите, — шёпотом подсказал Штоцберг, — но в полку нет женщин.