Окно в Полночь

С мыслями собраться не получалось. Категорически. Я соскоблила со стекла наледь и рассеянно уставилась в окно. Троллейбус полз медленно и печально. От нечего делать я взялась читать вывески. "Пиво", "Аптека", "Деньги и быстро!", "Цветы", "Аптека", "Белье для дам", "Пиво", "Аптека", "Цветы", "Суши", "Деньги в долг", "Секс-шоп", "Вино на розлив"... Я невольно хихикнула. Аналогии напрашивались сами собой. Взял пива и зашел в аптеку, потом занял денег, купил цветы и белье для дам, а с утра — опять в аптеку, за пивом, за суши, за деньгами — и опять в аптеку, в секс-шоп и за вином для разнообразия... Смех смехом, а вывески — это отражение общественных потребностей и спроса. И как же скучно и уныло мы живем...

Лишенный эмоций голос наконец объявил мою остановку. Я натянула на лицо шарф, поправила шапку и храбро отправилась в следующий забег — до Алькиного дома топать переулками минут десять. Если неспешно. Сунув руки в карманы шубы, я торопливо засеменила по обледенелой тропинке. А еще надо шоколадку добыть. У племянниц аллергия на шоколад, а Алька постоянно пыталась худеть, и поэтому к чаю у нее всегда только собственно чай.

Не дойдя до пункта назначения, я завернула за угол. Помнится, здесь был киоск... И есть. И, зараза, конкурентом занят... Мужик в серой куртке, согнувшись, пытался заглянуть в узкое окошко и громко спорил с продавщицей. Я подошла ближе.

— А можно мне вместо импотенции... ну, хоть туберкулез?

— Нет, осталась только импотенция! — сердилась продавщица. — Могу еще рак яичников или простатит поискать! Брать будете?

Я неприлично выпучила глаза. Чего?..

— Нет, вы поищите-поищите! — на повышенных тонах требовал мужик. — Не может быть, чтобы все разобрали! Не возьму импотенцию!

Продавщица что-то злобно прогнусавила в ответ. Мужик выпрямился, обвел отчаянным взглядом проулок, заприметил меня и обрадовался, как родной:

— Девушка, а вы курите?

— Нет, а что?

— Может, у вас бесплодие или рак молочной железы найдется... Ну, или там старение... Я бы на импотенцию махнулся... Не дадим друг другу, так сказать...

Сообразив, о чем речь, я иронично хмыкнула:

— А курить бросить не проще?

Мужик, обиженный в лучших чувствах, выругался, махнул рукой и поплелся прочь. Я подошла к киоску.

— Вам чего? — сварливо буркнула продавщица.

Я заулыбалась:

— Антидепрессант для повышения настроения и поправки фигуры.

— Пиво, что ль? Придумала, на холоде пить! Водку бери!

Я вздохнула. Да, мы очень уныло живем...

— Нет, спасибо. Мне шоколадки. Две. Любые, только без изюма.

А Муз — обойдется. Он сам себе где-то антидепрессант добывает.

Спрятав шоколадки в карман шубы, я устремилась в гости. Второй подъезд, восьмой этаж и — лифт, лучшее изобретение человечества.

Дверь Алька открыла сразу, едва я вышла из лифта, и замахала руками:

— Ну, наконец-то! Заходи быстрее! Замерзла поди? Уй, холодная!.. Руки мой, и на кухню, борщ как раз согрелся!

И быстро обняла меня, едва я сняла шубу. Улыбнулась и упорхнула на кухню. Я завозилась с обувью, краем уха прислушиваясь к ее щебетанию. Послезавтра самолет, а купальник до сих пор не куплен, Гена встал в позу и заявил, что больше пяти сумок не потащит, а она только детских шесть штук собрала, мелкая захандрила — как бы не к температуре...

Алька была старше меня на двадцать минут, но отличий в нас больше, чем сходства. Сестра ниже ростом и плотнее, с серо-голубыми глазами и русыми волосами (сейчас коротко подстриженными и ядерно-рыжими). Общее — разве что творческое начало: я книжки пишу, а Алька — профессиональный художник.

Обув тапки, я заглянула в гостиную и удивленно улыбнулась. Елка? Несмотря на отъезд и нелюбовь главы семейства к "сопливым праздникам"?

— Это все Варюша, — пояснила из кухни Алька. — Мы позавчера ходили на день рождения к ее подружке, а той родители поставили шикарную елку. И дома ребенок скандал устроил — хочу, и точка. А ты знаешь, как она скандалит. Проще сразу согласиться, пока соседи милицию и соцработников не вызвали, — и добавила радостно: — Знаешь, ей же учительница по музыке великое оперное будущее прочит! Варька уже похлеще Витаса верещит!

Я весело фыркнула, складывая подарки под елку. Это да, по сравнению с разгневанным ультразвуком племяшки Витас — так, мимо проходил... Жаль, не повидаемся... Варюшке, старшей, уже исполнилось шесть лет, младшим девчонкам-двойняшкам — три года. Гена в этом бабьем царстве мечтал о сыне, и сестра, едва младшим годик исполнился, морально засобиралась опять в декрет, но... Дернул же меня черт ляпнуть, что раз первой — одна девочка, а второй — две, то логично ждать следом трех девчонок. Алька задумалась и сначала решила с сыном погодить, а потом сказала, что детей с нее хватит. А Гена перестал скрывать свою ко мне неприязнь. Впрочем, он и раньше не таился...

— Вась, борщ остывает!

— Сейчас, руки помою!

Я проверила, все ли подарки подписаны, и поспешила в ванную. Боже, как тут хорошо, и никаких птеродактилей... Я показала язык своему отражению, выключила воду и...

— Вась, это... что?

Алька стояла позади и с ужасом смотрела на мое отражение.

— На щеке... — добавила она сипло и ткнула пальцем в зеркало. — На щеке... Это что?..

И я не выдержала. Тихо хлюпнула носом. Так всегда: держишься, крепишься, но стоит кому-то пожалеть, посочувствовать и проникнуться... Я повернулась, обняла ее и расплакалась. Алька погладила меня по спине и залепетала сакраментальное "все будет хорошо". И поверить бы, да не верилось. Потому что она видела, а значит, мне не кажется. Все происходит на самом деле. И, послушно вытирая лицо подсунутым полотенцем, я поймала себя на странной и страшной мысли: уж лучше бы спятила... Лучше спятить, чем принимать такую реальность. И честно озвучила выводы.

— Ерунду не говори! — резко перебила сестра. — Ничего это не лучше! Ты у деда нашего двоюродного в больнице была? Нет? Так побывай! Сразу сходить с ума передумаешь! И вообще... борщ стынет.

Говорят, Иннокентия Матвеевича увезли в состоянии острого психоза сразу после смерти бабушки, и Алька с мамой к деду ездили почти каждый месяц. А я так и не собралась ни разу. Вернее, однажды собралась, приехала — познакомиться для начала, потопталась на крыльце и решила, что мне туда рано. Вероятно, мой внутренний голос был прав.

Я умылась и поплелась за сестрой на кухню. Села за стол и придвинула тарелку с борщом. Пахло изумительно, но...

— Валерьянки?

— Тошнит от нее уже...

— Коньяка?

— Аль, я ж не пью!

— А я, пожалуй, выпью...

Уныло размешивая в борще сметану, я поведала сестре о своих злоключениях. Алька выпила рюмку за Муза, вторую — за самопишущуюся книгу, третью — за птеродактиля, а на рассказе о саламандре в сомнении посмотрела на бутылку и отодвинула ее в сторону.

— Почему ты молчала?

— Так... у вас же отпуск, Таиланд... — оправдывалась я. — А у меня... так...

— Балда интеллигентная! "Зачем я буду вас грузить своими мелочами, да я лучше свихнусь по-тихому!", — передразнила мои заикания сестра. — Я тебе кто, чужой человек?

Я не нашлась, что сказать. Опустила глаза, вздохнула и снова хлюпнула носом.

— А ну, ешь! — с угрозой добавила Алька. — Из-за стола не выпущу!..

Я послушно взялась за остывший суп. Сестра встала, походила по кухне и остановилась у окна. Задумчиво повозила пальцем по стеклу, обводя морозные узоры, похмурилась и вздохнула:

— Не вовремя мы уезжаем... Чувствовала, да не послушалась... — и повернулась ко мне, добавив: — Родителям — ни слова. Вообще у них не появляйся — мама тебя сразу же раскусит. Мне пиши каждый день. Две недели пролетит быстро... Вернусь, и мы что-нибудь придумаем. Слышишь, Вась? Обязательно придумаем!

Я нервно хмыкнула. Да-да, и Валика для компании позовем... Они думать будут, а я... А что я? Я вообще-то из нас троих — фантаст, это мне полагается "что-нибудь" придумывать.

— Аль, не грей голову, — я встала и пошла к раковине — мыть тарелку. — Уезжай и отдыхай, вы сто лет нигде не были. Да и не до меня будет, когда девчонки море увидят. А я справлюсь.

— Каждый раз, когда ты так говоришь, случается очередная ерунда.

Я легкомысленно пожала плечами:

— Да, я блондинка, а у тебя какие оправдания?

— Посуду в гостях не моют — денег не будет, — улыбнулась в ответ сестра. — Тарелку поставь. И пойдем, покажу свою новую работу. Да и старые заодно. Ты когда у нас в гостях в последний раз была?

Летом. Позапрошлым. Да, мне стыдно. Но я же не виновата, что ее муж — занудливый пиз... придурок, который меня с первой встречи люто ненавидит? Ревнует. Или просто сволочь по характеру. Или все вместе плюс что-нибудь еще. Он постоянно цеплялся ко мне по мелочам и доводил до белого каления. Я долго молчала и терпела ради сестры, а Гена это понимал и пользовался. Пока у меня не лопнуло терпение.

Я прошла за Алькой по коридору, поджав губы. Неприятно вспоминать, но... В тот день я как раз пришла отпраздновать наш общий с сестрой день рождения и, пока сервировала стол, узнала о себе много интересного и унизительного. Сначала промолчала, а потом отловила Гену на балконе. Сказала, что он козел, скотина и много чего матерного. И добавила, что если он, падла, еще раз откроет рот, я забуду об образовании, воспитании и чувстве самосохранения. И прокляну. У меня же бабушка — ненормальная ведьма, а я от нее все унаследовала, от хаты до съехавшей крыши. Гена сбледнул и заткнулся. А я с тех пор в гости не приходила. Встречалась с Алькой и племяшками в кафе, магазинах, парках... Не хочу, чтобы ей пришлось выбирать между мной и мужем. Врагу такого не пожелаешь. Да и я не уверена в ее выборе.

Алька, конечно, обо всем прознала. Извинялась долго и оправдывала Гену "таким чувством юмора". Я смолчала в ответ, а про себя подумала, что долго он с "таким чувством юмора" не проживет. И найдут его однажды в пригородном леске. В десяти пакетах. И я буду совершенно ни при чем.

— Вот! — отвлек от воспоминаний голос сестры. — Смотри! Хорош?

Я моргнула и прошла за ней на лоджию. Летом Алька рисовала красками, а по зиме — только карандашом. Одно с Геной хорошо — сестру мою любил до одури, любой каприз выполнял. И с девчонками возился по вечерам, пока она работала. И лоджию отремонтировал и утеплил так, что и в минус сорок здесь тепло и уютно. И света хватает.

— Он мне приснился неделю назад, и снится до сих пор. И я не выдержала — зарисовала, — гордо вещала Алька. — Гена сказал, что это лучшая моя работа, что парень — как живой!

Мне поплохело. Среди картин, развешанных по стенам, на этюднике — единственный карандашный набросок. Мой, чтоб его за ногу, герой. Нос прямой, глаза гордые и раскосые с проницательным прищуром, брови вразлет. Коса в семи узлах через плечо, старый плащ и — тень по правой стороне лица. И чьи-то костлявые лапы над плечами.

— Нравится? — подпрыгивала рядом Алька.

— А глаза потом фиалковыми сделаешь?.. — ответила невпопад. — Светящимися в темноте, да?

— Ну... да, — он посмотрела на меня внимательно. — А ты откуда знаешь?

Я невесело улыбнулась:

— Это мой герой, Аль.

И почему это не удивляет?..

— В смысле? — не поняла сестра. — Герой твоего романа? — и тоже заулыбалась: — Так понравился?

— Да, Аль, романа! — я подошла ближе. Нервно задрожали руки, и я спрятала вспотевшие ладони в карманы лыжного комбинезона. — Только не того, о котором ты говоришь! Он — из моей книги, один в один! И я тоже после сна начала о нем писать! Неделю назад, Аль! Ровно в прошлое воскресенье приснился! А в понедельник я села писать! И понеслось!

Сестра прикрыла глаза, посопела и бранно высказалась. Посмотрела на меня искоса, извинилась и добавила, матерным и общеизвестным. Я молча кивнула, соглашаясь. Слов не было. Даже нецензурных. Все этим портретом сказано. Один сон на двоих — яркий, живой и такой заразительный, что мы обе не удержались.

— Неслучайно все это... — констатировала Алька. Посмотрела на меня исподлобья, покусала нижнюю губу, вздохнула и выпалила: — Вась, а дай я символы с твоей щеки перерисую, а? Для завершения картины!

Я фыркнула, кивнула и пошла в коридор к большому зеркалу. Творческая личность — это... творческая личность. Она всегда будет мыслить иначе, чем простые смертные.

— Так, если у тебя слева, то у него — справа... — сестра, глядя на мое отражение, быстро чертила в блокноте.

А, ну да, тонкости зеркального отражения... Я призадумалась. К нам он явился с тенью за спиной и на лице — справа. Значит ли это, что я пишу... прошлое? На портрете-то и во сне тень уже была — и как раз закрывала собой узоры инициации. Значит, он достиг своего и добыл вожделенную тень. А я-то в каждом сне переживаю за него, как за себя... И хватит его "убивать", все равно он мне не по зубам.

Я хмыкнула. Белый-белый, совсем горячий... Однако вопрос. Если он всего достиг, то что хочет рассказать? Зачем доводит меня до полуночных "обмороков"? Если следовать сюжету, то получается конкретный экшен с единственным вопросом — быть или не быть? Но зачем?.. Зачем он переливает из пустого в порожнее, зачем повторяет страшный пройденный путь, зачем рассказывает о нем и показывает?.. И поймала себя на странной мысли: я думаю о нем... как о живом человеке. Который реально существует "где-то там" и зачем-то очень хочет достучаться до нас здесь...

От размышлений отвлек звонок. Алька отложила блокнот и достала из кармана халата сотовый:

— Алё? Как, уже едете? — удивилась откровенно. — Зная твою маму, я думала, вы ночевать останетесь... Ах, она болеет? — сестра злобно сощурилась. — Ах, с температурой? Ну, с-с-с... с-с-спасибо ей, если девочки заразятся! Очень вовремя! Лазарета нам на пляже не хватает! Приедете — пойдешь за противовирусными! Затем! Чтобы не заболели! Через полчаса? Нет, еще не собралась! Что значит, "опять с Васькой пью"? Не с Васькой, а без нее! Так, ладно. Дома поговорим, — резюмировала зловеще.

Я тихо кашлянула:

— Аль, я поеду...

— Ва-а-ась!.. — предсказуемо заныла она. — Оставайся! Девочки расстроятся! Варюшка по тебе соскучилась, неделю уже нудит — "где Вася, когда Вася придет?.."

— Не дави на мою совесть, — предупредила я, обуваясь. — У нее свой собственный, отличный от мнения окружающих, график общения с коллективом. Аль, не будем усугублять. Лучше так...

...чем вообще никак... На людях-то Алька дирижировала семейством, но я давно поняла, кто пишет музыку.

— Вернетесь — соберемся у родителей и Старый новый год проводим, — улыбнулась ей ободряюще. — А Варюше я позвоню, скажу, что Снегурочка ей под елку подарок положила. Аль, вот только лицо такое делать не надо!

— Кстати, подарки! — вспомнила она. — Погоди, я сейчас!

Пока я одевалась, сестра пошуршала в гостиной и вернулась с пакетом.

— Положишь под елку и откроешь первого января, — предупредила, вручая пакет. Поцеловала меня в щеку и крепко обняла: — С наступающим, Вась! И... все будет хорошо.

— Конечно, — я улыбнулась в ответ. — Как говорит шеф, мы — хорошие люди, и поэтому с нами не может произойти ничего плохого. Особенно если мы никому не вредим.