Окно в Полночь

Пробило час ночи;

в этот мрачный час фантазия сбрасывает оковы рассудка,

и зловещие возможности приобретают несокрушимость фактов.

Томас Гарди, "Тэсс из рода Д'Эрбервиллей"

Пролог

Ночь чернеет впереди,

Свет гаси и приходи...

"Сплин"

...Под моими ногами стелилась пыль подземелий. По мрачным переходам, потерянный в пространстве и времени, я упрямо шел вперед — наугад, в неизвестность, стиснув зубы, преодолевая усталость. Шел, решительно отбрасывая ненужные мысли и обрывая робкие вопросы внутреннего голоса, шепчущего: "Куда? Зачем? Кто тебя там ждет и ждет ли?..". Усталость порой добавляла обреченное: "Заблудился...", но — нет. Я не мог заблудиться. И не умею теряться. Я всегда знаю, куда держу путь. И всегда знаю, куда выведет меня выбранная тропа судьбы. Я ни разу не ошибся. Я никогда не ошибаюсь. И знаю, что меня ждут.

Коридор, пыльный и угрюмый, казался бесконечным, как сама Полночь. Прародительница-тьма с каждым новым шагом отрезала дорогу назад, неохотно пропуская вперед. И после каждого поворота я останавливался и писал на пыльных стенах то, что чувствовал. Это мой дар — превращать чувства и эмоции в слова, а слова — в реальность. И они открывали для меня двери в другие миры, становились ступеньками новой лестницы, которую я сейчас строил — чтобы выйти туда, где меня ждали.

Да, наверняка ждали. Эта встреча была обговорена моими предками и предками ожидающей сотни лет назад — на случай, если. Пробиться к ней было невозможно трудно — неинициированный дар отказывался принимать мой зов и слышать меня, но... все же получилось. После многих бесплодных попыток — получилось. Я наконец ее увидел. И она услышала. А вскоре и увидит. И мы встретимся. Очень скоро встретимся, чтобы отдать долги и продлить древний договор.

По теплому полу прошуршал, поднимая пыль, сквозняк. Я остановился, жадно втянув носом воздух, и закашлялся. Проклятая пыль... Но сквозняк — это надежда: я уже близко. И дверь приоткрыта. Я улыбнулся. Прибавил шагу, сбросив с плеч оковы усталости. Прищурившись, отогнал в сторону тени Полуночи, заставив их вжаться в грубую кладку стен. И ты, моя путеводная нить, здесь, уже совсем рядом, так близко — только руку протяни, только не устань, только не споткнись о нелепую случайность... Ты волнуешься, тревожишься и хочешь писать — и я иду.

Вдали забрезжил свет. Я не ошибся. Явственнее потянуло ветром — зимним, свежим, морозно-сырым, разгоняющим затхлость подземелья. И именно туда я и направляюсь — туда, где живет одно из повторений меня. В снежный мир, полный неожиданностей, интересный и притягательный. Когда-то твоя предшественница помогла мне уцелеть в моем меняющемся мире. А теперь я хочу поведать тебе историю. И встретиться лицом к лицу. Чтобы помочь нам обоим. И тем, кто придет после нас.

Завернув за угол, я невольно зажмурился и отвернулся. Слепящий свет больно резанул по глазам. Предсказуемо, но так непривычно... Я не выношу яркого света — мир вечной Полночи балует своих детей только мерцанием звезд и лун. И лишь единожды робкий рассветный луч на мгновение озарил мой мир, и именно тогда я убедился в правильности выбора. Наша жизнь, наш путь — в наших руках, а выбор есть всегда. Наберись смелости и борись за него. И за себя. Брось вызов судьбе, и пусть она им подавится.

Отступив, я вновь спрятался за угол. Из глаз по щекам текла кровь. Невозможно привыкнуть к тому, о чем знаешь лишь понаслышке... Но придется. Когда она откликнется, когда придет на встречу — когда поймет и поверит?.. Да, ждать, терпеть и снова ждать. Верить через силу и снова терпеть. Вот к этому я привык давно. И — писать, рассказывать, объяснять. Это всегда спасало и примиряло с обстоятельствами.

Стерев кровь, я одной рукой оперся о стену, а второй написал на пыльной стене последнее:

И, летописцем наречен,

В свой омут памяти - до дна...

...И лишь в ладонях вещий сон

Трепещет. И полна луна.

Не открывая глаз, я вытянул руку и решительно шагнул вперед. Несколько нетвердых шагов — и пальцы скользнули по льду зеркала. И ты... здесь. Уже близко. Уже рядом. Я осторожно провел ладонью по скользкой поверхности, смахивая с нее густые хлопья пыли. И зеркало дрогнуло. Дрогнуло, потеплев и став трясинно-вязким. И знакомый образ вспыхнул перед внутренним взором: серебристый круг расплывается и отображает мою искаженную фигуру, закутанную в серый плащ.

Я вздохнул, собираясь с мыслями. Время уходить — время возвращаться... А дорогу осилит идущий. Жидкая пустота зеркала откликнулась эхом зовущего голоса, и где-то вдали часы пробили полночь. Я улыбнулся. Полночь... Полночь стирает грани межмирья, открывает окна и указывает на нужные двери. И старинный ржавый ключ с тихим скрипом поворачивается в замочной скважине.

Ключ... За моей спиной шевельнулись чужие крылья, плечей коснулись костлявые лапы. И всё как в прошлый раз. И мне пора.

— До встречи, — тихо сказал я самому себе. — Как встретились, так и разошлись, а как разойдемся — так и снова свидимся. Только дождись, пока я буду... не совсем собой. Время за нас.

На бледное лицо, отраженное в зеркале, наползла тень, в которой нереально, невозможно ярко вспыхнули жгучей сиренью раскосые глаза. Я небрежно сбросил с плеч плащ, и зеркало расплылось по стене. Костлявые лапы уперлись в стену, и раздался тихий щелчок отпираемого замка.

За спиной заворочались тени, и прощальным эхом вслед:

...И лишь в ладонях вещий сон

Трепещет. И полна луна...

Часть 1. Полуночница

Глава 1

По минутам осыпается

Ожидание невозможного,

Ранним утром просыпается

От движенья неосторожного...

"Уматурман"

Запах дешевого кофе навевал тоску. Зевая, я сонно жмурилась, грела руки о кружку и мечтала о чашке натурального, свежего кофе с корицей и мускатным орехом. И от одного лишь воспоминания о заветном стало еще тоскливее. Потому как кофе ассоциировался с теплым пледом и домом. Но никак не с работой. Я вздохнула. Понедельник — день тяжелый... Особенно с недосыпа.

— Вась!

— Вальк, отстань, я над кофе медитирую!

Валик, дизайнер, верстальщик, сисадмин и по совместительству мой давний друг, покосился на меня уныло и уткнулся в свой компьютер. Я же на свой старалась не смотреть. Успею еще. Целый день впереди, когда он уже наконец кончится... Часы на стене упрямо показывали пол-одиннадцатого утра. Слишком рано, чтобы просыпаться "сове" вроде меня...

Я натянула на плечи шарф и закрыла глаза. И проклятый сон, испортивший мне ночь, встал перед мысленным взором. Снова. Приснится же такое... Я словно наяву увидела бледное лицо незнакомого мужчины, накрываемое тенью. И ядовито-яркие аметистовые глаза, горящие недобрым огнем. Ужас... Увидишь — проснешься в холодном поту. Собственно, поэтому я и проснулась посреди ночи. Чтобы после проворочаться до утра и зверски не выспаться. Опять. Сколько раз я видела его прежде?.. Не знаю. С детства.

— Вась!..

— Отвяжись, симулянт недобитый, — проворчала я.

— Почему недобитый? — Валик с интересом выглянул из-за монитора.

— Потому что бить тебя надо. За то, что притворяешься, будто работы нет, и других от дел отвлекаешь! — отрезала я.

— Да брось, — хмыкнул он, — спать на работе — это не дело. Все равно ж не дадут.

Я вздохнула. Вот не было бы этого приснившегося мужика, чтоб ему икалось... А все равно бы не выспалась. Творческому человеку всегда не до сна. Если, пропадая на нетворческой работе, он будет еще и спать, то когда ему писать книги? И придумывать. И обдумывать. И...

— А давай в "Страйк", а?..

— Не отстанешь же? — уточнила я, пододвигаясь к столу.

— Разумеется, — улыбнулся Валик.

Вопьется клещом — по гроб жизни не отстанет... Знаем, плавали.

Журналисты с утра носились по конференциям и прессухам, и в редакции царила непривычная тишина. Впрочем, не пробьет и двенадцати, как коридоры наводнят смех, споры и дребезжащий голос шефа. Запуская игру, я покосилась на дверь. Мы сидели в проходном кабинете, через который в свои пробирались и журналисты, и редактор. Тот, к слову, пока еще тоже носа не казал, запершись у себя. Видимо, досматривал последние сны.

— Поехали?

— Угу...

Нет ничего лучше утреннего "Страйка", если впереди — бесконечно долгая рабочая неделя. В течение которой хочется либо застрелиться, либо кого-нибудь убить. Кого-нибудь конкретного.

— Вась, снайпер на крыше!..

— Прикрывай, я вперед!

— Зачищаем коридор и налево!

— Эй, внимательнее, чуть меня не пристрелил!

— А-а-а, так это ты? Так вот ты где прячешься... Вась, это, по-твоему, засада? Тебя тут даже слепой заметит. Споткнувшись.

— Работать, бездельники!.. — шеф на наши азартные крики соизволил высунуться из кабинета.

— Сам туда иди! — заявили мы в один голос, не отрываясь от игры.

— Бездельники... — проворчал редактор, поправляя очки.

Мы проигнорировали его выпад, напряженно следя за ходом игры. Шеф ушел к себе, громко хлопнув дверью. И пусть себе поворчит, ему полезно. Глядишь, сейчас выпустит утренний пар — потом меньше будет кипятиться.

— Всем привет!

А вот и первая утренняя ласточка. Вернее, сорока, несущая на своем хвосте последние городские сплетни. Анютка влетела в наш кабинет, на ходу снимая шубу. Ощутимо повеяло вьюжным морозным полуднем. Я закуталась в широкий шарф и зябко съежилась. И здесь не согреться...

— И тебе всего хорошего, — отозвался Валик, а я, поддакивая, кивнула.

— У-у-у, а вы чего такие кислые? — Аня сняла шапку, задорно тряхнув короткими темными кудрями, и улыбнулась. — Шеф с утра не в себе?

— Да нет, и в себе, и у себя, — буркнула я. — Это просто понедельник...

— Дурные стереотипы, — прокомментировала она и присела на край моего стола, — все дело в людях, а не в понедельниках. Кстати, Вась, мне не терпится поделиться с тобой последней сплетней. Помнишь, я в четверг ходила на прессуху в горсовет? Так вот, представляешь, они же так и не приняли поправки к закону, а вместо этого...

И понеслось. Анюта трещала без умолку, спеша поделиться последними вестями с полей. На ее звонкий голос из кабинета выглянул шеф. Я внимала новостям без энтузиазма, Валик — рассеянно, а редактор — с любопытством.

— В общем, мне теперь с их дурным законом еще неделю в горсовете дневать и ночевать, — резюмировала она и, спохватившись, встала: — Ой, что это я!.. У меня же еще две статьи не написаны!

— Вот именно! — нудно встрял шеф. — Рекламщики тебя обыскались, срочно требуют статью про мелькомбинат. До вечера заказчикам нужно выслать верстку.

— Меня нет! — и Аня скрылась в своем кабинете, прихватив шубку.

Редактор перевел тяжелый взгляд на нас:

— Наигрались?

Я же про себя отметила, что его песочного цвета вельветовый костюм очень выгодно сливается с желтыми обоями нашего кабинета. И так просто не замечать, что он здесь...

— Так ты бы хоть работу дал, — вздохнул Валик.

А пиджак кое-как сходится на солидном пивном брюшке...

— В твоей почте давно лежат три макета на верстку. Как сверстаешь — позовешь, прикинем объем и начнем делать пятую полосу.

И лысина забавно блестит, особенно во взъерошенном обрамлении рыжеватых вихров...

— Василиса Батьковна!

— Я? — оторвалась от созерцания потолка.

— Десять текстов, из них три рекламных. Уже в папке на вычитку. Живо!

Я послушно придвинулась к столу.

— Добрый день, коллеги! — в кабинет ввалился Игорь, наш фотограф. — Ух, как же там холодно! Вась, я твои фотки обработал, с тебя бутылка! Сейчас посмотришь?

— Нет, потом, — с сожалением отозвалась я. — Текстов накопилась куча...

— А-а-а, ну просвещайся, — и он, повесив в шкаф пуховик, рухнул в свое кресло. То жалобно скрипнуло.

Мы с Валиком переглянулись и выжидательно уставились на Игоря, вернее, на его кресло. Месяц назад мы поспорили, что несчастное кресло однажды-таки не выдержит и развалится. Игорьку, как он сам говорил, не хватало трех сантиметров до двух метров роста и трех килограммов до ста кило веса. И я предположила, что его кресло не доживет до Нового года, а Валик — что оно сломается сразу после каникул. Кресло же пока упорно "жило", а стоявшая на кону бутылка коньяка с каждым днем уплывала от меня все дальше. Впрочем, до Нового года еще почти две недели, и чем черт не шутит...

Не обратив внимания на наши взгляды, Игорь включил компьютер и принялся разбирать кофр, выгружая на стол аппаратуру. Мы с другом снова переглянулись и занялись каждый своим. Впрочем, сосредоточиться на работе не получалось — редакционный народ прорвало. Журналисты приходили один за другим, а из их кабинета доносились то удивленные восклицания, то споры, то хохот. Водитель Санька, прибежав с мороза, юркнул за свой стол и оттуда заговорил с Игорем о жутких холодах и утренней возне с отмерзающей машиной.

Я заткнула уши в тщетных попытках сосредоточиться. Всего нас в кабинете сидело четверо. Мы с Валиком стол к столу в одном углу, Санька — другом, Игорь — в противоположном ему. Фотограф давно мечтал перебраться к журналистам в их "клоаку", чтобы не мозолить глаза шефу, но там не было свободных мест. Что, впрочем, не мешало ему переговариваться с журналистами через кабинет. Как, например, сейчас. Он оживленно спорил с Анютой, выглядывающей из-за двери, шеф отчитывал Саньку, перекрикивая бас Игорька, Валик что-то бубнил себе под нос... Обстановка накалялась с каждой минутой, пока...

— ТИХО!

Игорь подпрыгнул вместе с креслом, взгляды присутствующих метнулись ко мне, и в кабинете наступила тишина, лишь тихо булькал кулер. Даже из "клоаки" не доносилось ни звука. Я удовлетворенно улыбнулась:

— Так-то лучше. Не работаете сами — не мешайте другим!

И снова сосредоточилась на тексте. Ребята, пошушукавшись из вредности, тоже занялись своими делами. И все — как обычно. Понедельник, первый рабочий день, полный хлопот по подготовке номера, новостей и их обсуждения, вот только... На душе неуютно и беспокойно. Закрывая очередной файл, я поймала себя на странной мысли. Сегодня что-то произойдет. В полнолуние со мной всегда творились непонятные вещи, а сегодня — как раз оно, последнее полнолуние уходящего года плюс зимнее солнцестояние, словом... Черт. Что-то не хочу я этого "чего-то"...

— Вась, пойдем обедать?

— А? — я отвлеклась от текста. — Куда? Нет, не пойду.

— Почему? — Валик уже полез в шкаф за пуховиком. — Опять худеешь?

— Да вот еще! — я фыркнула. — Нет, все проще. На улице минус сорок.

— Не минус сорок, а всего лишь минус тридцать семь, — поправил он бодро. — Подумаешь, мороз! Нормальная сибирская зима.

От одного лишь упоминания температуры за бортом я до носа натянула шарф и молча покачала головой — не пойду, и все тут.

Валик пожал плечами:

— Хорошо, один схожу. Чего тебе купить?

— Без разницы, — я посмотрела на него с обожанием. — Я уже говорила, какое ты чудо?

— Говорила, — добродушно улыбнулся он. — В пятницу. Ладно, не скучай.

Я проводила его влюбленным взглядом. Мы с ним из одной песочницы. И в детсад — в одну группу, в школу — за одну парту, в университет — на соседние факультеты. И на работу — друг напротив друга. Он меня в эту редакцию и притащил. Когда прежний корректор уволился, я находилась в творческом поиске, и Валик воспользовался моментом и похлопотал перед шефом. И результат устроил всех. Шефа — потому что я, в отличие от прежних корректоров, смогла с ним сработаться, Валика — потому что находилась под его бдительным присмотром, и меня. Работы немного, коллектив — отличный и нескучный, да и платили нормально. И от офиса до дома — полчаса пешком.

Открыв последний файл, я покосилась на часы. Пять страниц жуткой рекламной ерунды читать не хотелось, и я решила, что у меня обед. В смысле, час отдыха. И, свернув текст, откинулась в кресле, закрыв глаза. Спать хотелось немилосердно... А в мыслях по-прежнему мельтешил образ закрытого тенью лица. Может, сон в руку?.. Он ведь так давно мне сниться...

— Вась, я тебе еще один текст сбросил, но читать его пока не надо. Пусть сначала Лера придет из музея и допишет комментарий.

— Угу, — лениво отозвалась я, не открывая глаз.

— Опять не выспалась? — не то сочувственно, не то ехидно вопросил шеф. — Помирилась со своим программистом, значит?

Я досадливо поморщилась:

— Да причем тут программист, Гриш... Бессонница, нервы, зима, авитаминоз... Два года без отпуска, опять же.

Дабы быть ближе к народу, редактор предпочитал обращение на "ты" и по имени. Не забывая, правда, при случае материть нас как непосредственных подчиненных.

— Так помирись — забудешь о бессоннице, — посоветовал он, проигнорировав намек. — Кстати, что там с молочным заводом?

— А что с ним? — фальшиво удивилась я. — Стоит, работает и деньги нам за рекламу исправно платит.

— И еще бы кое-кто ее прочитать соизволил...

— Я отдыхаю! У меня обед!

— Значит, новую книгу обдумываешь? — редактору всегда хотелось казаться умным, проницательным и всезнающим. — Опять писать собираешься?

Я невольно выпрямилась в кресле. Историю?.. Об этом бледном товарище с непонятными глазами? Действительно, наверно, пора, не то так и будет мешать спать... Вытащить его из головы — пусть живет своей жизнью где-нибудь... Где-нибудь. В другом мире. Подальше от меня.

— А что, это идея...

— Я пошутил! — крикнул уже из своего кабинета шеф, но...

Поздно. Мысль захватила мгновенно. И воздух завибрировал от чужого присутствия. О, нет!.. Как не вовремя! Мне некогда заниматься писаниной!.. Некогда, слышишь?! Правого плеча коснулось знакомое дыхание. И вообще, я только месяц как книгу закончила, даже отоспаться не успела, даже черновик не отредактировала!.. Я невольно скосила глаза и сдержанно застонала. Благо, в кабинете нет никого кроме меня. И — Муза, который, свесив тощие ножки и сложив на пузе ручки, восседал на моем плече, точно король на троне.

Я прищурилась, выдергивая из-под него косу. Муз стойко выдержал мой злобный взгляд. Отвали, а? Не хочу опять в астрал! А ну, исчез!.. Муз подло ухмыльнулся. Вот же... несчастье мое запойное, а... Нашел время — когда у меня дел по горло... С-с-скотина. Муз, насвистывая, повел крылышками, и я невольно зажмурилась. Все, прощай спокойная жизнь... Плотину прорвало. Мысли затопили картины и обрывки ощущений. Одно лишь незнакомое лицо — и появились, натягиваясь, незримые нити вопросов.

Рекламный текст забылся, время замедлило бег, исчез пронзительный холод кабинета. Незнакомый парень в сером плаще стоял посреди темного коридора и что-то быстро писал на пыльной стене. Откуда он, что с ним случилось, как он попал в этот коридор?.. Кто он такой?.. Моя рука, живо нащупав ручку и использованную полосу формата А3, торопливо записывала обрывки фраз. Что ты пишешь?.. Что ты хочешь мне сказать?..

— Держи пирожки, голодающее Поволжье. Эй, не такое уж и голодающее, а? Вдохновение накатило? Чаю налить?

Рассеянно кивая, я жевала пирожок, не чувствуя его вкуса. И черт с ними, с идеей и сюжетом. Быстро, пока Муз не смылся, записать затравочные фразы, а потом соберу из них хотя бы пролог с первой главой. И сюжетных зарисовок набросаю. Кто его знает, прохвоста этого крылатого, сейчас здесь, а завтра исчезнет года на три... И история так и останется сидеть занозой внутри, беспокоя и лишая сна. А у меня уже столько идей-"заноз" накопилось... Хоть эту сразу выдернуть.

— Вась?

Так, значит, будет блондином с голубыми глазами и светлой кожей — словом, вроде меня. Во сне я четко ассоциировала с ним свое "я", значит, так тому и быть. Я набросала черты лица и, поразмыслив, добавила к образу косу. Косить под себя — так во всем. Единственное, что волосы "подрезала" до лопаток. Нос прямой, глаза раскосые с проницательным прищуром, брови вразлет...

— Вась!

— Чего? — я подписывала подведенные к наброску стрелочки и раздумывала, откуда пустить тень — сбоку, снизу или сверху.

— Обед закончился, — намекнул Валик.

— Отстань, я занята, — отмахнулась я.

— Скажи это Грише.

— И скажу, — вооружившись карандашом, я аккуратно заштриховала правую сторону нарисованного лица.

— Слушаю, — шеф тут как тут.

— Я по понедельникам не способна адекватно воспринимать объективную реальность в силу собственной некомпетентности в том, что касается нанопорошков, нанотехнологий, наноцентров и нанотехнопарков с их инновациями, — заявила я. — Тем более в жутких аномальных погодных условиях, из-за которых в Сибири уже второй месяц бушуют арктические антициклоны, и людей мучают мигрени. И вместо объективной рабочей реальности я выпадаю в субъективную, пребывая в астрале, и не надо меня там беспокоить, это опасно для жизни!

Редактор растерянно моргнул и посмотрел на Валика:

— Ты что-нибудь понял?

— Да голова у нее болит, — друг пожал плечами, — и на работу сегодня не стоИт.

Шеф снова моргнул:

— Так может... по пятьдесят? Коньяк — лучшее средство от головы!

— На правах рекламы? — я усмехнулась, дорисовывая складки плаща. — Нет, спасибо, обойдусь кофе. Еще полчаса, ладно?

— Лечись, — пожелал редактор.

Я закончила набросок и с минуту пристально его рассматривала. Вроде, все. С детства страдая скудностью образного мышления, я привыкла рисовать все, что представляла. И неважно, что художества получались корявыми. Главное, я видела придуманное, а с видением приходили и вера в историю, и ее понимание. Жаль, имя пока не пришло... Обычно оно следовало за портретом по пятам, но... Всему свое время.

Отложив рисунок в сторону, я со вздохом переключилась на работу. Попыталась шикнуть на Муза, но тот упрямо не желал покидать мое плечо. Вот зараза... С ним работать — труды псу под хвост. От наноцентров с нанопружинами рябило в глазах, а вместо слов упрямо виделись древняя башня и полная луна, восходящая над пустошью. А до окончания рабочего дня — еще три часа...

— Вась, глянь срочный текст!

Блин...

— Вась, на принтере лежит распечатанная полоса и ждет, когда ты ее прочитаешь!

Да чтоб вас всех...

— Вась, заказчики правку прислали. И не надо на меня так жалобно смотреть! Отправь Валика покурить и внеси ее в верстку. Да, сама! Ты же знаешь, что он правку вносит левой пяткой через пень колоду... Вот, держи распечатки. И — внимательно, верстка уже подписана!

Когда же вечер?..

— Вась, еще три срочных текста на вычитку!

Когда ж я сдохну?..

Вечер подкрался неожиданно. Закрывая очередной файл, я мельком глянула на часы и воспрянула духом. Без пятнадцати семь! Я выжила! Мы с Валиком переглянулись и, выключив компьютеры, переобулись, схватили верхнюю одежду и шустро смылись из офиса. Шеф имел дурную привычку: за две-три минуты до окончания рабочего дня он скидывал мне "очень срочный" текст на читку, а Валику — на верстку. И мы застревали за работой. К счастью, редактор имел и полезную привычку: за пятнадцать минут до выхода он звонил супруге и предупреждал, что-де стоит на выходе, грей, милая, суп. И мы, услышав вожделенное "Дорогая? Я тебя не отвлекаю?", удирали из кабинета.

Улица встретила сорокоградусным морозом. Закутавшись в шубу и натянув на нос шарф, я попрощалась с Валиком и засеменила домой. Транспорт на холоде ждать — приятного мало. Быстрее дворами добежать. А с наступлением зимы я сделала приятное открытие: оказывается, от работы до моего дома не полчаса хода, а всего минут пятнадцать. А то и десять. В зависимости от силы ветра и количества градусов со знаком минус.

Погода была безветренной, но сырой мороз пробирал до костей, сковывая движения и затрудняя дыхание. Аномальные холода в городе стояли второй месяц, и второй же месяц улицы тонули в душном смоге. Съежившись, я торопливо шагала по тротуару вдоль заснеженных домов, с завистью поглядывая на освещенные окна. С темных небес за мной наблюдала полная луна, и под ее взором становилось не по себе. Так, если опять за каждым углом замерещится гадость — здравствуй, вдохновение, и пока, крыша...

Я невольно покосилась на правое плечо, где сидело мое крылатое чудо. Как же ты не вовремя... Муз лениво наморщил нос, и у меня от желания писать зазудели руки. А я так надеялась, что он хоть на полгода в запой уйдет и оставит меня в покое... Я ускорилась, свернув в парк, и побежала по узкой заснеженной тропинке. Там, за парком — мой дом с теплом, ужином, постелью и голодным котом... Я поправила шапку и вновь покосилась на Муза. Эх...

Мы познакомились, когда мне исполнилось пять лет. Пыхтя и сопя, я сочиняла стихотворение — ко дню рождения мамы. Сестра, решив отличиться, нарисовала открытку, и мне стало обидно. А повторяться не хотелось. И я решила сочинить стих. Промучилась весь день, а под вечер, подойдя к окну, увидела в отражении сидящее на моем плече существо. Тогда я не поняла, что он такое, и перепугалась знатно. Особенно его из-за внешности, ибо выглядел Муз жутко: на синем личике мерцали желтоватые глаза без зрачков, но с воспаленно-красной сетью вен, крючком выпирал нос, бескровные губы — сухо поджаты. Кстати, он вообще ни разу мне не улыбнулся.

Помимо жуткой физиономии, Муз обладал пухлым тельцем, закутанным в серую тряпку, спутанной гривой густых черных волос, короткими ручками и ножками и большими нетопыриными крыльями. И от него постоянно несло то водкой, то коньяком, то вином, то пивом. Алкоголь он, не стесняясь, с удовольствием потреблял в процессе моей работы, и наверняка из-за постоянных запоев имел ярко-синий цвет кожи.

Тогда же, при "знакомстве", он в первый и последний раз со мной заговорил. Внимательно изучив мою испуганную персону, Муз скривился и пожаловался на судьбу: мол, не везет ему последние пятьдесят лет с творцами. Прежде, видите ли, приходилось работать с классиками, а тут — убожество без намека на талант. И с тех пор не сказал мне ни слова.

Стих я после написала быстро, чем до слез растрогала маму. И заболела творчеством всерьез и надолго, а Муз теперь вечно крутился неподалеку. И только лет в пятнадцать закралось подозрение, что у меня не все в порядке с головой, а Муз — это плод воспаленного воображения. И, наверно, от подобных мыслей я бы точно спятила, если бы не сестра. Алька умудрилась однажды его увидеть. Как? Может, потому что мы близнецы. Но — она его увидела и описала внешний вид, чем меня и успокоила. Не сумасшедшая. По крайней мере, в изоляции и срочном лечении не нуждаюсь.

За воспоминаниями и размышлениями я не заметила, как добралась до дома. Открыла подъезд, взбежала на пятый этаж и завозилась с ключами, открывая замки. Из-за двери донеслось тихое урчание. Я улыбнулась. Баюн. До него любое зверье или быстро удирало из моей квартиры, или забивалось под шкаф, шипело, рычало и отказывалось от еды. А он, приблудившись с улицы, прижился. Я подобрала его котенком, жалким, дрожащим и замерзающим, три года назад, у подъезда. Баюн вырос крупным, пушистым, желтоглазым, абсолютно черным и с аномалией: он никогда не мяукал — либо урчал, либо шипел.

Вот и сейчас. Замерев у двери, он тихо урчал и смотрел на меня голодными глазами. Я быстро разулась, разделась, влезла в тапочки и поспешила на кухню. Впрочем, отдельной комнаты под кухню в моей хате нет. Есть лишь прихожая, откуда можно попасть в кладовку, ванную и комнату психологической разгрузки. И шестьдесят "квадратов", на которых я с помощью стеллажей соорудила себе и кухню, и спальню, и кабинет, и гостиную. Ровно по четырем углам, благо, окон тоже четыре. Дом старый, потолки — за три метра, и площадь — соответствующая.

О квартире стоит сказать отдельно. Она досталась мне в наследство от бабушки. Последнюю я не знала — бабушка умерла вскоре после моего рождения, но квартира честно ждала именно меня. И сколько я ни расспрашивала о ней родственников, слышала разное: бабушка много писала, публиковалась в журналах и потому была не то особенной, не то эксцентричной, не то просто странной, не то сумасшедшей. А истина — где-то между. Впрочем, я на этом внимание не заостряла. И, отучившись в вузе шесть лет, удрала из-под родительского крылышка. Тем более Алька по окончанию оного сразу же вышла замуж.

Но — вернемся к завещанию, которое, кажется, отразило странности бабушкиной натуры: она выдвинула условия. Я не имела права: а) ничего из ее вещей выбрасывать или продавать; б) делать перестановку.

Я, разумеется, условия приняла. Оставила на переднем плане слева кухню и справа — гостиную, а на дальнем — слева кабинет и справа — спальню. При этом, надо сказать, хату она захламила отменно. Квартира была битком набита какими-то мешочками, папками, газетами, бумажными рулонами и прочими излишками нехорошими. Однако к жилплощади прилагался большой подвал, куда я хлам и унесла, ибо юристы бабки свято блюли все пункты завещания. А отнести в подвал и выкинуть — две разные вещи.

Очистив хату, я отгородила стеллажами "комнаты" и заменила плиту, оставив на прежних местах старинную мебель. Впрочем, последняя мне нравилась: резные стулья, столы и шкафы ручной работы наполняли квартиру атмосферой старины и таинственности. Хотя таинственности квартире хватало и без мебели. Лично мне она напоминала бермудский треугольник: все, что здесь забывали, исчезало бесследно, а все, что я уносила в подвал, появлялось само по себе. Причем всегда с определенной целью.

Сегодняшний вечер исключением не стал. Зайдя на кухню, я сразу увидела стоявший на столе полуметровый канделябр. Почерневшая серебряная лоза обвивала бронзовое дерево, на "ветвях" которого держалось восемь чаш с огарками свечей. Раритетная вещь, коллекционеры — с руками оторвут... Эх. Кабы не завещание — продавала бы наследство и не работала...

Я вытащила из холодильника кастрюлю с остатками супа и поставила ее на плиту. Включила чайник и насыпала Баюну корм. Быстро сбегала в спальню, переоделась в домашний костюм и вернулась на кухню. Задумчиво посмотрела на канделябр, прикидывая, не убрать ли его на балкон, уж больно много места занимает, когда... Мигнув, погас свет. Выключился чайник. Потух индикатор на плите. Вот и пожалуйста. Вот зачем появился подсвечник.

Привыкая к темноте, я прислушалась к доносящимся из подъезда звукам. Наверняка, дело в не пробках, а причудах энергетиков... На площадке загремела дверь — сосед вышел на проверку. Воспользовавшись моментом, я прихватила свечу и тоже выглянула в подъезд. У меня же дома нет ни спичек, ни зажигалок, а сосед — человек курящий.

— Добрый вечер, дядь Борь!

Соседу было давно за пятьдесят.

— Добрый, Василиса, — прогудел он, копошась в счетчике. — Иди-ка посвети!

Да, пробки оказались в порядке, а вот дом зачем-то обесточили. Запалив от соседовой зажигалки свечу, я закрыла дверь и вернулась на кухню. Муз по-прежнему сидел на плече и тихо зудел. Пожалуй, попишу немного... В мерцании свечей в хате стало мрачно и жутко. По стенам расползлись тени, и остро померещился чей-то взгляд, словно за мной кто-то наблюдал... причем из пламени свеч. Бр-р-р...

Я передернула плечами, стряхивая неприятное ощущение. Впрочем, как всегда. Пять лет в бабушкиной квартире живу, и ни разу она не показалась мне нормальной. То чудились снующие тени, то чужие взгляды буравили затылок, то ощущалось чье-то незримое присутствие. А мои немногочисленные гости быстро разбегались. Родственники жаловались на головные боли и несварение желудка, а Валик даже на чай ни разу не зашел. Заглянул, оценил, скривился и решил, что ноги его больше тут не будет. А Алька, рискнув переночевать, рассказывала о жутких кошмарах. Словом, здесь тоже прижилась только я.

Притащив на кухню ноутбук, я налила в тарелку суп, села за стол и включила компьютер. Аккумулятора хватит часа на три, а мне больше и не надо. Белый лист файла приветливо замигал. Муз что-то забормотал себе под нос. Я покосилась на него, доела суп и нахмурилась. Название не приходило. Начало выстроилось, но без названия текст туговато пойдет. Обычно я сначала придумывала название, имя герою и, как ни странно, эпилог. А дальше все получалось само собой, но...

Но. Почему сегодня должно быть как всегда? Отступление от правил — это непредсказуемость, интерес и "живость" истории. И с каждой книгой — словно в новое путешествие по неизведанному, в отпуск в необычный мир, в загадочное и манящее странствие... Ага, и с каждой книгой — новые симпатичные кошмары. Этот парень с косичкой — так, только начало, цветочки. А вот ягодки... Ягодки всегда или с придурью, или с отравой. Но — не будем о грустном. Где наша не пропадала...

Мои пальцы быстро забегали по кнопкам клавиатуры. Ладно, часов до одиннадцати попишу, и в постель, а то завтра вставать рано... Итак, однажды в далекой-далекой галактике... Я тихо фыркнула. Нет, "Звездные войны" я, конечно, не потяну. Но вот историю параллельного мира, вероятно, даже существующего (а кто докажет, что нет?) — вполне. И быстро набросала прологом вчерашний сон, а началом первой главы — коротенькое описание древней полуразрушенной башни. А больше ничего не придумалось, да.

Я перечитала, подправила опечатки, посмотрела на системное предупреждение о двенадцати процентах зарядки, сохранила файл, закрыла ноут, потушила свечи и в темноте пошла искать кровать.

Ибо иногда высыпаться перед работой полезно.

Глава 2

...закинуть надо контрабандой пару контейнеров тепла

Сердец, пятьдесят грамм нежности на сдачу,

К моей улыбке вам в придачу

И ярких красок расписать такую серую и нудную

Зиму...

"Мумий Тролль"

Дикий визг не давал покоя. Я сонно пошарила рукой по постели и смахнула разбудившую вещицу на пол. Та замолчала. Я расслабленно вздохнула и забралась с головой под одеяло. Вещь, помедлив, разразилась очередной возмущенной трелью. Я спрятала голову под подушку. Подсознание услужливо заметило, что первый пропущенный визг — это будильник, и его игнорировать можно, а вот второй — звонок друга, который пропускать нельзя. И я по инерции сползла за телефоном на пол.

— Да? — сонно, недоуменно.

— Вась, привет! — улыбчивая бодрость Валика сразу начала раздражать. — Ты где есть?

— Дома, — я зевнула. — На полу сижу. А что?

— В полдевятого утра? В наш дежурный вторник?

Ой.

— Я встала!..

— А должна уже бежать!

Вскочить на ноги, умыться, одеться, заплести "дракончиком" косу, покормить Баюна и, схватив сумку, пулей вылететь из квартиры — дело десяти минут. Привычный утренний мороз, пощипывая то за щеки, то за нос, бодрил лучше контрастного душа.

Совсем забыла, что сегодня наша с Валиком очередь нести утреннюю вахту... Дурацкий порядок, заведенный шефом. Обычно я приходила на работу то в десять, то в одиннадцать утра, но один день в неделю в добровольно-принудительном порядке являлась в девять. Для того чтобы остальные члены редколлегии могли прийти кто в десять, кто — в одиннадцать. Дежурство шеф оправдывал важными звонками в редакцию — от клиентов, бабушек-дедушек, которым по утру не спится из-за протекающей крыши, и ты ды.

Я спешила на работу, поскальзываясь на обледенелом тротуаре. Из всех встреченных прохожих — только ненормальный парень в цветных кедах и с рыжей псиной. А остальные — или по домам, или, несчастные, на работе. Так, сколько до каникул-то осталось или хотя бы до пятницы?.. Да, понедельник, как известно, день тяжелый: разум отказывается принимать окончание выходных и требует отдыха. Вторник — еще тяжелее: разум уже принимает окончание выходных, но отдыха все равно требует. В среду немного легче: сдается в печать номер, и работы столько, что до капризов разума нет никакого дела. А четверг и пятница проходят тяжелее всего: разум, воспитанный средой, готов к труду и обороне, но выпуск сдан, и работы никакой нет. Но — скорее бы уже пятница...

Валик поджидал меня на крыльце бизнес-центра.

— Вчера Игорь ключи на пульт сдавал, — сообщил он, докуривая. — Наверняка нас ждет сюрприз.

Я проснулась окончательно:

— Думаешь, опять начудит? — и, быстро взобравшись по скользким ступенькам, юркнула в тепло подъезда.

— Уверен, — друг закрыл дверь и ухмыльнулся, вызывая лифт.

Фотограф был натурой творческой, незаурядной и эксцентричной. И чрезвычайно любившей розыгрыши. После прошлого его дежурства мы, придя с утра на работу, обнаружили, что он перепутал нам компьютеры. У меня стоял компьютер шефа, у шефа — Валика, а у верстальщика — директорский.

— Если он опять намудрит с техникой, у Гриши лопнет терпение, — заметила я, заходя в кабину лифта.

— Думаю, у Игорька хватит мозгов и новую хохму придумать, и выкрутиться, — возразил Валик.

— Например, подставив нас с тобой, — двери лифта открылись, и я вышла в коридор, включив свет.

И недоуменно уставилась на стену, где висел огромный баннер: на траурно-черном фоне пламенело витиеватое "Оставь надежду, всяк сюда входящий!". Валик смешливо фыркнул и толкнул меня локтем. К столу вахтера известный шутник пришпилил следующий баннер: внушительные челюсти, снабженные надписью "Осторожно! Злая собака!". Дядя Коля — добрейшей души человек, кстати...

Мысли о работе улетучились в известном направлении. Мы, не сговариваясь, ринулись в обход. Коридор нашей конторы изгибался буквой "п": в одном крыле работали мы с журналистами, во втором — пиарщики, рекламщики и иже с ними плюс бухгалтерия, а в центральном коридоре располагались кабинеты директора, замдиректора и секретаря плюс конференц-зал. Естественно, мы начали с конца — с рекламного крыла.

Рекламщиков в редакции, мягко говоря, не любили, а у Игорька к ним были старые счеты. И красноречивой надписи на их кабинете не удивились. "А-а-а! Демоны!" — гласил яркий плакат на первом кабинете, а на втором следующий дополнял: "Сгинь, пропади, нечистая сила!". Пиарщиков фотограф тоже не уважал. На кабинете специалистов по связям с общественностью висела чудная надпись — "За связь без брака!".

— Однако он их любит, — хмыкнул Валик.

— Да не больше, чем всех остальных!

На кабинете бухгалтера красовалось "Здесь царь Кощей над златом чахнет..." и под надписью — почему-то утиная мордочка злющего дядюшки Скруджа Макдака. Мы весело переглянулись. Бухгалтерша — та еще скряга. Всей редакции, даже Валику, полагались бесплатные карточки для пополнения баланса сотовых, кроме почему-то меня. Я жаловалась и Грише, и директору, но осталась непонятой. Софья Николаевна наотрез отказывала мне в халяве. И так ей и надо.

На вахте зазвонил телефон, но мы не обратили на него внимания. И, пока он заливался недовольной трелью, мы хихикали у дверей директорского кабинета. Собственно, там было три кабинета в одном — проходной секретарский ("А где бабуля? Я за нее!"), слева — замдиректорский ("Я — Ужас, летящий на крыльях ночи!"), а справа — директорский ("Царь, очень приятно, царь!").

— Теперь его точно уволят, — напророчил Валик.

— Или нас, если не снимем, — поддакнула я.

— Не, на нас и не подумают, — отмахнулся он. — Это Игорек известный массовик-затейник, а мы так... мимо проходили.

— А ведь он и над нами постебался... — сообразила я запоздало.

— Да ладно, это же шутка.

Правда, свое мнение Валик изменил быстро — как только мы зашли в родной кабинет и заметили плакат, пришпиленный к дизайнерскому компьютеру: "Мы великие таланты, но понятны и просты, короли и музыканты, акробаты и шуты!". Друга аж перекосило.

— Да ладно, это же шутка, — передразнила я. — А он в точку попал, заметь! Ты ж у нас — человек-оркестр, пять профессий в одном флаконе и на одну зарплату!

Валик глянул исподлобья и первым подоспел к моему столу, загородив спиной обзор. И весело хмыкнул.

— Дай посмотреть! — я встала на цыпочки, заглядывая через плечо. — Мой же диагноз!

А он из вредности ссутулился над монитором, зараза такая. Я фыркнула и сняла шубу. Однако жарко... На монитор своего компа Игорек прилепил плакат с собственной же довольной физиономией и надписью "Доброе утро, страна!".

— Смотри, Вальк, а себя-то он не обидел!

— Где? — друг обернулся, отодвинулся, и я наконец рассмотрела свое рабочее место.

Теперь перекосило уже меня:

— Ах, гаденыш!..

— Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля... — пропел Валик, копируя голос разбойницы из "Бременских музыкантов". — А что, ты вылитая атаманша, Вась. Тебе бы еще в черный перекраситься и... Ой!.. — и потер затылок. — За что?

— Все ему рассказал за перекурами, да? — прищурилась я.

У каждого есть свое неприятное детское воспоминание, и мое было связно со школьной постановкой "Бременских музыкантов", где я играла атаманшу. Вернее, я попыталась ее сыграть, но не вовремя испугалась. И, жалобно проблеяв первую строчку вышеупомянутой песни, с позором сбежала за кулисы, едва не сорвав постановку. С тех пор — со времен пятого класса — много воды утекло, но и на эту песню, и на мультик я по-прежнему реагировала неадекватно. И Валик об этом знал — в той постановке он играл Трубадура.

— Ну... да. Случайно... — друг опустил шкодливые очи долу.

— Случайно? Но я запомню!.. — пригрозила хмуро и пошла в коридор, где по-прежнему надрывно верещал телефон.

— Вась!.. Ты ж не злая!

— Но память у меня хорошая, фантазия — богатая, а голова — больная!.. Алё?

— Здравствуйте! — пробасил в трубку жизнерадостный мужской голос. — Мне вчера звонили с этого номера!

— А я чем могу помочь? — буркнула я.

— Так вы же звонили!

Я устало вздохнула:

— Это редакция газеты. У нас стоит мини-АТС, и с какого именно номера и кто именно вам звонил, я понятия не имею. Но я точно вам не звонила. Всего хорошего! — и положила трубку.

— Вась!

— Чего?

— Ну, прости, а?

— Может, и прощу, — я не умела долго злиться. И вообще, и на него. Слишком давно мы знакомы и слишком хорошо друг друга знаем.

Телефон снова заверещал.

— Я это тоже запомню, — он улыбнулся и взял трубку: — Доброе утро, вы попали в редакцию. Чем могу помочь? Да-а-а, а вы действительно попали...

Да, я не злая. Но я — бяка-бука. Насвистывая песенку атаманши, я вернулась в кабинет и, пользуясь отсутствием Валика, достала из ящика его стола отвертку. И быстро открутила у Игорева кресла болты. Вернее, не открутила, а заметно ослабила. Если получится — убью двух зайцев сразу...

Я вернулась к своему столу и встретила подозрительный взгляд Валика:

— А зачем тебе отвертка?

— А я тебя сколько раз просила подтянуть болты? — я демонстративно отодвинула кресло и подергала разболтавшиеся запчасти. — Смотри, спинка вот-вот отвалится! И ручки — тоже!

— Давай сделаю, — вздохнул он. — Сходи пока в "клоаку", что ли. Интересно же, что Игорек про них придумал.

Послонявшись полчаса по офису и оценив творчество фотографа, мы сообща прилепили на монитор его компа надпись "Гитлер капут!" и занялись привычным делом. "Страйком", то есть. Чем заслужили крайне недовольный взгляд редактора, когда он соизволил явиться на работу. Привычно ворча и протирая запотевшие очки, Гриша проковылял к своему кабинету и надолго замер возле двери. Мы бросили играть и вытянули шеи. Шеф долго моргал на надпись "Кто ж его посадит, он же памятник!".

— Понравилось, — ехидным шепотом прокомментировал Валик. — По спине видно...

— Это что такое? — редактор, ссутулившись, повернулся к нам. — Откуда? Чья блажь?

— Того, кто последним уходил, — хором "сдали" мы зачинщика.

— Премии лишу, — Гриша оторвал баннер и исчез в кабинете, хлопнув дверью.

Мы дружно захихикали. В кабинете шефа громко и злобно уронили кресло. Мы весело переглянулись и снова вернулись к игре. А редакционный народ тем временем прибывал, и наблюдать за реакцией коллег было крайне занимательно. Кто-то ругался, кто-то смеялся, кто-то возмущался и почему-то требовал показать наши с Валиком плакаты. Мы же, разумеется, давно и далеко их спрятали и только отшучивались в ответ.

— Всем доброго дня! — последним в кабинет заглянул зачинщик утреннего безобразия — собственной внушительной персоной. — Как приятно видеть ваши светлые, проснувшиеся и смеющие лица! Душа радуется и...

— Игорь! — взвыло из кабинета шефа. — Зайди-ка ко мне!

Фотограф жизнерадостно улыбнулся, повесил в шкаф пуховик, положил на стол кофр и вразвалочку пошел к редактору. Мы побросали работу и, толкаясь, сгрудились у дверей кабинета. Гриша, когда сильно злился, говорил тихим-тихим прерывистым шепотом, а нам было интересно.

— И... ты... я... тебя... и... вообще... — придушенным змеем шипел шеф.

— Кто что слышит?.. — прошептал Санька.

Мы дружно цыкнули. Водитель замолчал, но ненадолго.

— Уволит или нет? — снова не выдержал он.

— Конечно, нет, — фотограф открыл дверь, и мы отшатнулись от кабинета. — Где он еще возьмет такого сильного специалиста, чтобы круглосуточно пахать за такие деньги?

— Игорь! — надрывно возопил Гриша. — Марш работать!

Фотограф аккуратно просочился мимо нас к своему рабочему столу и привычно, с размаху, плюхнулся в кресло. То жалобно скрипнуло и рассыпалось на запчасти. Игорь, помянув неизвестную женщину легкого поведения и известную маму, звучно шлепнулся на пол. Кто-то (кажется, я) хихикнул, кто-то сочувственно запричитал, а жертва моей подлости села и растерянно потерла ушибленный копчик.

Я удовлетворенно улыбнулась и повернулась к Валику:

— Гони коньяк!

Тот, картинно шмыгнув носом, полез в тумбочку. Фотограф же, кряхтя, встал и глянул на меня с подозрением:

— А по какому случаю пьем?

— А по случаю выигрыша.

— Васька!..

— Валик со мной поспорил, что твое кресло развалится после новогодних праздников, а считала, что до них, — я с готовностью "сдала" старого друга.

Игорек был добрейшей души человеком.

— А я, как причина спора, требую участия в распитии, — заявил он.

Валик достал из тумбочки коньяк и с грохотом поставил его на стол:

— Надеюсь, меня позвать не забудете?

Из "клоаки" озабоченно выглянула Анютка:

— Как-то шумно сегодня... О, Валик, у тебя что, день рождения?

— Нет, предпраздничный синдром, — проворчал он. — Готовлюсь к каникулам и закаляю организм.

— Работать, бездельники!.. Все, шоу масок гоу вон!

Засим веселье кончилось, ибо часы пробили двенадцать дня. Я спрятала трофейный коньяк в сумку и уткнулась в монитор. Журналисты разбрелись по своим местам, Валик в расстройстве ушел курить, а Игорь занялся креслом. И все пошло своим чередом — статьи, верстка, обед и снова статьи. И, слава богу, отсутствующий Муз. Сегодня мне некогда от него отбиваться, больно работы много. Даже привычную утреннюю медитацию над кофе пришлось проводить за редактурой. Впрочем, я фотографу за украденное время отомстила, и на душе было легко и приятно.

Книга однако не отпускала. И в короткие перерывы, за чаем и пирожками, я усердно гуглила в Яндексе — искала подходящие картинки. Башню нашла, природы много красивой нашла, а вот похожего на героя блондина... Увы. Ничего приличного. Только неприличное. Вместо мужественных и брутальных парней — одни остроухие большеглазые педики, прости, господи. В бронированных корсетах и с цветочками в ушах. Аналогии с ориентацией и психическим здоровьем художников напрашивались сами собой, но мою задачу не облегчали. Сестру, что ли, попросить нарисовать?..

День пролетел незаметно, как и вечер. Сдавая номер в печать в среду, во вторник мы работали до упора. Мы — это выпускающая бригада в количестве трех человек: меня, редактора и Валика. Рекламщики, шурша баннерами и возмущаясь, разбежались по домам еще в пять, журналисты — в шесть, а мы просидели над версткой до десяти вечера. Тексты кончились, и я взялась за вычитку полос. Спать раньше трех ночи не лягу — работу домой забрать придется, но все же...

— Василиса, опять?.. — шеф бегал от своего компа к Валику и постоянно за нами бдел. — Тебе полосы для правки печатаются! Ты что там Валику пишешь?

— Признание в любви.

— Дай-ка посмотрю... Ну и почерк, хуже медицинского... Так, ага, "заг кривой, добавь воздуха, ужми размер, подзаг бо..." Ты что-нибудь понимаешь?

— Она меня очень любит, — Валик уныло рассматривал полосы с заметками. — Но я умру раньше...

— Ой, не жалуйся, — я отложила в сторону вычитанную полосу. — Дел — на пятнадцать минут, больше ноешь. Я тебя еще жалею. Зря, наверно.

В одиннадцатом часу ночи, после пятого звонка Гришиной жены, шеф устало махнул рукой и велел нам "на сегодня кончать". Мы, естественно, не возражали. И шустро сбежали из офиса раньше редактора.

И в лифте Валик таки спросил:

— Вась, признайся честно, ведь сломала же кресло?..

— Да вот еще! — обиделась я, надевая перед зеркалом шапку. — Мне делать больше нечего?

— Нечего, — согласился он.

— Думай, как хочешь, — я пожала плечами.

Мы проехали два этажа, и Валик снова заговорил:

— Вась, вот скажи, честно глядя мне в глаза, что это не ты!

— Это не я! — и честно посмотрела ему в глаза, завязывая шарф.

Он застегнул пуховик и покосился на меня с подозрением. Я снова пожала плечами:

— Невиновный не оправдывается.

— Ладно, извини... И за то, что Игорю лишнее сболтнул, тоже.

Мы вышли из лифта и кивнули на прощание охраннику.

— Уже простила и забыла, — ответила искренне.

— Подвезти до дома? — Валик открыл передо мной дверь.

— Не, спасибо, сама быстрее добегу, — я натянула на лицо шарф. — До завтра!

— Пока!

Мы разошлись в разные стороны, и я перевела дух. Не люблю врать, но... Не мы такие, как известно, а жизнь такая. Темными переулками я поспешила домой, по дороге сочиняя план на сегодняшний вечер, банальный и простой. Прийти домой, накормить зверя, поставить чайник, что-нибудь съесть, вычитать прихваченные с работы полосы, умыться и лечь спать. Серая тоскливая реальность скромных писателей, да. Которая тем серее, чем реже появляются музы — помощники и проводники, рассказывающие о других мирах и чужих жизнях. Которая тем тоскливее, чем меньше у нас свободного времени и чем крепче сжимает в тисках жизненное "надо".

Вот и сейчас. Я торопливо шла домой по парковой аллее, и над моей головой плели кружева покрытые инеем ветки деревьев, весело плясали крупные снежинки. А у меня нет времени остановиться и полюбоваться ночной сказкой зимы. Надо домой, надо работать, надо успеть всё сделать и умудриться выспаться к завтрашнему дню, надо, надо, надо... Я вздохнула и подняла глаза к белому от снежных туч небу. Когда ж...

— Ой-ё-о-о!..

Крутая заледеневшая дорожка змеей выскользнула из-под ног, и я, шлепнувшись на пятую точку, с визгом скатилась в ближайший сугроб. Спасибо маме с папой за подаренную шубку... Я села и потерла ушибленный копчик. А вот и бумеранг... Или глупая невнимательность. Я поправила съехавшую на лоб шапку, встала, отряхнулась и побрела домой. Спешить расхотелось. Копчик вредно ныл. Четко выстроенный план на вечер забылся. Я дошла до ближайшей скамейки, отряхнула с нее снег и села, подложив под себя сумку. Подумаешь, на улице минус тридцать... Какая мелочь.

Я вновь подняла глаза к небу. Крупные снежные хлопья сверкали в зеленоватом свете фонарей, ровной периной устилая парковые дорожки, укутывая вуалью спящие деревья. И высветляя темные рукава шубы. В детстве мы гадали по форме снежинок: если больше кружевных — значит, следующий день будет хорошим, а если много остроконечных — то день не задастся. Как и любое гадание, оно иногда сбывалось, а иногда нет, поэтому я не расстроилась большинству остроконечных. Впрочем, среда есть среда... Ноги начали мерзнуть, как и все сопутствующее, а вдали завыла метель. Встав, я перекинула через плечо сумку и отправилась домой.

Хата встретила привычным — тьмой, урчанием Баюна и сквозняками. Кот, с любопытством обнюхав мои валенки, устремился на кухню. Сняв шубу и поежившись, я пошла следом за котом. Включила свет, насыпала живности корм и поморщилась, заглянув в холодильник. Каждый выходной я обещала себе набрать продуктов на неделю и каждый раз находила тысячу и одну причину не выползать на улицу. Как итог — в холодильнике, по выражению моей сестры, мышь не повесилась, а съела от безнадеги саму себя.

Баюн заразительно захрустел кормом. Я включила чайник, помыла вчерашнюю посуду и устроилась за кухонным столом вычитывать полосы. Но от занимательного занятия отвлек знакомый шорох крыльев. Муз, подлое создание, сидел на столе и с аппетитом жевал баранку. И так захотелось бросить нудную вычитку, нырнуть в постель с ноутбуком и часик подумать над книгой... Но работа — важнее. Поэтому...

— Брысь, — я сердито уставилась на текст статьи, — мне некогда!

Муз потер живот и ухмыльнулся. Странно, что он без спиртного...

— Выпить хочешь?

Он радостно встрепенулся. Я вздохнула и пошла за бутылкой. Много не выпьет, ростиком-то — как раз с коньячную бутыль. Поставив на стол свой выигрыш, я предупредила:

— Выпил и исчез, ясно? Я сегодня занята другим!

Муз споро открыл бутылку и вопросительно приподнял бровь. Я в сомнении посмотрела на крылатого прохвоста. Вообще-то я не пью, тем более на голодный желудок, но... Ладно, день был жутким, длинным и напряженным. И дома холодно, а чая много не влезет, и...

Я вздохнула. И волнуюсь — за родителей. Они уехали в деревню к папиному сокурснику — и в баню, и Новый год встречать, а связь там ловит, как написала в смс мама, только в левом углу чердака, если стоять на цыпочках лицом к подранному креслу. Сообщения отправлялись раза с пятнадцатого, а про звонки и говорить нечего. И уже три дня от них нет вестей, и как бы не вымерзли... Это в городе мороз слегка за тридцать, а в области — за все сорок. И Муз, конечно, потому и появился. Когда я переживаю, то всегда норовлю удрать в написание, а тут и сон яркий подвернулся...

Достав рюмку, я предупредила:

— Чуть-чуть... Куда полную?.. Сам допивать будешь! — и чокнулась с ним. Пока — рюмкой.

Коньяк разлился по телу приятным теплом. Так, теперь работать. Подумаешь, перед глазами плывет... Опыт не пропьешь. Муз громко сглатывал, присосавшись к бутылке. В моем желудке, поддакивая, согласно и голодно заурчало. Баюн, запрыгнувший ко мне на колени, с интересом уставился на Муза.

— Брысь, я сказала!

Кот встрепенулся и на всякий случай заурчал, а вот крылатый подлец не среагировал. Я сердито фыркнула и залпом допила вторую кружку чая. Муз снова забулькал. У меня лопнуло терпение. И без того день выдался тяжким, хоть и веселым... Ах, поганец, все выпил, и куда только влезло?.. Валик смертельно обидится... И ведь не улетает, зараза. А работать надо. Значит, воспользуемся старым испытанным приемом...

— Баюн, ты его видишь? — приподняв мордочку кота за подбородок, я показала на Муза. — Видишь? Отлично. Взять!

Умный мне все-таки зверь попался. Услышав знакомую команду, кот встал, потянулся и одним прыжком подмял Муза под себя. Крылатый поганец, выронив недоеденную баранку, громко взвизгнул, извернулся и рванул прочь, по пятам преследуемый Баюном.

— Только не сломайте ничего! — крикнула вслед я.

И — тишина. Муз привычно уцепился за люстру, а кот — затаился в засаде на стеллаже, выжидая. И лишь тиканье кухонных часов нарушало хрупкое затишье. Пользуясь случаем, я снова уткнулась в недочитанную полосу. Всего-то пять штук осталось просмотреть, как раз до полуночи успею...

На автомате отмечая ошибки, я допивала третью кружку чая, когда настенные часы торжественно пробили полночь. Я удивленно моргнула. Мир, пошатнувшись, поплыл: очертания кружки и ручки, окна и стола, размывались, сливаясь в сплошное пятно. Шатаясь, я встала и схватилась за спинку стула. Предметы обстановки заходили ходуном, и от их безумной карусели у меня закружилась голова. Зажмурившись, я плюхнулась обратно на стул.

Мама...

Глава 3

Где мой мир, безупречный и правильный?

Он рассыпался облаком пыли...

"Город 312"

Телефон орал, не умолкая. Сев, я протерла ладонями лицо и с минуту бессмысленно таращилась на... одеяло. Да. Одеяло. Которое я нежно обнимала руками и ногами. Ничего не понимаю... Если меня вырубило от усталости на кухне, то как я оказалась в постели?.. Перебралась лунатиком? Черт. Надо срочно что-то бросать — или пить, или писать. Или в отпуск удрать, и гори работа синим пламенем?.. Кстати, и время на книгу будет... Точно.

Отключив будильник, я сонно выползла из спальни. Сидящий в коридоре Баюн встретил меня тихим урчанием и заинтересованным взглядом. Да-да, мне тоже любопытно, когда я успела в пижаму переодеться. Ничего не помню... В ванной я включила холодную воду и, стуча зубами, умылась. Полегчало. Пока в зеркало не посмотрела. Оттуда на меня испуганно вытаращилась бледная взъерошенная девица с ядовито-сиреневыми глазами. Моргнув, я зажмурилась. Быть того не может... Вновь взглянув в зеркало, я перевела дух. Почудилось... Пожалуй, брошу пить.

Разминая шею и плечи, я откинула голову и замерла, уставившись в потолок. Твою мать, да что ж за утро!.. На потолке, цепляясь когтями за трещины меж плиток, спал красный птеродактиль. Красный. Птеродактиль. На моем потолке. В моей хате. Ёпт... Я со стоном уткнулась в полотенце. Глаза тоже ненормальными чудились, но прошла же блажь... Посчитав до десяти и выдохнув, я вновь подняла голову. В полной уверенности, что глюк исчез. А он, сволочь, никуда не делся. Может, и писать тоже бросить?..

Птеродактиль тихо всхрапнул и спрятал голову под перепончатое крыло. Я с трудом поборола желание дернуть ящера за свисающий хвост. А как иначе проверить, глюк или нет?.. Но еще неизвестно, что страшней — собственная ненормальность или наличие нового "жильца"... Помешкав, я повесила полотенце на крючок и, попятившись, вышла из ванной, тихо закрыв дверь и выключив свет. Я, конечно, привыкла худо-бедно к странностям квартиры — к тем же возникающим из ниоткуда вещам... Но — птеродактиль?.. Его, в отличие от канделябров, я не наследовала и в подвал не прятала!..

Обернувшись, я встретила уже два заинтересованных взгляда. Рядом с Баюном сидел Муз и, сопя, грыз бублик. Я села на пол и обняла дрожащие колени. Да, как и любая творческая личность, я была не совсем нормальной. И, работая над книгой, слегка ехала крышей, как того требовала включенность в творческий процесс. А она требовала замещения реальности — для вящей достоверности. И в это время мне всегда снились безумные сны, мерещились тени и слышались голоса. И выдуманное так заслоняло привычный мир, что я в сорокаградусный мороз не ощущала холода, могла весь день не вспоминать о еде и спать по три-четыре часа, высыпаясь.

Но то — временное замещение! А сейчас... Сейчас выдуманное вторгалось в реальность, нагло и безответственно. И как понять, что творчество переходит в безумие, где она, эта грань, между вдохновением и помешательством? И ведь в процесс-то толком не включилась — в понедельник вечером страниц десять написала...

— Уверена? — просипел, чавкая Муз.

Я удивленно уставилась на синюшное чудо. Однако мне оказали величайшую честь — со мной заговорили! Коньячный дар пошел на пользу хоть кому-то?

— Конечно, уверена, — огрызнулась устало и помассировала виски. — Когда мне писать, если одна работа круглосуточно?..

Муз хмыкнул и вынул из-за пояса новый бублик. Меня затерзали смутные сомненья. Ладно, забудем пока о птеродактиле... Я встала и устремилась на кухню, где меня ждало два сюрприза. Первый — вычитанные полосы ровной стопкой лежали на краю стола. А я точно — вот точно! — помню, что вычитала штуки три до того, как... И тем более я не... Запустив ноутбук, я на пару минут выпала из реальности, пролистывая документ. Я не могла написать за ночь пятьдесят страниц! Мой потолок — десять-пятнадцать, да и то, если с мыслями соберусь, а утром не нужно на работу! Мой потолок... И крыша. Куда ж ты полетела, дорогая, мне без тебя плохо...

Откинувшись на спинку стула, я бездумно уставилась в окно. Не может быть. Это все не со мной. И вообще, наверно, я сплю. Да. Муз, присев на крышку ноута, паскудно хихикнул. Хорошая месть за вчерашнее, ничего не скажешь... Дай пять, морда запойная. Баюн уныло и многозначительно зашуршал пустой миской, возя ее носом по полу. И старинные часы не менее многозначительно пробили десять. Я вздрогнула. Пора бежать на работу...

Есть не хотелось, и собралась я быстро. И, заплетая перед зеркалом французскую косу, мучилась двумя вопросами. Да-да, сразу. Во-первых — кто писал книгу? Кто? Потому что я — удивительное рядом! — выспалась. Кабы всю ночь писала — то никаким будильникам меня не поднять, я ничего не слышу в принципе. А я чувствовала себя так, будто проспала девять часов — с двенадцати ночи до девяти утра. Так кто?.. И что делать с птеродактилем? Уверенности, что он — глюк, нет, а Баюна с ящером наедине оставлять боязно, вдруг сожрет... Соседу кота отдать временно? Наврать только правдоподобно, легенду сочинить душещипательную...

Впрочем, легенда не пригодилась. Баюн наотрез отказался покидать квартиру. Взобрался на стеллаж, спрятался за цветочным горшком и шипел на все мои попытки спасти его черную шкурку. А хозяин — барин... Тревожно оглядев хату, я обулась, надела шубу и с тяжелым сердцем потопала на работу. Благо, есть куда идти... Не готова я пока решать птеродактильные проблемы... А решать придется.

Пересекая заснеженный парк и озираясь в поисках вероятных странностей, я все больше убеждалась в одном. Я не спятила. Я нормальна. Все вокруг — на своих местах, вплоть до аллейки из тридцати пяти плакучих берез, вплоть до стайки неугомонных снегирей, вплоть до десяти скамеек и запорошенных снегом мусорок подле них. Все в порядке. И я в порядке. А значит... Значит, что-то происходит. Что-то случилось. Но что и почему?..

У дверей офиса я помедлила, посмотрела на электронные часы, отмечая запас в пятнадцать минут плюс десять дежурных на опоздание, оптимистичные двадцать три градуса мороза и решила сбегать за угол, в кофейню. День — длинный, а в обед опять лень будет переобуваться и выползать на холод.

Купив кофе и булочек с корицей, я вышла из кофейни и нос к носу столкнулась благообразным старичком. Да, и утро сегодня странное, и на потепление повылазила нечисть всякая... Старичок щербато улыбнулся, переминаясь с валенка на валенок, и застенчиво сдвинул на затылок засаленную ушанку. Сейчас или дорогу спросит, или десять рублей на "лечение"...

— Девушка, у вас минутка найдется? — прогнусавил он радостно в заиндевелую бородку.

— Денег нет, — честно предупредила я, пряча за спину пакет с обедом.

— А не в деньгах дело, а в душе! — важно ответствовал он и уточнил: — Когда вы последний раз беседовали с Богом?

— Привычки разговаривать с самой собой не имею, — буркнула я, натягивая шарф на подбородок.

Вот же встал — не обойти, а крыльцо узкое и скользкое, да и не мне одной в кофейню надо... На крыльцо бодро взобрался мужик без шапки и в расстегнутой дубленке, вынудив нас прижаться к перилам. И нет бы ему уйти, любопытному, а он застрял у дверей, изучая меню...

— С собой? — отмер старичок и недоуменно заморгал.

— Недавно калифорнийские ученые сделали потрясающие открытие — имя Бога звучит как "я", — и неодобрительно посмотрела на тормозного мужика. — А беседы с самим собой, знаете ли, это диагноз.

— Вы хотите об этом поговорить? — оживился мужик в дубленке, приглаживая буйные седые кудри.

Аж про меню забыл, зараза. А впрочем...

— А сколько вы берете?

— Все зависит от глубины проблемы, — молодцевато подмигнул "мозгоправ".

— Тогда я разорюсь...

— Так что о Боге? — требовательно напомнил о себе старичок.

— Вы проходите или нет? — не менее требовательно вопросили со ступенек.

Мужик, извинившись, скрылся в кофейне, шустро сунув мне визитку, а я просочилась мимо деда с извиняющим: "Простите, на работу опаздываю". И позорно сбежала, поскальзываясь. Нет, ну что за утро...

На работу я пришла вовремя. Пробурчала приветственное, разделась, переобулась в балетки и включила компьютер, ощущая небывалое рабочее рвение. Вернее, безумное желание выгнать прочь глупые мысли, пока они не обросли "обоснуями", пока я в них не поверила...

— Вась, ты здорова? — Валик прищурился.

Видать, на моем лбу висел баннер на манер вчерашнего, но не стебный, а с сакраментальным. "Спасите, я начала новую книгу!" — так сестра "расшифровывала" выражение моего лица в моменты творческих наплывов.

— Не особо, — я открыла рабочую папку.

— Что случилось?

— Мне только что предложили сначала побеседовать с Богом, а потом — подлечить мозги, — объяснила уныло. — Вот и думаю — что насущнее?

Валик предсказуемо хмыкнул и весело заметил:

— И то и другое тебе — только на пользу!

— Спасибо за поддержку, друг, — я запустила проигрыватель, включила испанскую гитару, надела наушники и с головой ушла в работу.

И полдня просидела, не вставая с кресла и тщательно вычитывая все шедевры журналистского творчества. Пока спина не затекла. Зато о птеродактиле забыла. Почти. Сняв наушники и откинувшись на спинку кресла, я потянулась, разминая затекшие шейные мышцы. Откуда же ты взялась, сволочь глючная, на мою и без того больную голову?..

— Вась, ты точно в порядке?

Я вздрогнула и сварливо буркнула в ответ:

— Нет, у меня авитаминоз, ПМС и зимняя депрессия.

ПМС в мужском обществе считался темой священной и не стоящей дальнейших обсуждений, однако же...

— Недоё... отсутствие личной жизни у тебя, — снисходительно заметил Игорь, — замуж тебе пора и давно!

— Уговорил. Я согласна, — повернулась к фотографу и благодушно улыбнулась: — Пошли!

— Куда? — не понял он.

— В загс, конечно! У меня и паспорт с собой!

— Так я же женатый... — растерялся Игорь.

— Заодно и разведешься!

— Так я доволен...

— Как тебе мало от жизни надо... — я разочарованно обозрела окрестных мужчин. Мужчины в виде водителя и Игорька живо сползли под столы, а Валик только ухмыльнулся в ответ.

— Вот так всегда, — я придвинулась к столу, — сбагрить все хотят, а брать никто не хочет.

— Карма? — предположил Валик, откинувшись на спинку кресла.

— Мужская трусость, — я сурово нахмурилась, пролистывая рекламный текст. — А еще удивляетесь — почему я живу одна, а секс — только на работе и с работой...

— Эротику читать будешь? — оживился он. — Давай вслух!

— В новом свинокомплексе, который два месяца назад открывал лично губернатор области, нынче пополнение — там родилось тридцать поросят, — прочитала я с выражением. — И благодаря новому оборудованию уже через месяц ожидают следующий солидный приплод. Интересно?

— Да ты извращенка!

— За это мне и платят, — я надела наушники.

Так, спокойно, я сдаю номер. Все лесом, включая птеродактилей. Работу закончу — и хоть трава не расти... За вычиткой я сгрызла булочки и допила остывший кофе. Муза, сидевшего на мониторе, успешно игнорировала, хотя руки чесались. Но я всплеск вдохновения использовала примитивно — сосредоточилась на редактуре. И удачно перенаправила поток творческой энергии с одного текста на другой, с создания на "причесывание". Благо, повод забить на крылатого паршивца был серьезный.

При одном взгляде на Муза вспоминалось сумасшедшее утро, а мысли о собственном безумии отрезвляли лучше ледяного душа. Я всегда боялась спятить. Наверно, поэтому так мало писала, закрываясь от творчества, "засушивая" перспективные идеи на стадии обдумывания, запирая их в блокнотах. Свои прежние книги я дописывала без Муза, ведь его присутствие решало немногое. Он подталкивал, мотивировал, дразнил, он был необходим на первоначальном этапе придумывания — без него образы приходили нечеткими и непонятными. А вот работать над книгой я могла и без него. Но выбрала не писательство, а офисные посиделки. Потому что боялась спятить, заблудившись в выдумках, подменив реальность фантазией. Всегда боялась.

Тексты кончились неожиданно и быстро. Закрыв последний файл, я оглядела кабинет. Санька с Игорем уже успели уехать на съемку, а за спиной Валика мельтешил Гриша и, тыча пальцем в экран монитора, командовал, куда какой текст заливать и откуда брать нужные фотки. Я сползла по спинке кресла, прячась за свой монитор, и уткнулась носом в шарф. Муз дрябнул коньяка и подмигнул. Я внутренне застонала. Как не вовремя...

Впрочем, он вместе с вдохновением всегда приходил не вовремя. И его появление напоминало погружение в сон. Моргнул — и провалился в темноту, сделал шаг — и вокруг взметнулись образы. Открыл глаза — и увиденное, прежде сокрытое, слилось с реальностью. И в часах с кукушкой живет не сломанная механическая птица, а юркий домовенок. А в водопроводных трубах обитают мелкие водяные феи. И, помнится, в детстве я нарочно смывала в раковину остатки пищи, чтобы их подкормить. А в ванной... Я невесело улыбнулась. А в ванной на потолке спит красный птеродактиль. И почему-то в существование незримого, тех же водяных фей, верилось легче...

— Вась?

— У меня обед! — огрызнулась я. — Гриш, не трогай меня пять минут, а?

— Ладно, только на принтер не забудь сходить.

Я вновь замкнулась в себе. Вдохновение помогало видеть неожиданное и волшебное в обычных вещах. И оно всегда приходило внезапно и ненадолго. Но успевало напрочь снести крышу. Разве можно нормально работать, когда кажется, что из сумки журналистки выглядывает мордочка леприкона (и — нет! — дело не в зеленом цвете кожаных рюшечек, напоминающих поля шляпы)?.. И ни контролировать поток образов, ни тормозить его никогда не получалось. И я старалась переждать. Пересидеть, забившись в угол. Дождаться, когда образы осядут в блокноте зарисовками. А потом выкапывалась из горы черновиков и с трудом возвращалась в реальность. И еще недели две "радовалась" остаточным явлениям в виде ярких кошмаров и неожиданных ассоциаций.

Пересидеть... Я задумчиво нахмурилась. До Нового года — чуть больше недели... Не доживу. Однозначно. Сейчас вдохновение сильнее, чем когда-либо. А прежде приступы образного мышления вызывали полнейший отказ чувства самосохранения. И я ходила по инерции, не замечая ни скользких ступенек, ни сосулек над головой, ни "красного человечка" на светофоре, ни возмущенных сигналов водителей. Да, бог хранит детей, пьяниц и ненормальных, ибо до сих пор мне везло. Но рисковать не хотелось. И совмещать работу и творчество, когда одно мешает другому, — тоже.

— Пять минут прошло!

Тьфу на вас...

— Василиса, на принтер за полосами бегом!..

Тьфу на вас еще раз...

— Вась, я принесу, — Валик встал и бодро вышел из кабинета.

Я потерла затекшую поясницу и вооружилась красной ручкой. Предпоследний шаг — труднее последнего... Дочитать полосы, сверить — и домой. Ой, я ж забыла отдать Валику вычитанные дома полосы... Впрочем, ему все равно некогда было правку вносить. Я достала из сумки сложенные листы и мельком их проглядела. И я читала, и не я... Корректорские знаки — по фэн-шую, ошибки — по делу, а вот почерк... Почерк не мой. Я пишу как курица лапой, мои кракозябры только Валик и ухитряется разбирать. И на половине полос пометки кривые и косые, а на остальных — четкие, понятные. Мистика.

Вручив подошедшему другу правленые полосы, я разложила на столе новые и решительно сосредоточилась на работе.

— Вась, а кто это писал? — он задумчиво рассматривал правку, очевидно находя десять отличий.

— Я, кто ж еще.

— Непохоже.

— Подумаешь...

Валик не угомонился. Вернулся на свое рабочее место и сердито написал в аську: "Что случилось? И не заливай про ПМС, тебе еще дней десять до них".

Вот зараза. И не живем вместе, и не спим, а все про меня знает. Почти все.

Я настрочила в ответ умоляющее: "Давай потом, а? Номер сдадим и поговорим! Только Гришиных истерик мне не хватает для полного счастья!"

Он хмуро кивнул и углубился в свою работу, а я взялась за вычитку. Так, свинокомплекс, дотации, инфляция, обещания мэра — о том, что все будет хорошо, рост наркомании, реклама нанопротезов, патологическая школьная безграмотность, рост цен на гречку, заявления губернатора — о том, что все будет еще лучше, чем говорит мэр... Темная сутулая фигура стоит в тесном коридоре и пишет на пыльных стенах...

Я моргнула. Тьфу... И причем тут бройлеры, с чего вдруг такая ассоциация?.. Ага, инновации, будь они неладны, снова мэр, когда ж он кончится, ликвидация ОПГ... Буквы ложатся на стену сияющей вязью, и коридор сужается, тонет в тусклом тумане. И наливаются светом слова, когда писец ставит точку в предложении и отступает от стены на шаг, поводя плечами.

Я внутренне застонала. Невозможно работать... Муз отсалютовал мне рюмкой и вредно хихикнул. Гаденыш. У меня же текст дома, на компе, я специально его на флешку сбрасывать не стала, чтобы соблазна не было!..

— Вась, держи еще полосы.

Угу. Бройлеры, куда ж без вас... Парень из выдумки упрямо мельтешил перед внутренним взором, но я стоически читала городские новости, на автомате расставляя запятые и отлавливая опечатки. Да, опыт — это вещь. Музу стало скучно пить в одиночестве, и он обиженно перебрался на монитор верстальщика. Валик застучал по клавиатуре еще усерднее, вдохновенно внося правки. Да, музы — они такие, стимулирующие... Ничего, дома поговорим. И о том, как мешать рабочему процессу, и о том, как дезертировать.

— Гриш, сверяемся? — Валик положил на мой стол пухлую стопку полос.

Ненавижу сверку. Тупое занятие. Но необходимое. Мало ли, Валик что-то не внес, Гриша с подписями накосячил... Сидишь с двумя экземплярами будущей газеты и ищешь, что не так.

— Сверяйтесь, — отозвался редактор.

Я мельком глянула на часы. Почти десять. Успеть бы домой к двенадцати. Если именно после полуночи меня настигают провалы в памяти... Не хочу потом слушать небылицы о себе от Валика и шефа. Если я ничего не помню... то чем же занимаюсь-то ночью?.. Я прикинула оставшийся объем работы. Тридцать полос формата А3 вычитано, сверить и подобрать за Валиком невнесенные ошибки, перечитать заголовки и подписи под фотками — и домой. Еще час работы, не больше. Прежде мы и до двух-трех ночи задерживались со сдачей, а потом в типографии психанули и обозначили дедлайн — до двенадцати, и точка. Опоздаем хоть на пять минут — газета не выйдет в печать.

— Василиса, шустрей, — скомандовал Гриша, пробегая мимо. — Валентин, пятую полосу открой, мы рекламный макет не заменили.

Я взялась за проверку заголовков. "Цены на гречку выросли вдове", "Облуживание по-королевски", "Сосем не тот случай" и "Совращение заводских работников" немного подняли настроение. Впрочем, в моем хит-параде на первом месте уже года два неизменно оставалось шедевральное "Святая вода благотворно воздействует на человеческий оргазм". Журналист, разумеется, писал об "организме", а вот о чем он думал по ходу работы над статьей...

— Гриш, да у тебя все ошибки по Фрейду.

— А ты свою работу работай! — буркнул он, шурша полосами. — А ты, напоминаю, корректор, а не психолог! Так, Валентин, на восьмой, где дырка, фотку поставь...

"Не психолог"... Я вообще-то и не корректор, а филолог и писатель. А здесь... так, на покушать зарабатываю.

— Игорь опять завтра в позу встанет, что не его фотки берем, а информагентства, — заметил Валик.

— Как встанет, так и сядет, он же не памятник, — отмахнулся Гриша. — Будет знать, как чудить по утрам и ломать имущество организации. На пятнадцатой полосе фотку высветли и рекламу пива замажь.

— Может, денег с них стрясем? — пробормотал друг. — Спецвыпуск накрывается, а премию к Новому году охота...

Я подняла голову и переспросила:

— Спецвыпуск накрывается? А почему я об этом не знаю?

— А потому что в облаках витать меньше надо, — беззлобно отозвался редактор, вдумчиво изучая что-то на экране монитора. — Рекламы не набрали наши трудоголики. Кризис, видите ли.

— А ты у них чайник реквизируй, — посоветовал Валик, — и печенюшки. И оклад обрежь, чтобы только на процентах сидели. И кризис сразу кончится, и реклама появится.

— Отставить диверсии! — нахмурился Гриша, потер живот и вздохнул: — Но про чайник с печеньем ты верно сказал...

— Грабим? — ухмыльнулся друг.

— Иди, — благословил редактор.

Я, сверяя последнюю полосу, фыркнула:

— На кого теперь валить будете?

— На тебя, — хором заявили "диверсанты".

— А совесть-то в курсе? — усмехнулась я.

— Совесть в деле! — весело отозвался из коридора Валик. — И в доле!

— А-а-пчхи! — согласно чихнул Гриша.

За день мы подъедали все свои припасы, а поздним вечером, когда кроме нас троих в редакции уже никого не было, — чужие. Обычно "рекламные", но иногда вспоминали о совести и воровали у журналистов. Но у рекламщиков — чаще. За журналистами приходилось подъедать засохшее и завалявшееся. А рекламщики по долгу службы постоянно разъезжали по фабрикам и магазинам, таща оттуда и колбасу, и сыр, и печенье с сушками и пряниками, и все свежее и вкусное.

Валик ушел "на дело", а редактор сел на его место. Муз, кстати, сразу же от Гриши шарахнулся и вновь уселся на мой монитор, свесив кривые ножки. Я аккуратно сложила сверенные полосы в стопку, убрала старые в "макулатурный" ящик стола и предупредила:

— Я — домой.

Время — почти одиннадцать.

— Иди, — Гриша рассеянно таращился на Муза, но, понятно, ничего не видел.

Крылатый прохвост этим пользовался и, обернувшись, корчил редактору страшные рожи. Впрочем, он такой страшный сам по себе, Муз, в смысле, что и корчить-то ничего не нужно.

Я быстро переобулась, выключила комп и натянула шапку:

— И завтра не приду.

— И не надо, — редактор устало откинулся в кресле и сложил руки на выпирающем животе. — Я тоже не приду.

Я надела шубу, застегнулась и перекинула через плечо сумку, хмыкнув:

— Ты-то? Тебе по должности полагается быть здесь всегда. Но мечтать, говорят, не вредно...

— Кышь, — насупился шеф, — сгинь, нечистая сила.

— До пятницы, — я махнула рукой и устремилась к лифту.

Успеть бы... Некрасиво, конечно, но с Валиком объясняться не хочется. И поднимать неприятную тему — тоже. Она почти улеглась, как и беспокойство. После сдачи номера от переизбытка информации так голова болит, что не до птеродактилей совсем. Хочется прийти домой, забраться под одеяло и сдохнуть до утра. Чтобы воскреснуть часам к двум дня и вопросить "Доколе?.." И, не получив ответа, вновь пойти по исхоженному порочному кругу. Сама выбрала. Сама виновата.

— Васька! А ну, стой!..

Я прошмыгнула в лифт, нажала на кнопку и нервно улыбнулась:

— Знаешь... давай потом. Пока! И не валите на меня свои пряники!

— Вася!..

Грозный окрик должного результата не возымел. Я махнула рукой, и двери лифа закрылись. Я сказала — завтра, значит — завтра! И неважно, что завтра на работу я не приду. И — бегом домой. К голодному коту, глюку-птеродактилю, компу и одиночеству.

И кому я такая ненормальная нужна-то?.. Даже Валик, во избежание неприятностей, сразу решил, что мы "дружим", и точка. И, как метко сказал мой бывший на прощание, осчастливь мужчин, не начинай ни с кем отношений. Уже в который раз думаю, что он прав. Но — это все лирика. А проза висит в ванной на потолке. Кстати, как там Баюн, ужился ли с глюком, будь он неладен?.. А может, померещилось спросонья?..

Я вышла из бизнес-центра и вздрогнула. У здания напротив, через дорогу, стоял сутулый парень в ярких кедах и расписывал стену граффити. Ядовито-зеленая люминесцентная краска обрисовывала странный символ, а мне опять померещился другой парень, из пыльного коридора. Но... нет, этот вроде знакомый — и кеды, одетые в мороз, и рыжая псина рядом с палкой скачет... Точно, или в отпуск пора, или на больничный, пока вдохновение не схлынет, а Муз не денется куда-нибудь.

Ледяной ветер и сибирский мороз стали еще одним "за" к двухнедельному отгулу после каникул. А что? Я два года работаю без отпуска. Имею право. Пусть Гриша ищет мне замену, где хочет. До февраля уйду в астрал и там переведу дух. Все для себя решив, я быстро дошла до дома, от мороза и волнения забыв о пустом холодильнике. Мысли о котике, которые я тщательно отгоняла работой, вышли на первый план. Надеюсь, дома все в порядке...

Четыре этажа я преодолела бегом, на ходу расстегивая шубу, но в пролете между четвертым и пятым остановилась. Темно, хоть глаз выколи... И с площадки доносится явный лязгающий скрежет. Очень, кстати, знакомый. Так моя соседка по площадке, Серафима Ильинична, дверь открывает. Я пользовалась подсветкой от сотового, дядя Боря — зажигалкой, а Серафима Ильинична полагалась на свой третий глаз и пыталась в полной темноте попасть ключом в замочную скважину.

Я замерла. И без того день дурной, так не хватало еще этой бабке на глаза попасться... Всего на площадке находилось три квартиры: ближе к лестнице моя, посередине — дяди Бори, а дальняя — престарелой пары, Владлена Матвеевича и, собственно, его жены. И если соседа я никогда не видела (по слухам, он был сидячим инвалидом весьма преклонных лет), то Серафима Ильинична постоянно шныряла по округе. И знаменита бабулька была своим третьим глазом (вернее, его отсутствием). Мало того, что она фанатела от "Битвы экстрасенсов" и врубала телевизор на всю округу, так и сама пыталась предсказывать будущее по поводу и без. Мне от нее тоже перепадало, но никогда не сбывалось. А опасалась я не столько предсказаний, сколько параненормального вида сумасшедшей бабки. Ибо выглядела она жутко. И, предсказывая, прилипало намертво.

Лязганье ключа затихло, и скрипнула дверь. Я посчитала до двадцати, дождалась повторного скрипа и характерного щелканья замка и осторожно поднялась на площадку. Вроде, никого... Сняла холодные перчатки и достала из кармана шубы ключи и сотовый. Опять свет зачем-то вырубили... Надо завтра в ЖЭК позвонить и пожаловаться, второй раз на неделе без света остаемся... Я открыла дверь, улыбнулась урчанию Баюна, но в квартиру зайти не успела. Цепкая рука схватила меня за локоть.

Выронив ключи и заорав, я дернулась, освобождаясь, и резко обернулась. Голубоватое сияние экрана сотового озарило потустороннее лицо Серафимы Ильиничны. Мертвенно-бледная сухая кожа, обтянувшая острые скулы, остановившийся взгляд, направленный в "куда-то там", поджатые сухие губы, короткие и всколоченные седые волосы.

— Беда за тобой... — прошептала она замогильно. — Беда, девонька...

— Се-сераф-фим-ма И-ильинична... — прозаикалась я испуганно. Сердце колотилось как сумасшедшее. Вот же подловила и подкралась, а... Так и ноги протянуть недолго...

— Слушай! — крикнула бабка строго и, дико вытаращив бесцветные глаза, сипло повторила: — слушай да запоминай! Беда за тобой. Шаг за шагом — и все ближе, — фразы прорывались сухо, отрывисто: — Другая ты. Сила у тебя есть, самой неведомая. Раскрываться начала. И беда с ней идет за руку. Оттуда идет. Через тебя. К тебе. За тобой. Душа нужна, — и, запнувшись, крикнула резко: — Душа, поняла? Сила в ней! Берегись того, чем занимаешься! — и снова сипло, глухо: — Уж не свернуть с пути... Дверь открылась, путь указан. И идет за тобой. Идет... — и отступила, выдохнув: — Дома будь, защита есть... Рядом с тобой те, кто беда... Идут они... Идут... Идут...

Я в ужасе попятилась, громко хлопнув дверью. Баюн громко и успокаивающе заурчал. Я, дрожа, сползла по стенке и сгребла кота в охапку, крепко прижав его к груди. Мать твою, да что ж это за день-то за такой, а?.. И ночь еще... И невольно вздрогнула.

Кухонные часы тихо пробили полночь. Во мраке коридора неловко, но явно заворочались безликие тени...

Глава 4

Я сам не свой, мой след потерян,

Я с головой в песчинках времени

Упал на дно...

"Би-2"

...Тень подкрадывалась медленно, осторожно, бесшумно. Наблюдая за ней краем глаза, я затаил дыхание. Тень, нерешительно замерев в двух шагах от меня, сгустилась и притворилась моим отражением-спутником. Я вздохнул. Когда же они обретут наконец мозги и начнут думать?.. Тень обрадованно протянула руки к моим плечам. Дождавшись, когда костлявые пальцы коснутся обнаженной кожи, я резко обернулся и схватил тень за горло. Та, трепыхнувшись, пискнула и приняла облик своего хозяина.

— Ну, доброй ночи, — я приподнял бровь.

Тень съежилась и обмякла. Я же рассматривал ее с насмешливым любопытством. Немногое люди из моего окружения имеют коротко стриженые волосы и столь высокий рост при худощавом телосложении. Я склонил голову набок, всматриваясь в "лицо" тени, на котором проявились грубоватые резкие "черты" и загорелись синевой раскосые глаза.

— Доброй ночи, Астор, — я доброжелательно улыбнулся. — Поговорим?

Пустой взор стал осмысленным. Я улыбнулся еще доброжелательнее. Тень сникла окончательно. И молчала. Метала на меня из-под густых бровей затравленные взоры и упрямо молчала.

— Хорошо, будь по-твоему, — я пожал плечами. — Тебе тень не нужна, а вот мне пригодится ее сила. Выпью одним глотком.

— Ос-с-ставь ее, — прошипел безгубый рот тени. — Чего ты хочеш-ш-шь?

Я уселся на стул, заставив тень сжаться в комок, и принялся перечислять:

— Во-первых, спать. А ты опять отвлекаешь меня от столь важного дела. Еще я бы предпочел общаться с тобой лицом к лицу. Если у тебя хватит смелости. Также мне не помешала бы сила, которую я вынужден тратить на защитные заклятья, и деньги, которые я почему-то должен тратить на то же самое. И, самое главное...

— Короче, мальчишка, — поморщившись, просипела тень.

Я усмехнулся:

— Опять перебиваешь? Нельзя быть таким нетерпеливым, Астор, ты же говорил, что это первый признак неуверенности в себе. Так вот, самое главное — это собственная тень.

— У тебя никогда ее не было, — глухо обозначил очевидное незваный гость.

— Ничего, еще будет, — самонадеянно заявил я. — И чем скорее ты и тебе подобные оставят меня в покое — тем быстрее она появится.

— Не видать тебе тени. Мелковат. Глуповат. Трусоват. Слабоват. Даром что высшим рожден, когда самое твое место — среди низших существ.

— Наставник, — я качнул головой и ухмыльнулся, — ты непоследователен. Недавно я был достоин почтить своим присутствием ряды серединных существ. Как, ты опять ошибся? — я картинно поднял брови: — Не может быть!

— Мальчишка, — тень страдальчески закатила глаза. — Глупое создание, я же пытаюсь спасти тебя!

— От чего? — с интересом спросил я.

— От самого себя, разумеется, — он нахмурился. — От всего остального ты защитишь себя сам, даром что высший да с моими знаниями. Только от самого себя.

— Не стоит утруждаться, — я посмотрел в расплывчатое "лицо" холодно и жестко. — Не стоит. Я давно все решил.

— Ты не вернешься, — предсказал Астор. — В путь отправится бесчисленное поколение безтеневых высших, но до цели дойдут лишь десять человек. Понимаешь? Всего десять человек из десяти тысяч! А остальные погибнут. Хранители сторожат свои тайны. И никому не позволят уйти из своего логова живым. Только тем, кто получит тень и принесет клятву молчания. А ты... Ты даже вступительное испытание не пройдешь!..

— Понимаю, — ответил спокойно. — Я, может, и глуповат, но я все понимаю. И все решил. Я пойду, — и на мгновение отвел глаза: — и ты должен понять... Я... не могу не пойти.

— Можешь. Тень — не единственный источник твой силы. Ты же знаешь... Ты — не такой, как остальные высшие. Ты... другой.

- Это не сила, — я упрямо мотнул головой. — И я не могу не пойти. Испугаться и забиться в угол, чтобы потом остаться и без тени, и без силы? Лучше смерть. Я не смогу стать обычным человеком.

— Рожденный ползать... — начал мой собеседник.

— ...везде пролезет, — беззаботно улыбнулся я.

Тень длинно выругалась. Я состроил удивленную гримасу:

— Наставник!..

Он замолчал. Долго-долго смотрел в мои непроницаемые глаза. Тяжело вздохнул. И сдался:

— Отпусти тень.

— И никаких нравоучений? — уточнил я.

Астор кивнул:

— Полночь в помощь. Более не приду.

— Всего доброго, — и я разжал руки.

Тень выпрямилась, потянулась и метнулась к окну. Я напряженно наблюдал за каждым ее движением. Оглянувшись, тень кинула на меня взгляд, полный сожаления, и растворилась в полуночном мраке. Я откинулся на спинку стула, вперив в окно невидящий взор. Наставник, наставник... Зачем же ты воспитывал во мне уверенность, знание собственной сущности и силы, стремление достигать невозможного... если полагал, что я способен лишь молча сидеть на обочине, беспомощно наблюдая за закатом Полуночи? Если никогда не верил, что я способен получить тень — так или иначе?

Странно. Горько. Неприятно. Беспокойно. Почти... больно. Я подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Зачем приходил?.. Я привык отвечать за свои слова и взвешивать собственные поступки. И привык добиваться своего. И рисковать — не напрасно, но для достижения результата. И все продумал, и все решил, и... Наставник, наставник... Зачем же ты снова будишь от спячки растерянного, испуганного, неуверенного мальчишку, который однажды пришел к тебе и за знаниями, и за обретением себя?..

А за окном бушевала осенняя метель. Влажный ветер срывал с деревьев сухие листья, и среди голых ветвей мельтешили первые крупные снежные крупицы. Деревья, дрожа, обступали дом и скреблись в окна, стучались в закрытую дверь. Я молчал, вслушиваясь в вой вьюги и испытывая безотчетное желание выйти вон, хлопнуть дверью и раствориться в непогоде, растаять без следа в ледяной тьме. Но куда идти, когда за спиной постоянно маячат чужие тени, сбивая с выбранного пути?..

Окно запотело от тяжелого горячего дыхания, и, помедлив, я нарисовал на стекле ступени силы. Я слишком поздно родился, чтобы успеть обзавестись тенью... На туманной поверхности появилась расплывчатая линия с десятью крупными точками. Мы рождаемся, и Полночь выводит нас на первую точку силы — Жизнь, а следом и на вторую — Тело. Мы учимся смотреть по сторонам, ощущать себя и выходим на третью точку силы — Время. Проходят ночи, и, вставая на ноги, изучая дом и выходя за его пределы, мы достигаем сначала точки Пространства, а после — Силы и Знаний, вместе с которыми выходим на Память. Я перечеркнул седьмую точку Памяти. Сейчас это мой порог, недавнее достижение, и до Мудрости — еще идти и идти... Чтобы, пользуясь Памятью и Мудростью, избавиться от ненужных масок, обрести себя и добраться до точек Души и Смерти. И обзавестись тенью — силовым слепком себя, сущностью, свитой из собственной мощи.

Я вздохнул и стер линию. Время вечной Полуночи проходит, и на следующее тысячелетие тьма сменится непрерывным светом, отнимающим у высших способность к магии. Зато низшие и серединные существа останутся при своем.

При своем... Низшие не могут подняться выше точки Силы, а серединные — Памяти, но им хватит клочьев остаточной магии ночи, чтобы остаться собой. А нам — нет. Лишь те сохранят способность к магии, кто уже сотворил тень, и то благодаря ее природе низшего. Но большинство из нас станет обычными людьми. С тенью, кстати. С ненужной, глупой и бесполезной тенью, порожденной солнечным светом.

Да, по легенде, мрак на эпоху впадет в спячку, а ночь сменится днем и ярким светом, выжигающим остатки столь необходимой магии Полуночи...

За моей спиной снова мелькнула тень, и я привычно насторожился. Наверняка кто-то из моего неугомонного семейства... Я — самый младший, и у всех давно есть тени. У дедушек, бабушек, родителей, братьев, сестры... Я стиснул зубы. И у меня будет. Обязательно. Костьми лягу. Я прикрыл глаза и сосредоточился. Ночь послушно шевельнула крыльями, и перед моим мысленным взором замельтешили многочисленные точки, складываясь в крошечные рисунки. Неровные стены тесной комнатки, низкий потолок, полуразобранная кладка очага с тлеющими углями, узкая кровать, низкий стол и шаткий стул. И — летучая мышь.

Улыбнувшись, я обернулся и протянул руку. Зверек, помедлив, сел на мою ладонь. С тихим шорохом свернулись серые крылышки. Доверчиво сверкнули красноватые огоньки глаз. Как же ты сюда попал? Через дымоход?

— Поговори со мной, — тихо попросил я. — Не улетай. Поговори со мной...

Мышь склонила голову набок, внимательно изучая мое уставшее лицо. А я... Да, я устал. И больше ожидания предстоящего испытания выматывало общение с толпой сочувствующих и попытки спрятаться от их навязчивого внимания. Я сел на кровать и осторожно пересадил зверька на спинку стула. Тот, повозившись, запахнулся в крылья и вопросительно пискнул.

— Перекусить? — переспросил я. — Да, наверно, надо...

Нежданная собеседница снова склонила голову набок.

— Ну, — я растерянно улыбнулся, — признаться, не помню. Кажется, утром ел... Не помню. Не до того теперь... Конечно, неправильно. Но и жизнь — вещь с серьезными изъянами. Даром что заставляет нас жить по тем правилам, которых сама не соблюдает... Угощайся.

Я раскрошил на столе хлебный ломоть и под пристальным взором мыши попробовал поесть сам. Грея руки о чашку травяного чая, я без аппетита жевал хлеб, уделяя мыши больше внимания, чем еде. А та, перекусив, рассказывала последние вести. Здесь, в затерянной среди Мглистых болот хибарке, я прячусь уже давно, и пока лишь наставник смог меня отыскать. На меня работало мое Время — я мог уподобляться ему, становиться невидимкой, заметая следы, пребывая одновременно и нигде, и везде. Ощущение меня можно встретить где угодно, но ни одно из них не укажет на истинное местонахождение. Остается только гадать, как меня отыскал наставник... и надеяться, что он никому ничего не расскажет. Другое убежище быстро не найти, а мне не до поисков. Успеть бы подготовиться.

— Сколько, говоришь, осталось до заката Полуночи? — переспросил я. — Так мало?.. А про испытание ничего не знаешь? Да, попросился... Неожиданно? Это плохо. Что ты, какой сон... Позже высплюсь, когда все закончится.

Мышь фыркнула. Я усмехнулся:

— Так или иначе высплюсь. Или в жизни, или в смерти. Что? Шаги слышишь?

Я насторожился. Снаружи выл ветер, скреблись в окна ветви чахлых деревьев и... растворялись в реве стихии осторожные шаги. Я устало вздохнул. Атталь. Сестра. Похоже, наставник не смолчал. Я поспешно шагнул к стене, сливаясь с грубой гладкой каменной стены, а мышь вспорхнула к полотку, затаившись в углу. Замерев, я заставил тьму съежиться, поглощая мои следы, и потух никогда не разжигаемый очаг, исчезли со стола и пола крошки хлеба, утонули во мраке мои вещи, тихо звякнул на двери крепкий замок, запирая убежище снаружи. Я едва заметно улыбнулся. Поиграем в прятки, сестра? Прежде тебе всегда не везло.

Ждать пришлось долго. До домика добраться непросто: я заблаговременно подкупил и запугал всех болотников и огоньков, и те исправно гоняли путников по кромке трясины, заводя непрошеных гостей в топи и непролазные места. Собственно, подкупил я их, чтобы заводили, а запугал — чтобы не смели топить. Лишь поводить за нос, утомить и вынудить бросить поиски. И одни бросали, но Атталь... Сестра упряма, как сотня подкупленных болотников.

Скрипнул отпираемый замок, и в душное пространство ворвался сырой затхлый ветер болот. Я перестал дышать, остановив биение сердца. Время упорных занятий позволяло держаться достаточно долго. Надеюсь, Атталь уйдет прежде, чем я спугну чары или окончательно превращусь в камень.

— Брат? — она остановилась посреди комнаты, озираясь. — Ты здесь?

Я не подавал признаков жизни. Из-за спины Атталь выступила тень, пробежалась вдоль стен, но никого не нашла. И сестра сама обошла комнатку, тщательно прощупывая каждый ее камешек. Я едва заметно поморщился, когда обжигающие плети магии больно прошлись по плечам и груди, и пожалел о своей привычке ходить полураздетым. Заговоренные рубаха с курткой — слабая, но защита от заклятий Полуночи. Я закрыл глаза, держась из последних сил. Атталь же, проверив и перепроверив, вздохнула и отступила к стене, признавая поражение.

— Сдаюсь, — горькая усмешка на бледных губах и усталость на осунувшемся лице. — Ты опять победил. Мне тебя не найти. Но... я не учить тебя пришла. Я пришла попрощаться. И пожелать тебе удачи, брат. Вот, — и она положила на стул сумку, — собрала кое-что тебе в дорогу, в пути пригодится.

Я едва сдержал желание обнять ее. На прощание. Но нельзя. Не стоит.

— И запомни, — тихо добавила Атталь. — С чем бы ты ни вернулся — с тенью или без, — мы всегда будем тебя ждать. И любить. Неважно, маг ты или человек. Ты — семья. Удачи. Полночь в помощь.

Резко развернувшись, она вышла из дома, лишь взметнулась за хрупкой спиной длинная черная коса с десятью узлами. Я недоверчиво посмотрел ей вслед и понял: она остро чувствует и мое присутствие, и наблюдение. Но Атталь ни разу не обернулась. Не подала виду, удаляясь прочь и растворяясь в осенней метели. Но, помня о ее редкой способности творить мороки и обводить вокруг пальца любого, я решил выждать. Мышь, помедлив, спустилась на спинку стула и пискнула. Все же ушла...

Я вывалился на пол и судорожно перевел дух. Мысленно прикинул проведенное в камне время и хмыкнул. Расту. На сей раз продержался дольше обычного да и запас сил остался. Сев, я задумчиво изучил красноватые полосы ожогов на плечах и груди. Те начали медленно бледнеть, заживая. Атталь имела особенность — ранить даже самым безобидным заклятьем. Она встречалась крайне редко, и как же непросто сестре владеть таким даром... Да, стоит оказаться в непростой истории, на пороге отчаяния — и четче видны те вещи, которых раньше не замечал, не понимал, не принимал.

Рассеянно нахмурившись, я заглянул в принесенную сестрой сумку. Зелья, зелья, зелья, амулет какой-то, по виду искорку напоминает, снова зелья, еда... Так, а это что? Я с интересом развернул потрепанный свиток. И сел на пол от удивления. Ну, Атталь... Где же ты это взяла?.. По сизому клочку свитка скользили, исчезая после беглого прочтения, косые строчки букв. Одно предложение смеялось новым, и я не заметил, как с головой ушел в прочтение. "Бегающая" летопись — реликвия великих магов прошлого, недоступная простым смертным... Благодарю, сестра, буду должен...

Ледяной сквозняк гонял по полу старую пыль, осенний холод неприятно обнимал за плечи, настойчиво заявлял о себе голод, но я сидел, с головой погрузившись в чтение, ничего не замечая и видя лишь скользкие каракули незнакомого писца. Настоящее отступило на второй план перед тайнами прошлого, сухо и скучно повествующими о закате Полуночи. И об испытании. Правда, туманные намеки больше путали и сбивали с толку, чем объясняли... Но объяснения сейчас не главное. Главное, запомнить то, что есть. После разберусь на практике. И я жадно впитывал знания, не отвлекаясь, пока меня не побеспокоил робкий луч света.

Я устало поднял голову и протер глаза. Вот и первый призрак заката... Я подошел к окну и с замиранием сердца посмотрел на необычную картину. Тонкая, едва различимая во мраке полоска раскаленного золота скользила меж темных туч, осторожно кралась по земле, выхватывая то корягу, то скрюченное деревце, то изумленную физиономию болотника. Последние испуганно ныряли в чахлые заросли травы и зажмуривали белесые глаза, страшась света. И замолчали напряженно птицы, замерли болотные огоньки. Казалось, даже ветер испуганно спрятал голову под крыло, затаившись в голых древесных ветвях.

Помедлив, я сунул в карман штанов недочитанный свиток, накинул на плечи рубаху и выскользнул из дома. И остановился на крыльце, не отрывая зачарованного взгляда от луча. А тот не менее зачарованно рассматривал мир, разрисовывая незнакомыми красками Полночь, разгоняя ее сумрачные тени. Когда-то она казалась бесконечной, незыблемой, вечной... Но у всего есть конец, только он — для чего-то начало, и закат Полуночи — это рассвет новой эпохи... Время, отведенное первому лучу, истекло поразительно быстро, и он скрылся за черными тучами. Я разочарованно вздохнул, зябко поведя плечами. Жаль. Да, постепенно Полдень начнет удлиняться, забирая у мира магию ночи, но успею ли насмотреться на него я? Ведь детям Полуночи свет принесет слепоту.

Зашуршали сухие заросли травы. Сбитые с толку обитатели Мглистого болота разбредались кто куда, ныряя в трясину, прыгая с кочки на кочку. Я рассеянно посмотрел на стайку голубоватых огоньков, обсуждающих необычное явление. Поймав мой взгляд, они вздрогнули и кинулись врассыпную. И, пробудившись, снова взвыл влажный ветер. Постояв на низком крыльце, я вернулся в дом, плотно затворив дверь. Сидевшая на спинке стула мышь многозначительно пискнула.

— Знаю, — я присел перед потухшим очагом, и с моих пальцев посыпались горячие искры, — проверил. Мои ловушки стерты светом. Как и, надеюсь, стерты следы остальных моих заклятий. Особенно следы перемещения.

Мертвые угли, согревшись, замерцали красным. Я придвинулся ближе, протянув к огню руки. По стене закружились в неспешном танце сумрачные тени. Как обычно, их пришло трое. Тень прошлого — черная, четко очерченная, лицом ко мне, сияющая голубизной ясных глаз, с длинными распущенными волосами. Тень настоящего — расплывчатая, с косой в семи узлах, сизо-серая, искоса посматривающая на меня одним синим глазом. Тень будущего — блеклая, серая, невнятная, отвернувшаяся, изредка мерцающая сиренью. Я долго наблюдал за ними, набираясь смелости. Тревожить тени часто нельзя, но как не поговорить с ними теперь, на пороге новой жизни?..

— Скажите, — я решительно протянул руки к спутницам Времени, — чего мне ждать, чего бояться, на что надеяться?

Тени продолжали круг танца, словно не слыша моего вопроса. Я вздохнул, собрался, сосредоточился.

— Отзовитесь, Полуночью прошу и Временем, своей стихией, заклинаю...

Помедлив, тень прошлого свилась в тугую спираль, упав на мои протянутые ладони узловатой нитью, тень настоящего растеклась по пальцам тягуче-черной паутиной, а тень будущего сверкнула фиолетовой звездой. Я озадаченно нахмурился и переглянулся с мышью. Она принюхалась и пискнула.

— Распознавание знаков мне никогда не давалось, — я собрал в ладонь символы. — У мамы бы спросить, она — мастер... Знаю только, что тень прошлого говорит о том, чего бояться, тень настоящего — на что надеяться, а тень будущего — чего в конце ждать.

И озадаченно рассмотрел нить. Напоминает косу высшего с характерными узлами точек силы. Или дорогу. Или... что-нибудь еще. Про паутину промолчу. Надеяться на паутину? Но такова неясная и размытая суть настоящего. Фиолетовая звезда тоже мало о чем говорит. Хотя, в отличие от остальных, поддается опознанию. Фиолетовый — цвет будущего, звезда — символ недостижимого. Закономерный итог исканий. Только зря тени потревожил... Впрочем, глупо жалеть о сделанном.

Я убрал символы в карман принесенной сестрой сумки. И туда же уложил свои немногочисленные пожитки, распихав между одеждой стопки заметок о... О разном. Я с детства видел странные сны — о прошлом собственного мира, о реальности других миров. И все записывал. Наставник Астор из-за этого считал меня другим, говорил о некой иной силе. А я не обращал внимания. Развлечение. Ничего особенного. Но оставить дома заметки почему-то не смог.

Вооружившись летописью, я сел на подоконник дочитывать. Мышь, недовольно фыркнув, выудила из-под клапана сумки краюху хлеба и прицельно сбросила добытое на мою макушку.

— Эй, — я перехватил хлеб, — шалишь?

Мышь разразилась буйной писклявой речью, вернее — бранью, отчитывая меня за непутевость и безалаберность. Я зажал уши, едва не выронив хлеб. Мышь повысила голос. Я соскочил с подоконника, ринувшись греть чай. И прибить ее — не прибьешь, существа Полуночи священны, и не послушаешься — оглохнешь... Чай в глиняной кружке быстро нагрелся от заклятья, и я вернулся обратно. Так, за летописью и перекусом я добрался до сути вступительного обряда и описания испытания, когда...

За моей спиной взвились вихри теней. Я быстро спрятал свиток в карман, а мышь метнулась к потолку и затаилась в углу. Что ж, если это опять мое семейство... Я стремительно обернулся и замер, сжав в кулаке недоработанное заклятье. Напротив меня темнела таинственная фигура, закутанная в плащ. Ни рук не разглядеть, ни лица... И я очень сомневаюсь, что у нежданного гостя оно было. И не тень, и не человек. Неужели?..

Сердце, пропустив удар, заколотилось с удвоенной силой, кровь бешено застучала в висках. Десять теней великих магов прошлого — тех, кто сумел обуздать и подчинить силу ночи, тех, кто открыл суть точек силы, — ныне стражи знаний и хранители силы Полуночи. Связанные с магией Полуночи, они выгорят при свете дня, и для существования им необходим человек. Высший маг. И всего десятерым повезет. Десять теней — десять человек. И прошедший испытание получит свою тень, а вместе с ней — и доступ к знаниям прошлого. К новой силе. И сейчас за мной пришла тень моего Времени. И моей будущей силы. А я обязательно докажу свою значимость. Костьми лягу.

Цепкий взор из-под капюшона пробирал до мозга костей. По моей спине пробежала холодная дрожь. Я с отстраненным удивлением посмотрел на свои трясущиеся руки, комкающие и распыляющее заклятье. Интересно, а он знает о "бегающей" лето... Тихо. Я едва успел прогнать ненужные мысли. Из-под капюшона сверкнули острые угли глаз, и в голове взорвалась горячая боль. Зажмурившись, я сжал виски и, пошатнувшись, упал на колени.

— Кто ты? — глухой, безучастный голос.

— Я... — и не узнал свой голос, прозвучавший неестественно хрипло. — Я...

Имя смог произнести лишь мысленно.

— Неверно.

Вихрь теней свивался тугим коконом, сбивая дыхание, заставляя тянуться за вожделенным воздухом. И через три удара сердца в моей гордой душе осталось лишь одно желание — дышать, жить, дыша... Кто я без жизни?.. Никто.

— Верно.

Кокон сжался сильнее. А внутренний голос довольно хмыкнул и шепнул — испытание. То самое. Неожиданное. Которое так необходимо пройти. Которое предваряет новый путь всей моей жизни.

Которое...

Глава 5

Все по правилам: свет погашен давно,

Но придет кто-то непрошеный...

"Смысловые Галлюцинации"

Я лежала на кровати, глазела в потолок и уныло подводила итоги собственной ненормальной жизни. Итоги весьма неутешительные.

Во-первых, птеродактиль никуда не делся. Проснувшись, я первым делом сбегала в ванную и проверила. Висел, гад, на потолке и спал. Я уныло потаращилась на него с минуту и вернулась в постель. А что еще делать? Палеонтологов вызовешь... так они перед приездом в психушку позвонят.

Во-вторых, сны в руку снились, а книга сама собой писалась. Это я тоже проверила, едва вернувшись в постель. Плюс еще тридцать страниц к пятидесяти "прошлоночным" и десяти честно выстраданных мною до того, как. И все по фэн-шую — что я видела во сне, то и появлялось в файле. Я пробежалась взглядом по тексту и погрустнела. Очень стало себя жалко. Стилистика — моя, манера речи и построение предложений — мои, слова-паразиты, все десять штук, — тоже мои. Ничего чужого. Кроме сюжета. Мне бы мозгов не хватило так его закрутить. И плюсы вроде бы есть, но минус — жирный и страшный — перечеркивает их напрочь.

Да, а в-третьих, я опять ничего не помнила. Последнее воспоминание — это слова Серафимы Ильиничны, и я, сидящая на полу, дрожащая от страха и обнимающая Баюна. И все. Проснулась я опять в пижаме и в постели. И то ли мистика, то ли шиза... И то ли наслаждаться моментом, то ли срочно бежать к мозгоправу — тот еще вопрос. Лично для меня — нерешаемый.

Повозившись в постели и поворочавшись с боку на бок еще с полчаса, я неохотно выползла из-под одеяла. Организм — штука своенравная: мир рушится, ум за разум заходит, а он все равно требует завтрака. А завтракать-то нечем. Я включила чайник и вдумчиво изучила пустой холодильник. Ни сдохшей мышки, ни даже скелетика... Баюн привычно возил по полу чашку, требуя завтрака. Кстати, и корм кончается. Да, повод. Себя я могу морить голодом и отвратительным питанием сколько угодно, но зверь — это святое.

Я высыпала в кошачью чашку остатки корма, напилась чая, уныло посмотрела на морозные узоры, скрывающие термометр, и собралась в магазин. Пробежать — три дома, заодно и согреюсь... Нашла на полу оброненные вечером ключи, открыла дверь и с опаской выглянула на площадку. Не верю я "предсказаниям" соседки ни разу, но напугала она меня знатно. Вспоминаю ее лицо в серо-голубой подсветке, вытаращенные глаза — и внутри все мелко вздрагивает и съеживается. Тьфу... Но раз вчера был такой ужасный день, то сегодня по-любому должно повезти. Надо только верить.

Закрыв дверь и сбежав по лестнице вниз, я перевела дух и устремилась в магазин. Тридцати нет, но лучше бы было больше... Сухие минус сорок переносятся легче, чем сырые и ветряные минус двадцать. Я натянула шарф на лицо и спрятала руки в карманах. Ветер пробирал до костей и сгонял над городом низкие снежные тучи. Хочу лета... Год хочу, второй хочу, а синоптики все обещают, а лета уже третий год нету, а обещанного как раз три года ждут... Сибирь — вообще уникальный край. Зимой плюс восемь — жара, летом плюс восемь — колотун, но зимой мы ходим в пуховиках, а летом раздеваемся до шортов и сарафанов. И при одинаковых показателях термометра зимой мы ориентируемся на него, а летом — на календарь. Условия для жизнедеятельности странные, зато всегда есть, о чем поговорить, да.

Дойдя по тропинке до дороги, я внимательно посмотрела по сторонам и ускорилась. Местные гонщики обожали пугать пешеходов — резким разгоном перед "зеброй" и стремительным тормозом в сантиметре от дрожащих коленей. А я по утрам любила наблюдать, как автохамы проходят увлекательнейший квест "Не опоздай на работу".

Первый этап квеста — найди с помощью "сигналки" в сплошном сугробе свою машину. Усложнение — рядом еще парочка конкурентов, сигнализации орут одинаково, и припаркованы машины по соседству. Второй этап — откопай машину. Этот ладно, согреться помогает. А третий этап — заведись. Прилагается звонок другу или в автосервис, а также ледяной городской транспорт. При выборе второго варианта не забудь сбегать домой и утеплиться, не то на работу приедет сосулька. И — да! — не опоздай на работу. Лично мне эта народная сибирская забава всегда нравилась. Да, я злобное и завистливое существо.

В магазине я быстро набрала полную корзину продуктов. Пельмени, блины, сыр и молоко — штатный набор занятого человека. И пару зажигалок со свечками — на всякий случай. Смущают меня эти постоянные отключения электричества... И в задумчивости остановилась у полок с алкоголем. Что-то Муза не видать с утра, а я бы поработала над книгой... А на запах алкоголя он точно прилетит.

Я насупилась. Да, поработала бы, если бы не одно "бы". Ко мне только герой пришел. Ни его историю, ни сюжетные ходы я, заработавшись, придумать не успела. И герой меня ждать не стал. Напялил плащ, перекинул косу через плечо и пошел вершить свои геройские дела. Это не моя история. Не моя. Я ее не чувствую. Она чужая, и я понятия не имею, с какого бока теперь к ней подходить. Может, ну его, Муза вместе с героем?..

Решительно отвернувшись от коньяка, я расплатилась на кассе с продавщицей, распихала продукты по пакетам и мельком глянула на время. Двенадцать. Звезда в шоке... Я вышла из магазина, загруженная не только продуктами. Получается, я проспала часов десять. А для меня на успокоительных проспать часов шесть-семь — немыслимое везение. Не говоря уж о том, что без будильника раньше часа дня я не проснусь, я "сова". И все равно чувствовала себя разбитой. Словно это я, а не герой, гонялась всю ночь по испытательной башне, отбиваясь от чудищ. Будь оно все неладно... Но с книгой надо что-то делать. В конце концов, герой-то мой.

Кроме книги беспокоил еще один вопрос. Я топала меж сугробов по тропинке, дрожа под порывами колючего ветра. Очень хотелось помыться. Но при глюке — стремно. Мало ли, а вдруг не глюк, вдруг проснется от шума воды?.. И даже если глюк... все равно стремно. Хотя, если рассуждать логически, то птеродактиль — это плод больного воображения, и я могу им управлять. И могу переместить его силой разума, скажем, на кухню. На полчаса хотя бы, мне хватит. Правда, и с силой, и с качеством разума имелись определенные проблемы... но я блондинка и творческая личность, мне простительно. Значит... в гости?

Домофон, как обычно "отмерз", и дверь подъезда я открыла без ключей. Взобралась на свой этаж почти бегом, согреваясь, и нос к носу столкнулась с дядей Борей.

— Добрый день, Василиса, — улыбнулся он. — А ты чего не на работе?

— Да ну их, надоели, — я улыбнулась в ответ и поставила пакеты на пол. Внимание, Вася, наглость — наше все! — Дядь Борь, а можно сегодня у вас помыться?

Сосед никогда ничему не удивлялся, особенно касаемо меня.

— Что, опять слив забился?

— Не, лампочка в ванной перегорела и смеситель барахлит, — наврала я честно. — А папа только на выходных приедет посмотреть. Можно?..

— Держи, — он протянул ключи. — Заодно и за квартирой приглядишь. Меня дня три не будет, купайся на здоровье.

Лицо у него хмурое, небритое, уставшее...

— С мамой что-то?..

Дядя Боря опустил глаза на секунду, надвинул на лоб шапку и снова бодро улыбнулся:

— Не бери в голову. Все нормально. Цветы польешь, если дольше задержусь?

Я кивнула.

— Ну, бывай, Василиса. Ключи Николаю — этой мой сосед снизу — потом оставишь. Я к нему зайду, как вернусь.

Закуривая на ходу, он быстро пошел по ступенькам вниз, а я нахмурилась. Сосед как-то обмолвился, что у него мать очень больна, и раз-два в месяц он ездил к ней в стационар. Ладно, все под Богом ходим, но хорошо бы, чтобы сейчас у него все было хорошо...

Дома я быстро разложила покупки по полкам холодильника, поела и заглянула в ванную. Глюк никуда не делся, чтоб его за хвост, только место дислокации сменил. Сполз с потолка и обосновался на стене, у полотенцесушителя. И странно так обосновался... Я поморгала на кожистое крыло, проходящее сквозь трубу батареи и полотенце, быстро сгребла с полок мыльно-рыльное и молча вышла. Кажется, зверюга — призрак. Чудно. Значит, не так опасен. Мама, что я несу... И одернула себя. Полотенце я несу. Полотенце, халат и прочие шампуни. Поводов сходить с ума нет. Точка, Вася. Доработать два дня и свалить в отпуск, от хаты подальше. Мозг перезагрузится — полегчает.

Быстро поев и насыпав коту еще корма, я прихватила купальные принадлежности и отправилась мыться. Дурацкая ситуация, конечно... Зайдя в соседову квартиру, я быстро огляделась и хмыкнула. Дядя Боря был моим собратом по несчастью, то есть филологом и редактором. И вроде что-то писал, но показывать стеснялся. Но если я, зная о мамином пристрастии неожиданно наведываться в гости, поддерживала относительный порядок, то здесь... Творческий бардак во всем его великолепии. Горы книг и кучи бумаг. Надо, кстати, почитать что-нибудь взять — отвлечься от нервной обстановки не помешает.

Помыв ванну и оставив включенной воду, я зашла в гостиную. На полу — стопок десять книг под потолок. Или стремянку искать, или нижнюю вытаскивать... Я одернула себя. Самой же потом убирать все... А стенные шкафы, кстати, пустые. Все книги — в комнате, словно сосед что-то в них искал. Странно. Но да ладно. Не мое дело.

Выкопав из стопки на столе небольшой сборник фантастических рассказов, я быстро пролистала несколько страниц. "Новое имя в фантастике!" — гласил стикер на обложке, некто Виктор Сергеев. Ну-ну, "новое"... Рассказы новичков нынче не печатают — в тренде романы. Наверняка за скромным псевдонимом таится маститый мэтр, которому ранние рассказы под реальным именем печатать стыдно, а денег надо. А раз маститый, то и под псевдонимом напечатают и продвинут. Но пишет вроде неплохо. Для получаса в ванной сойдет.

В сибирских условиях есть только одно место, где можно отогреться, — это ванна с горячей водой. Нырнув в воду по кончик носа, я несколько минут блаженствовала, расслабившись. И только здесь понимаешь, как дико успел промерзнуть, хотя вся зима еще впереди... И есть только одно занятие, за которым можно надолго забыть о житейских неурядицах, — это чтение хорошей книги. Да, на правах рекламы.

Рассказы оказались неплохими и злободневными. В каждом главный герой — сумасшедший писатель — придумывал фантастическую историю, в подробностях описывал возможности ее действующих лиц, а потом с помощью волшебных листа и пера открывал портал и перетаскивал всех персонажей в свой мир. Для опытов, ибо по первой специальности был биологом. Инновационная лаборатория в спальне, тщательно замаскированная под тумбочку и торшер, прилагалась. Сумасшедший, что с него взять... И, как и все ненормальные, плохо кончил. Натаскал зверья столько, что оно вышло из-под контроля, и писателю пришлось открывать новый портал, чтобы спровадить пришельцев в первый попавшийся мир. Портал открылся в виде окна, писатель взобрался на подоконник, чтобы увидеть новый мир, и благополучно выпал с десятого этажа. А то ли окна перепутал, то ли спятил — автор скромно умолчал.

Несмотря на бредовость идеи, сборник понравился. Пока я его дочитывала, вода успела остыть. Отложив книжку, я быстро помылась, обмотала голову полотенцем, завернулась в халат и отправилась на поиски второй книги. Кажется, в книжной стопке был еще один подобный сборник... В чужие романы нырять не время — со своим бы разобраться. А если у меня под рукой оказывается пара хороших книг, собственные ненадолго уходят на второй план. Читать чужое гораздо приятнее, чем, пыхтя и сопя, вымучивать свое.

Прихватив пару книг, я вернулась в ванную, собрала вещи и намазала лицо черной косметической глиной. Глядишь, повезет Серафиме Ильиничне отомстить... Но соседки, к сожалению, на площадке не наблюдалось. И, едва я закрыла входную дверь на ключ, в подъезде, мигнув, опять погас свет. Вот паразиты, Новый год, что ли, уже отмечают?.. Гневно сопя, я провозилась в темноте минут десять, пока случайно не попала ключом в замочную скважину. Все, завтра позвоню в ЖЭК и устрою скандал. Надоело.

Бабушкин канделябр по-прежнему стоял на кухонном столе. Оставив книжки и шампуни на комоде в коридоре, я запалила две оставшиеся свечки, доставила в чаши новые и подожгла по очереди шесть фитилей. По стенам кухни поползли жутковатые тени. Баюн, запрыгнув на стул, тихо заурчал.

— Да, очень не вовремя... — пожаловалась коту. — Чаю хочется...

Баюн склонил голову набок, повел ушами и фыркнул. Потом запрыгнул на стол и улегся, обвив хвостом подставку канделябра.

— А ну, брысь! Стол — для еды!

Кот, ощетинившись, зашипел.

— Чего? — удивилась я.

Никогда прежде он так не шипел. Не шипел, не царапался и никогда не кусался. Мы жили очень мирно, пока... Белое пламя свечей вдруг стало ярко-красным, Баюн снова зашипел и, вскочив, резко прыгнул на меня. Я невольно отступила, едва успев поймать кота, и замерла. Восемь тонких огненных струй взметнулись к потолку, сплетаясь в клубок. Я крепко прижала Баюна к груди. Мама, там же шторы... И то ли в "пожарку" звонить, то ли куда...

Огненный клубок заискрил, вытягиваясь и свиваясь лентой. И, вопреки законам физики, логики и жанра, метнулся к полу. Кот ловко вывернулся из моих ослабевших рук, спрыгнул на пол и вновь грозно на меня зашипел. Я снова попятилась. В мерцании вьющейся ленты огня он показался... больше, а желтые глаза сверкнули алым. Я судорожно сглотнула. Делать что-то надо, но что?.. И вовремя птеродактиль вспомнился. И стало легче. Я ж с ума схожу, так что все пучком... Это просто очередной глюк. Игры разума, и не более того. Спокойно, Вася, без паники... Без паники, я сказала!

Немного успокоившись, я присмотрелась к порождению своей больной фантазии. Подумаешь, Баюн видит мои глюки... Муза же ему удается гонять, и весьма успешно. Кот встал на задние лапы, вытянувшись, поймал огненную ленту и притянул ее к полу. Я хмыкнула. Надо же, и без накурки... Может, грибы в магазинных блинах были... странными?.. Лента свилась в человеческую фигуру. В воздухе взорвался рыжий фейерверк, и свечи разом потухли.

Баюн приветственно заурчал и ткнулся носом в бок сидящей на полу фигуры. Та шевельнулась, потерла ладонями лицо и притушила сияние. И встала, потягиваясь и стряхивая на пол искры. А я села. Черт. Хороший глюк. Душевный. Красивый. Светится изнутри бледно-желтым, искры при каждом движении рассыпает. Но главное — для хаты безвредный. М-мать...

— Добрый вечер! — поздоровался он неожиданно.

Я истерично хмыкнула и подняла взгляд. Голос мужской, все остальное... тоже. Хоть бы оделся. Или на моей шизе так отсутствие личной жизни сказывается?.. Глюк уставился на меня и захохотал. Баюн переводил взгляд с незваного гостя на меня и урчал, довольно щурясь.

— Это... что у тебя на лице?.. — выдавил глюк сквозь смех.

Я глупо хихикнула и пояснила:

— Глина, — и добавила очевидное: — черная.

Он снова рассмеялся. А я невольно посмотрела на себя со стороны и содрогнулась. Сижу враскоряку, на физиономии — высохшая глина, полотенце съехало набок... Несолидно. Я завозилась, распутывая полы длинного халата.

— Давай помогу, — глюк протянул руку. В черных, как угли, глазах дрожал смех.

— Не надо, — отказалась вежливо и бодро добавила: — Да и чем поможешь-то? Тебя же нет!

— Как нет? — опешил он. — Почему это?

— Потому что ты мне кажешься, — пояснила я, вставая и одергивая халат. — Ты — моя галлюцинация. На самом деле тебя не существует, — и добавила глубокомысленно: — Не буду больше в магазинах блины с грибами покупать, странные они...

И на автомате щелкнула выключателем. Свет загорелся. Чудно. Пойду умоюсь и проведаю свой первый глюк. Второй за мной не пошел. Присел на пол рядом с Баюном и, задумчиво нахмурившись, почесал кота за ухом. Тот предсказуемо заурчал. Я умилилась. Какая прелесть... Недавняя истерика всколыхнулась, забила крыльями. Склонившись над раковиной, я кое-как смыла с лица глину. В затылке пульсировала глухая боль, и нервно тряслись руки. Дожила... или дописалась?..

Ледяная вода не помогла. Я сняла полотенце, кое-как заплела влажные волосы в косу и посмотрела на себя в зеркало. И сухо прошептала:

— Я не рехнулась... Не рехнулась! И вернусь на кухню, а там никого нет... Никого, я сказала!..

— Конечно, там никого нет. Я же здесь, — объявил глюк жизнерадостно. Тощая мерцающая фигура замаячила в зеркале.

Тьфу... Я обернулась и недружелюбно насупилась:

— Ты вообще кто такой, а?

— Саламандр, — приосанился глюк.

Я растерянно моргнула:

— Да? Так они же все ящерицы и женского пола...

— А я мужского, — глюк, кажется, обиделся.

— Это я вижу...

— И долго еще любоваться будешь? Что, в вашем отсталом мире все ящерицы — женского пола?

— Нет, есть ящеры... Динозавры которые. Вот, на стенке один такой висит... А еще ящур есть, но это зараза... — я сообразила, что несу чушь, и заткнулась.

Боже, помоги... Я таки права, я спятила...

Птеродактиль, кстати, и крылом не повел. Спал, словно нас и не было, обнимаясь с полотенцесушителем. И меня осенило. Может, этот пришелец не глюк, а призрак? После "Битвы экстрасенсов" в призраков верить спокойнее, чем в уехавшую крышу...

— Удивительно... — саламандр задумчиво прищурился. — Неужели в выдуманное верить легче, чем в реальное? Ты пишешь волшебные истории и не веришь в существование других миров? В существование других рас из параллельных измерений?

— Нет, конечно! — истерика вновь забила крыльями, и меня затрясло. — Я фантаст, а не псих! И никакой ты не... не параллельный! Ты просто мой глюк!

— Скажи-ка, а глюки бывают болезненными?

— Н-нет...

— Дай руку, — он требовательно протянул свою ладонь. — Руку, Васюта!

— Откуда ты?..

— Оттуда! Руку!

Я несмело прикоснулась к его ладони. И, зашипев, одернула руку. Пальцы горели огнем. Жжется, сволочь...

— У тебя два пути, — незваный гость смотрел на меня и насмешливо, и серьезно. — Первый: отрицать очевидное и спятить. Второй: принять новую реальность как данность и научиться с ней работать. И жить в ней. Все просто, Васюта.

— Иди на хрен!.. — не сдержалась я.

— У тебя валерьянка есть? — сочувственно отозвался глюк. — Или что покрепче?

Услышав заветное слово, рядом материализовался Муз. Посмотрел на дрожащую меня, на саламандра, на Баюна и осклабился:

— А за знакомство?

И на этом животрепещущем моменте мое сознание самопроизвольно отключилось. А я даже не поняла, что падаю. И не поняла, куда лечу. Но приземлилась на свою постель. Со стоном перевернулась на живот и приподнялась на локтях. Темнота на мгновение стала глубже и начала рассеиваться, пропуская свет торшера и приобретая очертания...

— Исчезни, а?..

Глюк сидел у подушки и держал в руках стакан. По комнате плыл густой запах валерьянки, смущая Баюна. Мой умный котик (а котик ли?..), урча, катался по ковру, дергая хвостом. Муз, болтая ножками, сидел на спинке кровати и из горла пил коньяк. Я тихо хлюпнула носом — опять стало себя жалко. Вот за что мне все это, а?..

— Выпей, Васют, — лицемерно засюсюкал саламандр, — нервишки успокоишь, полегче станет...

— Отвали! — огрызнулась я, но села и стакан взяла.

— Зачем же грубить? — укоризненно качнул головой глюк.

— Да что ты говоришь? — фыркнула я, принюхиваясь. — А сам как себя ведешь? Вломился в мою квартиру без спроса и без приглашения, шляешься голышом, мораль читаешь... Хоть бы оделся! И даже не представился!

— Сайел, — улыбнулся пришелец и потек искрами. Последние свились в мерцающие красные шаровары.

Я посмотрела на него скептично и залпом выпила валерьянку. Зажмурилась, помедитировала, в красках представляя, как незваный гость вспыхивает костром и осыпается пеплом, навсегда исчезая из моей жизни, и открыла глаза. Глюк по-прежнему сидел на краю кровати и заинтересованно изучал распахнувшийся вырез моего халата. Я вернула ему стакан и нервно стянула ворот.

Саламандр разочарованно вздохнул и посмотрел на Муза:

— Ты прав, надо было ей коньяка налить.

Муз пожал плечами:

— Еще не вечер.

— А с валерьянкой можно? — усомнился пришелец.

— Ей все можно, — загадочно ответил Муз и трепыхнул крылышками, — и все на пользу.

Угу, расширение сознания и обострение связи с космосом... Я встала с постели, взяла пижаму и гордо уползла в туалет. Ударная доза валерьянки сделала свое дело — подступающая истерика сменялась вялым пофигизмом. Все лесом, полем и в сад... Утро вечера мудренее.

— Ты уйдешь или нет? — вернувшись, угрюмо спросила у саламандра.

Тот отвлекся от разговора с Музом и кивнул:

— Уйду. В спячку. Только зажги огонь.

— А почему не насовсем? — я снова занервничала. Он ведь не думает у меня окопаться?..

— Как получится, — пожал мерцающими плечами глюк. — Я перемещаюсь через пламя, зажженные свечи — это мои тропы и порталы. А в вашем мире слишком редко загорается пламя.

— Стоп, — я посмотрел на него в упор. Меня затерзали смутные сомненья. — Так отключение электричества в моем доме — это твоих рук дело?

— Ты о чем? — округлил честные глаза пришелец.

— Конечно, его, — скрипуче поддакнул Муз. Что-то он подозрительно разговорчивым стал в последнее время... — Он давно сюда рвался, но силы пламени не хватало, свеч мало жгла. Что? — и хмыкнул, встретив укоризненный взгляд саламандра. — Я всегда на ее стороне буду. И в твоих интересах рассказать, зачем пришел. Не то я расскажу, — и залпом допил коньяк, тихо икнув.

Я почувствовала себя невероятно уставшей. И расспросить бы, но... не к месту эта встреча. Не к месту и не ко времени. Муз — Музом, он родной, а вот саламандры мне здесь не нужны. Птеродактилей выше крыши хватает. И книги. И вообще... Я посмотрела на часы и удивилась. Шесть вечера? А по ощущениям — все двенадцать... Значит, до полуночи еще есть время, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Ибо прав глюк: либо я принимаю новую реальность, либо обзавожусь известным диагнозом. И, пожалуй, прежде чем расспрашивать, надобно свыкнуться. Как с птеродактилем. Привыкла — и перестала бояться. Почти. И к ночному гостю привыкну. И расспрошу. Но лучше бы он убрался...

На кухне я нашла зажигалку и запалила все восемь свечей. Саламандр довольно сощурился на пламя, принюхался, улыбнулся и с порога рванул к канделябру. Вновь превратился в искрящуюся ленту пламени и свернулся клубком над огнем. Шесть боковых свечей резко погасли, а над двумя "серединными" распустился огненный цветок. И последнее, что я услышала:

— Не гаси пламя. Я безвреден.

Ну-ну... Я невольно посмотрела на обожженную ладонь и вздрогнула. Ни волдырей, ни красноты... И снова посмотрела на пламя. И заставила себя отнестись к увиденному философски. Если я не могу на происходящее влиять — это не повод сходить с ума. Шторы не загорелись, и меня он не обжег. Значит, и дом не спалит. Логика блондинки, да, но мне в это верится. Так что улыбаемся, Вася, и машем. И пашем. Отдых для моего мозга вреден — слишком многое замечаю и слишком много об увиденном думаю. Пора работать.

Поколебавшись, я разогрела магазинные блины. Грибы, конечно, — это всегда подозрительно, но явно не в них дело. Заварив душицу с мятой и приняв еще одну дозу валерьянки, я поужинала, распустила и расчесала влажные волосы, пошарахалась по квартире, недовольно сопя на Муза, но сдалась. Но, прежде чем сесть за книгу, мужественно преодолела первый страх. Зашла в ванную, нерешительно посмотрела на птеродактиля, собралась с духом и протянула к нему руку.

Удивительно, но он — бесплотный для предметов, для меня осязаем... Теплое кожистое крыло дрогнуло от моего прикосновения. Птеродактиль приоткрыл алый глаз, сонно потянулся, фыркнул и вновь вырубился. Я осторожно погладила кожистое крыло. Зачем же ты здесь, чудо красное, откуда взялся?.. Он, естественно, не ответил, только курлыкнул по-птичьи и засопел громче. Я вздохнула и отправилась сходить с ума в книжку. Надо проверить, что родило мое воспаленное воображение, пока я "спала".

На кухне по-прежнему горел огненный цветок, да так ярко, что хоть свет не включай. И неожиданно вспомнились слова Серафимы Ильиничны. "Сила в тебе есть", — заметила она. Сила... Поставив на стол кружку с отваром и включив ноут, я фыркнула. Как бы проверить-то, сила это или шизофрения?.. Единственный вариант — рассказать. Сестре, Валику... А больше некому. Что ж. Валик завтра наверняка потребует объяснений. Значит, надо сформулировать проблему. И заманить домой, чтобы сам посмотрел. Правда, он, как и все, не переносит мою квартиру... Но я ж фантаст, придумаю что-нибудь.

Собравшись с духом, я открыла файл с текстом и села читать. После десятой страницы, там, где кончался "мой" текст, взялась за блокнот и ручку. Так, что у нас тут... Батюшки, вот настрочила... Я пробежалась взглядом по тексту, отмечая в блокноте стержневые моменты сюжета: так, вот мой безымянный герой ушел с болота на поиски испытательной башни, вот он пробился сквозь заслон стражей, вот готовится к первому шагу инициации — к получению нового имени вместо старого, а всего шагов почему-то десять...

Я задумчиво погрызла ручку и нашла в старых набросках схему. Впрочем, не "почему-то". Десять точек силы до сущности высшего и, соответственно, десять шагов по точкам: жизнь, тело, время, пространство, сила, знания, память, мудрость, душа, смерть. На каждый шаг — испытание, выдержишь — наградой буква имени, татушка знака и, собственно, сила пройденной точки. Соберешь все десять — получишь тень. Обычно у высших на ее создание уходило полжизни, но можно пройти испытание и получить все разом и за десять дней. Правда, это риск, и каждое испытание могло стать последним... Зато появлялась тень — сущность-телохранитель, с магией и бездной силы. Эх, мне б такую... Одно "но" — сбрасывать в тень нечего, магической силы нема. А тень создается из того, чем владеешь.

Муз, учуяв мой настрой, возник на мониторе. Сел, свесив ножки, чпокнул пробкой и протянул мне бутылку. Завоняло дешевым пивом.

— Отстань, — огрызнулась недружелюбно, — не буду я с тобой пить! И так... одни глюки кругом!

Он хихикнул и глотнул пива. Повел крылышками, и у меня привычно зачесались руки. Я нервно огляделась. Где мой пушистый спаситель?.. Баюн, утомленный хотением валерьянки, спал на кресле, свесив подрагивающий хвост.

— Не отвлекай! — и сдвинула Муза на уголок. — Мне сначала разобраться надо, что тут без меня понаписали...

— А смысл? — снисходительно просипел Муз и икнул. — Это не твоя история. Сама же поняла.

Я потерла ладонями виски. Голова таки разболелась. Может, ну его, разбор этот?.. Я пролистала текст. Ну-с, ждем полуночи, пока оно само напишется, или поучаствуем?.. Муз насмешливо фыркнул. Я нахмурилась. Нет, никакого больше лунатизма! Я сама хочу писать книгу! И... Точно. Я встрепенулась. Неужто я лунатик? Говорят, они шарахаются ночью по квартире, а на утро ничего не помнят. Надо погуглить в Яндексе. Но если я — лунатик, то это многое объясняет. Правда, они с луной связаны как-то, а я... А я — полуночник. Полуночница. Но — уточню, и одним глюком будет меньше...

Одно логическое объяснение происходящему нашлось, и я немного успокоилась. Лунатизм — это, конечно, не айс, но люди с ним живут, и я научусь жить. А чтобы сегодня его предотвратить — чтобы нашлось время подумать над текстом и поучаствовать в написании сознательно... Где-то у меня валялось убойное снотворное. Отключает мозг от питания, то бишь от информационного потока, только так. У меня всегда были проблемы с засыпанием: когда появлялся крылатый паршивец, разум бесконечным потоком наполняли слова и образы. А против лома нет приема кроме другого лома.

— Не советую, — предостерег Муз.

— А я твоего совета и не спрашиваю, — я встала и пошла на кухню.

Снотворное нашлось быстро. Прочитав инструкцию, я посмотрела на часы. Завтра на работу к двенадцати, а проспать надо часов десять, иначе по будильнику-то встанешь, а вот проснешься, где получится. Сейчас десять вечера. Вагон времени.

Я уныло посмотрела на огненный цветок. Свечи под ним не оплавились ни на миллиметр. И ни одного воскового подтека, никакого парафинового запаха. Только вытянувшиеся струнками фитили и ровное желто-белое пламя. Пожалуй, рискну не тушить...

Выпив чаю и приняв снотворное, я переоделась в пижаму, расчесалась, скинула файл с текстом на флешку и отправилась в постель. Завернувшись в одеяло, уткнулась носом в подушку и закрыла глаза. Все, спать! И пусть Муз кружит у подушки хоть до скончания времен. Книга — это всего лишь книга. Фантазия и выдумка, не имеющая никакого отношения к реальности. В которой, как ни странно, хочется и есть, и пить, и жить... А значит, сначала работа, а фантазии — потом, ежели время найдется.

В общем... Посмотрим, кто кого.

Глава 6

Ой-ё-ё-о-о-о, ой-ё-о-о-о,

Ой-ё...

"Чайф"

Утро началось предсказуемо — с будильника. Я, морщась, поворочалась с боку на бок, чувствуя себя ужасно разбитой. Эта зараза, мой герой которая, всю ночь не давала спать. Он снова решил мне присниться, причем в красках и деталях. Сначала он от кого-то прятался в стенах, потом дрался, потом опять прятался, потом снова морды бил. А я стояла за его спиной, наблюдала и переживала. Испытание непростое, риск для жизни велик, и он — один, а супостатов страшных — много. Я даже на манер хоккейного фаната поорала "Вперед!", "Давай-давай!" и, бог знает, зачем, — "Шайбу!".

Не знаю, помогло это или нет, но он пробился через преграды к инициирочному... тьфу, инициирош... в общем, в тот угол, где инициируют. И получил от безликой фигуры в плаще первую букву своего нового имени, силу жизни и серебристо-черные завитушки на левую щеку. Я зааплодировала. А он повернулся, увидел меня и так улыбнулся, что я испугалась и проснулась. И теперь не могла найти в себе силы встать. А надо. Работа — не волк... Я с трудом сползла с постели. Работа — это наглая собака на сене, и ни себе, ни людям...

На кухне над канделябром по-прежнему горел огненный цветок. Вьющиеся кольца длинных лепестков свернулись бутоном, из которого доносился тихий храп. Я мрачно покосилась на чудо неведомой магии. Не приснилось. И, кажется... мне не кажется... И саламандр, и чудачества Баюна и Муза — это реальность. И... ладно, крыша, уговорила. Лети — и до нескорого. Иногда нужно позволить себе расслабиться и "поплыть". Чтобы почувствовать воду, окунуться в происходящее с головой. И лучше сейчас. Пока... пока я не верю. Пока надеюсь, что вот-вот проснусь. Пока недоверие помогает перебарывать панику.

В ванной я первым делом поздоровалась с птеродактилем. Последний опять переполз на потолок. И, изображая нетопыря, висел вниз головой, запахнувшись в крылья и цепляясь шипастым хвостом за бельевую веревку. Но на мое приветствие он среагировал — приоткрыл алый глаз, зевнул и засопел. Я хмыкнула, включив воду. Прогресс однако. Или клинический, или... Но прежнего страха уже не было. Зато свербел новый. Кто еще свалится на мою несчастную голову, сколько еще мой мозг способен выдержать, прежде чем?..

Вяло почистив зубы и умывшись ледяной водой, я села на край ванны и оглянулась на "нетопыря". Наверно, стоит сказать спасибо Музу. Только благодаря ему я еще держусь за ускользающие нити реальности. Он всегда вертелся неподалеку, и я привыкла к тому, что в моей жизни есть место необычному, чудесному, нереальному. И пусть это хамоватое и непросыхающее "нереальное" не видел никто, кроме меня и сестры. Я верила — и знала, что он существует. И, наверно, в глубине души всегда ждала появления других необычных существ. Жаль, они опоздали...

Я грустно улыбнулась, заплетая косу. Еще лет в двадцать я бы визжала от восторга и верила бы в саламандров без разговора. Но — возраст к тридцати, и разум с инстинктом самосохранения перекрывали кислород фантазии. Плюс работа в циничной среде СМИ — и я давно поставила крест на вере в сказки. И если они существуют, то где-то далеко, в другом мире и в другой реальности. Да. В такое верить проще. Потому что эту веру никто не разрушит. Потому что никто никогда не докажет тебе, что их там нет. И не причинит этим боль. В отличие от реалий окружающего мира, которые каждый день разбивали веру в чудеса. Разбивали, ломая и перестраивая сознание, пока не остался только Муз — хрупкая ниточка связи с миром необыкновенного. В который, впрочем, с годами тоже уходила вера.

Да, они опоздали... Я расчесала челку и достала из стенного шкафчика "утюги". И уж лучше бы не приходили, ей-богу: от "лучше поздно, чем никогда" — одни проблемы... Включив щипцы, я повернулась к зеркалу и замерла. Твою ж... дивизию! На левой щеке проявлялся росчерк серебристо-черной татуировки. Точь-в-точь как у этого, из моего романа... "Утюги" с грохотом упали на пол. Не может быть... Я перегнулась через раковину к зеркалу и повернула голову. На левом виске чернела точка, из которой расходились серебристо-черные молнии. Одна — к брови, вторая — к уголку глаза, третья — к скуле, четвертая — к уху, пятая — исчезала в волосах.

Я вновь села на край ванной. Глубоко вдохнула и протяжно выдохнула. Сердце билось часто и глухо, в ушах шумело. Так, где валерьянка?.. Очень надо успокоиться... Очень. На работу же. Черт, и как я туда такая разрисованная пойду?.. Я истерично хихикнула и невольно ощупала знак. Выпуклый. То ли шрамы, то ли вздувшиеся вены... Нафиг валерьянку. Тональный крем и тонну пудры. А если кто заметит — скажу, что имидж решила сменить. В новый год — в новом образе, ага. Все. Штукатурюсь — и в реал. Очень нужна прежняя связь с действительностью, очень... А работа — это отличный "якорь", и мои обязанности, и приколы коллег, и болтовня ни о чем всегда отрывали меня от собственной реальности и привязывали к существующей.

Я провозилась полчаса, но результатом осталась недовольна. Все равно просвечивает, и физиономия — как у клоуна... Уходя из ванной, выключила свет, обернулась на пороге и вздрогнула. Он не только просвечивал. Проклятый знак серебряно светился в темноте. И чернел при свете дня. Я вновь включила свет и смыла всю "штукатурку". И будь что будет. Я — творческая личность, и мне все можно. И на работе все прекрасно знают, что я слегка... того. Не буду их разочаровывать. Плечи ровно, голову — прямо, я собой горжусь и всем довольна... Глянула в зеркало и скривилась. Омерзительно жалкий и пришибленный вид... Ладно. По дороге порепетирую. Я собой горжусь и всем довольна, я собой горжусь и всем довольна, и у меня всё лучше всех...

Быстро надев джинсы и свитер, я глотнула чаю, утеплилась и вышла из дому. Едва не врезалась в крутившегося у подъезда заиндевевшего парня, рассеянно извинилась и устремилась на работу. И по дороге так усердно медитировала, повторяя свою мантру, что не заметила мороза. И забыла зайти за обедом. Зато заглянула в аптеку и купила успокоительного. Мало ли. Жизнь нынче неспокойная.

Мантра не помогла. Едва я, сняв шапку, зашла в кабинет, как встретила понимающий взгляд Валика.

— Ты как? — спросил он сочувственно.

Я пожала плечами. А знак вроде не заметил...

— Бессонница или кошмары? — уточнил въедливо.

Знает же, что, когда я пишу, одно другому не мешает. И бессонница отлично дополняется кошмарами, а они сменяются затяжной бессонницей.

— Как обычно, полный набор, — убрав шубу в шкаф, я переобулась в балетки и включила компьютер.

В кабинете кроме Валика никого не было, и в "клоаке" тоже царила тишина. Пятница, да. И газеты в этом году уже не будет. Зачем я вообще на работу пришла?..

— Василиса, привет, — Гриша выглянул из кабинета и поправил очки. — Рекламку глянь. Пару полос в этом году сделаем, а то вы опять все больные приползете после каникул.

— Угу, — я привычно полезла в папку.

Надо сразу чем-то себя занять... Поиграть, что ли?

— Вась, ты вообще где?

— Там, — отозвалась я глубокомысленно, быстро разделавшись с рекламой.

Иногда я не понимала, зачем прихожу на работу. Работа в СМИ вообще специфическая. Если журналисты сачкуют и бездельничают, бездельничает и вся выпускающая бригада. Втайне от шефа я поставила на комп игру "Герои магии и меча" и в свободное время увлеченно в нее рубилась, чтобы не скучать без дела и не завидовать Валику.

— А в среду что за выкидон был?

— Так... — я просматривала проигрыватель, выбирая музыку пожестче, — кратковременный приступ зимней депрессии. С девушками под тридцать такое случается.

Валик глубокомысленно кивнул, надел наушники и вперился в экран монитора. Нет, сейчас с расспросами не пристанет — и Гриша неприкаянным призраком по редакции бродит, и мало ли кто залетит на огонек... А вот вечером, чую, возьмет за жабры. Если опять удрать не успею. Ну да ладно...

Муз так и не явился — наверно, болел с похмелья. А вновь перечитывать "мной" написанное пока не хотелось. Настроение не то. И я с головой ушла в стратегию. Взяла пятнадцатый уровень, захватила все окрестные земли, нарастила армию и, собравшись с духом, пошла бить главного "синего" врага. А Валик сидел злой. Он рубился онлайн в "Морской бой" и постоянно проигрывал. Я глянула на часы. Всего два часа дня, как медленно в безделье ползет время... "Синий" был с позором повержен. Валик напряженно сопел, рисуя кораблики, и я пошла по примеру Гриши пошарахаться по офису. И у дверей лифта столкнулась с крайне неприятной особой.

Цыпа — она же Люська Цыплакова, журналистка — грезила пробиться в штат, однако шеф справедливо считал, что его команда уже полностью укомплектована. И нет смысла брать в штат человека, который пишет крошечные новости на сайт и последнюю полосу, да изредка, когда наши журналисты загружены рекламой, сочиняет отсебятину о том, чем айфон отличается от смартфона. Хотя, по-моему, ей больше бы подошло писать о том, почему крашеным блондинкам идет розовый цвет. Нет, это я не из зависти к норковой шубе, дорогущим сапогам на шпильках и цветочному парфюму. Это констатация факта.

Выйдя из лифта, Люська огляделась по-хозяйски, скользнула по мне надменным взором и, хлопая наклеенными (или наращенными?) ресницами, гордо поцокала к редакторскому кабинету. Конечно, даже не поздоровалась. Завидует. Я-то здесь на штатной должности работаю. И, в отличие от нее, натуральная блондинка. Чем горжусь.

— Вась, иди сюда! Цыпа шефа охмуряет!

Дверь кабинета осталась приоткрытой, и мы с Валиком, подкравшись, осторожно заглянули щель.

— Плутовка медленно, на цыпочках, подходит, вертит хвостом, с вороны глаз не сводит... — прокомментировала я шепотом.

Вертела Цыпа не только "хвостом", но и внушительным бюстом.

— ...и говорит так сладко, чуть дыша...

— Григорий Викторович, вы еще неделю назад обещали рассмотреть возможность взять меня в штат, — тихо, с придыханием, прощебетала Цыпа.

— ...голубушка, как хороша...

— У вас удивительный коллектив и изумительная рабочая обстановка!.. И как бы мне хотелось...

— ...ну что за шейка, что за глазки...

— ...стать частью вашей жизни, Григорий Викторович!..

Шеф, прижатый бюстом Цыпы к стене, краснел и растерянно внимал. А она пустила в ход тяжелую артиллерию: легким движением плеч сбросила на пол шубку, а там... Наверно, все-таки юбка, хотя больше похоже на широкий кожаный пояс. И чулки. Черные, сеточкой. Шеф уронил челюсть. Валик — тоже. И я следом. Но по другой причине. На улице-то минус сорок... Еще одна девочка-"отморозок"...

— Григорий Викторович, я готова выполнять все самые серьезные поручения!..

— ...от радости в зобу дыханье сперло... — я ухмыльнулась.

Шеф, гордый и властный, мялся и краснел, как пацан. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!.. Жаль, Валик все испортил. Он тихо кашлял и сопел, но после моего комментария не выдержал и заржал на весь кабинет.

Редактор отдернул руку от бедра Цыпы, глянул на нас, побагровел да как заорет:

— А ну пошли вон отсюда, бездельники! Премии лишу!

Валик хохотал, согнувшись пополам.

— Ай, все испортил... — я неодобрительно цокнула языком и, ухватив друга за покрасневшее ухо, потянула за собой.

— Васьк, пусти... — задыхался он от смеха, даже не пытаясь вырваться.

— Уволю к чертовой матери, тунеядцы!.. — неслось нам вслед.

— Ах, моська, знать, она сильна, коль лает на слона, — глубокомысленно изрекла я, и Валик согнулся в новом приступе смеха.

— Это откуда?..

— Здрассьте! — я неодобрительно посмотрела на него. — Крылов. Басни. На все случаи жизни. На правах рекламы.

Кстати, об увольнении, то бишь — об отпуске. Я же хотела после каникул книжкой заняться... Мы остановились у лифта. Валик никак не мог успокоиться и посмеивался, прислонившись к стене. Только надо ли лезть в эту странную полуночную историю?.. Я прошлась взад-вперед по коридору и решила, что надо. Лучше сейчас. Может, закончу — и глюки подеваются куда-нибудь. Жить с ними бок о бок всю оставшуюся жизнь я точно не хочу. Решено.

Громко хлопнула дверь. Мелко застучали каблучки.

— Как думаешь, получилось?.. — Валик выразительно поднял брови.

— Вряд ли, — я с любопытством прислушалась к нервному, семенящему цоканью. — Гришу же жена прибьет, она же полковник полиции.

Цыпа появилась надутая, с видом, что круче нее только яйца. Посмотрела на нас, как на пару вредных микробов, и в ярости нажала на кнопку лифта. Мы проводили внештатницу дружными усмешками. Кажется, она здесь больше не появится.

— Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна... — заметила я.

Следом явил себя встрепанный шеф. Посмотрел на нас угрюмо и велел идти работать. А сам застегнул дубленку, нахлобучил шапку и срулил.

— ...да только все не впрок, и в сердце льстец всегда отыщет уголок, — резюмировала, вздохнув.

Мы вернулись в кабинет.

— Ладно, я обедать. Тебе как всегда? — уточнил Валик, доставая из шкафа куртку и сигареты. — Что угодно, лишь бы съедобное?

— Угу, — я кивнула, садясь за стол.

Он ушел, и в коридоре опять грохнули, открываясь и закрываясь, двери лифта. Я полезла в сумку за флешкой. Все, хватит сходить с ума от безделья. Займусь полезным делом и, глядишь, не зря рехнусь...

— Кстати...

Я отвлеклась от сумки и растерянно моргнула:

— Ты же на обед ушел!

— Когда? — друг сидел напротив меня... как обычно. Выглядывая из-за монитора. Но смотрел... странно: — Смысл идти на обед, если через час домой сваливать? Вась, да что с тобой?

Я невольно сглотнула. Начина... нет, продолжается... Похоже, глюки мутируют... и переходят на личности. Но ведь уходил же!.. Я быстро покосилась на шкаф и вздрогнула. Створка открыта, куртки нет, а Валик... на месте. Что за нафиг?..

Нахмурившись, я с трудом сформулировала осторожный вопрос, но задать его не успела. Народ прорвало. Сначала прилетела, щебеча что-то в трубку сотового, Анюта, следом, стуча зубами, — Игорек, а за ним — Санька.

Он же, посмотрев на меня хитро, объявил:

— Вась, пляши, идет твой поклонник!

— Кто? — не поняла я.

— Витек, — весело пояснил Игорь. — Мы едва вперед него в лифт успели, чтобы тебя предупредить.

— Меня нет!.. — я спряталась под стол, разом забыв про все свои глюки.

"Витьком" с легкой руки шефа величали Виктора Владимировича, одного из внештатников. Сей субъект, седина в бороду — бес в ребро, так проникся моей славянской внешностью и пушистой косой ниже талии, что однажды прилюдно предложил, цитирую, "дружить по четвергам, пока благоверная в ночь дежурит". За что, несмотря на почтенный возраст, был с позором послан в пешее эротическое путешествие и оскандален на всю редакцию. И когда он по пятницам являлся за гонораром, мне приходилось либо держать оборону, либо... Да, мудро прятаться, если настроение не то.

Хлопнули двери лифта. Игорь с Санькой захихикали. Я затаила дыхание.

— Приветствую, коллеги! — по кабинету поплыли тягучий бас и убойная доза острого парфюма. Я зажала нос, чтобы не чихнуть. Не выношу такие запахи... — А где Василиса?

— Отошла, — сурово отозвался Валик.

— В мир иной?.. — не то расстроился, не то обрадовался "поклонник".

Размечтался!.. Я буду жить и долго, и счастливо, и без ваших молитв!

— По делам.

— Жаль, — огорчился дядька. — А скоро будет?

— Не знаю, — друг пожал плечами и сдал меня с потрохами: — У нее с утра отвратительное настроение, авитаминоз и зимняя депрессия, — и глубокомысленно добавил: — С девушками к тридцати, знаете ли, такое бывает.

Меня перекосило. Я те это припомню...

— Депрессия? — хохотнул "Витек". — Надо же, слово модное нашли и прикрываетесь им... Чушь! Мужика ей надо, да выпендривается слишком!

Я чуть не застонала в голос. Опять!.. Да что ж им всем неймется-то!.. Мешает им моя личная жизнь, что ли?..

— Вообще-то Вася занята, — заметил Валик.

— Да-а-а? — протяжно хмыкнул поклонник.

— А кем? — высунулась из "клоаки" Анюта.

Я удивленно насторожилась. Без меня меня женили, что ли?

— Или чем? — уточнил вредный "Витек". — Работой и только работой?

— Нет, мной, — сообщил друг солидно.

Я умилилась. Да мое ты солнце!

— Э-э-э, нет, ты не в счет, — разочарованно буркнула Аня. — Ты же у нее пожизненный и...

— Виктор Владимирович, а вам в бухгалтерию не надо? — вкрадчиво вставил Валик. — У Софьи Николаевны сегодня укороченный рабочий день, и она в любой момент может уйти домой.

— Точно, — очнулся поклонник. — Ну, молодежь, с наступающим!

Коллеги загомонили в ответ, а Валик встал, чтобы лично проводить "Витька" к бухгалтеру и после — выпроводить. Я вылезла из-под стола красная, как рак и злая, как собака. Ненавижу... Народ захихикал. И Муз появился. Сел на монитор и свесил ножки. И, в кои-то веки, вовремя. Куда еще девать эмоции? Либо тихо работать, либо сейчас всем громко прилетит...

Я села за комп, надела наушники и врубила "Рамштайн". Позитивная группа, да. Когда хочется кого-нибудь убить — самое то. Кстати, а не убить ли мне героя?.. Появление друга я проигнорировала, а он не стал ко мне цепляться. Кажется, инстинкт самосохранения у Валика есть, хотя мне всегда казалось, что нет его, не было и не надо. Я прочитала последний абзац, засучила рукава и с энтузиазмом взялась за дело. Герой, конечно, ни в чем не виноват... Но ведь он — только выдумка, причем моя. Что хочу — то и делаю.

Герой однако умирать отказался. Я его недооценила. Живучий, гад. И каждый раз у него то козырь в рукаве находился, то кролик в шляпе. Я настрочила за час десять листов очередного испытания, которое герой слишком быстро и легко прошел, перечитала и недовольно засопела. М-да, факир был пьян, и фокус не удался... Точно, пора в отпуск.

Оставив героя на стадии прохождения второй инициации, я сохранила файл на флешку, сняла наушники и огляделась. Игорь с Саней уже уехали, Анюта одевалась, ухитряясь болтать по телефону, а Валик, развалившись в кресле, вяло щелкал мышкой и очевидно хотел домой. Я посмотрела на часы. Почти пять. Можно сворачиваться. Пришли — потусили — поржали — и по домам. Муз согласно икнул и исчез. И туда ему и дорога.

— Вальк, а шеф у себя? — спросила тихо.

— Угу, — отозвался он рассеянно.

Так. Животрепещущий вопрос: я болею или иду в отпуск? Заплатят одинаково мало... но с больничными мороки много. Значит, в отпуск. С понедельника или после 12-го?.. Я посмотрела на календарь. Лучше после праздников. Работать осталось — всего ничего, да и номер не сдаем — так, заготовки на следующий год ваяем. Да, лучше после.

Сказано — сделано. Достав чистый лист бумаги, я шустро нацарапала заявление и отправилась на поклон к шефу.

— Занят? — я заглянула в кабинет.

— Не особо, — устало отозвался он и кивнул на свободный стул: — Проходи, садись.

Шеф всегда выглядел так, словно он один несет на своих широких плечах все невзгоды мироздания, но меня его усталый вид в заблуждение никогда не вводил. Проскользнув в кабинет, я торжественно положила перед ним заявление.

— Что это за кракозябры? — Гриша с подозрением взглянул на меня из-за толстых стекол очков. — Увольняешься, что ли?

— А если и так? — я подняла брови.

Взор шефа стал очень печальным, и немудрено. До меня с ним никто не мог сработаться — из-за дурной привычки в разгар сдачи номера от волнения крыть матом всех подряд. Но в случае со мной он не на ту напал: я тоже любила родной русский язык во всех его проявлениях и отвечать не стеснялась. На том и сработались. Иначе Грише влетело бы от директора по первое число за неспособность блюсти дух коллективизма.

Собственно, поэтому я прекрасно понимала грусть редактора. И его искренней печалью прониклась до глубины души.

— Ладно, не уволюсь, если зарплату поднимешь.

— На сколько? — уныло спросил он.

— Ну, на пару тысяч, — не стала жадничать.

— Поговорю с директором, — кивнул шеф.

Я снова подняла брови. Гриша поморщился:

— Хорошо, с января повысим.

— Тогда прочитай заявление, что ли.

— Шантажистка, — редактор склонился над столом.

— Да ладно, мне до Цыпы далеко! — усмехнулась я.

Шеф покраснел и уставился на заявление.

— В отпуск? — переспросил удивленно. — После каникул? Вась, ты чем думаешь? Где я тебе замену найду на каникулах?

— До тридцать первого — еще неделя, — я пожала плечами.

— Нахалка... — редактор подписал заявление. — Все, топай.

— Спасибо, Гриш, — благодарно улыбнулась я.

— Кыш отсюда.

— Домой?

Он красноречиво пожал плечами — мол, как хочешь.

Отдав заявление секретарю, я вернулась на рабочее место, довольно потянулась и посмотрела на календарь. Итак, у меня есть целый месяц на книгу, и никаких бройлеров и мэров! Ура!

— Жизнь удалась? — Валик выглянул из-за монитора.

— А то! — я улыбнулась, собирая сумку.

Так, сотовый, флешка, листочки с зарисовками... Никак не приучу себя хотя бы к блокноту. Вечно все записываю на отрывных листочках, а потом теряю уйму времени, рассортировывая и приводя в порядок информацию... Сапоги, шуба... куртка Валика на месте. И что это было?.. И было ли?..

— Вася!

— А? — я вздрогнула.

— Не смей удирать, — сказал друг ровно и веско, — поняла? Жди меня.

Я покорно села в кресло. Черт. Надо как-то с мыслями собраться... И то ли придумать, что наврать, то ли решить, о чем умолчать... Валик доделал макет, отпросился и скомандовал подъем и на выход. Я надела шубу и шапку и поплелась в коридор.

— Вась, не трясись, — заметил он, вызывая лифт.

И верно, колотит, как перед кабинетом зубного врача... И внутри все скручивает, а внутренний голос вопит: молчать, никому ничего не говорить, нельзя!.. Внутренний голос — штука полезная. Особенно когда он советы дает, а не хихикает в уголке, со стороны наблюдая за моими чудачествами. И добивая после сакраментальным — вот, как я и думал!.. Мой обычно вел себя именно так. Но уж если предупреждал, то всегда оказывался прав.

— Вась, сознавайся, что открутила от Игорева кресла болты.

— А ты сознайся, что постоянно их подтягивал, — проворчала в ответ.

Посмотрела в веселые глаза и расслабилась. Что я, в самом деле... И более личные вопросы с ним обсуждаю, но... Оказывается, тема душевного здоровья сакральнее прокладок, гинекологов, секса и ПМС. Это как себе признаться в собственном сумасшествии. А это стремно... и страшно.

— Ну? — поторопил Валик, когда мы сели в машину, и закурил. — Я готов.

А я — нет... Я поерзала.

— В семье несчастье?

— А? Нет... слава богу, — и мама с утра смску прислала, тьфу-тьфу...

— Вась, я же вижу, что что-то случилось. Я тебя не первый год знаю.

— И не жди от меня сочувствия, — буркнула раздраженно.

Вздохнула и сбивчиво рассказала. Про птеродактиля в ванной и полуночные "обмороки", про книгу, которая пишется сам по себе, и... Про знак на щеке и саламандра решила промолчать. Хватит с него... пока.

— Красный? — повторил Валик задумчиво и закурил вторую сигарету. — Птеродактиль?

— Угу, — вроде, выговорилась, а легче не стало. Тревога засвербела с новой силой. Зря сказала, ой, зря...

— Вась, а ты в курсе, каких они размеров были?

— Значит, у меня детеныш поселился... или карликовая особь. Вальк, ну на кого он похож — так я его и обозвала, не цепляйся к мелочам!

— А книги сколько написала?

Я прикинула:

— Страниц сто где-то.

— С понедельника? — уточнил друг. — За пять дней и со сдачей номера?

— Ну... да, — бредово, но факт.

— Однако твоя муза жжет, — хмыкнул он.

— Не муза, а Муз, — призналась я. — Понятия не имею, что это за существо, но... Когда оно появляется рядом, я ни о чем другом думать не могу — только о писанине. Я его с детства вижу.

— И ты об этом молчала? — странная фраза и странный взгляд. Очень странный взгляд.

Мне стало не по себе.

— А смысл выбалтывать подробности шизофрении? — огрызнулась в ответ и чихнула: — Вот, правду говорю, — и снова заерзала: — Может, заедешь и посмотришь?.. Чудится или нет?..

— Я не переношу твою хату, — отозвался Валик рассеянно. Облокотился о руль, нахмурился и уставился в никуда.

— И не переноси — переезжать не собираюсь, — пошутила неловко. — На пять минут заглянешь, и все...

— Если приглашаешь...

— А с каких пор тебе приглашение требуется?

— Когда приглашают — это всегда приятно, — Валик завел машину.

— Тогда заходи в любое время дня и ночи, — меня снова начало потряхивать. Момент истины, да. Увидит он птеродактиля или нет?..

Окна запотели, а от табачного дыма свербело в носу. Я приоткрыла окно. На улице уже стемнело, и замельтешил снег. Завтра — всего лишь выходные, а у меня уже ощущение, что я в отпуске. Вернее, на больничном. Со всеми вытекающими обстоятельствами.

До дома доехали быстро и молча. Я переживала. Валик упорно молчал и размышлял о чем-то своем. По лестницам поднимались тоже молча. Единственное, что скрип двери почудился от квартиры Серафимы Ильиничны, но пронесло. И Баюн не урчал, что странно. Я открыла дверь и включила свет. Валик потоптался на пороге, но зашел.

— Ничего страшного здесь нет, — подбодрила я, разуваясь и оглядываясь. И где же мой вечно голодный зверь?

— Угу, кроме красных ящеров, — друг тоже разулся и, не раздеваясь, устремился к ванной. — Туда?

— Ага.

— Гадко здесь... — он зябко повел плечами и включил свет в ванной.

Реакции — ноль. Я подошла, встала на цыпочки и через его плечо заглянула в ванную. Птеродактиль опять обнимался с полотнецесушителем и со стороны напоминал собственно полотенце. Да, и именно так я придумывала все детали для фэнтези. Замечала, что обычная вещь в необычном ракурсе что-то напоминает, задумывалась — что именно, и вслед за ассоциацией появлялись образы и идеи. Но — так было раньше...

Валик прилежно вертел головой, но ничего подозрительного очевидно не замечал.

— Где оно? — уточнил с любопытством.

— А ты не видишь? — я расстроилась. Конечно, в глубине души готовилась к такому, но... — Не видишь ничего необычного?

— Нет, я же не писатель, — он еще раз осмотрел ванную и повернулся. — Пусто, Вась.

Я уныло кивнула. Тогда и о саламандре, и о знаке на щеке рассказывать бессмысленно.

— Вальк, мне страшно... — призналась шепотом.

— Мне тоже не по себе, — отозвался друг, повернулся и взял меня за плечи, спиной выталкивая в коридор. — И я, пожалуй, поехал...

— Может, к доктору пора?.. — заикнулась робко. — Поговорить?.. — и визитка до сих пор в кармане шубы лежит.

— Брось, с ним еще больше сбрендишь. Не торопись. Я что-нибудь придумаю.

Обожаю, когда он так говорит! Но есть одно "но" — ничего он не придумает и ничем не поможет.

— Нос не вешай, — проинструктировал друг, обуваясь. — И не кисни. Сестре рассказала?

— Альке? Нет еще...

— И не говори пока. Если твое семейство пронюхает...

Я скривилась. Хлопот не оберешься. А двоих сумасшедших в семье хватает с избытком. Первый — по слухам, бабушка, но она умерла, не к ночи будь помянута, а второй — ее брат, мой двоюродный дедушка, Иннокентий Матвеевич. И он обитал как раз в доме для... в общем, в психушке. Я третьим быть точно не хочу... И кивнула другу, соглашаясь.

— Тогда — пока. На выходных писать будешь?

— Не знаю, — пожала плечами.

— Звони, если что.

И Валик быстро сбежал. А я закрыла за ним дверь и вернулась в ванную. Посмотрела на красного "домочадца", на "героический" символ и отвернулась, выключив свет. И едва не наступила на пушистый хвост.

— Баюн! — я присела и почесала кота за ухом. — Ты где прятался?

Он, разумеется, ничего не сказал, только ткнулся влажным носом в мою коленку и тихо заурчал. Я взяла его на руки и побрела на кухню, где по-прежнему пылало магическое пламя неизвестного цветка. Время, конечно, детское — семь часов вечера, но... Пойду-ка я спать. И нашарила в аптечке снотворное.

Будильник — работа — ужин — снотворное — постель — бессонница — кошмар — будильник — каша в голове и ужас в зеркале. Увлекательнейшая жизнь писателя. Всегда мечтала.

Глава 7

Будь что будет, что было - есть,

Смех да слезы - а чем еще жить?

"Алиса"

Разбудило меня приятное известие — пришла смска о зарплате. Потянувшись, я села, проверила сообщение и устало улыбнулась. Да, герою опять не сиделось на месте, а одному по башенным коридорам шататься, видимо, скучно. И я опять поучаствовала в процессе. Кажется, он хотел отомстить мне за попытку "убийства": сразу после инициации пошел на третий шаг испытания в новый коридор, а там такие твари жуткие водились... Я несколько раз просыпалась в холодном поту, ворочалась, проваливалась в дрему, снова оказывалась в башне, опять просыпалась... И наверняка обзавелась второй завитушкой на щеке. Вторая ступень — тело, цвета — кремовая кожа плюс голубые вены. Тьфу... Не хочу о грустном даже думать, когда хоть что-то хорошее случилось!

Так, надо собираться — и в реал. Заодно проверю одно подозрение: связаны глюки с квартирой или нет? Если не будут преследовать в магазинах, то... Вероятно, они привязаны к хате. И вопрос "видения" решить очень просто — переездом. А вот если, допустим, птеродактиль пойдет за мной по пятам... Тогда сначала — Алька, а после — все же доктор. Совести у меня мало, но угрызениям она поддается. Слишком много я в собственной газете читала о преступлениях маньяков и прочих ненормальных. Наедине с собой я вольна сходить с ума как угодно, а вот рисковать благополучием окружающих права не имею. Тем более весна не за горами.

Термометр жизнерадостно показывал минус сорок три, а за окном витала дымка смога. Я зябко повела плечами и отправилась к шкафу — перебарывать свою мерзлявость. Да, сибиряк — это не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одевается! Достала лыжный комбинезон, пару носков, термобелье и длинный свитер тройной вязки. И чихать я хотела на мороз. Зато сейчас на улице очень красиво: мелкий снег золотится в лучах солнца, деревья в густой вязи ажурного инея. И если повезет, то зимнюю радугу увижу.

Сложив вещи на кресло и заправив постель, я отправилась здороваться со своими глюками. Свечи по-прежнему горели, не тая, а саламандр дрых. Птеродактиль — тоже. Заодно включила чайник и умылась. Накормила Баюна, сварила кофе и пустила кота на колени. Он свернулся тугим клубком и уткнулся мордочкой в полу халата. Да, дома, прямо скажем, нежарко... Я включила комп и открыла файл с текстом. И хмыкнула. Однако любопытно. Когда я с наступлением полуночи проваливаюсь в глубокий сон, книга пишется. А когда объедаюсь снотворным и "участвую" в сновидении — нет.

Я глотнула кофе и глянула на часы. Во что превращается моя жизнь?.. Я уже не помню, когда сама, в свой выходной, просыпалась в девять утра! Да, вчера легла рано и отрубилась шустро, но ночь-то была нервная, я после такой сплю до двенадцати дня... Так, ладно, Вася, спокойно, все не так страшно... Все ужасно и отвратительно. И непонятно до жути. Но да, как говорила моя преподавательница по лингвистике, тому, кто выучил и сдал на отлично историческую грамматику, бояться нечего. Я и не поняла этот предмет, и не выучила, и сдала кое-как на "удовлетвр." с пятого раза. М-да.

Вздохнув, я полезла в холодильник. Последние пельмени, зато зарплату дали... Интересно, Валик еще спит, или ему ночью тоже было, о чем подумать? Шестое чувство указывало на второе. Но, скорее всего, он хотя бы проснулся. Он вообще пташка ранняя. В общем, надо по магазинам. Очень. Я посмотрела на подсвечник и поняла, что ненавижу собственную хату. Глубоко и злобно. Из моей крепости она превращается в аналог платы номер шесть. Только вместо Наполеонов тут ящеры. Надо в реал...

И я решительно взяла сотовый:

— Вальк, привет! Проснулся? Да-да, это я. Что значит "еще не ложилась или уже встала"? Конечно, встала. Доброе утро, кстати. А я не виновата, что оно у тебя недоброе. Ах, я? А нечего было с расспросами приставать. Меньше знаешь — крепче спишь. Так, ты меня с мысли не сбивай. Ты проснулся? Не занят? Слушай, а ко мне не заедешь? По магазинам надо. Что значит — "опять за тряпками"? Мне столько не платят, чтоб "опять". У меня и для "за тряпками"-то мало... Куда-куда... Не знаю, куда девается моя зарплата... Вальк, не учи жить, лучше помоги материально. Да, очень надо. За продуктами. И Новый год на носу, а у меня ни елки, ни подарков нет. Что значит — для подарков рано? И рано тоже хочу! И семейству заодно все куплю, ага. Но за продуктами — важнее. Куда-куда... Про запас. Зима длинная, морозы страшные... Чего? Вальк, не будь занудой, а? Приедешь или нет? Да, руку ты не предлагаешь, сердца у тебя нет, так дай хоть на шею сяду... Не, ну, если предложишь, то точно сяду и уже никогда не слезу. Короче, ладно, без тебя справлюсь. Когда? Часа через два? А почему так долго? Ах, у тебя третий этап сибирского квеста? Не-не, я не злорадствую, тебе показалось... Хорошо, отогревайся. Жду.

Не люблю навязываться и перекладывать свои проблемы на чужие плечи... Но мерзнуть и голодать я не люблю еще больше. Быстро умяв пельмени, я подогрела в микроволновке остывший кофе и села за книгу. Пока Валика нет, набросаю-ка я начерно сон... И про зверские рожи монстров тоже лучше сейчас написать, а то ночью страшно будет.

Муз не появлялся, но с черновиком сцены я и без него справилась почти успешно. Почти. Потому как, перечитав, усомнилась в реалистичности. Слишком много "ой, как страшно", "этот жуткий", "мама, боюсь-боюсь"... Неправдоподобно. Просмотрела предыдущие сцены и задумчиво почесала затылок. Эти лучше. Намного. Здесь чувствуется, что главный герой — парень, которому море по колено и океан по пояс, и всю жизнь — на алтарь цели. А у меня сопли какие-то... Тонкости изложения событий от первого лица, чтоб их... Надо переделать. Внимательно перечитать полуночные "самонаписавшиеся" страницы и переделать. А еще бы хорошо кого-нибудь к тестированию текста привлечь, причем мужского пола. Я задумалась. Но Валик шиш читать будет, даже под дулом пистолета не согласится, хотя... намекнуть для начала можно.

От размышлений отвлек звонок в дверь. Я удивленно оглянулась. Кого это принесло? Валик — вряд ли, позвонил бы и велел спускаться. Дядя Боря, вероятно, за ключами, я ж их так не отнесла соседу... Но он бы тоже позвонил предварительно.

Сохранив файл, я переложила Баюна на стул и пошла открывать дверь.

— Кто там?

— Дед Мороз!

Я быстро справилась с замками и запищала от радости. И-и-и!.. Какая елка!.. Высоченная, лапы огромные и пушистые!.. И с шишками! Обожаю елки! И какой же Новый год без живого деревца?

— В гости-то пригласишь? — Валик, посмеиваясь, покрутил елку. — Или домой унесу?

— Я те как унесу!.. Проходи шустрей!

— Хотела "рано" подарок? Держи. С наступающим!

Он поставил елку в коридоре, прислонив к стене, и позволил на себе повиснуть. Я радостно чмокнула его в щеку и крепко обняла. Я бы на такую красавицу не разорилась, да и до дому бы не дотащила, не говоря уж о подъеме на пятый этаж!..

— Ты почему еще в пижаме? А магазины?

— А как я ее ставить буду? — я отлипла от Валика и оглянулась на елку. Она в высоту — две меня. Или все три. Метр семьдесят плюс метр семьдесят... Тьфу, никогда считать не умела... Но потолки в квартире — за три метра, а еловая макушка — как раз по. Не справлюсь.

— Как-как... — друг нервно огляделся, поежился и решил: — Дела сделаем, приедем, и поставлю. Подставка-то есть?

— Конечно.

— А ножовка?

— Чего?

— А топор?

— Зачем?

— А отвертка? — он прищурился.

— Ну... — я смешалась. — Отвертка, кажется, есть...

— Которая водка с апельсиновым соком?

— Не, которая сок с водкой, — я ухмыльнулась в ответ.

— Нальешь после, — разрешил Валик и поторопил: — Я пошел машину греть, а ты давай, собирайся! У меня еще куча дел!

— Каких? Проверить свечи, поменять масло, заправиться, и как бы я с этим справился без машины? Все-все, не хмурься, уже переодеваюсь! Я мигом!

Отношения на грани фола и в шаге от обиды у нас были всегда. И иногда хотелось плюнуть и разбежаться, а потом понималось, что никуда я от него не денусь. Он единственный по-настоящему близкий мне человек, а с семьей далеко не все моменты жизни можно обсудить, не получив в ответ известным "А я же говорил(а)!". За то и держалась. И за привычку — всю жизнь ведь вместе, лет с пяти не разлей вода. А почему Валик за меня цеплялся, начиная и завершая очередные несерьезные отношения с очередной несерьезной зазнобой, я не знала. Вероятно, тоже по привычке, которую я называла сентиментальным мазохизмом. Двусторонним и местами взаимовыгодным.

Я оделась и насыпала Баюну полную чашку корма. Магазины — они такие, заходишь за молоком и пропадаешь на сутки. Вниз я спустилась в приподнятом настроении, но в машине вспомнился вчерашний разговор, глюки и...

— Вальк, как думаешь... я сумасшедшая? — нерешительно спросила, пристегиваясь.

— Уверен в этом, — усмехнулся он, сосредоточенно глядя на дорогу и выруливая из подворотни.

— Я серьезно!

— А ты себя такой чувствуешь?

— Нет... — я помолчала, подумала и пожала плечами: — Я никогда не была нормальной. И не знаю, каково это — быть другой.

— Вот и не заморачивайся, — посоветовал он. — Ты же писатель. Мир видишь иначе, ведешь себя иначе, хочешь не того, что хочет большинство простых смертных. И видишь то, на что другие не обращают внимание. Голову не грей. Все с тобой нормально — в пределах твоей нормальности.

Я приободрилась. Да, а истина — где-то рядом.

— Лучше скажи: чего так рано подскочила? Кошмары?

— Угу...

— Кто на сей раз?

— ПрЫнц. С косой, — я вспомнила образ своего героя с традиционной косичкой мага в семи узлах и криво улыбнулась.

— А почему с косой? — друг посмотрел на меня с любопытством.

— Видать, смерти моей хочет, сволочь...

— Ну, он не одинок в своих стремлениях, — многозначительно протянул Валик, небрежно вертя "баранку".

— Но это статья УК, и поэтому я буду жить! — я с удовольствием вытянула ноги.

Засим тема была закрыта, и мы взялись обсуждать предстоящие праздники. Валик предложил встретить Новый год в какой-то его компании, но я отказалась. Старею, наверно. Хотелось не криков-визгов-музыки, а спокойствия и разговоров по душам. Криков и визгов мне дома хватило, и, чувствую, они не последние... И я сказала, что поеду к Альке. С сестрой мы не виделись давно, и если она не передумает насчет Таиланда... Валик даже уговаривать не стал. Я принципиальная: если нет, значит, нет. Только посмотрел с сожалением. Да-да, точно, старею.

Подземная парковка оказалась битком забита. В магазине, кажется, будет еще хуже... Валик припарковался на морозе и предупредил, что после покупок третий этап квеста пройдем вместе. Я, естественно, согласилась.

— Куда сначала?

— За продуктами, — я устремилась в супермаркет.

Вооружилась тележкой и смело отправилась пробивать себе путь в толпе покупателей. Угадала: яблоку негде упасть, и все мечутся, выпучив глаза, с корзинками наперевес.

— Вальк, займи очередь.

— Ты же еще ничего не взяла, — опешил он.

— Пока наберу, глядишь, и ты хотя бы до середины очереди дойдешь, — заметила я. — Видел, какие "хвосты"? Я полдня без дела стоять не хочу. Вон, у пятой кассы народу не так много. Жди там.

Так, пельмени, блины, молоко, соусы, сыр и кошачий корм — штатный набор. Полки зияли рваными пустотами: народ сметал все подчистую. У консервов я призадумалась — делать приличия ради салат или нет?.. Ладно, консервы лишним не бывают. Кофе, чай, мыльно-рыльное... У полок с алкоголем я вновь остановилась. Водки у меня, естественно, нет, трофейного коньяка — тоже, Муз выпил... А Валик вообще-то за рулем. А Муз — сам где-то находит. Мясо, котлеты, макароны... Да, и десять шоколадок. Крупы, овощи...

— Вась, очередь подходит, — позвонив, поторопил друг.

— Иду!

Толкая перегруженную тележку, я устремилась к пятой кассе.

Валик, увидев меня, вытаращил глаза:

— Куда тебе столько?!

— Зимовать.

— А ведь художник должен быть голодным...

— Вот пусть художники и голодают, — отозвалась невозмутимо. — А я — работник прессы. Я же злая, когда голодная. Знаешь, что такое злой корректор? Вот и не знай дальше. Нервы надо беречь.

Кассирша уставилась на меня недоверчиво. Я легкомысленно улыбнулась в ответ и принялась выгружать на ленту продукты. Сразу видно, она не замужем, живет в доме с лифтом и сидит на диете. И кроме пары йогуртов и яблока ничего домой не тащит. А я привыкла питаться нормально, тем более не на югах живем, где одной мандаринки хватает. А мое "нормально" — это на пятый этаж пешком с десятью кило в десяти пакетах. А на машине да при мужчине почему бы не закупиться впрок?

— Я это не утащу... — сипло сообщил Валик.

— Конечно, утащишь, — я быстро раскладывала продукты по пакетам и складывала последние в тележку. — В три захода.

— Вась, а Вась... — его голос стал угрожающим.

— Хорошо, — согласилась я, сдувая с глаз челку и поправляя шапку, — в четыре.

Кассирша посмотрела на него с сочувствием.

— Ладно, соседа позову и сама напрягусь, только не ной, — смилостивилась я.

Этого мужская гордость не стерпела. Валик отобрал у меня тележку и устремился на выход — перегружать покупки в машину. Я расплатилась и побрела следом, поглядывая по сторонам. Продукты куплены, дело за...

— Домой? — друг появился рядом.

— Ты уже?.. — удивилась я. Так быстро?.. — Не, домой рано. Еще подарки.

Родителям, Альке и ее семейству... А больше и некому. Я взяла Валика под руку и пристала с ножом к горлу — что подарить? Он долго мялся и набивал себе цену, а потом заявил, что хочет новое литье и планшет с каким-то навороченным андроидом. Я молча показала ему дулю. Друг грустно вздохнул и согласился на новую обложку к старому планшету плюс триста рублей к карме — на игровое приложение.

В магазине было тепло, и уходить не хотелось. Витрины сверкали огоньками и мишурой, повсюду висели елочные венки и гирлянды, а на первом этаже ряженый Дед Мороз зазывал ребятню на конкурсы. Точно. Новый год. Корпоратив же. Значит, тряпки.

— Куда?..

— Платье надо, на корпоратив. Я в прошлогоднем не пойду.

— Угу, сначала платье, потом — туфли, потом — сережки, — забрюзжал он сварливо, — а потом — ни чулок нет, ни помады, а все трусы — не того цвета.

— Не нуди, и тебе костюм купим, — утешила я.

— Зачем?

— Затем. Ходишь, как бомж, в одних и тех же джинсах. А у нас, между прочим, ресторан будет. Хоть на корпоратив раз в году приди в костюме, как приличный человек. Удиви общественность.

Валик озадаченно притих, и я затащила его на эскалатор. И, пока мы поднимались на третий этаж, рассматривала потолок. Прозрачный купол, снаружи запорошенный снегом, изнутри украшали новогодние гирлянды и почему-то китайские фонарики — крупные, яркие, блестящие. И на мгновение почудилось, что один из них шевельнул... крылом. Я моргнула. Нет, брежу, никто там не шевелится... Сошла с эскалатора и вновь уставилась на потолок. Нет, точно никого. Просто... игры разума. Так, а мысли о птеродактилях я вообще хотела оставить дома, и мне это почти удалось. Короче... платье!

Друг за тряпками идти отказался, гордо удалившись в магазин техники. Я зашла в проверенный бутик и взялась за дело. Признаться, ненавижу магазины. Поэтому знаю все злачные места и нахожу необходимое очень быстро. Шарахаться целый день по двадцати бутикам, перемеряя все подряд, — не мой стиль. Времени жалко. Я лучше полглавы напишу.

Я быстро перебрала все варианты, и неожиданно выбрала красное платье. Кажется, без птеродактилей — никуда... Не люблю красный цвет, но в этом что-то есть... Платье село идеально. Я повертелась перед зеркалом. Силуэтная модель, юбка чуть выше колена, рукав три четверти... Беру. И, кстати, прав зануда — туфли тоже надо. А если честно... домой совсем не хочется. Там, конечно, Баюн и елка, но сильнее домашней привязанности — чувство нереальности и ненормальности. А здесь... Здесь ощущение реальности так сильно, что я почти забыла... Почти.

Расплатившись, я отправилась в обувной салон. В кино еще, что ли, сходить? Там как раз премьера очередных "Елок" стартовала. А мне первые два фильма очень понравились, особенно лыжник со сноубордистом. Креативные ребята. Помнится, Валик после просмотра тоже предложил "обновить" лестничные пролеты и заодно — свой сноуборд, но остался непонятым. Уж что-что, а чувство самосохранения у меня гипертрофировано до паранойи, и на сомнительные авантюры я никогда не соглашалась.

Кстати, а вот и он. Выполз из магазина техники, и по мечтательной физиономии видно — новый планшет таки купил. Испортить ему настроение костюмом или пожалеть?

— А пойдем в кино? — предложила сходу.

— На каникулах сходим, у меня еще дел по горло, — обломал Валик, забирая у меня пакеты. — Платье купила? Тогда сворачиваемся.

— Но...

— Вась, у тебя совесть есть?

— Глупый вопрос, — я остановилась у витрины и надела шапку. — Теоретически есть, но зимой она мигрирует туда, где теплее, светлее и вкусно кормят.

Жить бы здесь осталась... Реальность бьет ключом, повсюду — позитив и праздничное настроение, и никаких глюков... Но друг прав. Наглость, конечно, второе счастье, но совесть — тоже полезна и нуждается в периодических тренировках.

Из торгового центра я вышла с тяжелым сердцем и нехорошим предчувствием. И по дороге домой последнее лишь усилилось. Черте что... Надеюсь, сегодня все обойдется без голых гостей.

Пока Валик мужественно таскал наверх мои покупки, я поставила вариться пельмени, вскипятила чай и достала подставку. Пихта как раз успела оттаять, и по квартире расползался густой еловый аромат. Я принюхивалась и балдела. Обожаю! И дома сразу уютнее становится. Сейчас еще украшу елку и хату, приберусь... Легче не станет, но небольшая смена обстановки наверняка пойдет на пользу.

Из последнего "рейса" друг вернулся крайне недовольным, хотя даже не запыхался и не вспотел. Про лыжников не скажу, но сноубордисты точно непобедимы. Подумаешь, трижды сбегал туда-сюда... Он на склон с "бордом" под мышкой дольше лезет, сам же хвастался.

— Елку где ставить?

— Может, поедим сначала?

— Потом. Где?..

Свободный угол был только в кабинете, у окна. Елку доводили до ума и устанавливали с торжественными матами. Вернее, я мудро молчала и стояла в сторонке. Меня папа с детства приучил: хочешь помочь мужчине — не мешай. Не лезь под руку, молчи и трепетно сочувствуй каждой ссадинке. И отвертку быстро подавай. И ножовку. Желательно по наклону спины угадывая, какой именно инструмент нужен. И фиг с ними, с пельменями, пусть хоть сгорят. Будь рядом, слушай, сочувствуй и угадывай.

— Так нормально?

— Нормально.

— По-моему, кривится...

— Нормально, Вальк. Иди мой руки, и на кухню. Пельмени сварились.

Еще бы их от дна кастрюли отскрести...

— А "отвертка"?

— А ты за рулем!

— А мой коньяк?

— Не твой, а мой! Нету его.

— Вас-с-ся...

— Не шипи. Муз выпил, — я смутилась.

Валик недоуменно поднял брови:

— В смысле?

— Ты же знаешь, я не пью. Мне понюхать хватает, куда мне одной бутылку... Муз, говорю, выпил. Я про него рассказывала, помнишь, страшный такой и... с крылышками...

Друг красноречиво закатил глаза. Я смутилась еще больше. Вот, врешь — и все верят, говоришь правду — и считают сумасшедшим. Валик посмотрел на меня иронично и явно хотел сопоставить вслух мое творчество, особенности Муза и собственно мою личность. Но воздержался.

— Ладно, я поехал.

— А пельмени?

— Сама отскребай.

Я невольно улыбнулась. Заглянула на кухню выключить печку и убрать с плиты кастрюлю и удивленно остановилась. Баюн к корму даже не притронулся. И опять не вышел меня встречать. Уж не заболел ли?..

— Баюн, кис-кис! — я устремилась в спальню. Он часто спал на постели, но... — Баюн, ты где?

— Кого зовешь? — Валик прислонился плечом к стеллажу.

— Кота, — я улеглась на пол и заглянула под кровать.

Оттуда зашипели, и зеркально сверкнули луны расширенных зрачков.

— Баюн, а ну, вылезай! Не то сама достану! — я распласталась по полу и протянула руки.

Кот громко зашипел, царапнулся и попытался удрать, да не успел. Я ухватила его за задние лапы и выудила из убежища. И попыталась взять на руки, но Баюн опять повел себя ненормально. Уставился на Валика, взъерошился, прижал уши и... зарычал — утробно, нервно.

— Ты чего, кис?.. — я обняла его, ощущая пробегающую по тельцу крупную дрожь. — Баюш!.. Ну, перестань... — погладила его по спине и почесала за ушком.

Баюн дернулся и снова зашипел.

— Ну вот, опять... — Валик поморщился, холодно глядя на извивающего в моих руках кота. — Начинается...

— Да он нормально к чужим людям относится, — растерянно отозвалась я, отпуская кота. Он шустро скрылся под кроватью. — К родителям, к Альке... Никогда не прятался и не шипел, наоборот, знакомиться выходил и на колени забирался подружить... В чем дело?

— Не только у людей аллергия на животных. Бывает и наоборот, — пожал плечами друг. И пожаловался: — Я уйду отсюда или нет?.. У тебя не хата, а болото, как зайдешь — так и завязнешь.

— Если останешься, диван выделю, — пообещала щедро.

— Спасибо, что не коврик в коридоре.

— Исключительно из-за отсутствия оного, — заверила я, вставая с пола.

Валик улыбнулся. Обулся, застегнул куртку и открыл дверь, предупредив:

— Завтра меня нет.

— А мне и сегодня хватило, — я чмокнула его в щеку. — Спасибо, Вальк. И с наступающим.

— Ладно, пока. Не сходи с ума.

Я закрыла дверь и отправилась на кухню разбирать покупки. И, пока рылась в пакетах, наконец обратила внимание на одну странность. Валик, здоровый до черной зависти, уходил бледно-зеленым и осунувшимся. А ведь даже похмельем не болел никогда... Я сунула в морозилку куриное филе, сполоснула руки и побежала за сотовым. Позвонила, но он не взял трубку. Значит, уже в дороге. Он ненавидел говорить по телефону и рулить. Значит, перезвонит. Если не испугается, что я опять к нему с костюмом пристану.

Закончив с покупками, я переоделась в домашнее, постирала платье, включила музыку и взялась за уборку. Давно нужно было прибраться, да все руки не доходили. А после елки — сам бог велел.

Я расставила по всем подоконникам пышные еловые букеты. Тщательно пропылесосила ковры и пол, вытерла пыль и полила цветы. Глотнула чаю и на разогреве взялась украшать елку и квартиру. Завтра лень будет, да и хочется уже выключить свет, зажечь гирлянду и ощутить новогоднее настроение... Прицепила к гардинам мишуру и дождь, украсила букеты. Да, у меня праздник.

На шуршание коробок и пакетов из-под кровати выполз Баюн. Обнюхал мишуру и отправился исследовать квартиру. Изучил зачем-то каждый угол и подозрительно покрутился в коридоре.

— Баюн! — я спустилась со стремянки и села на пол, похлопав по коленкам: — Не сердись! Иди сюда! Кис-кис-кис!

Кот меня проигнорировал. Ушел на кухню, похрустел кормом, взобрался на стол и привычно запрыгнул на стеллаж, затаившись между цветочными горшками. Это называется, меня нет. Ну, хоть поел. Значит, не болен. Значит, у Валика аура нехорошая, хотя с чего бы? Добрейшей ведь души парень...

Закончив с елкой, я убрала оставшиеся игрушки и пустые коробки на верхнюю полку кабинетного стеллажа. Так, теперь в душ. Птеродактиль дрыхнет на батарее, и приятных ему снов. Отгорожусь шторкой. Сколько ж можно трястись и сходить с ума? Потом — пельмени. Переварились, конечно, но съедобны. И на завтра еще останется, раз Валик побрезговал. Кстати, а ведь так и не перезвонил...

Разогрев пельмени и заправив их сметаной, я налила чай, но толком поесть не успела. Неожиданно решил очнуться второй мой "постоялец". Цветок над канделябром вспыхнул, рассыпая искры, и я едва не подавилась пельменем. Пока кашляла, из искр свился саламандр. В штанах, кстати.

— Добрый вечер и приятного аппетита! Все хорошо? — осведомился глюк жизнерадостно и сел на табуретку.

— Нет! — буркнула я, с силой втыкая вилку в пельмень. — Все плохо!

— А что случилось? — фальшиво удивился саламандр.

— Ты!

— Я — еще не худшее явление в твоей унылой жизни, — он заулыбался и, оглядев украшенную кухню, оценил: — Красиво!

Я сморщилась и отодвинула тарелку. Кусок в горло не идет... Так, где валерьянка?..

— Чем это пахнет? — принюхался гость и с подозрением огляделся.

— Пельменями, — я пожала плечами. — Елкой. Средствами для уборки.

— Не только...

И глюк след в след повторил путь Баюна. Прошелся по квартире, осмотрел внимательно все углы, потоптался в коридоре и хмурым вернулся на кухню. Разве что на стеллаж не полез прятаться.

— У тебя кто-то был?

— Друг, — я снова пожала плечами и капнула в чай валерьянки. Я спокойна, я абсолютно спокойна...

— Ты ему доверяешь? — он снова сел на табуретку.

— А тебе какое дело? — спросила резко.

Саламандр промолчал и с интересом посмотрел на пельмени. Внимание, Вася, воспитание! Гостей, даже таких странных и незваных, надобно кормить.

— Есть хочешь?

— В этом, — и он кивнул на тарелку с пельменями, — не нуждаюсь. Зажги еще свечей.

— Зачем?

— Силы наберусь, — темные глаза смотрели загадочно. — Мало ли...

— Кстати, — я вспомнила слова Муза, — а рассказать ничего не хочешь?

— Хочу, — ответил он спокойно, — но потом, — и быстро огляделся в поисках Муза. Оного не обнаружилось, и саламандр расслабился.

— Когда потом? — не сдавалась я.

— Когда ты поверишь в то, что происходит, — глюк улыбнулся. — Ты в меня-то пока не веришь, и поверишь ли моим словам? Подождем.

Опять прав, зараза.

— Запали еще свечей, — попросил мягко. — И не бойся ничего, я контролирую огонь.

Ладно... Я достала из шкафа всю заначку — десять больших свечек, расставила их на кухонном столе и по очереди все зажгла. Саламандра аж перекосило от удовольствия. Он посмотрел на меня пьяным и шальным взглядом и предупредил:

— Будь осторожна. И никому не верь, — и убег спать.

Я моргнула. Цветок "разросся" — "стебель" пламени взметнулся к потолку, мелкие вьющиеся лепестки расползись по кухне. Надо его в следующий раз, как проснется, в гостиную переселить... Убрав пельмени в холодильник и помыв посуду, я налила чаю и вооружилась шоколадкой. Так, надо чем-то руки занять — и голове легче будет...

До полуночи я возилась с подарками. Упаковала каждый в оберточную бумагу и украсила лентами. Сложила блестящие свертки под елкой, выключила свет и зажгла гирлянду. И несколько минут молча сидела на полу, обняв колени и наблюдая за бегающими разноцветными огоньками. "Будь осторожна"... А чего мне бояться? В мире смерть — на каждом шагу, а волков бояться — в лес не ходить. Или глюк имел в виду иные опасности... с этим миром не связанные? Вернее, связанные не с этим миром? Ведь Серафима Ильинична тоже что-то говорила про опасности и душу... Но верить словам глюка и помешанной — себя не уважать. И вообще, время.

Встать с пола я не успела. Часы в гостиной пробили полночь, и мне словно мешок на голову набросили. Я моргнула и привычно провалилась в темноту.

Часть 2. Бессонница

Глава 1

Мерещится

То ли Большая, то ли Малая

Медведица!

"Мумий Тролль"

Я угрюмо смотрела на свое отражение в зеркале. Чингачгук вышел на тропу войны... Вслед за двумя символами на левой стороне лица появился еще один — извилистые черно-серые линии спускались по подбородку к шее и расползались по ключице. Крыша намеревалась удрать, но побег не удался: угрозами и уговорами, с жестокой внутренней борьбой, я таки удержала ее на месте. Изучила ночное "приобретение" и поплелась в спальню. А то ли еще будет?.. И как же тяжко держать это в себе, и с каждым днем все сложнее находить аргументы в пользу собственной нормальности...

Сев на постель, я рассеянно почесала за ушком Баюна. Ночью кот замерз и сменил гнев на милость, а стеллаж — на одеяло. Альке, что ли, позвонить?.. Она меня родителям не сдаст, что бы ни говорил Валик. Зато... Нет, она мне ничем не поможет, но жить становится чуть легче, если груз тайны с тобой делит кто-то еще. Но стоит ли напрягать ее сейчас, когда они на чемоданах и всем семейством собираются в Таиланд на новогодние каникулы?.. Пожалуй, нет. Пусть хоть у кого-то все будет хорошо.

Приняв непростое решение, я встала и поплелась на кухню. Переживу... И остановилась. Знакомо запел сотовый. Да, есть между близнецами пресловутая мистическая связь...

— Васька, привет! — в голосе сестры сквозила тревога. — Ты в порядке? Да? А мне кажется, что нет! Что стряслось?

— Аль, это не телефонный разговор, — вздохнула в ответ.

— Хорошо. Приезжай.

— А твои сборы? А...

— Мои у свекрови, — хмуро пояснила Алька. — Она решила нам заранее подарки вручить. Приезжай, а?.. Заодно и собраться поможешь!

Я заколебалась. С одной стороны, хотелось, а с другой...

— Вась, я сейчас приеду и все из тебя вытрясу! — угрожающе добила она.

— Ладно-ладно, собираюсь...

— Жду.

Так, за бортом — минус тридцать три... Удобнее на такси, но... Воскресенье и мороз. Такси наверняка либо перемерзли, либо в разъездах, и на них дикая очередь. Дома-то сидеть надоедает, и по выходным ожидание такси до пяти часов доходит. Лучше городским транспортом — полчаса в пути максимум. Заодно мозги проветрю и с мыслями соберусь. Опять же, решу, о чем стоит говорить, а о чем — нет... А мороз за тридцать переносится легче, чем ветряные двадцать. Главное — многослойность теплой одежды.

Утеплившись, я быстро перекусила, выпила кофе, собрала в пакет подарки и подсыпала коту корм. Закрыла дверь и быстро сбежала вниз по лестнице. Кстати, дядя Боря пропал куда-то — третий день отсутствует. Впрочем, это не мое дело. Ой, я же ключи его соседу так и не отнесла...

У подъезда я опять столкнулась с парнем. Опять тот самый, придурошный, в ярких кедах и легкой курточке. И рыжая псина крутилась рядом. Что-то они мне постоянно попадаются на пути, следят, что ли?.. Я вздохнула про себя. Мания преследования, Вася, — это признак сама знаешь чего... Забудь.

— Привет, — вдруг сказал парень, заступая мне дорогу. — Как дела?

Я посмотрела на него недоуменно, буркнул "супер" и сбежала. Почти с позором. Некогда мне личную жизнь устраивать. С головой бы разобраться...

До остановки я домчалась за десять минут, прижимая ко рту шарф и с трудом вдыхая морозный воздух. Очертания домов терялись в белесой дымке. Спящие тополя укутывала вязь густого инея. Вдоль тротуаров высились кривые двухэтажные сугробы. Светофоры "замерзли" и нерешительно подмигивали однообразным желтым. По обледенелой дороге тащилось штук пять машин. На остановке не было ни души. Воскресенье, и народ сидел по норкам. И правильно делал. Да, добро пожаловать в Сибирь!

Я походила взад-вперед, попрыгала, снова прошлась, снова попрыгала. Тяжелее всего в такую погоду дышать и ждать. Но до Альки ехать — остановок десять на любом транспорте, и в другое время я бы пешком пошла... И, чувствую, скоро пойду. Чем мерзнуть стоя, лучше пробежаться с пользой.

— Красавица! Поехали — прокачу! — у остановки притормозил "Патриот", и из открытого окна мне подмигнул бравый джигит в летах.

— Нет, спасибо, — улыбнулась я и замахала руками водителю подползающего троллейбуса.

Джигит разочарованно кивнул и посмотрел, как я забираюсь по обледенелым ступенькам в не менее ледяной салон. Очевидно размышляя, чем троллейбус лучшего его черного "танка". А я скажу, чем. Тишиной. Тут можно собраться с мыслями, а не перемалывать вновь и вновь косточки погоде.

Я нашла сиденье с подогревом, расплатилась за проезд, села и зябко съежилась. Джигит меж тем пригласил прокатиться заиндевевшую женщину, и та радостно согласилась. Да, у нас замерзающий приравнивается к утопающему. И водители зимой всегда либо подвезут, либо в салон машины пригласят — погреться в ожидании транспорта. Если, конечно, у человека не мобильный телефон с включенной камерой вместо сердца. Но, к сожалению, людей с душой-планшетом теперь все больше, а "лайки" в соцсетях за снимок "с места событий" порой дороже и важнее человеческой жизни.

С мыслями собраться не получалось. Категорически. Я соскоблила со стекла наледь и рассеянно уставилась в окно. Троллейбус полз медленно и печально. От нечего делать я взялась читать вывески. "Пиво", "Аптека", "Деньги и быстро!", "Цветы", "Аптека", "Белье для дам", "Пиво", "Аптека", "Цветы", "Суши", "Деньги в долг", "Секс-шоп", "Вино на розлив"... Я невольно хихикнула. Аналогии напрашивались сами собой. Взял пива и зашел в аптеку, потом занял денег, купил цветы и белье для дам, а с утра — опять в аптеку, за пивом, за суши, за деньгами — и опять в аптеку, в секс-шоп и за вином для разнообразия... Смех смехом, а вывески — это отражение общественных потребностей и спроса. И как же скучно и уныло мы живем...

Лишенный эмоций голос наконец объявил мою остановку. Я натянула на лицо шарф, поправила шапку и храбро отправилась в следующий забег — до Алькиного дома топать переулками минут десять. Если неспешно. Сунув руки в карманы шубы, я торопливо засеменила по обледенелой тропинке. А еще надо шоколадку добыть. У племянниц аллергия на шоколад, а Алька постоянно пыталась худеть, и поэтому к чаю у нее всегда только собственно чай.

Не дойдя до пункта назначения, я завернула за угол. Помнится, здесь был киоск... И есть. И, зараза, конкурентом занят... Мужик в серой куртке, согнувшись, пытался заглянуть в узкое окошко и громко спорил с продавщицей. Я подошла ближе.

— А можно мне вместо импотенции... ну, хоть туберкулез?

— Нет, осталась только импотенция! — сердилась продавщица. — Могу еще рак яичников или простатит поискать! Брать будете?

Я неприлично выпучила глаза. Чего?..

— Нет, вы поищите-поищите! — на повышенных тонах требовал мужик. — Не может быть, чтобы все разобрали! Не возьму импотенцию!

Продавщица что-то злобно прогнусавила в ответ. Мужик выпрямился, обвел отчаянным взглядом проулок, заприметил меня и обрадовался, как родной:

— Девушка, а вы курите?

— Нет, а что?

— Может, у вас бесплодие или рак молочной железы найдется... Ну, или там старение... Я бы на импотенцию махнулся... Не дадим друг другу, так сказать...

Сообразив, о чем речь, я иронично хмыкнула:

— А курить бросить не проще?

Мужик, обиженный в лучших чувствах, выругался, махнул рукой и поплелся прочь. Я подошла к киоску.

— Вам чего? — сварливо буркнула продавщица.

Я заулыбалась:

— Антидепрессант для повышения настроения и поправки фигуры.

— Пиво, что ль? Придумала, на холоде пить! Водку бери!

Я вздохнула. Да, мы очень уныло живем...

— Нет, спасибо. Мне шоколадки. Две. Любые, только без изюма.

А Муз — обойдется. Он сам себе где-то антидепрессант добывает.

Спрятав шоколадки в карман шубы, я устремилась в гости. Второй подъезд, восьмой этаж и — лифт, лучшее изобретение человечества.

Дверь Алька открыла сразу, едва я вышла из лифта, и замахала руками:

— Ну, наконец-то! Заходи быстрее! Замерзла поди? Уй, холодная!.. Руки мой, и на кухню, борщ как раз согрелся!

И быстро обняла меня, едва я сняла шубу. Улыбнулась и упорхнула на кухню. Я завозилась с обувью, краем уха прислушиваясь к ее щебетанию. Послезавтра самолет, а купальник до сих пор не куплен, Гена встал в позу и заявил, что больше пяти сумок не потащит, а она только детских шесть штук собрала, мелкая захандрила — как бы не к температуре...

Алька была старше меня на двадцать минут, но отличий в нас больше, чем сходства. Сестра ниже ростом и плотнее, с серо-голубыми глазами и русыми волосами (сейчас коротко подстриженными и ядерно-рыжими). Общее — разве что творческое начало: я книжки пишу, а Алька — профессиональный художник.

Обув тапки, я заглянула в гостиную и удивленно улыбнулась. Елка? Несмотря на отъезд и нелюбовь главы семейства к "сопливым праздникам"?

— Это все Варюша, — пояснила из кухни Алька. — Мы позавчера ходили на день рождения к ее подружке, а той родители поставили шикарную елку. И дома ребенок скандал устроил — хочу, и точка. А ты знаешь, как она скандалит. Проще сразу согласиться, пока соседи милицию и соцработников не вызвали, — и добавила радостно: — Знаешь, ей же учительница по музыке великое оперное будущее прочит! Варька уже похлеще Витаса верещит!

Я весело фыркнула, складывая подарки под елку. Это да, по сравнению с разгневанным ультразвуком племяшки Витас — так, мимо проходил... Жаль, не повидаемся... Варюшке, старшей, уже исполнилось шесть лет, младшим девчонкам-двойняшкам — три года. Гена в этом бабьем царстве мечтал о сыне, и сестра, едва младшим годик исполнился, морально засобиралась опять в декрет, но... Дернул же меня черт ляпнуть, что раз первой — одна девочка, а второй — две, то логично ждать следом трех девчонок. Алька задумалась и сначала решила с сыном погодить, а потом сказала, что детей с нее хватит. А Гена перестал скрывать свою ко мне неприязнь. Впрочем, он и раньше не таился...

— Вась, борщ остывает!

— Сейчас, руки помою!

Я проверила, все ли подарки подписаны, и поспешила в ванную. Боже, как тут хорошо, и никаких птеродактилей... Я показала язык своему отражению, выключила воду и...

— Вась, это... что?

Алька стояла позади и с ужасом смотрела на мое отражение.

— На щеке... — добавила она сипло и ткнула пальцем в зеркало. — На щеке... Это что?..

И я не выдержала. Тихо хлюпнула носом. Так всегда: держишься, крепишься, но стоит кому-то пожалеть, посочувствовать и проникнуться... Я повернулась, обняла ее и расплакалась. Алька погладила меня по спине и залепетала сакраментальное "все будет хорошо". И поверить бы, да не верилось. Потому что она видела, а значит, мне не кажется. Все происходит на самом деле. И, послушно вытирая лицо подсунутым полотенцем, я поймала себя на странной и страшной мысли: уж лучше бы спятила... Лучше спятить, чем принимать такую реальность. И честно озвучила выводы.

— Ерунду не говори! — резко перебила сестра. — Ничего это не лучше! Ты у деда нашего двоюродного в больнице была? Нет? Так побывай! Сразу сходить с ума передумаешь! И вообще... борщ стынет.

Говорят, Иннокентия Матвеевича увезли в состоянии острого психоза сразу после смерти бабушки, и Алька с мамой к деду ездили почти каждый месяц. А я так и не собралась ни разу. Вернее, однажды собралась, приехала — познакомиться для начала, потопталась на крыльце и решила, что мне туда рано. Вероятно, мой внутренний голос был прав.

Я умылась и поплелась за сестрой на кухню. Села за стол и придвинула тарелку с борщом. Пахло изумительно, но...

— Валерьянки?

— Тошнит от нее уже...

— Коньяка?

— Аль, я ж не пью!

— А я, пожалуй, выпью...

Уныло размешивая в борще сметану, я поведала сестре о своих злоключениях. Алька выпила рюмку за Муза, вторую — за самопишущуюся книгу, третью — за птеродактиля, а на рассказе о саламандре в сомнении посмотрела на бутылку и отодвинула ее в сторону.

— Почему ты молчала?

— Так... у вас же отпуск, Таиланд... — оправдывалась я. — А у меня... так...

— Балда интеллигентная! "Зачем я буду вас грузить своими мелочами, да я лучше свихнусь по-тихому!", — передразнила мои заикания сестра. — Я тебе кто, чужой человек?

Я не нашлась, что сказать. Опустила глаза, вздохнула и снова хлюпнула носом.

— А ну, ешь! — с угрозой добавила Алька. — Из-за стола не выпущу!..

Я послушно взялась за остывший суп. Сестра встала, походила по кухне и остановилась у окна. Задумчиво повозила пальцем по стеклу, обводя морозные узоры, похмурилась и вздохнула:

— Не вовремя мы уезжаем... Чувствовала, да не послушалась... — и повернулась ко мне, добавив: — Родителям — ни слова. Вообще у них не появляйся — мама тебя сразу же раскусит. Мне пиши каждый день. Две недели пролетит быстро... Вернусь, и мы что-нибудь придумаем. Слышишь, Вась? Обязательно придумаем!

Я нервно хмыкнула. Да-да, и Валика для компании позовем... Они думать будут, а я... А что я? Я вообще-то из нас троих — фантаст, это мне полагается "что-нибудь" придумывать.

— Аль, не грей голову, — я встала и пошла к раковине — мыть тарелку. — Уезжай и отдыхай, вы сто лет нигде не были. Да и не до меня будет, когда девчонки море увидят. А я справлюсь.

— Каждый раз, когда ты так говоришь, случается очередная ерунда.

Я легкомысленно пожала плечами:

— Да, я блондинка, а у тебя какие оправдания?

— Посуду в гостях не моют — денег не будет, — улыбнулась в ответ сестра. — Тарелку поставь. И пойдем, покажу свою новую работу. Да и старые заодно. Ты когда у нас в гостях в последний раз была?

Летом. Позапрошлым. Да, мне стыдно. Но я же не виновата, что ее муж — занудливый пиз... придурок, который меня с первой встречи люто ненавидит? Ревнует. Или просто сволочь по характеру. Или все вместе плюс что-нибудь еще. Он постоянно цеплялся ко мне по мелочам и доводил до белого каления. Я долго молчала и терпела ради сестры, а Гена это понимал и пользовался. Пока у меня не лопнуло терпение.

Я прошла за Алькой по коридору, поджав губы. Неприятно вспоминать, но... В тот день я как раз пришла отпраздновать наш общий с сестрой день рождения и, пока сервировала стол, узнала о себе много интересного и унизительного. Сначала промолчала, а потом отловила Гену на балконе. Сказала, что он козел, скотина и много чего матерного. И добавила, что если он, падла, еще раз откроет рот, я забуду об образовании, воспитании и чувстве самосохранения. И прокляну. У меня же бабушка — ненормальная ведьма, а я от нее все унаследовала, от хаты до съехавшей крыши. Гена сбледнул и заткнулся. А я с тех пор в гости не приходила. Встречалась с Алькой и племяшками в кафе, магазинах, парках... Не хочу, чтобы ей пришлось выбирать между мной и мужем. Врагу такого не пожелаешь. Да и я не уверена в ее выборе.

Алька, конечно, обо всем прознала. Извинялась долго и оправдывала Гену "таким чувством юмора". Я смолчала в ответ, а про себя подумала, что долго он с "таким чувством юмора" не проживет. И найдут его однажды в пригородном леске. В десяти пакетах. И я буду совершенно ни при чем.

— Вот! — отвлек от воспоминаний голос сестры. — Смотри! Хорош?

Я моргнула и прошла за ней на лоджию. Летом Алька рисовала красками, а по зиме — только карандашом. Одно с Геной хорошо — сестру мою любил до одури, любой каприз выполнял. И с девчонками возился по вечерам, пока она работала. И лоджию отремонтировал и утеплил так, что и в минус сорок здесь тепло и уютно. И света хватает.

— Он мне приснился неделю назад, и снится до сих пор. И я не выдержала — зарисовала, — гордо вещала Алька. — Гена сказал, что это лучшая моя работа, что парень — как живой!

Мне поплохело. Среди картин, развешанных по стенам, на этюднике — единственный карандашный набросок. Мой, чтоб его за ногу, герой. Нос прямой, глаза гордые и раскосые с проницательным прищуром, брови вразлет. Коса в семи узлах через плечо, старый плащ и — тень по правой стороне лица. И чьи-то костлявые лапы над плечами.

— Нравится? — подпрыгивала рядом Алька.

— А глаза потом фиалковыми сделаешь?.. — ответила невпопад. — Светящимися в темноте, да?

— Ну... да, — он посмотрела на меня внимательно. — А ты откуда знаешь?

Я невесело улыбнулась:

— Это мой герой, Аль.

И почему это не удивляет?..

— В смысле? — не поняла сестра. — Герой твоего романа? — и тоже заулыбалась: — Так понравился?

— Да, Аль, романа! — я подошла ближе. Нервно задрожали руки, и я спрятала вспотевшие ладони в карманы лыжного комбинезона. — Только не того, о котором ты говоришь! Он — из моей книги, один в один! И я тоже после сна начала о нем писать! Неделю назад, Аль! Ровно в прошлое воскресенье приснился! А в понедельник я села писать! И понеслось!

Сестра прикрыла глаза, посопела и бранно высказалась. Посмотрела на меня искоса, извинилась и добавила, матерным и общеизвестным. Я молча кивнула, соглашаясь. Слов не было. Даже нецензурных. Все этим портретом сказано. Один сон на двоих — яркий, живой и такой заразительный, что мы обе не удержались.

— Неслучайно все это... — констатировала Алька. Посмотрела на меня исподлобья, покусала нижнюю губу, вздохнула и выпалила: — Вась, а дай я символы с твоей щеки перерисую, а? Для завершения картины!

Я фыркнула, кивнула и пошла в коридор к большому зеркалу. Творческая личность — это... творческая личность. Она всегда будет мыслить иначе, чем простые смертные.

— Так, если у тебя слева, то у него — справа... — сестра, глядя на мое отражение, быстро чертила в блокноте.

А, ну да, тонкости зеркального отражения... Я призадумалась. К нам он явился с тенью за спиной и на лице — справа. Значит ли это, что я пишу... прошлое? На портрете-то и во сне тень уже была — и как раз закрывала собой узоры инициации. Значит, он достиг своего и добыл вожделенную тень. А я-то в каждом сне переживаю за него, как за себя... И хватит его "убивать", все равно он мне не по зубам.

Я хмыкнула. Белый-белый, совсем горячий... Однако вопрос. Если он всего достиг, то что хочет рассказать? Зачем доводит меня до полуночных "обмороков"? Если следовать сюжету, то получается конкретный экшен с единственным вопросом — быть или не быть? Но зачем?.. Зачем он переливает из пустого в порожнее, зачем повторяет страшный пройденный путь, зачем рассказывает о нем и показывает?.. И поймала себя на странной мысли: я думаю о нем... как о живом человеке. Который реально существует "где-то там" и зачем-то очень хочет достучаться до нас здесь...

От размышлений отвлек звонок. Алька отложила блокнот и достала из кармана халата сотовый:

— Алё? Как, уже едете? — удивилась откровенно. — Зная твою маму, я думала, вы ночевать останетесь... Ах, она болеет? — сестра злобно сощурилась. — Ах, с температурой? Ну, с-с-с... с-с-спасибо ей, если девочки заразятся! Очень вовремя! Лазарета нам на пляже не хватает! Приедете — пойдешь за противовирусными! Затем! Чтобы не заболели! Через полчаса? Нет, еще не собралась! Что значит, "опять с Васькой пью"? Не с Васькой, а без нее! Так, ладно. Дома поговорим, — резюмировала зловеще.

Я тихо кашлянула:

— Аль, я поеду...

— Ва-а-ась!.. — предсказуемо заныла она. — Оставайся! Девочки расстроятся! Варюшка по тебе соскучилась, неделю уже нудит — "где Вася, когда Вася придет?.."

— Не дави на мою совесть, — предупредила я, обуваясь. — У нее свой собственный, отличный от мнения окружающих, график общения с коллективом. Аль, не будем усугублять. Лучше так...

...чем вообще никак... На людях-то Алька дирижировала семейством, но я давно поняла, кто пишет музыку.

— Вернетесь — соберемся у родителей и Старый новый год проводим, — улыбнулась ей ободряюще. — А Варюше я позвоню, скажу, что Снегурочка ей под елку подарок положила. Аль, вот только лицо такое делать не надо!

— Кстати, подарки! — вспомнила она. — Погоди, я сейчас!

Пока я одевалась, сестра пошуршала в гостиной и вернулась с пакетом.

— Положишь под елку и откроешь первого января, — предупредила, вручая пакет. Поцеловала меня в щеку и крепко обняла: — С наступающим, Вась! И... все будет хорошо.

— Конечно, — я улыбнулась в ответ. — Как говорит шеф, мы — хорошие люди, и поэтому с нами не может произойти ничего плохого. Особенно если мы никому не вредим.

— Это пресса-то не вредит? — хмыкнула Алька, открывая дверь.

— А вы не читайте по утрам советских газет, — подмигнула я и обняла ее на прощание. — Все, привет семейству!

Уходить было тяжело, но я вновь напомнила себе, что я девушка интеллигентная. То есть не только воспитанная и образованная, но и ненавязчивая. И так же ненавязчиво, в смысле без чужого участия, нужно решать свои проблемы. Кому они интересны, когда у близких дел по горло, и какое я имею право перекладывать на чьи-то плечи собственные недоразумения? Короче. Надо брать себя в руки. И не палиться больше так глупо. И не грузить никого. Подумаешь, знак на щеке, птеродактиль в ванной и саламандр на кухне... Улыбаемся и пашем, да.

На улице уже стемнело. Собравшись с духом, я съежилась и пошла до дома пешком. Троллейбус ждать — к остановке примерзну. А темных подворотен зимой я не боялась. На улице — ни души, все сидят по норкам, украшают елки и греются, чем придется. И не так уж темно: снежные сугробы серебрятся в свете фонарей, разгоняя зимний мрак. Всем Сибирь хороша, но затяжные морозы... Постоянно мерзнешь и постоянно хочется есть — и чем сильнее морозы, тем больше требует организм. И прогулка — только на пользу.

По дороге я быстро распланировала вечер. Помыться, высушиться и собраться на работу. И суп сварю. И бигус сделаю. Надоело полуфабрикатами питаться. Стирку бы еще затеять... Но, видимо, ее придется отложить до каникул. Завтра на работу, послезавтра на работу... А потом — корпоратив и отпуск. Интересно, Гриша успеет подыскать мне замену до каникул, или после выходить придется?

Рядом с моим домом знакомая рыжая псина опять выгуливала заиндевевшего хозяина. Того самого, утреннего, с "приветом". Я так быстро бежала, что и не замерзла, и вспотела. И остановилась понаблюдать, как несчастный парень, переминаясь у подъезда с кеды на кеду, сипло ругался на пса, а тот резвился, носясь по двору с дрыном в зубах.

Пес заметил меня, подбежал, положил к моим ногам ветку и, тявкнув, дружелюбно завилял хвостом. Я наклонилась за веткой и замерла. В темных глазах пса мерцали зеленые искры. Я сглотнула и попятилась.

— Взять, — тихая команда от подъезда.

Я споткнулась и села в сугроб. Пес вильнул каралькой хвоста и... загорелся. Вокруг него расплывалось зеленоватое мерцание, он светился изнутри, как саламандр, шерсть пылала и искрила. Я уставилась на пса с испуганным изумлением. Однако верно говорят, что человеческий мозг — самый лучший кинотеатр, раз такие вещи показывает...

— Писец, — протянул парень в кедах, подходя и садясь на корточки рядом с псом. — Ты же писец, правда?

Я вздрогнула. Парень... тоже горел. Серебристо-зеленое сияние обволакивало фигуру, скрывая одежду и черты лица, расползалось по снегу прожекторным пятном. М-мать... Кажется, мне не... кажется. Попа мерзнет, руки — тоже. А глюк говорил, что... В общем...

— Писец, — снова повторил... этот.

— Вам чего? — буркнула я нервно и попыталась отползти, но...

Пес красноречиво обнюхал мои валенки и повозил мордой по правой штанине. По моей ноге поползли серебристо-зеленые искры, стекая на землю и... плавя снег. Сугроб, в котором я сидела, задымился. Химия, что ли?..

— Писец, — включил попугая "парень". И голос такой довольный, что валенок прямо просится нос пощупать.

Я начала злиться.

— Слушайте, свалите, а? — да, я дипломированный филолог. Но злой и напуганный. — Забирайте своего пса и идите своей дорогой! Я вам не мешаю, и вы мне не мешайте! Никакой я не писец! — да и писатель тоже никакой...

Подумаешь, светятся... В наш век высоких технологий и не такие фокусы можно выкинуть. Прикалывается придурок, химик доморощенный... Завтра у Игоря спрошу, что за фокус, он кандидат наук вроде, а у нас так, из любви к фотоискусству тусуется.

Объяснение нашлось, и страх почти прошел. И проснулось ощущение зверского холода. Я неуклюже встала и подобрала пакет с подарками. Парень тоже встал и тихо повторил:

— Взять.

Пес зарычал, припав на передние лапы. Знакомо зашуршали крылья, и из ниоткуда вынырнул Муз. Посмотрел на парня, на меня, и как заорет:

— Беги! Быстро домой! — и вспыхнул синей звездой.

Парень дернулся, выдохнул: "Ключ!.. Точно писец!..", но сделать ничего не успел: Муз аккуратно приголубил его бутылкой, и "попугай", погаснув, рухнул в сугроб. А вот пес...

— Домой, дура!

А мне-то показалось, что мы поладили...

Я не стала ждать расправы. Стартанула так, как в жизни не бегала. Выскочила на дорогу и, поскальзываясь, промчалась вдоль дома. Еще один дом, поворот — и мой подъезд... Я невольно оглянулась, испуганно икнула и ускорилась. Пес "перерос" соседский черный джип и полыхал степным пожаром. И гореть бы мне, но... Пес молча рвался вперед, буксуя на одном месте, а за его спиной сияла синяя звезда. Муз вцепился в собачий хвост и отчаянно матерился. Нетопыриные крылышки молотили по воздуху с невероятной скоростью, поднимая маленькую снежную бурю. Запойный мой, кто же ты на самом деле?..

Промчавшись вдоль дома, я взлетела по ступенькам и на автомате рванула дверь подъезда. Опять "отмерзла", слава богу... До своей квартиры я добралась почти без препятствий. Почти. Столкнулась с кем-то темноте, испугалась и рванула наверх на всех парах. И затормозила о свою дверь. Ушибла плечо, выудила из кармана ключи и нащупала замочную скважину. На лестнице раздались торопливые шаги. Какой тут нафиг сотовый с подсветкой, и зачем я на десять замков запираюсь...

Удивительно, но все замки я открыла в полнейшей темноте и с первого раза. Мышечная память — штука полезная, да. Ввалившись в квартиру, я быстро закрылась и включила свет. Баюн сидел в коридоре и смотрел на меня, не мигая. Я сползла по стенке, уронив пакет с подарками. Дыхание сбивалось, сердце колотилось как сумасшедшее, руки-ноги тряслись и немилосердно кололо в левом боку. Но я — дома. Добралась...

Звонок напугал до икоты. Я испуганно посмотрела на дверь. Трезвон повторился. Черт, а страшно...

— К-кто?.. — пролепетала я.

— Василиса! — встревоженный голос дяди Бори. — Дочка, ты в порядке?

У меня отлегло от сердца. Я с трудом встала, сбросила на пол шубу и дрожащими руками открыла дверь. Сосед уставился на меня как на привидение.

— Вася, — он озабоченно нахмурился, — что случилось?

— Ах, так это я вас на лестнице... — промямлила я. — И вы за ключами...

— Василиса!..

— Э-это с-собака вс-се... — путано объяснила я, судорожно ища в сумочке ключи. — Я их б-боюсь, а она н-напала... В-вот. С-спасибо... — и запнулась.

Дядя Боря взял свои ключи, посмотрел внимательно и покачал головой:

— Вася-Вася... А на ночь глядя-то зачем одна ходишь?

— Б-больше н-не б-буду... — пообещала честно.

— Ладно, к утру все забудется, — сосед ободряюще улыбнулся. — Если что, приходи в любое время, договорились?

Я снова кивнула и попыталась улыбнуться. Судя по сочувственному взгляду, вышло неважно. Дядя Боря пожелал спокойной ночи и ушел. Я быстро закрыла дверь и опять села на пол. Ноги не держали. И страх всколыхнулся с невиданной силой. "Писец" сказал мне "парень". Что бы это значило, зачем я кому-то понадобилась?.. Кто они — нападавшие, и зачем, собственно?.. А может, он сказал не "пИсец", а "писЕц", в том смысле, что... Но тоже не клеится. У меня и друзей-то нет кроме Валика, про врагов вообще молчу...

— Дура! — позвучало рядом сиплое и усталое. — Мало того, что бездарь, так еще и бестолочь!

Муз сел на пол. Обвисшие крылышки, бледно-голубая кожа, потухший взгляд, дрожащие ручки с неизменной бутылкой. Он сердито глотнул пива, зыркнул на меня злобно и... упал в обморок. Бутылка со стуком покатилась по полу, и Баюн, подняв лапку, остановил ее движение. Подошел к Музу, обнюхал его, кивнул и повернулся ко мне. Обнюхал мои штаны и утробно зарычал. Я вытянула ноги и вздрогнула. Светлые штанины по колено, там, где псина мордой терлась, — в мелких темных пятнах, будто искрами прожженные.

Кот зашипел на штаны, сверкнул глазами. А кухонные часы тихо пробили полночь. Я изумленно выругалась. Не может быть, я же от Альки часов в пять-шесть вечера вышла!..

Не может быть...

Глава 2

Ах, как она играла, когда была в ударе,

По команде "Мотор!" даже небо рыдало...

"Коридор"

Как известно, восемьдесят процентов наших дней начинается одинаково — звенит будильник. Моя жизнь — не исключение: будильник на прикроватной тумбочке верещал, как сирена при пожаре. Я специально такой сигнал поставила: психологи утверждают, чем противнее звук будильника, тем быстрее проснешься. И я проснулась. Но как вылезти из теплой постели, когда у подушки урчит кот, а по комнате гуляют ледяные сквозняки? Ничего-ничего, скоро отпуск... И почему год до отпуска — терпится, а три дня — уже нет?

Я сползла с постели вместе с одеялом и поплелась на кухню. Включила чайник и села на табуретку. Проклятые кошмары... Я вздрогнула, вспоминая пса и этого... непонятного. Ведь как наяву почудились... Чайник щелкнул, выключаясь. Так, ладно, Вася. Собираемся. Я с сожалением рассталась с одеялом, заварила кофе и поставила греться блины. Два дня безделья, пьянка и — свобода! Относительная и недолгая, но тем не менее.

Сходив в ванную, умывшись и взбодрившись, я снова пошла на кухню, но в коридоре остановилась. Присела на корточки и расправила лежащие на полу лыжные штаны. И невольно поежилась. Нет, ну ведь почти убедила себя в том, что все приснилось... Почти. Штанины, прожженные по колено, и на валенках — такие же дырявые пятна. Только выбрасывать, хотя жалко... Штаны — ладно, а валенки — дорогие, с ручной вышивкой... Муз, обняв бутыль, спал в коридоре на комоде, свив себе гнездо из шарфа. И выглядел неважно — слишком светлая кожа, тельце мелко дрожит. Кто же ты такой, а?.. И что вчера было?..

Я заботливо укрыла Муза вторым шарфом, посмотрела на него уныло и пошла собираться. Что за жизнь: и дома страшно, и из дома выходить — страшно... Но волков бояться — в лес не ходить. К тому же день — не ночь, плюс понедельник, народу на улице много — кто на работу идет, кто за подарками. Палиться шутникам будет не с руки.

Сон с героем я не запомнила, поэтому за завтраком с интересом прочитала новые двадцать страниц. Чувак прошел еще одну инициацию, то бишь четвертую и в последнем абзаце задремал в углу. И тут бы его и порешить бы... Но некогда. Скинув файл на флешку, я оделась, подкрасилась, заплела косу и отправилась на работу. Хорошо бы сегодня-завтра Гриша замену подогнал... Хоть будет, чем заняться. Пока объясню все тонкости работы с версткой — глядишь, и день пройдет быстро и с пользой.

Улица напугал неожиданно и сильно. На каждом шагу мерещился не то собаковод, не то пес, не то чья-то тень. Только панической атаки для полного счастья не хватает... А еще ноги болят. Вроде пробежала-то всего ничего... Заставить бы себя как-нибудь спортом заняться, но... "Сынок, это фантастика!". Стоит пойти в спортзал, как появляется Муз, и ага. Бедненький, как он вчера выложился, пса за хвост таская... Я истерично хмыкнула. Крыша, стоять!

На работу после всех переживаний я прибежала нервно-возбужденная и жаждущая общения. И позитива. Насмотришься гадости — и сразу в люди тянет. В людях, конечно, гадости тоже много, но ей хоть отпор можно дать. В отличие от светящейся зеленой псины и прочих параненормальных вещей. Нападавшие же такими спецэффектными были — Голливуд отдыхает. И вряд ли наши доморощенные гении смогли бы такое сотворить... Короче, прав глюк. Приду вечером домой, разбужу его и заставлю объясняться. Пора верить. Как бы бредово все ни выглядело со стороны.

Общение мне предоставили сразу. Едва я переобулась и включила комп, как из своей берлоги выглянул Гриша и сообщил, что ко мне очередь. На замену. Я обрадовалась и быстро, даже над кофе не помедитировав, сваяла проверочный тест. Обычная статья с двадцатью необычными и весьма распространенными в нашей газете ошибками. Я вообще всех журналистов давно по ошибкам вычисляла, без подписи угадывая, чей "шедевр" правлю. Анютку — по "-тся/-ться", Леру — по пропущенным словам, Костю — по обилию запятых, а Гришу — по Фрейду.

Первой пробоваться пришла студентка с гривой рыжих волос и в коротком клетчатом платье. Валик бросил играть и мечтательно вперился в девицу. Студенка застенчиво обозначила три найденные ошибки, поправила пять верно написанных слов, и я быстро показала другу фигу. Он вздохнул и уставился на следующую блондинистую претендентку. Тоже страдающую профнепригодностью. Я вежливо утешила девочку тем, что "мы ей позвоним", и задвинула подальше совесть. Некрасиво, конечно, но...

Санька и Игорь, наблюдавшие за проверкой, дружно и недоверчиво фыркнули, а претендентка номер два ушла, сияя и виляя попой. Я снова показала Валику фигу. Он скривился и недружелюбно воззрился на женщину лет сорока. Бывшая учительница русского языка, в строгом костюме и с пучком темных волос на затылке, за пять минут нашла все нарочные ошибки плюс три случайные. Я уважительно кивнула и коварно улыбнулась Валику, одобряя ее кандидатуру. Друг сморщился, сплюнул и демонстративно ушел курить. Конечно, с красивой девочкой в короткой юбке работать интереснее. Но я же не подружку ему ищу, а адекватную замену себе. И ревности здесь нет, ни разу!

За тестированиями и собеседованиями пролетело полдня. Я написала Грише в аську "Беру третью!" и повела Антонину Витальевну на экскурсию. Показала отделы, познакомила с редколлегией, объяснила, какие документы принести для трудоустройства и рассказала о тонкостях работы с версткой. Сменщица все схватывала налету, а спрашивала мало и по делу. Я проводила ее и с облегчением вернулась за комп. После Нового года газета будет в надежных руках, а я с чувством выполненного долга займусь своими глюками и крышами.

— Вась, а что мне с ней делать? — огорошил Валик, едва я полезла в Интернет. — Это же синий чулок, каких поискать!

— Поговоришь с ней о вечном, — отозвалась я рассеянно, проверяя почту.

— О погоде?

— О литературе. Я тебя не смогла к чтению приучить, так, может, у нее получится. Один том фанфика про "Метро", прочитанный раз в год, на развитие мозга влияет сугубо отрицательно.

— А нафига козе баян? — хмыкнул Игорек.

— Да-да, нафига? — поддержал друг.

Я посмотрела на него неодобрительно:

— Валик, ты пошлый, недалекий и ограниченный человек.

— Скажи спасибо, что хоть такой есть. И, можно подумать, непошлый, далекий и неограниченный человек будет таскать за тебя покупки и елки, пока ты книжки читаешь, — он глянул на меня с иронией и уточнил: — А ты бы какого хотела? Чтобы все таскал, пока ты читаешь, или таскай сама под его интеллигентное чтение и разговоры о классическом, а?

Я не нашлась, что сказать. Ибо хочется всегда одного, но жизнь указывает на надобность другого. А подсовывает вообще что-то третье. Причем именно третье, а не среднее и "золотое". И так подсовывает, что не отвертишься. Да и хотение с надобностью пересекаются крайне редко.

Валик ухмыльнулся и решил развить тему, но я его опередила, поставив в бесперспективном споре точку:

— Сработаетесь. Никуда не денетесь. Две недели — это не вся жизнь.

И, с головой уйдя в Сеть в поисках позитива, откопала интересный тест: "Кто вы из героев "Мастера и Маргариты?". Разослала ссылку коллегам и предложила провериться. Гриша убежденно заявил, что я однозначно Бегемот, но сама я полагала себя Мастером или, на худой конец, Иваном Бездомным. Но стала, ко всеобщему удивлению, Маргаритой. После за тест села вся редакция. В итоге выяснилось, что у нас работают пять Лиходеевых, восемь Воландов и шесть Коровьевых под предводительством Понтия Пилата.

Кроме меня и Гриши отличился Валик. Друг неожиданно оказался вампиршей Геллой, и мы час над ним ржали. Игорек ходил кругами и ныл — мол, поцелуй меня, красавица, хочу жить вечно, а Санька подкрадывался со спины и кричал петухом, за что едва не получил в глаз. Не удивлюсь, если завтра Валику подсунут фартук в кружавчиках и банку крови. Рекламщики как раз с утра на ферму собрались ехать. Мне, кстати, метлу обещали подогнать, но я сразу отказалась под нее раздеваться — погода-то нелетная. И короны подходящей нет. И шабаша. А корпоратив не в счет. Это не шабаш, это трагедия, которая начинается фарсом, а оканчивается драмой с приставкой "психо-". И Мастера нету, да.

Друг устал от всеобщего стеба, надел наушники и решил, что он в танке. "В танке" — это онлайн-игра, где все настоящие мужчины спасают мир.

— Сань, — я красноречиво посмотрела на водителя, который опять затаился за спиной Валика, — завязывай. Получишь же. Он добрый и терпеливый, но если из себя выйдет, потом костей не соберешь.

Санька наморщил веснушчатый нос, но отошел, а я добавила:

— Я тебе в аську другой тест скинула — "Кто ты из героев "Властелина колец".

— И кто ты? — Валик снял наушники.

— А угадаешь?

— Око Саурона, — сказал он убежденно. — Сидишь на своем насесте, смотришь на всех свысока и строишь козни. И решаешь, как поработить угодных и уничтожить неугодных.

Игорек с Санькой дружно хрюкнули. Я ухмыльнулась:

— Ты мне льстишь. Я — Фарамир. Честный и благородный воин с бездной совести и шизанутым папашей.

— Тест врет!

— Сам пройди!

Валик презрительно фыркнул, но за тест сел. Очередная ссылка снова разошлась по всей редакции, и последующий соцопрос выявил, что в рекламе работают сплошь эльфы во главе с Галадриэль, в бухгалтерии заседают гномы, в пресс-службе — хоббиты, в журналистской "клоаке" — орки, меченые дланью Сарумана, а сам Саруман в лице Гриши командовал парадом. Игорек оказался моим коллегой, в смысле тоже Фарамиром, замдиректора — Гэндальфом, а директор по слухам — Голумом. Только Санька долго ржал и отказывался признаваться. Пока фотограф не выдвинул его из-за стола вместе с креслом и не озвучил сказочный диагноз. Наш веселый рыжий "петушок" оказался Оком.

Пока мы развлекались, Валик молча таращился на экран монитора, а потом заявил:

— Не может быть!

Я подошла и через его плечо посмотрела на результаты. И хмыкнула:

— Назгул? А ты хорошо под добряка маскируешься, король мертвых! А я думала, что ты Сэм!

Он недовольно засопел. Я погладила его по плечу, чмокнула в макушку и прошептала на ухо:

— Вальк, а поцелуй меня? Хочу жить вечно!

И едва увернулась. У друга сдали нервы, и он рванул бить неугодных. Я с визгом выскочила из кабинета под гиканье Саньки и разочарованный вопль Игорька: "А я?! Я в первый в очереди!". Но далеко не удрала — Валик поймал меня в ближайшем же углу. Я прижалась стратегически важным местом к стене, вертелась угрем и хохотала, вереща "Ы-ы-ы!.. Щекотно!". Пока из своей гномьей пещеры не выползла бухгалтерша и не устроила скандал. Друг извинился, взвалил меня на плечо и пошел в наш кабинет. Я уткнулась носом в его спину и тихо всхлипывала от смеха. Щекотки боюсь... везде.

— И что ты с ней сделаешь? — с интересом спросил Игорек.

Валик посадил меня на стол, оперся о крышку, прищурился недобро и решил:

— Утащу в свой вампирский замок в городе мертвых, запру в подвале, прикую к стене цепями и жестоко надругаюсь.

— Ик... у тебя фантазии! — смеяться сил не было, но на хихиканье хватило: — Надругаешься? И изнасилуешь? Я согласна! Что ж ты раньше-то молчал? Столько времени потеряли!..

Друг закатил глаза, и в кабинете снова грянул дружный ржач. Теперь нервы не выдержали уже у Гриши. Высунув нос из кабинета, "Сарумян" покрыл нас трехэтажным матом, привычно обозвав напоследок "бездельниками", и громко хлопнул дверью, опять запершись в своей "башне". Мы переглянулись и снова собрались засмеяться, но нас обломали. В кабинете, нервно поправляя галстук, объявился "Голум". Оценил обстановку с сидящей на столе мной и разразился бурной нотацией. Ага, мы же "взрослые и серьезные люди!", "штатные сотрудники уважаемой городской газеты!", а устраиваем "разврат на рабочем месте в неположенное время!", а "вдруг мэр?", "вдруг важные клиенты?". И пошел в кабинет редактора.

"Взрослые и серьезные люди" смутились, покраснели и поспешно рассредоточились по рабочим местам, чтобы продолжать хихикать и переписываться в аське. Мы с Игорьком на правах "Фарамиров" строили козни "Оку", а Валик будучи нашим "противником" в обсуждении не участвовал, отключив аську от греха подальше. И, видимо, осуществлял давнюю мечту — верхом на "тигре" спасал мир, со зверским выражением лица истребляя супостатов. И внутренний голос подсказывал, что физиономии последних весьма узнаваемы, особенно одна конкретная.

Закончив с тестами, я глянула на часы. Всего-то четыре... И работы нет. И до семи еще сидеть поди, мы же "штатные". Книжкой, что ли, заняться? И надо что-то решить с полуночными "обмороками". Я сама хочу участвовать в процессе. И хорошо оттестировать то, что написано, на "кошках". То бишь на порабощенных. Мужской взгляд, коли герой — парень, нужен очень. Я задумчиво посмотрела на Валика. Тот усердно делал вид, что здесь его нет — он в танке. Я улыбнулась и полезла в сумку за сотовым. Думает, аську отключил — и все, его не достанут? Наивный.

"Вальк, аську включи!", — настрочила быстро смску.

— Зачем? — он снял наушники и посмотрел на меня с подозрением.

Будущие надругательства, блин, обсудить! Не при всех же!

— Надо!

Он, правда, еще не знает, кого над кем...

— Ну-у-у... — но аську включил.

Я улыбнулась и быстро написала: "Вальк, бетой будешь?".

Он недоуменно поднял брови: "Чем-чем?".

"Не чем, а кем! Бетой. Бета-тестером. Новую историю надо оттестировать", — и уставилась на него выжидательно.

Валик хмыкнул и решил отомстить: "Думаешь, чтение раз в год твоей книжки повлияет на развитие моего мозга сугубо положительно?"

Я пожала плечами и честно призналась: "Не уверена... Но кто знает?"

Валик побарабанил пальцами по столу и решил: "Ладно, кидай в почту. Посмотрю". И через минуту: "А что взамен?"

Я насупилась: "А по старой дружбе?".

Он посмотрел на меня иронично: "А что такое дружба, Вась? Взаимовыгодный бартер по обоюдному согласию. Короче. Я читаю, а ты со мной на каникулах в горы едешь. Кататься".

— Нет! — заявила вслух. И настрочила сердитое: "У тебя своя компания есть!"

"Есть, — согласился он. — Но извращенец — я один. В минус тридцать все по домам сидят, а я не хочу. А ты на изврат согласилась".

"Но не на такой!.." — возмутилась.

Уж лучше подвал! Там писать можно. И придумывать. И Интернета нет, и никаких отвлечений от книги. Красота!

Валик усмехнулся и демонстративно потянулся за наушниками.

"На сноуборд не встану!"

"Встанешь. И поедешь. И никуда не денешься".

Я решила зайти с другого бока: "Твоя мама против таких поездок! Лучше ей удели время, чем снова колени ломать! Ты когда ей звонил последний раз? Год назад? Когда в больницу с переломом угодил, и кроме меня некому было апельсины таскать?"

Он насупился: "Уделю. Успею. А ты собирайся".

Черт... Вот нарвалась. Если ему что-то в голову втемяшится — не успокоится, пока не добьется. А если клещом вопьется — все, до конца жизни не отстанет... Нет, ну если кому-то нравится гонять по склонам и ломать руки-ноги — при чем тут я? Это его проблемы!

И я придумала: "У меня денег нет!".

Но не прокатило: "Не ври, тебе отпускные дадут".

Я сердито сплюнула, соглашаясь: "Шантажист хренов!"

"Почему же хренов, если своего добиваюсь?" — и, не дожидаясь: "Второго рано утром выезжаем".

Черт, я же без штанов осталась... Улыбнулась и решила подпортить настроение: "Магазины! И тряпки! Завтра! Комбез нужен ;))".

Он флегматично пожал плечами. Я сердито поджала губы. Ладно-ладно... И тихо шмыгнула носом: очень стало себя жалко. А попу — быть ей отбитой — еще жальче... Вот, хотелось с утра спорта? Бойтесь своих желаний, называется... Я снова жалобно шмыгнула носом. Валик посмотрел на меня и засмеялся. Я сделала большие глаза и показала ему кулак. Понятно, что со мной не покатаешься, но для поржать в компанию взять можно. Собственно, потому и... А я, может, в вампирский замок хочу!.. Но бету я тоже хочу, уж слишком заметна разница в подаче информации между мной и "героем"... Надо сообразить ответную гадость...

Но придумать ничего не успела — случилось чудо. Из кабинета редактора после совещания вышел директор, а следом себя явил Гриша. Посмотрел на нас недовольно и порадовал. Меня — в прямом смысле, остальных — в переносном.

— Василиса, домой. Текстов нет и не будет. Валентин, сидеть! Ждем, когда заказчики правки по новогодним макетам пришлют. И готовься здесь ночевать. Игорь, где фоторепортаж? Работать! Александр, сидеть! Мало ли, понадобишься кому. Реклама еще здесь, а они графики завтрашних поездок не утвердили.

Я обрадованно переобулась и собрала сумку. Так, отсидеть завтра плюс корпоратив послезавтра, и все...

— Вот почему ты уходишь с работы раньше меня, а? — Валик завистливо наблюдал за моими сборами.

— А почему тебе платят в два раза больше, чем мне? — надев шубу, я натянула шарф до носа.

— Риторический вопрос...

— Ладно, я пошла! Всем пока! — я перекинула через плечо сумку и улыбнулась. Хороший был день. Еще бы ночь такую же.

— Я люблю свою работу... — уныло затянул Игорек.

— ...я приду сюда в субботу... — подхватил Санька.

— ...и, конечно, в воскресенье... — вставил Валик.

— ...только отпуск — вот спасенье! — не удержалась я.

Фотограф зарычал, водитель — зашипел, а друг нахмурился:

— Вася, горы!..

Я показала ему язык и ушла. Спустилась на лифте на первый этаж, попрощалась с охранником, вышла на улицу и замялась. Снова вспомнилось вчерашнее нападение, и я трусливо оглянулась на безопасную дверь бизнес-центра. Ведь можно вернуться, сославшись на мороз, дождаться Валика и доехать с ним... И надолго стать объектом насмешек. И потерять уйму времени. И вообще, я сегодня без обеда, а дома... Дома — ничего, но я же бигус хотела сделать...

Собравшись с духом, я спустилась по ступенькам и поплелась домой. Вернее, плелась я только первые две минуты, подозрительно косясь случайных прохожих. Потом в подворотне залаяла собака, и я резко ускорилась, натянув шарф до уровня глаз. С одной стороны — страх нужно преодолевать, а подобное лечится подобным. Бояться я никогда не любила, и поэтому мало чего боялась. По-настоящему — только спятить. А с другой... Ведь глупо же рисковать, когда есть безопасный вариант? Глупо. Выводы напрашиваются очевидные.

Я нахохлилась, огляделась и решительно отключила мозг, уходя в астрал. Очень полезное упражнение, кстати. Концентрируешься на одной-единственной задумке, изучаешь ее во всех подробностях, и мир уходит на второй план. Помогает и о холоде забыть, и о страхе, и о прочих недоразумениях. Ненадолго, правда, зато в нужный момент. А мышечная память сама до дома доведет. Так, где мой герой, чтоб ему икалось?..

...Полночь пахла древней пылью, клубилась у ног, оседала тенями на стенах. Над головой мягко лучился обережный символ. Я сидел в закутке, закрыв глаза, и медленно считал до десяти.

Один. Одна вожделенная тень - для одного из десяти.

Два. Две недобитые твари поджидают в коридоре.

Три. Три сухаря в сумке. Пора беречь провизию.

Четыре. Четыре инициации пройдены.

Пять. Всего пять быстрых заклятий под рукой. Потом придется восстанавливаться. Во сне. Силы на исходе.

Шесть. Еще шесть ступеней. Еще шесть шагов. Еще шесть схваток.

Семь. Седьмая точка силы - мое Время. Которого нет. Мало выиграть десять схваток. Важно сделать это быстрее всех. Чтобы не проиграть, став победителем. Опоздавшим - смерть.

Восемь. Восемь темных лет назад я увидел первый вещий сон о светлых днях. Восемь темных лет назад я понял, что не успеваю.

Девять. Я девятый ребенок в семье. Самый младший. Справятся и без меня.

Десять. Еще два удара - и пробьет полночь. Пора просыпаться. Десять шагов - десять дней - десять испытаний. Нужно идти дальше.

Я встал, привычно сжав в левой руке заклятье. Полночь в помощь... Недобитая тварь стояла напротив, не решаясь переступить обережный круг света, и плотоядно облизывалась. Так, а где вторая? Тратить на одну бесценные силы - много чести.

Точно откликаясь на мысленный призыв, во тьме коридора вспыхнул злобно красный глаз, и раздался дикий визг.

...Резко взвизгнули тормоза, и я вздрогнула. Середина дороги и "красный" — опять красный! — "человечек". Вот...

— Смотри, бл., куда прешь! — из открытого окна машины высунулась небритая рожа.

Черт, как точно выразился... Только со значением одного конкретного слова я не согласна. В этом контексте оно слишком оскорбительно.

— Я не бл., — возразила с достоинством, — а порядочная блондинка! Если вы хотели выразить свое отношение к ситуации, то слово "бл." надо было употребить в начале предложения, а не в середине, где оно служит обращением! — и мне дружелюбно замигал "зеленый человечек". — Кстати, на пешеходном переходе и на красный свет вы обязаны тормозить!

Мужик опешил от такой наглости, а я на негнущихся ногах перешла через дорогу. Спокойно, Вася, бог хранит детей, пьяниц и ненормальных... А древняя китайская мудрость гласит: "НИ СЫ!", что означает: "Будь безмятежен, словно цветок лотоса у подножия храма истины". Я глубоко вздохнула и шумно выдохнула. В самом деле, в первый раз, что ли... Каждый раз, с каждой книгой — опять по краю... Нет, а герой-то с тварью как примерещился! Как наяву.

До хаты я добралась без приключений. А машина так напугала, что про горящих собак я напрочь забыла. И всю дорогу, даже поднимаясь по лестнице, зорко смотрела по сторонам. И с облегчением перевела дух, доставая ключи. Зашла домой, закрыла дверь, разделась-разулась и... удивилась.

Глюк сидел на кухне, включив комп, и явно рылся в Интернете, а Баюн лежал на его коленях и довольно урчал. Почему в Интернете? Вдумчивый и бегающий взгляд — точно в поиске, недовольно поджатые губы — искомое очевидно не находилось, упрямо нахмуренные брови — а все равно найду. И опять без штанов, зараза.

— Ты не на порносайтах сидишь? — спросила с подозрением. — Вирусов нацепляешь... погашу!

Саламандр буркнул что-то себе под нос и ожесточенно защелкал мышкой. Кот прищурился и заурчал еще громче, здороваясь.

— Оденься! — попросила я и ушла в ванную.

Все в порядке, Вася, все хорошо, все на месте... И ничего нового, заметь! И это радует. Очень. Ни лишнего зверья, ни новых голых гостей. А старые, надеюсь, однажды сами собой рассосутся. Если они откуда-то пришли, значит, им есть куда уйти. Дверь открывается с двух сторон, как впуская, так и выпуская. И глюки как пришли, так и уйдут. А я... А я вообще-то в горы еду. В отпуск. Подышу свежим воздухом, отдохну и вернусь, цветущей и пахнущей. Дурно, если вспомнить угрозы Валика. Мазями и лекарствами. М-да.

Умывшись, я переоделась в домашний костюм и пришла на кухню. Саламандр, удивительно, и оделся, и чайник вскипятил. А Баюн лежал на коленях гостя с такой довольной мордой, что сразу понятно — кормить его нужды нет. И теплоисточник он нашел отменный. Я разогрела блины, налила чаю и села на табуретку напротив глюка. Так, его же как-то зовут, он говорил...

— Слушай, С-с-сень...

— Сайел, — он не отрывался от поиска.

— И откуда такое нерусское имя? — спросила с намеком.

— Оттуда, — саламандр рассеянно пощелкал мышкой.

— Мне Муза позвать? — уточнила многозначительно.

Он поднял голову и прищурился, но не на ту напал. Я стойко выдержала немигающий змеиный взгляд, попутно уминая блины. Саламандр улыбнулся, и все горящие на столе свечи, включая канделябровые, разом потухли. А незваный гость заискрил, как замкнутая проводка. Напугал, да. Сейчас я, по закону жанра, запищу и попячусь. И обязательно свалюсь на пол и ударюсь головой. И, наверно, это будет смешно. Вернее, было бы, если бы.

— Красиво, — оценила я и капнула в чай валерьянки. — Но со свечами романтичнее. И виднее. Верни, а? Зажигалку искать лень.

Незваный гость раздосадовано крякнул. Ну, извини, меня полчаса назад чуть машина не сбила. Сил больше нет бояться. И желания — тоже. Баюн, учуяв валерьянку, заурчал на всю кухню. К тому же кот не против. А он к кому попало на руки не идет. Я глотнула чая и невольно вспомнила случай с Валиком. Что учуял нехорошего?.. Вредный шантажист — да, но ведь и я не лучше. Мы два сапога пара.

Саламандр, посопев, попытался вернуть свет. Уставился на свечку, не мигая, и что-то зашептал. Я с интересом наблюдала за процессом. Баюн, пользуясь случаем, запрыгнул на стол и рискнул спереть пузырь валерьянки, но получил по хвосту и обиженно зашипел. Я сгребла его в охапку, наблюдая за Сайелом. А он пыхтел. А свечи все не загорались.

— Колдуй, бабка, колдуй, дед... — подсказала шепотом.

Незваный гость напрягся и глянул на меня укоризненно и обиженно. Засопел и надулся, как мышь на крупу. Совесть неожиданно начала подавать признаки жизни. Я примирительно улыбнулась:

— Ладно-ладно, сейчас найду зажигалку и...

Крайняя свеча на канделябре робко вспыхнула и сразу погасла. Конфуз однако. "Колдун" устало выругался и прикрыл глаза. Баюн фыркнул. Я тоже.

— Странно, нити не нащупываются... — пробормотал саламандр удивленно. — Мне что-то мешает...

— Как плохому танцору? — ляпнула я.

Сайел мудро промолчал, но за него ответил Муз.

— Балда ты, Василиса, и не понимаешь, над чем шутишь, — он прилетел из коридора и тяжело плюхнулся на стол. — Чем чушь пороть, лучше выпить дай!

Все, мой шизариум — в полном составе. Я ласково улыбнулась Музу:

— Чаю? Кофе? Молока? А больше ничего нет. Но, если хочешь, компот могу сварить.

Муз с горя глотнул валерьянки и сморщился. А я встала, с трудом удерживая извивающегося Баюна, и расстроилась. Крыша слиняла. И сознание "поплыло", раздваиваясь. Сосредотачиваюсь — и реально оцениваю ситуацию, которая кажется такой... обыденной, обычной. Расслабляюсь — и с головой накрывает ощущение нереальности, словно я во сне, словно мультик в 3D смотрю, чтоб его... Кажется, я просто сегодня переутомилась, и мне пора в постель...

— Ага!

Я обернулась у порога. Сайел довольно улыбался одинокому пламени свечи. А вслед за ним вспыхнули и остальные, озаряя кухню теплым золотистым светом. Я передумала. Все равно спать не хочется. И время — девятый час.

— Кто отрезал? — Муз, сложив на пузе ручки, смотрел на саламандра.

— Не знаю, — отозвался тот серьезно. — Кто-то на улице огонь собирал. Узнаю — удавлю, — и пододвинул к себе подзабытый комп.

Невольно вспомнился "парень с собакой", и я, крепче обняв кота, подошла к окну. Двор — темный и пустой, лишь серебрятся сугробы в свете фонарей. Я поежилась. Ладно, проехали. Дома безопасно. Точно безопасно. Кожей чувствую. И хватит параноить.

Я отпустила Баюна и молча убрала со стола грязную посуду. Включила плитку, достала мед и взялась варить сбитень. Надо собраться с мыслями, очень надо... Язычки свечей колебались под холодными сквозняками, и по стенам расползались тени. Муз с интересом принюхивался к моему вареву, а Баюн — к упавшему на пол пустому бутыльку. Сайел деловито щелкал мышкой. Тихий, уютный и домашний семейный вечер... Тихо, Вася, только без истерик!.. Очень хотелось глупо захихикать, но я держалась и молчала из последних сил.

Муз на сбитень согласился. Залпом выпил предложенную кружку и припал к кастрюльке. Бледный он еще шибко, и крылышки мелко дрожат. И... я не хочу писать. Это понимание сбило с толку. Как так? Прежде, едва он появлялся, я думала только о писанине, а сейчас вертится рядом, но вдохновения — ноль. Муз перегнулся через край кастрюли и жадно поглощал сбитень. Я помялась, но свои замечания озвучила.

— А в сомнительные заварушки ввязываться не надо, — икнув, буркнул он и вновь нырнул в кастрюлю.

— О чем речь? — отвлекся Сайел.

— Вчера на меня пара придурков наехала, — я пожала плечами, грея ладони о горячую кружку. — Парень и псина. Парень писцом обозвал, — и проницательно посмотрела на своего собеседника: — А светились оба, как ты.

Саламандр отвернулся, но поздно. В темных глазах мелькнуло понимание. Он все знает.

— Расскажешь? — спросила спокойно.

— Ты мне не веришь, — привычно заюлил он.

— А ты расскажи так, чтобы я поверила.

— Не вертись, ящур, — хмыкнул Муз из кастрюли. — Бежать-то тебе некуда. Колись. Не то я расколю, — и тихо икнул, взлетая и едва ворочая крыльями. — Что? Я хоть и дохлый, но я летаю! И за хвост тебя оттаскать сил хватит, — и неуклюже опустился на мое плечо. Выглядел он крупным и пузатым, а сел — невесомее перышка.

Сайел посмотрел на него скептично, но, похоже, решил не рисковать. Отодвинул ноут, поерзал на табуретке, покосился на меня.

— Ну-ну!.. — подбодрила я. — Я не кусаюсь. И даже шутить и издеваться не буду, честно-честно, — хотя язык чесался опять ляпнуть по поводу. — И очень постараюсь тебя услышать. Начинай, — и полезла под стол — отбирать у кота бутылек, который Баюн с громким урчанием катал по полу.

— Ладно... — он вздохнул. — Я, как ты понимаешь, из другого мира. И сейчас я... — и запнулся.

— Саламандр? — предположила я из-под стола. Бутылек был с боем отобран, а кот — выдворен из кухни.

— Сущность, — уточнил Муз, держась за мою косу. — Дух саламандра.

— Я не дух! — обиделся Сайел. — У меня есть подобие физического тела!

— Временного, недолговечного и зависимого от количества собранной силы, — вставил Муз. — Как и у меня.

Я вылезла из-под стола, сдула со лба челку и включила чайник:

— И откуда ты?

— Моего мира уже нет, — ответил Сайел тихо и посмотрел на запотевшее окно. — Миры гибнут, как и все живое. Но благодаря таким, как ты, у нас есть возможность уцелеть и существовать в другом мире.

— Таким, как я? — переспросила иронично. — Но я же обычный писатель! Причем, — и покосилась на сопящего Муза, — весьма бездарный.

— Нет, ты не писатель, — саламандр смотрел на меня в упор. — Ты — писец. Твое дело — не красивости писать. А открывать двери в другие миры. Слышать зов тех, кто нуждается в помощи. Протягивать им руку и пробивать дорогу сюда. Те образы, которые ты видишь, Васюта, — это не выдумки. И не игры твоего разума. Это реальность других миров. Существующих.

Я села на табуретку и тоже посмотрела на него в упор:

— А можешь доказать, что они существуют? — ага, противоречу самой себе. Но я — личность творческая. И противоречивая. И вся такая внезапная, да.

— А кто докажет, что нет? — улыбнулся он.

— Но я уже написала три книги, и ни одно существо из них не вылезло, — у меня таки нашелся аргумент.

— А то, что лезет теперь, не в счет? — уточнил Сайел, и Муз одобрительно крякнул.

— Лезет?.. — мне стало нехорошо. Я сглотнула, вспоминая собственное отражение в зеркале. — То есть... он сюда лезет?..

— Через тебя. К тебе. За тобой, — саламандр дословно повторил сумбурное предсказание Серафимы Ильиничны.

Я нервно заерзала:

— А... зачем?

И поняла сама. За тенью. Ему же, гаду, тень нужна. А тень, по полуночному фэн-шую, — это сущность, чужеродный дух. Я, конечно, не дух, но... Черт. Могу им стать. Только нафига, если он свою добыл? Если на первый сон ориентироваться, с которого все началось, — то точно есть. Или одной тени мало? Или он все-таки от света спасается?.. А этот, с собакой, почему на меня напал? Если мы такие полезные, как говорит саламандр... А такие ли писцы полезные?

— Что-то я путаюсь... — призналась смущенно.

— Про Эрению легенду расскажи, — засуфлировал Муз. — А то ей сейчас станет плохо, а нам потом — еще хуже.

Сайел кивнул, соглашаясь, но сказать ничего не успел. В моей сумке громко и знакомо заверещал сотовый. Валик? На работе скучно стало, что ли? Я невольно посмотрела на часы. Пол-одиннадцатого. Или уже ушел из редакции? Странно, ведь Гриша обещал ему веселую рабочую ночь...

Глава 3

Но в час, когда полночь погасит краски,

Бывший Пьеро поменяет маски...

"Агата Кристи"

Я извинилась, отцепила Муза от косы, ссадив его с плеча на стол, и пошла в коридор.

— Привет, Вальк. Не спится на работе? Уже ушел? А что Гриша и новогодние поздравлялки?.. Не, я согласна, что им там самое место... А дома чего не спится? Не дома? А где? Здесь? — удивилась я. — А зачем? Ах, прочитал... И что, так не терпится отругать? Но ведь завтра же можно, на работе... Куда? Не хочу на улицу, там холодно! На чай поднимайся и не выпендривайся! Нет? Тогда давай искать консенсус. Ты не любишь мою хату, я — мороз, где середина? В подъезде? — я хмыкнула. — С пивом? Вспомним молодость? Не, ты моих соседей не знаешь... А я знаю и связываться с ними не хочу. А машина? Ты — и без машины? — не поверила. — Ты? Пешком шел? Аж двадцать минут? Когда это тебя третий этап квеста останавливал? Ты же полдня ее греть будешь, чтобы десять минут до магазина проехать! Не-не, я не стебусь... — я помолчала, посмотрела на прожженные лыжные штаны, завернутые в пакет на выброс, и решилась: — Ладно. Но ненадолго. Как замерзну — сразу домой пойду. Не хочу закаляться, я себе такой нравлюсь. Термос? Возьму. Ну... минут десять. Угу.

Вот приспичило... А мне любопытно. Прежде он читать не соглашался. Идеи новых историй выслушивал — на работе в аське особенно, а после замечал, что я фигней страдаю. И, чем дома за компом чахнуть, лучше бы на лыжи встала. И зерно истины в его словах имелось. Но попробуй, оторви меня от процесса, когда новая идея посетила, а на улице — мороз. Но — новая ли?..

— Васюта, не ходи, — подал голос саламандр.

— А ты не командуй, — я быстро переоделась, натянув прожженные "лыжники". Все равно никто не увидит. А я не замерзну.

— Здесь ты в безопасности, — напомнил он про "пса".

— Там — тоже. Не одна же буду. Да и чего мне бояться?

— Останься и дослушай, — встрял Муз серьезно.

— Вернусь, и договорите.

Что так непреодолимо тянуло на улицу? Пожалуй... крыша. Она и сейчас там — в реальности, привязанная к Валику с его "бордами" и "отвертками", к работе и сибирским холодам. К настоящему. К нормальному и привычному настоящему. Глядишь, поболтаю немного с другом, перезагружу мозг — быстрее вникну в объяснения своих... сущностей. Наверное.

Под неодобрительными взглядами я разогрела в микроволновке остатки сбитня, слила их в термос, обулась, надела лыжную куртку и поспешила на улицу. Ладно, ради их и своего спокойствия не буду уходить далеко от подъезда... Я открыла "отмерзшую" дверь и поежилась. Хоть ветра нет...

— И снова здравствуйте, — я встала на цыпочки и чмокнула Валика в щеку. — Чему хмуришься? Замерз? Сбитень будешь?

— Позже, — отмахнулся он.

Вот где в этом мире справедливость? Почему он никогда не мерзнет? Даже в минус сорок бегает без шапки и перчаток, пижон. И всегда горячий. И хоть бы раз поимел совесть и простыл, зараза...

— Пошли, пройдемся? Обдумаю кое-что.

— В смысле "обдумаешь"? — переспросила я озадаченно и привычно взяла друга под руку, сунув ладонь в карман его куртки. — А по пути не думалось? И ты пришел пешком на ночь глядя и вытащил меня из хаты, чтобы подумать?

Да, за сноуборд и грядущие синяки я буду мстить. Обстоятельно, долго и с удовольствием. Ибо в "лягушатнике" он со мной возиться не будет. Час проинструктирует и на такой склон затащит, на котором шею сломать проще, чем уцелеть.

Валик добродушно усмехнулся в ответ:

— Вась, а ты ядом не захлебываешься, потому что на меня его сливаешь?

— Исключительно в лечебных целях, — заверила я, подстраиваясь под широкий шаг. — Для закалки иммунитета.

— Да-да, массаж болевых точек, и все пользы для...

— Вальк, ты же не об этом говорить пришел. Не тяни время. В отличие от тебя, я без подогрева и замерзаю очень быстро.

— То есть просто прогуляться не канает?

— Ты же "жаворонок". И в десять вечера уже спишь, или на работе, или дома, или где придется. А сейчас уже двенадцатый час поди, — черт, домой пора бежать, пока полуночным "обмороком" не накрыло... — У тебя пятнадцать минут. Остальное завтра в аське обсудим, все равно работы не будет.

— У кого как, — пробормотал друг.

— Вальк!.. Сейчас домой пойду! Я уже мерзну, а ты...

— Ладно-ладно, — он тоже сунул руку в карман и сжал мою ладонь. — Значит, главное. Пишешь не ты.

— Нет, я.

— Нет, не ты, — возразил Валик. — Я же тебя всю жизнь знаю. Сюжет вообще не твой. Ты о жизни любишь подумать и философию помусолить. И вдруг — глухой экшен? Не верю. Не ты пишешь.

— А кто, по-твоему? — да, не я пишу. Вернее, не совсем я. Но все равно... за державу обидно.

— Не знаю. Но не ты. Говоришь, сама пишется? — он посмотрел на меня хмуро и задумчиво. — А почему, предположения есть?

Я замялась. Сказать — не сказать... Опять же посмотрит, как на ненормальную... А впрочем, я давно спалилась.

— Мне сказали, что я писец. Это тот, кто... реальные истории видит. То, что происходит в других мирах. И пишет об этом. Чтобы дверь открыть тем... Тем, кто там, — я объяснила, как сама поняла, помолчала и добавила горько: — Но, знаешь, Вальк... Я до сих пор не уверена в реальности этого. И боюсь, что проснусь завтра в палате номер шесть, между Мальвиной и Екатериной Второй, и окажется, что эти музы и саламандры — на самом деле санитары. И...

— Саламандры? — перебил он и напряженно переспросил: — Ты видела саламандра?

— Ну да... — растерялась я. — И не только видела. Один моей на кухне окопался. Уже дня три тусуется. А что?

— Черный? Саламандр черный?

— Н-нет... — вопрос застал врасплох. — Белый, скорее. Знаешь, как пламя. Бледно-желтый. А что?

— Белый? — повторил Валик и глухо выругался: — Проклятье, и черный где-то рядом... — и заозирался.

Я перестала понимать, что происходит. Остановилась и подняла на него взгляд. В ночном сумраке лицо Валика расплывалось, черты лица смазывались и терялись... в мерцающей зеленоватой тени. И очнулся внутренний голос, привычно заорав "А надо было молчать!..". Я отпустила его руку и попятилась.

— Вальк, ты... — может, мерещится?..

— Я? — безучастный голос, и его глаза вспыхивают потусторонним светом.

— Это не смешно!

— А разве я шучу или смеюсь? — фигура "плывет" мерцающим зеленоватым туманом, как у... призрака. Н-назгул, мать его...

И я запаниковала. Вот уж точно, разозлишь — потом костей не соберешь... И испугалась. Сколько еще таких... "сюрпризов" меня ждет?.. А сердце кольнуло болью. Боже, почему именно он?.. И кто, черт побери, он вообще такой?.. Всю жизнь ведь рядом был, я себе так не верила, как ему...

Страх побежал по коже холодными мурашками, сдавил горло, и вместо вразумительного воззвания получилось лишь жалкое и сиплое:

— В-вальк...

— Ты все еще хочешь жить вечно, писец? — по его рукам потекли зеленые искры, на "лице" проявилась усмешка.

Мама!..

Драпануть я не успела — он оказался быстрее. Причем быстрее даже моих мыслей. Я ведь только... Поцелуй резко выбил почву из-под ног и воздух из легких. Я судорожно втянула носом воздух и закашлялась. В затылке взорвалась боль, перед глазами потемнело. И новая попытка вздохнуть обломалась. Я хрипела и судорожно гоняла по легким единственный глоток воздуха, а в груди разгорался пожар. И тяжелело, немея, тело. Боже, помоги... Хватит!..

— Повторим? — в лицо дохнуло ледяной вьюгой. Кожу щек царапнули иглы снега.

Я жадно вдохнула и мертвой хваткой вцепилась в его предплечье. Ноги не держали. Зато включился инстинкт самосохранения, комкая эмоции и притупляя боль. Я резко выдохнула. Только холодный рассудок, Вася, иначе — труба, а мне туда рано... Дышим, дышим и думаем. Быстро! Пока не наигрался.

— Обойдешься... — выдохнула ему в лицо. Ничего общего с моим лучшим другом это... существо теперь не имело.

Перед глазами плыло, и призрачно-зеленая рожа уже не так пугала. Сущность ты или нет — не знаю, но тело у тебя физическое, шеей сквозь шарф и ворот куртки чувствую. А я с тобой, сволочь подколодная, не зря всю жизнь дружила. И как облупленного знаю. И для начала... уравняем разницу в росте. Я дернулась, попыталась лягнуться, и горячие пальцы сжали мое горло, приподнимая над землей. Ни черта не вижу, но знаю... И на хриплом выдохе из последних сил врезала по дважды сломанному левому колену.

Он, глухо выругавшись, разжал руку и согнулся пополам, попятившись, а я мешком свалилась на дорогу, тряхнула головой и поползла. Нет, я очень хотела побежать. Так, что нашла силы на движение. Но онемевшие руки и ноги нервно тряслись и подгибались, и если встану — сразу упаду, а...

— Куда?

Щелчок кнута, и лодыжки даже сквозь валенки обожгло болью. Я с визгом проехалась на животе назад, судорожно цепляясь за обледенелую дорожку. Выступ бы, затормозить и вывернуться...

— Рано еще.

Чего ждет-то, не понимаю?.. И неожиданное:

— Жаль, что именно ты писцом оказалась, Васька.

И еще более неожиданное:

— Я вам не помешаю, нет?

Я подняла голову, нервно поправляя съехавшую на глаза шапку. Сайел стоял напротив, сунув руки в карманы шаровар.

— А-а-а, пепельная ящерица... — протянул "Валик". — Тебя-то я и ждал. Нет, не помешаешь. Если поможешь.

— Конечно, помогу, — кивнул саламандр, и вокруг него ореолом взметнулись огненные искры.

А я... Нет, страха не было. Только жгучая обида на судьбу. И сердце обреченно пропустило удар, а горлу подкатил острый комок слез. Меня этот "назгул"-то прихлопнет одной левой и не напрягаясь, а против двоих как быть?.. Сайел посмотрел на меня и одними губами прошептал: "Лицо". И уточнил:

— Ей помогу.

Я быстро распласталась по дорожке, закрыв голову руками. От горячего ветра бросило в жар, "кнут" натянулся и звонко лопнул.

— Васюта, домой! Живо!

Куда там... Меня хватило только на то, что отползти в сторону и съежится на тротуаре. Я очень хотела удрать — я приказывала себе встать и задать стрекача! — но тело не повиновалось. Оно судорожно сжималось в комок и дрожало крупной дрожью. Я шипела на себя, кусала губы, а по щекам катились злые слезы. Кроме неожиданного предательства нет ничего обиднее собственного бессилия. Когда в единый миг все, что ты знаешь и умеешь, вдруг оказывается бесполезным.

А эти... били друг другу морды. Над дорогой плыли волны северного сияния, а в воздухе раздавались взрывы, щелчки и маты. И я бы поставила на "Валика". Нет, не по старой дружбе, отнюдь. Он был шустрее и проворнее. Сайел только отбивался, и довольно неуклюже: окружил себя снопом искр и вертелся юлой. А "назгул" перемещался постоянно и нереально быстро. И будто и не получил по колену... Только что бил в лицо, и уже лупит жгутами зеленого тумана сбоку. Кажется, физическое тело имеет на духом преимущество.

— Сзади!.. — не удержалась, предупреждая.

— Домой ушла!.. — снова рявкнул саламандр.

Я инстинктивно вскочила на ноги и... устояла. Не без труда, но все же. Лодыжки прострелило болью, но на два шага меня хватило. А потом и на третий. И на тяжелый четвертый. Чудно, Вася... Вспоминаем вечер и машину. Отключаем мозг — и вперед. А то сидишь, глазеешь, и только поп-корна не хватает для полноты картины... И, расшевелившись, я поняла, почему тело не слушалось. Это не только шок, страх и боль. Я замерзла. Жутко, безумно замерзла, и заиндевевшие мышцы ног казались деревянными. И завтра все отмерзшее болеть будет зверски, не говоря уж об ушибленном... если выживу.

Я почти доковыляла до своего подъезда, когда мимо с воплем просвистел саламандр. Рухнул на спину, матюгнулся и замер, раскинув руки и... потухнув.

— Сай!.. — я рванулась к нему и забуксовала. Одна крепкая рука ухватила за шиворот, а вторая сжала мою ладонь.

— Да жив он, — спокойно прокомментировал "Валик". — Придуривается. Высшую сущность одним ударом не развоплотить. Через минуту оклемается, разозлится и спалит всю округу. И сам выгорит дотла. Яркая сущность, заметная, известная. В нашем мире о силе саламандров легенды ходят.

Я замерла. Инстинкты верещали, приказывая удирать, но...

— Знаешь, ты всегда мне нравилась. Больше всех. И совсем не как друг.

М-мать, и почему всех маньяков под конец на разговоры тянет?.. Молчал всю жизнь, и молчал бы дальше! Зацепил ведь, сволочь... В глазах вскипели слезы. И обернуться бы, чтобы убедиться — это чья-то отвратительная, злая и глупая шутка, но...

— Жаль, что ничего не изменить.

...но у моих ног клубилось зеленоватое мерцание. И этот мертвый голос, такой чужой и незнакомый, и горячая костлявая ладонь, слишком большая для человека и тоже незнакомая...

— Выбор есть всегда, — выдохнула в ответ.

— Но не у всех, — отозвался он угрюмо. — Прощай, Вась.

Я трусливо зажмурилась. И очень вовремя. Огонь опалил щеки, ветром пронесся мимо, шепнув мне "Кышь!", и хватка призрачных рук ослабла. А я не стала медлить. Вывернулась и рванула к подъезду. И, лишь вскарабкавшись по ступенькам, открыв дверь и повиснув на ней, рискнула обернуться.

Сайел полыхал белым костром. Я прищурилась, прикрыв глаза ладонью. Круг пламени стремительно разрастался, плавя лед под его ногами и сугробы на тротуарах. Улицу затягивало вонючим туманом, в котором рассыпалась зелеными искрами сущность "Валика". Рыча, она металась вдоль огненной стены, но выхода, запертая в круге, не находила. А саламандр все наращивал мощь. Пламя взметнулось до третьего этажа, серебристые искры поползли по припаркованным машинам. Что ж он раньше-то фигней страдал? Неужели... меня боялся задеть?..

Сущность злобно взвыла и обернулась к саламандру. Сайел хищно улыбнулся в ответ и вскинул руки. Ей-ей, инквизитор... Я инстинктивно подняла голову и вздрогнула. Темное окно моей кухни приоткрылось, и на улицу выплыли огоньки свечей. И, оставляя во тьме сияющие "хвосты", рухнули вниз. Сайел поймал их, сжал в кулаках и... взорвался. Белая "звезда", рванув изнутри, полыхнула сверхновой.

Жар вспышки обжег щеки, хотя я находилась метрах в двадцати и за железной дверью. А если кто увидит?.. Но окна домов сонно темнели, не обращая внимания на схватку. А я вытерла слезящиеся глаза и снова посмотрела на экзекуцию. От земли густыми клубами валил пар, воздух дрожал и шел рябью. А зеленая сущность горела. Яростное колдовское зарево проступало даже сквозь туман. И тускнело с каждой секундой. И я видела, как белое пламя пожирало свою добычу. Видела искаженное болью "лицо". Видела изъеденную огнем кожу. Видела, как тает и съеживается тело — до комка мышц, до скелета, до...

Отвернувшись, я отошла от двери, склонилась над ближайшим сугробом и без сожаления рассталась с недавним ужином. И долго обнимала живот, ожидая, когда уймутся болезненные спазмы, и... понимая. Я больше никогда не увижу своего лучшего друга. И отказываясь в это верить. Безумная огненная фантасмагория... конечно, не бред. Слишком больно, чтобы не верить. Но в то, что Валик ушел из моей жизни, я верить отказывалась. Не может такого быть... Не может! И пусть он полчаса назад чуть меня не придушил. Призрачным маньяком он был от силы час, а другом — больше двадцати лет. И этот коротенький час никак не перевешивал все совместно прожитое и пережитое. Никак. И злости не было. Только тупая боль в сердце.

Отдышавшись, я выпрямилась и обернулась. Всё... Всё закончилось. Белое пламя погасло, от сущности не осталось и следа, а Сайел неподвижно сидел в луже воды. Грудь ходила ходуном, плечи устало ссутулены, руки сведены судорогами, мокрые светло-рыжие волосы облепили шею и лицо. Я кашлянула. И помочь бы, да сама за дверь едва держусь...

— А-а-а, ты еще здесь, — безэмоционально заметил он и тяжело встал.

А я смотрела на него и не понимала. Откуда в таком тщедушном теле столько мощи?.. Откуда столько силы?.. И, судя по яркому мерцанию, его бы еще на пару сущностей хватило, тьфу-тьфу-тьфу, конечно... А сердце снова свело болью. Как же так?..

— Домой, — он подошел и взял меня за шиворот.

Я послушно открыла дверь подъезда, обернувшись напоследок. Одноэтажные сугробы расплавились полностью, по дороге текли ручьи, бамперы машин едва заметно дымились. И шел снег. Я моргнула, пригляделась и поджала дрожащие губы. Нет, не снег. Пепел.

— Хватит, я сказал! — саламандр грубо впихнул меня в подъезд. — Мне нужен огонь, а тебе... — и посмотрел сочувственно: — тебе бы выпить.

Я молча достала из бокового кармана "лыжников" чудом уцелевший термос и одним глотком выпила сбитень. Понятно, что не то. Но другого нет, не будет, и я не буду. Последнее дело — напиваться, когда... когда все только начинается. Тем более... Я тяжело поднималась по лестнице, вцепившись в неожиданную мысль. А что если это не Валик? Что если он мирно спит дома, а некто, принявший его облик, попытался до меня добраться, но... спалился?

— Живые! — Муз встретил нас воплем, полным облегчения.

Баюн сидел в коридоре и смотрел с молчаливым укором. Извини, не покормила. И еще минут десять не покормлю.

— Чего задумала? — саламандр стек по стенке коридора и устало вытянул ноги. — Иди помойся и согрейся. И мне свечи зажги. И...

— Я ему позвоню! — перебила я взволнованно, скидывая куртку и шапку.

— Кому? — опешил он.

— Валику! — едва разувшись, я метнулась на кухню и в темноте нашла на столе сотовый.

— Он мертв, — мрачно напомнил саламандр.

— Не может быть! Наверняка это кто-то другой, кто им прикинулся! — я быстро набирала знакомый номер.

— Дура! — привычно припечатал Муз.

А из телефонной трубки безжизненный голос сообщил, что "набранный вами номер не существует". А я не поверила. И звонила снова, снова и снова. Пока Сайел не подошел и силой не отобрал у меня сотовый.

— Все, Васют, — сказал мягко. — Все.

— Нет, не все! — надежду обломали, и истерика начала набирать обороты. — Я не верю!.. Не может быть! — и на минуту прикрыла глаза. Меня нервно колотило, но мозг работал ясно и лихорадочно быстро. Ведь одно объяснение нашлось, и можно найти еще! — Я... его маме позвоню! — и, выхватив сотовый, ринулась в кабинет — искать записную книжку.

— Вася! — крикнул мне вслед Сайел.

— Оставь, — буркнул Муз. — Если она начинает сходить с ума, это надолго. Пусть сойдет. И лучше здесь и сейчас. Целее будет.

А я судорожно искала книжку. Гремела ящиками стола, вываливая их содержимое на пол, и рылась в бумагах. С Маргаритой Сергеевной у меня всегда были хорошие отношения — мои родители жили с ней по соседству, дверь в дверь. И так мы с Валиком и подружились. Он рос без отца, одним из тех, кого называют "оторви и выброси". И все без исключения считали, что он кончит плохо и рано. Слишком любил риск и всегда ходил по краю. И сколько раз я его от этого края оттаскивала — либо уговорами, либо вовремя вызванной помощью, сколько раз из неприятностей за уши вытаскивала... И только однажды не уследила.

Записная книжка наконец нашлась, и я быстро набрала номер домашнего телефона. Да, поздновато. Но до утра я не дотерплю.

— Алло? — приятный женский голос.

— Маргарита Степановна, здравствуйте, это Вася! — протараторила я. — Извините, что так поздно, но Валик не у вас?

Тяжелая минутная пауза, и тихое:

— Вася? А кто это?

— То есть как кто? — изумилась я. — Мы с вашим сыном работаем вместе и...

— Мой сын Валентин умер тринадцать лет назад, — еле слышный и очень спокойный голос. — Утонул в реке. А вас, девушка, я не знаю. Доброй ночи.

Короткие гудки в ночной тишине оглушали. Я тупо смотрела на сотовый, а в груди бешено заходилось сердце. Умер тринадцать лет назад, утонув в реке... Это как раз тот самый случай, когда... В июне, едва нам исполнилось пятнадцать лет, мы с Валиком отпросились в пионерский лагерь. Алька уехала с группой на пленэр, и мне стало завидно. Я же уговорила родителей достать нам путевки, о чем после долго жалела, но...

В тот вечер Валик поспорил с пацанами, что пойдет купаться ночью на реку. А я витала в облаках с новой идеей, и про спор узнала только утром. Когда он не вернулся. Два дня лагерь стоял на ушах. А на третий день поисково-спасательная группа нашла Валика на берегу реки, в пяти километрах от лагеря. С черепно-мозговой травмой, одним лопнувшим легким и вторым, полным воды. По мнению спасателей, мы искали труп. А он выжил. И даже врачи не смогли объяснить, каким чудом.

Валика вертолетом отправили в больницу и положили в реанимацию, а я два дня жила на вахте и устраивала родителям скандалы, требуя забрать меня в город, не то сбегу. Сотовых тогда еще было, а в больнице про Валика ничего не говорили — мол, не родственница. И на четвертый день я наконец доехала до больницы. И нашла друга в парке, под кустом сирени, — с парой ссадин и синяков на физиономии, немыслимо здорового и втайне от медиков курящего.

Я нахмурилась. Тринадцать лет назад... Может, тогда... он и подцепил эту... сущность? Он ведь так и не рассказал, что случилось той ночью на реке. Только отшучивался и таинственно улыбался. И за ум взялся, изменившись, став спокойным и уравновешенным. Нет, рисковать не бросил. Но лезть в бутылку перестал, закончил и школу, в чем все сомневались, и вуз. В армию тоже хотел пойти, но Маргарита Сергеевна побоялась, что там он опять слетит с катушек, и отговорила. И с кем надо договорилась.

Встав, я подошла к окну. Пепел устилал замерзшую дорогу рваным серым покрывалом. И если бы я знала, если бы представляла, если бы догадывалась о существовании потустороннего... Теперь, оглядываясь назад, я ясно видела те детали, которые могли бы насторожить. Повышенная живучесть и безотказное здоровье. Отсутствие фобий, особенно страха воды. И... интереса ко мне. Ведь сказал же, что... Может, и "дружил", потому что предполагал, что я окажусь писцом? Чтобы подкараулить момент и... А я сама себя сдала с потрохами, доверяя. Рассказав про Муза и книгу. И он понял. И вот...

— Васют?

Я вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Лицо заливали слезы, горло сжимало сухими спазмами, в груди, надрывно клокоча, бушевало пламя.

— Успокойся! — Сайел обхватил мое лицо ладонями. — Посмотри на меня! На меня, говорю!..

Между нами протянулись длинные золотистые нити, и я отстраненно смотрела, как по ним, капля за каплей, утекают от меня к нему яркие бусины. И эмоции уходили, оставляя пустоту. Тяжелую, душную, горькую и болезненную до дрожи. И понимание. Острое понимание того, что...

— Завтра тебе снова станет плохо, — хрипло сказал саламандр, — и очень больно. Но сегодня ты должна все осознать. И принять то, что случилось. Прочь эмоции. Включай голову. Сегодня — сейчас! — ты должна поверить. В то, что было. И понять, чего ждать. Это не конец, Васюта. Это только начало.

— Я не помню... — отозвалась невпопад и отвернулась, устало обняв плечи. — Я не помню ни лица, ни голоса, ни цвета глаз... Ничего. Почему?

А еще у меня нет ни одной его фотки. Ни одной. Он терпеть не мог фотографироваться. Я в общем-то тоже, и эту его странность понимала... А теперь жалела. Потому как, оглядываясь назад, видела только высокий силуэт и размытое зеленой тенью лицо. И... не верила. Все равно не верила. Не отпускало ощущение, что он находится где-то рядом. Упрямо не отпускало. До совместной работы мы порой не виделись по полгода, но я твердо знала, что он... существует. И этого хватало. Ведь дорог человек, а не его присутствие. И теперь... все по-прежнему. Несмотря на происки сотовых операторов и слова Маргариты Сергеевны, он... где-то рядом. Он... существует.

— Таким, как мы, нет места в этом мире. Мы чужаки, — негромко пояснил Сайел, — и оставляем мало следов в памяти смертных. Сейчас ты меня видишь, но уйду — лица не вспомнишь. Только некоторые слова и поступки. И ощущение. И все.

Значит, тринадцать лет назад Валик действительно умер, только никто из нас этого не заметил...

— Ты такой же? — я обернулась, перекинув через плечо взъерошенную косу. — Но у тебя нет тела, а у него было. Почему?

— Он слабее, — Сайел пожал плечами. — Серединная сущность. Занимает чужое тело, вытесняя "родную" душу, заимствует ее память, привычки, модель поведения. Но пока серединный не использует силу, его не распознать. Еще есть низшие — это птичка в твоей ванной. Они могут жить только паразитами, соседствуя с чужим духом. А я высший. Я... В общем, местные тела мне... не подходят, — признался уныло. — Очень слабые.

Я вспомнила белый костер и мощь пламени. И поняла — сгорают.

— Значит, ты все-таки дух?

— Да, дух, — буркнул сварливо. И покосился на Муза, который сидел на краю стола и неодобрительно изучал учиненный мною бардак. — А он — как я. Тоже высший.

— Он знал о тебе, — я повернулась и в упор посмотрела на саламандра. — Назвал тебя пепельной ящерицей и... И пожалел, что именно я оказалась писцом. А еще этот "парень с собакой" и нападение... И тоже — потому что я писец... Ты все знаешь, Сай. Объясни.

— Может, тебе...

— Объясняй, не то без свечей останешься! Хотя бы в общих чертах! — и понизила тон, заметив, как напряженно он сощурился: — Пожалуйста, Сай. Я не успокоюсь и не усну, пока... Пока не пойму.

Баюн вспрыгнул на подоконник, заурчал и потерся носом о мой локоть. Я молча взяла кота на руки и взобралась на подоконник.

Сайел, помешкав, сел рядом, поболтал ногами и начал:

— Дар писца наследный. Если писец живет долго, счастливо и умирает своей смертью, то может дар завещать. Как квартиру. Если же умирает внезапно, дар наследует тот... кто наследует. Случайно. Писцом была твоя бабушка, Евдокия Матвеевна, бывшая хозяйка этой квартиры. Да-да, не смотри так удивленно. Тебя ее характеристики от родственников не настораживали? Ничего общего не замечала?

Я мудро промолчала. И терпеливо ждала продолжения рассказа, почесывая кота за ухом. Баюн щурил желтые глаза и урчал. Муз по-прежнему сидел на краю стола и отрешенно шевелил крылышками.

И саламандр добавил:

— Евдокия Матвеевна была тем... В общем, это она меня сюда вытащила. И я точно знаю, что дар она завещать не успела. А вас, наследников, много. Завещанный дар ставит метку инициации на писце, но на тебе ее пока нет. Значит, дар нашел тебя сам. Но раз квартиру она завещать успела... Она угадала с тобой, непостижимо, как, но... — Сайел вздохнул и замолчал.

Детали пазла начали складываться. "Жаль, что именно ты...". Да, нас много. У бабушки было пятеро детей и три младших брата. И я являюсь счастливой обладательницей безумной толпы кузенов-кузин и прочих племянников, большинство которых не знаю даже в лицо и по именам. И попробуй, угадай, кто из них с Музом. А я сама спалилась, рассказав. Вероятно, "Валик" следил, выжидал, наблюдал — как за одним из претендентов. А если был в курсе, то сложил два плюс два. Только почему сейчас, ведь в горы же собирался увезти на каникулах... Кто бы мне там помог?.. И за что?..

— Почему меня хотят убить?.. Чем писцы мешают? — от неожиданной мысли стало больно. — А если из-за меня — и семью?.. Неужели нет тех, кто...

— Есть, — с готовностью подтвердил саламандр. — И за тобой всегда присматривали. И за твоим ближним кругом. Кроме вас сущностей видеть не может никто. Только вам и работать с нами. И только нам вас беречь. Для... будущего. Ведь не все пришельцы... адекватны. И не все считают, что писец — польза. Есть такие, которые...

— Подробнее! — мне надоели его скользкие увертки.

— Вы открываете не только двери, чтобы впускать, — сказал со вздохом. — Но и окна — чтобы выпускать. И не только спасаете, но и ищете нам подходящие миры. Такие, где будет родной сила. И физическое тело. Но не всегда и не для всех можно найти нужный мир. И не все сущности... принимают это как данность. Возможно, то, что вселилось в твоего друга, — из таких. Повернутый на мести писцам.

Долго же он ждал, выслеживая писца, пока я не спалилась, блондинка доверчивая... И ведь даже моя семья не знает о Музе... кроме Альки. А сказала ли она кому-нибудь? И почему об этой маленькой семейной — "писцовой" — тайне никто ничего не рассказывал?.. Не всем положено знать, и ждали до верного — если что-то объяснять, так тому, кто точно писец?..

— Дар по крови? Или бабушка могла завещать его хоть соседу?

— По крови, — кивнул Сайел. — Если никого не остается, дар затухает. Но если остается хоть один кровный, хоть двоюродный дядя троюродной сестры десятиюродной бабушки, дар его найдет. И посторонним дар не виден. Только его ключ, — кивок на Муза, — твоим кровным. Или высшим сущностям.

Понятного мало, но хоть что-то. Остался еще один момент.

— А ты, "пепельная ящерица"? Что ты натворил? Где пропадал и почему появился именно сейчас? И чем прославился в их мире?

Саламандр смутился, опустил глаза и покраснел. Ясно, рыльце в пушку.

— Васют, ты... — он замялся и покраснел еще ярче, замерцал красными искрами. — Ты только верь мне, ладно?.. — попросил тихо. — Я твоей бабушке по гроб жизни обязан. Здесь, конечно, не как дома, в теле... Но хоть так. Это не жизнь, но... Но я при деле и... Когда твоя бабушка умерла, я искал, того, кто... Мне обещали... Впрочем, неважно. А важно, что их обещания ни черта не стоят. И я вернулся, чтобы сберечь тебя. Евдокия Матвеевна просила позаботиться о писце. И вот я... Но, согласись, что вовремя!

Я посмотрела на него скептично. Скрытный, скользкий и ушлый прохвост. Чувствую, так и буду вытягивать из него информацию в час по чайной ложке, угрозами и уговорами... И вряд ли получится вытянуть все необходимое. Уж больно верток.

— И... я не знаю, Васюта. Правда, не знаю, в чем дело, — добавил саламандр. — Я могу только предполагать. Евдокия Матвеевна была знакома со многими писцами, а спятивших сущностей всегда хватало и...

— Не верю тебе ни на грош, — перебила сухо. — Мало ли, вдруг ты присматриваешь, чтобы в доверие втереться... и придушить во сне.

— Э-э-э, нет! — оживился Сайел. — Меня квартира приняла! Евдокия Матвеевна полжизни потратила, но вложила в эти стены мощную защитную магию. Без согласия хозяина сюда не сможет проникнуть тот, кто желает зла. А если просочится — лишится сил и свалит, не причинив тебе вреда. И, как видишь, я безопасен.

Я зажмурилась. Глаза снова защипали слезы. "Когда приглашают — это всегда приятно", — заметил Валик, прежде чем рискнул переступить порог квартиры. И как же потом драпал... И бледно-зеленым уходил после установки елки. И Баюн... явно опознал в нем нечто. И Сайел — по следам. Я грустно посмотрела на наряженную пихту. Какой же теперь Новый год...

— А как ты просочился, если я тебя не приглашала? — спросила, пытаясь переключиться.

— Он — тоже жилец, — саламандр кивнул на Баюна. — Он и впустил.

— А он кто такой? — я посмотрела на кота. Тот урчал, щурился и делал вид, что ему глубоко на все пофиг. Лишь бы хозяйка была дома и за ушком чесала. — Тоже сущность, что ли... низшая?

— Я чужих тайн не раскрываю, — заулыбался Сайел. — И давай-ка закругляться на сегодня. И я устал, и ты — едва живая. Завтра договорим. Иди спать, Васют. Поздно уже. А тебе же завтра на работу.

Поздно? Я очнулась:

— А сколько времени?

— Три часа ночи, — буркнул Муз и демонстративно зевнул.

— А "обморок" полуночный? — опешила я.

— Ты была... слишком занята другим, — на подвижной физиономии саламандра читалось, что напоминать он не хотел, а думал закончить разговор на мажорной ноте, но... — И не приняла сигнал.

Я сползла с подоконника и опустила Баюна на пол. Так, все. В душ, в пижаму и в постель. И плохо мне будет не только завтра. И больно — тоже. Это надолго, если не... пожизненно. Да, сейчас, когда чуть прояснилась ситуация, когда Сайел вытянул большую часть эмоций... Боже, да разве можно к этому привыкнуть?.. Разве что отодвинуть в сторону на время...

И, свернувшись клубком под одеялом и крепко обняв урчащего кота, я снова вспомнила перекресток. И, забываясь, крепко зажмурилась и увидела. Испытательную башню, "героя" в темных коридорах и... Полночь.

Глава 4

Сколько будет мне дорог,

Где найду я свой порог...

"Чиж и Ко"

...Полночь пахла древней пылью, клубилась у ног, оседала тенями на стенах. Над головой мягко лучился обережный символ. Мрак за кругом света тревожно ворочался, предупреждая. Я сидел в закутке, закрыв глаза, и медленно считал до десяти.

Один. Одна вожделенная тень — для одного из десяти.

Два. Две недобитые твари поджидают в коридоре.

Три. Три сухаря в сумке. Пора беречь провизию.

Четыре. Четыре инициации пройдены.

Пять. Всего пять быстрых заклятий под рукой. Потом придется восстанавливаться. Во сне. Силы на исходе.

Шесть. Еще шесть ступеней. Еще шесть шагов. Еще шесть схваток.

Семь. Седьмая точка силы — мое Время. Которого нет. Мало выиграть десять схваток. Важно сделать это быстрее всех. Чтобы не проиграть, став победителем. Опоздавшим — смерть.

Восемь. Восемь темных лет назад я увидел первый вещий сон о светлых днях. Восемь темных лет назад я понял, что не успеваю.

Девять. Я девятый ребенок в семье. Самый младший. Справятся без меня.

Десять. Еще два удара — и пробьет полночь. Пора просыпаться. Десять шагов — десять дней — десять испытаний. Нужно идти дальше.

Я встал, привычно сжав в левой руке заклятье. Недобитая тварь стояла напротив, не решаясь переступить обережный круг света, и плотоядно облизывалась. Квадратная безухая морда, паутина глубоких черных морщин на бесцветной коже, красные искры в провалах пустых глазниц. Так, а где вторая?.. Тратить на одну бесценные силы — много чести.

Точно откликаясь на мысленный призыв, во тьме коридора вспыхнул злобно красный глаз. И раздался дикий писк. Я невольно поднял голову. Летучая мышь, вереща, билась в потолок. Я изумленно выругался. И опустил руку с заклятьем. Как она сюда попала, забери ее мрак?.. Испытательная башня — приют теней, место вне пространства и времени. И без приглашения хозяина путь сюда заказан. Всем живым. Если только... это не то, о чем рассказывал наставник Астор, когда говорил, что я другой...

— Ты — ключ?.. — спросил сипло и протянул к потолку руку. Только сущность и сможет сюда пробиться вслед за... хозяином.

Мышь тяжело села на предложенный насест, вцепилась в мое запястье когтистыми лапками и слепо моргнула. Свет, конечно же... Четвертый символ — знак пространства — сиял бледно-золотым лучом солнечного света. А мы, дети Полуночи, не видели ничего ярче лун или жаркого пламени в очаге. Но я пообвык. А вот мышь...

— Ты ключ? — повторил настойчиво.

Она взъерошилась и недовольно пискнула. Тьма... Я так надеялся, что проклятый дар обойдет меня стороной... Твари призывно зарычали, и я не глядя швырнул в них временным клубком, вложив в удар всю злость. Стражи коридора вспыхнули сизым пламенем. Я в бессильной ярости смотрел, как тает под силой Времени плоть. Сморщивается от старости кожа, съеживаются, ссыхаясь, мышцы, подгибаются, ломаясь, ноги.

Проклятый дар... Ветер Полуночи гонял по коридору пыль. Рычащий вой, полный боли, резал слух. Я с ненавистью посмотрел на мышь. Удачный облик, ничего не скажешь... Приветил и не разгадал, хотя мог бы... Я шумно выдохнул. Проклятый дар...

Мышь, чувствуя мое настроение, испуганно запахнулась в серые крылья. Я вышел из круга света. Мрак успокаивал, и я дышал им, отгоняя ярость и злость. Не время. Холодный рассудок, холодная душа и холодное сердце — вне глупых мыслей, ненужных чувств и ощущений. Вот и все, что необходимо для победы. Которой, похоже, не бывать. Любое препятствие преодолимо, кроме завещания крови. Кроме проклятого наследства силы. Впрочем... это еще надо проверить.

Полночь ложилась под ноги пыльными плитами, обволакивала стены, скрывая следы давних битв. Я шел вперед наугад, за следующим испытанием, но мыслями был далеко. Да, возможно, у меня есть выбор, о котором умолчали легенды. Возможно. Говорят, что рядом с магом есть лишь одно свободное место — и только для одной сущности. Больше не "прокормить". И есть те, кто выбирает, кем занять место. А есть те, у кого нет выбора — место занято с рождения. Я невольно коснулся щеки, на ощупь изучая символ. Мне позволили принять участие, мне дают имя... Значит, все возможно. Значит, место еще не занято. Окончательно не занято.

Стражи коридора не подавали признаков жизни, и я думал. Шел, привычно посматривая по сторонам, и думал. Ключ к дару распознать непросто — он часто выглядит безобидно и знакомо. Обычная мышь, ничего особенного. Кроме того, что в последний раз дар появлялся в нашей семье больше десяти поколений назад. Так давно, что даже память о нем и его ключе была почти утеряна. Почти. Мама рассказывала сказки на ночь. Легенды между делом. И сочиняла песни. Я нахмурился. Больше десяти поколений назад... Как раз тогда, когда... Когда с нашей стороны уходил Полдень, сменяясь Полуночью. Теперь же — все наоборот. И опять...

Во тьме вспыхнул одинокий желтый глаз. Мышь испуганно пискнула и... замерцала. Я невольно покосился на плечо. Воинственно нахохлившись, она горела сиреневой звездой. Боялась, дрожала, но сияла все ярче. Да, ключ — это не только проклятье. Это защитник, наделенный собственной магией, верный и надежный спутник. Тьма... Одна беда — ключ по силе равен мне, высшему, он самостоятелен и самодостаточен. И не способен, подобно тени, копить и хранить силу хозяина. Не способен быть его слепком. Только самим собой.

К одному враждебному глазу прибавилась еще пара. Я остановился и задержал дыхание. Пожалуй, от этих не спрячешься. Ключ — сущность, и если они учуют ее, то учуют и меня... Мышь фыркнула и заискрила. Я вновь глянул на нее и удивленно поднял брови. Она напоминала... сиреневую звезду. Ту, что предрекла тень, ту, чей символ лежал в кармане сумки, — ту, что станет итогом моего пути... Я хмуро отвернулся. Посмотрим. И сосредоточился на настоящем. Которое приближалось и увеличивалось. А у меня из заклятий осталось...

Сила разлилась по рукам горячей кровью, стекая по запястьям и застывая на кончиках пальцев. Из заклятий осталось только мое Время. Пока. Пока Полночь в силе. Без Полуночи и тени я никто, смертный без магии. Только, тьма забери проклятый дар, пишущий. Изгой. Ибо высший без магии и тени — недоразумение. Даже с побочным умением. Я подозревал, что оно у меня есть: слишком многое из случайных снов оказывалось правдой прошлого. О которой я, записывая видения, ничего не знал. Наставник Астор первым заметил, что я, вероятно, летописец. Но ключа не было, и я не верил. Пока...

Мышь предупреждающе пискнула.

— Вижу, — ответил сухо.

Пять существ. Одинокий светляк глаза на выпирающем лбу. Белесая морщинистая кожа. Кривые лапы и несуразно длинное тело. Безобразные головы — на уровне моего плеча. Вместо пастей — рваные дыры, сочащиеся тьмой. Наступают дугой. Я направил к иглам новый поток силы. Мое Время, которого очень мало... И твари, которые с каждым неспешным шагом — все ближе. Пятеро и...

Моя спутница забила крыльями, взвизгнула и возбужденно заголосила на весь коридор, оглушая. И сбивая с толку. Я быстро сжал кулаки. Иглы впились в ладони, и боль вернула прежний настрой и сосредоточенность.

— Да знаю я все!.. — процедил злобно. — Вижу, что не все! Заткнись!

Тьма, а ведь поладили тогда, на болоте... Знал бы, кого прикармливал...

— Сгинь и не мешай! Я сам справлюсь! Ты?.. — и рассмеялся невольно: — Чем ты помочь-то можешь, недоразумение визгливое?

Мышь с обиженным писком вспорхнула к потолку. Невозможно глупое создание... Яркий сиреневый светляк заметался от стены к стене, порождая безликие тени. Безликие?.. Я замер, не веря своим глазам. Сиреневые тени выходили со стен, вырастали передо мной из каменного пола, капелью стекали с потолка. Я невольно отступил на шаг. Твари — тоже. Тени встали стеной, сливаясь и переплетаясь. Я смотрел во все глаза, забыв об опасности, а мышь... Гордо паря под потолком, она творила из толпы призрачных теней единую сущность — огромную, яркую, плотную... живую.

Сгорбленная спина выпрямилась, костлявые лапы с узловатыми пальцами уперлись в стены, за спиной хлопнули крылья, по тощему телу сползли лохмотья плаща, укрыв пол. И по моим глазам ударил яркий сиреневый свет. Я отвернулся, быстро попятившись. Из уголков глаз по щекам потекла кровь. Нет, это не для меня, полуночного... Твари поддержали меня дружным воем, полным боли.

Я уткнулся в стену, накинул на голову плащ. Заклятье прятать не спешил, но, кажется, оно не понадобится... Глаза горели и чесались. Вот это ключ, вот это мышка... Вой прервался быстро и... дружно. Только что рев семи глоток разрывал тишину, отражаясь от стен и потолка, проносился по коридору, но... Будто дверь захлопнулась, отсекая голоса, и лишь далекое эхо тревожило звенящую тишину. И я безошибочно опознал одно из заклятий Времени. Вот это ключ... Похоже, мышь владеет той же силой, что я, но... Но по умениям и уровню мощи мне до нее далеко. Очень далеко.

Моя спутница, точно мои мысли читая, торжествующе пискнула, и свет погас. Я рискнул повернуться. Мрак... ослеплял. Перед внутренним взором прыгали сиреневые светляки. И удушливо воняло горячей пылью и жженой плотью. Я оправил плащ и слепо протянул руку. Мышь вновь уселась на предложенный насест. Перебирая когтистыми лапками, пробежалась по руке до плеча и радостно заголосила в ухо. Я болезненно сморщился, но стерпел. Удивительно, но это помогло. Светляки пропали, и мрак привычно расступился, являя... пустой коридор. Совершенно пустой. Если не считать тощей сгорбленной фигуры с обвисшими крыльями, скромно мерцающей у стены напротив.

— Что это?.. — спросил сипло и кашлянул. Пересохшее горло неприятно саднило, от вони подташнивало. Зато сберегу сухари. — Что это такое?..

Фигура не шевелилась. Голова опущена, костлявые руки висят плетьми, теряясь в лохмотьях плаща, рваные крылья подметают пол.

— Что это было?.. — повторил настойчиво.

Мышь разразилась горделивой трелью.

— Сила ключа? — переспросил недоверчиво. — Ты можешь... порождать тень? — и запнулся, выслушав новую трель: — Ты сущность... подобная хранителям?..

Невероятно... Я покосился на свою спутницу. Морда довольная, глаза блестят, уши торчком. Тьма... Я сел. Об этом мама ничего не рассказывала... О том, что ключ способен породить мощную сущность, равную по силе тени высшего мага, которая приволокла меня сюда и следила за испытанием, я знать ничего не знал. Я вообще, оказывается, мало что знаю о возможностях писчего. Да, мы слышим зов других миров. Да, мы способны смотреть глазами зовущего и изучать неизведанное. Да, мы можем открывать двери в иные миры, описывая их, и наши рассказы становятся дорогами и порталами туда, для тех, кто зовет, впуская их в наш мир. Но... Но — тень от ключа и столько силы!..

Мышь слетела на пол, расправила крылья и выпятила грудь. Мол, что, я по-прежнему лишь визгливое недоразумение?

— Ладно... — буркнул неохотно и, придушив гордость, признал: — Я был неправ. Прости.

Мышь склонила голову набок.

— Нет, не откажусь. Не откажусь! Я... — запнулся, подбирая слова, и покачал головой: — Поздно. Слишком поздно. Испытание начато. Либо тень, либо смерть. А я не за смертью сюда шел. И хочу дойти до конца. И дойду до конца.

Мышь посмотрела на меня, как на слабоумного. Я поднял брови:

— Другой выход? Третий? Куда?.. Куда-куда? Спятила?

Она насупилась. Я задумался:

— Третий путь и новый мир, говоришь?.. Пересидеть или?.. — и оживился: — А ведь там могут быть сущности! У нас их нет — Полночь выпивает душу, но на Полуденной стороне, говорят, много! Умерших и не нашедших приют, застрявших в межмирье! Дед рассказывал, полуденные из таких себе тени вьют для хранения силы! Не из собственной силы, как мы, а...

Мышь презрительно фыркнула. Я нахмурился:

— Почему глупости? Это выход! Как привяжу? Придумаю. Или... — я встал и прошелся вдоль стены. — Или добуду знание. Где? Там, куда иду. "Бегающие" летописи таят много загадок. И много ответов. Нужно только найти. И дойти. И ничего не глупец! Язык попридержи!

Да, возможно, это выход. В вечном мраке нет места теням, духам и сущностям. И мы создавали их самостоятельно. А хранители — сущности. И сейчас предлагали свою силу в обмен на собственное выживание рядом с нами. Значит, им известен ритуал. Значит, я смогу о нем узнать. И если не выйдет с хранителями...

По пыльной стене расплывалась тень, порожденная сиянием обережного символа, и я рассеянно обвел пальцем ее контуры. Эрения, мой двуликий мир — изначальный, все остальные — только его повторения, измененные, слабые, но наверняка населенные сущностями. И за его пределами — мириады живых миров, полных наших повторений. И одно из них вполне сойдет за тень. Если хранители откажут, если обрекут на смерть... Надо поднять старые заметки. Среди них наверняка есть упоминания о других мирах. Я никогда не вникал в тот бессвязный бред, что записывал от нечего делать. Теперь его время пришло. И мне пора учиться.

Мышь длинно и пискляво выругалась.

— Не голоси, — попросил ровно. — Тебе повезло родиться с крыльями, а нам приходится их добывать. И беречь. Не ори, говорю. Я все решил. Что? — переспросил, повернув голову к своей спутнице. — Какая паутина? Символ от предсказательницы? Символ настоящего? — и скептично улыбнулся: — Думаешь, я запутался? В паутине сил и возможностей? Не зная, что выбрать? Напротив. Я знаю.

Она тяжко вздохнула и со свистом выдохнула. И вновь попыталась визгливо достучаться до "тупоголового" меня, объясняя. Попал в паутину требований общества? Да, не без этого... А без этого в будущем Полуденном мире не выжить. Подменяю важное несущественным? Вероятно. Вероятно, дар писчего важнее — ибо изначальный и врожденный. И живи я две-три эпохи назад — в те времена, когда пишущим поклонялись, — выбрал бы дар без раздумий. Но я живу в суровое время, где нас считают неполноценными. И недостойными хорошей работы. А порой и жизни.

— Хватит! — не выдержал. — Да, тупоголовый, да, запутался! Согласен, только замолчи! И не мешай. Я действую по обстоятельствам. А они... красноречивы. Не тебе жить в Полуденном мире изгоем. И не тебе... — и посмотрел на нахохлившуюся мышь с интересом: — А магия-то в тебе останется? Или Полдень выжжет ее, так же, как и мою? И не будет ни этой сущности, ни ее возможностей?

Мышь заткнулась и опустила сиреневые глаза. Я хмыкнул. Ясно. Выжжет. И мышка под солнцем Полудня станет обычной летучей мышью. Слепой и беспомощной. Равно как и я. То есть тень нужна. И сущность, полная сил, станет отличным источником. Моя спутница встрепенулась и разразилась новой писклявой трелью-объяснением. Не выжжет, если я буду писать. Если я постоянно буду писать. Сила моей работы — это ее мощь. У меня два потока — сила ночи и писчего, и у нее два. Сейчас. Потом останется только один, если я приму дар. Или — ни одного.

— Все, довольно, — я устало поморщился: от ее вредного писка разболелась голова. — Мне пора. А ты... Ты — или со мной, или не мешай.

Она тонко пискнула и просительно сверкнула глазами. Я задумчиво посмотрел на пыльную стену и открыл сумку:

— Ладно. Ищи. Если найдешь что-нибудь приличное... Хорошо. Я начну.

Много ли надо пишущему для работы? Было бы, чем, да на чём. Есть стена с толстым слоем пыли. Есть руки и пальцы. И есть память о маминых сказках. Мышь права. Пути отхода лучше готовить заранее, особенно если хранители решат, что место рядом со мной давно занято. Прежде я писал на стенах башни, успокаиваясь. Выплескивая эмоции после боя, описывая собственное прошлое, чтобы освободиться от лишних мыслей. И меня услышали. И на той стороне работа уже началась — я чувствовал и наблюдение, и незримое присутствие. Пора закреплять связь.

— Я работаю, а ты прикрываешь мне спину, так? — и придирчиво изучил стену.

Мышь согласно пискнула, копошась в сумке и шурша заметками. Вот и еще одна причина отказаться от дара. Я, мужчина, потомственный высший маг — и стану прятаться под крылом летучей мыши? Унизительный бред. Но отход нужен. И ничего не попишешь. Кроме необходимой истории одного из моих повторений. Чтобы позвать. Чтобы услышала. Чтобы откликнулась и открыла дверь. Я улыбнулся, поймав брошенный мышью огрызок записей. И чтобы пошла навстречу. Связь между пишущими — всегда двусторонняя. По легенде. Проверим.

Я развернул лист и вчитался в косые строчки. Набросок идеи — ни начала, ни конца. Но это и неважно. Важна личность. Я закрыл глаза, представляя, и быстро проговорил про себя зарисовку. И еще раз. И снова. И снова. Десять, пятнадцать, двадцать раз — да хоть сто. Проговаривать, звать и убеждать. В том, что мне нужна помощь. А она, побери меня Полночь, нужна. Жизненно. Мало ли... И мне ответили. Тихий шепот эхом пронесся по узкому коридору, ероша пыль. И в спину уткнулся чужой взгляд.

Мышь довольно пискнула. Я обернулся. В кругу обережного света мялась босоногая и простоволосая девица. Встрепанная светлая коса, растерянные голубые глазищи и заплаканное лицо. Точно мое искаженное кривым зеркалом отражение — и внешне похожа, и такая... другая. И ее коротенькая жизнь чередой ярких картин пронеслась перед моим внутренним взором. Так мало прожить и еще меньше сделать... Слабое повторение. Но сильнее остальных, раз откликнулась.

Я разочарованно фыркнул. Мир Эрении жесток, и мы привыкли ценить каждую прожитую ночь, цепляться за каждое мгновение и двигаться вперед. Постоянно и непрерывно. Даже если путь сокрыт, даже если от усталости подкашиваются ноги. Остановка — всегда падение, а падение — всегда смерть. Я внимательно присмотрелся к своему повторению. Да, столь никчемную жизнь и забрать не жаль. Сущностью в моем мире она сослужит большую пользу, чем простым смертным — в родном.

Девица поморгала, невольно коснулась своего символа на щеке и поджала губы. Конечно, ничего не понимает. И не поймет, потому что мы говорим на языках разных миров. Пока.

— Твоя жизнь меняется, — сказал тихо, и девица уставилась на меня, недоуменно моргая. — Отныне твоя жизнь не будет прежней. Работать придется вместе и много. Привыкай.

Она нахмурилась и испуганно огляделась. Я вздохнул и повернулся к стене. Ладно. Не понимает на словах — поймет на примерах. Из жизни. И начнем... с простейшего. С прошлого. С того мгновения, когда она впервые позвала. Приснилась и обнаружила себя. И показала мне свой мир. И попросила помочь. Начнем с прошлого...

Под пристальными взглядами своих попутчиц я повернулся к стене и быстро пошел вдоль нее, на ходу пересказывая самому себе короткую историю чужой жизни, выбирая удачные сцены и оставляя на пыльном камне косые записи. Буквы ложились древней вязью, вспыхивали и слабо мерцали в темноте, а я неторопливо вплетал в строчки истории заклятье.

Да, начнем с простейшего...

Глава 5

Дайте занавес! Занавес!

И я перепишу эту пьесу,

Заодно в переполненном зале свободное кресло...

"Коридор"

Удивительно, но утром я проснулась не от будильника. Я просто... проснулась. Сама. С ощущением, будто вырвалась из тяжелого кошмарного сна, в котором случилось... слишком много плохого и страшного. И, едва я потянулась и села, как зазвонил телефон. Судя по мелодии звонка...

— Мам, привет, — я, не сдержавшись, зевнула.

— Доброе утро, доча. Спишь еще? — улыбчиво озвучила очевидное мама и быстро добавила: — Ты Але звонила на дорожку? Они в аэропорту уже. Мы с отцом специально в райцентр выехали, чтобы позвонить нормально и с наступающим их поздравить, а ты до сих пор спишь?

Ой... Впрочем, мой склероз оправдан.

— Сейчас позвоню!

— У тебя все в порядке? — озаботилась мама. — Голос кажется больным... Ты не простыла? Перезвони, как с Алей поговоришь.

— Угу, — пообещала торопливо. И набрала номер сестры: — Привет, путешественница! Думала, не позвоню? Ага, люблю удивлять. Нормально собрались? Уже в самолете? Тьфу-тьфу, удачного взлета! А? Себя привези и девчонок — здоровыми, отдохнувшими и загоревшими! А Гену? — я смешалась. — И его за компанию, ладно... Варюшка рядом? Зайка, привет! А прости свою бессовестную тетку, а? Ну, пожа-а-алуйста! Конечно, увидимся. Как только вернетесь, честно-честно. Нет, подарки не открывала. Под елку положила. Ах, открыла? Понравилось? — я улыбнулась. — Я рада! Варюш, себя привези! Здоровой, отдохнувшей и загоревшей! Не боишься лететь? И не бойся, все будет хорошо! И тебя с наступающим, солнышко! Девочкам привет! Что, Аль? Да-да, я помню, что обещала писать. Вечером напишу. Все, мягкой посадки!

Положив трубку, я снова улыбнулась. Варюшка — теплое солнышко, лучик света... Мы с ней похожи во всем. Алька ворчала в шутку: мол, носишь девять месяцев, рожаешь в муках, ночами не спишь, а она, видите ли, на тетку похожа... Но что есть, того не отнять. Варюшка — высокая, тоненькая, с длинной светлой косой и наивными голубыми глазищами на пол-лица. И с тщательно замаскированным омутом, в котором парочка чертенят уже точно завелась.

Отвлекая от приятных мыслей, надрывно заорал будильник. Я отключила его и перезвонила маме. Бодро доложила о скором отпуске, о бездне новых идей, о кайфовой елке и платье к корпоративу, о том, что у меня все чудесно, выслушала новости и пообещала заехать в гости, как только они вернуться из деревни. И с облегчением положила трубку. Ненавижу врать... Как же я ненавижу врать родителям... Но раз правдой не порадуешь, пусть хоть не волнуются...

Я быстро умылась, покормила кота и поставила греться блины. Опять. Никак у нас с бигусом не складывается... Сайел спал в огненном цветке, а вот Муз исчез. В известном направлении. И хорошо, если явится здоровым и синим-синим... во всех смыслах этого слова. После прошлого вечера его помощь будет ой как кстати...

Мысли о вчерашнем я гоняла долго и упорно, мужественно впихивая в себя безвкусные блины и лихорадочно думая о чем угодно, только не о... Но после завтрака, собирая в мусорные пакеты прожженные валенки, штаны и куртку, захлюпала носом и "сломалась". И, поддавшись безумному порыву, опять попыталась дозвониться до Валика, но набранного номера не существовало. А ведь почти поверила в то, что все приснилось... Меня вчера душили, валяли, катали, обжигали, обморозили наконец, но... Никаких признаков нападения. Вообще. И этому я объяснений не нашла. И, снова умывшись, собралась на работу. Есть такое волшебное слово — надо.

На улице оказалось так холодно и страшно, что до бизнес-центра я домчалась минут за десять. Перевела дух, поздравила себя с очередным преодолением и постояла на крыльце, вспоминая племянницу. Пока у меня есть, ради кого жить, язвить и улыбаться, я буду жить, язвить и улыбаться. Всегда. И неважно, что фальшиво. И рано или поздно научусь жить без Валика. Обязательно. А "обезболивающего" у меня навалом. И творчество, и... гора проблем, важнейшая из которых — я сама, вернее, дар писца. Главное, занять голову, и как следует. Страдать и распускать сопли я никогда не умела и не хотела этому учиться. Даже несмотря на веский повод. Даже...

И только поднимаясь в офис на лифте, я сообразила. А на работе-то как? Что там, вернее — кто?.. И думала застать редакцию в шоке, а Гришу — в истерике, ибо верстальщик — фигура незаменимая: если его нет, лежит все. Но... На месте Валика обнаружился незнакомый хмырь. Мелкий, бледный, тощий, обросший, слащавый и в очках. При этом улыбающийся так, будто я его хорошо знаю. У меня случилось то, что модно называть когнитивным диссонансом. Вот был человек — и не стало, а все ведут себя, словно его никогда... не существовало. Хотя, вероятно, это мои домыслы...

Язык чесался спросить, где Валик, но я воздержалась. Понаблюдаю, присмотрюсь — глядишь, пойму. Но точно не привыкну. И спасибо тебе, внутренний голос, за мысль об отпуске. Как бы я работала после каникул... с этим левым и не пойми, откуда взявшимся?.. Он — и не мой друг, и таращится так, что хочется завести его за угол и кастрировать от греха подальше. Моего, естественно. "Не убий" который. Пришибу же ненароком, если слюни не подберет...

Я повесила в шкаф шубу, переобулась в балетки и включила комп. Так, музыка, музыка, музыка...

— Валентин, на пятой полосе макет поправь, — высунул нос из своего кабинета Гриша. — Вась, а ты чего так рано? Но раз пришла — глянь рекламку.

Валентин? Приступ когнитивного диссонанса повторился, причем в усиленной форме. Вот какого черта его так зовут?.. Мало того, что чужую должность занимает, так еще и имя спер! Так, крыша стоять! Вернее... лежать! Короче... место! И только бы не сорваться... Ах да, реклама же есть...

Мне удалось занять себя почти на час, спасибо нудным текстам и оголтелой солистке "Найтвиш". А потом неприятно замелькала аська с еще более неприятным сообщением.

"Вась, а ты чё делаешь сегодня вечером?" — на меня хмырь не смотрел, но экрану улыбался широко и слащаво.

Естественное желание надеть монитор ему на голову я задушила в зародыше. Еще чего. Не по Сеньке шапка. Пока.

"Занята", — ответила хмуро.

"Чем?", — не отставал хмырь.

"Не чем, а кем. Дома и дети нестиранные, и муж неприбранный, и свекровь неглаженная".

"Обманываешь", — интеллигент, блин... — "Нет у тебя никого, кроме кота и дохлой мыши в холодильнике. Пойдем в кино?"

Неправда! Еще у меня есть Муз, птеродактиль и саламандр! И... и мой "герой", да.

"Я же сказала, что занята!", — нет, он допросится... И так нервы ни к черту...

"Книжки свои дурацкие пишешь? Такая большая, а все в сказки веришь? Тебе же с них ни денег, ни удовольствия — так зачем время зря терять?"

Много ты понимаешь!.. Я сдержанно зарычала. Судя по довольной ухмылке поклонничка, на весь кабинет.

"У нас же все начало получаться, так зачем тормозить на полпути?"

Я в ужасе уставилась на хмыря. Я — и он?.. Я — и вот это?.. Да, незнание законов не освобождает от ответственности. И если я ничего не помню, это не значит, что ничего не было, но... Но — нет. Наверняка ничего не было. Я могу забыться, но себя знаю хорошо. И скорее книжки буду всю жизнь писать, чем подпущу к себе... вот это! И никогда у меня на такое не встанет! Я люблю высоких и спортивных... шантажистов. Черт. Гриша за монитор прибьет, но...

"Вась, чего рычишь?", — влез в наш междусобойчик Игорь.

"Хмырь достал", — наябедничала скупо. И губу закусила, чтобы не зареветь. Сейчас со всей мочи завою с тоски... Точно, надо "Чайф" послушать, он позитивный и жизнеутверждающий. Местами.

"Забей. Как ты пришла сюда работать — так он и дышит к тебе неровно. Пошли его, как обычно", — посоветовал фотограф.

Та-а-ак... Однако нестыковка. Я нахмурилась. А что я здесь делаю? Если Валика не существует, значит, и меня здесь быть не должно. Ибо на работу меня уговорил пойти он и сюда приволок — тоже он. Валика... нет. А я?.. А я должна сидеть дома и фрилансить. Или не дома, но... Нет, без его уговоров я бы не пошла работать корректором. Да и в СМИ людей с улицы не берут принципиально, только по знакомству. Даже с десятью красными дипломами по объявлению меня бы в редакцию не взяли. Короче. Без него меня тут быть не должно. Точка. Так какого же, спрашивается, фига?..

"Так что с кино?", — встрял хмырь.

"Отвали!", — отстучала ему нервно и быстро переключила вкладку аськи с хмыря на фотографа. Попробую-ка выяснить...

"Но терпение-то не резиновое — столько лет эту рожу наблюдать!", — возмущенно пожаловалась наугад.

"Всего-го пару лет вместе работаете, и какие твои годы... Ты пришла по объяве — он пришел по объяве, и чем не пара?", — не подвел Игорек.

Я облокотилась о стол и спрятала лицо в ладонях. Я не ошиблась. Валика нет. Вот уже тринадцать лет как. И со стороны посмотришь — все просто, а когда пропускаешь через себя... Это даже не диссонанс. И не разрыв шаблона. Это... взрыв мозга. Термоядерный. После которого остается только "грибок" над бренной пустошью. Ибо. Остро вспомнился фильм "Игры разума" и герой-шизофреник с парочкой глюков. И очень захотелось поверить в эту — новую — реальность. И в то, что я Валика просто выдумала. Не смогла смириться со смертью друга детства и придумала себе глюк. Который мерещился повсюду. Да, кажется, проще поверить в то, что ты латентный шизофреник, чем в сущности и искривленную реальность, но...

Но. Я больна, но не настолько. Я потерла виски. Так, в фильме... Девочка-глюк не взрослела. А Валик... Еще как взрослел и менялся. Мы всегда были одного роста, а потом он приехал от бабушки из деревни, умудрившись за три месяца перерасти меня на голову. Помню, папа мне по этому поводу лекцию читал, по физиологии. Мама, стесняясь, ушла, а папе не привыкать отвечать на глупые вопросы — он ученый и преподаватель. По физике, правда, но тем не менее.

И еще... У меня бы мозгов не хватило выдумать все, что Валик вытворял. Я для книжки сюжетные события еле наскребаю, куда уж целую жизнь сочинить... Нет, не глюк. Он существовал. Точка. А еще... елка. Елку бы никто кроме него не поставил. Папа от этого открещивался, а больше некому. И... сувениры. Валик много ездил и отовсюду тащил приятную мелочь. На холодильнике, как сейчас помню, куча магнитов. Приду — проверю, конечно...

Короче. Абстрагируемся, Вася. Как всегда, когда что-то не нравится... А "что-то" мне не нравилось постоянно, и я привыкла наблюдать за этим со стороны. Уходить в себя, отключать мозги и пережидать. Мудрые утверждают, что все проходит... попробуем поверить им на слово. И перетерпеть. И дождаться. Чего-нибудь. Для начала — чего-нибудь...

Я зажмурилась и взялась за дыхательную гимнастику. Отчаяние, недоумение и безысходность накатывали волнами, накрывали с головой, обрывая связи с реальностью. И вновь так захотелось поверить в собственную шизофреничность... Но я справлюсь... Это просто механизм психологической защиты, который требует прогнуться под действительность, чтобы не спятить... И задышала еще глубже. Я обязательно справлюсь... Уроки Муза, птеродактиля и саламандра не должны пройти даром. И верить в то, что все эти тринадцать лет Валика не было рядом, я отказываюсь. Решительно. И с ума сходить — тоже. И так уже некуда и не с чего...

Продышавшись, я села. Хмырь смотрел на меня странно. Не удивлюсь, если им с фотографом посчастливилось прослушать серию медитационных ахов и стонов. Зато меня отпустило. И в ушах шуметь перестало, и глаза видеть начали. И крыша в пришибленном состоянии обнаружилась на месте — видать, "грибком" придавило. Да, все не то, но... Что есть, то есть. Так, Вася, решаем насущные проблемы, то бишь валим с работы, и потом... Потом я что-нибудь придумаю, да. Если, конечно, в другой сфере моей жизни ничего не поменялось. А впрочем... Алька с семейством улетела по расписанию, у мамы все как всегда... Вероятно, изменилось лишь то, что напрямую касалось Валика.

"Вась, а что это было?..", — осторожно уточнил Игорь.

"Я злюсь! — и добавила демонический смайлик. — Хмырь не посылается! Как думаешь, Гриша сильно рассердится, если я его монитором?.."

"Кого? Гришу или хмыря? — Игорь хмыкнул и посерьезнел: — Вась, пожалей нас. Монитор-то Грише не жалко, а вот хорошего верстака найти трудно. Тебе-то в отпуск, а нам?.. Давай я с ним поговорю?".

"Ну ладно", — и посмотрела на фотографа с любопытством.

Игорек встал во весь свой двухметровый рост, расправил могучие плечи, закатал рукава свитера и вразвалочку подошел к верстальщику. Наклонился над ним, опершись о стол, и душевно улыбнулся. Хмырь побледнел и сократился на два размера.

— Слюшай, дарагой, — у фотографа оказался неплохой для славянина кавказский акцент, — если дэвушка гаварит "нэт" — значит, она гаварит "нэт", и ее слово — закон. От Василисы отвалил и пошел искать подругу жизни в другом месте, понял?

Хмырь сократился еще на размер и испуганно икнул.

— Не слышу? — фотограф склонил голову набок и выразительно поднял брови.

— П-понял... — промямлил верстак, и я радостно показала своему защитнику большой палец.

— Вот и молодец, — Игорь дружески хлопнул хмыря по плечу, и тот исчез под столом.

Я не стала добивать несчастного. И написала фотографу в аську "СПАСИБО!!!", добавив смайлик с поцелуйчиком.

"Спасибом не отделаешься", — отозвался он, когда вернулся за комп.

Я насторожилась: "Игорек, не борзей!"

"А ты о чем? — и смайлик с ангелочком. — А я про бутылку!"

"Будет, — пообещала с улыбкой. — После отпуска, обязательно!"

"Забудь, я пошутил, — отстучал фотограф бодро и следом: — А все-таки, Вась, что у тебя стряслось? Ты сама на себя не похожа..."

И я "сломалась". Опять. Вскочила, уронив кресло, убежала в туалет и ревела там, сидя на крышке унитаза. До тех пор, пока за дверями не загомонила общественность, жаждущая попасть в заветное заведение. "Как в приемную к президенту!.." — донеслось возмущенное. Я собралась с духом, умылась и вышла, заплаканная, но гордая. Общественность в лице Анюты, бухгалтершы и двух рекламщиц проводила меня озадаченно-заинтересованными взглядами. А вот не скажу...

Игорь уже собирался на съемку. Посмотрел на меня сочувственно, но с расспросами приставать не стал. Хлопнул, походя, по плечу и пожелал "наступающего". Я улыбнулась через силу и пожелала ему того же. Потому что на завтрашний корпоратив я точно не приду. Да, жаль новое платье не выгулять, но... Нет, не жаль. Я не пью, и ресторанные шабаши не понимаю. И не понимаю, зачем им вообще ресторан. Что здесь напьются, то там — все едино. А то и перед рестораном так душевно примут в офисе, что после — только повыступать выползти. Ненадолго.

Угрюмо посмотрев на часы, я открыла первую попавшуюся онлайн-игру и с головой ушла в квесты. Пару часов пересижу и сбегу. Коллеги дефилировали мимо моего стола и бурно общались. И здравый смысл подсказывал, что нет им до меня никакого дела, а комплексы и мания величия — что меня, заразы, обсуждают... Хмырь сидел, нахохлившись, и не подавал признаков жизни. Как же это все мне преодолеть, м-да...

Квесты помогли отключиться от эмоций, но мозг заработал совсем не в игровом направлении. Я покосилась на хмыря и задумалась: меня, по сути, пасли в ожидании дара, и что если за членами моей семьи тоже... присматривали? И, кажется, я не удивлюсь, если в том же Гене проявится сущность. Вопрос в другом: что дальше, кому теперь доверять? А если и на работе есть глаза?.. Но так и спятить недолго из-за мании преследования — в каждом встречном-поперечном гадость будет чудиться. Надо спросить у Сайела, как распознать сущность. И не давала покоя ситуация. Тупо подменили одного человека другим?.. Чушь собачья.

С этими тяжелыми мыслями я ушла с работы на каникулы и в отпуск, когда Гриша решил, что в моих услугах больше не нуждается. Я искренне пожелала коллегами всего наилучшего и сбежала. Все, можно снять маску и расслабиться... И обмозговать насущное. Которое, будь оно проклято, напоминало... неумелый черновик. Написали начало, подумали, решили изменить ход сюжета, вычеркнув одного персонажа, а старое оставили, как есть. С моей памятью и с моими же проблемами.

Я споткнулась, тормозя на перекрестке при виде "красного человечка". А ведь это мысль... Ведь если я — писец, и могу писать реальные истории о ком-то там, то почему кто-то там не может писать реальную историю обо мне здесь?.. И перекраивать ее, пока масть прет, чтобы после переделать начало под концовку?.. А что, я так и пишу. История, оживая, сильно мутирует, и порой я забываю, о чем вообще начала писать. А потом переделываю начало, иногда переписывая его полностью. И если все происходящее — это та самая мутация истории... Что-то я очкую... Кто знает, может, завтра утром я вообще не вспомню о том, что случилось сегодня или вчера... Но, вероятно, я брежу.

Домой я пришла нервная, возбужденная и жаждущая ответов. Но Муз по-прежнему отсутствовал, а Сайел — спал. А время — шесть вечера. Надо что-то делать... Я вынесла мусор, прибралась, приготовила наконец бигус и сварила грибной суп. Поела нормально и почувствовала себя человеком. И ушла в ванную. Постирать, помыться и пореветь. Ибо елка и магнитики, как и прочая подарочная мелочь, оказались на своих местах. Да, мудрые утверждают, что все однажды проходит... Пока им виднее, чем мне.

Саламандр не проснулся и к полуночи. А я за это время успела на пятьдесят раз обдумать идею жизни-черновика, перечитать историю своего героя и прийти к неожиданному выводу. Он все время что-то пишет на стенах. Постоянно. И называет себя пишущим. А если я — героиня его романа?.. Звучит нелепо, но уже больше недели, после приснопамятного сна, моя жизнь напоминает бред. В который я начинаю верить. И чем черт не шутит?..

Я сидела на краю ванны и хлюпала носом, когда, синхронно зевая, на пороге появились Сайел и Баюн.

— Все ревешь? — неодобрительно скривился саламандр и сел рядом. — Какие новости?

Я хлопнула по коленям, и кот привычно взобрался на руки. И, обняв его, пересказала весь сегодняшний сумасшедший день.

— Зря он так сильно засветился, — резюмировал мой собеседник хмуро. — Нам нельзя участвовать в процессах. Большинство из нас тихо бомжует по подворотням или селится на хуторе в тайге. Мимо пройти — это не работать бок о бок.

— А много вас таких... — я замялась, — вселившихся?

— Думаю, не очень. Мир не подходит, тела быстро приходят в негодность, — и пояснил: — изнашиваются, не выдерживая чужеродной силы. Поэтому и участвовать... нельзя. И недоразумений потом много, и раскрыться риск велик. Сначала держишь лицо, а потом расслабляешься, теряешь контроль, и маска сползает. Представляешь, что будет, если люди узнают о таких, как я?

— Хаос?

— Понецензурнее, — усмехнулся он и нахмурился: — Реветь кончай! Дел — выше крыши, а она нюни распустила!

— А это моя ванная! — огрызнулась в ответ. — И моя квартира! А в своем доме что хочу — то и делаю! Хочу реветь — и буду реветь, и ты мне не указ!

— Очень глупо.

Да, грешна...

— Тебя не спросила!

— Балда сопливая, — фыркнул Сайел презрительно. — Ты же писец, у тебя мозгов должно быть больше, чем эмоций, а не наоборот!

А вот это незаслуженно... Я вскочила на ноги:

— Так, встал и вышел!

— В смысле? — саламандр повернулся ко мне и поднял брови.

Я крепче обняла кота и повторила, тихо, с расстановкой и очень зло:

— Встал и вышел из моей квартиры! Ты находишься у меня дома, на моей территории! В гостях, мать твою! И не имеешь никакого права меня оскорблять! Встал и вышел!

— А рассказывать тебе кто будет?.. — неприятно улыбнулся он.

— А я... — и смешалась на секунду. Чтобы прийти к неожиданному: — Мне бабушка все расскажет!

— Она мертва!

— Но она была писцом! — эта ссора определенно полезна... — А у любого писателя остается самое главное — черновики и записи! А черновики и наброски... это память. Да, ты расскажешь быстрее. Но она расскажет наверняка. Поэтому... — но продолжить не успела.

— Я тебе жизнь спас! — возмущенно перебил саламандр. — Это что, не считается?!

— А я тебя об этом не просила! И ты моего друга убил!

Сайел вытаращился на меня, как на ненормальную. Баюн укоризненно склонил голову на бок и замолчал. А я... Я вижу две стороны медали, и обе — через призму переживаний, криво и косо. И логик из меня никудышный. Пройдет время — эмоции улягутся — боль притупится. А пока...

— Ну, знаешь!.. — покраснел от злости саламандр.

— Знаю! — окрысилась в ответ. — И если не выгнала тебя до сих пор... — я сглотнула, отвернулась и, выдержав короткий и жестокий раунд внутренней борьбы, сипло добавила: — потому что благодарна. Спасибо, Сай. За то, что пришел, помог и... не бросил. Но еще одно нелестное слово в мой адрес!..

— Понял, — он опустил глаза, помолчал, разводя гордость с рассудительностью по разным углам "ринга", и выдавил: — Извини.

Я снова села на край ванны, и Баюн опять запел.

— Ну?

— Что "ну"? — буркнул саламандр обиженно.

Надо же, какой чувствительный... А еще на меня бочку катит... ящур. Я почесала кота за ухом, расслабляясь. Так, я хотела уточнить...

— Почему изменилась реальность? Ведь он же должен был... исчезнуть, — и снова хлюпнула носом, украдкой промокнув рукавом глаза. — А на его месте обнаружился некто, тоже Валентин, тоже верстальщик, и я, оказывается, два года с ним работаю. И вообще по объявлению устроилась. Как такое возможно?

Сайел посопел, повздыхал и честно признался:

— Не знаю, Васюта. Не знаю. Мы никогда не вмешивались в жизнедеятельность. И, умирая, сущность оставляла размытое пятно в памяти. Всё. О подмене реальности я никогда ничего не слышал, — и, помедлив, добавил неохотно: — Извини.

Кивнув, я погладила кота по спине. Странное ощущение, словно реальность и нереальность поменялись местами... Еще пару дней назад на работе я чувствовала себя в своей тарелке — в своей реальности, а все, что происходило дома, казалось сном. А теперь — наоборот. И Сайел, и птеродактиль стали якорями, удерживающими меня в истинной реальности, а рабочий день казался сном — дурным, мутным и далеким. И не только этот рабочий день, но и предыдущие — и плакаты Игорька, и Цыпа с шефом, и тесты, и... Это события двухлетней давности из чужой жизни в корявом пересказе... И какими же они теперь видятся неправдоподобными, незначительными и несущественными... Кажется, механизм психологической защиты включился на полную катушку. Знать бы только предел его прочности...

Часы на кухне пробили полночь, и я привычно вздрогнула. Мир поплыл, "проваливаясь", теряя очертания, становясь кисельно-вязким. Я действовала интуитивно. Опустила Баюна на пол, схватилась за саламандра и сипло попросила:

— Обожги!..

— Чего?

— Обожги! Я не хочу писать!.. Не сейчас!

Вчера шок помог обойти зов полуночи, и сегодня должен помочь.

— Обжигай, говорю!..

Ладони вспыхнули болью, словно на них кипятком плеснули. Я зажмурилась и закусила губу, чтобы не заорать. В голове помутилось, но точно не от "обморока". Если я права, и он меняет мою реальность, то нужно этому помешать. Иначе крыша улетит далеко и навсегда. Если, конечно, я права...

— Еще? — ехидно уточил Сайел.

Я нервно съежилась и кивнула. Мало ли... Он крякнул, присел на корточки и сжал мои предплечья. И меня тряхнуло. Не пальцы в розетку и двести двадцать, но похоже... И мой крик показался очень далеким, гуляющим под потолком эхом.

— Еще? — глухое и невнятное, как сквозь вату.

Я быстро замотала головой. Вдох-выдох, и сознание проясняется, и пусть трясет... С макушки по плечам поползло искристое тепло, унимая дрожь и снимая боль. И вспомнилось неожиданно "здоровое" утро. Так саламандр умеет не только убивать, но и лечить?.. А что он еще умеет?

— Много чего разного...

Кажется, я спросила вслух.

— ...но без нормального тела мои способности малы.

Я бессмысленно посмотрела в темные глаза, и Сайел пояснил:

— Физическое тело — это ограничитель. Когда становится больно, когда сила сжигает изнутри — значит, ее возможности на пределе, а перешагнуть через него — смерть. И тела, и духа — он развоплощается, сгорая. А это маломатериальное тело нечувствительно, и приходится... — он помялся, но добавил: — сдерживать возможности, чтобы не выгореть случайно. И полностью.

Я снова кивнула. Стало легче. Моргнула, присмотрелась и сглотнула. Я сидела на полу, прислонившись к стене. Перед носом болтался шипастый птеродактилев хвост, а на коже, щекочась, плясали белые искры. Стало хуже. Я зажмурилась, а саламандр захихикал. И пусть себе, смех продлевает жизнь...

— Спасибо... — выдохнула тихо.

— Спасиба мало, хочу свечки, — весело отозвался Сайел.

— Не проблема, — я приняла протянутую руку и встала. Ноги будто ватные.

На кухне я включила свет и обнаружила Муза. Пьяный в дупель, он спал на подоконнике, обняв бутылку и завернувшись в тюль. Настенные часы показывали полпервого ночи, но спать не хотелось. И "обмороки" отступили.

— Почему ты не хочешь продолжать книгу?

Я помолчала, заваривая душицу с мятой. Внутренний голос против рассказа ничего не имел, и я изложила свои бредовые предположения.

— Думаешь, твой герой — тоже писец? — переспросил Сайел серьезно. И ни тени насмешки, только беспокойство. — А как он выглядит?

— Ну... на меня похож. Только коса короче, и... он парень.

Саламандр матюгнулся. Походил по кухне от стеллажа к плитке и снова выругался. Остановился, посмотрел на меня, но ругнуться не успел.

— Да в чем дело-то? — я достала из тумбочки банку с медом.

Сайел сел на табуретку, ссутулился и вытянул ноги. Потаращился на Муза, на потухшие свечи и тихо сказал:

— Сядь. То, что расскажу... Это легенда, древняя и мало кому известная. Заканчивай с чаем и садись.

— Думаешь, не устою? — я, выполняя обещание, зажгла свечи. — Ты меня пугаешь.

— Мне ль тебя пугать? — хмыкнул он. — Я ж не зеркало.

Я выронила зажигалку:

— Видишь, что ли?..

— Нет. Знаю, — саламандр смотрел исподлобья, внимательно и хмуро. — Все, что случается с ним, отражается на тебе, так? И ты это видишь в зеркале.

Я плюхнула в отвар два ложки меда и села на табуретку. Сайел довольно прищурился на пламя, помедитировал и загробным голосом начал вещать:

— С детства нам рассказывали легенду об изначальном мире — Эрении. Да-да, я только начал, когда позвонил этот... Васюта, не реви! И откуда у тебя столько слез?.. Ты меня сбиваешь. Вот, на полотенце... Значит, Эрения. Изначальный мир. Созданный из тьмы и света. Вась, ну хватит!.. — посмотрел на меня раздраженно и быстро закончил, не успев толком начать: — Словом, все миры — это повторения Эрении. Как и все существа, в этих мирах живущие, — повторения жителей Эрении. Вот. Вопросы?

— Не понимаю... — и украдкой высморкалась в полотенце. Действительно, откуда столько слез?..

— Тебе физику мироздания объяснить? — Сайел насмешливо поднял брови. — Рассказать о том, как мир при катаклизме сбрасывает силовую и информационную оболочки, обновляясь и порождая новые миры? О том, что и у твоего мира тоже есть повторения, в которых тоже живут похожие на вас существа?

— Не надо, — отказалась сходу. — Я гуманитарий махровый, и все равно ни черта не пойму, — и нахмурилась: — То есть ты хочешь сказать, что этот парень — мой... клон?

— Боюсь, что нет, — саламандр тоже нахмурился. — Я сунул нос в твою книгу, прочитал немного... Похоже, ты пишешь об Эрении — об ее темной, полуночной стороне. И это ты — его... клон. Повторение.

Я недоверчиво посмотрела на своего собеседника и иронично хмыкнула:

— Да ладно! Никакое я не повторение. Меня же не клонировали, а родили обычные живые люди!..

Он закатил глаза:

— Это формальный термин!

— А ты по-человечески объясни! А то "повторения", "изначальные"... Энцефалопатия, блин, неясной этиологии!

— То есть? — заинтересовался Сайел.

— Чушь, не поддающаяся научному объяснению и обоснованию, — я глотнула чая и скривилась: — Херня, в общем.

Саламандр зыркнул недовольно и засопел. Кажется, и рад бы по моим умственным способностям пройдись, а нельзя. И я мстительно добавила:

— На примере объясни, а не "формальными терминами".

— Ладно... — он помолчал, посмотрел на мою взъерошенную макушку и улыбнулся: — Ладно. Одуванчик.

— В смысле?

— Одуванчик, — с довольной улыбкой повторил Сайел и пояснил: — Когда он отцветает — подуй, и во все стороны разлетятся "параюштики"-семена. Будущие одуванчики. Эрения — это одуванчик. Во время сильных "ветров" — когда раз в эпоху меняются сторонами Полдень и Полночь — с нее "сдуваются" мириады "парашютов" — "семян" будущих миров. Которые "вырастают" ее подобием. Повторением. С полуднем и полуночью, с похожими существами-обитателями. Эрения находится в центре потоков силы, остальные миры — на периферии. Поэтому полноценного сходства в развитии нет и не будет. И у тебя, в отличие от твоего "героя", нет магии ночи. Но внешность и дар писца — как у него. Ты — его "парашютик". Так понятно?

— Я православная... — промямлила в ответ, ибо... Вот ибо! Мне всю жизнь внушали другую концепцию мироздания: в семье — религиозную, в школе — астрофизическую, и сходу поверить в чьи-то древние легенды и миры-"одуванчики" я не могу.

— Можешь верить, во что хочешь, — устало кивнул Сайел. — И хорошо, если веришь хоть во что-то. Вера удерживает на плаву, когда ветер срывает крышу. Но. Эта вера не изменит происходящее. А происходит следующее. Когда миры погибают, его жители просят о помощи. Писец слышит и помогает. Пишет книгу — и протаптывает тропу, ставит последнюю точку и открывает им дверь. Так позвал я, и твоя бабушка открыла мне дверь. И этот парень с Эрении позвал. И ты услышала.

Я молча смотрела мимо саламандра на пламя свечей, судорожно сжимая в ладонях кружку с остывшим чаем. Термоядерный взрыв был на подходе, крыша дымилась, но пока держалась. И я боязливо уточнила:

— Но бабушки нет... Ты, что ли, бабушку?..

— Нет, не я! — обиделся он. — Я вообще не знаю, что случилось, как случилось... Мы первое время не опасны. Много спим и набираемся сил, встраиваемся в информационный поток и учим язык, узнаем мир и ищем источники питания... Вот чем твоя птичка на батарее опасна?

— Выносом неподготовленного мозга... — я хмуро наблюдала за тенями.

Порожденные пламенем свеч, они сновали по стене кухни, подгоняемые сквозняками. Если представить, что свечи и пламя — Эрения и ее обитатели, а тени огоньков... Неужели я все-таки повторение этого, с косой?.. И без магии, и не парень вообще-то... но слепок с сущности, выросший в мире без чудес. И теперь в "одуванчиковый" бред почти верится...

— Но ты это пережила?

— С трудом, — и с трудом же я вернулась в русло разговора.

— Но ты это пережила. А вот встречу со своим изначальным вряд ли переживешь, — Сайел глянул сочувственно, и я согласно кивнула, вспоминая суть испытаний.

Ему же, сволочи, тень нужна. И ни разу его мир не погибает. Он сам в этом мире морально погибает, потому что не хочет, гад, без силы оставаться. А я?.. А я тут причем? Сижу, никого не трогаю, починяю примус... Черт, птичку жалко... себя, то есть. Всю жизнь стучался и прорвался же... Наверняка тогда, когда мое сознание, переживая за родителей, начало усердно искать параллельную вселенную, чтобы спрятаться там от проблем реальности. Да, допряталась...

Я угрюмо посмотрела на часы. Уже почти четыре утра. А день был страшным, бесконечно долгим и очень тяжелым. Пойду-ка я спать...

— Васюта, потерпи, — прочитал мои мысли саламандр. — Хотя бы до пяти-шести утра. Чем ближе к полудню — тем слабее его власть над тобой. Уснешь — увидишься с ним — и опять поутру свою жизнь не узнаешь. Если он так откровенно начал вмешиваться, грубо меняя твою реальность...

— Хочет, чтобы свихнулась? — я мрачно улыбнулась. — Он очень близок к цели.

— Нет, он хочет, чтобы ты думала, что свихнулась, — Сайел придвинулся ближе, и от него повеяло спокойным, согревающим теплом. — Если уедешь крышей — ничего путного и связного не напишешь, а вот если почувствуешь, что едешь... Где ты будешь спасаться безумия?

И я поняла. В книгах. В новых историях о необычных мирах, где моя ненормальность "кристаллизуется" и выплеснется, успокоив подсознание. Да, уйти на обочину, отодвинуть в сторону собственную жизнь и пожить чужой, чтобы забыть о своей. Я всегда так делала, если понимала, что не в силах справиться с проблемами. Уходила с головой в работу над новой историей, надеясь, что все решится само собой. И все решалось. Раньше. Но эта проблема не рассосется. Скорее, набухнет, чтобы рвануть. Термоядерно. И этот, изначальный, знает все мои слабости и толкает в пропасть. Я не выдержала и снова хлюпнула носом.

— Васюта!.. — закатил глаза Сайел.

— Отвали! — огрызнулась в ответ. — Меня со всех сторон убить хотят, и мне паршиво!

— И ты позволишь? — хмыкнул он, подвигаясь еще ближе.

Недопитый чай в кружке задымил и забулькал. И одуряюще запахло мятой и медом.

— Обойдутся! — я сердито нахохлилась. — Не на ту напали! Я... я что-нибудь придумаю!

Обязательно придумаю. У меня есть, ради кого бороться. Не дай бог, сломаюсь, и дар мигрирует... например, к Варюшке. Не дай бог...

Глава 6

...В моей игре почти нет правил,

И мой герой не держит строй

и лезет на рожон...

"Би-2"

Я лежала на кровати, завернувшись в одеяло, смотрела в потолок и пыталась собрать из деталей пазла картинку. Пыталось плохо. Я уснула в шесть утра, немного подремала, а сейчас время шло к полудню. Я чувствовала себя разбитой, больной и несчастной. Жила, работала, никому, кроме Алькиного Гены, не мешала, и на тебе — получите, распишитесь...

Сосед снизу завел дрель и принялся усердно сверлить. Я сморщилась. Он и разбудил, зараза... А теперь уже не уснуть. Мозг включился и судорожно искал ответы на вопросы. Вернее, на пару извечных русских вопросов — кто виноват и что делать. И если я разберусь с этими вопросами, то соображу, как жить дальше. Наверное.

Я перевернулась на живот и обняла подушку. Так, Вася. Абстрагируемся от ситуации и жутких мыслей. Забываем о своей жизни и думаем... о чужой. Этот прием всегда помогал писать. И теперь должен помочь. Точно, можно подумать о своей жизни как о чужой. И представить, что я пишу книгу — о себе. Посмотреть на себя со стороны. Я зажмурилась, разгоняя левые мысли по углам и оставляя на видном месте только детали и факты.

Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Есть некий ненормальный писец, где-то там, в изначальном мире. Да, Сайел сказал, что это легенда. Но на пустом месте они не возникают. К тому же, исходя из собственной писательской логики, я не могу доказать, что Эрении не существует. Значит, она может существовать. Это первое.

Второе. Мы пересекаемся после полуночи. И история пишется либо в "обмороке" и ночью, либо днем — когда я пересказываю сны. А ассоциации и "провалы", вроде того, у светофора... Не знаю, откуда они. И, вероятно, парень пишет так же. Конечно, сложно представить, что он, сидя по уши в болоте, понял, что такое компьютер и электричество, но... Если я худо-бедно уловила суть его магии Времени, то почему бы ему не разбираться немного в "техномагии" моего мира? Опять, же доказательств обратного нет. Хлипкая концепция, но...

Третье. Он работал, прописывал мою жизнь и ее участников, а потом, в одну бесконечную полночь, решил перекроить готовое. Вычеркнул прежних персонажей, заменив их другими — новыми и совершенно мне незнакомыми. Вот только память... Моей памяти эта "редактура" почему-то не коснулась. К сожалению или к счастью. Истина где-то между. Да, без страшных воспоминаний я была бы сильней и увереннее в себе. Но Валик мне очень дорог. И даже от болезненной памяти о нем отказываться не хотелось.

Я привычно хлюпнула носом. "Отредактировать" бы собственную жизнь... Переписать ее, исправляя имена, даты, события... Чтобы не было в моей семье дара, чтобы я стала обычной писательницей. Без саламандров под боком и птеродактилей на батарее. Переписать бы и себя, но... Жизнь — не книга. Вернее... конечно, книга. И, как бы ни вмешивался в нее "герой", многое зависит только от меня. Да, он запутал события... Но пусть только попробует помешать распутать! Значит... продолжаем ловлю блох.

Четвертое. Парень — высший маг. Как Сайел. Значит, и без физического тела у "героя" силы — вагон и маленькая тележка. И даже если он использует только "тележку", ее хватит, чтобы от меня и мокрого места не осталось. "Подключаться", как выразился саламандр, к моему миру ему не надо — он через меня все знает. Не досконально, но на уровне моей памяти. А вот я про его мир знаю мало... но лишь потому, что почти им занималась. В общем, парень в курсе, с чем здесь столкнется. Вероятно, даже русский язык подучил. Вопрос.

— Сай!

— Чего? — отозвался он из кухни.

— Из души можно тень сделать?

— Наверно. Что есть душа? Сущность, сгусток силы. Вытряхнул из тела, посадил на поводок и привязал.

Тьфу, мерзость... Я села, завернувшись в одеяло, и хмуро посмотрела на стеллаж. На верхней полке, между хлорофитумом и плющом, сидел Баюн и заинтересованно шевелил ушами.

— А как он обратно вернется?

— Как пришел. Портал стабилен несколько часов после окончания книги.

А я "герою" не соперник. Пришел, прихлопнул, душу сцапал и ушел, да. Второй вопрос.

— А как он выживет? Если вы приходите сюда, по тропе писца, духами, то и он придет духом, так? А тело?.. Он ведь там, в своем мире, умрет. Зачем ему тень, если некуда возвращаться?

Сайел пошуршал на кухне и образовался на "пороге" спальни. Сунул руки в карманы шаровар, прислонился плечом к стеллажу и ехидно спросил:

— Васют, ты вообще помнишь, о ком пишешь?

— А что? — насупилась я.

— А то, что его стихия — Время. Помнишь, как он от сестры прятался в стене? Как "замораживал" время и себя в нем? Что ему помешает и при переходе "заморозить" свое тело, остановить время умирания? И быстро здесь все сделать. Душу твою сопрет — и назад.

Конфуз однако... Я смущенно поежилась:

— Типун тебе на язык...

— Тьфу-тьфу-тьфу, — он язвительно улыбнулся, сплюнул и постучал по стенке стеллажа.

Ладно. Теперь пятое. Вернее, опять четвертое. Тень. Как ее может заменить чужая душа?

— Не знаю, — ответил на озвученный вопрос Сайел. — У нас таких "теней" не было, и я не в курсе этой магии. Но, видимо, как-то может. Что тебя беспокоит? — и сел на край постели.

— Он прошел испытание и получил тень, — я перекинула через плечо взъерошенную косу. — Но Эрения не погибает, она просто... меняется полюсами. В первом сне я увидела его с тенью, а потом все началось с испытания, то есть до тени. Могу я... писать о его прошлом?

Саламандр посмотрел на меня с уважением. Неожиданно, да. И уточнил:

— На тебе отражаются только знаки? Ни царапин, ни синяков?

Я кивнула. Это он точно подметил, кстати. Столько по башне шарахаться, со столькими драться — и ни одного синяка? Ага, не верю. Пусть он хоть десять раз маг, тело-то уязвимо. И самолечением он не занимался, силы экономя.

— Значит, точно прошлое, — Сайел тоже уселся по-турецки. — К тому же художественно подправленное. Помнишь, ты спрашивала, почему из твоих первых книг никто не выходил?

Я снова кивнула.

— У писцов есть... специализации. Это летописец, живописец и провидец. Провидцы пишут о будущем — предвидят то, что случится с их... героями. И могут его корректировать. Живописец пишет настоящее — проживает жизнь вместе с героем. А летописец рассказывает о прошлом. И ты — летописец. Из твоих книг прежде никто не выскакивал только потому, что ты... опаздывала. Так долго писала, что герои... не дождались. Когда ты заканчивала писать о прошлом, их настоящее уже обрывалось. А может, они и не планировали дожидаться. Просто хотели оставить память о себе, пусть и в другом мире.

Я слушала его вполуха. Все вставало на свои места. Похоже, что он, сволочь, тоже летописец. Причем со стажем и гораздо опытнее меня. И пишет быстрее, и "видит" четче, и меняет мое прошлое так, что я не узнаю свое настоящее и будущее. А я только записываю под его "диктовку" пережитое, без самодеятельности. Черт. Это скверно. Он кругом сильнее меня. Кроме, разве что...

— Летописцам сложнее всего, — вещал меж тем саламандр. — Обычно они поздние — поздно раскрываются, поздно начинают писать. И медленнее, гораздо медленнее других работают. Им приходится собирать историю долго и по крупицам — там момент, здесь событие, тут мысль. Они видят лишь бессвязные осколки информации. А потом нужно искать "перемычки" между осколками, понимать, что с чем соотнести, угадать с выводом... Васюта!

— Да-да... — я рассеянно теребила косу. — Все ясно. Он рассказывает о прошлом, о пережитом, и без лишних подробностей...

Все, никаких больше "обмороков" и "встреч". Это единственное мое преимущество. Пока. Но зачем все-таки он сюда прется?.. Я снова вспомнила Алькин рисунок и свой первый сон. И призадумалась. Судя по написанному, он чувак с амбициями. И с большим комплексом неполноценности. Хочет быть не как все, а выше всех. И раз одна тень есть у всех высших — так он за второй пойдет, чтобы выделиться. Одну тень — от хранителя, вторую... от писца, с даром. Чтобы свой усилить. Наверно.

— Кстати, летописцы в курсе настоящего и будущего своих героев?

— Не знаю, я не писец! — огрызнулся мой собеседник обиженно.

Подумаешь, невнимательно слушала...

— Не писец, но очень осведомленный, — я внимательно посмотрела на него. — Откуда знания?

— В моем мире вам поклонялись, — Сайел пожал плечами. — Каждый писец — живая легенда, а это интересно. Что успел узнать от своих, то и рассказываю.

Кстати, бабушка! И старые папки с записями, которые я в подвал отнесла! Хорошо, что она запретила все выбрасывать... Так, пора вставать и в поля. Работать и разбираться. Черновики писателя — это его память. И то, чего не знает саламандр, может — должна! — знать она.

— Бабушка была живописцем?

— Да. Она прописывала мое настоящее и поэтому успела спасти. У дара — три грани, и в каждом писце он раскрывается по-разному.

— Спасибо, Сай, — я улыбнулась. — Ты со мной в подвал?

— Конечно.

Я отправилась умываться и, пока чистила зубы, думала. Парень — писец, и я — писец. И связь у нас двусторонняя. Он закомплексовал и зацепился за меня, но тогда бы... Тогда бы я писала о нем, и все. И он бы в мою жизнь не лез. Значит, и я когда-то зацепилась за него. Когда? Да когда угодно. Я даже не помню, когда он в первый раз мне приснился. Да, приснился по малолетству, понравился — а детям свойственно выдумывать себе... друзей. Внутренних собеседников, которым можно рассказать о том, что не доверишь никому, ибо засмеют, обзовут или... Вот и выдумала на свою голову. Правильно Муз сказал — дура. Но если бы я знала, кем являюсь...

— Ты там не утонула? Чай согрелся!

Я выключила воду и вытерла лицо полотенцем. А раз он летописец, то ждал, пока я подрасту — пока наберется достаточно интересных событий прошлого, чтобы их хватило для работы. Установил в детстве связь и наблюдал, искал подходящий момент. И ведь сумел просочиться в мою жизнь именно сейчас, когда я закончила последний роман и решила отдохнуть, ничего не выдумывая и ни за что не держась... Я вышла из ванной, на ходу переплетая косу. Интересно, а если удалить написанное от греха подальше?.. Видимо, не зря наши великие классики рукописи жгли...

— О чем думаешь? — Сайел сидел на подоконнике и чесал за ухом довольного и, судя по сытой морде, накормленного кота.

Муз, тихо всхрапывая, по-прежнему спал, завернувшись в тюль.

— О том, что дописывать придется, — я достала из холодильника бигус. — Уничтожай — не уничтожай... "Обмороки" и сны никуда не денутся. Ведь так?

Саламандр кивнул:

— Так. История все равно будет проситься, а зов — стучаться.

Я поставила кастрюлю на стол. Бабушка, как же ты мне нужна, как мне не хватает знаний...

— О, какой поворот!

Поставив тарелку с бигусом в микроволновку, я оглянулась. На краю стола, рядом с кастрюлей, лежала папка. Старая и потертая, советских времен, с темными засаленными завязками и суровой надписью "Дело N 45". А сколько их еще внизу таких, папок, в смысле... Они были разбросаны по всем комнатам, я стопками их перетаскивала...

Любопытство жгло, руки чесались, но есть хотелось больше. Быстро съев бигус, помыв посуду и сварив кофе, я аккуратно стерла с папки пыль, развязала тесемки и достала несколько мятых листов. Исписаны ручкой и карандашом, строчки кривые и косые, стрелочки с полей к словам. А почерк — еще хуже, чем у меня. Но разобрать можно. Саламандр, судя по фальшиво-равнодушной физиономии, изнывал от любопытства, но стоически молчал. Баюн принюхивался к папке, но покидать теплый насест не спешил.

— Ну, что там? — Сайелу наконец надоело рассматривать морозные узоры на стекле и ублажать наглого кота.

— Пока разбираюсь...

Я рассеянно перескакивала через несколько слов, ища разборчивые, но как только осилила один абзац... М-мать, не может быть...

— Вася! — требовательно напомнил о себе саламандр, и я молча сунула ему первый прочитанный лист.

И взялась за следующие. И чем больше читала, тем больше паниковала. Этого просто не может быть... Это... моя история. То, что я пишу сейчас.

— Вась... — Сайел неуверенно кашлянул. — Васют, ты только... не волнуйся.

Вот зря он это сказал. Я всегда начинаю нервничать, когда слышу волшебное "не волнуйся".

— Звезда в шоке... — я отложила мятые листы на стол и задала риторический вопрос: — Как думаешь, бабушка могла завещать мне своего "героя", а? Вместе хатой, набросками и... — я вспомнила свои сны. — Я наблюдала за ним, писала его прошлое, но, может быть, тогда, на моем месте, была бабушка, и именно с ней он разговаривал? И за ней, как за тенью, шел?.. Сай?..

Он не успел ответить. В дверь позвонили. Я вздрогнула. Саламандр напрягся, прищурился и расслабленно кивнул:

— Открывай. Это твой сосед, Борис.

В дверь снова позвонили. Коротко и деликатно. А я — в пижаме.

— Одну минутку!..

Я быстро завернулась в халат и открыла дверь. Дядя Боря стоял на пороге и посматривал на наручные часы. При виде меня тихо кашлянул, а я удивленно улыбнулась. Сосед был гладко выбрит и аккуратно причесан, одет в костюм с галстуком и расстегнутую дубленку, пах парфюмом и явно собирался... в гости. И не узнать его без потертого пуховика и спортивных штанов-то.

— Василиса, с наступающим! — и, улыбнувшись торжественно, протянул мне пакет.

— Ой, проходите, не через порог же!.. — спохватилась я.

Дядя Боря скромно остановился на коврике и вручил подарок:

— Держи. Как филолог — филологу.

— И только филолог может подарить филологу хорошую книгу, — улыбнулась я, ощупывая пакет, и вспомнила: — Ой, я же у вас книги брала...

— Сейчас не возьму — уезжаю на все праздники, — весело пояснил сосед и положил на комод ключи от хаты: — Цветы польешь?

— Конечно.

Я же никуда не еду. И отпуска у меня точно не будет.

— А дома-то чего? Вечер тридцатого декабря — пора корпоративов, — и дядя Боря мечтательно улыбнулся: — Эх, молодость... Или позже поедешь?

— Да я... — промямлила смущенно. — Да я не...

Я вообще "не". И никуда "не". Куда уж в таком состоянии... Мама увидит — все поймет, и я расколюсь при первом же ласковом "Доча, что случилось?". И даже если мама знала, кем была бабушка... Я не хочу, чтобы она узнала, кто унаследовал дар. Не сейчас. Сейчас — забиться в угол и понять, как выжить. Да и вдруг среди коллег — сущность?..

Видимо, на моей физиономии отразилось смятение, и дядя Боря, о чем-то своем догадавшись... покраснел.

— Вася, дочка, извини... — сконфузился он. — Давно один живу, а у вас, женщин... непредсказуемостей столько... с которыми никуда и ни-ни...

Я невольно улыбнулась:

— Ничего, дядь Борь. Трезвыми коллеги давно надоели, а на пьяных точно не хочу смотреть. А Новый год с семьей встречу.

Почти с семьей. Саламандр, Муз, Баюн, "герой" и — птеродактиль, куда же без него. Кстати, может, он все-таки девочка? А то развелось вокруг мужских персонажей, хоть соли, хоть маринуй...

— Дело хозяйское, — согласился сосед и осторожно попятился: — Ну, пошел я. Бывай, дочка. Отдохни, как следует!

— Обязательно, — улыбнулась я. — Спасибо, дядь Борь! С наступающим!

Закрыв дверь, я быстро залезла в пакет с подарком. И хмыкнула. "Мастер и Маргарита" — в шикарном подарочном оформлении. Мне стало неудобно. Отпустила без ответного подарка, которого нет... Но ладно. В конце концов, если от души, то не обязана... Я положила книгу под елку, в общую гору подарков, и улыбнулась криво завернутому солнечно-желтому свертку от Варюшки. И открыть бы, и настроение поднимется... Но нет. Оставлю его на самое жуткое время, не дай бог, конечно... А пока...

Я пошла в спальню, открыла шкаф и присела, выкапывая с нижней полки старые вещи. А пока — подвал. И остальные папки. Раз бабушка — живописец, значит, я узнаю всю историю "героя". Все, что не досмотрела во сне и не дописала. Если, конечно... она успела дописать. Я надела старые джинсы и теплый синий свитер. Заплела косу и затянула ее тугим узлом. И спиной ощутила присутствие Сайела: от него волнами шло тепло, и я невольно позавидовала наглости Баюна. Я бы тоже на такой насест взобралась отогреться...

— Сай, а с бабушкой ты был, когда... ее не стало? Знаешь, что случилось? Что она писала последним?

Саламандр посмотрел мимо меня и нервно дернул плечом:

— Спал я тогда, "когда". Но, думаю, моя история была предпоследней. Я не знал вашего языка и плохо понимал, где нахожусь. Смерть, Васюта, — не самое приятное событие. Это шок, от которого непросто оправиться. Я спал, все время спал. И тогда, когда все случилось. И когда проснулся... Квартира выглядела так, будто в ней давно никто не жил, — и в темных глазах загорелось угрожающее "никаких допвопросов!".

Я кивнула, мудро вняв предупреждению. Значит, эта нехорошая "геройская" история стала последней. И даже если она не закончена... Возможно, бабушка больше поняла, больше успела записать. А мне пригодится любая информация.

— Пошли?..

Сайел кивнул:

— Свечу и зажигалку с собой возьми.

— Зачем?

— А тебе охота двадцать раз взад-вперед по лестницам с пыльными папками бегать? Здесь оставь одну свечу горящей, а в подвале зажги вторую, и я между ними проход сделаю.

— А...

— Дом не спалим, я присмотрю.

Я в сомнении посмотрела на своего собеседника, но согласилась. А свеча, кстати, пригодилась. В подвале было так темно, что я со свечкой-то и мерцающим спутником едва выключатель нашла. Тускло замигала лампочка, и по низкому потолку расползлись тени. Значит, записи...

Небольшое подвальное помещение загромождали старые шкафы и комоды, горы ящиков на кривых столах и пирамиды из стульев. Сломанных, старых и покрытых ажурной пылью. И почему она это не выбросила?.. Открыв книжный шкаф, я осмотрела полки. Так, а это что?.. На дверце шкафа с внутренней стороны — надпись. Выжженная. На старославянском, спасибо, образование. Непонятная совершенно, спасибо, лень. И пара папок на полках. Одна из которых завладела моим вниманием всецело. Неужели история об огненных ящерах?..

Поставив свечу на полку, я открыла папку. Все тот же почерк и кривые строчки. И рисунок на обложке папки, с внутренней стороны: желтый цветок пламени и черная ящерица среди вьющихся огненных лепестков. Черная. Я на мгновение закрыла глаза. Черная... Совсем из головы вылетело... Впрочем, и не мудрено, после такого-то потрясения... "Черный? - спросил Валик. - Саламандр черный?". Черный...

— Сай?

— Что?

— А ты единственный саламандр, или с тобой еще кто-то пришел? Из соплеменников?

— А ты с какой целью интересуешься? — он неуловимой тенью возник за моей спиной.

Я не стала отпираться. Повернулась и показала рисунок. И добавила про слова Валика. На подвижной физиономии Сайела отразилось жгучее желание спалить папку вместе с содержимым, причем немедленно. Я быстро прижала добычу к груди и покачала головой. Не дам.

— Нет, не единственный, — признался неохотно. — Нас пришло... около восьми. Точно знаю, что обжиться здесь смогли трое, не считая меня. Остальные... пропали.

— А черный кто? — напомнила я. — Он из тех, кто обжился? И почему кто-то черный, а кто-то белый?

— Цвет пламени — основная способность, — объяснил саламандр нехотя. — Нас учат владеть всеми возможностями, но душа лежит только к одной, и она определяет цвет внутренней силы и сущности. Красный, — и на его раскрытой ладони заплясали алые огоньки, — это раскаленные угли, новые искры, жизнь огня. Желтый, — и огоньки сменили цвет, — это тепло, согревающее, спасающее и исцеляющее, дух огня. Багровый — бушующее пламя, бешенство и бесконтрольность, неукротимость огня. Зеленый — питание, способность поглощать все подряд, всепроникающая суть огня. Черный — сожженное, искалеченное, но способное возродиться, это огненная кара, наказание. А еще есть синий, пурпурный, оранжевый, коричневый...

— А белый? — я смотрела на него с любопытством. — Ты ведь белый?

На сухощавой ладони распустился вьющийся белый цветок. Чтобы, спустя секунду, сгореть дотла и осыпаться щепоткой пепла. Я поджала дрогнувшие губы, вспоминая. Горящая сущность в руках "инквизитора" и пепел, устилающий пустую темную улицу... "Пепельная ящерица"...

— Белый, — с неприятной усмешкой подтвердил Сайел. — С небольшой примесью желтого. А с черным сама познакомишься. Не знаю, как скоро, но наверняка. Так, какие папки наверх заберем?

— Что?.. — я не сразу вникла в вопрос, но рефлекторно прижала к груди историю саламандров. — Папки? Вон, на столе стопка... И еще сейчас соберу. А на эту даже не смотри!

— Зачем тебе другая история? — он небрежно подбросил указанные папки к потолку, и они... исчезли. Сгорели в зеленом пламени.

Я пожала плечами:

— Мало ли... Один голый ящер на меня уже свалился. Если появятся еще... я хочу все о них знать.

— Голый ящер... — весело фыркнул Сайел. — Однако у тебя фантазии!

— Это у тебя фантазии. А у меня — кошмары, — и добавила: — И про тебя прочитаю. И пойму, зачем прицепился. Ведь не в обещании же, данном бабушке, дело, верно? Зачем ты рядом вертишься? Чего хочешь?

— Убежища, — ответил он... слишком быстро.

— Врешь.

— Нет.

— Значит, недоговариваешь.

— Имею право, — Сайел резко открыл стенной шкаф. Противно скрипнула старая дверца, и в воздух взметнулись клубы пыли. — Фу-у-у... Уверена, что и это тебе нужно?

Я подошла и заглянула через мерцающее саламандрово плечо. Неужели все писцы — такие... странные? И как же тогда мои странности проявляются? Кроме того, что я до сих пор не замужем, обитаю в компании пестрого шизариума, и в книжках сходить с ума мне интереснее, чем на кухне, среди вечных кастрюль и троих детей? В шкафу отсутствовали полки, а пыльные стены покрывали выжженные надписи. Старослав, древнегреческий, латынь... Какое счастье, что бабушка не выучила шумерский или наречие майя... Надписи на первых трех языках я еще смогу перевести со словарями, а вот остальные...

— Сай, а можешь сгонять наверх и принести блокнот с ручкой? А лучше — фотоаппарат, он в тумбочке рабочего стола лежит.

— Думаешь, пригодится?

— Мало ли... А еще пару тряпок захвати. Протереть бы здесь...

— Без проблем, — отозвался саламандр и... дунул.

Раскаленная пыль ударила в лицо и забилась в нос. Я с визгом отскочила и зашипела, ушибив о край стола известное мягкое место. Пыль взметнулась дымовой завесой.

— Дура-а-апчхи!.. — я сердито чихнула и протерла глаза.

Сайел хохотнул, подпрыгнул к потолку и исчез в зеленой вспышке. Я отложила на край стола папку, потерла ушибленное и снова чихнула. Детский сад, штаны на лямках... Глаза слезились и чесались. И не прибьешь гада... Прочихавшись и протерев глаза, я огляделась. Саламандр уже вернулся и сидел на краешке стола, положив рядом блокнот, фотоаппарат и тряпки. А вот папка... исчезла.

— Нечестно! — я поджала губы.

— Не стоит лезть в тайны, которые тебя не касаются, — мягко ответил Сайел. — Если Евдокия Матвеевна решила похоронить мою историю в пыльном подвале, наверно, она имела на то причины. Не так ли?

Я промолчала. Вооружилась влажными тряпками и протерла исписанные мебельные стены. Настроила фотоаппарат и обошла подвал, снимая каждую надпись. Саламандр не сводил с меня глаз. И эта слежка, и молчание становились невыносимыми, но я упорно занималась делом: фотографировала и проверяла пыльные ящики.

— Васюта, я прав, — он первым пошел на примирение.

— Нет, — возразила сухо.

— Да. Эта история...

— ...принадлежит мне, — я щелкала кнопкой. — Как и все завещанное. Если бы бабушка захотела скрыть твои похождения, она бы уничтожила записи. Все. А она их сохранила. И завещала. Мне. И ты не имеешь никакого права зариться на мое имущество. Ты... да ты и сам — мое имущество! Отдай папку!

Наглое "имущество" усмехнулось и отрицательно качнуло головой. Засранец. Все равно же разберусь в твоих секретах. Не расскажешь — так проболтаешься, не проболтаешься — так выведаю и вытрясу. Да-да, я же "Око Саурона". И уж коли в мои руки попал "угодный"...

— Не дуйся.

— Не суй нос не в свое дело, — я обходила подвал и проверяла каждую деревянную поверхность. Мелкие надписи переносила в блокнот, большие — фоткала. Кстати. Дома на бабушкиной мебели тоже может быть подобное...

Я остановилась напротив шкафа и задумчиво потерла пыльную щеку. А что если это... эксперимент? Если на хату наложена защита, то она всяко письменная. Защита то есть. А все, что здесь, — это первые экспериментальные заговоры? Все равно проверю. Интересно.

— Васют!

— Не имеешь права, — отчеканила я. — Отдашь папку — поговорим.

Ясен пень, без общения ему скучно. А в знаниях я уже не так нуждаюсь — и разобралась кое в чем, и бабушкины записи имею. И привыкла жить одна, в тишине и молчании. И, в отличие от саламандра, мне есть, чем заняться. А ему что делать? Только за мной по пятам ходить. Тенью.

Рядом почудилось движение. Я вздрогнула и выронила блокнот. Моя собственная тень, прежде узкая и вытянутая, расплылась по стене жирной кляксой, сверкнула жгучей зеленью ядовитых глаз. Мама... Я попятилась и наткнулась на мебель. Загрохотали, падая на пол, стулья, взметнулась пыль. Я испуганно съежилась. К черту и гордость, и папку эту...

— Са-а-ай!..

Тень вытянулась и "похудела", приобретая смутно знакомые очертания, тускло замерцала зеленым.

— Не шевелись, — саламандр очутился рядом, и я испуганно вцепилась в его предплечье. — Замри, говорю!..

Я послушно замерла. От пыли свербело в носу, и отчаянно хотелось чихнуть. Я терпела-терпела, но не удержалась. Чихнула громко и на резком вдохе зажала нос. Сайел ругнулся. А тень... повторила мои движения и замерцала еще ярче. Вслед за носом у меня зачесались ладони.

— Не может быть... — зло прошипел саламандр. — Когда успел?..

— Что?..

— Внимательнее смотри! Ничего не замечаешь?

— Так ты ж сказал не шевелиться...

— А ты готова во всем меня слушаться? — огрызнулся он.

И я решилась. Осмотрела себя и подняла к свету саднящие ладони. Тень запоздало повторила мои движения. И я увидела. От меня к ней тянулись прозрачные зеленоватые нити, как от куклы к кукловоду. Но кто из нас кто...

— На кого ругаешься-то? — спросила и сама поняла, на кого. На одну очень неожиданную и зеленую сущность. — Сай, что это?..

— Связь. Даже теперь. Вообще-то такая способность есть только у высших... Мы можем безболезненно расстаться с частью собственной сущности, подсадив ее к живому для подпитки, на силовую связь, чтобы... В общем, возродиться. Сначала — в тени, а потом... Но для серединных расщепление — смерти подобно. Не понимаю, как ему это удалось...

Во мне сцепились два чувства. Отчаянный страх. А вдруг вернется и опять?.. И радостная надежда. А вдруг вернется?.. Страх пришел первым, но надежда... Ох, уж эта глупая женская сентиментальность... И теперь понятно, почему Валик чудится живым, почему кажется, что он рядом...

— И что дальше? — я поднимала и опускала руки, с болезненным любопытством наблюдая за отстающими и неуверенными движениями тени.

— А ничего. Живи, как жила. Сил больше, чем ты отдашь, он для подпитки не возьмет. Пока живешь ты, живет это... недоразумение. Вредить не будет. И не возродится, — ответил на мой молчаливый вопрос. — Не возродится, Васюта. Он серединный. А в огне брода нет. Когда только успел?..

Может быть, когда "целовал", а может быть, и раньше...

— А чем ты от серединного отличаешься? — спросила невпопад.

— Дома расскажу. Закругляйся.

Я подобрала оброненный блокнот и снова посмотрела на тень.

— Он так и останется?..

— Не только. Еще и в гости придет. И я не шучу. Жди гостей с того света. Тень проявилась, ориентир есть. Долго он здесь находиться не сможет — минут на десять сил хватит... Но придет наверняка. Если сможет быстро обойти защиту квартиры, то и на "привет-пока" времени хватит.

Звучит жутко... Я поежилась. И, поднимаясь в квартиру, думала. Если придет — что делать?.. Свихнусь же... Потом. Сначала помоюсь и спать лягу. Поставлю несколько будильников на одиннадцать вечера и Сайела попрошу побдить. И разбудить, ежели чего. И опять — шоковая терапия и бессонная ночь. И никакой отдушины, никакого творчества... Бедная моя нервная система, вернее, то, что от нее осталось...

Глава 7

...и вот это время пришло,

Те, кто молчал, перестали молчать...

"Кино"

Завернувшись в плед, я сидела на подоконнике и клевала носом над второй чашкой крепкого кофе. Час дня, и надо просыпаться... Баюн тихо урчал и сонно тыкался носом в мои колени. Он тоже не спал всю ночь, бдительно изучая папки и норовя свить гнездо в бабушкиных бумагах. За что получал по ушам, но не уходил. Но если кот в любой момент мог плюнуть на свою ненормальную хозяйку и пойти спать, то ненормальной хозяйке пора брать себя в руки. И как можно скорее. Времени до вечера все меньше, а я на сегодня запланировала крайне важное мероприятие.

Я глотнула кофе и посмотрела в окно. Видимо, в честь Нового года природа сжалилась над несчастными сибиряками и организовала потепление. Термометр жизнерадостно показывал минус двадцать один, и на улицы вползли все, кто не работал. Детвора играла в царя горы. Стайка молодых мамаш в окружении колясок курила под раскидистой березой. Ребятня в цветных комбинезонах под предводительством старшей по дому и пары папаш лепила снеговиков и украшала елку. Тридцать первое декабря — ожидание чудес, первое января — глубокое разочарование... Надо собираться.

Допив кофе, я сползла с подоконника, открыла шкаф и достала теплые вещи. Я до восьми утра разбирала бумаги и нашла черновики последней истории. И, как и предполагала, бабушка не успела ее закончить. Последний эпизод — о начале десятого и финального испытания. И все. Повествование обрывалось на сакраментальном "пора в путь — время не ждет". А на полях карандашом бабушка подписала: "Обсудить последнее с И. (К.)". Точка.

О личности таинственного И. (К.) я думала недолго. Конечно, это Иннокентий Матвеевич, он же — Кеша, он же — спятивший после смерти бабушки мой двоюродный дед и ее младший брат. И, поломав себя, я собралась в психбольницу. Ага, тридцать первого декабря. Ибо на завтра, как и на все каникулы, обещали минус сорок. А познакомиться и поговорить надо. Мало того, что дед, судя по заметкам, был бета-тестером, так он и о смерти бабушки, как и о ее даре, мог многое знать. Другой вопрос, в каком состоянии его рассудок после психоза и двадцати пяти лет больницы... Но даже из его бреда можно извлечь полезную информацию, уверена.

— Все-таки идешь? — на "пороге" образовался Сайел.

Утром мы час спорили с ним на эту тему и едва не разругались в пух и прах. Он, естественно, был против. Я, конечно, за. А ему деваться некуда.

— Иду, — я натянула свитер и выудила из-под воротника косу.

— Я с тобой.

— Тогда оденься как приличный человек. На улице холодно.

— Мне не холодно! — возразил упрямо.

— Тебе — нет, а окружающим — даже очень. Увидят парня в одних штанах — решат, что ненормальный. И хлопот потом не оберешься. Видишь термометр? Если он показывает минус двадцать и ниже — значит, нужно тепло укутываться и делать вид, что тебе холодно.

— Какой вид?

— Такой, — я выпучила глаза и застучала зубами, изображая "ды-ды-ды!".

Сайел прилежно повторил. Получилось так уморительно, что я засмеялась.

— И у вас все с таким идиотским видом ходят? — недовольно спросил он.

— Вот не был бы ты с подогревом, и вид не показался бы тебе таким идиотским... после получаса в одних штанах да на морозе. В окно выгляни, посмотри, как парни одеты, и изобрази на себе... что-нибудь теплее шаровар. Это Сибирь, а не Средняя Азия.

Пока саламандр "одевался", я расчесалась, переплела косу и снова позвонила в больницу. С утра дежурная, сонно зевая, заверила, что часы посещений сегодня как обычно, с часу до пяти. Но уточнить не помешает. В телефонной трубке недовольный женский голос на вопрос о часах посещения зачем-то осведомился, все ли у меня дома. Я бодро заверила, что да, все — и Муз, и птеродактиль, и саламандр, и кот Баюн. Тетка долго молчала, а потом быстро сказала, что посещение — как обычно, но врач принимает до трех. И положила трубку. Мою шутку явно не оценили.

Сайел застрял с переодеванием. Я успела покормить кота, впихнуть в себя бутерброд с кофе и помыть посуду, а саламандр все наряжался.

— Ты там скоро?

— Я думаю, что надеть!

Я хмыкнула. Ей-богу, хуже девочки... Кстати, сейчас можно проверить, мне ли одной он виден или всем подряд. Птеродактиля очевидно видела только я, а вот Сайел, как и Муз, — высший, но последнего никто, кроме Альки, не замечал.

— Первый раз в люди, что ли?

— Да, — отозвался он серьезно.

— Давай шустрее. У нас три часа осталось, а еще добираться. А если надеешься, что мы не успеем... То я без тебя пойду!

— Не пойдешь. Боишься.

Да, боюсь. Что вечером, что поутру, помня о зеленой тени и "гостях с того света", я боялась засыпать, но все обошлось. А теперь страшно идти на улицу. Мало ли, кто там бродит в людском обличье... С саламандром спокойнее. И объяснит, и прикроет, и пендюль выдаст, и в побег до дома благословит.

— А может, не я одна такая трусливая? — уточнила едко. — И кое-кто мерцающий тоже боится показаться на людях?

— Не понимаю, о ком ты, — и Сайел вышел в коридор.

У меня пропал дар речи. Это низкорослое и щуплое чудо в перьях вырядилось в широченные "бордические" штаны с мотней по колено и объемную куртку с капюшоном по пояс. И все бы ничего, но шмотки, включая длинный шарф и шапку с "ушками", — ярко-розовые!

— Вижу, что нравится, — удовлетворенно хмыкнул саламандр.

— Ужас!..

И, похоже, месть с очередной попыткой настоять на своем. Умно. Я с таким чучелом никуда не пойду. Даже если представить, что его никто не видит кроме меня... Все равно не пойду. А впрочем... Даже у духов и саламандров должна быть мужская гордость из прошлой жизни.

— Ты похож на педика!

— На кого? — не понял он.

Я популярно объяснила. Сайел отчаянно покраснел и живо сменил цвет одежды с розового на черный. Глянул на меня угрюмо и буркнул:

— Будь у меня нормальное физическое тело...

— ...жил бы в подъезде или в подвале. Мне дома озабоченные ящерицы не нужны. Штаны сделай поприличней.

— Это последний писк моды!

— И чтоб она им поперхнулась раз и навсегда... Ладно, пошли.

— А шубу надеть и обуться не хочешь?

Тьфу, совсем уже... А еще карту нужно взять — распечатала с утра на всякий случай. Один раз добиралась до больницы, но с мамой и Алькой, и дорогу давно забыла.

До психбольницы, вернее, как именовалось данное учреждение, до "отделения психдиспансера для длительного содержания сложных больных", добираться около часа на транспорте с тремя пересадками или минут сорок дворами и пешком. Естественно, я пошла пешком. Погода чудесная — ветра нет, солнышко светит, и мелкие снежинки пляшут в его лучах. И рядом — сопящий саламандр, от которого волнами шло тепло. И — да — он видим. На него, вернее, на штаны с мотней, оглядывались — кто посмеиваясь, кто с интересом. И осязаем — следы на снегу оставлял как обычный человек.

— Осторожнее, — буркнул Сайел, подхватывая скользящую меня под руку.

— Спасибо... — я уцепилась за его локоть. Дуться смысла нет, люди взрослые и умные. — Сай, а почему ты восстанавливаешься быстро, а Муз — нет, если вы оба — высшие?

Уже пятый день, со времен "парня с собакой", Муз бледно-синей тенью спал почти без продыху. И составить с ним разговор о собственной "писцовости" никак не получалось.

— Я постоянно от огня питаюсь и умею копить силы про запас. А тот, кого ты называешь Музом, питается твоей творческой энергией. Сейчас ты почти не пишешь, и у него нет подпитки.

— Кроме алкоголя, — дополнила я ехидно.

— Чаще всего это энергетическая заначка, — пояснил мой спутник, с любопытством оглядываясь на тех, кто оглядывался на него. — Запасы того, что ты выплескиваешь в процессе работы. Хотя потреблять материальное он иногда может. Мы высшие по качествам силы, но по природе разные. Ты бы не забывала о нем, Васют. Эту историю отложила — так за другую возьмись. У тебя ящик идей в запасе.

— А рыться в чужих вещах — нехорошо, — осудила я.

— Зато полезно, — возразил Сайел улыбчиво. — Подумай, может, на рассказ соберешься. Муз тебе нужен. Я могу прозевать опасность, а он — никогда. И всегда рядом, даже когда ты не видишь.

Я согласно кивнула. Нет, за другую книгу не возьмусь. Во-первых, с одной надобно разобраться. И не хватало мне еще второго писца для полного счастья. Я тогда к деду не в гости пойду, а на ПМЖ перееду. Во-вторых... боязно, да. Но размять в себе творчество надо... и написать Альке письмо. Точно. Заодно... про Валика спрошу. Они знакомы, но на уровне "просто знакомы": Алька всегда была крайне занятой — то художка, то худколлежд, то пленэры, то сабантуи с друзьями-художниками. И я с горя подружилась с хулиганом. Но раз она видит Муза, раз увидела символ "героя" на моей щеке... Вероятно, и ее памяти "редактура" не коснулась. Мне важно знать, что и она помнит Валика... взрослым и живым. Что я точно его не выдумала. Да, надо написать, раз обещала.

Сверившись с картой, я повела Сайела лабиринтом узких улочек, меж понастроенных где попало старых хрущевок и новых "свечек". И, выйдя на широкий проспект, вернулась к прежним мыслям. И смотрела на украшенные елками, мишурой и шариками витрины бутиков, а видела подвал... и тень. Марионеточные нити и потусторонние глаза. И снова возвращалась мысленно в тот вечер. Рука, сжимающая горло. Удушье, оцепенение и темнота в глазах. И такой сладкий глоток воздуха после... Мог ли он тогда что-то сделать?.. Если бы я видела... А ведь...

— Ты видел, — сказала тихо.

— Не все, — ответил Сайел резко. — И если думаешь, что я в курсе всех ритуалов, то ошибаешься. Я понятия не имею, как из части сущности сотворить тень и сохранить в ней себя, — и после паузы добавил тихо: — Я бы попробовал, если бы понимал, как.

Я недоверчиво покосилась на саламандра, но уточнять не стала. Уцепилась крепче за его надежный локоть и вспомнила вчерашнюю лекцию. На которой мне доходчиво объяснили разницу между низшими, высшими и теми, кто посередине.

У низших есть только силовая оболочка, и им, паразитам, для нормальной жизнедеятельности нужны чужой дух и чужое тело. По сути, это огрызок силы, без разума и инстинктов. Поэтому мой птеродактиль постоянно спит на батарее и больше ни на что не способен. Хотя если его "подселить", то он поделится с "сожителем" силой и будет рьяно стеречь "дом". И от вирусов, и от депрессий, и от травм, и от конкурентов. И даже какую-то магию вручит, вроде гипноза или чтения мыслей.

У серединных две оболочки — силовая и духовная. Им либо к экстрасенсам являться и призраками вещать, либо тело подавай. Убиваются, кстати, вместе с телом. Обычно. Оболочки вроде друг от друга неотделимые. Но зеленая сущность как-то "поделилась", и ее дух, отлетев в мир иной, свою силовую оболочку прицепил ко мне. Сайел сказал, что связующие нити перетрутся быстро, силовая оболочка приобретет форму, и поселится в моей ванной на батарее второй птеродактиль — зеленый. А до тех пор возможны гости — дух будет тянуть к своей силе. И он начнет шастать туда-сюда. Но чужое тело без отчекрыженной силы вроде как занять не сможет.

И еще саламандр добавил, что в другом мире мы, люди, — это серединные сущности. Обычно. Но иногда, при сложном межмирном "переходе", дух и силовую оболочку отрывает друг от друга, и получаются низшие. И от высших, кстати, тоже: их крайне трудно подцепить, не у всякого писца хватит на это сил. Захватит, потащит... а уж что вытащит — то вытащит, или полноценного "ящура", или полудохлого птеродактиля. Как повезет.

А у высших одна духовная оболочка и две силовые. И вот они-то могут пожертвовать одной силовой, прицепив ее к человеку маячком в случае непредвиденной "смерти". И став серединным. И занять тело. Или превратить вторую оболочку в маломатериальное тело. Круче только яйца, да.

И интуиция подсказывала: саламандр лукавил, говоря, что не в курсе ритуалов. Наверно, пугать не хотел. Ибо меня перманентно беспокоил животрепещущий вопрос. А вдруг на мое тело кто позарится? А с сущностями так близко общаться не хочется ни разу. Хотя двое, один огненный, а второй — зеленый, каждый по-своему прицепились. И я... Ладно, в глубине души я рада и первому, и второму, хотя не знаю, чем подобное "соседство" чревато. И понимаю, что Валик не вернется, что это — чужеродная сущность, но... Но. Мне лишь бы что-нибудь придумывать...

К психушке мы подошли в молчании. Двухэтажное здание, спрятанное в небольшом парке, — серый кирпич и низкие окна с решетками. И никаких заборов. Алька говорила, больница частная, персонал — самый лучший, и кого попало сюда не берут, только тихих и безопасных психов. Мы гуськом прошли по узкой тропинке, и первым, кого я увидела на высоком крыльце, был... мозгоправ. Тот, который мне у кофейни деликатное предложение сделал и визитку вручил. Она, кстати, до сих пор в кармане шубы болтается.

— Привет! Вы ко мне? — мозгоправ взъерошил буйные седые кудри и лучезарно улыбнулся. — Увы, так не вовремя!

— Мы по делу, — сварливо отозвался Сайел. И заметно напрягся.

— Жаль, — огорчился мужик. — Я вас ждал... Может, завтра? У меня есть "окно" вечером.

— Так ведь первое января... — удивилась я. — Какие же консультации?

— Заодно и похмельный синдром сниму, — не растерялся он. — Записать на прием? Простите, не расслышал, как вас зовут...

Во молодец, на каждом шагу бизнес продвигает! Я прищурилась на мужика. В прошлый раз не обратила внимания, а теперь смотрю на него, и кажется, что мы и до кафе встречались. Очень лицо знакомое.

— Так как вас записать? — переспросил он нетерпеливо.

— Я вам позвоню, — пообещала нейтрально. — Но точно не завтра.

— Хорошо, я на второе число время оставлю, — мозгоправ подмигнул. — Но если завтра соберетесь... С наступающим, молодые люди!

И, сунув руки в карманы расстегнутой дубленки, он бодро сбежал вниз по ступенькам. Еще один с подогревом... Неприятное предчувствие сжало сердце. Еще один с подогревом?.. Я быстро оглянулась, внимательно присмотрелась к уходящему мозгоправу, и на секунду почудилось, что...

— Да, — тихо подтвердил саламандр. — В нем сущность. Низшая, паразит. Серединных невозможно распознать, пока они не используют силу. А низшие в чужом теле виды всем, кто умеет смотреть. Какого он цвета?

— З-зеленый... кажется, — ответила с запинкой. На прямой спине уходящего, между лопаток, обозначилось тусклое свечение.

— Серо-зеленый, — дополнил Сайел.

— А почему раньше не видела?.. — я потрясенно переводила взгляд с мозгоправа на своего спутника и обратно. И сущность на спине удаляющегося мужчины проступала все четче.

— Потому что не смотрела, — усмехнулся саламандр. — Витала в облаках и не видела дальше своего носа. А теперь страшно. Ты боишься напороться на новый "сюрприз" и смотришь. И присматриваешься. И начинаешь ощущать. А затем и видеть.

Тропинка свернула влево, и мозгоправ скрылся за раскидистой елкой.

— Это хорошо, — Сайел ободряюще улыбнулся. — Это часть дара писца. Вы всегда умели общаться не только с теми, кого спасаете сами, но и с теми, кого спасают другие. Даже с "подселенными" низшими. Страшно?

— Не особо, — я не покривила душой. — Скорее, неожиданно.

Саламандр взял меня под руку и вкрадчиво уточнил:

— Надеюсь, ты понимаешь, что встречаться с ним не стоит?

Я покладисто кивнула. А про себя подумала, что наверняка стоит, причем прямо завтра. Я даже похмельный синдром ради этого изобразить готова. И заплатить, сколько скажет. Правда, сначала одну догадку проверю. Вернее, сначала — к деду, а потом — догадка. И если догадка подтвердится...

Мы поднялись по ступенькам, и Сайел галантно открыл передо мной дверь. Я зашла в просторный вестибюль и насторожилась, но психов не приметила. Чистота. Шторки. Пальмы. Стол с искусственной елочкой и горой папок. Зевающая дежурная за столом. На тучном теле — синий медицинский халат, на шее — толстая голубая мишура, на голове — синий же колпак с белыми косичками и надписью "Хочу Деда Мороза!". Сонные глаза из-за стекол очков смотрели грустно.

— Вы к кому? — тетка уныло открыла тетрадь.

— К Иннокентию Матвеевичу Седых, — ответила я и вежливо улыбнулась: — Я вам звонила недавно.

— А-а-а... — протянула тетка и посмотрела на меня с опаской. — А вы знаете, врач только что ушел...

— Знаю, он меня на прием пригласил, — я улыбнулась еще вежливее.

Дежурная посмотрела на часы, показывающее начало четвертого, и вздохнула:

— У вас час. У вас, девушка. Только один посетитель, таков порядок. Давайте паспорт. Справка есть?

У меня все есть. Справку на разрешение посещений мама для меня делала каждый год, каждый год вручала с наставлениями, и каждый же год "приглашение" протухало. Но Новый год — время менять традиции.

Тетка записала мои данные в тетрадь и показала на вешалку у стола:

— Раздевайтесь. Бахилы в автомате, пять рублей стоят, — и, набрав номер, прогнусавила в телефонную трубку: — Алё? Витя? К Седых пришли! К Седых, говорю! Вы что, уже отмечать начали?! Я сейчас Михалыванычу позвоню, он вас так отметит!.. Куда? В шестую? Там же холодно! А в седьмой что? — и хихикнула, прикрыв рот ладонью: — Ах, к маркизу графиня пришла... А в пятой? Все занято? Ладно-ладно, в шестой — так в шестой.

Я сняла шубу и надела бахилы. Сайел шепнул: "Я — на улице. Осмотрюсь" и ушел. Тетка достала из тумбочки толстую шаль:

— Вот, девушка, оденьтесь. Шестая только свободная, а там холодно. Угловая она, промерзает. Идите по коридору налево и до конца. Деда вашего приведут сейчас. С наступающим.

— И вас, — я завернулась я шаль.

Завоняло псиной, но скривилась я про себя. Лучше запах, чем холод, к нему привыкнуть быстрее. И пошла по коридору налево, шурша бахилами. Так, пятая, двенадцатая, восьмая, и все — подряд... Наверно, атмосферу соблюдают. А вот и шестая. Я открыла дверь, но зайти не успела. Из-за соседней двери выпорхнул светловолосый юнец. Посмотрел на меня и улыбнулся лучезарно:

— Вы ангел? А я — посланник Бога!

— Неправда! — возопили надрывно из-за десятой двери. — Я никого не посылал! Это продажное чистилище, этот ничтожный и грязный мир не стоит того, чтобы о его землю пачкали ноги мои лучшие серафимы!

Я быстро перекрестилась и юркнула в палату с номером шесть. Не запирается изнутри, а жаль... А из коридора донеслось усталое:

— Юрик, ну сколько можно... Ты не посланник и не ангел, ты Гагарин! И не с неба ты прилетел, а из космоса! И не ты, а твой тезка! Юрик, вернись!.. Семен Валерьевич, ловите его, улетит же!..

Крошечная комнатушка — три стула да стол, привинченные к полу, и никаких кактусов и шторок. Сев на стул, я сочувственно хмыкнула. Да-да, а я пришла сюда под руку с саламандром и впервые рассмотрела скрытую в человеке сущность... Всё рядом, все по краешку ходим... Дверь открылась, пропуская седовласого мужчину. Высокий, сухощавый, в полосатой пижаме. Длинные волосы забраны в хвост. На небритом узком лице неопрятные усы. Голубые глаза из-под кустистых бровей смотрели спокойно и рассеянно.

— Василиса? — дед узнал меня сразу. — Надо же, близяшки, а совсем разные... Ну, здравствуй, внучка.

Я встала и смущенно улыбнулась, но сказать ничего не успела. Иннокентий Матвеевич сгреб меня в охапку, обнял крепко и зашептал в мою макушку:

— Вася, не смотри по сторонам и молчи!.. Везде глаза!.. Молчи и слушай!.. Дуся не сама умерла, пришел за ней... Ей пришлось... самой. Иначе бы дар забрал. А дар нельзя отдавать, он часть семьи, часть рода! Отец мой был, дед его был, деда бабка была — все писцы. И Дуся, наследная. Дар храни — он защита рода, забрать его — захилеем все. Умри, как Дуся, но не отдавай! Поняла?

Я кивнула, вернее, попыталась. Дед обнимал так крепко, что я дышала-то с трудом.

— Дуся знала, что он вернется. Оставила бумаги, но последнее не отдам! Она велела хранить. Нельзя заканчивать, Вася. Нельзя. Закончишь если — не он придет. Не он. Ты уйдешь. Туда, к нему. Окно, Вася. Окно в Полночь. Твоей дверью он придет, но и для тебя окно открыто. Заберет дар.

Я оцепенела. М-мать, как же я сразу-то об этом не подумала! Связь двусторонняя! И не только "герой" идет сюда — я тоже туда иду! Он допишет мою историю — и я проснусь там!

— Окно, — повторил дед сипло. — Не заканчивай. Не заканчивай писать, как Дуся. Слушай. У писца только один дар — другого быть не может. Только одно — или тень, или дар. А у дара есть своя сущность. Это ключ. У всех писцов есть. Другой быть не может. А тень — это та же сущность. А место только одно. Для своего. И оно давно занято. С пробуждением дара занято. Он за Дусей шел, но она успела раньше. Передала дар. А он не знал, что место только одно. Дуся так сказала.

Муз. И... мышь. У "героя" есть летучая мышка — вроде моего Муза. Ключ. То, что открывает дверь. И природный иммунитет против других сущностей. Значит, за себя я могу быть спокойна... Пока не разберусь, зачем он все-таки прется. Я вообще уже запуталась в его "героических" потребностях...

— Нападают, да? — тихо спросил Иннокентий Матвеевич. — Сущности нападают? Они всегда так делали. Телом завладеть хотят и даром. Кто-то — чтобы домой путь пробить, а кого-то... свои же подсылают. Напугать, чтобы за защитой побежала. Не согласишься сотрудничать — умрешь. Умрешь — дар другого выберет. Узнать завещание и воспитать нового писца под себя. Свои тоже, Вася. Свои тоже так делали.

— Свои? — я потрясенно смотрела на него. — Из... семьи, что ли? Зачем?

— Писец — инструмент, — пояснил он глухо и крепко сжал мои плечи. — Инструмент. Кто владеет — тот сильнее. Сущности несут силу. А это деньги, Вася. Место под солнцем. И долгая, очень долгая жизнь, без болезней и силой. Писец — инструмент для посвященных. И тебе придется выбирать сторону. Выбирай сама. Пока не заставили.

— Деньги? Как банально... — я разочарованно наморщила нос.

— Но на этом держится мир, — хмыкнул дед. — Что выберешь — деньги или помощь? Впускать тех, кто будет убивать, или выпускать тех, кто хочет вернуться домой? — и шепнул горячо: — Не все здесь те, кто лишился дома, понимаешь? Что выберешь?

Еще бы... Вон, мой "герой" живет и здравствует. И за мой счет хочет жить и здравствовать еще дольше.

— Зачем?.. — спросила скорее у себя, но мой собеседник понял:

— Дверь — это только дверь. Захотела — пошла, захотела — отвернулась и домой. Не пойдешь добровольно. Здесь якоря крепки.

Да. Точно. Не пойду. Инстинкт самосохранения прибьет скорее, чем в другой мир выпустит. Поэтому "герой" сам собрался. А чтобы быстрее работала, влез в мое прошлое. Окно в Полночь, значит...

— Что ты выберешь? — снова повторил дед.

Я подумала о Сайеле с его мечтами о физическом теле и...

— Второе, конечно. Не место здесь всяким ящерам...

...даже если они мне жизнь спасают. Да, пока я не понимаю, как можно кого-то отсюда выпустить, если еще никого не впустила. Но я пацифист. Спасать мне определенно нравится больше. И не дай бог будущих "гостей" используют для нападений...

— Чудно! — Иннокентий Матвеевич просиял и усадил меня на стул: — А теперь расскажи о семье. У нас есть немного времени, — и взгляд у него стал таким... как у саламандра, когда он о бабушке говорил — "никаких допвопросов!".

Я послушно рассказала. Но пока язык вещал, думы думались. Тоже о семье. И о визитке в кармане шубы. И только такая слепая балда как я могла сразу не заметить семейное сходство и не опознать двоюродного деда. У нас в семье все похожи друг на друга. А "мозгоправа" и Иннокентия Матвеевича рядом поставь — похожи, как две капли воды. Интересно, а где третий брат?

— Время вышло, — к нам заглянула молоденькая медсестра.

— Одну минуту, Верочка, — улыбнулся дед, вставая. — Провожу гостью.

Под бдительным присмотром Верочки мы дошли до стола дежурной, и Иннокентий Матвеевич помог мне надеть шубу. И шепнул на ухо:

— Не заканчивай историю, как Дуся. Не пиши, как он говорит. И — сущности. Во всех они есть. Вся семья заражена. Вся. И все делят писца, всем он нужен. Но есть защитники. А есть вредители. Научись различать. И выбирай сторону, — и добавил громче: — Береги себя, Василиса. Придешь еще?

Я растерянно кивнула и присмотрелась. И тихо икнула, закрыв рот ладонью. В светлых глазах деда мелькнул и пропал красный огонек. Он улыбнулся добродушно, пожелал "наступающего" и, взяв под руку медсестричку, посеменил, шаркая тапками, в правый коридор. Я тщетно смотрела ему вслед. Нет, никаких признаков сущности... Но мне не показалось. В нем точно что-то есть.

Из больницы я вышла ошарашенной и сбитой с толку. Это что ж, и в маме, и в папе?.. И как они отреагируют, если позвоню и спрошу, кто в них сидит? Бред? Да. Но дед не сумасшедший ни разу. Вернее, он не безумнее меня. И что делает в психушке — то ли прячется, то ли... Я огляделась в поисках саламандра, но оного не заметила. И достала из кармана визитку. Игнат Матвеевич Седых. Приятно познакомиться, дедушка. А как третьего зовут, не знаю. У нас говорили только об Иннокентии Матвеевиче. Об остальных — только вскользь, как о мертвых — или хорошо, или ничего. Вопрос, да. А откуда дед Кеша знал, что я писец, как понял?.. И знает ли дед Игнат? И... третий?

Сайел все не появлялся. Смеркалось, и среди деревьев вспыхнули огоньки фонарей. Я побегала вдоль крыльца, попрыгала по ступенькам, но все равно замерзла. Ящер пропал. Бесследно. Я повздыхала и решила не ждать. Сам приползет. Одной страшно идти, но...

— А вот и я, — позвучало позади.

— Не прошло и года!

— Домой?

— А куда ж еще? — я взяла его под руку, отогреваясь в волнах тепла. — А подогрева добавить можешь?..

Саламандр хмыкнул, и вокруг него зарябил теплый воздух. Мы неспешно пошли по тропинке прочь.

— Тебе неинтересно узнать, что мне дед рассказал?

— А я там был и все слышал. Я же сущность, Васют.

Я помолчала, собираясь с мыслями, и осторожно спросила:

— Неужели все мои... заражены?

— Не исключено, — бодро отозвался Сайел. — Низшими — точно. Серединными — вряд ли. Говорят, дар писца бросает тень на всех кровных. Поэтому в семье есть видящие, как твоя сестра. Но тень — это еще и защита. От крупных посягательств.

А я снова подумала о злобно настроенном Гене. Рядом со мной серединная сущность отиралась, имея нехорошие планы. И в некровных членах семьи, весьма возможно, есть... чужаки.

— Вообще-то за этим строго следят старшие рода, — ответил на мой испуганный вопрос саламандр. — В кругу твоих близких левых быть не должно. Те, кто отвечает за сохранность дара, не идиоты. И понимают, как ты уязвима.

— Но Валика прозевали! — возразила резко.

— Это не ко мне! — огрызнулся Сайел. — Все претензии — к изначальному, к "герою" твоему! Все возможно предвидеть, кроме его вмешательства! — и понизил тон: — В твоем друге наверняка жил низший, защитник. А низшие, хоть и слабее, свое стерегут так, что даже мне не подобраться и не "выселить". Только с телом убить. И с этими подменами... к своему писцу. Он в твою жизнь через близких лезет, а не я.

Крыша, тихо... Замри и дай подумать... Реальность пошатнулась, но лишь на секунду. Ибо саламандр прав. Это все происки "героя". Наверняка. И не последние. И от кого ждать следующего удара в спину, в чье прошлое он влезет, чтобы испортить мое настоящее и будущее, чтобы подвести к краю Полуночи?.. А "парень с собакой" — не от "героя", а от своих, чтобы напугать?.. Черт. Достали все эти загадки... Но пока предварительная диспозиция такова: "парень с собакой" — от своих, потому что реальность не затронули, а "Валик" — от "героя", ибо. Надо проверять, расспрашивая "посвященных", и... Крыша!.. Место!

Мы вышли из парка на проспект. По тротуарам сновали ранние отмечающие в колпаках, мишуре и с шампанским. Деревья и витрины бутиков сияли разноцветными гирляндами. Машины, проносясь мимо, радостно сигналили. Да, часов через шесть наступит Новый год...

— Зачем ему окно? — меня крайне беспокоил этот вопрос. — Зачем ему выманивать меня отсюда? Это же глупо. Вряд ли ему нужен дух человека. А дар после смерти уходит. Туда я попаду без дара, ведь так?

Саламандр не ответил, а молчание — знак согласия. И я воодушевленно продолжила:

— Если так, значит, моя история ему нужна только для "редакторских" экспериментов. Менять реальность, пугать, заставлять шевелиться... Заставить дописать все так, как нужно, чтобы он пришел сюда. За душой писца с даром. Вопрос.

Сайел напрягся, и я улыбнулась про себя. Ушлый хитрый ящур...

— Вопрос, — повторила я с нажимом. — Что он задумал? Выманит меня туда — получит не то. Придет сюда... — я посмотрела на саламандра: — окажется в меньшинстве. Духом к тому же. И потом... изначально он снился с тенью. Тень — либо от хранителя, либо от Муза-ключа. За второй идет, что ли? И прошел он, мать его, испытание или нет?.. Сай, ты явно знаешь больше, чем говоришь. Даже если это не знания, а догадки... — я крепко сжала его локоть. — Сай?..

Он промолчал. Покраснел и опустил глаза.

— Мы роем друг к другу проходы, — я смотрела перед собой. Мозг, несмотря на хронический недосып, после объяснений деда работал ясно и четко. — Я — из одного мира, он — из другого. Может ли на стыке двух проходов возникнуть... межмирье? Там, где никто не умрет при переходе, но где я останусь одна, куда не пройдет никто, кроме писца?

— Я думал об этом, — признал Сайел неохотно. — Твоя бабушка писала его настоящее, в котором тени еще не было, и она проходила вместе с ним испытание. Но чем она закончила историю, я не знаю. И зачем ты ему нужна — тоже. Но зачем-то нужна, раз идет. И сильно, если в жизнь вмешивается. И ты права, здесь он окажется в меньшинстве, здесь его к тебе не подпустят. Он сильный высший, но сущностью растеряет половину возможностей. Даже я с ним справлюсь. И межмирье... Может, это только бредовые домыслы...

— Если больше не на что опереться, и они сойдут за отправную точку, — отозвалась я.

Один момент прояснился, и мне стало спокойнее. Нет ничего страшнее неизвестности. И наших мыслей, с нею связанных. Осталось узнать еще кое-что и... можно гульнуть. Да, сегодня — Новый год. А мне надоело сидеть в одиночестве под елкой, реветь, бояться и сходить с ума. И эмоции, чтобы напитать Муза, нужны очень. Желательно — позитивные.

Мы дошли до центральной площади, где уже начались гуляния. Со сцены под сакраментальное "Новый год к нам мчится!.." громко вещал в микрофон Дед Мороз, созывая народ для хоровода. Рядом, подпрыгивая, мерзла Снегурочка в короткой шубке и тонких колготках. В центре площади высилась сверкающая разноцветными огнями елка. И народ с шампанским под мышкой собирался весьма активно.

— Дележка писца локальная? — я задумчиво смотрела на елку, вспоминая последние слова деда. — Семейная? Если видящие есть только в семье писца... В сущность, даже видя ее, трудно поверить. Если не видишь всю жизнь и не знаешь, откуда она явилась. Проще поверить в собственное безумие. Значит, раскол в семье. Одному брату подселили птеродактиля, а второму — нет, и второй обиделся и решил, что писцы — зло?

Сайел посмотрел на меня иронично и рассмеялся, но я не смутилась. Да, все просто. Дед верно сказал: на жажде власти, наживы и вечной жизни держится весь мир. Это мне, человеку сугубо творческому, до лампочки и карьера, и власть, и миллиарды. Есть на что жить — и ладно. А кому-то этого мало. И одни семейные видящие хотят море бабла, депутатское кресло и нефтевышку, а вторые — работать с сущностями.

Сайел ненароком показал другую сторону своих способностей. Быть невидимкой, все слышать и видеть. И докладывать. Например, о планах конкурентов. Не говоря уж о нападениях и запугиваниях. Полезные ребята. Надо поговорить со вторым дедом. Однозначно и всенепременно. И я быстрее разобралась бы в ситуации, не вмешайся "герой". Или перетянут, или... Будто мне "героя" мало...

— Вась, ты куда?

— Гулять! Танцевать, водить хороводы и веселиться! А ты сгоняй за шампанским, а? Магазины еще работают.

— Но...

— Надоело, — сказала я тихо. — Мне надоело сидеть и бояться. Я терпеть не могу бояться. И я устала. Я хочу отдохнуть. Или ты со мной, или не нуди.

— Давай деньги, — согласился Сайел со вздохом. — Гулять — так гулять.

Он ушел, а я огляделась по сторонам и улыбнулась. Нет, все равно страшно. Но теперь я знаю, чего именно боюсь, и могу рассмотреть угрозу. Осталось только понять, как спастись, если рядом не окажется Муза или саламандра. Но, возможно, мы не только видим. Но и влияем. Вон, саламандр уже не спорит, а делает, что велят. Надо проверить. Но сначала — отдых.

Я пробилась через толпу наблюдателей к танцующим и позволила утащить себя в круг хоровода. Ноги скользили по насту, елочные огни и гирлянды сливались в сплошное пятно, над площадью гремел "Потолок ледяной...". А рядом уже появился Сайел. Взял меня за руку и влился в общий хоровод. Я бесшабашно улыбнулась, встречая его настороженный взгляд. Да, опасайся, ящур, и до твоих тайн я тоже доберусь...

Завтра.

Часть 3. Вещие сны

Глава 1

Полярный крест, хрустальный пень,

В окно стучится чья-то тень...

Сегодня ночь без сна.

"Иван Кайф"

Утро первого января было тяжелым и больным. Как и моя голова. Если утром вы ничего не помните — значит, вечер определено удался, да. Это про меня. Я ничего не помнила, но виноваты в этом были не "полуночные" обмороки, а две бутылки шампанского. Хотя я вряд ли выпила больше двух бокалов. Или трех. Нет, четырех... Но пятый точно был лишним! Как и вторая бутылка. А виноват во всем "северный" ген, вернее, его отсутствие. Вот был бы он в моем организме — и алкоголь бы нормально усваивался, и не болела бы после двух бокалов, как после двух бутылок...

Баюн сладко урчал у подушки, и вставать не хотелось. А надо. И не только вставать, но и в аптеку топать. Пара таблеток аспирина вроде есть, но мне они как мертвому припарка. Я села и огляделась. Вещи разбросаны... но с устройством личной жизни, слава богу, обошлось: в постели, кроме нас с котом, никого. А из кухни просачивалось знакомое мерцание — Сайел спал. Значит, свечи я зажгла. И это меньшее, что я могла для него сделать. За то, что притащил меня домой и до постели. И раздел. До майки и колготок. Блин, стыдоба... Зато стресс сняла. И мне хорошо. Да так хорошо, что очень плохо...

После душа полегчало, но ненамного. Я собрала разбросанные вещи, выпила аспирин, полазила по шкафам и ящикам, но нашла только успокоительное. И недопитую бутылку шампанского в коридоре, с которой блаженно обнимался Муз. Я на всякий случай приняла валерьянки. Саламандр спит, как его будить — не знаю, а в аптеку надо очень. Немедленно. Только-только начала проясняться обстановка, а в ней еще уйма подводных камней и течений. Жаль тратить день на похмелье. И Альке так и не написала.

Мужественно собравшись с духом, я быстро оделась и вышла из дома. На градусник специально не смотрела, чтобы не пугаться. Да и аптека — в соседнем доме. Добегу. Но не дошла пару шагов, на крыльце столкнувшись с неожиданным. На ступеньках маячила, дымя сигаретой, знакомая двухметровая фигура.

— Игорь? — удивилась я, подходя.

— Вася? — тоже удивился он. — Привет, красавица! А ты что здесь делаешь в такую рань?

Да, два часа дня, и на улице — не души. Я покраснела:

— Ну...

— Перепила? — фотограф добродушно ухмыльнулся в заиндевевшие усы. — А живешь рядом?

— Вон в том доме, в первом подъезде, — показала я.

— Серьезно? — Игорь оглянулся. — А у нас в третьем теща живет, мы как раз от нее. Знал бы...

— Не теща, а мама! — поправила, выходя из аптеки, тощая девица в красном пуховике.

Фотограф пропустил замечание мимо ушей:

— А на корпоротив чего не пришла? — и опять ухмыльнулся: — Отпуск праздновала?

— Завидуй молча! — я тоже ухмыльнулась.

— Игорь!.. — снова заявила о себе девица.

— Ладно, мы пошли, — он походя чмокнул меня в щеку. — С наступившим!

— И вас! — улыбнулась я.

Как же приятно встретить знакомое человеческое лицо! А то одни саламандры вокруг и прочие, с сущностями... Я напряженно всмотрелась в удаляющиеся спины парочки. Нет, все чисто. Ничего левого. Слава богу... Кстати, раз я вспомнила и пока мороз бодрит, надо "мозгорпаву" позвонить. Сайел узнает — на дыбы встанет, и с него станется мои планы порушить... А они есть. Грандиозные и глупые.

— Игнат Матвеевич? Добрый день, это Василиса. Узнали? Ну и что, что голова болит, все равно день добрый, — заговорила бодро. — Нет, не на сегодня. На завтра. Во сколько? В пять? Хорошо. Куда? Хорошо. Буду. Но опоздать могу. Ага, дежурные пятнадцать минут. А сколько стоит? Вводный бесплатно? Да-да, и вас с наступившим!

Итак, завтра в пять иду наводить мосты с дедом. Знает ли он, кто я? Наверняка. И я почти уверена, что обе эти встречи — у кофейни, и у больницы — случайностью не были. Уж больно лицо знакомое. Наверняка мелькал рядом постоянно, только я не замечала слежки, погруженная в свои истории. Муза хотел увидеть и ждал проявления дара? Кажется, я начинаю параноить, но... Но повидаться надо. И без Сайела. А как обмануть саламандра? Огнем. Пламя в большом количестве на него как на кота валерьянка действует. Кстати, и хозяйственный — в соседнем доме...

Купив лекарства и свечки, я потопала домой, строя планы на оставшийся день. Прогулялась, и похмелье почти отступило, и голова начала соображать. Поем и напишу Альке. И нарисую схему. Ага, сюжетную — по собственной жизни. Чтобы разобраться в том, кто от меня чего хочет. Не то запутаюсь и впаду в ступор. А мне туда нельзя. Соображать и быть в курсе дел мне нравится больше.

А дома ждал скандал. Сайел тусовался в коридоре и напоминал растревоженного огнедышащего дракона. Которого незваный герой уколол в... хвост с криком: "Гони бабло!". А дракону развернуться и ответить размеры пещеры не позволяют. Словом, саламандр огромным и искрящимся комком пламени сновал по прихожей. Вернее, толкался от стенки к стенке, царапая потолок. Из раздувшихся ноздрей валит дым, волосы дыбом, по полу... хвост бьется. Пепельный. Осыпающийся. И снова отрастающий. Я как это чудо природы увидела, так про все забыла. Вот он какой, северный олень! И хвост-то сбрасывает, как обычная ящерица! Только та — от страха, а этот...

— Ты где была?! — зашипел сходу. — Куда одна поперлась, идиотка?! Дважды чуть не прибили, а тебе все мало?!

— А бог троицу любит, — я мудро проигнорировала "идиотку", ибо... грешна, да. И он, хвостатый и огромный, такой интересный! Аж историю о нем написать захотелось.

— Да я тебя сейчас сам!.. — рассвирепел он и руки-клешни растопырил. С ладоней полился водопад белых искр, как у сварщика при работе.

Черт, а приятно, когда за тебя волнуются!

— Пойдем выйдем? — предложила весело. — Здесь ты в проигрыше, — и посмотрела на него задумчиво: — Кажется, с твоим подарком я ошиблась...

— С каким подарком? — Сайел удивленно уменьшился, сжал в кулаках искры и опустил пепельный хвост.

— Вот с этим, — и кинула ему пакет со свечками. — С наступившим!

Саламандр, учуяв воск и на ощупь подсчитав "приход", сдулся до прежнего тощего состояния. И к груди пакет прижал с такой довольной рожей, что я умилилась. Наркоман и пять кило дозы... Его взгляд стал предвкушающим, темным и совершенно пьяным.

— Я тебе под елкой тоже оставил... — пробормотал невнятно. И рванул к кухне.

— Куда? Собирай свои свечки и перебирайся в гостиную! И так есть негде, весь кухонный стол занял!..

Он покладисто забегал туда-сюда, перетаскивая свое имущество, а я разулась, разделась и пошла за пылесосом. Искрил Сайел безобидно, а вот пепла с него насыпалось, как со штабеля дров. И только после уборки, мужественно преодолев похмельную тошноту, приняв дозу лекарств и пообедав, я нырнула под елку за подарками. И первым делом заприметила новый сверток. Развернула осторожно "обертку" — старые, пожелтевшие газетные листы — и онемела от изумления. Ровно на три секунды.

— Сай, ты что, спер у деда последние главы бабушкиной истории?!

— Не спер, а позаимствовал, — довольно хмыкнул из гостиной саламандр, гремя подсвечником. — Потом верну.

— Но Иннокентий Матвеевич сказал... — я повертела в руках папку.

— Правильно сказал. У наших писцов был зарок — не писать историю так, как ее "рассказывают". Иначе приходящие существа получали над писцом власть. В историю обязательно нужно вносить свое, и чем больше — тем лучше. Тогда писец получает власть над теми, кто приходит. Но я подумал... Ты блондинка, Васюта, но блондинка неглупая. Придумаешь, как справиться с изначальным. И тебе нужно знать его прошлое. Изменить не сможешь — сил не хватит: он — маг, а ты — всего лишь его повторение. Но вот слабые места нащупать и по болевым точкам пройтись...

Я невольно улыбнулась. Да, массаж болевых точек — это мое... И на душе стало спокойно и очень легко. Конечно, я что-нибудь придумаю...

— Сай, иди сюда!

— Зачем? — насторожился он.

— Затем! Не то сама приду и будет хуже!

Он появился в кабинете, возмущенно искря:

— Я же для тебя и как лучше!.. И...

— Спасибо, — я чмокнула его в щеку, — буду должна еще пару пакетов свечек.

Саламандр покраснел, и его взгляд стал хитрым:

— А что там с "хуже будет"?

— Не борзей! — предупредила весело.

— Жаль!.. — вздохнул и протянул мне зажигалку.

Забавный ритуал, но я привыкла. Сам он новые свечи никогда не зажигал, как и старые. Постоянно меня просил. Почему?..

— Традиция, — рассказал он, пока я ползала по ковру, зажигая свечу за свечой. — Это как у вас... гостей надо накормить, да? Гостей сажают за стол, о них заботятся, меняют блюда, чай наливают. А у нас — силу предлагают. А еще мы запоминаем руку, зажигающую пламя. На всякий случай. И, Васют... не ходи никуда одна, ладно? Задуй свечи — я проснусь. Не рискуй.

— Не буду, — пообещала почти честно. — Я тоже в спячку уйду. В дневную. Только будильники поставлю.

Сайел посмотрел на меня внимательно, но ложь не распознал. И не распознает. Работа в фальшивой среде СМИ быстро научила носить маску, очень естественную и искреннюю. Это с виду мы дружные и общительные ребята... Хотя нет, мы дружный, очень дружный коллектив. Но газета — есть газета, это творческое гнездо черных сплетников. Узнают одну крошечную правду — и через час по аськам такие небылицы расползутся, и хорошо, если на день... И в жизни потом не отмоешься.

— Разбудишь к полуночи, — решил он и нырнул в свой цветок.

Последний распустил вьющиеся щупальца по потолку всей квартиры. Сияющие "лепестки" пробирались меж стеллажных полок, ветвями плюща обвивали люстры и гардины, сползали по шторам. Я восхищенно цокнула языком. Однако он отъелся... Но недавнее файер-шоу того стоило. Надо записать, уж больно красив в гневе, ящер. Но прежде... время. Сейчас почти четыре. А вечером надо поспать хотя бы часа три. Значит, до восьми развлекаюсь, а потом успокоительное — и в постель. Нам бы ночь простоять да день продержаться, да. И успеть запланированные дела сделать.

Да, дела-дела...

Запоздало вспомнив о насущном, я взялась за телефон: написала поздравительные смски родителям и Альке и проверила входящие. Мама ночью настрочила длинное сообщение, в которое вошло: а) поздравление, б) море пожеланий, в) предупреждение, что они вернутся домой к Рождеству, г) просьба явиться седьмого января в гости в обязательном порядке.

...и надо же было им уехать, да туда, куда даже не дозвонишься... Не то расспросила бы давно — о бабушке, о дедах... о писцах. Неужели мама ничего не знает?..

Отложив сотовый, я снова вернулась под елку. От Альки — три свертка с солями для ванны и прочими шампунями, от близняшек — то же самое, а вот Варюшкин подарок вогнал в ступор. И с минуту я ошарашено рассматривала вышивку — по-детски неумелую, кривоватую, но... Но — с Музом. Наверно, Алька эскиз рисовала... Черт, хоть бы эта нехорошая история обошла их стороной...

Рамочку с вышивкой я поставила на рабочий стол. Включила ноут, быстро глянула новости и села строчить письмо. На запах творчества примчалась крылатая синяя сущность и долго втыкала в собственное вышитое "отражение".

— Ужас! — заявил Муз разочарованно и сел на рамку.

Я улыбнулась и продолжила строчить послание. Юморное и позитивное. Я даже в рассказах умею лицемерить, да. И никто никогда не догадается, что за смешными зарисовками, от которых все ржут по полчаса, — моя больная нервная истерика и слезы в три ручья. Про нападения промолчала, зато нажаловалась на приставучего верстальщика. И в красках описала "посланника Бога" и новогоднюю ночь. Посмотрим, что ответит.

Грустные мысли я отогнала прочь. Подзарядила Муза и себя небольшой зарисовкой с файер-шоу от Сайела, а потом выпила чаю заходила из угла в угол, размышляя.

Картина получалась невеселой. С одной стороны, вероятен раскол в семье, и я кому-то нужна как поставщик сущностей. С другой — есть некто, кто помогает сущностям обжиться. Дед сказал, что иногда писцов используют. Зачем тогда сразу пугать всякими "парнями с приветами и собаками", когда можно просто поговорить? А вдруг я поведусь на виллу на Канарах и соглашусь "поставлять"? Или "спасать"?

Кстати, еще про поговорить...

Я посмотрела на часы и решила, что в бабушкины черновики полезу ночью. Путаюсь я во всех этих домыслах... Поговорить и спать. И мне нужны имена, явки и пароли маминых "старших дядьев" — бабушкиных братьев. Уж кто-кто, а они должны знать и о семейном даре, и о "сторонах". Да и в прошлом бабушки не помешает покопаться. Я достала записную книжку и нашла нужный номер телефона. У мамы есть три старших брата и сестра. Но "старший" дядя — единственный, к кому можно пристать с вопросами. Тетя давно живет в Москве, а дядья — один на Камчатке, а второй — в Крыму. Не вариант.

— Алё, дядь Миш, добрый вечер! Да-да, я! С наступившим! Дядь Миш, вы говорить можете?.. Слышу, что с трудом... Может, завтра? Нет? Точно? Дядь Миш, я генеалогическое древо составляю, и у меня пробелы. Мама про бабушкиных братьев вообще говорить не хочет. Что? В смысле, из-за наследства? Ах, бабушкиного... Что, прям возле гроба?! Какой ужас... Я бы на месте мамы тоже их послала... И с тех пор ни-ни, только с Иннокентием Матвеевичем?.. Не, я понимаю, что не виновата, но стремно... Как зовут? Игнат и... Ленсталь? Или вроде того? — я задумалась, погрызла карандаш и сообразила: — Владлен? — и выпрямилась невольно: — А женат? А жену как зовут? Серафима? Черт... Извините, это я не вам... Просто... м-да... Дядь Миш, спасибо большое! Ага, и вы всем поздравления и приветы передайте! К маме?.. Думаю, на Рождество... Ага, отсыпаюсь. Хорошо, позвоню и соберемся! До свидания!

Положив трубку, я долго сидела в оцепенении. Зашибись. Мои "незаметные" соседи — моя собственная родня... И ведь как скрытно сидят, партизаны... И не поверю, что не знали. А разругались из-за хаты и... обстоятельств смерти. По словам дяди Миши, Игнат так наехал на обоих своих братьев, обвинив их в смерти бабушки, что одного увезли с психозом, а второго — с инсультом. А потом и маме досталось — за грабеж. Чудная семейка... А не навестить ли мне родню? Заодно расспрошу Серафиму Ильиничну о видениях. Ведь все сбывается. "Герой" идет через меня ко мне и за мной.

Я полчаса собиралась с духом, но все зря. На мои нервные звонки в дверь никто не ответил. Я потопталась на пороге и вернулась домой. Ладно, теперь хотя бы знаю... Но как все-таки умерла бабушка? Что с ней случилось, как это меня коснется?.. А ведь коснется же... Часы пробили восемь вечера. Я покормила Баюна, выпила чаю и стрескала шоколадку. Где бы позитива глотнуть?.. А ведь еще черновики ночью разгребать и в истории "героя" разбираться... Крыша, ау, цып-цып-цып...

Спать я легла слегка окосевшей от неожиданного поворота событий. И проснулась... на школьном выпускном. Шикарно украшенный банкетный зал, полутьма, и фуршет почти закончен. Столы сдвинуты к стенам, светомузыка и истошно вопящие "Руки вверх!". И я, семнадцатилетняя, в коротком голубом платье, светлых плетеных босоножках, косой челкой и сложной восьмипрядной косой, которую мама терпеливо плела часа два. Все танцуют, а я сижу в углу и пишу что-то на салфетках. Всегда была ненормальной... И вторая я, босая и в синей пижаме, у противоположной стены.

— Помнишь этот вечер?

Я вздрогнула, обернувшись. Высокая зеленая тень со смазанными чертами лица сидела рядом, на краешке стола, и смотрела на танцпол. И испугаться бы... но страха не было. Только щемящая радость и слезы на глазах. Боже, как я соскучилась...

— Конечно, помню, — отозвалась тихо.

Подготовка началась с того, что мы с Маргаритой Сергеевной три дня уговаривали Валика надеть костюм. А он то нервно молчал, то огрызался — или пойдет, в чем привык, или не пойдет вообще. Отчаявшись, я пустила в ход тяжелую артиллерию — папу. А папа — доктор наук и профессор, физик-ядерщик. Постоянно то лекции читал, то по конференциям мотался, и в костюме при галстуке я его видела чаще, чем в домашнем. И папа себя не посрамил. После серьезного мужского разговора Валик явился на выпускной в костюме и с цветами, чем до слез растрогал и свою маму, и меня.

— Помню... — повторила тихо. — Забудешь такое...

А после банкета Валик, поправив галстук, пошел клеить первую красавицу параллели. И "склеил" удачно. С одной стороны. Пока они уединялись, за ними рвануло человек пять конкурентов. А следом, учуяв недоброе, и я. И прибежала вовремя — ему только нос успели разбить. Я подняла такой визг, что перекричала музыку. И шпана разбежалась раньше, чем подоспел охранник. А девица, паскудно хихикая, смылась вперед всех.

Но этим дело не кончилось. Сопротивляющегося Валика увели в медпункт, а я пошла мстить за друга. Повертелась рядом с зачинщицей и наступила каблучками на длинный подол. Кто же знал, что эта дура так от меня рванет, а платье у нее — такое хлипкое, а под ним — ужасные трусы в горошек? Ржали все. А меня потом ее поклонники побить хотели. Все те же, пятеро. Но я знала, где мои одноклассники втайне пьют водку. И побежала к ним. И с криком "Одиннадцатый бэ — с.!", спряталась за нужные спины. Преследователи, будучи "бэшками", обиделись и обматерили мой родной 11 "А". И одноклассники отставили водку и засучили рукава. А там и Валик подоспел. А за ним — классуха с охранниками. Растащили драчунов и вызвали наряд. Во избежание.

В отделении тогда дежурил Костик — старший сын дяди Миши. "Конкурентов" отправили в "обезьянник", а нам с Валиком Костя выделил угол в своем кабинете. И первый рассвет свободной взрослой жизни мы встречали в отделении, играя в карты, выданные братом. А Костик тем временем пытался дозвониться до родителей. Но моя мама и Маргарита Сергеевна до утра пили в ресторане вино, Алька гуляла на своем выпускном в художке, а папа возвращался на поезде из командировки. Сотовых тогда еще не было, папа приехал домой в шесть утра, прослушал автоответчик и рванул забирать нас.

А потом был скандал. Который усугубился тем, что мамы приехали из ресторана следом за папой, тоже увидели сообщения и тоже рванули за нами. Но папа добирался выспавшимся и на машине, а мамы — в состоянии отрезвления, после бессонной ночи и на каблуках. Они явились в отделение, когда мы уже ехали домой, и... В общем, скандал был страшный. Обе мамы орали на нас, перекрикивая друг друга, а мы с Валиком держались за руки и молчали. А что тут скажешь? Верни время назад — поступила бы также. Мы с детства горой друг за друга. И папа потом, когда мамы ушли утешаться валерьянкой, обнял нас и подбодрил неожиданным: "Держитесь вместе и никогда не пропадете". И мы держались. Даже когда новые увлечения и компании разводили нас в разные стороны. Ничто так не разделяет друзей детства, как новая взрослая жизнь и взрослые проблемы, но мы держались. Пока...

Я тихо хлюпнула носом. На танцполе образовалась вторая тень, обнимающая девицу-провокаторшу, и на мгновение, прищурившись, я рассмотрела. Упрямая зеленоглазая физиономия с резкими чертами, взъерошенные темные волосы и распущенный галстук. И почти вспомнила...

— Вась, я ведь тебя пригласить хотел.

— А почему не пригласил? — я обернулась. — Постеснялся, что ли? Чего? Дружить же не стеснялся.

— Дружить одно, — хмыкнул он. — А это, — и кивнул на танцпол, — другой уровень отношений.

— Ну и перешел бы. Кто мешал-то?

— Табличка на лбу "Не входи — убьет!", — отшутился Валик.

Я оскорбленно фыркнула:

— Подумаешь, какой пугливый! Но не мне же первой... приглашать!.. И нашлись же те, кто рискнул со мной связаться, — взял бы с них пример!

— И где они, эти смельчаки? — спросил он едко. — И надолго их хватило?

Я взобралась с ногами стол и обняла колени. Вспоминать — так вспоминать... Хотя он и так все знает. Сколько я на его плече ревела от обиды на судьбу...

— Первый два года продержался. В универе русский язык со всех драли так, что технари вешались. И этот... нашел выход. Как только на третий курс перешел, где русского нет, сразу сбежал. Второй...

И сморщилась. Воспоминания были горькими и неприятными, но за них с блеском отомстили.

— Второй мечтал у папы диплом защитить и в исследовательский институт на работу просочиться. Через меня. Даже предложение сделал за неделю до защиты. Но папа сказал, что в жизни не встречал такого бездаря и лентяя, что ему стыдно видеть такого засранца рядом с умницей-дочкой, и диплом зарубил. Поставил неуд, и "жених" слинял. Вместе с предложением. Потом еще один был — Алька подсунула. Сбежал через неделю, когда я отказалась ему идеи для картин придумывать. А последний... почти прижился.

— Почти? — уточнил ехидно. — Сколько раз ты его выгоняла?

— Не знаю, не считала, — я передернула плечами. — И не я выгоняла, а Баюн. Кот его сразу невзлюбил и начал гадить в обувь. А контакт с животным налаживать мы не стали, мы гордые, — я скривилась. — А еще жить было негде, а с мамой в коммуналке — стремно, — и тяжко вздохнула: — Короче, меня всегда использовали. И никто никогда не любил. И в школе — тоже. Сам же первым за сочинениями прибегал... Отсюда и табличка. Хватит.

— Так уж и никто? — судя по тону, сейчас заржет. И заржет обидно.

Я надулась. Так уж и никто, да. И я отвечала всем взаимностью.

— Потанцуем?

Из колонок уныло завывал шепелявый тип, вроде Шура. Я без колебаний приняла протянутую ладонь, теплую и почти человеческую.

— Не боишься? — спросил весело.

— Нет, — я легкомысленно обняла его за плечи.

— А ведь убить хотел.

— Хотел бы — убил бы, — это же только сон?.. И в нем спокойно и уютно. И опять можно говорить обо всем на свете. — Я же тебя тысячу лет знаю. И знаю, когда ты тянешь время, — я подняла на него взгляд: — Вальк, ты тянул время. И вряд ли саламандра выманивал. Сай тебе не по зубам, да и зачем он... Зачем?..

— Но он очень вовремя появился, верно? — тень склонила голову набок.

Я невольно сглотнула. Черт. Мне это не нравится...

— Вернемся к последнему вопросу. Так уж и никто?

Я промолчала. Только семья. Любила, терпела и принимала. И Валик, да. Принимал меня со всеми моими гусями, музами, птеродактилями и прочей творческой нечистью. И терпел диктаторские замашки. И удовольствие свое мазохистское умудрялся находить. И... Осознание прилетело по затылку кирпичом. Который, как известно, ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. Больно... И так не вовремя...

— Ты зачем пришел? — спросила тихо.

— Чтобы поняла.

Я пришибленно смотрела на него и молчала. Вот зачем сейчас, когда ничего не изменишь?.. Это что, месть за мою слепоту? Ему-то там, в потустороннем небытие, все параллельно и сиренево, а мне каково?.. Зачем ворошить прошлое, если уже ничего не исправить?.. Ведь сон закончится. И он вернется обратно. А мне с этим осознанием придется жить дальше. И как? Как?.. Но, может, это только сон? Бред воспаленного воображения? Ведь для всех он давным-давно умер...

— Я тебя выдумала, да?.. — я уткнулась носом в его плечо, сбиваясь с ритма танца, и обняла за талию. — А на самом деле тебя нет, не было, не будет, и сейчас ты только снишься?..

— Конечно, — легко согласился Валик. — Конечно, ты меня выдумала. Конечно, меня никогда не было. И, конечно же, сейчас я тебе только снюсь.

— Издеваешься, зараза... — протянула тоскливо, отстраняясь.

— Любая реальность — это иллюзия, любая иллюзия — это сон, а любой сон может стать реальностью. Или иллюзией, — потусторонние глаза смотрели весело и загадочно. — И только тебе выбирать, в какие сны верить и за какие иллюзии держаться. И ту реальность, в которой захочешь жить.

— И когда ты успел стать таким умным? — фыркнула в ответ.

— Удобно ничего не видеть, да? — он пропустил мои слова мимо ушей. — Удобно слепить кокон из фантазий и спрятаться там от всего мира? И никого не впускать. И ничего не замечать. И на все пофиг, ведь есть твои любимые истории. Только помогут ли они сейчас, когда реальность сводит с ума? Когда прошлого не вернуть?

Я задохнулась от обиды, в глазах вскипели злые слезы. Это... удар ниже пояса! Запрещенный прием!.. Но сказать в свое оправдание ничего не успела. По десятому кругу знакомо завыл Шура, и Валик снова потащил меня танцевать.

— Пусти!.. — я попыталась извернуться, но безуспешно. Горячие руки держали крепко.

— Это итог, Вась. И начало. Я — это только начало. Дальше будет больше. И больнее. И страшнее. Упущенного не вернешь, но будущее защитить можно.

Я замерла, нечаянно наступив ему на ногу. Этого-то и боюсь... И Сайел тоже говорил, что это все — только начало. "Чтобы поняла"... Чтобы разула глаза и больше никого не потеряла?..

— И еще. Вась, присмотри за мамой.

— Ч-чего? — я не сразу поняла вопрос.

— За моей мамой присмотри, — повторил он терпеливо. — Мама и ты — ближе у меня никогда никого не было. Она одна осталась, — и добавил виновато: — Я не смогу... Присмотришь?

И что-то в его тоне зацепило.

— А надо? — уточнила осторожно. — Знаешь, Вальк, тебя уже тринадцать лет как... нет. И прошлое теперь не то, и... будущее. И Маргарита Сергеевна... Она сказала, что меня не знает.

— Знает, — сказал мой собеседник убежденно. — И помнит. Ей может понадобиться помощь... — и замолчал.

Всё. И лесом обиды. Его всегда было так легко прощать...

— Вальк, говори прямо! Что случилось?

— У нее мужик появился, — сообщил недовольно. — Мне он не нравится.

— Но ведь к лучшему же, разве нет? — заметила я осторожно. — Совсем одной быть тяжело...

— Мне он не нравится, — повторил Валик резко. — Скользкий, двуличный и ублюдочный тип. И чего-то хочет от мамы... Вась, а Вась?..

— А что взамен?

Шура наконец заткнулся, и я опять оказалась сидящей на столе в нашем рабочем кабинете.

— А по старой дружбе? — знакомо ухмыльнулся он. И на секунду сквозь зеленую дымку опять проступило лицо — взрослое, но по-прежнему резко-упрямое.

— А что такое дружба, Вальк? Взаимовыгодный бартер по обоюдному согласию.

Нет, не могу упустить момент и не подыграть... Не могу! Не хочу ничего не забывать. Пусть больно. Он прав. Живу слепоглухонемой, не вижу дальше собственного носа, прячусь за выдумками и столько времени теряю...

— Хорошо, — он сел рядом, боком ко мне, — чего надо?

— Ну... — я замялась. — С той стороны, говорят, все видно...

— И кто говорит? — уточнил Валик иронично. — Тот, кто там никогда не был? Врут. Нагло и безответственно. Я не больше тебя знаю, Вась. Одно только скажу наверняка — всё рядом.

Я недоуменно моргнула, и он с нажимом повторил:

— Всё рядом с тобой. Чаще по сторонам смотри и больше думай о том, что видишь. И если не ответил... — он помолчал задумчиво и пожал плечами: — Больше мне добавить нечего. Извини.

— Да ладно... — я разочарованно вздохнула. — Все равно помогу.

— Знаю, — Валик улыбнулся, — и всегда помогала, — и дружески чмокнул меня в щеку. — А мне пора. До встречи.

— Стой!..

— Звенит будильник, — напомнил он, стремительно удаляясь в сторону окна. — Скоро полночь, и пора просыпаться.

— Не хочу!..

Зеленая тень прошла сквозь стекло и растворилась в лунном свете. Я спрыгнула со стола и метнулась следом. Вцепилась в оконную ручку, но ее, сволочь, заклинило намертво. От злости и бессилия на глаза навернулись слезы. Полная луна улыбнулась мне бессмысленно и равнодушно.

— А ну, вернись! — и заколотила кулаком по стеклу. — Валик, вернись, мы недоговорили!.. — слезы полились ручьем, и я снова рванула створку. Опять ушел...

— Куда?! — рявкнуло на ухо.

Окно вспыхнуло белым пламенем. Я с шипением отпрянула назад, споткнувшись, упала на пол и... проснулась. Окно искрило, а напротив меня стоял злой саламандр.

— Куда собралась? — повторил угрюмо. — Не рановато ли?

Я съежилась на полу, обняв колени. Трясло так, что зубы выбивали дробь, и молчаливые слезы все не унимались. Ведь показалось, что смирилась и почти привыкла... Замельтешили хлопья пепла. Баюн вертелся рядом и то в мои колени носом тыкался, то о спину терся. Муз кружил квохчущей наседкой и то валерьянку подсовывал, то водку. Сайел стоял ко мне спиной у искрящего окна, скрестив руки на груди.

И он же первый заговорил, когда меня немного отпустило. Я неловко шевельнулась, вытягивая сведенные судорогами ноги, и саламандр повернулся:

— Больше не подпускай, — велел резко. — Не позволяй ему приходить. У мертвых — своя дорога, а у живых — своя. И тебе с ним не по пути. Надеюсь, теперь ты это понимаешь.

Я согласно хлюпнула носом и вытерла мокрое лицо рукавом пижамы. Хочу ли снова увидеться?.. Конечно. А надо ли? Нет. Ни в коем случае. Дороги разошлись, и с мертвыми мне точно не по пути. А хотение с надобностью пересекается крайне редко, к сожалению или к счастью...

Сайел подошел и подал руку, сказав негромко:

— Уже почти полночь. Пойдем, кофе выпьем.

— Так ты же... не нуждаешься, — я с трудом встала. Колени подогнулись, и я вцепилась в саламандра.

— За компанию-то можно, — он крепко обхватил меня за талию, поддерживая.

Я посмотрела на него, на Муза, на урчащего кота и слабо улыбнулась:

— Не знаю, кто вы и зачем здесь... Но спасибо вам за это... огромное. Без вас... совсем бы спятила.

— Говорю же, я — еще не худшее явление в твоей унылой жизни, — подмигнул Сайел. — Чем займемся?

И глянул так многозначительно, словно у него вдруг физическое тело появилось. Но я слишком устала, чтобы вестись на дешевые провокации.

— Дочитаем последнюю главу. И попробуем что-нибудь придумать.

А к "мозгоправу" мне, кажется, нужно не только по родственным делам. Этот хмырь опять без штанов. Я не ханжа, но... отвлекает. И не хватало еще ящерицами заинтересоваться с горя и за неимением главного...

— За рака на безрыбье не сойдешь. Штаны надень.

— А мне и так хорошо!

Тьфу. Нарочно дразнит, ящур... Ладно-ладно. Завтра отомщу. Побегом к двоюродному деду. Пусть понервничает, психо...тип пепельный.

Глава 2

Скоро-скоро он узнает,

Где чужие, где свои...

"Сплин"

Я проснулась ровно в полдень. Разбитая, больная, выжатая как лимон и злая. На себя, на свой писательский эгоизм и слепоту, на Валика с его несвоевременными объяснениями и на весь мир. И на бабушку с ее даром и "героя" с его писаниной. И на домашний шизариум для полноты картины.

Сайел, к моей досаде, не спал. Он не сводил с меня глаз и бдел, словно подозревал в нехорошем. Баюн нервничал, и по той же самой причине. Кот постоянно крутился рядом и норовил проехаться на моей ноге. Только Муз порадовал: он нажрался так, что снова посинел, и дрых на ноутбуке в обнимку с Варюшкиной вышивкой, дергая левым крылом и храпя на всю хату.

Побродив по квартире, я решила выждать. И попробовать всех обмануть. Ибо. Скажу, куда иду, — будет скандал. Не скажу — саламандр увяжется следом и все испортит. Конечно, как девушка свободная я имею полное право послать Сайела в сад и уйти по делам. И отпустит, и никуда не денется. Но скандал точно будет. А я не в том состоянии, чтобы скандалить. Вернее... в том. Очень даже в том. Но кончится все плохо. Истерикой и нервным срывом. И так на морально-волевых держусь. А их осталось мало. Значит, надо обманывать. Дурацкая ситуация...

Заставив себя позавтракать, я посмотрела на часы. Встреча в пять. Сейчас — почти час дня. Собраться и добежать до офиса "мозгоправа" — дело получаса. Время есть. А если не получится... Напишу смску и договорюсь на другой день. Все мы люди, всякое бывает. Выпив кофе и угрюмо посмотрев на саламандра, я решительно достала шоколадку и пошла в спальню.

— Ты что задумала? — осведомился он с подозрением.

— Хандрить буду, — буркнула в ответ.

— Чего? Зачем?

— Имею право! У меня лучшего друга... не стало! — да и не только друга... — Хочу хандрить — и буду хандрить! Отвяжись! Иди... спать!

— А записи? А фотки из подвала? А...

— Устала. Хандрить хочу.

Так, как все девушки хандрят. Забраться под одеяло, включить "розовые сопли", пореветь вместе с героями и объесться конфет. Вот только они нормальные, а я — нет. И они хандрят из-за мужчин (или их отсутствия), а я — из-за больной головы и результатов психоанализа. Да и хандрить-то не умею. Сразу отвращение к себе появляется, и жаль потраченного времени. Я лучше главу напишу. Но для отвода глаз сойдет. И лишних мыслей — тоже. Надеюсь.

Я забралась под одеяло и первым делом проверила почту. От Альки — ни ответа, ни привета. И хорошо, если ей некогда читать письма. Она так рвалась в поездку, так мечтала о Таиланде — и до меня ли ей теперь? Поди едет сейчас по джунглям на слоне, распевая с погонщиком русско-народное "Ой, мороз-мороз...". Говорят, в Тае русские песни нынче в моде.

Открыв папку с фильмами, я повоевала с собой пару минут, но на "розовые сопли" так и не собралась. Экшен, драйв, приключения — это да, это мое. А от "соплей" тошнить начинает минут через десять. И, надев наушники, я включила "Тихоокеанский рубеж". Кайфовый фильм. Пять раз смотрела, и все равно нравится. И на двадцатой минуте фильма хандрить расхотелось окончательно. У героев-то посерьезнее проблемы. У меня по сравнению с ними все пучком: мир жив, родители живы, да и с пришельцами можно договориться. Блин, хочу такого "Егеря", хотя бы прокатиться... Сайел посмотрел через мое плечо фильм минут пять, скривился презрительно и ушел. Давай-давай, милый, свечек много, а сила лишней не бывает...

Я посмотрела полфильма, когда по потолку наконец расползлись вьющиеся лепестки. Я тихо закрыла ноут и встала с постели. Баюн, доселе спавший у подушки, поднял голову и посмотрел на меня укоризненно. Я прижала к губам палец. Кот фыркнул, повернулся ко мне спиной и уткнулся носом в хвост. Так, один есть. А для второго остался стратегический запас "наркоты" в сумке.

Быстро одевшись, я достала свечи. Заглянула в гостиную, подожгла три штуки и подставила в общий круг уже горевших. Из огненного цветка донесся такой счастливый вздох, что мне стало завидно. Вот кому на Руси жить-то хорошо... И, пока Сайел в экстазе и нирване, надо удирать. Я запалила еще три свечи. И следующий оргазмический вздох успокоил окончательно. Все, не проснется и не помешает. Собственное удовольствие всяко важнее чьих-то проблем.

После квартирного полумрака солнечно-снежный день ослеплял. Я несколько минут стояла у подъезда, щурилась и привыкала. Так, у меня есть еще часа полтора — можно попить кофе. И привыкнуть. Я глубоко вдохнула морозный воздух. К тому, что кокон из фантазий, о котором говорил Валик, лопнул, как мыльный пузырь. И окружающий мир... стал живым и объемным. Он давил, оглушал и ослеплял. Далекий шум машин казался ревом стартующего самолета, а скрип снег под подошвами сапог — хрустом ломаемых ветвей. Серые коробки домов стали больше, небо — выше, деревья — чернее, и солнце слепило глаза. А морозный воздух впивался в кожу лица и разъедал легкие. Черт, страшно... Но надо.

Помявшись у подъезда, я заставила себя спуститься по ступенькам и нерешительно шагнуть в новый старый мир. И дело не только в нервных потрясениях. А в том, что уже несколько дней я ничего не выдумываю. И мыльный пузырь из образов и видений без подпитки лопнул. Но прежде я его восстанавливала, и потом восстановлю. Валик прав. Я упускаю многое из того, что нужно видеть, слышать, чувствовать и осмысливать. То, что жизненно необходимо видеть, слышать, чувствовать и осмысливать.

Я быстро шла по тропинке через парк и привыкала — смотреть без "шор" и слышать без "берушей". Такова обычная реальность писателей: мы видим скрытое, из ничего творим образы, но не обращаем внимания на то, что происходит рядом. Хватаемся за то, что двигает вперед сюжет, что может стать новой идеей, а очевидные вещи... На очевидные вещи годами закрываем глаза, ведь они неинтересны, их к роману не пришьешь. А потом те, на кого мы закрываем глаза, уходят, не дождавшись и не достучавшись. И мы с еще большим усердием ныряем в свои истории, чтобы заполнить душевную пустоту, как наркоманы за спасительной дозой искусственных эмоций. И втягиваемся так, что другого уже не надо. Искусственная реальность становится жизнью, а настоящая — существованием. И хорошо, что пока "герой" не затягивает в омут своей истории. На сей раз она меня не спасет. Как и мою семью, конечно, не дай бог...

Офис "мозгоправа" находился рядом с моей работой, и я пошла греться в то кафе, где впервые столкнулась с родственничком. Внутренний голос вопил "стой, дура!", а инстинкт самосохранения сходил с ума, заставляя исступленно колотиться сердце и повышая пульс. В последний раз организм так бунтовал на защите диплома, но все обошлось. И сейчас должно получиться. Мне важно выслушать двоюродного деда без чужих ушей. Сущность в "мозгоправе" — конечно, аргумент. Но недостаточный. Мне необходимо разобраться с теми "сторонами", о которых говорил Иннокентий Матвеевич. И понять, от какой стороны и зачем на меня нападают сущности.

Я разделась, села в уголок у окна и заказала пол-литровый капучино с корицей. Времени — вагон, два часа до встречи. И мозг наконец вышел из праздничной комы. А может, Валиково внушение так подействовало... Но я решительно не хочу снова пускать свою жизнь на самотек и опять кого-то терять. Да и себя — тоже.

Кофе принесли, и я торопливо обняла замерзшими ладонями горячую чашку. Итак. Стороны. Сущности. Есть защитники и есть, как сказал дед, вредители: есть те, кто оберегает людей, и те, кто используется людьми во вред обществу. (А еще, по словам Сайела, есть те, кто просто ужасно не любит писцов.) Слова Иннокентия Матвеевича — о семейном дележе семейного же писца, — кстати, тоже в проверке нуждаются. Но в лоб спрашивать об этом у "мозгоправа", пожалуй, не буду. Нажалуюсь на творческий кризис, утрату связи с действительностью и разбитое сердце. Все честно и актуально. И посмотрю, как он из меня "писчую" правду вытягивать станет. Что я знаю — чего не знаю. И подловлю.

Инстинкт самосохранения не унимался, и я, подыгрывая ему, слегка нервничала. Глазела в окно, отвлекаясь, и формулировала свои проблемы, ежели вдруг спросят. Проблем обнаружилось столько, что впору бы топиться. Но инстинкт встал в позу и заявил, что он против. И вообще. Размышления о сучности собственного бытия надоели хуже горькой редьки. Где бы позитива набраться?..

— Василиса? — раздалось рядом удивленное. — А ты здесь откуда?

Я обернулась. Рядом, протирая шарфом запотевшие очки, топтался главный редактор нашей "уважаемой городской газеты".

— Привет, Гриш. Из дома. А ты откуда и зачем?

Гриша, расстегнув дубленку, сел напротив и надел очки. Посмотрел на меня мрачно и признался:

— Оттуда же. За... вдохновением я. Дома жена после новогодней смены... в депрессии. И вот, я здесь.

— Опа! — я улыбнулась. — И тебя вирус писательства зацепил? А что пишешь? Надеюсь, не про бройлеров и мэра?

— Все тебе хиханьки да хаханьки, — и глянул неодобрительно. — А я публикующийся автор, между прочим, — и гордо расправил плечи, — сборник рассказов недавно выпустил... — и добавил тихо: — Но не говори никому, ладно? Не то Игорек на цитаты разберет и по офису расклеит. А у меня же... репутация.

Я кивнула, а про себя ухмыльнулась. Отличная идея, кстати! Надо только название сборника выведать и...

— Под псевдонимом издался на всякий случай, — сообщил Гриша, нервно озираясь. Будто опасаясь, что сейчас из-под стола с криком "Ага!.." выскочит наш массовик-затейник. — Даже жена не знает. Засмеет ведь... — и покосился на меня. — Солидный человек, в солидной должности...

— Я не засмею, — заверила быстро. — Тоже ведь пишу... А дай почитать? Есть с собой?

Час еще сидеть, так хоть отвлекусь.

Гриша замялся, но больше для вида. Ясно же, что и творчество показать хочется, и мнение услышать. И полез в портфель.

— А ты не за этим здесь? Не за музой?

Я из-за чашки быстро глянула на шефа. Вроде, чистый, ни в нем сущности, ни рядом... И честно ответила:

— Я, Гриш, к психологу иду. Мозги вправлять.

— Это хорошо, — одобрил он, доставая распечатки, — это правильно. Глядишь, и с программистом своим помиришься, и личную жизнь наладишь. В новый год — с новой жизнью!

Я едва удержалась от паскудного желания надеть кружку с остатками кофе на его полысевшую голову. Натянуто улыбнулась и уткнулась в рассказы. И через минуту обо всем забыла. Опять межмирные порталы? Почему народ так и тянет сюда гадость всякую натащить? Будто в нашем мире своей гадости мало! Вон, этот, как его, Виктор какой-то, чей сборник я у дяди Бори нашла, тоже про окна в иные миры писал и... Я невольно закусила губу. Черт. Как на мою ситуацию-то похоже... Происки информационного поля?..

— Ну как? — Гриша заметил мою отвлеченность. — С пивом потянет?

— С водкой только, — хмыкнула я, — без бутылки не разберешься. Косяков многовато. Фантастика — фантастикой, но "обоснуи" быть должны. В фантастике летать может и космическое ведро, и ступа Бабы-Яги, но тогда у ведра должен быть реактивный двигатель, а у ступы — артефактная магия. Вот, смотри...

И полчаса объясняла ему на "кошках", где, что и как. Редактор вооружился блокнотом и с интересом внимал. А потом иронично спросил:

— Что же ты такая бедная, если такая умная?

— Видимо, потому что не шибко красивая, — ответила в тон и глянула на часы. — Так, все, мне пора бежать, — и быстро встала, одеваясь. Посмотрела на редактора искоса и вздрогнула. Нет, почудилась тень над его плечом... Не может нас, писцов, быть так много. Иначе же кирдык мирозданию.

И уже на крыльце бизнес-центра сообразила, что оставила на Гришиной совести выпитый кофе. Ладно, заплатит, не обеднеет, раз такой... красивый. Я с трудом открыла тяжелую дверь и зашла в вестибюль. Стандартный вид: подвесной потолок, плитка на полу, жалюзи на окнах и пальмы в каждом углу. И стол с похмельным охранником. Ага, треть города — похмеляется, треть — работает, а треть — болеет с похмелья и делает вид, что работает.

Мимо охранника я прошла спокойно. Благожелательно улыбнулась и поздравила с наступившим. Он посмотрел на меня недоверчиво, но цепляться не стал. Я прошла по коридору, на ходу снимая шапку. Делаешь вид, что ты отсюда, и все пучком. А у лифта образовалась компания. Спиной ко мне стояла высоченная девица и нажимала на кнопку вызова. Я присмотрелась. С виду — обычный офисный планктон: белая блузка, узкая черная юбка ниже колена, серые чулки, туфли на метровой шпильке, темные волосы, стянутые в тугой узел. Одно но. Я подошла ближе и поняла. Тепло. От нее волнами шло тепло, как от...

Девушка обернулась. Смуглое лицо, нос горбинкой и черные глазищи на пол-лица. Я скромно улыбнулась, а в ответ получила неожиданное:

— Ты что здесь делаешь, идиотка?!

Точно. Саламандр. Вернее, саламандра. И, похоже, обзываться, раздражать и возбуждать перманентное желание дать им в бубен — это расовые особенности. Но я девушка воспитанная и интеллигентная.

— Во-первых, добрый день, — я холодно посмотрела на нее снизу вверх. — Во-вторых, я вас не знаю. И вы не имеете никакого права мне тыкать и приставать с глупыми вопросами и оскорблениями. Последнее — вообще статья. Кодекс административных правонарушений, статья пять шестьдесят один — "Оскорбление, то есть унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме". Штраф — от одной до трех тысяч рублей. Невеликие деньги, но мне не помешают. Сразу рассчитаетесь или потом поговорим?

Она уставилась на меня, как ненормальную. Зато заткнулась. И лифт приехал. Я зашла в кабину первой, саламандра, помявшись, следом. Я нажала на кнопку десятого этажа и расстегнула шубу. Жарко. Глянула на свою спутницу искоса и внутренне съежилась. Девица... горела. Вернее, дымилась — чадила черным, а с длинных ногтей сыпались искры. Обещанный черный саламандр? Интересно, это о ней говорили Валик и Сайел? Я решила уточнить, но девица прижала палец к губам. Ах да, камеры, повсюду же "глаза"...

Едва лифт открылся, как саламандра ухватила меня за руку и потащила за собой. Я разумно не сопротивлялась. За угол, по длинному коридору вдоль диванов и кабинетов, к пожарному выходу. Дверь на лестницу она открыла одним прикосновением. Вытолкнула меня на площадку и быстро спросила:

— Сайел с тобой?

— Нет, дома. А что? — я даже не удивилась.

— Я имела в виду... — она запнулась и нервно заправила за ухо прядь длинной челки. — С тобой ли он рядом... Зря не взяла. Он гад скользкий, но полезный. Почему одна пришла? Тебе вообще не стоит здесь находиться!

— А ты кто такая?

— Ауша, черная саламандра, — девица смотрела на меня, не мигая. Темный огонь в глазах разгорался, перекрывая белок.

Я невольно попятилась. Жутко выглядит... И уточнила, осторожно подбирая слова:

— Единственная здесь, в этом мире? Точно? Тогда о тебе говорили двое. И один из них меня едва не убил. Плюс ты работаешь здесь, где "мне не стоит находиться". Смысл тебе доверять?

Ауша одобрительно улыбнулась:

— Верно мыслишь. Я... присматриваю.

— За одним братом по указке другого? Который живет на моем этаже, в квартире напротив? — я смотрела на нее с любопытством. — Тогда передай Владлену Матвеевичу, что он может конспирироваться сколько угодно, а я и дальше буду действовать на свой страх и риск. Игры в шпионов — это не мое. И к деду на прием я сейчас все равно пойду.

— Глупо, — осудила она.

— Вероятно, — согласилась я. — Но мне нужно получить информацию, выслушать стороны и расставить приоритеты.

— И сколько они стоят? — Ауша скептично подняла тонкие брови.

— Да мне много не надо: власть над миром и что-нибудь пожрать, — я пожала плечами и безмятежно улыбнулась.

Значит, дед Игнат, он же "мозгоправ", — из тех, кто за нефтевышку...

Саламандра посмотрела на меня внимательно и тихо рассмеялась:

— Ты похожа на бабушку, Васюта. Внешне легкомысленная и рассеянная, а внутри стальной стержень — не согнешь, не сломаешь, не подкупишь. Васюта, Васютка — так она тебя называла. Я очень хотела присматривать за тобой, но... — и недовольно сморщилась: — не умею быть невидимкой. И слишком заметна. Как сущность. А другие недоглядели, и это едва не привело к беде... Хорошо, что Сайел оказался рядом.

Я слушала, внимательно и не удивляясь. И верила. Несмотря на внешнюю грубость, ей очень хотелось верить. Как и "пепельной ящерице".

— Значит, серединная сущность в Валике... неожиданность?

— Да, — Ауша серьезно кивнула. — В нем всегда жил защитник из низших, и поэтому он выжил... тогда, после реки. Сущность спасла. Откуда взялся агрессивный серединный... В тот вечер я охотилась — собирала огонь. И встретила его. Но упустила. Серединных невозможно рассмотреть, если они не проявляют силу. А вот он меня опознал и, наверно, решил... что я за тобой — за писцом пришла. И форсировал события. Я все видела, но вмешиваться не стала, Сайел — мастер своего дела. Недоглядели мы. Прости.

— Это не вы, — я со вздохом посмотрела на часы. Дежурные пятнадцать минут на опоздание почти истекли. — Вряд ли вы могли предугадать вмешательство другого писца.

Саламандра нахмурилась, собираясь возразить, но я быстро добавила:

— Организуй мне встречу с Владленом Матвеевичем, ладно? Я слишком многого не знаю. И... — запнулась.

Стыдно признаваться и просить... Но Ауша поняла:

— Я буду рядом.

Все, гора с плеч... Саламандра проводила меня до кабинета "мозгоправа" и села на диван. Взяла со столика журнал, закинула ногу на ногу и с очевидным интересом уткнулась в "Космо". Я постучалась и открыла дверь. И застыла на пороге. Игнат Матвеевич Седых — как указано в визитке, доктор и профессор психологических наук, почетный член какого-то забугорного общества и кучи институтов — лениво растекся по кожаному креслу. Без пиджака и с распущенным галстуком, взъерошенный, он, положив ноги на стол, пускал бумажные самолетики. Я поджала губы, пряча ухмылку. Притворяться и изображать жертву творческого кризиса разом расхотелось.

— Проходите, — он запустил к потолку очередной самолетик. Последние лежали по всему кабинету — на полу, на полках стеллажей, на диване.

Пока я раздевалась и вешала шубу в шкаф, "мозгоправ" задумчиво лепил из подручного документа очередной самолетик. И, едва я села на диван напротив, он нацелил на меня бумажный "нос".

— Ну-с, на что жалуемся?

— Ну-с... — я невольно скопировала его интонации и тоже взяла ближайший самолетик. — На творческий кризис, — и неожиданно для себя запустила самолетиком в двоюродного деда. Самолетик уныло рухнул на ковер. М-да, если не ладится — то во всем.

— Кризис — это плохо, — мой собеседник плавно запустил самолетик, и тот по красивой дуге ушел на стеллаж. — Усугубляешь его? Вредные привычки имеются?

Я посмотрела в окно и нахмурилась. Я не пью, не курю, дурью маюсь только книжной, работаю, случайными связями не увлекаюсь... Правильная и порядочная, аж зубы сводит. Но, как говорил Чехов, человек, который не курит и не пьет, поневоле вызывает вопрос — а не сволочь ли он? Выводы напрашиваются очевидные. Я пожала плечами:

— Из вредных привычек... только характер.

— Характер — это хорошо, — одобрил Игнат Матвеевич, озираясь и выбирая площадку для "приземления" следующего самолетика. — Что от кризиса принимаешь?

— Валерьянку, — прилежно подыгрывала я. — А еще — желаемое за действительное. Вернее, принимала, — и, резко вскинув руку, поймала пущенный в мою сторону самолетик.

Родственник несколько секунд смотрел на меня в упор, а потом добродушно улыбнулся:

— Я рад познакомиться с тобой, Васек. Раскусила меня, когда Кешу увидела? Мы все похожи, в отца. Но как дороги разошлись, так и мы... Кеша почти простил, а Влад — нет. И перед мамой твоей я виноват... очень виноват. Не сдержался. Мать наша рано ушла, и Дуся нас вырастила, всех троих, — и рассеянно взялся лепить очередной самолет. — Очень я ее любил, вот и... вышло. И квартира... Рассказали о споре за наследство? Квартира Дусина многое бы объяснила, все ответы — там. Я по свежим следам понять хотел, кому помешала... Да-да, — подтвердил он. — Убили. Довели до самоубийства. У нее за полгода до смерти... с головой плохо стало. Она постоянно говорила, что все вокруг то — да не то. И люди те — да не те. Мне ее записи нужны были. Теперь-то поздно, упущен шанс... Удавил бы того, кто... — и новенький самолетик превратился в шуршащий бумажный ком.

А я слушала молча и понимала. Люди те — да не те... и Валик тот — да не тот... Похоже, бабушка угодила в такую же смену реальности и не выдержала. А выдержу ли я еще, допустим, две-три такие смены? Вряд ли.

— Мне не квартира нужна была, — продолжал дед Игнат, мастеря новый самолет. — Только записи. Но не пустили. Только тебе, подросшей, ключи бы отдали, а дверь заговоренная, не взломать. Я и... маму твою обидел очень. И тебя. Не держи зла, Васек. Все мы люди.

Угу. С сущностью.

— Кеша про меня чего наплел? — самолетик улетел на стеллаж.

Я откашлялась и осторожно заметила:

— Не про вас... Про защитников и вредителей.

— И ты думаешь, что я — из вторых?

Я молча пожала плечами.

— Видишь ли, Васек... — Игнат Матвеевич сел, выпрямился и посмотрел меня оценивающе и внимательно. Голубые глаза позеленели, и в них промелькнула тень. — Дар писца — это семейная реликвия. Он касается всех кровных. Благодаря тебе я могу видеть сущности. И работать с ними. Если с тобой что-нибудь случится, то дар уйдет к другому. И замрет. Он всегда по-разному проявляется — иногда в пять лет пробуждается, а иногда и в семьдесят пять. И мы, члены семьи, на это время теряем возможность видеть сущности. Вредить тебе — бессмыслица. Без тебя труба моим делам. И то, чем я занимаюсь, кем я занимаюсь, тебя никогда не коснется.

— И к "вредному делу" пристроить не попытаетесь? — я тоже смотрела на него оценивающе и внимательно.

Двоюродный дед весело хмыкнул:

— Не потяну, Васек. "Что-нибудь пожрать" я тебе организую легко, а вот власть над миром — увы, — и картинно развел руками.

Я улыбнулась. Конечно, везде "глаза". И, вероятно, огнетушитель на стене коридора был вовсе не огнетушителем, а мимикрировавшей сущностью, которую мы с Аушей дружно зевнули.

— И рисковать поздно, — добавил Игнат Матвеевич, внушительно повторив: — Поздно. Выросла ты. И на Дусю похожа, а сестра была несгибаемой. Принципиальной. Если решила — то раз и навсегда. Таких только ломать, а от сломанного писца толку мало. Не враг я тебе, Васек. И никогда врагом не буду.

С Валиком все более или менее ясно. Он "редакторский". А вот "парень с собакой"...

— Не мои, — заверил двоюродный дед. — Мои сущности — все привязанные, все на поводке. Крепко держу и самодеятельности не допускаю. А пугать тебя без толку, — и, встав, прошелся по кабинету. Остановился у окна, сунув руки в карманы брюк, и неожиданно спросил: — Ты цвета различаешь?

— Да, — я сразу поняла, о чем речь. Сайел тоже на цвете сущностей акцент делал.

— Дома сущность есть? — он повернулся.

— Есть. Птеродактиль. Красный. А что?

— Красный — Дусин цвет, — Игнат Матвеевич тепло улыбнулся. — Цвет ее силы. И все сущности, которых она выпускала, были красного цвета. Кроме высших, саламандров. Но и в них заметен красный, когда сильно злятся. Цвет сущности — как подпись. По ним можно вычислить писца. Тебе. Мы-то их видим... обычными. Прозрачными и бесплотными. Явный облик имеют только высшие, а остальные... тени себя прежних.

Так-так...

— Но цветов-то всего...

— А оттенков — больше, — он присел на стол напротив меня. — Со временем ты их научишься различать. Моя сущность какого цвета?

— Серебристая, — я присмотрелась, — серебристо-зеленая.

— И плюс еще пять оттенков, — дополнил двоюродный дед. — А нападавшие — какого цвета?

— Зеленые. С серебристым отливом, — я невольно запнулась и посмотрела на своего собеседника. И Валик... Его сущность — тоже зеленая! А было ли серебро... Сейчас и не вспомню. Нападение — как в тумане. Надо его рассмотреть получше, когда в следующий раз в "гости" нагрянет. А он точно нагрянет.

Я нервно расправила смятые крылышки самолетика. Зеленые... Черт. Неужели все трое — от одного писца? Неужели... не "герой"?.. Он, если по цвету силы судить — по тем же глазам... фиолетовый. Вернее, ядовито-сиреневый. Как и сущность, от его ключа которая. А если не он, то кто?

— Жаль, оттенки не видишь, — Игнат Матвеевич задумчиво закусил губу. — Жаль, Васек... Быстро бы нашли и... обезвредили, если писец — из местных. Я на всех, с кем встречался, собирал досье с цветоподписями. Жаль...

— А он не он ли случайно вашу сущность... нашел? Ведь цвета...

— Вряд ли, — покачал головой мой собеседник. — Тот, кто дал мне защитника, умер, — он отвернулся, скупо добавив: — и очень давно. Слабый летописец был. Всего пару низших сущностей добыл, и одна — при мне. А на тебя напали двое, скорее всего, — серединных... Кстати, кофе будешь?

Спохватился... За окном стемнело. Должно быть, уже поздно.

— Нет, я... домой, — и смутилась под веселым взглядом.

Двоюродный дед хмыкнул и съязвил:

— Да-да, тебе же "нельзя здесь находиться", — и голубых глазах засветилась озорная улыбка: — Владлен — старый маразматичный параноик. Сидит дома в четырех стенах, в окружении Дусиных сущностей, а сам и собственной тени боится. И всегда боялся.

— А сущности обязательно... привязывать? — я встала с дивана и украдкой потерла отсиженное место. Должно быть, уже очень поздно...

— Обязательно, — Игнат Матвеевич подал мне шубу и помог одеться. — Или к человеку, или к месту. Черная саламандра, которая за дверью мечется, привязана к Владу. Если их не привязывать, если на них не влиять через "поводок", если не направлять... нехороших дел натворят и исчезнут без следа.

Интересно, а к кому привязан Сайел? К хате и подсвечнику или к человеку?.. Я обмотала шею шарфом и перекинула через плечо сумку. Посмотрела на двоюродного деда и не нашлась, что сказать. Только покраснела почему-то. Вроде, и не виновата, но... вроде, и виновата. Пофиг, чьи планы воруют его сущности. А вот за родных я боюсь. И ведь подозревала в нехорошем...

— Помощь нужна будет — только скажи, — он снова тепло улыбнулся. — Ты — семья, Васек. И... маме привет.

— Но почему вы решили, что братья виноваты?.. — я все же решилась уточнить.

— Потому что мы по очереди ее охраняли, — двоюродный дед замкнулся, посуровел. — Потому что... она обезумела. Неделю бредила — на час приходила в себя. И садилась писать. И опять в безумие впадала. И Влад с Кешей... не досмотрели. Упустили. Она сбежала. И... всё.

— За мной вы тоже... смотрите?

Да, я заметила. Иннокентий Матвеевич огорошил меня полубезумными замечаниями, и я не сразу обратила внимание на то, что он знал — когда я пришла, он уже знал, — что я писец. И этот дед — тоже. Сразу заговорил со мной, как с писцом. Похоже, деды едва ли не раньше меня все поняли, но молчали. Как они узнали о пробуждении семейного дара — понятно, начали видеть сущности. Но как узнали, что именно я?..

— Обязательно, — кивнул он и заразительно улыбнулся. И вновь стал серьезным: — Не только в семье может быть драка за писца. Среди семей писцов случается... раздел сфер влияния. Понимаешь?

— Нас так легко вычислить? — стало жарко, но уходить я не спешила. Уж больно предмет разговора волнующий.

— Ключ писца виден не только членам семьи, — он заметил мой подозрительный взгляд и добавил: — Да, Васек, мы его заметили, и давно заметили, и все про тебя поняли. А еще ключ виден твоим... коллегам. Вычислить писца трудно, а вот случайно заметить — просто. Ты — конкурент. Конкурент другому писцу, который хочет... власти над миром.

Я кивнула. Слона-то я и не приметил... Эта деталь от меня ускользнула. И деталь крайне неприятная.

— Ну, беги, Васек, — и Игнат Матвеевич чмокнул меня в макушку. — Визитку не выбросила? Звони, если что. И если ничего — тоже.

— Спасибо вам, — я улыбнулась.

— Увидимся! — подмигнул он. Вручил мне самолетик и открыл дверь.

Ауша посмотрела на Игната Матвеевича с подозрением, но промолчала, а он ухмыльнулся саламандре нагло и самодовольно. Детский сад — штаны на лямках... Таки делят сферы влияния. На меня.

Двоюродный дед, весело насвистывая, закрыл дверь, а я иронично посмотрела на взъерошенную Аушу:

— Значит, присматриваешь?..

Она независимо вздернула подбородок:

— Что поделать, если я заметная? — и заискрила тьмой.

Строгий офисный прикид скрылся под короткой серебристой шубкой, туфли сменились замшевыми сапожками на километровой шпильке. Длинные распущенные волосы перехватил алый шарф, а скромный дневной макияж стал вечерне-ярким. Я невольно залюбовалась. Потрясающий типаж! Готовый образ. Яркий, броский и с легендой о саламандровой силе. Хоть сейчас главной героиней делай и за книгу садись... И главный герой уже есть, кстати.

— Идем, Васют? Провожу.

Я глянула на Аушу искоса и завистливо вздохнула про себя. Эх... И почему я такая мерзлявая — лишь бы укутаться, и никакой красоты? И не Прекрасная, и не Премудрая — ничего от сказочной тезки не досталось... "Око" вредное... Но ничего-ничего, и у нас в Сибири весна иногда бывает. Только вот повода распускаться больше нет, но... В общем, да. Придумаю. Приведу в порядок новую жизнь и отпущу крышу в полет. Ей давно и не сидится, и не лежится, и не стоится. Да и мне тоже.

Я вышла из бизнес-центра и под присмотром Ауши потопала домой. Ничего, ничего... Мы, писатели, не ищем легких путей. Мы любим в гамаке и стоя. И раз выбрал такой путь, раз любишь... Наслаждайся.

Глава 3

Книга открыта на самой последней станице,

Сколько все это продлится?

...ты меня ждешь.

"Сплин"

Мимо скандала на сей раз пронесло. Почти. Сайел увидел Аушу и возбудился так, что про меня забыл. С минуту саламандры гневно таращились друг на друга, а потом рвануло. И я сразу поспешила скрыться в спальне. Во-первых, они горели и плевались искрами. А во-вторых... Я очень люблю русский язык, но мои гости перещеголяли грузчиков и сапожников вместе взятых. А много хорошего — тоже плохо. М-да, не только таджики и китайцы первым делом осваивают богатый пласт инвективной русской лексики...

Пока они цапались, я переоделась, помыла руки, покормила кота и поужинала. Час прошел, а эти двое шипели и, похоже, замолкать не собирались. Я вооружилась чашкой чая и пошла "тушить пожар". У меня еще дел куча, нефиг отвлекать.

— Так, заткнулись оба!

— Но эта!..

— Но этот!..

— Заткнулись, я сказала! Или идите ругаться на улицу!

— Она весь огонь выпила тогда!.. — возмутился Сайел. — И меня едва не выкачала, и силовые нити перебила! И как бы я тебя от серединного спасал, а, Васюта? Да если бы не эта, я бы раньше опасность учуял и быстрее его...

— Кушать всем хочется! А всех "если бы да кабы" не предусмотреть! Высказался и забыл!

— А он за тобой с рождения должен был присматривать! — "сдала" сородича Ауша. — За тобой и за Алевтиной! А он удрал, как только Евдокия умерла и привязка ослабла! Бросил вас с сестрой! Удрал, и к кому? К Игнату под крылышко! — и презрительно глянула на Сайела сверху вниз: — А теперь надоело в грязи валяться, да? Или накосячил так, что только прятаться и остается?

Ябеды.

— Ну, я бы к Игнату Матвеевичу под крылышко тоже удрала, — заметила я понимающе. — Он так обаятельно, искренне и доброжелательно охмуряет... Мне понравилось. Удрала бы, да. С удовольствием. Только вот принципы... — и сурово посмотрела на черную саламандру: — Высказалась и забыла!

— Но... — начали оба.

— Вон! — у меня лопнуло терпение. — Оба! Или из дома, или в спячку, или куда хотите! До полуночи — два часа, и я не собираюсь растаскивать вас по углам! И спать под ваши маты — тоже!

Рядом с пылающими сущностями я выглядела, прямо скажем, несолидно, но у меня другое преимущество — заговоренная хата. И кот. Баюн группой поддержки сидел рядом, задрав морду, и укоризненно шипел. Саламандры попыхтели, но заткнулись. Ауша, сухо попрощавшись, ушла сквозь дверь, а Сайел устремился к подсвечнику. А я — в постель. Нужно обдумать информацию... Но вместо размышлений я, едва завернулась в одеяло, вырубилась. Чтобы проснуться от тихого шепота. Опять Валик?..

— Нет-нет, видно... нет... видно... а не должно... нет... не должно... — тихий женский смешок, и полубезумное: — Нет-нет-нет... — крадущиеся шаги по комнате и скрип передвигаемой мебели. — Нет, не то... Опять... Вот здесь... Да! Место!.. — и вновь довольный смешок: — Никто!.. Никто не поймет!.. Не увидит!.. Не узнает!.. Я там была!.. Но никто... Никто! — и снова тихий смех.

Я вздрогнула, съежившись. Из-под кровати раздался мерзкий царапающий скрежет, и подо мной задрожал матрас. Я перекатилась на бок, не удержалась и свалилась на пол. И проснулась, стукнувшись затылком об пол. Черт знает, что... Выпуталась из одеяла и потерла ушибленное. И удивленно прислушалась к бою часов. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Семь утра? Я проспала всю ночь — и никаких "героев"? Я снова посмотрела на кровать и содрогнулась, вспомнив скрежет. Будто там... царапали. Писали?.. "Квартира Дусина многое бы объяснила, все ответы — там", — сказал Игнат Матвеевич.

Включив свет, я вооружилась зажигалкой и храбро полезла под кровать. Ведь хотела после подвальных находок проверить мебель в квартире... Под кроватью — темно и пыльно. И откуда она только берется, и чуть больше недели после уборки прошло... Фонарик на зажигалке был слабенький, но слова я разобрала — кривые угловатые буквы, нацарапанные ножом на досках. На чем я сплю, а... Неудивительно, что кошмары одолевают.

— Васют? — проснулся Сайел. — Ты где?

— Здесь, — отозвалась из-под кровати, помедлив. Хотя... — Сай, можешь посветить?

В полумраке рассыпались белые искры, и саламандр просочился ко мне. Лег рядом на спину, и тьма сменилась ровным теплым светом.

— Это еще что такое? — удивленно уставился на надпись и, запинаясь, прочитал: — "Я не был мертв, и жив я не был тоже..."

— Это, друг мой, Данте, — я перекинула через плечо косу и тоже улеглась, положив руки за голову. — Цитата из "Божественной комедии".

— И что?

Полная версия книги платная. Ссылка на покупку — в аннотации.

Если нет возможности оплачивать предложенными электронными платежами, можно договориться об оплате на телефон или переводом на банковский счет.

Комментарии и оценки приветствуются ;)) Читайте с удовольствием!