— Он отличный специалист в своей области, — ответил мне ректор, — Ему принадлежат несколько фундаментальных новаторских разработок нашего времени. Я уважаю его как специалиста и талантливого ученого, но не одобряю его образа жизни.
— И почему все эти девицы, даже зная, что он их коллекционирует, на него вешаются?
— Сейчас сам увидишь, — пообещал мне ректор и толкнул перед собой дверь. Что было написано на табличке, я так и не успел прочитать. А ведь Карл так и не назвал мне имя декана.
Ириль Фревелей Рассветная
Есть оскорбления, за которые в нашем мире можно убить, и никто тебе на это ничего не скажет. Например, в случае с именами. Андрей избежал прямого знакомства с клинками темных только потому, что нас полсеместра дрессировали, что психологи — они люди незнающие, ничегошеньки не понимают и судить их по нашим законам нельзя. Остается только терпеть.
Терпеть Андрея не получалось. Он был не похож на других. Мы это поняли, хоть и не сразу, но поняли. Со своей же стороны могу сказать, что трудно делать вид, что кто-то тебе не нравится, когда ты искренне им восхищаешься. Мне так и не хватило духу начать примирение. Была опасность, что вызову какие-то нездоровые подозрения. Светлая, и с темными мириться решила! Поэтому только и оставалось всем подыгрывать. И нашим и вашим. Но Андрей так все повернул, я не знаю... Он всколыхнул что-то в нас. И во мне, и в других. Он заставил поверить в то, что даже если ничего не получится, то хотя бы стоит попытаться. Осветил все то, что мы делали, из-за чего ругались, совсем в ином свете, и нам всем, без исключения, стало стыдно. И все-таки я не жалею. Радость от содеянного до сих пор греет меня. Но, как оказалось, радоваться было рано. Впрочем, и расслабляться было нельзя.
И теперь я стою перед Лучистым, он прожигает меня своими почти прозрачными глазами, и я не знаю, куда бежать. Он думает, что припер меня к стенке, поймал с поличным. Он настроен решительно, и мне страшно. Я ведь светлая эльфийка, еще и учусь на первом курсе, мне нельзя демонстрировать, что я способна успешно противостоять как магически, так и физически не только кому-нибудь из студентов, но и декану. Тем более такому ненавистному, как Лучистый.
Да, я ненавижу его. А он наседает, улыбается и спрашивает, перетасовывая слова, как самоцветы в колоде.
— В чем дело, милочка, вас не удовлетворили мои логические выкладки?
— Если я не подпала под ваше очарование, это еще не значит, что я не та, за кого себя выдаю, как вы изволили предположить.
— Разве? — он встает из кресла и идет на меня. — Но я не пытаюсь очаровать вас, дорогая, я прошу о доказательстве моей ошибки, избрав поцелуй, как самый невинный из возможный вариантов.
— Конечно, — я отступаю, но знаю, что скоро прижмусь спиной к двери, — Вы бы предпочли не поцелуй, а постель. Вот там бы вы могли окончательно убедиться, что ошиблись.
Он ничего не говорит. И делает ко мне еще один шаг.
— Не подходите! — звучит истерически. Ненавижу себя за то, что показываю ему свой страх. Вынужденная мера, но что еще мне остается? — Иначе...
— Ты даже родителям пожаловаться не сможешь, потому что они вовсе не те, кого ты заявила в личном листке при поступлении. Или правильнее будет говорить 'заявил'?
— Вы даже представить себе не можете, как ошибаетесь, — шиплю ему в лицо и упираюсь ладонями в грудь.
— Это ты не представляешь, — шепчет он мне на ухо. — Сейчас придет ректор и...
Нет, только не это! Ви'Хольм, он ведь...
— Что здесь происходит? — голос раздается от двери, но это вовсе не ректор.
Я, вырвавшись из рук декана, отпрыгиваю в сторону и оборачиваюсь. Андрей?
Он хмурится и, кажется, готов броситься на Лучистого с голыми руками. Он с ума сошел? Но меня успокаивает то, что рядом с ним, действительно, ректор. Ви'Хольм не даст ему сделать глупость.
— Лорд Лучистый, объяснитесь, — строго роняет ректор, а Андрей подходит ко мне и неожиданно крепко обнимает за плечи.
— Он напугал тебя, да?
Как трогательно. Сейчас расплачусь. На язык так и просятся язвительные комментарии. Но я сдерживаю себя.
— Все нормально, — звучит хрипло и совсем неженственно.
Он отпускает меня и решительно разворачивается в сторону декана и ректора.
— И кого Вы с собой привели? — вопрошает Лучистый.
На что ректор ему отвечает:
— Её классного руководителя. Знакомьтесь, это Андрей Игоревич Рахманин, наш новый психолог. Андрей, это Ригиль Камарель Лучистый. Декан факультета экспериментальной магии.
— И что Вы делали с моей студенткой? — спрашивает Андрей таким тоном, что Лучистый кривится.
Он явно не ожидал, что когда-нибудь у нас появится такой психолог. С трудом удается подавить улыбку. Я уже представляю, каким прозвищем Андрей его наградит, когда мы выйдем отсюда. То, что теперь я сумею выкрутиться и отбить все обвинения Лучистого, я не сомневаюсь. Андрей непредсказуем, и мне только остается научиться подыгрывать ему. Собственно, разве не это должна делать по-настоящему хорошая староста?
Заговаривая, Лучистый обращается только к ректору, на нас с Андреем он даже не смотрит.
— Думаю, вам известно, какой репутацией пользуется эта юная леди?
— И какой же? — встревает Андрей, который явно не намерен терпеть пренебрежение.
Декан снова едва заметно кривит губы, но соизволяет ответить.
— Она неприступна.
— И что же, Вы решили проверить её принципы на прочность?
— Принципы? Я Вас умоляю! Все это фикция, не более того.
— Вот как?
— Объяснись, Ригиль? Я тоже не понимаю, к чему ты клонишь. И пока согласен с Андреем, твое поведение по отношению к этой студентке предосудительно.
— Вы все еще помните Шутвика, Ви'Хольм?
— Помню ли я лучшего студента факультета классической магии?
— И аспиранта.
— Он взял академический отпуск.
— Именно в тот момент, когда поспорил, что переиграет нас всех.
— Я помню. И что же, Вы решили, что Шутвик прикинулся этой девочкой? — ректор смотрит на меня, и мне ничего не остается, как потупиться.
— И как вы это обосновываете? — снова вмешивается Андрей.
— Сначала я объясню, чем чревато Ваше недоверие, — высокомерно объявляет Лучистый и тут уже хочется скривиться мне. Позер. Терпеть его не могу, но сдерживаюсь. Я ведь светлая эльфийка, мне нельзя так явственно проявлять к кому-либо свою неприязнь, особенно к сородичу, особенно к тому, кто старше и по возрасту и по положению.
— Извольте, — роняет ректор. Он все еще хмур. Мне остается надеяться, что его нелюбовь к Лучистому сыграет нам с Андреем на руку.
— Но не при нем, — заявляет декан и кивает на Андрея.
— Почему? — прямо спрашивает ректор, а я наблюдаю за тем, как в глазах моего классного руководителя загорается опасный огонек. Интересно, раньше такого еще не было. Он всегда так смотрит, когда злится? Тогда получается, что на нас с ребятами он еще ни разу по-настоящему не злился. Странно, а ведь должен был.
— В интересах секретности.
— Вот как? Тогда, позвольте я вас просвещу. Именно Андрей Игоревич вместе с классом колокольчиков активно участвовали в спасении университета в ходе недавних событий, — Лучистый меняется в лице, ректор холодно уточняет. — Удивляетесь, что не знали? Вот это и называется, вопрос секретности, лорд Лучистый. А теперь мы с Андреем слушаем ваши объяснения.
Декан хмур и зол, но отвечает. Еще бы! Сам-то он, как и все остальные, мирно дрых в своем кабинете, пока мы с ребятами и Андреем отдувались за всех!
— Шутвик занимался исследованиями Камней Истинного Зрения и незадолго до своего ухода объявил, что камни, что испокон веков стояли в Большом Зале и через которые новопоступившие студенты попадают в университет на церемонии зачисления, никуда не годятся.
— Я помню, что он изучал.
— Я говорю для него, — бросил Лучистый, опустившись до грубости. Что, расстроился, что оказался далеко не в числе избранных, в отличие от Андрея? А то он, судя по всему, нос раскатал, когда ректор рассказал всем деканам о случившемся.
— Хорошо. Продолжай.
— Так вот, не кажется вам подозрительным, что Звезда Имрага была подкинута именно в Большой Зал и рассчитана вовсе не на уничтожение всего университета, как вам сказали злоумышленники, и как считалось в начале, а лишь на то, чтобы до основания выжечь сам зал, вместе все с теми же камнями.
— Предполагаете, что Ирирган мог быть в этом замешан?
— Уверен в этом.
Вот гад. Придушить бы его, чтобы не мучался. Оказывается, он думает, что я не много не мало, а предатель, вот почему так настаивал на проверке с поцелуем. Трудно было догадаться. За такое оскорбление, как подозрение в предательстве, на самом деле можно убить. Даже мне — светлой эльфийке.
Это нетрудно. Достать стилет из потайного магического рукава, сжать в руке покрепче и кинуться вперед. Я бросаюсь на него, но... меня неожиданно крепко обхватывают в области талии чужие руки.
— Вот видите! — восклицает Лучистый победно. — Он даже убить меня хочет, чтобы я дальше свою теорию не развивал.
— Вы оскорбили меня! — шиплю я, понимая, что держит меня Андрей. И когда только успел? Ведь люди не отличаются завидной реакцией. Или это моя оказалась настолько замедлена, — Это смертельное оскорбление! — Уже не шиплю, рычу. Он вывел меня из себя. Я хочу...
— Успокойся, — юъбросает Андрей, и я неожиданно для себя ощущаю, как на меня на самом деле снисходит ледяное спокойствие.
Он прав. Чего орать? Чего драться? Тут доказывать надо. Но то, что он хочет в доказательство...
— Зачем вы к ней приставали? — спрашивает Андрей, ослабляя хватку. Конечно, он почувствовал, что мои мышцы расслабились. Теперь можно было бы вырваться, можно было бы все же нанести ненавистному декану смертельный удар. Но я сдерживаюсь. Жду развития событий.
— Шутвик никогда бы не позволил другому мужчине себя поцеловать. Это очевидно. Он и девушек-то не особо любил, а большинство мужчин, которых считал много глупее себя, презирал. Так что ни о каких поцелуях не могло быть и речи, — высокомерно объявляет Лучистый.
Я жду реакции ректора, смотрю на него. Но вместо этого, получаю её совсем с другой стороны. Из-за спины раздается на удивление спокойный голос Андрея.
— Вы идиот.
Это он что, Лучистому только что сказал?
— Если девушка вас отшила, так имейте благородство признать, что вы ей не понравились по личным причинам, а не приплетайте сюда заговоры с целью мирового господства.
Хорошо сказал. Просто загляденье. А как у декана лицо-то вытянулось... Но и здесь мне было рано радоваться. Рано. Потому что меня вдруг взяли за подбородок и заставили обернуться через плечо.
— Подыграй мне, — шепнули на ухо.
А дальше... нет! Я не хочу! Но меня уже целует этот... этот... м-м-м-м-м... это я что, вишу у него на шее и отвечаю?!
Андрей
Нет, я в принципе подозревал, что Ира — это вулкан замедленного действия, но чтобы настолько... Ладно. Главное, все обошлось и ей не пришлось целовать этого придурка. А ведь, правда, лучистый. У него такая самодовольная физия, что так и лучится, и по кулаку плачет. Разумеется, он красив, это объясняет его популярность у женского пола. Платиновый блондин с роскошными волосами. Темные эльфы тоже вроде как платиновые. Но у них волосы жесткие, а у этого даже на вид мягкие, блестящие, шелковистые. Улыбка искусителя, тонкие черты лица, манеры, опять-таки. Меня от подобных выкрутасов воротит, а женщинам однозначно нравится. Потому что дуры. Не все, но в общей своей массе.
Так вот Ира. Она на мне так повисла, что я испугался, что она от отвращения сознание потеряла. Но когда она еще и отвечать начала, многое для себя уяснил. В частности, про вулкан страстей, который дремлет под личиной красотки, тихо презирающей весь род мужской. Но об этом я её потом как-нибудь при случае расспрошу.
Иных доказательств беспочвенности обвинения эльфа не потребовалось. Они с ректором оба видели, как она на мне висла и как отвечала. Причем у них обзор был куда лучше, чем у меня. Лучистый попытался извиниться. Конечно, теперь-то, как я понял, Ирка была в своем праве прибить его за оскорбление, которое он ей нанес. Но моя староста повела себя весьма сдержанно. Сказала, что только беспокойство за судьбу университета и желание поймать злоумышленника оправдывает его поведение. Распрощавшись с ректором, который, что было очевидно, решил задержаться в кабинете декана, мы с Ирой вышли в коридор.
— Где у вас сейчас занятия? — спросил я, как только за нами закрылась дверь.
Не мог же я бросить девчонку, пережившую такой стресс на произвол судьбы?
— На втором этаже. Восьмая аудитория, — ответила она и попыталась вырвать руку, за которую я её схватил.
— Ирка, прекрати, — строго сказал я. — Мы оба знаем, что это была всего лишь вынужденная мера. Просто забудь и живи дальше.
Она вздохнула и перестала вырывать руку. На меня она старалась не смотреть. Понимаю. Я бы на её месте тоже смутился.
— Пойдем, — я потянул её за собой, — Провожу.
Она пошла. Шли недолго. Лифт пережили с переменным успехом. Что-то в этот раз временная невесомость меня только раздражала. Выбрались в коридор второго этажа, пошли искать её аудиторию.
Пока шли, я все думал, что надо Ирку как-то обезопасить от таких же мужиков, как этот декан, у которых в головах не укладывается, что им может кто-то отказать. Мало ли, кому еще вздумается, Ирку в чем-то подобном обвинить. Поразмыслив, я решил, что в этой ситуации, самое разумное заручиться поддержкой друга.
Мы пришли. Ирка снова попыталась высвободить руку. Я отпустил, но спросил, не давая ей скрыться за дверью аудитории.
— Ир, а как вашего препода зовут?
— Анастас Вольфирович Угумс.
— Это кто же он такой? — впечатлившись одним только именем, поинтересовался я.
— Беовульф.
— В смысле, оборотень?
— Нет. Оборотни — это другая раса.
— Ладно. Потом в книжке почитаю, — решил не запариваться я и, постучав, заглянул за дверь.
— Прошу прощения, можно мне Илю.
— Кто Вы такой и почему врываетесь на мой урок?
Да, дядька был колоритным. Рост метра два с половиной, в моей бы 'хрущевке' такой точно не поместился бы. В четыре раза меня шире, вместо волос гладкая лысина. Кожа красная, причем, не как у индейцев, которых краснокожими называют, а именно красная, как у какого-нибудь мультяшного демона. Руки как огромные лапы, но, что примечательно, без единого волоска на них. На костяшках пальцев костяные наросты. Такими врежет по морде — счешет пол лица. Одет он был в просторный халат и колдовал над чем-то на своем столе, заставленном пробирками, ретортами и прочей атрибутикой из лаборатории юного химика.
Увидев мою виноватую морду, он явно разозлился, и тут же принялся материться. Разумеется, магия его мне была нипочем. Поэтому, бросив пару или тройку весьма нелестных реплик, он заткнулся и нахмурился. К слову, брови на его широком лице, как и все остальные волосы, насколько я понимаю, отсутствовали, как класс.
— Вы кто такой? — повторил он еще более грозно.
