Приёмный Внук Яги

Отыскал он вход в узилище тёмное, спустился туда — и вовремя: сияние обережное на девах уж меркнуть начало. А в дверях темницы сырой сам Кощей стоит-переминается в ожидании нетерпеливом. Мол, как сгинет Яги ворожба, вот тут он и потешит свою злобушку!

— Не бывать тому! — взревел Змегор и, меч воздев, на врага бросился.

Обернулся Кощей, направил на витязя посох колдовской и метнул в него заклятье сгустком синим. А Змегор щит подставил и отразил волшбу на мага-чернокнижника. И покрылся Кощей коркой ледяной, своим же колдовством пораженный. Застыл он статуей: ни слова сказать, ни пошевелиться не может, лишь очами сверкает от ненависти.

— Алёнка, Василисушка! — вскричал Змегор, — Выходите из темницы и на двор поспешайте, на место открытое! Со смертью кощеевой тут всё рушиться станет, все ходы переходы завалит!

Послушались девы спасителя своего, протиснулись мимо колдуна застывшего и припустили вверх по лестнице винтовой. И он вслед за ними побежал, оглядываясь: нет ли погони, не очнулся ли Кощей? И, как сглазил: застучали вдали по полу каменному сапоги подкованные, знать превозмог чернокнижник плен ледяной. Вспомнил Змегор на бегу, что Яга давеча наказывала — лишить колдуна посоха магического. "Эх, что ж я сразу-то про наказ не вспомнил?! Вот раззява!"

Да поздно сожалеть об упущенном: сорвалась с кощеева жезла молния и вышибла сразу три ступени из лестницы перед витязем. Следом за первой, вторая молния прилетела, потом третья, четвёртая... Скачет Змегор через провалы, аки олень длинноногий, от молний уворачивается, а сам об одном в душе молит: чтоб колдун пред девами ступени не обвалил. Они-то в подолах своих не больно-то прыткие, им таков провал не скакнуть! Вот и кричит в голос, костерит Кощея по матерному, на себя его гнев обращает.

Сколь верёвочке не виться, а конец придёт, пришел конец и лестнице долгой. Пробежали девы по проходу, свернули раз, другой и вырвались из-под сводов ненавистных на двор широкий. А Змегор у выхода остался, чтобы Кощея задержать. Чай, в проходе узком и щит за стену сойдёт! Показался тут колдун, из-за угла выскочил: глаза горят, кости стучат, посох магический на манер копья обеими руками держит. Как начал заклятьями в витязя пулять! То молнии, то стрелы ледяные, то огня пук. А Змегор сгустки волшбы на щит принимает да в стороны отводит.

Один раз особо ловко вышло: шар пламени багрового от щита отпрыгнул, назад полетел да в свод над самой кощеевой головой впился. Раскалилась тут вязь каменная на потолке, ажно вскипела, закапала дождём осенним да прям колдуну на одёжу! Ох, и взвыл же Кощей дурным голосом, ох, и заплясал на месте! Крутится вьюном да мантию тлеющую прихлопывает.

Изловчился Змегор, подскочил к Кощею да и выбил жезл колдовской из его рук. А, как выбил, так взмахнул мечом да и снёс голову нечестивцу. Упал Кощей бездыханным, но через минуту вновь встал, уже с новой головой, взамен отсеченной! А, как на ноги поднялся, так стал манить к себе жезл, что в стороне валялся. Заскользил посох по плитам каменным, но Змегор исхитрился да прижал его сапогом подкованным. Метнулся Кощей к жезлу и пал, в другой раз лишенный головы.

Попробовал витязь изломать посох. Что было мочи, ударил им об стену раз, другой, а всё зряшно — гнётся жезл да не ломается, знать, крепко зачарован! В третий раз встал злодей и в третий раз упал обезглавленный. Покуда он не отрастил очередную главу, Змегор втиснул жезл меж прутьев решетки оконной, распёр его надёжно, дабы не вырвался ненароком, а после уж погнал поднявшегося колдуна в самую середину его замка.

А Иван в ту пору с иглой маялся — и так и эдак обломать её пытался. То прижмёт один конец иголки когтем к валуну, а другой клювом ухватить старается. То найдёт ямку в камне, положит туда смерть кощееву так, чтоб она на кончиках висела и долбит другим камушком в серёдку. Всё перепробовал — никак не выходит! А тут уж ночь спустилась, звёзды в небе зажглись. Упал духом Ванюша, ведь ни зги не видно! Того и гляди, сронишь иглу на землю, как её потом сыщешь? Но тут выглянул месяц ясный и залил остров сиянием призрачным. Смотрит Иван, а вдоль соседнего валуна трещинка узкая протянулась. Обрадовался Ваня, воткнул иглу острым концом в трещинку, покачал её, чтоб утвердить надёжно, а потом как хватит камнем, в лапе зажатым! Тут игла и переломилась.

Лишив Кощея посоха колдовского, Змегор загнал его в зал тронный, приложил мечом плашмя по темечку и, покудова злодей в беспамятстве был, снял с себя кушак да и примотал его крепко накрепко к лавке, что у стены стояла. Проверил узлы, надёжны ли, и вон подался. На дворе скоренько перекинулся в змея, велел Василисе с Алёнкою усесться ему на спину да ухватиться покрепче и, не мешкая, в небо взмыл.

Кощей, в себя придя, стал посох свой к себе призывать. Задрожал жезл, забился, а вылезти из-за решетки кованной не может. Поднатужился тогда колдун и столь силён был его призыв, что вырвал посох решетку с корнем из стены и в руки злодейские влетел. Спали тут с Кощея все узлы и освободился маг проклятый. Подбежал он к черепу магическому, что в центре зала стоял на подставочке резной, возложил на него руку и принялся заклинание страшное читать, чтоб закружить Горыныча смерчем яростным. Чтоб кинул тот смерч с высоты об скалы острые Змея вместе с девами, на спине его сидящими.

Сверкнули молнии, ударил и грома раскаты, оборвав колдуна на полуслове — это переломил Иван иглу и пришел конец Кощею Бессмертному. Рассыпался по камушку замок чародейский, а камни те в пропасть свалились и остались там лежать грудой высокой, схоронив под собой саму память о злодее нечестивом.

А, как распалось колдовство черное, в тот же миг исчезли все мертвяки, что у стен града стольного смердели, в мелкий прах обратились. Дунул ветер вольный и унёс ту пыль за горы за луга и посередь моря синего развеял.

На следующий день вернулся Иван на родимую сторонку, а там его уж встречают, как героя чествуют. Не забыл народ, кто воду живую добыл, а той водой и своих лечил да часть войска вражьего с самим собой стравил. Опять же, кто смерть кощееву сыскал, да и избавил Русь от вражины злобной? Иван! А по сему, быть ему с Горынычем первыми гостями на пиру праздничном.

По осени, когда закончилась жатва, сыграли Иван с Алёнкою свадьбу широкую, всю округу на веселье созвав. И Горыныч там с Василисой молодых поздравляли, и звери лесные, дажить водяной приходил! Врать не стану: сам я там не был и мёд с пивом на гулянье не пил. А откуда про всё это знаю? Да это мне сорока на хвосте принесла и в ухо натрещала! Токмо верить безоглядно всему тому не след: так оно было, аль нет, мне доподлинно не ведомо, а сороки, они балаболки известные — и соврут, не дорого возьмут!