Бэкап

— Вася, если любите друг друга, то и живите вместе. Остальное к черту! В этом проклятом мире о будущем лучше не загадывать.

— Хорошо сказал — не загадывать.

— Тогда в чем проблемы?

Задумалась, и я перевел глаза на темную воду. Мы шли каналом, которые прорыли еще в девятнадцатом веке. Скоро войдем в Каргу, а там и Калугино недалече.

— Ты же знаешь, что в среде пришлых не появляются дети.

Удивленно впериваюсь в девушку, глаза у нее сейчас предельно серьезные. Непросто было, видать, решиться на такой разговор.

— Думаешь, у тебя с Пашей?..

— Не знаю. У наших, если живут далеко от Тьмы, появляются.

Задумываюсь, что-то такое припоминаю. Хотя конкретно этим вопросом никогда не задавался. Мы с Машей даже не предохраняемся. С одной стороны, это удобно, с другой... Какому нормальному человеку не хочется иметь собственное продолжение?

— Так, так. Слушай, а тогда живете вы зачем так близко к Тьме?

— А ты разве не знаешь? — теперь уже Василиса удивлена, — Рядом с черным проклятием болезни не берут и жизнь продляется.

Вот оно как! А я-то дурень к аборигенам с собственной "попаданческой" меркой подходил. Они же совсем другие! И председатель на поверку человек сметливый оказался, хоть и страшно тут обитать, зато и жить будешь заметно дольше. И, похоже, что дочка в него пошла — крепкая и своенравная.

— Тогда не слушай никого, делайте, что должно. Вам жить!

Вместо благодарности два синих и бездонных озера в глазах. Неужели это проклятущая Тьма ее такой неимоверно красивой создала? Это же какие у них тогда с Пашей дети будут? Боги?

Проклятый вопрос

— Давайте закончим, наконец, с нашими делами. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Мордатый опер из ОПРУ сегодня показательно вежлив и предупредителен.

— Давайте.

— Прочитали, Василий Петрович? Все верно? Тогда распишитесь и свободны.

— Больше ничего сказать не хотите?

Красный молодец по причине жары одетый в легкую рубаху, правда, черного цвета, в глаза мне смотреть отказывается и, вообще, чувствует себя явно не в своей тарелке.

— Понимаете, вышло некоторое недоразумение. Но мы же все исправили?

— Черт с вами! Подпишу, а то до второго пришествия не отвяжетесь.

Внезапно дверь в кабинет распахивается и на сцене нашего кордебалета появляется свежий человек. Я его не знаю. Невысокого роста, коренастый, с поредевшей от времени шевелюрой и волевым лицом прирожденного охотника. Вот на нем кожаная куртка вполне органично смотрится, даже потерта малость "для блезира". Настоящий Глеб Жеглов, едрен батон!

— Ты закончил, Халилов?

— Да, Михаил Ильич.

Ильич морщится от неуставного ответа и берет подписанную мной бумагу, затем проходит к свободному столу. Чувствуется, что он мордатого ни в грош не ставит, скорее терпит, как бесплатное приложение.

— Что же вы, гражданин Кожин, ваши показания так часто меняете? Уважаемым людям проблемы создаете.

— А почему гражданин, а не товарищ?

Судя по вспыхнувшим глазам разговор "по душам" я ему сбил. А вот не хрен из себя крутого мента строить! Привык, небось, там, в своем слое над людьми измываться. Я уже полностью уверен, что это мент, настоящий такой закоренелый мент. Я еще в наши девяностые осознал, что представители силовых ведомств часто ставят себя над законом, они по существу собой закон подменяют. Совершенно забыв, что, по сути, являются обычной обслугой для общества. И если уж ты считаешь себя настоящим представителем власти — то будь добр, исполнять каждую буковку закона. Но в милицию ведь идут не за этим? В итоге в моем слое вместо органов правопорядка получилась вооруженная толпа то ли холуев, то ли бизнесменов от власти.

— Товарища заслужить нужно, да и не при Советах живем, слава богу.

— Кстати, вы не представились. С кем имею...

— Капитан Жбан, зам начальника оперативного отдела.

— Целый зам? — продолжаю ёрничать, раздражая капитана дальше. — А я думал, что в Калугино усиленно борются с излишней бюрократией. Надо будет подать в Горсовет жалобу.

Капитан вспыхивает, но удерживает себя в руках. Эти товарищи, которые вовсе нам не товарищи, людишки хоть и мстительные, но весьма хладнокровные. Чисто крокодилы — неделями поджидают в засаде следующую жертву, зато потом так утащат на дно, что не отбрыкаешься.

— Зря вы так с органами, Василий Петрович. Нам еще вместе жить.

— Спасибо, но я лично живу с красивой женщиной.

Наступила тишина, про такую говорят Кладбищенская. Халилов сначала покраснел, затем побелел. Нечасто в этом кабинете над его начальством так откровенно издеваются. Жбан же из иного теста, чем более опасен. Смотрим друг другу в глаза. Знаете, я по жизни человек мирный, но, наверное, за эти дни во мне что-то кардинально поменялось. Прям, ощутил себя эдаким записным хулиганом, сам черт мне не брат. А Жбан это чует, сука, и понимает, что обычный наезд сейчас не сработает. Вон, как глазенки бегают, опер в спринтерском темпе ходы-выходы ищет.

— Что, Кожин, примкнул к бандитской группировке и сразу силу почуял? Так я и не таких обсосов обламывал! Зря ты со мной поссориться собираешься, я тут уже пять лет сижу, не самый последний человек в городе. Хотел вот по-хорошему с тобой договориться.

— По-хорошему говоришь? — я, глумливо улыбаясь, встаю со стула и подхожу к капитану. Облокотившись руками об столешницу, опускаю голову и практически в упор заглядываю в маленькие глазки Жбана, пусть подергается, сучара. — Слышь, капитан, а ты не слишком много в нашем зачуханном городке воли берешь? Ничего, что мы живем в совершенно ином мире? Это, знаешь, я тебе добрый совет даю, пока еще совет. Запомни хорошенько — твои ментовские правила здесь не действуют. Ни разу.

Сработало! Зыркает волком, но что мне его внутреннее бешенство после общения с настоящими "волчарами". Вот там был взаправдашний ужас! Внезапно понимаю: а ведь Жбан меня с товарищами из бригад на самом деле боится, ненавидит до дрожи в коленках и до усрачки же боится. Мы ни в коем разе не вписываемся в привычные ему реалии. Такие, как он, совершенно не умеют работать с "вольными птицами". Теми, кто практически не зависят от власти, им никакого дела нет до этой власти. У нас с местной властью просто мирное сосуществование.

— Свободны! Халилов, подпиши пропуск.

Улица встретила жаром, запахом уличной пыли, волнами аромата чего-то цветущего. Настроение — хочется выпить водки и бабу. Водка в лабазе, а Маша еще в деревне. Так что выбор невелик.

— Глянь, Валер, Петрович-то орлом смотрит!

Прямо у ступенек учреждения в нашем рейдовом вездеходе лыбятся две мордатые физиономии.

— Привет, мужики! Вы чего здесь?

— Увидели, что сюда Жбан торопится, решили тебя подстраховать.

Глаза у Чалдона серьезные, взгляд вопрошающий.

— А чё Жбан? Остался при своих. Удод недоделанный.

— Валера, вот ты где таких отмороженных дядек набираешь? — Чалдон так громко смеется, что на него оборачиваются редкие в такую жару прохожие.

— Это он один у меня этакий, беспредельщик. Накуй офицеров Народной милиции посылает.

— Так не целовать же их в задницу!

— Садись, Петрович, поедем разговоры разговаривать.

Меня два раза приглашать не надо, прыгаю орлом на заднее сиденье. Погода отличная, настроение хорошее, полученная вчера за выезд сумма в пятьсот пятьдесят рубликов также радует. Мордашин вдобавок к этому обещал после продажи привезенных с базы ништяков приятное дополнение. Вообще, неплохо сезон начали. Две новые машины в бригаду достали, бензином затарились до самой осени.

— Куда едем? "Казбек" однозначно отпадает.

— Свет клином на нем сошелся, что ли? — ухмыляется Валера. — Есть еще, слава богу, в городе места. Да и ненадолго эта твоя изоляция от грузинской кухни.

— Так так, а можно поподробнее!

Эх, не нравится мне ихнее молчание. Наверняка ведь какую-нибудь подлянку Ладо готовят. Вот только мне это ни разу не нравится. Наконец, Чалдон оборачивается.

— Петрович¸ многие знания — многие печали. Оно тебе надо?

Питейное заведение "Таверна" явно косит под ставший в моем слое модным псевдокупеческий стиль. "Новым русским" нравилось ощущать себя этакими подгулявшими купчишками начала двадцатого века. Сто лет вроде прошло, и ни фига в русском человеке не изменилось. Только вместо крикливых цыган блатной шансон и бляди из стриптиза. Стены помещения вычурно отделаны деревом, тяжелая мебель из массива с претензией на некий дизайн. Столики отделены друг от друга подобием плетня, кадками с растениями, создавая обстановку уединения.

— Уютненько тут.

— Ты что, не бывал тут ни разу? — удивился Валера.

— Когда? Я же вел обычную жизнь.

— Зато сейчас очень даже бурную, — со смешком заявил Чалдон и обернулся к подошедшему к нам мужчине, одетому в темный сюртук, — Привет, Иван. Вот, кстати, это и есть тот самый Петрович, муж Маши.

— Приятно познакомиться, — а вот Иван оказался очень похож на купчишку, русоволосый, с подстриженной бородкой и выпирающим брюшком. — Насчет вашей супруги можете не беспокоиться. Мы тут дело расширяем, на набережной открываем кафе "Теремок". Так что или там, или здесь ей место завсегда найдется.

— На открытие пригласишь?

— Конечно же, Петр Вениаминович, милости просим. Я позвоню вам ближе к делу. А сейчас покамест принесут закусочки. Кабанчик копченый с хреном и овощи. Через часик организуем горячее. Спасибо охотникам как раз свежатина подоспела. Что пить будете?

— Я пиво, за рулем, — отозвался Мордашин, Чалдон заказал графинчик водки, а я по меню выбрал брусничку.

— Сейчас все принесут с холодильника, а мне позвольте откланяться.

Приняли по первой. Брусничка была ароматна и сладка, градусов так двадцать пять. Дикий кабан, пахнущий тмином и еще каким-то травками, да еще под хрен также пошел на ура. Утолив первый голод, мы растеклись на тяжелых стульях, со значением поглядывая друг на друга.

— Мужики. Первый вопрос к вам — я вам зачем?

Мордашин и Чалдон переглянулись, слово взял второй.

— Скажи мне, Петрович, вот ты, зачем в сталкеры пошел?

Хороший, однако, вопрос. Даже не знаю, что на него и ответить. Меня вежливо не торопили, налили еще по одной и выпили.

— Говорить о том, что хотел заработать, наверное, не стоит?

— Точно! Хапуги у нас обычно не задерживаются, особенно после встречи с тварями. Скатаются рейс, максимум два и исчезают.

— Тогда скажем так — хотелось что-то поменять в жизни.

— Еще?

— Еще? — всерьез задумался. А что, в самом деле, мне нужно? — Наверное, понять, где мы и что мы здесь!

— Какой молодец! — Чалдон азартно хлопнул увесистой ладонью по дереву столешницы, так что стаканы и тарелки подпрыгнули. Из-за стойки с интересом выглянул бармен, тут же пославший к нам девушку-официантку. Она принесла запотелый штоф водки и кувшин с морсом. — Валера, грамотного человека ты отыскал.

— Чего было искать, сам нашелся, — Мордашин вперил в меня свой знаменитый взгляд, — Я давно ждал, когда ты созреешь, не хотелось специально подталкивать.

— Так, так. А с этого места поподробней, — эх, не по нраву мне их погляды, видать ,нечто тяжкое скрывают. Валера по своей стародавней привычке вздохнул и продолжил.

— Понимаешь, Петрович, такой дар, как у тебя — он очень редок. Я, честно говоря, после того рейда, когда мы со стаей "волчар" схватились, был-таки, удивлен твоим способностям. А сейчас и вовсе понятно, что ты сильнее меня раз в десять. А, может, и еще поболе. Ты и сам своих пределов не знаешь.

— Серьезно? — Чалдон от удивления даже стопку до рта не донес, так и застыл. — Он что, и Степку-покойника перебивает?

— Без проблем. Мы же на озере с тобой проверили! Тогда ведь кроме Петровича никто с места не дернулся. А как он лихо "воронку" учуял? Это на таком-то расстоянии! Правда, и мы косвенно повинны в его стремительном прогрессе.

— Не понял? — некое предчувствие внезапно обожгло мои нервы. Я уставился в Мордашина и потребовал от него. — Валера, не темни. Говори все прямо или разойдемся.

— Тот вечер после ресторана...

— Да что ты менжуешься, как целка под мужиком, — теперь я понял, почему Чалдона боятся и уважают. Какой у него сейчас взгляд! — Это мы тогда Кикимору выпустили. Извини, Петрович, так уж получилось, что процесс из-под контроля вышел. Такое иногда случается. Мы же не думали, что этот грузин натуральным жмотом окажется, и безопасность разъездного автобуса не обеспечит. Но все же в итоге хорошо закончилось, а за некоторые неудобства за нами не заржавеет.

— Неудобства!

Представляете мое состояние! Там же люди погибли, у меня на глазах! Хочется волком завыть, и этим двум мудакам морды набить. Но не ору и не бью, сам же пожелал узнать от них все. А если уж сунул голову в пасть Зверю, то подожми очко и не менжуйся!

— Как вы это сделали?

— Есть способы, — Чалдон покосился на Валеру и продолжил, — не суть важно, Петрович. Просто Некоторые, — он сделал ударение на этом слове, — слишком много о себе думают, а последствия бывают разные.

— Вы так... и с Авалиани хотите...?

Ох, как зыркнул сейчас в мою сторону алтайский атаман! Ну, так каков ответ, такой и вопрос. Беру штофик с водкой, наливаю сразу целый стакан и махом его осушаю. Ох, бр вроде как отпустило.

Горячее в горшочках было поистине великолепным. Кусочки тушеной лосятины с грибами и овощами, все плавает в темном, неимоверно ароматном соусе. Да еще и под водочку, на которую перешли все. Серьезные разговоры могут идти только в присутствии этого, поистине мистического напитка. Правда, меня она почему-то сейчас не берет, или я закуси закинулся изрядно?

— Получается, мои способности можно развивать?

— Вполне. А ты думаешь, Паша сразу таким стал? Он себя сам создал.

— Это как это?

— В своем слое Павел состоял в одном очень странном религиозном течении. Смесь буддизма и ранних христианских воззрений. У них довольно широко распространились духовные практики.

— Это что, с помощью аутогенной тренировки можно добиться таких результатов?

— Да не только, — Валера ехидно улыбнулся, отсалютовал и опрокинул рюмку в рот. — Ты думаешь, он всегда таким красавчиком был? Нет! Это он сам себя сделал. И мускулатуру нарастил, и волосы обесцветил.

— Охренеть! А как это возможно?

— Здесь вполне. Этот мир многое нам позволяет.

Фу! Мне надо срочно сделать паузу, голова аж перегрелась. Ухожу в туалет, затем одним махом выпиваю два жбана морса, тихонько оглядываюсь по сторонам. Народу в кабаке заметно прибавляется. Редко кто в городе работает после пятнадцати часов дня. Затем народ идет или на многочисленные халтуры, или отдыхать. А много ли в нашем городке мест для хорошего роздыха? Вот и музыка подтянулась, местные лабухи, под стать заведению, исполняют различные вариации шансона. Не люблю я его, ассоциации с ним всякие нехорошие.

— А как вся эта нежить с твоей теорией Бэкапа согласуется?

Мордашина уже повело, глазки масляно поблескивают, с лица не сходит ухмылка. Чалдон же так и сидит монументально, по его безбородой гладкой физиономии трудно читать эмоции.