Оформили бумаги, как полагается, в двух экземплярах, с подписями свидетелей с обеих сторон. На плотной бумаге несмываемыми чернилами.
— У тебя два часа на сборы. Амодарки уедут из Беншамира с теми вещами, с какими сюда приехали, — сказал старейшина. — Договоры об их найме тебе вернут перед отъездом.
— Три часа. Как-никак женюсь сегодня, — стребовал Веч, и Имар одарил его испепеляющим взглядом.
Чернила высохли, викхары сгребли перья, взяли книги и удалились чинно из Атеш-кед, следом ушли члены Совета, а Снежные барсы, взбудораженные случившимся, вывалились покурить на улицу.
— И последнее, — сказал Имар, наблюдая, как Веч сворачивает бумаги аккуратной трубочкой. — У тебя в запасе двое суток, прежде чем я сообщу ее настоящее имя, сам знаешь кому, а также то, какую роль она сыграла в амодарском гарнизоне.
— Значит, расскажешь правду? — уточнил Веч, остановив скручивание. — Тебя тоже привлекут за соучастие, пусть и косвенное. За укрывательство преступницы, за подложные документы...
— Вывернусь. Мне пойдут навстречу. Покаюсь в слабости перед чарами амодарки, в подобных случаях суд обычно лоялен, и меня не накажут по всей строгости. И старейшины вступятся, если потребуется.
Надо же, и огласка его не страшит. Имару тоже есть что терять, и все же он готов пойти на крайние меры.
— Тебя отправят на рудники, вламывать вместе с амодарами, а её... при благоприятных обстоятельствах и по моему ходатайству... возможно, вернут в Беншамир.
— Она не согласится, — усмехнулся Веч.
— Согласится и еще как, — заверил родственник.
Кто бы сомневался, что у него не найдутся рычаги воздействия. Ребенок — мощный стимул для правильного выбора.
— И ты не побрезгуешь? — уточнил Веч и по лицу его прочитал, что, конечно же, принуждение перечеркнет все хорошее, чего удалось достигнуть в отношениях с амодаркой, и уже не будет так, как было до сегодняшнего дня, но честь и принципы важнее, и нужно ударить противника побольнее, а после добивать — если не кулаками в честной драке, то словесно, пока тот не запросит о пощаде.
— Решай, брат. Мы с тобой в одной связке, но тебе не повезет, в отличие от меня.
— Хорошо, — кивнул Веч и скрутил свиток. — Об одном прошу, вали на меня, причастных не упоминай. Лишь я виноват, остальные не знали, что амодарка осталась жива.
Видя, что он не испугался шантажа, Имар снова перешел к уговорам:
— В последний раз прошу, откажись от неё. Еще не поздно. Выйдешь сейчас из Атеш-кед, и обратной дороги не будет. Остановись, и я кликну викхаров. И мы разорвем, перечеркнем написанное.
— Но в Беншамир для меня дороги уже не будет? — уточнил Веч, и родственник развел руками, мол, своего запрета он отменить не в силах. — Спасибо тебе... брат. За всё. Ладно, бывай. Мне еще жениться, — сказал Веч и направился к дверям.
— Позволь ей выбрать: остаться Филой здесь, в Беншамире, или уехать с тобой, став снова Аамой, — крикнул Имар вслед.
— Нет, — ответил Веч, не оборачиваясь.
— Упертый козел, — пробормотал с досадой Имар. — Я хочу пожелать ей... доброй дороги.
— Нет, — отрезал Веч.
И вышел на улицу.
На двух машинах выехали через резервные ворота, С'Улен за рулем, Г'Амир рядом, а Веч с Айями — на заднем сиденье, негоже жениху за руль садиться. Позади, в замыкающей машине — двое сородичей, прочие остались в караван-сарае — собирать баулы и будить старейшину к возвращению в Самалах.
На выезде из города охранники дотошно проверили документы, на амодарку пристально смотрели, сравнивая с записями в бумагах. Через три... нет, уже через два с половиной часа поступит на охранные посты приказ — А'Вечу из клана Снежных барсов нет дороги в Беншамир. До конца жизни.
Мехрем за его руку испуганно цеплялась, и Веч поглаживал трепетную ладошку, успокаивая.
— Куда мы? — спросила с тревогой, когда ворота закрылись за спиной. — Мы вернемся?
— Конечно, — уверил Веч. — Тут недалеко. У нас мало времени. Нужно все успеть.
С'Улен крутил баранку, а сам в зеркало поглядывал с любопытством на мехрем и помалкивал. И Г'Амир себя сдерживал, взбудораженность гасил, все-таки свадьба у сородича, пусть и маленько скандальная. Ладно уж, чего скромничать, скандалище аукнется по всей Доугэнне. Пересказывать будут из уст в уста, и обрастут пересказы слухами, и, быть может, какой-нибудь акын* сложит песню об охотнике, словившем птицу-лебедь и заковавшем её в свадебные браслеты.
Утром Веч и сородичам ничего не сказал, записав свое имя в числе последних участников сегодняшнего бохора*, и тетушке, встретившейся возле Бохры*, обронил невзначай:
— Мышцы разомну, а то задеревенели от безделья. Если Триединый поддержит, выиграю доброго скакуна на память о Беншамире.
Брат, конечно же, услышал, но ничего не сказал и к сиденьям направился, пропуская вперед жену и всю женскую часть семьи. Значит, не заподозрил.
— Я правильно поступила? Их следовало взять? — спросила тревожно мехрем на ухо Вечу, подразумевая под словом "их" браслеты, и тот согласно кивнул.
— Имар говорил, нам, амодарам, нельзя просто так выйти из города.
— Забудь о нем. Со мной ты можешь идти и ехать куда угодно, — сказал Веч. — Потом на любой вопрос отвечу, а сейчас нужно торопиться, — добавил, заметив, что она хочет о чем-то спросить.
Но мехрем не успокоилась ответом и продолжала нервно жамкать его пальцы, волнуясь, и Веч накрыл другой рукой, успокаивая. Она переключила внимание на окрестности, уставившись в окно и носком сандалии постукивая. Правда, сперва убедилась, что перед ней не призрак, а вполне материальный человек — провела ладонью по щеке, по переносице, прикоснулась к наливающемуся фингалу на скуле, и приложила ладонь к его груди, чтобы услышать, как бьется сердце. Потрясена была так, что поначалу заикалась, и губы дрожали, наверное, хотела разреветься, но Веч не позволил, до машины заторопив. И покуда спешили, бросала на него недоверчивые взгляды, словно сомневалась, что перед ней не мираж.
Ехать пришлось недолго, капище находилось неподалеку от города.
Поставив машины в стороне на площадке, выбрались наружу, и Веч с С'Уленом отправились договариваться о церемонии, а другие сородичи остались оберегать мехрем, как-никак она теперь кадил*, пусть и амодарская.
Мехрем испугалась было остаться среди незнакомых мужчин, но Веч заверил:
— Никто тебя и пальцем не тронет. Наоборот, жизни свои положат за тебя, если что. Это мой клан и мои сородичи.
Капище не простаивало. Кам* трудился в поте лица, благословляя умерших, новорожденных и брачующихся. Бил в бубен, взывая к духам. Помимо машин Снежных барсов на стоянке были припаркованы другие машины, рядом прохаживались ожидающие своей очереди и посматривали на новоприбывших, впрочем, не пялясь на мехрем как на диковинку. У доугэнки плакал на руках младенец, и она успокаивала ребенка, укачивая. Неподалеку от стоянки под ветхим замусоленным навесом расположились просильщицы в драных грязных одеяниях — блаженные, убогие, изгнанные из семей, они тянули ладони к выходящим с капища, прося подаяние.
Старшая духомолица* взяла символическую плату за благословление молодоженов, но за подтверждение прав жениха с помощью маддабов* запросила дополнительно, впрочем, не удивившись просьбе, хотя за последние десятилетия эта традиция почти себя изжила. Женщина забрала браслеты и ушла в капище, для последних приготовлений перед церемонией.
— Ну, брат, дал ты маху на бохоре, — сказал С'Улен, ухмыльнувшись. — Все-таки надумал жениться?
— Похоже, что я шучу? — ответил Веч, стягивая майку. — Снимай-ка рубаху, а то я похож не на жениха, а на чучело для битья.
Они обменялись одеждами.
— Ты с ней был раньше знаком?
— Да. Повстречал в Амодаре. После войны, в гарнизоне, — ответил Веч, пригладив волосы и сбив пыль с шальвар.
— Неужели запала? — С'Улен похлопал по груди, там, где сердце.
— Как видишь.
— А как вы...
— Потом расскажу, сначала поженимся. А то испугается и сбежит.
С'Улен лишь головой покачал.
— Сейчас кам отправит душу в мир духов, следом наша очередь, — сказал Веч, подойдя к мехрем и к сородичам. Достал из машины канистру с водой и сперва протянул стаканчик мехрем, чтобы промочила горло. Хоть вода и теплая, тем не менее, лучше, чем ничего. И сородичи напились и умылись.
Мехрем робела, оглядываясь по сторонам, и опять к его уху потянулась, чтобы спросить:
— Зачем мы тут?
— Как зачем? Жениться будем.
— Как жениться? Зачем жениться? — растерялась она.
Тут удары в бубен прекратились, и с капища потекли люди, неся гроб с умершим, чтобы отправиться с телом на погост для последнего пристанища. К ним кинулись просильщицы, протягивая чумазые руки, размазывая слезы по щекам со скорбными подвываниями.
— Пойдем, наша очередь, — потянул за руку Веч.
Мехрем, дезориентировавшись новостью, послушно пошла следом, по сторонам оглядываясь. Наверняка заметила, что ее одеяние не соответствует важному поводу, и что Веч выглядит непрезентабельно со свежим фингалом. Поздно, краля, не сбежишь.
— Послушай, ты ведь женат... — начала было мехрем, но Веч знаком показал: все вопросы задашь позже. И её упрямству воли не дал, подведя к жертвеннику, отвлекая от вопросов, готовых сорваться с языка.
Духомолица коротко указала: молодоженам встать по обе стороны от жертвенного камня на колени, и, облокотившись, взять друг друга за руки. Мехрем слушалась, не сопротивлялась и глядела вопросительно на Веча, — потому что доверяла. Видно, считала ненастоящим все вокруг: и кама* в тигриной шкуре с мордой зверя на голове — каково ему в жару часами прыгать с бубном на поляне? И духомолиц — босых, в черных одеяниях, с вычерненными ногтями и зубами, с нечесаными всклоченными волосами, заскорузлых до черноты под горячим солнцем Беншамира. И каменное изваяние Доугэнны, супруги Триединого, грубо высеченной фигуры без четких очертаний лица, но с широкими бедрами и тяжелой грудью — признаками плодовитости. И каменную фигуру Триединого во главе капища, сочетающую признаки трех начал. А между супругами — каменных истуканов по кругу, символизирующих мир духов, с открытыми в беззвучном крике ртами. И жертвенный камень посередине. И сородичей, стоящих в сторонке с опущенными головами. И любопытных, глядящих издали на церемонию.
Камом Саблезубых тигров оказался мужчина преклонных лет, невысокий ростом, жилистый и верткий. Неслышно обошел вокруг жертвенного камня, крадясь зверем и смотря на молодоженов. Раз обошел, второй. Развернулся и двинулся в обратную сторону. Остановившись, приподнял подбородок мехрем, повернул её голову влево, вправо, разглядывая. Веч удержал её руки, когда дернулась в испуге, и мимикой успокоил: не бойся, так надо. Еще бы не испугаться, у кама белесые радужки со зрачками-точечками, забрались в душу и лазают по ней без стеснения.
Веч решил, если кам откажет в ритуале, он станет жить с мехрем, как с женой, в гражданском браке. Выцарапал необходимые бумаги, и это главное. И не нужны ему никакие благословения духов. А браслеты выбросит в реку.
Кам поцокал языком. С силой потер лоб мехрем, оставив на нем грязное пятно.
— Своим богам поклоняешься, — не то спросил, не то утвердил. — Веруй, не бойся. Твои боги сильны, но наши сильнее. И чрево пустым не оставят. С ним семья большой будет, крепкой, — указал пальцем на Веча. Тот голову опустил, ухмыльнувшись.
— А ты, — кам* переключил внимание на него, — шагай той дорогой, которую выбрал, и в сторону не сворачивай. Знаю, что тебя гнетет, но камень с шеи твоей не сниму. Зато облегчу.
Зашел со спины и начал нашептывать Вечу на ухо, пугая мехрем немигающим белесым взглядом, на нее уставившись.
Посуровел Веч, кивнул, с услышанным соглашаясь, и кам неожиданно ударил дубинкой по бубну, заставив присутствующих вздрогнуть. И принялся ходить вокруг жертвенного камня, стуча в бубен и затянув венчальную песнь.
Подошли духомолицы с чашей, Веч показал глазами — нужно выпить, до дна, и мехрем послушно открыла рот, глотая жидкость. Выпила, не поморщившись, женщины вытерли ей уста тряпицей и удалились.
Напиток быстро вдарил по вискам, растекся по венам, и мехрем повело, но голову удержала, не запрокинула. Веч испугался, думал, переборщили духомолицы с крепостью настоя, ан нет, ритуал оказался чин чином расписан от начала и до конца. Под песнопения кама женщины начали натирать запястья мехрем жирной мазью, и поплыл над капищем пахучий травяной дух вперемешку с эфирными маслами.
Тут взгляд мехрем упал на жаровню, в которой на раскаленных углях лежали расстегнутые браслеты половинками. С ужасом взглянула она на Веча, забилась, пытаясь вырвать руки из стального захвата. И поняла, что всё вокруг — не понарошку, что декорации — не картонные, и люди здесь не ряженые, а настоящие, и всё здесь дышит вековыми традициями, пусть варварскими и дикими, но и сила у здешнего капища невиданная, Веч её сразу почувствовал, когда из машины вышел, и уж если кам согласился благословить, значит, всё затеялось не зря.
— Закрой глаза, — сказал Веч на амодарском, чтобы мехрем прочитала по губам и поняла сказанное.
Нет, не поняла. Духомолица взяла щипцами маддабы* и двинулась к жертвеннику. Мехрем отпрянула, порываясь вскочить.
Свел Веч брови и велел грозно:
— Закрой глаза!
Подействовало. Мехрем послушно смежила веки и губу закусила, приготовившись. Терпимой должна быть боль, потому как настой и мазь призваны унять жжение и облегчить экзекуцию.
Застонала тоненько через стиснутые губы, когда сомкнулись с щелчком маддабы на запястьях и тут же расстегнулись. Пара секунд — и духомолицы обмазали покрасневшую кожу щедрой порцией мази, туго перебинтовав запястья. А Веч сжимал ладошки мехрем... нет, уже не мехрем, а жены. У него сильная и храбрая жена, хоть и кажется хрупкой.
Все же слаба была в ногах — и от настоя, и от пережитого испытания, и Веч подхватил её на руки, чтобы донести до машины. А она прикорнула на его плече и дышала часто, а сердце колотилось и того быстрее.
Навстречу Снежным барсам кинулись просильщицы, протягивая руки, и С'Улен с Г'Амиром раздавали монеты, не скупясь.
— Возьми меня замуж, — сказала одна из женщин, обращаясь к Вечу, и продемонстрировала щербатый рот. — Многого не прошу, только кров и хлеба краюху.
— У меня уже есть жена, и другой мне не нужно, — ответил он, прижимая к себе драгоценную ношу.
— Ух, жадный, — засмеялась она беззлобно. — И посмотреть на неё не дашь?
— Не дам. Моя потому что. Чтоб не сглазили.
— А хочешь, погадаю? — пристала вторая просильшица с бельмом на глазу. — Всю правду расскажу, не обману.
— Нет. Я сам свою судьбу напишу, и жена моя тоже, — отказался Веч.
И сородичи отказались сомнительных услуг, протискиваясь через толпу женщин. Добрались Снежные барсы до стоянки, насилу отбившись от побирушек.
— В город едем, за амодарками в поселок. Полтора часа у нас, — сказал Веч, и сородичи споро расселись по машинам.
Веч так и держал жену на коленях, усевшись позади пассажиром.
