— Ты права. — Светлана встала, шагнула к кухонной стойке, открыла шкафчик с кастрюлями и тарелками. — Пошарь пока в холодильнике. Знаю, ты не любительница пайков и полуфабрикатов, но у меня, помнится, тут другого ничего и нет.
— Собачат кормила? — Селезнева поднялась с кресла, повернулась, видя, как в комнату входят овчарки — все трое.
— Покормила бы через полчаса. — Светлана приняла из рук подруги вскрытый пакет, бросила брикет на сковородку, отрегулировала нагрев на плите. — Очнулась бы от дремоты и покормила. Но ты права, им надо покушать. Да и вообще, надо их переселить завтра на крейсер. Хватит им уже нервничать по поводу моего длительного отсутствия.
— Угум. Тебя ведь в служебной квартире практически невозможно застать сутками, а то и декадами, — без улыбки подтвердила Селезнева, распаковывая ещё несколько 'кубиков'. — Ладно. Я заставлю твоих поваров уделить должное внимание приготовлению домашней еды. Пайки — хорошо, но они займут вторую линию, а первую, пока возможно — надо будет отдать домашней еде. Ты ведь, знаю, уже определила, кто из новичков в экипаже любит поколдовать над кастрюлями?
— Определила. — Светлана критически посмотрела на зарумянившийся брикет. — Впрочем, они не были возмущены. Им наоборот было приятно, что я не отпихиваю их от общекорабельных готовок.
— Кто бы раньше сказал, что мужики будут в очередь к плите выстраиваться! — улыбнулась медик.
— Сказали бы, — поддакнула Стрельцова. — Ты же не хуже меня, Ал, знаешь, об узости восприятия человеческого.
— Знаю, но как-то не акцентирую на этом внимание, — подхватив лопаткой брикет, Селезнева кинула его на тарелку. — Бери свою порцию и шагай к столу, голодающая! Не понимаю, с твоей нормостенической фигурой — и морить себя голодом?! Отказывать себе в праве нормально питаться?!
— Не успеваю я, Ал. Вот хронически не успеваю. — Стрельцова переместилась к обеденному столу, расставила тарелки, разложила приборы. — От сна приходится часы отрывать, идёт комплектование экипажа. Приходится долго сидеть над схемами психологического совмещения — обычными и экстремальными. А когда над ними сидишь...
— Тогда о времени забываешь, — поддакнула Селезнева. — Ты садись, садись. Я ведь неспроста о фигуре-то заговорила, Света, — она разлила чай в чашки и открыла сахарницу с вареницей. — Ты долго себя одиночеством личным морить намерена?
— Каким таким одиночеством?! — похлопала ресницами Стрельцова. — Алла, прошу, не начинай снова! Ты ведь как вертолёт над окопом меня преследуешь ежегодно, а если случается и получается — то и ежедневно. Я — не одинока, у меня — экипаж, из которого я намерена создать семью, а не просто совокупность людей, объединённых штатным расписанием и служебным долгом!
— Я не об экипаже речь веду, Света. — Селезнева села, пододвинула к себе тарелку. — Я веду речь о твоей собственной семье. Ты ведь, согласись, достигла желаемого. Ты — командир большого разведывательного имперского корабля. Реальный, настоящий командир. И теперь тебе пора заканчивать с одиночеством. С личным одиночеством, отмечу, Света. С личным, — подчеркнула врач, отрезая кусочек брикета и втыкая в него вилку. — Экипаж — одно, своя семья — другое.
— Нет, Алла. Ты не хуже меня знаешь, что я не ставлю перед собой цель выскочить замуж и нарожать детей. Во всяком случае — в ближайшее время. Начальный этап жизни корабля — самый сложный. Экипаж не слётан, будут проявляться проблемы.
— Они всегда будут проявляться, Света. А тебе нужен человек, которому ты всецело доверишься. Не так доверишься, как любому из твоих коллег по экипажу, а всецело. — Селезнева прожевала, подняла взгляд на подругу. — Работа — работой, а жизнь не должна теперь состоять только из одной работы.
— Ал, не понимаю! Ты же знаешь, я служу в разведке, у меня — экипаж, корабль на руках! И думать о чём-то личном...
— Ты обязана, Света! Иначе — сойдёшь с катушек. Понимаю, — помедлив, сказала врач, — у самой душа тоже бывает не на месте. Что-то такое надвигается... Кого ни спрошу — при возможности, конечно — те тоже подтверждают, что чувствуют какую-то острую и большую опасность. Предполагаю, что и у тебя тоже такое ощущение бывает?
— Ещё как бывает! — сказала Стрельцова, принимаясь за еду и поглядывая на подругу, сидевшую напротив. — О степени остроты и каком-либо сравнении — умолчу, прости, но, отрицать не буду — бывает.
— Вот... а значит, впереди что-то такое, что повлияет на почти все стороны нашей жизни. И тебе надо подумать о той стороне жизни человека, о которой ты годами избегала думать.
— Подумаю, — помолчав, ответила Стрельцова. — У меня и выбора-то особого нет, Ал. Вот, проектировала 'Волгу'... Не сама и не одна, конечно, но ведь — не спала, не отдыхала, недоедала. И была, знаешь, счастлива. Потому что знала, понимала, ведала: это — мой корабль. Мой! Я сама его проектировала, ругалась, собачилась, конечно, с другими проектантами, разработчиками, прочнистами, материаловедами... Не отрицаю — это была коллективная работа. Интересно было — жуть, времени — хронически не хватало. И мне не хотелось ничего вмешивать в такую жизнь, Ал! Не хотелось, вот! Потому... время проектирования корабля пролетело для меня как одна секунда. А потом... потом — строительство. Стапель, док, ходовые испытания... Приёмка. Господи, я была так счастлива, облетая на гравиплатформе свой новопостроенный корабль! Никогда в жизни я не была так счастлива, наверное, как в те минуты. Я была одна на этой платформе, одна наедине со своим, теперь уже точно — своим кораблём! Я говорила с 'Волгой' на одном языке и верила в то, что она меня понимает, разумеет. Я продолжаю с ней говорить и сейчас. И буду говорить всегда. Это — мой корабль, Алла. Мой! И я не собираюсь его покидать. Знаешь ведь, нашу, да и не только нашу армейскую и флотскую человеческую традицию: командир погибает вместе со своим кораблём. И — никак иначе! Я тогда, когда облетала 'Волгу' на гравиплатформе, так остро поняла смысл этой традиции... Эта традиция... она стала моей, Алла! Моей! Я приняла эту традицию в свою суть! А сейчас... Сейчас я не могу обмануть свою 'Волгу', потому и подбираю экипаж неспешно, даже, откровенно говоря, медленно подбираю. Не хочу, чтобы 'Волга' обижалась на меня, своего командира. Не хочу, чтобы ей было больно и неприятно. Я хочу, чтобы 'Волга' верила не только мне, но и тем людям, кто будет служить на её борту. Вот подбирала рядовых матросов, старшин, сержантов... Смотрела в их глаза и часто видела непонимание, недоверие и нездоровое удивление, смешанное с выжидательностью. Таких я отсеивала, а точнее — отвергала — сразу. Под разными предлогами, но — надёжно отсеивала. Не принесут они счастья 'Волге'. Не принесут. А мне нужно, чтобы корабль и экипаж были едины. Я не для того затерроризировала проектировщиков и строителей, чтобы на прекрасный корабль пришли случайные люди! Я хочу, чтобы прекрасный корабль имел прекрасный экипаж! — сказала Стрельцова, отодвигая тарелку и беря чашку с чаем. — Сама ведь знаешь, что в разведке мелочей нет.
— Знаю. И скажу, что 'затерроризировала' не соответствует действительности, Свет. Все понимали, ну, во всяком случае — большинство проектантов и строителей — понимали причину твоего беспокойства, неравнодушия. — Селезнева прихлебнула чай. — И хочу, чтобы ты не забывала и об этой стороне жизни. Той, которая предполагает, что рядом должен быть родной человек.
— Алла, — укоризненно протянула Стрельцова. — Ты в своём репертуаре. И, подозреваю...
— Правильно подозреваешь, Света. — Селезнева встала, складывая на поднос посуду и приборы. — Я дала согласие стать главным врачом Медотсека крейсера? Дала. Следовательно, теперь ты тоже — моя пациентка. Да, да, Света, пациентка. Потому что для врача даже здоровый человек — всё равно пациент. Ты же сама знаешь, для медиков — будь то военные или гражданские — нет здоровых людей, есть только недообследованные. А у тебя такая большая...
— Проблема, — сказала Стрельцова, поднимаясь и сгружая на поднос свои тарелки и чашки. — Ладно, пусть с твоей точки зрения это — проблема, Алла, не спорю. Понимаю, что пора, понимаю, что я достигла желаемого, поскольку стала командиром крейсера. И понимаю, что вроде бы могу расслабиться, но... Сама ведь понимаешь — начальный этап жизни корабля — это как начальный этап жизни человека. Младенец — хоть человек, хоть крейсер — требуют заботы, внимания. Постоянного, острого, круглосуточного. И потому, Ал, скажу сразу, чтобы у нас не возникало никаких противоречий в будущем: сейчас и в ближайшее время мне некогда будет заниматься поисками спутника жизни. Не-ког-да! — подчеркнула Стрельцова, ставя поднос на кухонный стол и открывая воду. — Я хочу, чтобы крейсер освоился, чтобы он адаптировался, чтобы он привык ко многому. От начального периода жизни корабля и жизни экипажа зависит очень многое, если вообще не всё. Потом, когда этот период пройдёт, закончится с нужным результатом, я, может быть, найду время на поиск спутника жизни, но сейчас, Алла, нет. Сейчас для этих поисков и даже для мыслей об этих поисках у меня не будет времени.
— Понимаю. — Селезнева 'подключилась' к мытью посуды. — Тогда давай сделаем так. Сейчас помоем посуду, покормим собачат, потом часа три поспим и затем, вместе с собачатами на разъездном челноке — на крейсер. Я тоже не хочу медлить с приёмом корабля, мне нужно побольше времени на освоение и врабатывание.
— Вот с этим, Ал, соглашусь, — довольно улыбнулась Стрельцова, исчезая на несколько минут за дверью санкомнаты. — Спать, как всегда, будешь в кресле? — спросила она, подходя к подруге, застилавшей простынёй кресельный чехол. — Ты в этом очень постоянна.
— Свет, я понимаю, но лучше будет, если ты отдохнёшь в кровати. А я подремлю, — ответила Селезнева. — Вот, честно — буду дремать.
— Хорошо, если действительно будешь. — Стрельцова насыпала в миски корм для собачат, налила в поилки воду, подождала, пока все овчарки привычно быстро поедят, убрала пакеты, вымыла миски и, побывав в санкомнате, разделась, нырнула под одеяло, устроилась поудобнее. — Спокойного отдыха, Ал.
— Тебе тоже — спокойного отдыха, — ответила подруга, усаживаясь в кресло и прикрываясь одеялом. — Давай спать.
— Давай. — Стрельцова провалилась в глубокий сон без сновидений почти мгновенно — привычка, воспитанная со времени учёбы в Академии.
Утром, покормив собачат, подруги собрались и не спеша вышли к ожидавшему их служебному военному разъездному челноку. Зирда, Зорд и Грэй хорошо знали Аллу, поэтому окружили её и Светлану своим 'колечком', чувствуя, что теперь они будут часто видеть Селезневу на борту крейсера. Закрывая дверь, челнока, Светлана видела, как Зирда приязненно облизывает лицо Аллы и улыбалась: хвостатая подружка была верна себе — она очень хорошо относилась к Селезневой и они дружили с очень давних пор. Зорд и Грэй изредка поглядывали на них, но не возражали против таких нежностей.
Алла предъявила документы вахтенным, те, ознакомившись с ай-ди картой, учтиво откозыряли и пропустили врача на трап. Светлана подождала, пока Алла минует 'рамку' и потом с приотставшими от врача собачатами взошла на борт. Вахтенный офицер отдал командиру полагающийся по протоколу краткий рапорт, Стрельцова кивнула, ответив уставной фразой, после чего коротко распорядилась, чтобы Алле показали её жилую каюту.
— Не надо, Света. — Селезнева попыталась было воспротивиться. — Ты же знаешь, у меня любая каюта превращается в медицинский кабинет. А у тебя тут, знаю, первоклассный Медотсек.
— Положена тебе каюта как главному врачу Медотсека? — спросила Стрельцова, посмотрев на подругу и отмечая нетерпение вахтенного офицера. — Положена. Значит, получишь то, что тебе положено. И — не возражай. Отдыхать в Медотсеке ты не будешь постоянно. Тебе нужна своя территория. Не служебная, — она переглянулась с вахтенным офицером, тот остался невозмутим, но Стрельцова видела и чувствовала: он согласен со сказанным. — Так что иди, знакомься со своим личным обиталищем. А я пока пройдусь в Центральный Пост. Встретимся в командирской каюте. Согласуемся.
— Ладно, — вздохнула Селезнева, видя, как вахтенный офицер подозвал к себе подвахтенного старшину. — Может, действительно, хоть здесь мне удастся не превратить жилую каюту в медицинский кабинет... — она направилась следом за старшиной к лестнице.
Светлана, шагая к другой лестнице, подумала о том, что Селезнева — врач в восьмом поколении — остаётся верна себе: прежде всего работа, а всё остальное — потом. Может быть, что и потому они и сработались, сдружились. Потому, что хорошо понимают друг друга. Да, образование тоже имеет своё особое значение, ведь Алла — выпускница Спецфакультета и одновременно — выпускница престижного Медицинского факультета Звёздной Академии Империи. Так что Светлану она понимает очень хорошо и в то же время не пытается и не старается, не стремится с ней конкурировать. Она — врач и у неё своё поле для конкуренции, она не соперница для Стрельцовой, не стремится стать пилотом, командиром. Она и без того — профессиональный, знающий и очень опытный врач, её раз за разом пытаются сманить и, бывает, что и сманивают к себе руководители самых лучших и известных клиник, госпиталей, больниц и медцентров. Это им так кажется, что они сманили её к себе, а на самом деле Алла всегда сама выбирала, куда, к кому и когда, а также — на какой срок — переходить. Она всегда и везде работала. Прежде всего — работала. И до сих пор была тоже не замужем. Они обе понимали, что вот появятся мужья — и их взаимоотношения, взаимоотношения подруг претерпят хоть малые, но всё же ощутимые изменения. И готовились к тому, чтобы эти изменения не разрушили их дружбу. Готовились загодя. Потому и продолжали дружить, помогать, поддерживать друг друга.
Светлана никогда часто не появлялась рядом с Аллой, никогда не использовала её в качестве семейного и личного врача, хотя, бывало, приезжала, и тут уж Алла отыгрывалась на подруге по полной программе: обследования, анализы, сканирование. Светлана не возражала, стоически терпя медицинские издевательства, осуществляемые подругой или её коллегами. Правила игры есть правила игры, а Алла, прежде всего, была врачом, а потом уже — подругой. Да и взгляд у Аллы был всегда острым и внимательным, она видела или чувствовала неблагополучие ещё тогда, когда оно было в 'скрытой' фазе. Одёргивала Светлану, заставляла 'проснуться', изменить режим, график работы, меню питания. Заботилась. И вот теперь Алла — главный врач крейсера. Надолго ли?
Входя в Центральный Пост, Светлана поймала себя на мысли о том, что ей очень хочется, чтобы Алла на борту крейсера задержалась очень надолго. Конечно, жилая каюта положена главному врачу крейсера по штату, но главное — как такое воспринять самой Алле. Она ведь привыкла, что где живёт — там и пациентов принимает. Часто такое было в её жизни — ну не было сразу вот так кабинета или места для приёма больных, потому и приходилось делать из жилья амбулаторию. А временами — и госпиталь. Теперь, конечно, Алле будет полегче, ведь одно дело — полностью укомплектованный персоналом и оборудованием корабельный Медотсек, а другое дело — маленькая клиника на каком-нибудь дальнем имперском аванпосте. Может быть, Алла и замуж выйдет поскорее, а там, глядишь, и дети пойдут. На крейсере для детей больше места и больше возможностей для нормального развития и для нормальной жизни: большой корабль, приспособленный к автономному многолетнему полёту в отрыве от всех и любых баз.
