Магия вероятностей 2. Магия пространства

Академия магии здесь была встроена в город — во всяком случае, её центральный вход располагался на одной из площадей столицы. А вход этот был воротами в каменном заборе. Непонятно, кто от кого отгорожен — студенты от городских соблазнов или жители столицы от нахальных студентов, но вход был, и был он закрыт. Помимо ворот, наличествовали калитка рядом с воротами и будка бдительного привратника, который "поставлен тут не для того, чтобы впускать, а чтобы не впускать". Меня и не впустили.

Говорю им ясно и понятно, по-плиссандрийски — мол, мне позарез нужен ваш господин ректор, и, главное, слово волшебное добавляю. Не "пожалуйста", конечно, а "Цертт". Но на вахтёра это слово почему-то не производит должного впечатления. Я уже и денежку предложила, а он вообще разозлился и от ворот меня отогнал. Вот как жить, а?

Я имею в виду — как жить человеку, у которого нет моего дара? Я-то, когда сторож в своей бендежке укрылся, порталом перепрыгнула в место, которое заприметила, пока рядилась с этим служителем. Внутри местная академия на наш академгородок походила мало — прежде всего, тут было гораздо меньше пространства между корпусами, и этажность у зданий была повышенная. Городская застройка, в общем. Однако мой намётанный глаз всё же отличал назначение корпусов, где — учебные, где — общежития. Вдобавок, возле последних студенты тусовались. В одинаковой форме.

Мне надо было найти жилые дома преподавателей, поэтому я начала углубляться мимо этих корпусов дальше по территории. Тут-то меня за плечо и схватили. Дамочка какая-то со строгим взглядом. Чем-то интересуется. Хотя, и так понятно чем — кто я и что тут делаю.

— Мне нужен ректор академии, — со вздохом повторяю свою мантру, — господин Цертт.

— Господин Молинн? — удивилась дама, а потом удивилась ещё раз, — Ты плиссандриец?

О ужас. У них тут что, ректор сменился за это время?

— А господин Цертт теперь где? — спрашиваю неподдельно несчастным тоном.

— Если тебе нужен господин Цертт Молинн, то его дом — там, — показала женщина, — но он не принимает гостей, особенно по вечерам.

— А, так Молинн — это фамилия! — обрадовалась я, — А я-то всё к нему по имени, да по имени...

— Ты очень странный мальчик, — покачала головой дама, — Идём, я тебя провожу к дому господина Молинна. Но если он тебя не примет, то ты должен будешь покинуть территорию академии. У нас тут строгие порядки. Не знаю, как только тебя пропустили...

Пока мы шли к дому ректора, я выяснила, что тут почти все преподаватели говорят на нескольких языках — пытаются хоть немного соответствовать господину ректору, поэтому плиссандрийский знает большинство из них.

— Наверное, вы очень хороший преподаватель, — посмеялась я, — господин Цертт не терпит глупых женщин.

Дама искоса посмотрела на меня и сдержала свою улыбку.

Дом у Цертта был довольно внушительный. Трёхэтажный такой крупный особняк. Нечего было и надеяться, что дверь нам откроет лично ректор. Он и не открыл. Важный слуга что-то произнёс — поинтересовался, по идее, кого принесло на ночь глядя. Дама вопросительно обернулась ко мне.

— Эээ... Филис Кадней.

Пока слуга ходил докладывать, дама возмущённо сказала:

— Филис — это же женское имя!

— Простите, госпожа, долго объяснять, — вздохнула я.

— Я — леди! Лисель Фоштинь.

— Простите, леди Фоштинь. Всё равно — долго.

Вернувшийся слуга пригласил войти и я облегчённо поблагодарила леди за её любезное сопровождение.

Меня проводили в большую гостиную на первом этаже дома. Мать честная! Живой огонь в камине, впервые вижу в этом мире. Некромант в домашнем костюме сидел за небольшим столиком в кресле, похожем на трон. На столике стояла початая бутылка вина с бокалом, и лежала книга. А Цертт всё такой же недовольный, каким я его помнила. Он что-то сердито спросил по-хидейрски при виде меня.

Я виновато неприлично шмыгнула, а потом ещё более неприлично провела под носом указательным пальцем.

— И тебе привет, сволочь древняя.

Цертту понадобилось несколько мгновений, чтобы всё осознать, сопоставить и понять. А после этого он стал хохотать. И делал он это довольно долго.

— Ой, лет двести так не смеялся, — сказал, наконец, он, промаргиваясь и выдыхая, а потом резко сменил тон — Допрыгалась?

— Угу.

— Ну садись и рассказывай, раз пришла, хотя не звали, — кивнул он на другое, такое же неудобное кресло.

Впрочем нет, попе удобно, это просто подлокотники далеко для моего нынешнего роста и ширины.

— Я, помнится, тебя тоже не звала, но приняла и даже ужином накормила.

Цертт взял со стола колокольчик и покачал его, издав мелодичный звон.

— Сегодня ужин накроете на две персоны, — сообщил он явившемуся слуге, а потом повернулся ко мне с требовательным взглядом.

Я рассказала про себя всё. Связанная со мной и артефактом обмена душ государственная тайна Плиссандрии для Цертта — никакая не тайна. Сначала рассказала схематично, только главное, потом детали, потом отвечая на вопросы ректора. Этот разговор мы продолжили за ужином и даже после ужина. И что меня больше всего удивило — Цертт вообще не счёл моё поведение ошибкой в истории с поимкой менталистки. То есть он смотрел на это так: взрослый парень Винсент решил действовать определённым образом, и действовал, задержал опасную для государства преступницу, а предварительное мнение какой-то соплюшки вроде меня для него не должно было иметь никакого значения, а если бы возымело, то он бы не был достоин уважения. Такая вот своеобразная точка зрения.

— И вот теперь ты заявилась сюда, желая повесить на меня все свои проблемы, — в итоге всего моего рассказа саркастически констатировал некромант.

— Нет никаких проблем, Цертт! Я — богата, талантлива, обладаю уникальным магическим даром. У меня, между прочим, два научных труда сданы в академию Плиссандрии по общей теории магии и по магии вероятностей, я степень магистра просто получить не успела. Единственное, что мне нужно — это легализация. Да и не сомневаюсь — тебе эти мои проблемы... которых нет, решить — как мизинцем пошевелить!

— У меня мизинец отвалится, если я буду решать "проблемы, которых нет" для всех девиц, съехавших с ума на любовной почве.

— Ты дашь мне возможность учиться дальше, а взамен я могу предоставлять твоей академии результаты своих исследований и двигать здешнюю науку. И никаких любовей на территории твоей страны, обещаю.

— Сколько тебе нужно времени, чтобы написать работу по портальной магии, в той мере, в какой ты её уже изучила?

— Если писать её как научный доклад — неделю наверное, может немного больше, — пожала я плечами и непроизвольно зевнула, — Только я хидейрским языком не владею.

— Вот ещё одна проблема, из тех, которых нет. Ладно, — скривился Цертт, словно проглотил лимон, — переночуешь сегодня здесь, завтра я скажу тебе, что решил.

Вот зачем человеку, который никогда не принимает гостей — гостевая комната? Тем не менее, она в этом доме была. Служанка при мне застелила кровать свежим бельём и была удивлена до чрезвычайности, когда я вручила ей и жестами попросила привести в порядок красивое "принцессово" платье. Если Цертт не станет возражать, я бы предпочла быть стриженой девочкой, нежели оставаться девочкой, переодетой в мальчика.

Наутро служанка разбудила меня словами, старательно выговариваемыми с акцентом:

— Господин Молинн ушёл, сказал, что скоро вернётся и желает к этому времени видеть вас в гостиной.

Понятно. Как скоро он вернётся — неизвестно, но лучше быть готовой, по мнению прислуги, вот прямо сейчас. Выстроил он тут всех по струночке.

Впрочем, вернулся Цертт и впрямь скоро, я успела только примоститься в кресло. Он заходит, а я сижу такая, как будто была тут с вечера. Только в платье.

— Идём в больницу, — сказал он мне.

— Прости, что я там забыла? — удивилась я.

— Память. Или ты что, собираешься местный язык с нуля учить? Эдак ты свой доклад только лет через десять написать сможешь, — сказал Цертт, а потом всё-таки объяснил, — Одна практикантка пятнадцать лет назад оставляла слепок памяти перед отправлением в научную экспедицию к оракулу. Оттуда она не вернулась, и есть основания считать её погибшей. Разблокируют этот слепок на тебе.

Делать нечего, иду. Благодарить Цертта пока не буду, посмотрим сперва, чего там в мою бедную голову насуют опять.

— Господин Молинн, вы предупредили, что активация слепка будет совершена в целях ускоренного обучения нашему языку, но вы не сказали, что эта память будет имплантирована ребёнку! — испугался за меня местный целитель, — Ведь это слепок памяти взрослой девушки!

— Не спорьте, доктор, — жалобно вздохнула я, — Если мы этого не сделаем, господин ректор вас уволит, а меня лишит сладкого. И я даже не знаю, что хуже! Вот получу взрослую память, и сразу начну разбираться в таких вопросах.

ГЛАВА 15

"Слепок памяти. Разблокировка.

Я — Арнель Бринн, двадцати четырёх лет, дочь аптекаря. Едва мне исполнилось шестнадцать, я прошла проверку и моя мечта исполнилась — у меня выявили магический дар. Я прыгала от счастья почти до потолка своей маленькой комнаты — ведь это означало, что я не буду больше помогать родным в аптеке и не выйду замуж за травника, поставляющего нам товары для лекарств — меня ждёт новая долголетняя жизнь, наполненная чудесами, открытиями и свободой. Прощай, сумрачная аптека, прощай, задавака-братец, прощай, красавица-подружка Мириль, прощайте, родители, я буду всего лишь иногда навещать вас.

В академии магии я очень старалась учиться так, чтобы не быть отчисленной из-за неуспеваемости вслед за другими девушками. Многие из моих однокурсниц покидали академию с обвинениями в адрес ректора, который якобы ненавидел всех женщин, вот и не давал им учиться здесь. Но господин Молинн был прав, он просто словно бы видел нас насквозь, и мне ли было не знать, к чему на самом деле стремилось большинство отчисленных девушек. К удачному замужеству, конечно. Ректор считал, что для этого им не нужно академическое образование, и тратить на них усилия преподавателей и ресурсы академии словно бы унизительно для него, Цертта Молинна. Когда я это осознала, у меня тоже был выбор — устроить личную жизнь с теми преимуществами, которые даёт обладание магическим даром, или посвятить себя учёбе и выбранной профессии. Я выбрала второе и отдалась этому всей душой. А нашим ректором я просто стала восхищаться, как и почти все тут служащие.

Когда определилась разновидность моего магического дара, что я — артефактор, это было неожиданным, но моментально породило во мне интерес к науке артефакторике и ко всему разнообразию артефактов, известных в мире. На старших курсах я уже стала настоящим энтузиастом этой науки, а после окончания академии, когда я осталась здесь на практике, чтобы идти и дальше по научной стезе, всё для меня и началось — знакомство с личными записями артефактора Ромиуса, создателя и первого ректора нашей академии, которые мне позволил прочитать господин Молинн у себя дома, в его библиотеке, и одновременно с этим — моя любовь. Любовь к Цертту Молинну, самому замечательному мужчине в мире.

Но если в научной деятельности для меня после этого открылись новые горизонты, то моя любовь с момента своего рождения была обречена. Цертт Молинн не только не любил меня, он, казалось, не любил саму любовь как таковую. Если какие-то легкомысленные студентки, надеясь на послабление в учёбе, принимались строить ему глазки — они вылетали из академии в первую очередь. Если между взрослыми работниками академии завязывались любовные связи, ректор словно носом чуял эти флюиды и бдительно следил, не скажутся ли они на качестве работы этих людей. И когда, по его мнению, сказывались в сторону ухудшения — работников ожидало увольнение. Столь же безжалостное, сколь и отчисление флиртующих студенток. Все старожилы академии знали это свойство господина ректора, и тщательно скрывали свои любовные интересы от него.

Пришлось скрывать и мне. О, как же это невыносимо — когда тебя всё время тянет к любимому словно магнитом, но ты должна не только сдерживать внешнее проявления этого, ты должна постоянно контролировать себя, чтобы даже не попадаться ему на глаза чаще обыкновенного. Много раз у меня возникало желание открыться ему и покончить с этим мучением. Но я боялась. Боялась навсегда потерять и связь с ним, и возможность заниматься наукой в стенах академии.

Читая личные записи Ромиуса, которые он вёл с самого начала изучения своей профессии, я постепенно выяснила, что они смолоду очень дружили — Ромиус, Цертт и ещё Валент. А потом в их дружбу вмешалась женщина по имени Оксандра, которая полюбила Цертта и которую полюбил Валент, и что-то произошло. Ромиус не писал прямо, и я сделала выводы из разрозненных замечаний, что он посвятил много времени созданию какого-то артефакта, который, оказалось, сыграл роковую роль для друзей. В результате его применения Оксандра погибла, Валент вскоре исчез, а Цертт вместо любимой им целительской магии обрёл дар некроманта, за что он сильно обозлился на мёртвую уже Оксандру и на саму любовь, ломающую жизни.

Господин Молинн видел мой неиссякающий интерес к науке, не видел моей любви к нему, и доверял мне. Он даже показал мне первые смешные артефакты, созданные лично Ромиусом — например, артефакт, заставляющих молчать всех птиц, пролетающих или сидящих на ветках возле лесной полянки, на которой Ромиус изволил порой дремать. Впоследствии, когда я закончила читать записи Ромиуса и изучила все имеющиеся у нас выдающиеся научные труды по артефакторике, я поняла — мне практически уже нечего делать в этой науке, кроме как поддерживать собой её существование. Но не развивать её. Я могу лишь создавать копии тех артефактов, что были созданы до меня, изучать их, а придумать что-то своё, такое, что я могла бы предложить всему миру, у меня не получалось. Это вызвало разочарование.

И тогда я решила совершить свой научный прорыв. Мне захотелось, чтобы Цертт хотя бы с тенью того же доброго чувства, с которой он упоминал имена Ромиуса и Валента, упоминал и моё имя. Я захотела стать чем-то большим, чем практикантка магической академии.

Есть одна загадка, до сих пор не разгаданная нашей наукой — оракул. Расположенный в малонаселённых джунглях объект в форме наполненного водой колодца, который может показать смотрящему в его водную гладь то, что пожелаешь. Или того, кого пожелаешь. А может и не показать — никому не известно заранее. Рядом с объектом живут недружелюбные аборигены и они редко допускают до оракула посетителей. И уж тем более — не позволяют его исследовать. Поэтому до сих неизвестно, что из себя представляет этот оракул — случайное природное создание самих магических стихий или это древнейший артефакт, сделанный гениальными магами, когда-то жившими на нашей планете? Для артефакторики этот вопрос является очень важным, и человек, получивший ответ на него, навсегда войдёт в анналы истории науки всего мира.

Недавно я получила согласие своего любимого ректора на экспедицию. Уезжая в одиночестве в этот опасный путь, я решила оставить в академии две вещи — свой слепок памяти и самостоятельно сделанный артефакт из камня, синхронизированный своим сиянием с биением моего сердца. Слепок памяти я оставлю на случай, если не вернусь — пусть его когда-нибудь разблокируют, и память обо мне ещё поживёт в чьей-то душе. А "сердечный" артефакт я оставлю Цертту — чтобы он знал, что моё сердце продолжает биться. И может быть, он поймёт, что это сердце бьётся для него.