Поколение Z

Побелевшие губы Скрипача мелко дрожали. Расширившиеся кроличьи глаза таращились на Зураба как на удава. Мозг отказывался воспринимать реальность.

— Ай-я-яй! Совсем не хорошо... Не хочешь со мной говорить, не уважаешь, да? Слушай, ты же музыкант? На вот тебе, задаток!

Ухватив Скрипача за руку он двумя пальцами взялся за его мизинец и одним неторопливым движением свернул его на бок. Словно хрустнула сухая ветка... Ни боли, ни крови. И только сверкал сахарной белизной острый кончик белой кости проткнувший кожу у нижней фаланги.

И тогда, Генка сломался во второй раз.

— Не-на-до-о-о-о!!! Я ее уговорю-ю-ю!!!

* * *

— Инга... Я пришел за тобой! — прохрипев киношную фразу Скрипач без сил уронил голову на ковер.

Хм, да он просто герой! А мы, видимо, тупо проходили мимо...

Едва заметно качаю головой и опускаю пистолет.

Учитывая услышанную нами очередность стрельбы — Скрипач явно забил на мои советы. Вломился в ресторан с автоматом наперевес и пафосной речью на устах. Только слушать его никто не стал — влепили из обоих стволов, вот и весь диалог.

А день у парня и вправду невезучий...

Инга проигнорировала раненого рыцаря, молча перешагнула через него и склонилась над телом одного из братьев Хаджиевых. Скрипач дернулся и спешно закрыл глаза — то ли отгораживаясь от бессердечной реальности, то ли пугаясь открывшегося ему снизу вида на ничем не прикрытые бедра девушки. И ладно б только бедра...

Глухо звякнув, выпал из тонких девичьих пальцев осколок стекла. Кровь из распоротой ладони густо закапала на пушистый плюш ковра. Ухватившись за рукоятку торчащего в кобуре пистолета, Инга потянула оружие на себя.

Рывок — и вороненый курносый ПММ оказался в ее руках. Секундная заминка и напряженно сморщенный лоб — девушка осматривает пистолет. Все-таки дочь офицера — она понимает, что просто нажать на курок недостаточно. Определенно нужно чем-то предварительно пощелкать...

Во мне нарастает тревога и настороженность. Хмурюсь, неуверенно переминаюсь на месте, пару раз даже беспомощно оглядываюсь.

Как бы — э-э-э... Оружие, поверженный хаджиевец.... Это ведь все моя добыча!? Чего она там трется?

Сформировавшаяся мысль вспыхивает молнией, мгновенно разгоняет тени сомнений и расставляет все по своим местам.

Моя добыча!!!

Инга справляется с пистолетом и с трудом передергивает затвор. Все, оружие готово к стрельбе.

Девушка наводит ствол на умирающего, её потрескавшиеся губы яростно шепчут нечто прощально-обвиняющее.

Да мое же!!! Не хапать!!!

Зрение полыхнуло алым, ярость сметает логику и воспитание — я рвусь вперед, сотрясая помещение всеопределяющим криком:

— Мое!!!

Инга вздрагивает, косится на меня восхитительными, но такими злыми и заплаканными глазами. Её губы перекашивает, она торопится, спешно и упрямо давит на спусковой крючок.

— Банг!

Грохот выстрела лупит по ушам! Крошево расколотой плитки стегает по лицу раненого. Промахнуться можно даже с метра...

— Мое!!! — ору яростно и возмущенно, ибо чую — хаджиевец вот-вот уйдет за грань.

Не понятно?

Моя!!! Добыча!!! Уходит!!!

Так проще?!

Игнорируя боль в простреленном бедре, я одним прыжком сокращаю дистанцию. Рукой сбиваю в сторону лязгнувший затвором пистолет. Оружие вновь грохочет, обжигая ладонь огненным выхлопом и раскалывая очередную плитку на полу.

Ногой бью раненого в голову. Жестким 'фаталити', на добивание.

— Первый... — удовлетворенно шепчет голос у меня в сознании, и тело сгибает судорогой внезапного удовольствия.

Прихожу в себя через пару секунд времени реального, и вечности — времени субъективного, внутреннего. Стою на одном колене, ладони упираются в колючий ковер. Голова опущена, нитка слюны тянется до самого пола.

Что это было?!

Рядом присаживается Илья, успокаивающе кладет руку на мое плечо и настойчиво заглядывает в глаза. Его голос полон понимания и вроде как даже легкого оттенка зависти:

— Первый, да?

— Что?! — я встрепенулся и ошарашенно уставился на парня.

Он что, мысли читает? А то и вовсе — знает, что, черт возьми происходит?

— В первый раз такие симптомы? Раньше не накрывало? А эпилептиков в роду не было?

Теперь голос Ильи тревожен и по-врачебному — требователен. Однако взгляд его мечущихся глаз — неуловим. Юлит? Под дурочка косит? Или это у меня — паранойя?

Многообещающе прищуриваюсь:

— Иди нахер! Мы с тобой дома поговорим, а сейчас нам уходить надо! Хаджиевцы крови не простят!

Неожиданно легко встаю на ноги. Заряд бодрости — как после утреннего прохладного душа. Да — все еще 'болять мои раны'. Но шевелиться и соображать уже могу. Отнюдь не состояние 'третьего раунда после двух нокдаунов'.

В правой руке по-прежнему зажат пистолет. Правда с боезапасом полный ахтунг — четыре патрона в магазине и один в стволе.

Демонстративно прячу оружие в кобуру, деловито командую:

— Так, мародерим в темпе вальса, затем уходим. Нашумели мы знатно! Илья, как там Скрипач?

Роль самоуверенного вожака отыгрываю с трудом. В паре шагов от нас стоит попятившаяся Инга, нервно тискающая направленный на меня пистолет. Подленько так направленный — куда-то чуть ниже живота, в самое сокровенное...

Понимаю, это у нее от неуверенности и сомнений — то ли опустить оружие, то ли наоборот — стволом в зубы ткнуть? Но мне от этого не легче. Яйца сжались до размеров горошин и расползаются в стороны, уходя с линии огня.

Обращаюсь к девушке, картинно вскидываю бровь.

— Инга, первое правило обращения с оружием. Никогда не направляй ствол на человека! Враги, они вон там!

Указываю ей за спину и бывшая пленница ожидаемо ведется — рефлекторно доворачивает тело и бросает назад испуганный взгляд.

Подшагиваю вперед — быстро, но очень плавно. Кладу обе руки на ее пистолет. Теперь, даже если захочет — не выстрелит. Затворную раму я зажал мгновенно окаменевшей хваткой.

В принципе, девушка уже в моей власти. Но на силовой конфликт идти не хочу. Мягким движением большого пальца поднимаю флажок предохранителя, успокаивающе улыбаюсь, отпускаю чужой пистолет и делаю шаг назад.

— Сейчас прямой опасности нет, не стоит махать взведенным стволом.

Илья, присевший около бледного как стена Генки, пробурчал в полголоса:

— И докторов тоже нет. Сделаешь в командире дырку — хрен запломбируешь...

Осторожно отведя от раны руки всхлипнувшего Скрипача, парень взглянул на влажное кровавое месиво и удивленно покачал головой:

— Генка, ты почему еще живой, а?

— Илья!? — рявкнул я вполголоса, осаживая потерявшего берега парня.

— Если ты зовешь Илью Чудотворца — то абсолютно прав. А я могу только яду дать. И не зыркай так! Что ты от меня хочешь? У него горсть картечи в брюхе, вперемешку с обрывками грязной футболки и дерьмом из вспоротого кишечника! Запах чувствуешь? Вот-вот! Нам бы бабку древнюю, травницу потомственную, да хрена с два она поможет...

— Тут только Некромант поможет... — впервые подала голос Инга.

Если внешность девушки вынужденно подрастеряла былую красоту, то голос пробирал до самого паха. Высокий, с едва улавливаемым придыханием, будто ей все время не хватает воздуха.

Однако дошедший до разума смысл сказанного мгновенно смыл эротическую магию голоса. Еще одна циничная юмористка?

Неприязненно кошусь на спасенную красавицу, брезгливо морщусь.

— Не смешно. Он ведь дырку в брюхе из-за тебя получил.

Инга скептически хмыкает, присаживается рядом с телами. Изорванная футболка бесстыдно задирается до самой талии, а сквозь распоротый ворот можно разглядеть аккуратный пупок, с искрящей стразиной пирсинга.

Тонкие пальцы с изломанными ногтями принимаются терзать ремень убитого хаджиевца. Очень надеюсь, что в качестве трофея ей нужна лишь кобура...

— Из-за дурости своей он её получил! Худший вариант героя — романтический балабол! Нет чтобы войти как вы — следом за пулей. А он... дебила кусок... Сама бы удавила!

Свернувшийся клубком Скрипач тихо всхлипнул. Сквозь ресницы накрепко сжатых глаз просочилась слеза.

Непонимающе качаю головой:

— За что ты его так? Да — наивный, да — рукожоп, но ведь помочь хотел! И не засцал, пришел выручать! Если не ошибусь — то единственный, среди десятков твоих бывших ухажеров.

Инга неожиданно выругалась — неумело, но зло и эмоционально. Резко встала, рванула на себя расстегнутый ремень хаджиевца. Затрещали вырываемые с мясом брючные петли. Двойные... Наглухо простроченные толстой вощеной нитью. Это, блин, как?!

— За что, спрашиваешь?! — теперь Инга смотрела прямо на меня. Ее глаза пылали бешенством, маленький кулачок яростно сминал жалобно скрипящую толстую кожу офицерского ремня. — А за то, что этот конченный дебил, уже во второй раз приходит!

Девушка узнаваемо спародировала интонации Генки: 'Вы все подонки, немедленно освободите её!'

Не удержавшись, она плюнула на скрючившееся тело.

— В первый его раз даже убивать не стали! В глаз дали, да для страху палец демонстративно сломали. А затем — заставили смотреть как меня по кругу пускают! Прямо тут, на вот этом самом сраном столе!!! Очень уж их забавляли мольбы этого придурка! Прямо мужиками себя чувствовали! И драли меня от этого на порядок жестче и дольше!!! А он выл над головой, просил прощения, умолял потерпеть, расслабиться и не сопротивлятся! Потерпеть, Карл!!! Так что, мне теперь ему ноги с благодарностью целовать?!

К концу речи голос Инги вибрировал истерикой. Захлебнувшись собственной ненавистью, она, как в спасательный круг, вновь вцепилась в пистолет. Пальцы заскребли по металлу, пытаясь отыскать скобу предохранителя и стрелять, стрелять, стрелять... Глуша свою боль и карая возмездием.

Делаю шаг вперед, обнимаю девушку и крепко прижимаю к себе. Действую на инстинктах. Глажу слипшиеся сосульками волосы, негромко шепчу что-то бессмысленное, пресекая вялые попытки вырваться.

— Тише, тише... Все будет хорошо... Заживет, позабудется, еще краше станешь... Тише, Инга, тише...

Трепыхнувшись еще пару раз, девушка замерла, уткнувшись носом мне в плечо и едва заметно вздрагивая. Не от слез, а от переизбытка адреналина в крови.

Если кто и рыдал рядом — то это скорее Скрипач. Просто плакал он молча, абсолютно беззвучно. Закусив губу и уставившись пустым взглядом в одну точку.

Ломка сознания... Грубо, наживую, без алкогольной анестезии и маминых утешений.

Инга приподняла голову, заглянула мне в глаза и прижалась еще плотней. Упругая девичья грудь буквально обожгла сквозь тонкую ткань драной футболки. Не отрывая от меня взгляда требовательных глаз, шепнула на ухо:

— Саша, возьми меня...

Что?!

— ...возьми меня к себе!

Я, наконец, смог протолкнуть воздух сквозь легкие и сипло выдохнул.

'К себе' — это очень сильное окончание шокирующей фразы: 'возьми меня!'. Хотя одно то, что первая красавица двора, знает меня по имени — уже вымораживает позвоночник и превращает в косноязычного семиклассника. И это, несмотря на мои метр семьдесят роста и шестидесяти кило при жиме лежа! Я — реальный мужик! Но неопытный, шо писец...

Если честно, мой амурный опыт еще не заходил дальше шутливых поцелуев и любопытных рук, осторожно изучавших девушек в запретных местах. Нет, не в давке метро! А на танцульках или при обнимашках с резвящимися девчонками, которых безумно забавлял симпатичный, но так нелепо краснеющий парень.

— К-хе... Инга! Не шути так... Куда мне тебя взять? В двушку малометражную? Да у меня там и так уже целый детсад!

Не знаю почему, но я паниковал и юлил, отпихиваясь от неожиданно свалившегося на голову приза. Спас принцессу? Теперь соответствуй! Блин, неужели сказки с натуры писали? А что будет, если вторую принцессу спасу? Гаремник? Или первая принцеска уже хрен отпустит рыцаря 'на подвиги'? Мол, — 'у них свои герои есть'?

— У меня есть свободная комната... — Илья, до этого молча сидевший на полу и с приоткрытым ртом глядевший на стоящую на цыпочках девушку, несмело подал голос и даже поднял руку.

Мы оба раздраженно зыркнули на него.

— Делом займись, глаза сломаешь! — рявкнул я на непрошенного зрителя. — Генку перебинтуй, он же кровью истечет!

Илья с трудом отвел взгляд от девичьих прелестей, покосился на Скрипача, обреченно махнул рукой.

— Не хочет он. Ваша мелодрама лишила его тяги к жизни. Сдохнуть желает. На зло врагам и обиды ради. Вот будет он потом лежать весь такой красивый — и вы обязательно все поймете и пожалеете! Но он уже вас не услышит! И лишь фиолетовые мухи будут счастливо жужжать, откладывая яйца в его холодные, пованивающие потроха. Так, Скрипач?

Генка, глядящий в потолок, а может и вовсе — за край бытия, не ответил. Молча глотал слезы, пытаясь сжиться с новой картиной мира.

Илья демонстративно закряхтел, с трудом поднимаясь на ноги.

— Ох-хо-хо, грехи мои тяжкие... Ладно, вы тут поворкуйте, а я пока что по сусекам поскребу, да за тылами пригляжу. А то возьмут нас нежданчиком за жопу — будет очень больно и тоскливо.

Еще раз сочувственно посмотрев на Скрипача, юный химик шепнул ему: 'я бы на твоем месте повесился, но ты держись...' и деловито заковылял к валяющемуся на полу автомату.

Поведение Ильи не укладывается ни в какие рамки, но мне сейчас не до него. Собственно говоря — тут вообще нихрена и никуда не укладывается! На полу — остывающий труп и тяжело раненый камрад. К груди жмется едва одетая старшеклассница. Меня сегодня неоднократно пытались убить, да и я — без зазрения совести стрелял сам. И что характерно — попадал, подвывая при этом от восторга...

Чудо что мы вообще сохранили разум и не посходили с ума! Хотя... Сохранили ли?

Чуть отстраняю Ингу в сторону, снимаю с ее шеи обрывок веревочной петли. Затем стягиваю с себя футболку, с усилием рву ее по шву. Протягиваю девушке получившееся полотнище. Пусть прикроется...

Вид небольшой, но задорной и упругой девичьей груди, то и дело мелькающей в прорехах одеяния — заставляет чаще стучать сердце. А вот к практически полной обнаженке я не готов. Она не для созерцания и настроения, она для другого...

— Повяжи вокруг талии, бойца мне смущаешь.

Ну и меня заодно, добавляю уже мысленно.

Признаваться в этом вслух почему-то не хочется. Парни всегда завышают число своих амурных побед. Несмотря на школьную форму — мы уверенно косим под альфачей и сексуальных гигантов. Нынче в фаворе свободная любовь, а не презренное однолюбство!

А вот у девчонок все наоборот. Любой парень у нее всегда 'второй'. А первый был негодяем, по пьянке или глупости, да и вообще — давно уже быльем поросло и практически не считается.

Инга просьбу выполнять не торопится. В её глазах скапливается влага и стремительно разгорается презрение, вперемешку с лютой ненавистью. Пальцы, с остатками смешного маникюра с акриловыми цветочками — вновь сжимаются в кулачки.

— Брезгуешь?! Смотреть противно, рыло воротишь?! Ну да, по вашим понятиям — я теперь опущенная чернильница! Быстро же вы, суки, позабыли, как слюни на асфальт роняли!