Книга 2. На службе у Петра Великого

— Все, командир, сполна я расплатился за матушку и за сестричек. Аж с души спало, — рядом со мной присел боярыч, потиравший руки. — А ты что закручинился? Али добыча невелика? — я высыпал прямо перед ним кучку найденного. — Так, господине, кто же в опочивальне свой скарб хранит? Боярин тертый калач, все при себе держать не станет. Поди в родовой усадьбе пару бочонков золота прикопал. Здесь же искать нечего. Можа, конечно, у боярыни, перстни какие есть и заколки, да в подвале что припрятано. Только не тихо не взять это... Уходить надо.

В кучу драгоценностей он положил пару массивных золотых перстней, видимо снятых с тела врага.

— Да-а-а, от добра добра не ищут. Этого нам должно хватить, — я достал платок и аккуратно сгреб туда нашу добычу. — Будем уходить. Пошли.

Из опочивальни мы выбрались тем же самым способом, что и забрались туда. Небольшая неприятность, правда, случилось, когда мы начали развязывать одного из пьяных сторожей. Неожиданно тот очнулся и, широко раскрытыми непонимания глазами, уставился на нашу разукрашенные сажей и красной глиной рожи. Не знаю, какие у него там тараканы водились в бошке, но он начал в ужасе хрипеть. Пришлось, несколько раз его приложить, отправляя в очередное беспамятство.

— Все-все, уходим, — меня уже начало потрясывать то ли от переполнявшего меня адреналина, то ли банально от страха. — Черт! Пали, твою налево, а ты что там возишься?

Я уже схватился за свисавшую со стены веревку, как краем глаза заметил копающегося в своем мешке цыгана. Достав что-то из своего мешка, тот к моему удивлению начал стучать по земле. "Б...ь, гоблин! Всех же перебудит! Урод!". К счастью, тот быстро закончил свои манипуляции и через несколько мгновений оказался уже на стене.

— Потом разберемся, черт рогатый, — прошипел я, взбираясь на забор. — Веревки забирайте с собой. Пусть гадают потом, как мы забрались.

В ждущую нас телегу мы буквально плюхнулись со стены и сразу же Абрашка легонько стеганул лошадь плеткой.

— Ты, рожа неумытая, чего там делал-то? Какого черта по земле стучал? — едва телега покатилась, я схватил цыгана за грудки. — Своему цыганскому богу что ли молился? Ты же, хрен лохматый, всех нас чуть под монастырь не подвел...

Тот же, ничуть не смутившись, опять полез в свой мешок и вытащил оттуда нечто. Признаться, я не сразу понял, что такое цыган держал в руке. Это был деревянный тапок, подошва которого напоминала козлиное копыто.

— Шутейно я, господине, пару следов оставил, — Пали скалил зубы, тряся перед моим носом таким тапком. — Этими вот копытами ромалы сторожей при конях пугают. Ночью, бывал, наставишь таких следков, а утречком сторожа в шалаше ховаются и от страха трясутся. А ты иди и наилучшего жеребца выбирай...

Когда до меня дошло, что это, я сдавленно заржал. Рядом давился от смеха и боярыч. Мы смеялись так, как, наверное, еще никогда не смеялись. Смеялись до коликов, до рези в животах.

— ... Пали, ха-ха-ха... придумал же, — я уткнулся лицом в широкую спину Абрашки, которому наше веселье было до одного места. — Они же с утра реально обосрутся от страха. Это же козлиные следы...Ха-ха-ха!

— Усруться, господине, от страха, — улыбался цыган, пряча свой тапок обратно в мешок. — Також молебен закажут. Святой водой вся и всех поливать будут. А скажут апосля...

Предполагал ли бедняга цыган, насколько прав он окажется? Вряд ли. Конечно, шуму должно было быть много — крики, беготня стрельцов, церковные молебны, розги полупьяной дворне и тд. и тп. Со временем, вся эта шумиха бы спала и все снова вошло бы в свое русло, а необыкновенная история стала бы очередной полулегендарной страшилкой средневековой Москвы. Однако все случилось иначе... Одна из дворовых девок встала по нужде ночью и, выйди с черного хода, привычно присела прямо у крыльца. В этот момент из темноты появились размытые темные фигуры, у которых, к ужасу девчонки, были черные лица и руки с громадными крюками. От мистического страха она окаменела и губы ее сами собой зашептали слова молитвы, а руки начали неистово осенять себя крестным знаменем. Демоны из преисподней прямо на ее глазах словно птицы взлетели по стенам терема и исчезли в окне боярской опочивальне. Когда ее, бледную и икающую от страха нашли утром, она заплетающим голосом все повторяла, что черти забрали душу старого боярина. К следующему же вечеру ее слова о черных демонах с огромными когтями, забирающих души богачей, повторяла вся Москва. Об этом шептали нищие на паперти, трещали бабы на рынке, нервно бурчали стрельцы. Но никто из них не догадывался, что зловещие демоны никуда не исчезли, а были совсем рядом.

— Знатную мы кашу заварили. Злотоглавая на ушах стоит вторую седмицу. Из Шереметьевской усадьбы дворня вся сбежала. И холопей почти не осталось. Говорят, туды сам патриарх ходил с молитвами, — цыган только из Москвы в Преображенское вернулся и с упоением последние новости рассказывал. — Ромалы сказывают, что даже тати на стрелецком конце носа не кажут. Бояться демонов повстречати...

С этими словами он вытащил из своей котомки небольшой мешочек и высыпал его содержимое на стол. С мелодичным звоном на отскобленные доски посыпались крошечные монетки — медные грошики, серебряные капельки пфенниго и несколько кругляшей с полустёртой арабской вязью.

— Вот, господине, у наших кое-что из добычи поменял на мелочь. Сказал им, что вдовица одна мне милость оказала. Мол, по нраву я ей зело. Привечать стала да обхаживать, — цыган гулко захохотал, показывая крупные желтоватые зубы. — Ромалы завидовать мне стали. Все просили с такой же вдовушкой свести. Ха-ха-ха! А что?! — продолжая хохотать, он махнул гривой густых смоляно-черных волос. — Мы цыгане собой зело хороши. Всякая и девица, и женка, и вдовица знают о том...

Вот теперь уже мы заржали. Больно уж смешной в этот момент вид был у цыгана, начавшегося хвастаться своими похождениями.

— ... А помню дочу одного дьяка. Пышногруда, бела лицом, — он даже причмокивать начал, рассказывая об очередной своей победе на любовном фронте. — Коса до земли... А как посмотрит на тебя, все на свете забудешь и жизнь сразу же отдаст. Ох, уж я побегал за девицей...

Глядя на раскрасневшегося цыгана, я решил завершать наши посиделки. Дел впереди было невпроворот, а времени — всего ничего.

— Ладно, Пали, хватит нам сказки рассказывать, — тот переменился в лице, словно его оскорбили в его лучших чувствах; он даже глубоко вдохнул, набирая побольше воздуха, чтобы что-то мне ответить. — Хватит, я сказал. Теперь слушайте... Ночью мы хорошо поработали. Поэтому сегодня и завтра отдыхайте. Бражничайте, но в меру. Кто набедокурит, спрошу особо, — я обвел глазами притихших мужиков. — И помните, со мной не пропадете. Боярыч, вон, за смерть своих родных с обидчика спросил. Дайте время, в серебре, а может и в золоте ходить будете... Боярыч, выйдем.

Оставив остальных одних, мы вышли на улицу.

— Не сомневайся, Данилыч, верен буду не хуже пса... Я же удавиться хотел, так тяжко мне было. Не мог я больше землю топтать, пока этот аспид живет. Как зверь рычал в темнице, кандалы грыз, — с болью в голосе шептал парень. — Я спать не мог. Как очи прикрою, так сразу матушку с сестричками вижу. Стоят они, худенькие, бледненькие, как березки белые, и ручки ко мне тянут, хлебушка просят. Я ведь на коленях перед ним стоял, сапоги его целовал. Просил хоть месячишко нам дать, чтобы куда приткнуться. Рабом верным обещался быть. Ирод же этот, в один день всех их погнал на улицу. Приказчики его, как цепные псы, над добром стояли. Ни одежи какой лишней, ни припасов не дали взять. А куда матушка с двумя дитями пойдет в хляби такие? На паперть даже не возьмут... Потом узнал я, что матушка постыдным делом заниматься стала, чтобы детей прокормить.

Он замолчал на какое-то время, словно ему не хватало воздуха, чтобы рассказывать дальше.

— Я, Данилыч, Бога за тебя молить буду, что спросить мне с ирода позволил. Знаю, что не христиански это, но не мог я иначе, — тут он горько ухмыльнулся. — Так что должник я твой по гроб жизни. Что скажешь, то и сделаю...

После этого разговора, мне стало ясно, что с боярычем у меня проблем не будет, а через него и с остальными.

Оставшуюся часть ночи я почти не спал. По всей видимости разговор "по душам" с боярычем меня слишком сильно взбодрил. Развалившись, в своем углу, за печкой, я ворочался из стороны в сторону, пока, наконец, мне это не надоело.

— Все бока отлежал, — буркнув, я сполз с печки и устроился за столом, запалив лучину. — Значит, посидим покумекаем...

Мною уже было давно замечено, что наилучшим средством от бессонницы является строительство планов на будущее. Собственно, вот и пришло время воспользоваться этим инструментом. "... Ближайшая моя задача проста — поразить Петра. По сути, он еще мальчишка. Несмотря на все его замашки, непростой характер, мужиковатость, взрослые запросы, царь еще остается мальчишкой, который падок на все необычное". В чем-то он мне напоминал обыкновенную сороку, которая собирает и тащит в свое гнездо все блестящее и яркой. Для Петра же таким ярким и блестящим было все то, что резко отличалось от старорусского, патриархального в быту, науке, искусстве, военном деле и тд. С юношеским максимализмом и горячностью он и старался все это притянуть жизнь государства. "... У них (в Европе) курят табак, значит, и мы должны! Они платье короткое и удобное носят, значит, и нам такое нужно! Бабы у них по домам затворницами не сидят, значит, и у нас должно быть также! Бороды у них не в почете, значит, и нас также должно быть! Солдаты у них башмаки носят, значит, и у нас будут! И так во всем и везде...".

В учебниках будущего будут писать, что все предшествующее развитие страны подготовило появление великого реформатора. Мол, Петр I видел отсталость России по сравнению с известными ему западными странами и хотел модернизировать все стороны ее жизни. Я же скажу на это, что дело обстояло совершенно иначе. Не было никакого гениального и прозорливого Петра Алексеевича, которые с "младых ногтей" болел за Россию и желал ее избавить ее от технологической отсталости. "Не знаю, каким он станет через пять, десять или пятнадцать лет, но сейчас он еще "сынок", сопляк! О каком там плане реформ, стратегии модернизации можно вести речь? Сейчас Петр взрослеющий юнец! Любознательный, увлекающийся, жестокий, упрямый юнец, которые мечется из стороны в сторону, как сайгак! Вчера он вместе с солдатами штурмовал стены ненастоящей крепости, сегодня — с упоением посвящает себя токарному делу, завтра — ночами напролет изучает звезды, послезавтра — упорно штурмует корабельное дело...".

Долго я так сидел за столом, освещаемым неровным светом горящей деревянной лучинки. В моей голове крутился водоворот из фактов, дат прошлого, настоящего и будущего, центром которых был царь Петр. В конце концов, когда за окошком начала светать, мне удалось для себя выявить некое подобие формулы своих дальнейших действий.

— ... Удивил, значит, победил. Заинтересовать Петра можно только так и никак иначе, — я встал с места и потушил лучинку. — Что-ж, тогда нам всем предстоят "веселые" деньки. Эх, солдатики, мои солдатики, вы даже не догадываетесь, что вас ожидает ... утром. Стоп, утро-то уже считай наступило, — из окна, действительно, в комнату падали первые лучи солнца. — Черт, что же тогда я жду?!

Охватившая меня жажда деятельности никак не хотела проходить, и я решил не терять времени. Выбравшись на улицу, я тут же направился в сторону соседней избы, где расквартировались мои солдаты. Это была полуразвалившаяся халупа с лохматой соломенной крышей, пучки которой торчали в разные стороны, как непослушные вихры мальчишки.

Едва войдя внутрь, я тут же отшатнулся от ударившей в лицо ядреного запаха. В невообразимый коктейль здесь слились запахи от мужского пота, прелых тряпок и перебродившей браги, от которых едва глаза не слезились. Правда после нескольких вдохов и выдохов стало чуть легче.

— Дрыхните лодыри. Сейчас я вам покажу..., — осталось лишь по сильнее вдохнуть и со всей силы гаркнуть. — Подъем! Встать, волчий корм! Быстро встать!

Лежавшие вповалку тела поднялись не сразу. Одни мычали, другие стонали, третьи кого-то проклинали.

— Что за вид, чудо-богатыри?! Опять пили вчера? — взять стоявшее на полу ведро и опрокинуть его на барахтавшихся на полу было делом нескольких секунд. — Взбодрились, черти полосатые! Встать и привести себя в порядок, а потом на занятия! Что хрипите? Не встанете сей же час, хату запалю.

"Чудо-богатыри", с опухшими и помятыми рожами, смогли построиться во дворе лишь через пол часа. Я раза три — четыре прошел вдоль строя, переводя недовольный взгляд с одного на другого. "Вот же уроды! Сидят здесь в тепле, на всем готовом, грязь не месят, как остальные. Копейку еще им обещал... Чего им не хватает? Похоже добр я к ним слишком. Не видят они во мне офицера". Долго сдерживаться мне не удалось.

— Все, вороний корм, кончилось мое терпение. Не понимаете вы по-доброму. Не хотите, значит по-хорошему, будет по-плохому, — я не поворачивая голову, крикнул. — Абрашка, давай сюда!

Здоровый горбун, по-звериному чуявший, кто здесь главный, моментально выскочил из сарая, где и обитал. Со всклоченными волосами, в покрытой соломой шкуре, Абрашка уже стоял справа от меня.

— Вот этому, — равнодушно глядя на моментально трезвеющих солдат, я ткнул пальцем в первого попавшего. — Дай пять палок по заднице. Сильно не бей, чтобы сидеть мог... Может мозгов прибавиться.

Не знаю, как мозгов, но дисциплины прибавилось однозначно! Солдаты мгновенно втянули животы и замерли, как статуи, пожирая меня глазами. У меня даже стала закрадываться мысль, сделать такую экзекуцию регулярной.

— Теперь каждый отвечает за всех и все за каждого. Я вас научу Родину любить... А теперь, начнем сначала.

Следующие часы я нещадно гонял солдат по двору, выбивая из них с потом последствия вчерашней попойки. Они ползали по земле, ходили в присядку, таскали друг друга на плечах, держали фузеи на вытянутых руках и многое-многое другое. Едва мои стрелки стали валиться без сил на землю, я им дал возможность напиться и чуть отдышаться.

Физические упражнения сменились стрелковыми. Мы вновь до дрожи в руках отрабатывали последовательность заряжания и стрельбы из фузей.

— ... Куси патрон! Сыпь на затравку! Сыпь в ствол! Забей пулю!

Эти команды я повторял снова и снова, заставляя ненавидеть эти звуки. Они должны были выучить этот порядок, как Отче наш. Каждое движение должно стать рефлексом, который бы выдавался телом без раздумий и без колебаний.

В какой-то момент солдаты взмолились. До суворовских чудо-богатырей им оказалось еще очень и очень далеко. Да и выглядели он в этот момент скорее оборванцами, вышедшими из леса на разбой. Некогда строгого кроя зеленые камзолы с широкими обшлагами превратились в рванину, покрытую множественными прорехами. Из десятков ровных пуговичных рядов в наличие были лишь единицы. Чулки сбились к ботинкам.

— Хороши, черт вас побери! Ладно, отбой, — махнул я рукой. — Сейчас, подкрепимся. Мы разжились деньгами и сейчас нас ждет густой мясной кулеш с салом и чесноком. Вы, братцы, такого еще не едали, а если и едали, то не такой. И так уж и быть, каждому по чарке налью. Ну, чудо-богатыри?! Подобрали слюни!