Теория Фокса

"Это ловушка. Как проверить, даст ли он правильный ответ. Да и есть ли вообще у него ответ? Это всё могла быть имитация, обман. Что если Ли — это колоссальный Шофер, гигантский притворщик, способный обмануть даже Эйдана?"

Ли наблюдал за ним, прищурившись, изучая.

— Поверь. Это лучший способ найти большую идею. Просто следуй течению, и оно выведет тебя на что-то важное. Это твой единственный шанс спасти дочь. Так что расскажи мне, Джим, почему ты несчастлив?

0 дней, 1 час, 38 минут.

Джим закрыл глаза и выдохнул:

— Я потерял веру в людей.

— В людей?.. Вот так раз!.. И почему?

— Я пытался им объяснить, что с ними делают группы. Как группы обманывают их, манипулируют. А взамен... — Джим умолк.

— Что?

— Взамен меня заклеймили заносчивым эгоистом, думающим только о себе. Считающим себя лучше других... Меня презирают, Ли... И в ответ я начал презирать их.

— Хм. Ну, и как же группы манипулируют людьми?

— Даже не знаю с чего начать. Куда ни посмотри, везде одно и то же — сплошной обман.

— И все-таки...

— Хорошо, — Джим вздохнул. — Человеческое общество, как самая большая группа, хронически нам лжет. Возьми хотя бы цели, которое оно в нас закладывает. Практически все они фальшивые. Нас с детства инфицируют ложными целями, которые нужны обществу. Не нам, а обществу! Не нам, а другим. Для них мы просто собака, радостно бегущая за брошенным мячом. Да мы, собственно, и есть эта собака.

— Собака, бегущая за мячом? — спросил Ли.

— Было время, когда я любил сидеть на пляже и просто смотреть на горизонт. Вокруг выгуливали собак и время от времени бросали им всякие палки или резиновые мячи. Меня всегда поражало то слепое удовольствие, даже счастье, которое это доставляет псу. И ни разу собака не остановилась, не задумалась, на кой черт ей этот мяч, и вообще, зачем она бежит в этом направлении?

— Автоматическая реакция. Рефлекс. Так устроены собаки. Это нормально.

— Мы ничем не отличаемся. Первый мяч бросают в детском саду, когда мы еще и говорить-то толком не умеем, а нам уже внушают: "Ты сейчас всего лишь ребенок. Подожди, скоро ты пойдешь в школу. И ты уже не будешь просто детсадовцем. Ты станешь школьником! Будешь важным человеком, не то, что сейчас".

Когда ты попадаешь в школу, всё повторяется один в один: тебе говорят, что надо идти в университет. Там, и только там ты, наконец, станешь кем-то значимым. Найдешь свою профессию, станешь счастливым.

В университете снова то же самое — тебе бросают новый мяч, и ты узнаешь, что надо найти работу в крупной компании, лучше всего в банке, ну, или стать доктором, или юристом. Вот тогда, тогда ты станешь счастливым!

Понятное дело, затем бросают новый мяч. На этот раз тебе нужно стать вице-президентом. И уж тогда ты точно станешь счастливым и по-настоящему значимым. Только тогда ты будешь успешен. Ведь все, кто ниже — неудачники, обреченные на жалкое скуление и поддакивание на бесконечных корпоративных заседаниях. И чтобы избежать этой прискорбной участи, ты начинаешь карабкаться по трупам корпоративной лестницы.

— И живешь нормальной жизнью, — сказал Ли, раскачивая ногой.

— И однажды, лет через пятнадцать, тебя, наконец, сделают вице-президентом. В первый день ты думаешь: "Боже мой, я успешен!" Но потом оглянешься вокруг и не увидишь никакой разницы. Ровным счетом никакой! Тебе дали угловой кабинет. Сквозь стекло, прямо напротив, ты увидишь другой, точно такой же кабинет в соседнем небоскребе. Когда стемнеет, в нем ты увидишь точно такого же, успешного и значимого, как и ты. Вы иногда машете друг другу. Большая часть времени проходит в бесконечных встречах, в бессмысленности которых ты постепенно забываешь о мяче. Забываешь, ради чего всё это было. И вот однажды ты придешь на работу и увидишь шарики повсюду. Опять эти проводы на пенсию... Ты их видел тысячу — они все одинаково ничтожны. Но эти проводы особенные. Знаешь почему?

— Почему? — Ли приподнял брови.

— Они твои. И вот ты стоишь там, посреди этой комнаты, судорожно сжимая в руках цветы и пластиковую награду "Спасибо за 30 лет работы в нашей компании". Растягиваешь губы в улыбке и отвечаешь на вымученные поздравления людей, большую часть которых ты даже не знаешь. А внутри всё кричит: "И это всё?! Это и есть успех?! Что это вообще было? Какова была цель?!" Ты кричишь, потому что больше никто не бросает тебе следующий мяч. Никто больше не говорит тебе, что делать дальше. Больше нечего достигать! Нет больше битв, сражений... Твой кабинет уже отдали другому, а фотографии твоих родных со стола сгребли в картонную коробку для уничтожителя бумаги. Вот эта коробка, стоит в углу на полу, у двери. И тут ты слышишь: "Следующий, пожалуйста. Свободная касса!". Тебя списали.

Джим пролил чай.

— Ранее тебе в жизни всегда было к чему стремиться. Тебе говорили, что если будешь много работать, в будущем с тобой случится что-то хорошее. Никогда не говорили, что именно это будет. Но что-то будет! Не может же не быть, да? Перед тобой всегда висела морковка, и ты пытался её схватить. Но теперь, когда успех достигнут, и ты, наконец, прибыл к пункту назначения, морковки больше нет. Нет её! Да и самого пункта назначения тоже нет. И, как оказывается, и не было! Ты сам по себе, и никому нет до тебя дела. Твоим бывшим коллегам не терпится разбрестись по кабинетам и выкинуть тебя из памяти. И скоро — очень скоро — ты обнаруживаешь себя в хосписе, в паллиативном отделении. Ты умираешь, один. Абсолютно один. Сидишь в наклонном кресле, не в состоянии встать, мысли замутнены обезболивающим, и смотришь в потолок. Ждешь... И вдруг, в самом конце, когда способность ясно мыслить на мгновение возвращается, пробивается через медикаментозный туман, ты кричишь: "Что всё это было? Вся эта жизнь, к чему она? Зачем?!" Кричишь, но никто тебя не слышит. Ты совсем один... Все умирают в одиночестве... Мы все умираем одни... И только тогда ты поймешь, что всё это время ты гнался за чужим мячом. Сражался в чужой битве. Но уже ничего не изменить...

— Чужой битве? — спросил Ли.

— Знаешь, какой самый верный способ проиграть сражение? Ввязаться в чужое. Даже если ты его выиграешь, то все равно проиграешь.

— И?

— Всю жизнь ты сражаешься в чужих битвах. Они бросают тебе мячи, и ты слепо бежишь за ними. Тебе не дают времени сесть и подумать, что нужно тебе. Не кому-то, а тебе! И поэтому ты никогда не будешь счастлив. Всю свою жизнь ты растратишь на чужие сражения.

— И кто же стоит за всем этим? Чья же эта битва? Кто бросает мяч? Общество?

— Кто выигрывает от всего этого? Кому это нужно? — спросил Джим. — Группам людей, человечеству. Они бросают тебе мяч, чтобы ты работал на них. Им нужен твой труд, время. Чтобы ты был как все.

— Понятно...

Ли сидел, раскачивая ногой, а затем медленно произнес:

— Я могу сказать, что это такое. За чем они все бегут. Что это за мяч такой... Это типичный "завтрашний джем".

— Завтрашний джем? — переспросил Джим в недоумении.

— Помнишь "Алису в Стране чудес"? Белая королева предложила ей джем по прочим дням. И по определению, это — никогда сегодня. По прочим дням, то есть всегда завтра. Завтрашний джем. В латыни есть одно очень интересное время. Оно часто называется "jam" и означает настоящее время, но только в будущем. И этот "джем" всегда остается в будущем. Поэтому королева так легко его предложила — это невыполнимое обещание. Ведь завтра не существует. Оно никогда не настанет. Оно всегда будет завтра.

— Не понимаю.

— Любишь кошек? — невозмутимо спросил Ли. — Мы все любим кошек. Но ещё больше мы любим их котят. Ведь они такие милые. Мы часами можем смотреть, как они играют. Но ещё больше мы любим котят этих котят. Они ещё милее. Ну, и так далее, до бесконечности. Мы запрограммированы любить следующее поколение. Запрограммированы проводить с ними время, заботиться о них. Как только у кошки появляются котята, все внимание переключается на них. Это дает нам иллюзию вечной жизни и осмысленности. Обещание смысла в будущем. Джема завтра. Не сегодня, завтра!

Но в обмен на обещание завтрашнего дня у нас забирают сегодня. Все играют с котятами, а сама кошка уже никого не интересует. Мы забываем о сегодня, и ждем завтра. Но завтра никогда не наступит. Джим, завтра не будет джема. Римляне знали это — не зря они отвели под это целое отдельное время. Завтра не существует, потому что, когда оно наступит, это будет сегодня, и мы будем так же безразличны к нему, с ожиданием смотря в следующее завтра. Будущее — это иллюзия, его не существует. Есть только сейчас. Вот прямо сейчас, этот конкретный час и минута.

Он отхлебнул из чашки.

— Но твои собаки, взбирающиеся по корпоративной лестнице, просто никогда об этом не задумаются.

— Они лишь смотрят в будущее... — пробормотал Джим.

— Мы так все запрограммированы. В нас заложено пренебрежение к сегодняшнему дню... Так работает эволюция.

— При чем здесь эволюция?

— Те, у кого в генах был "завтрашний джем", особенно усердно заботились о новом поколении. Ведь они все смотрят в будущее. И поэтому их потомство имело больше шансов на выживание и дальнейшее размножение. А те же, у кого джема не было, оставили меньше потомства, если вообще оставили. Так что мы, по большей части, потомки тех, кто жил завтрашним днем. И поэтому мы слепы сегодня.

— Джем завтра, но никогда сегодня.

— А поскольку завтра не существует... — начал Ли.

— То вообще нет никакого джема, — выдохнул Джим.

— Ну, вот! Видишь, Джим, это эволюция. Она бросает этот мяч. Ты бежишь за ним, потому что твои гены хотят воспроизвестись. Потому что генам нужно будущее.

"Сообщение! — мысль пронзила Джима. — Потому что им нужно доставить сообщение! Черт побери..."

— Да, завтра — это мяч. Но это ты запрограммирован на то, чтобы бежать за ним. Ты, твои гены бросают тебе его. Так что это не вина групп. Ты лаешь не на то дерево, Джим. Общество тут ни при чем. Это твоя собственная природа играет с тобой. Человеческая природа.

— Но общество получает выгоду от этого!

Ли добавил напитка в чашку из чайника. Он закинул ногу на ногу и обхватил рукой подбородок, на мгновение погрузившись в раздумья.

— Всё, что делает общество, это пытается оттянуть тот момент, когда ты поймешь, что имеешь дело с луковицей.

— Луковицей? Какой ещё луковицей?! — вскинулся Джим.

— Потому что интуитивно, в подсознании, ты чувствуешь, что тебе досталась луковица, а не апельсин.

— Луковица, апельсин?!

— Глубоко внутри себя, ты уже знаешь ответ на вопрос.

— Какой ещё вопрос?

— Что именно общество скрывает от тебя.

— И что же оно скрывает?

— Тот простой факт, что несчастье — глубокое, фундаментальное, безграничное— лежит в основе этого мира. Несчастье — это естественное состояние человека. Мир тотально безразличен к нам. Если завтра всё человечество, включая невинных младенцев, погибнет в ужасающей агонии, природа даже не заметит. Нет ничего страшнее безразличия — оно бесконечно. Оно холодно. Пусто. Даже ненависть — она и то лучше. Поверь мне, Джим, ничего не может быть мучительней безразличия. Но это именно то, из чего сделан мир.

Джим, ты когда-нибудь замечал, что природа проектирует животных так, чтобы их рождалось заведомо больше, чем может выжить? Большинство умрёт, не сделав и нескольких шагов в этом мире. И только несколько сильнейших выживут. Жестоко, не находишь? Все эти крошечные котята, щенки, птенцы — безразличная природа обрекает их. Человек ничем не отличается — мы окружены той же пустотой.

Он вздохнул.

— А теперь, Джим, скажи. Неужели ты предлагаешь оставить людей один на один с этой пустотой? Как ты можешь быть так жесток?

— Мы просто звездная пыль... — прошептал Джим.

— Именно. Каждый пришел из ничего, и в ничто уйдет. И нет никого, Джим, кого бы это волновало. Так скажи, как можно оставлять людей один на один с этим жутким фактом? — он прикрыл глаза. — Группы, которые ты так не любишь, это общество — они делают единственно возможное: они успокаивают людей. Как родители успокаивают детей перед неминуемой смертью. Общество говорит тебе, что у тебя в руках апельсин — все, что нужно сделать, это снять кожуру. А дальше будет сладкая мякоть. Дальше будет смысл! Надо лишь пробиться через верхний слой. Общество обманывает тебя, убеждая, что тебе достался апельсин. В то время как на самом деле у тебя в руках луковица. Сколько не снимай с неё кожуру, под ней будет то же самое, слой за слоем. Разве можно винить общество за это? Это обман с благой целью. Общество заботится о тебе, как родитель...

— Родитель, который лжет?

— Ты ведь детдомовец, да? — неожиданно спросил Ли, уперевшись локтем в колено.

— Как?! — у Джима сперло дыхание. — Как ты узнал?

— Ну, кто ещё будет задаваться вопросами об обществе? Обычные люди даже не понимают, о чем идет речь, — сказал Ли. — Но мы-то замечаем. Мы другие. Сидя, зажавшись в том холодном углу, мы с пеленок научились распознавать ложь. Мы чувствуем её нутром. Вот почему ты так близко принимаешь всё это к сердцу, Джим. Просто ты чувствуешь ложь, не можешь спать и кусаешь ногти до крови. Но пойми, это ложь во благо. Общество спасает тебя, заботится о тебе. Как родитель.

— Давая ложные цели? Кидая мяч в неправильном направлении?!

— Джим, — сказал он, доливая чай, — тебе не приходило в голову, что направление, куда бросили шар, абсолютно не важно?

— Даже если это неправильное направление?

— А что, если правильного направления не существует, все направления неправильны? А нам просто нужно за чем-то бежать, что-то преследовать? Мяч дает хоть какое-то направление. Представь, ты отправляешься в плавание в океан, и отец дает тебе компас. И этот компас не показывает север. Но он показывает хотя бы что-то. Может быть, лучше иметь неправильный компас, чем не иметь компаса вовсе?

— Плацебо-цель...

Ли кивнул.

— Джим, общество — не обманщик. Наоборот. Это навигатор, компас. Родитель, который даёт детям цель.

— Неправильную цель.

— Может быть. Но лучше так, чем без цели вообще.

— Может быть, ты и прав, Ли. Но родители не обкрадывают детей.

— То есть?

0 дней, 1 час, 15 минут.

Ли увидел, что он смотрит на таймер.

— Джим, соберись. Это единственный способ спасти твою дочь. Продолжай. Расскажи мне, наконец, большую идею. Так что, общества воруют, ты говоришь?

— Ты знаком с историей фунта стерлинга?

— Может быть.

— Знаешь, почему британский фунт называется фунтом стерлинга? Потому что до недавнего времени его стоимость равнялась одному фунту серебра. "Стерлинг" означает серебро. Один фунт стерлингов можно было обменять на фунт серебра. Знаешь ли ты, сколько серебра можно купить на один фунт стерлинга сейчас?

Ли приподнял бровь.

— Меньше, чем одну сотую от фунта серебра. Что случилось с остальными девяносто девятью процентами этого фунта?

— Что, Джим?

— Государство отобрало его у людей.

— Через инфляцию?