Материк Сибирь

— Слышь, Степан, а ты, кажись, ранетый! — осторожно коснувшись плеча друга, озабоченно сказал Сема.

— Где? Ничего не чувствую! — удивленно откликнулся машинист.

— Дык вот, смотри, кровь капает с-под рукава.

Пришлось срочно снимать тужурку. Оказалось, что в него тоже стреляли и один свинцовый 'гостинец' зацепил левое плечо. Залив на рану спирта, прихваченного предусмотрительным Семой, они наложили повязку, туго стянув рану, а потом заново одев куртку. Теперь боль проявилась, но была вполне терпимой, так что и обращать на нее особое внимание механик счел излишним.

— Пустяки, Сема, так, царапина. Заживет, как на собаке. Пойдем дальше, надо к паровозу пробиваться.

Двое паровозников осторожно двинулись вдоль бронепоезда. Оставалось только пройти к стоящему за двумя бронеплощадками, в самой середине БеПо локомотиву. И тут Семашко поджидала разгадка опустелости бронепоезда. Паровоз стоял над ямой. В будке находился один помощник машиниста, задачей которого было поддерживать огонь в топке и подрезать спекшийся толстой коркой шлак и прогоревший уголь, чтобы счистить его и сбросить затем вниз через особые распашные створки. Передняя дверка паровоза тоже была распахнута и внутри только закончилась чистка от пыли и золы.

Сопротивляться местный помогало не стал.

— Слышь, есть еще люди в тех вагонах?

Видя, что перед ним такие же путейцы-паровозники, что и он сам, пленный ответил.

— Нет больше никого. Пустые они.

— А где все?

— Часть на вокзале спала, часть во втором вспомогательном эшелоне, вон там он стоит, — и он махнул рукой, указывая далеко влево.

— Ну, спасибо тебе. Если не соврал, поможем, смотри, а пока вот что. Как хоть зовут тебя?

— Терентием Шоховым.

— Ты вот что, гражданин Шохов, посиди пока, пригляди за топкой. А как мы вернемся, довершишь чистку и приведешь машину в порядок. А потом сиди в тендере, кочегарь себе с нашей бригадой. Понял меня?

— Да, чего тут не понять... — мрачно отозвался Терентий.

Семашко окликнул солдат и запросил одного из них подняться в будку, чтобы сторожить пленного помощника машиниста.

'Машину готовили с утра пораньше для дневной работы новой бригады сменщиков. А тут приехали каппелевцы и амба' — логично заключил Семашко.

Оставалось быстро оглядеть последний вагон и облегченно выдохнуть. Чекменев немедленно отправил к начальству связного с докладом и просьбой срочно прислать артиллеристов, а сам временно вступил в командование бронепоездом.

— Степан Ильич, когда машина сможет двигаться?

— Сначала надо загрузить дров и долить воды в баки. Большая часть подготовки уже проведена.

— Отлично, — заключил Чекменев короткий разговор.

А Степан с Семой вернулись в будку овечки — паровоза серии О, каковых в России было изготовлено превеликое множество. Как-то само собой вышло, что приятели посчитали себя отныне его новой паровозной бригадой. Помогалу отправили довершать чистку, личность его для них оставалась не ясной и начисто лишенной доверия. Но и отправлять его к другим пленным не стали. Все же свой, с 'чугунки'.

И только теперь до оглушенного боем сознания Семашко стала доноситься окрестная пальба. Оглядевшись вокруг с высокого правого крыла локомотива, он разглядел, изрешеченные и разбитые высокие окна вокзала. Его одноэтажная вытянутая коробка уже была занята десантом. Изнутри выходили, подталкиваемые прикладами и держащие руки вверх пленные красноармейцы. Их строили и загоняли в вагоны того самого поезда, что привел совсем недавно Степан.

— Чо, проспали, мужики, — сплюнув с высоты, поделился с Семашко мнением Сема, вставая рядом, — Поделом. Неча спать, сонные тетери. А теперь пущай посидят взаперти, — прикурив цигарку, он с удовольствием затянулся и, пыхнув ядреным дымком, заметил, раздумчиво, — шустрые у белых робяты. Эвон как ловко управляются, гляди, Степан Ильич, уже и к водокачке поспевают, и назади нас куды то побежали.

Нескольких пленных конвоиры организовали таскать убитых, набралось их очень много, пока что тела красноармейцев просто скидывали за край платформы, расчищая внутреннее пространство вокзала. Каппелевцы, дав мощный первый залп, подскочили в начале боя окнам и закинули десяток гранат внутрь. Переждав взрывы, опять ударили из винтовок и ручных пулеметов по всем, кто еще умудрился уцелеть. Так что пленных на станции было куда меньше, чем погибших в этом кинжально быстром и жестоком бою.

Левее и чуть в сторонке от вокзала стояла круглая, краснокирпичная водонапорная башня. К ней сейчас торопились бойцы с пулеметами, стремясь занять выгодную позицию. 'Его', Степанов, броневик уже зашумел двигателем, кашлянул выхлопной трубой и медленно, сдавая назад, принялся разворачиваться на платформе. Солдаты, успевшие растащить мешки с песком, кинули заранее заготовленные мостки. Теперь, управляемая Будичем под началом Соколовского, машина готовилась выехать на перрон.

— Вишь, применить хотят. А ничо, у нас теперь еще сильнее зверь! Отхватили для енерала, для самого Верховного, прямо на его глазах! Как думаешь, Степан, нам за такое дело награда полагается?

— Думаю, да. Озолотишься теперь, Сёма, бросишь чугунку, выйдешь в миллионщики, купишь себе дом, лаковые штиблеты и пиджак модный, смокинг там или фрак, халат бархатный, будешь не цигарки смолить, а настоящие сигары раскуривать и бренди припивать. Заживешь!

— Все б тебе, Степан Ильич, шутки шутить. А тут ведь дело государственное. Ни мелочь какая, цельный бронепоезд!

Тут они разглядели, что со стороны вокзала к ним вовсю бегут полсотни бойцов. Сначала даже немного занервничали и потянулись к оружию, но когда поняли, что это свои, вернулись к наблюдению за происходящим вокруг.

Через пару минут мимо рысью пронесся Чекменев, на ходу бросив.

— Прислали пушкарей, сейчас дадим жару краснопузым!

Степан уже другим, серьезно-придирчивым взглядом окинул приборы, запас дров в тендере и уровень воды в цистернах. Для маневрирования и даже короткой, в десяток верст, дороги всего с запасом хватит. Кивнул собственным мыслям и занял свое место, готовый по первому приказу направить могучую машину вперед.

Между тем каппелевцы действовали и в самом деле очень решительно. Одним ударом захватив вокзал, они продолжили наступать. Заранее заготовив десантную команду для штурма гаубичной батареи, стоящей на противоположной от вокзала стороне от железнодорожного моста через Тобол, они стремительно атаковали ее расположение в штыки, перебили сонных артиллеристов и принялись разворачивать орудия против их недавних хозяев. Этот отряд десанта был собран особо и заранее. Три взвода стрелков-пехотинцев с тремя ручными Льюисами и одним станковым Кольтом-Браунингом на треноге, еще один взвод — артиллеристы. Так что уже спустя несколько минут, получив первые координаты, они открыли огонь.

Задачей десанта теперь стал захват расположения двух стрелковых батальонов третьей бригады 29-й СД, размещенных в городе. Один батальон стоял за Депо, в северной части города, вторая разместилась в реальном училище неподалеку от вокзала. Продвигаясь вперед, сибиряки обошли огрызающиеся огнем казармы и передали весточку начальству. Проще всего оказалось стрелять по зданию с бронепоезда, Семашко пришлось лишь продвинуть состав на сотню метров вперед, чтобы расположить его орудия ровно напротив стоящего в полуверсте от линии железной дороги и в зоне прямой видимости училища.

Первые же выстрелы из семидесяти шести миллиметровых орудий привели к накрытию цели. В стенах его образовались дыры, а один снаряд влетел точно в окно и рванул внутри. Очень быстро дом загорелся и оттуда через крышу повалил дым. Красноармейцы, надо им отдать должное, еще попытались пойти на прорыв, но были встречены плотным пулеметным огнем. Поняв, что дело проиграно, окруженные бойцы начали выходить наружу. Многочисленные пленные торопливо выскакивали из разгорающегося всё сильнее здания, кидали свои винтовки и поднимали руки над головами.

В то же здании оказался и штаб полка 3-й бригады 29-й СД. Сам же начальник полка погиб пытаясь возглавить прорыв своих подчиненных.

Сходно развивались и события вокруг двух других главных объектов красных в городе — вспомогательный состав БеПо с частью команды даже рискнул идти штурмовать бронепоезд, но встреченный огнем пулеметов сразу залег и откатился, оставляя за собой тела павших товарищей. Дальше заговорили пушки и красные частью просто разбежались, прикрываясь вагонами, частью предпочли сдаться на милость победителя.

Второй батальон получил от занятой белыми гаубичной батареи две дюжины шрапнелей и тоже предпочел частью сдаться, а частью разбежаться. Сопротивляться никто уже не думал. Разослав пикеты по окраинам города и убедившись, что Ялуторовск прочно перешел в его руки, Каппель вызвал к себе нашего героя.

— Наслышан о вашей лихости и отваге, такое дело заслуживает высокой награды! Но это потом, а сейчас мне крайне важно связаться с правым берегом и начать немедленную переброску войск сюда и затем дальше — к Тюмени. Вы понимаете меня, Степан Ильич?

— Конечно, Владимир Оскарович, сейчас же готов выдвигаться на восток. Только кто моим словам поверит?

— Не беспокойтесь, я отправляюсь вместе с вами.

— Это высокая честь, господин главковерх!

— Мы уговаривались с вами обращаться друг к другу по имени отчеству, дорогой Степан Ильич, — Каппель улыбнулся своей чарующей, мягкой, такой человечной улыбкой, на которую нельзя было не ответить

— Исправлюсь, Владимир Оскарович, — бодро отозвался механик, — через десять минут будем готовы выдвигаться.

— Отлично! Именно этого ответа я от вас и ждал.

А спустя недолгое время по мосту, который вот уже неделю стоял без дела, прогрохотал состав, на глазах у наблюдающих с обеих сторон Тобола белых и красных.

Сидя в будке паровоза каждый на своей стороне, слушая его мерный перестук и богатырское сопение, Степан с Черным дали ровно посередине моста высокий черный столб дыма — медведя, как говорят на чугунке, словно показывая всем, что теперь это их владение, и никто не сможет больше этого оспорить.

Чтобы как-то выразить всю глубину и мощь обуревающих его чувств, Семен запел 'свою' песню. Делал он это красиво и умело, во весь голос, от души, звонким и одновременно мягким, сочным тенором на мотив 'Раскинулось море широко'.

Вот поезд подъехал — бушует котел,

Помощник всё в топке шурует.

Механик веселый сегодня пришел,

Кочегар, как обычно, танцует.

Кругом обежал и все буксы залил,

И только поставил масленку,

Веселую песню себе он запел,

Помощник кричит: 'Давай звёнку!'

Вот поезд готов и 'жезло' принесли,

Механик дает отправленье,

Поршня за работу свою принялись,

Из кранов раздалось шипенье.

Последняя стрелка мелькнула вдали,

Раскинулась даль перегона.

Братишка, помощник, поменьше бросай,

Чтоб не было нам пережога!

До места доедем, снабдимся водой,

И топку почистим мы дружно.

Дежурный, скорей нам 'жезло' подавай,

Нам вечером к девушкам нужно.

Пел он самоупоенно и счастливо от того что они живы, а за спиной победа, что впереди снова дорога и с ними верный паровоз. В незамысловатых словах песни словно раскрывалась вся жизнь молодого помощника машиниста Семена Панкратьевича Черного. От и до. А завершалась она и того смачнее. Ибо уж о ком, о ком, а про девушек Сёма никогда не забывал, счастливо находя себе 'зазнобушек' изголодавшихся за годы войны по мужскому вниманию и ласке на всех попутных станциях и полустанках.

Особенно близки ему и от того еще выразительнее звучали те фразы, в которых говорилось о помощнике, тут Сема наддавал жару и для пущего задора принимался размахивать сжатыми кулаками, словно собираясь хорошенько дать незримому супротивнику в самую душу!

— А чего, Степан Ильич, а ведь хорошо! И дышится так привольно, и петь хочется! Сильна наша бригада, прямо сказать, геройская!

— Да, Сема, пой на здоровье, с удовольствием тебя послушаю еще.

— Наша щука себя показала в ялуторовском пруду сильным зверем! Зубастым!

— Точно. Всем дали огня, даже бронепоезду, — подхватил шутку и сам механик, заулыбавшись, заражаясь бесконечным оптимизмом Черного.

Вид изумленных и каких-то сумасшедше обрадованных, словно заново уверовавших в победу и успех их дела солдат и офицеров 15-й Воткинской дивизии, встречавших их на той стороне, за речкой уже в Заводоуковске сам по себе был огромной наградой. Чертовски приятно быть победителем, которого так встречают. В какой-то момент Семашко пришло в голову сравнение с античным римским триумфом.

Весь о победах — взятии Тобольска, Тюмени и Ялуторовска, частичном разгроме и окружении всей 29-й дивизии, давно стоявшей костью в горле у солдат и командиров армии Пепеляева, распространилась среди фронтовиков со скоростью и силой степного пожара. А известие, что к ним прибыл сам Каппель, разогрела людей до полного восторга.

Вскоре вокруг паровоза развернулся огромный стихийный митинг. Главковерх, успевший за это время встретиться с командованием 1-й армии и лично с генералом Пепеляевым и распорядиться о новых планах и задачах армии, выйдя к поезду, поднялся по ступеням паровозной будки и выступил с короткой речью, встреченной солдатами многократным ура.

— Солдаты, боевые мои соратники, сограждане! Это ночью мы освободили от большевиков Тюмень, утром в наши руки перешел Ялуторовск, два дня назад десант занял Тобольск! Большая часть 51-й дивизии красных разбита! Сейчас наша общая важнейшая задача — полное окружение и разгром частей 29-й дивизии красных! Нельзя дать им вырваться из котла! Потому немедленно начинаем погрузку в вагоны и отправимся бить врага, пока он не опомнился! С нами Бог, победа будет за нами!

Слова его потонули в грохоте громогласного тысячеликого 'ура'.

И сразу закипела работа. Семашко еще успел загрузить доверху, с запасом полный тендер дров и залить умягченной воды из красного хобота паровозной гидроколонки 'под крышку'.

Дальнейшие события слились для Семашко и Черного в сплошной калейдоскоп перегонов через мост туда и обратно. Спешная погрузка войск, оружия, добавление новых вагонов, груженных боеприпасами и снова на запад. Первые перегоны прошли накоротке.

Сразу после освобождения Ялуторовска вдоль участка железной дороги от Тюмени до Тобола пронеслась короткая волна перемены власти. На каждой станции, полустанке разместились команды сибиряков.

После трех перегонов до Заводоуковска и обратно, его вызвали к Каппелю и срочно поручили гнать состав к Тюмени. Впрочем, отправлять его в одиночку никто и не думал, придав роту охраны с пулеметами под командой подпоручика Космакова и даже вернув броневик на прежнее место на контрольной платформе перед паровозом вместе с его водителем-механиком Алексеем Будичем. Каппель на прощание еще раз пожал Степану руку и от души поблагодарил его за труд.

То и дело, забегая в штаб, чтобы получить новые распоряжения, пока идет выгрузка прибывающих войск, механик, а теперь вроде как целый чрезвычайный инспектор, узнавал последние новости.