— Привет! — Табас вышел вперёд и поздоровался с грузчиками, которые уставились на двух подошедших мужчин с подозрением — во многом благодаря голове Ибара, замотанной в бинты.
— И тебе, — кивнул смуглый бородатый мужичонка в толстых очках, подпиравший стену и медленно затягивавшийся сигаретой. — Ищете чего?
— Ищем, — кивнул Табас. — Работу. Есть тут места?
— Ну, места-то есть… — криво усмехнулся собеседник, затушивший сигарету о подошву тяжёлого коричневого ботинка. — Но ненадолго. Месяц-два ещё протянем, и всё.
— А что потом? — удивился Табас.
— А всё потом, — мужичонка сплюнул желтой от никотина слюной на землю. — Остатки базы закрывают, и каюк.
— Ну, это потом будет, — подал голос Ибар. — Закроют, тогда и посмотрим. С кем поговорить можно?
— А хоть и со мной. Поднимайтесь на рампу.
Мужчины поднялись по гулко отзывавшейся на каждый шаг железной лестнице и отправились внутрь помещения следом за мужичком. Внутри склада было на удивление пусто, лишь кое-где стояли коробки и паллеты с товаром. Пол был усыпан пеплом, окурками, кусками картона и бумажными листами, в которых Табас узнал старые накладные. Грузчиков было не так много — все те пять человек, которых видел Табас, подходя к рампе, да плюс ещё трое, сейчас сидевших и игравших в карты.
Начальник провёл гостей в свой кабинет — тесную каморку со старым письменным столом, заваленным всяким хламом вперемешку с «бычками». На стене висел календарь десятилетней давности с неумело отретушированной до нереальной гладкости фотографией бегущих по полю лошадей.
— Работа есть, и она простая, — мужичок сел за стол и воззрился на гостей. — Брать в одном месте и нести в другое. За каждую машину будете получать по десятке.
— Сколько? — не сдержал удивлённого возгласа Табас. Сумма была удручающе мала.
— И как часто машины приходят? — уточнил Ибар, сохранявший спокойный вид.
— В день по одной-две на всю базу.
— Двадцать крон? — возмущённо спросил Табас. — Да этого только на хлеб и хватит!
— Да, — кивнул начальник, глядя на них большими из-за линз глазами, — но это лучше, чем не получать ничего вообще и сидеть без хлеба. Работа непыльная. На фуру у бригады уходит пара часов от силы. В остальное время можете делать что хотите. И вообще, я никого не заставляю. Если не хотите работать — дверь позади вас.
— Когда можно приступить? — деловито спросил Ибар, осаживая взглядом вспыхнувшего напарника.
— Послезавтра можете прийти. Машины обычно приезжают с утра. К семи давайте, не ошибётесь.
— Договорились, — Ибар пожал руку новоявленному начальнику и вместе с напарником покинул ангар.
— Двадцать крон… — сокрушался Табас, чувствуя жуткую досаду от того, что ему придётся работать за такие гроши. Солнце начало припекать, стало жарко.
— Это и правда лучше, чем ничего, — пожал плечами Ибар.
— Я тут в шестнадцать лет за пару часов полтинник зарабатывал. И это даже тогда считалось очень мало.
— Мы ещё не всё обошли, — пожал плечами Ибар. — Полтора дня ещё есть. Поищем. Двадцатка тут, двадцатка там, вот и насобираем на жизнь. Хотя это не дело, конечно…
Остаток дня бывшие наёмники провели в поисках, но так ничего и не нашли. Из всех предприятий функционировали единицы — жизненно важные для города, но там уже давно все рабочие места были заняты, даже несмотря на урезанную зарплату и необходимость вкалывать сверх положенной нормы — вылететь на улицу никто не хотел. Кадровики и начальники раздраженно отмахивались от посетителей, кое-где на дверях предприятий висели листки бумаги с надписью «Набор сотрудников не ведём!».
— Раньше тут не так было? — спросил Ибар уже вечером, когда солнце начало клониться к закату. Мужчины стояли на остановке и ждали, когда приползёт троллейбус. Мимо изредка проходили люди — мужчины и женщины, в которых за версту можно было определить таких же неудачливых соискателей, — да проезжали грузовики. Общественный транспорт в рабочее время практически останавливался, поэтому Табас заранее предупредил напарника, что придётся подождать.
— Да, совсем по-другому. Раньше тут жизнь била ключом, — юноша с досадой осматривал окружавшие его серые заборы, будто спрашивая, что с ними произошло. — А теперь — пустота. Всего-то год прошёл…
— За этот год пустыня продвинулась почти на сотню километров. Дикари — даже дальше. Дом Адмет, который совсем недавно был богатым и влиятельным, обнищал, превратился в чёрт знает что и вынужден бросать своих людей на произвол судьбы.
— И что?.. — Табас не понимал, к чему клонит его напарник.
— Год это большой срок, и события, в которых мы принимали участие, влияют на весь мир, даже на самые отдалённые его уголки. А уж на Дом Армстронг, который с Домом Адмет практически граничит…
Табас задумался.
— Да уж… — сказал он мрачно. — Не хочется думать, что со временем Армстронг превратится в разваливающийся Адмет, а потом в пустыню…
— Всё к тому и идёт, — глухо сказал Ибар, и Табасу на миг снова почудился тот самый зверь, что лучше всего умел выживать посреди песка, порохового дыма и летающего металла.
Какое-то время стояли молча.
— Когда домой приедем, покажу тебе кое-что, — нарушил молчание Ибар.
— Что именно? — напарник заинтриговал Табаса.
— Увидишь. Сказал же — когда домой приедем. А пока… Слушай, а может съездим к Железному Замку? — спросил вдруг Ибар. — Никогда не видел их вблизи.
— Заинтересовался? — Табасу польстило, что его рассказ всё-таки запал напарнику в душу.
— Ага. Ну так что?
— Да не вопрос. Поехали.
Путь обратно занял не так много времени. К счастью, ибо у Табаса едва хватило выдержки.
Постепенно троллейбус наполнялся возвращавшимися с работы людьми. Уставшие мужчины и женщины с рюкзаками и пакетами набивались в салон, утрамбовываясь до тех пор, пока места не оставалось совсем. Табас, стоявший в неудобной позе и зажатый между двух вспотевших полных пожилых женщин, чуть не терял сознание от духоты и обливался потом. Его, в отличие от Ибара, никто не стеснялся толкать, да ещё и покрикивать периодически.
Несмотря на то, что троллейбус и без того еле ехал, он всё равно останавливался на всех остановках для того, чтобы очередная порция пассажиров, крича: «Ну подвиньтесь ещё немножко! В конец салона пройдите!», чуть ли не с разбега врезалась в сплошную массу влажной от пота и раздражённой плоти. Кричали истеричные тётки, плоско хохмил какой-то мужчина, пот стекал со лба на нос и капал прямо на фиолетовую шевелюру женщины, установившей свою тележку Табасу на ноги. Дорога обернулась сплошным кошмаром — Табас молил всех известных ему богов, включая Капитанов, чтобы всё это поскорее кончилось. В голове промелькнуло неприятное воспоминание, испортившее и без того плохое настроение — эта давка очень напоминала момент, когда он лежал на дне воронки, придавленный телами сослуживцев.
— О! Наша! Пошли! — почти прорыдал Табас, испытав ни с чем не сравнимое облегчение при виде нужной остановки. Мокрый юноша сразу же отчаянно заработал локтями, пробираясь к выходу. Позади на него сыпались проклятья, но до них уже не было никакого дела: Табас рвался к выходу с тем же отчаянием, с каким извивался, пытаясь сделать вдох там, в воронке, на далёкой войне.
Свежий воздух показался потрясающе приятным. Он охлаждал раскаленную кожу, и Табас пил его, как воду — жадно и ненасытно.
Где-то с десять секунд Табас стоял, пытаясь отдышаться, и слушал ругань со стороны дверей, в которые старались втиснуться новые пассажиры. В конце концов, в салоне нашлось ещё немного места, двери с шипением закрылись, и ненавистная консервная банка укатила прочь.
— Скотовозка… — с ненавистью выплюнул Табас вслед троллейбусу. Ибар, такой же мокрый, лишь пожал плечами, ничего не говоря. — Пошли.
Центральные улицы Армстронга оказались намного более оживлёнными и ухоженными, сколько Табас ни присматривался, но так и не смог заметить какие-нибудь разительные перемены в их облике. Чистые бульвары и проспекты с аккуратно подстриженными деревьями, создающими на вымощенных плиткой тротуарах приятную тень. Тут было много людей — хорошо одетых и довольных жизнью. Много улыбок и солнечного света, зелени и цветов в клумбах, ярких красок, дорогих машин, витрин с одеждой и украшениями по ценам, заставлявших не верить собственным глазам. Над головами возвышались на десятки этажей дома безупречно белого цвета с зеркальными окнами, построенные в незапамятные времена. Каждое из этих зданий было в своём роде идеалом. Вершиной инженерной мысли другой планеты.
— Таким домам почти ничего не страшно, — рассказывал Табас, пока Ибар пялился вверх, не в силах привыкнуть к такой высоте. — Не споткнись, кстати, — улыбнулся он, не удержавшись от колкости, и продолжил: — Кстати, этим домам лет почти столько же, сколько жизни на Кроносе.
— Да иди ты! — недоверчиво посмотрел на него Ибар.
— Ага. Я же говорю — это шедевры. Все Стандартные Конструкции спроектированы с огромным запасом прочности и феноменальной надёжностью. Да и строили тогда не люди.
— А кто? — саркастично ухмыльнулся напарник.
— Машины. Роботы, я имею в виду, — после этой фразы Табас поднял ладони, как бы защищаясь, и пояснил: — Да-да, я знаю, что звучит как очередная бредятина.
— Да нет, это как раз нормально. Я слышал про такие. Они ещё где-то есть. Кажется, у какого-то из Домов есть танки без экипажей. И самолёты, вроде.
— Самолёты? — настала пора удивляться Табасу. — Так сейчас же, вроде, никто не летает.
— Как ты там говорил? За что купил — за то и продаю, — пожал плечами Ибар и снова поднял голову вверх, рассматривая высотные дома.
Все проспекты Армстронга расходились из одной точки правительственного квартала — с площади Пионеров. Площадь представляла собой огромную и сложную транспортную развязку. Над ней висела переплетённая в самых изощрённых комбинациях паутина толстых проводов и кабелей, питающих троллейбусы, а в центре, освещённый ярким солнцем, играющим на плавных изгибах и пускающий зайчики от начищенных поверхностей, стоял памятник Первопроходцам. Три могучие фигуры в громоздких скафандрах, держащие в руках шлемы. В середине — первый Капитан корабля «Армстронг», основатель города и Дома. Широкоплечий, с красивыми мужественными чертами лица и массивной челюстью. По правую руку от него находился ещё один мужчина — более интеллигентный, с бородкой и непонятной штуковиной в руках. Табас помнил, что это какой-то учёный, тоже большая шишка в Экспедиции. А слева от Капитана, ближе, чем бородатый учёный, почти впритирку, располагалась изящная даже в скафандре женщина с длинными волосами. Жена Капитана, первая во всех смыслах леди Армстронга.
По площади тут и там сновали троллейбусы и машины, будто и не было в мире дефицита топлива, а за ними, за площадью и статуей, возвышалась стена, из-за которой на несколько сотен метров вздымалась угловатая серая громадина Железного Замка.
Он впечатлял. Массивное основание и сужение ближе к верху превращало корабль в высокотехнологичную пирамиду. Серый металл корпуса, плавные изгибы, чередующиеся с острыми гранями и углами. Трубы, уступы и контрфорсы, какие-то металлические выступы, похожие издалека на горгулий, провалы люков, переделанных в балконы, и ни одного, даже самого маленького, окна. Было видно, что некоторые части замка повреждены — там металл заменял обыкновенный кирпич, бетон или белый материал, которым были покрыты высотные здания центра. Эти заплатки не выглядели уродливо, наоборот, добавляли Замку брутальности и смотрелись как шрам на лице старого солдата.
— А что там? — спросил Ибар, ткнув пальцем в одну из «заплаток».
— Изначально город строился из частей корабля. Разбирались ненужные модули, и уже из этого материала делали то, что необходимо, — пояснил Табас.
— Круто, — обожжённый наёмник рассматривал Замок, задирая голову, видимо, пытаясь представить, как эта многотонная громадина приземляется на Кронос. — Пройдёмся вокруг?..
Мужчины тронулись с места и прогулочным шагом, никуда не торопясь, побрели влево — к подземному переходу, из которого доносилось гитарное бренчанье и голос уличного музыканта.
Табас, пытавшийся узнать песню, поначалу не заметил перемен в настроении окружающих людей.
Улыбки исчезали с лиц, люди были чем-то обеспокоены — многие из них смотрели на часы, словно куда-то опаздывая.
— Что происходит? — спросил он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Не знаю, — ответил Ибар, останавливаясь. — А на что это похоже?
Люди оставляли свои дела: вот отошёл от ларька с газетами продавец, девушка заперла разноцветную будку с крупной надписью «Мороженое», другие прохожие сворачивали к витрине магазина бытовой техники, где были выставлены телевизоры. Там уже собралась порядочная толпа, и происходящее на экранах нельзя было разглядеть. Люди приближались, вставали на цыпочки, вытягивали шеи и, разочарованно качая головами, отходили в сторону, к другому пункту сбора — новенькому металлическому столбу, на котором висели четыре рупора, направленные во все стороны.
Он находился совсем рядом, и вскоре наёмники, сами того не желая, оказались посреди множества жителей Армстронга, тянувшихся к вожделенному столбу, как сектанты к объекту поклонения.
Насторожившийся Табас хотел сказать Ибару, что ему всё это не нравится и нужно отойти, но заиграла бравурная музыка, заставившая его вздрогнуть от неожиданности. Она была слишком насыщенной, пафосной и неуклюжей — как раз такой, как надо для пропагандистской передачи. Люди замерли, устремив странные взгляды на серые глотки рупоров. Улицы замерли, никто больше никуда не шёл, все разговоры мгновенно стихли.
— Смотри! — сказал Ибар, указывая на другую сторону улицы. Там, на белой стене высотного дома, был смонтирован огромный экран, где на чёрном фоне алели буквы «Внимание!»
— Эй! Потише! — прикрикнул на них кто-то из группы молодых спортивных парней, одетых в камуфляж с красными повязками.
Табас был в замешательстве — до этого он не видел ничего подобного.
— Дорогие соотечественники! — разнёсся, отдаваясь гулким эхом по замершим городским улицам, зычный мужской голос. Табас, приподнявшись на цыпочки, посмотрел на экран вдалеке и увидел диктора — пожилого мужчину в костюме. В его чёрных волосах пролегли седые ниточки, а мужественное лицо вызывало симпатию. — Вас приветствует служба новостей Армстронга. Сегодня стало известно, что Дом Адмет, окончательно и бесповоротно разгромленный на южном фронте, вместо того, чтобы спасать своих мирных жителей, поспешно перебрасывает свежие силы на север, к нашим с вами границам.
Диктор говорил с искренней горечью, но Табаса было не обмануть. Во время службы он наслушался достаточно пропагандистских речей для того, чтобы не верить впредь ни одной.
— Эй! Не видно же! — шикнул кто-то за спиной, и наёмник, обернувшись, увидел низенькую старуху, которая знаками показывала ему встать как положено и не вытягивать голову. На старуху тоже зашикали, боясь пропустить хоть малейшее слово, сказанное диктором.
