Красная книга. Черновик

Станет скучно — выйдем в ресторан.

После катастрофы, произошедшей почти пять лет назад, и чуть не погубившую все царскую семью, были проведены ремонтные работы по всей линии.

Прежней скорости уже не было, но дорога стала помягче, и даже в старых смешанных вагонах I и II класса, пассажирам ехать было комфортно, не так расстрясывало..

Как и обещал Бюцов, отдыха не получилось: как и в любой работе, всегда найдется что исправить, дополнить, уточнить или переиначить. Собственно, за работой был пропущен и Киев поэтому пришлось шнуром вызвать проводника, и заказать ужин в ресторане поезда, согласно скудной la сarte

Утром, Литвинова ждал сюрприз.

Ожидая в санитарной зоне между купе I и II класса, и чертыхаясь про себя по поводу долго приводящего себя в порядок после сна пассажира, Александр никак не ожидал увидеть, что вышедший пассажир плотного телосложения — его хороший знакомый.

— Гиркуня!

— Зоркий!

Раздалось практически одновременно в тамбуре, гулко разнесся по вагону

Вышедший знакомый учился в одной с Литвиновым роте в воронежском кадетском училище — хотя и в разных классах.

'Зоркий', или Ачкасов Михаил Васильевич, получивший свое прозвище по фамилии, а не за зоркость (к своим неполным 30 годам Михаил уже был в очках), ехал на новое место службы, после Дальнего Востока. К слову, прозвище Александра, тоже имело отношение к фамилии: будучи скобарем, Михаил с детства перенял, что поляки и дзукайты называли литвинов 'гиркунями'

Договорившись вместе отобедать, и заодно обсудить общих знакомых, однокашники расстались.

— Ну как там, Миша ? — на втором часу разговора, после того как выяснили судьбу общих знакомых. — Растем?— поинтересовался Литвивнов.

— Саша, растем -да не очень хорошо.

Если железку не протянут. — считай потеряем, как Америку. Китаец рядом, японец в силу входит. Постоянно ловим миссионеров с американскими паспортами, которые нет-нет, да и забывают, где заканчивается их разрешительный документ.

Про британцев смысла говорить нет — они как дома, регулярно наведываются в бухту Золотой рог, все присматривают — не случится ли у нас пожар, и не соберем ли мы свои манатки...

Жить там тяжело, — продолжил после некоторой паузы Ачкасов, — Все время как в осажденной крепости. Морячкам еще хорошо — они три месяца на нашем берегу, а потом или на стоянку в Нагасаки, где гуляют напропалую, или по Великому океану навигацию налаживают. А нам сухопутным, только и остается сидеть в гарнизоне, как на острове, сообщение только пароходом или по реке, через тайгу добираться опасно.

— В гарнизонах скучно — разлил еще по стопке 'для разговора' из заказанного графина старки однокашник, — я когда молодой после Петербурга приехал в урочище Новокиевское, а это 220 верст от Владивостока, первое что увидел — это 7 крестов могильных. Как потом рассказали старослужащие, это в прошлом году до меня за 4 месяца покончили с собой молодые офицеры. Этот мор прекратился только после того, как восьмой, решив по примеру остальных покончить собой, не убился, бросившись со скалы, а лишь обездвижился . Вид несчастного пугал отчаявшихся сильнее безнадеги.

Сильно пьют. Те кто культурнее, копят деньги до отпуска, и добравшись на пароходе до Владивостока вступают в общество 'Ланцепупов'. В общество принимали тех, кто мог выпить сначала больше аршина, но так как это порция по плечу была многим — со временем ценз увеличили. В основном мерялись аршинами и спиваются за два-три года полностью. Но это культурные. Те кто побойчее, те, играют в 'Кукушку'.

— Это ту, что в Туркестане придумали? — вспомнил Литвинов рассказы 'старших товарищей' по полку, заставших походы Скобелева и Кауфмана.

— Она самая, только усовершенствовали слегка. — подтвердил Михаил,— раньше в барабане был один патрон, теперь честь по чести, полный комплект. Напьются, затушат свечи, выберут наиболее пьяного водящим, поставят в центре комнаты, а остальные — по комнате 'кукуют'. Как кто 'ку-ку' крикнет, так водящий на крик и стреляет. После расстрела барабана, меняются. Бывают до четырех водящих проходят, пока в кого— нибудь не попадут, — а там уж, дай бог, чтобы без смерти или увечья.

Но самая тоска — это с женщинами. Местные нравы весьма свободные. Мне так сразу в батальоне и сказали:

— Наши дамы всегда старались не допускать в гарнизоне появления женщин легкого поведения.

Я то вложил в это самый приличный смысл, а оказалось... как оказалось. И при этом нельзя сказать, чтобы меня обманули.

— Ну и просто идиоты есть, — продолжил Ачкасов.— В соседнем гарнизоне, один офицер топтыгина взял. И взял за науку бороться с ним. Да вот только с цепи он у него сходил регулярно — ловили пока несчастье не приключилось.

— Задрал кого?

— Нет. Но косая свою жатву собрала. Молодой поручик приехал с беременной женой из Варшавы. За рублем погнался. Ну так вот... Вечером в дверь постучали, она открыла, а там -медведь. Так сразу и разрешилась преждевременно. А потом в горячке и померла. Медведя конечно убили, но жену не вернуть. Поручик через неделю повесился.

— Неужели все так безрадостно? Как же ты устоял там? — задал вопрос Литвинов

— Охота спасла. Да зубрежка.— пояснил собеседник. — Я, когда все эти безобразия увидел, зарок себе дал — ценз выслужить и в Петербург , — поступать в Академию. К нам снисхождение есть.

Природа там дивная , продолжил он,-дичь сама в руки идет, успевай только в мешки собирать, в основном птица. Но есть и опасный зверь — тигр или барс. Штука в том, что ты высматриваешь его на земле. А он может на ветках лежать , прямо над тобой. И вот когда ты проходишь мимо, он и бросается вниз. Мне вот повезло однажды, когда на охоту иду всегда штык пристегиваю, хотя меткость от этого сильно и страдает. А тут случай — барс прыгнул с куста, я ели успел взять винтовку на изготовку — у него из пасти такой смрад идет, сразу почувствуешь. Зверь, напоролся на штык, который попал ему под челюсть, и вышел в открытую пасть. Я то, конечно ,упал, но винтовку, со страху наверное, не выпустил , и поднял как пикой его над собой. Барс челюсти сжал, да вот только и верхнюю челюсть проткнул. Правда штык погнул сильно — он ему в нос вошел. Так и нашли нас подбежавшие коллеги. Уже потом мне показали штык, который почти сломался — вот такие челюсти у лесной кошки.

— Счастливо отделался, -заметил дипломат.

— Да, только ноги слегка подрал, всю осень мясо нарастало,— согласился попутчик.— Но вот не всем так везет. На офицера Андреевского, тигра сверху прыгнула, да хорошо склон был, лишь когтями слегка голову задел. Но ибрис же обернулся, и капитану пришлось руку в пасть пихать, иначе живот выел бы. Пока добежали и убили — он все кисть и обгладывал. Остался калекой, но живой.. А еще двоих нашли в тайге растерзанными. Не смогли убить зверя. Вот он за один присест двоих и завалил. Одному на охоту на Дальнем Востоке ходить нельзя.

— А с местными как?

— Боятся нас. Оружие то у нас поновее, да и стреляем без предупреждения.

Далее Ачкасов пригнув голову, шепотом:

— А, если какой чиновник китайский или корейский, мешает нашим офицером лес рубить или контрабанду вести, то ему лучше при границе не появляться — застрелят.

— А еще, солдаты после окончания полевых работ начинают сезон охоты на 'белых лебедей'.

— Откуда там лебеди? — удивился Александр

— Так корейцев в основном называют, — пояснил Михаил,— они ходят в одежде сшитой из белой бумажной материи. Дело в том, что нанимать русских батраков не выгодно — мало их, и работают плохо, потому как кто поумнее, хозяйство крепкое имеют и сами в батраки берут, остаются лишь лентяи, да умом тронутые, или пьяницы запойные. Вот по весне и идут корейцы к на нашу землю. Работают хорошо и дешево. Чтобы работать — получают проходе к нам пропуска, обратно когда возвращаются — надо заплатить по 30 копеек. Они естественно экономят, и идут проселочными тропами. Тут то их ловят наши солдатики — стреляют, добро перепрятывают, а если ловят, что редко — некто из офицеров мараться не хочет, говорят что это хунхузы были и их подручные. Хунхузы тоже встречаются только вот их не ловит никто — опасно. Владивосток хоть и малый город, по меркам России, однако там есть даже район, в который полиция старается не появляться — 'Миллионка', настоящая манзовая деревня.

— Не знал бы я тебя, Зоркий, подумал бы, что ты смутьян, начитавшейся книжек всяких русозлобов.

— Да, нет Саша, — все правда. Пока железки не будет, хороший народ в Приморье не останется: пены много, выжить сложно не став таким же. Сильно рабочие руки нужны, контроль нужен — порядок там сейчас бандитский, чиновники только о наживе и думают.

Поговорив еще с час, однокашники расстались.

Каждого из них ждала своя судьба.

Петербург. Февраль 1893 года

Петербург встретил дипломатов неласково: ветер с Невы, снежное крошево под ногами.

Посыльный на вокзале учтиво передал путешественникам приглашение посетить с докладом директора канцелярии МИД Ламсдорфа, который по обыкновению оставался единственным начальником в это время года: министр и остальные товарищи министра отдыхали на водах в Биарицце или Швейцарии.

Доклад намечался на четверг на утро, так что и Литвинов и Бютцев расстались и разъехались по квартирам — посланник домой, а Александр — к брату, так как после известных событий, семья его переехала к родителям, в поместье, в Виленский край.

Здание Генерального штаба, восточное крыло которого делили Министерство финансов, и Министерство иностранных дел, подавляло своим величием, хотя между жителями Петербурга и носило неблагозвучное имя "утюг". Хотя оба министерства уживались в одном здании, дипломаты чувствовали себя более комфортно: во-первых их окна выходили как на набережную Мойки, так и на Дворцовую площадь, ну и кроме того — вход, он же и выход из здания был прямо у Певческого моста, на противоположной стороне которого располагался знаменитый ресторан 'Донон' с великолепной кухней.

Литвинов, как и ожидал, приехал первым, и будучи при 'полном параде' ,чувствовал себя 'белой вороной' при виде своих немногочисленны коллег в 'светском', разгуливавшим по канцелярии.

Впрочем, Евгений Карлович не опоздал, и с задержкой в пять минут, их пригласили в кабинет директора.

Когда они зашли в кабинет, Ламсдорф что то быстро строчил в бумагах. Поначалу, Литвинов решил что их не ждут, но судя по виду Бютцева, он понял что это привычный стиль приема в чем то, по мнению товарища министра , провинившихся дипломатов.

Ожидание гостей продлилось долго, минут семь.

Закончив писать, Ламсдорф закрыл чернильницу, и без всякого перехода, как будто до этого вел беседу, начал разговор, которую в своем армейском прошлом, у Литвинова называлось просто — 'разнос':

-.. и вот, когда мы уже почти свели 'комбинацию' по умиротворению Германии и вынуждаем их быть умереннее по отношению к Франции, возомнивший о себе секретарь в каком то городке, где даже мухи стараются найти тень, просто разрушает всю нашу работу, как Александр Македонский в Гордии: топорно и грубо. — подгнусавливая и грассируя, словно обращаясь к Небесам, начал товарищ министра. — Кто Вам дал полномочия на такие действия?— внезапно перейдя на нечто переходящее на визг, продолжил важный чиновник.

Бютцев, нисколько не испугавшись начальственного гнева, спокойным тоном ответил за Литвинова: 'Владимир Николаевич, — Александр Владимирович, действовал в рамах данных мне инструкций. И я, право слова, считаю, что за свои действия, он заслуживает, как минимум благодарности от министра, а может и иного повышения, что я отметил в нашем докладе'.

После этих слов Ламсдорф поднялся с кресла, и подошел к Бютцову. Когда он встал, стало заметно, что Владимир Николаевич очень низкого роста, с непропорционально большой головой, что при тщедушной фигуре придавало ему весьма комичный вид, и напоминала какого то сказочного персонажа из немецких сказок.

— Евгений Карлович, — скорее прошипел, чем сказал Ламсдорф, — отправьте телеграмму в Тегеран первому секретарю, чтобы выслал ваши вещи и вещи вашего сопровождающего, — на этих словах товарищ министра оглядел Литвинова, как смотрит солдат на вошь, — в Петербург. Вы оба поступаете в распоряжение Министерства. Ждите дальнейших указаний. Больше не задерживаю. На этих словах, чиновник позвонил в колокольчик, вызывая дежурного секретаря в кабинет, давая понять, что аудиенция закончена.

Выйдя в коридор, совсем сбитый с толку Литвинов, спросил Бюцова по произошедшему, совсем по простецки:

-Евгений Карлович, -взмолился Александр, — объясните в чем дело? Что я не так сделал?

— Не знаю, Александр Владимирович!— с таким же удивлением в голосе, ответил его бывший начальник. — У вас есть, где остановится?

— Да. Здесь меня живет кузен, у казарм Гвардейского Экипажа, на Екатерининском канале, 135.

-Это там, где живописец Репин живет?

-Не знаю.

— Хорошо. У меня просьба, не удаляйтесь до субботы из города.

В ресторане 'Данон' , Литвинов бывал и раньше. Однако никогда не поднимался на второй этаж, где были приватные кабинеты, тем более в субботу, когда в заведении устраивали свои пирушки литераторы, и где порядочному человеку, быть не положено.

Однако, согласно приглашению, присланному с посыльным, Бютцов именно здесь назначил встречу.

У входа, пальто принял высокий татарин, который и проводил гостя в кабинет. Все это напомнило Литвинову, его первую встречу с Бютцевым.

В кабинете был собственно Бютцов, и незнакомец, которого украшала эспаньолка

— Знакомьтесь Владимир Петрович, господин Литвинов Александр Владимирович, надворный советник, и мой третий секретарь.

Незнакомец удивленно посмотрел на Бютцова. Евгений Карлович, довольный эффектом, пояснил:

— Александр Владимирович, был ротмистром в гвардии, но волей обстоятельств попал в наше ведомство, где ему пришлось пока довольствоваться пока скромным званием третьего секретаря. Александр Владимирович, знакомьтесь, князь Мещерский Владимир Петрович, издатель -редактор 'Гражданина' и личный друг Его Императорского Величества.

Сказать, что Литвинов удивился — значит, ничего не сказать. Репутация князя, была: как ему в детстве, говорила его няня, после общения с некоторыми людьми не мешало помыть не только руки, но и сходить в церковь, чтобы замолить грехи: скандалист, литератор, и ходили слухи, что и кое-что другое.

Пожалуй, все это промелькнуло на лице молодого человека, так как Мещерский с улыбкой произнес: — Что же вы, окаменели, сударь? Да, не только Москва стоит на семи холмах и еще одном бугре (данное слово, он произнес как bougre с французским прононсом, чтобы не было сомнений), но и в Петербурге есть возвышенности.

Да, это моя слабость сударь,и это не оправдывает меня, но знаете, что это не столь омерзительно, например,как отцы семейств продающие своих дочек старым павианам. И если бы за деньги — нет, за милость.

Но я вас не для этого пригласил — продолжал князь, — любезный Евгений Карлович, сообщил, что наша chère madame слегка перегнула палку. Оооо, вы не знали того, о чем знает любой банщик в этом городе?