Красная книга. Черновик

Глава 1

  И склонясь в дыму кальяна

  На цветной диван,

 У жемчужного фонтана

  Дремлет Тегеран

 

 Лермонтов 'Спор'

— Господин Литвинов, Его Сиятельство примет Вас в Большом Зале. Прошу следовать за мной, — обратился старый слуга к молодому человеку по-русски с легким акцентом, который безошибочно отличает кавказских татар от персов и армян.

Большой Зал не производил впечатления простора: то ли из-за тяжелых тюлей на окнах, то ли из-за обилия ковров, которые скрадывали все звуки; большой стол был покрыт зеленым бархатом, а вся задняя стенка была занята книжными шкафами, которые вразнобой были заставлены какими то кодексами и уставами, узнаваемыми не по названиям, а по коричневым обложкам с золотым теснением.

Посланник был в мундире, что необычно для его чина: обычно высшие представители власти не церемонились с окружающими и надевали мундир только 'на выход', предпочитая в остальное время быть в более удобной одежде. Он был невысок ростом, кругловат но не полон, имел обширные залысины. В целом — обычный чиновник, которого можно встретить в любом министерстве в столице. Однако... в отличие от своих коллег на просторах 'необъятной', он не производил впечатления какой-то барской усталости, которую можно встретить в чиновниках. Нет, он производил впечатление собранного и активного человека, который лишь волей обстоятельств вынужден находиться в столь несоответствующей его духу комнате.

'Господин Литвинов, Ваше сиятельство' — объявил слуга и, выходя, закрыл за собой двери.

Вошедший молодой человек также не поражал воображения. Молод, лет 25 на вид, с правильными чертами лица, сухощав, подтянут, при этом было заметно, что правая рука чуть согнута в локтевом суставе

-Рад Вас видеть в добром здравии, Александр Владимирович! Успели ли отдохнуть с дороги?— начал разговор посланник.

— Увы, нет, Ваше Превосходительство — несколько устало ответил молодой человек, — Как только мне передали вашу депешу срочно выбрался в путь с выделенными провожатыми, но из-за волнений, нам пришлось задержаться в дороге. Я только сейчас приехал, хотя планировал быть позавчера

На станции никак не удавалось взять лошадей. Пришлось обратиться за помощью к казачьему разъезду, чтобы на тракте дали свежую лошадь.

— Александр Владимирович, разговор у меня будет к Вам приватный, поэтому отнеситесь к нему со всей серьезностью. Эти хлопоты вызваны вашим же рвением. Увы, ваша задержка сыграла против нас. Я Вас вызвал из Тебриза из-за приема шахиншаха, и у нас остался всего один день. Знаю-знаю, это не Ваша вина, но поэтому придется все делать второпях. Вы ведь познакомились с валиахдом, и он считает, что спасли его от расправы толпы, не так ли? Расскажите, как все было на самом деле, а то из депеши консула все выглядит таким образом, что Вы, чуть ли не в одиночку все восстание прекратили. — с улыбкой закончил длинную тираду посланник

— Совершенно неожиданно, Ваше Превосходительство. Я ехал к нашему консулу в Тебриз для получения новостей по прокладке дороги. Мы сейчас прокладываем дорогу в Решт и совсем не подозревали о волнениях в городе. Бунтовщики пустили меня в город, и по дороге к телеграфной станции я увидел, что некий бунтовщик из пистолета нацелился на знатного перса, который стоял в проеме окна. Так как расстояние было с цедящимся близким , я хлыстом ударил его по руке и смею уверить, прицел сбил ему навсегда. Его подельники, стоящие рядом, увидев, что покушение не удалось, разбежались, а на следующий день волнения быстро утихли сами собой.

Спасенный мною перс оказался Мозафереддин-шахом, который считает что его спас Аллах моей рукой.

— Действительно, только вмешательством Всевышнего это и можно объяснить, — едва слышно сказал Евгений Карлович скорее для себя, чем для собеседника.

— После этого неделю, — не расслышав, или не обращая внимания на бормотание Бюцова, продолжил Литвинов, — я был почетным гостем Наследника, и только ваш вызов вырвал меня из объятий гостеприимства. Я уж порядком подустал.

— Ну что же, Александр Владимирович, диспозиция ясна. Соответствующие инструкции на завтра, как себя вести в присутствии Шаха, Вам сегодня даст первый секретарь господин Шпейер, он у нас непревзойденный знаток протокольной службы при персидском дворе.

Не бойтесь, встреча будет больше протокольной, Вам надо будет только поблагодарить Шаха за проявленный подарок и тут же отказаться от него, поменяв на орден.

— Почему?

— Подарок принимать нельзя, так как с сегодняшнего числа Вы вновь приняты на Службу Его Императорскому Величеству, только не на военную, а дипломатическую, и подношения от шахиншаха могут быть только в адрес другого монарха, или в адрес монаршей семьи. Вы же не хотите скандала?

Отныне, Вы на должности временного третьего секретаря миссии. Мне переслали из Петербурга Ваше прошлогоднее прошение на студента при миссии, и, думаю, эта должность больше соответствует ротмистру Гвардии .

— Ваше превосходительство, я не против. И ...как Вы все узнали?

— Вот и прекрасно, мой третий секретарь. Телеграф в умелых руках посильнее револьвера, так что привыкайте..Это наше самое страшное оружие, — то ли пошутил, то ли всерьез сказал дипломат.

— И последнее: так как мы с Вами в одном ведомстве, обращаться полным титулованием нужно только при официальных встречах в присутствии третьих лиц или слуг, а при личных, я для Вас — Евгений Карлович, привыкайте. Насколько я знаю, в военной среде тоже так принято.

Больше не задерживаю, все дальнейшие объяснения по обязанностям дам позже, после встречи. Сегодня постарайтесь отдохнуть получше. Джэмшед, он вас впустил, проводит до вашего домика.

— До свиданья, Ваше Превосх..., Евгений Карлович, — быстро поправился уже третий секретарь, пусть и временный.

Боже, как не вовремя ты здесь появился. Я только все подготовил, чтобы... — подумал про себя посланник.

Джэмшед, входи, — скомандовал Бютцов после ухода Литвинова.

Это он? — полутвердительно-полувопросительно уточнил посланник

-Да, это тот господин, который был в Тебризе. Только у вас он был смирный, как лань, а на площади хлыстом работал как пастух с отарой: хлестал направо и налево.

— Почему он напал на наемника? Там что, других не было? — продолжил допрос слуги Бютцов

-Не знаю. Он как на площади появился, сразу на Гасана-наемника и набросился. Руку ему сломал, всю спину исполосовал. Даже новый халат не спас. Потом его небагханы схватили, я Гасана утащил.

-Куда спрятали? — уточнил посланник.

— Не спрятал. Зарезал и, положил рядом с хачом,у которого он халат забрал и убил.

— Ты уверен, что Гасан никому не проболтался, и все случившееся — представление?

-Гасан проболтаться не мог. Ему язык вырвали в каменоломнях.

-Ладно,иди

Бютцов задумался. Конечно, многое говорило за то, что сорвавшееся покушение— это случайность.

С другой стороны, татарин говорит, что к наемнику Литвинов шел целенаправленно, да и Литвинов этот непрост: гвардеец, из Петербурга, говорит на фарси....

Ой, неспроста, неспроста все это. И самое главное — если все же это подосланный казачок, то, как узнали? Неужели расшифровали код? Или? Врят ли Джэмшед.. Тогда кто? Шпейер?

Ладно, подождем, проверим, что за птица залетела в наши края...

Может и в самом деле случайность. Все равно надо начинать другую комбинацию, и карты теперь пришли другие: может и к лучшему, что не убили наследника; нам лучше ужас без конца, чем ужасный конец.

Прием в шахском дворце был обставлен с восточной пышностью: большое количество слуг и чиновников, облаченных в мундиры с многочисленными зарубежными орденами (впрочем второсортных и малозначимых держав, а порой и просто украшениями), парча, бархат, шелк, великолепные ковры в залах.

Впрочем, было видно, что страна находится в упадке — кое-где откололась позолота на стенах и потолке, на мундирах гвардейцев-сарбазанов было потертое золотое шитье.

Сам прием оказался скучен: послы и посланники выстроились по старшинству вместе со своими драгоманами и секретарями, во главе турецкий посол, который был на данный момент дуайеном дипломатического корпуса. Шах значительно задержался с выходом, потом все-таки появился вместе с визирем, обошел всех послов, сказал им пару не значимых фраз, после чего подозвал Литвинова, поблагодарил за спасение наследника и передал ему в дар усыпанную драгоценными камнями шкатулку.

Это была формальность, так как во Дворце уже знали, что русский на дипслужбе, поэтому услышав в ответ слова вежливого формального отказа (к слову его текст согласовывался два дня с протокольным чиновником), быстро поменяли на орден на ленте. В Персии статусу награды не придавали особого значения, и ценность и значимость награды определялась лишь стоимостью драгоценностей, пошедших на её изготовление.

После того, как официальная часть была выполнена, церемониймейстер объявил, что прием закончен, и приглашенные дипломаты, а также свита шахиншаха, прошли в другой зал, где был уже накрыт стол с обильными восточными кушаньями. Впрочем, европейцы на пищу не особо налегали, так как каждый знал, что излишнее чревоугодие потом сторицей выходило расстройством желудка. Насыщенная пряностями персидская кухня была резка для пришельцев с Запада и Севера. Поэтому последние ограничились ширазским вином и фруктами.

За столь легкой пищей состоялось представление Литвинова своим коллегам: если с британцами это были чопорные поклоны, то французы сразу постарались втянуть новоиспеченного третьего секретаря в беседу и завязать неформальные отношения.

Разошлись только под вечер.

Следующая встреча произошла только через неделю в том же помещении. Оказалось, что Большой Зал одновременно использовался Бюцовым как личная канцелярия, тем более что встреч в здании миссии было немного.

— Пообвыклись, Александр Владимирович? — начал разговор посланник. — Знаю, что всю эту неделю вас окучивает де Баллэ

— О да, француз оказался настолько любезен, что у меня сложилось впечатление, будто набивается в друзья. Уже успел рассказать о своей жизни, местных интригах, перезнакомить со всей европейской колонией.

— А дежурную шутку уже рассказал про Бельгию и Голландию? — спросил Бютцев

— А как же, — ответил третий секретарь,— мол, если Россия и Франция сестры, то Бельгия и Голландия — наши кузины,— ответил Литвинов

— Надеюсь, Вы не задали вопрос, как в этом родстве выглядят Британия и Германия? — продолжил расспросы посланник

— Что Вы, я же не хотел поставить собеседника в неудобное положение. Иначе скажет еще, что Британия — злобная мачеха, а Германия — неотесанный сосед. С него станется.

— Ну, Рене не так прост, чтобы настолько проколоться. В конце концов, он еще не все долги отдал, чтобы таким нехитрым способом получить нагоняй от Кэ д'Орсе и вернуться к красотам своего имения. Вы же не думаете, что он простак? — на этих словах посланник сделал ударение.

— Нет, конечно! — по тону посланника Литвинов понял, что вводная часть беседы закончилась, и начался серьезный разговор

-Александр Владимирович, хотелось бы Вас поздравить с официальным утверждением в должности — вчера пришло подтверждение из Азиатского департамента моего решения, официальные бумаги прибудут примерно через месяц.

Так что настало время более близко познакомиться.

Конечно, мне прислали и рекомендацию о Вас, но выглядит она уж чересчур сухо.

Может, более подробно расскажете, как офицер , правда в отставке, оказался в Персии на должности руководителя, пусть и временного, изыскательной партии, прокладывающей маршрут стратегической дороги? Не много ли совпадений? Вы часом не секретный офицер Генерального Штаба? — с укоризной и нажимом продолжил посланник, — Не хотелось бы получить от Туркестанского генерал-губернатора немедленное предписание отправить вас в Сеистан, а от английского посланника — ноту британского правительства о недопустимости шпионских действий.

— Евгений Карлович, ничего особенного. Служил в гусарском полку, получил глупое ранение: лошадь подмяла под себя, рука была сломана в трех местах. Было опасение, что высохнет рука, но все обошлось. Однако после инцидента ни пику, чтобы стать уланом, ни саблю, чтобы остаться гусаром, держать на весу не способен, потому был вынужден выйти в отставку.

После поступил в институт Восточных языков при МИДе, и по окончании распределился в изыскательную партию. И так уж оказалось, что начальник партии Перцев заболел лихорадкой, и отправился на лечение в Баку. Ну а далее начались волнения, и об остальном Вы уже знаете.

Так что никаких тайн, все обыденно.

— Александр Владимирович, а что потянуло-то гвардейца в Институт Восточных языков? Заведение не самое известное, и популярное — задал вопрос посланник, не поднимая глаз от бумаги, которую держал в руках.

— Позвольте быть с Вами откровенным...

— Как я и говорил ранее, все, что будет сказано в этой комнате, не уйдет дальше нее.

— Сугубо карьерные соображения. Пенсия маленькая. С моего имения не прокормить семью, а прибывание в штате при Туркестанском или в Кавказском генерал-губернаторе, позволит справиться с денежными затруднениями. А так как там очень требуются чиновники со знанием местных языков, которые похожи на фарси, то обратился с протекцией к полковому товарищу, который и помог с определением.

Если бы Бютцов видел собеседника, то он бы обратил внимание, что Литвинов сильно волнуется. Поручик постарался рассказать о себе одновременно и все и ничего.

Но посланник, внимательно изучал депешу, которую получил недавно, и которую лично расшифровывал, и, похоже, все его мысли были где-то далеко и явно не касались сидящего рядом мелкого чиновника.

Текст депеши гласил: "Напротив вашей депеши от 15 декабря, государь написал: "Сомневаюсь в возможности народного взрыва теперь, но опасаюсь, что возбуждение против шаха и первого министра может развиться и перейти в движение, с которым они бессильны будут совладать. При этом нам не надо оставаться простыми зрителями, а стараться добиться первенствующего влияния в Персии"

Глава 2

Постепенно, Литвинов начал обвыкаться в посольстве. По статусу своей должности он был ответственен за прием посетителей и помощь русским деловым кругам.

Работы было немного, так как в основном все русские представители вели торговую деятельность в северных провинциях Персии, и обращались к консулам, которые имели большое влияние на губернаторов, а значит решали все вопросы на местах.

В Тегеране же, почти единственным посетителем был старейшина армянской диаспоры, которого раз в неделю лично принимал посланник tete a tete.

Таким образом, почти единственным занятием молодого человека стала канцелярская работа по переписыванию архива миссии, благо в Воронежском кадетском корпусе почерк ему поставили не хуже чем у 'чижиков', да посещение тегеранского базара, где согласно предписаниям из Тифлиса, он переписывал цены на единообразные товары местного, зарубежного (чаще всего английского, хотя встречались и немецкого) и русского производств.

К шаху его больше не вызывали, а валиахд уехал лечиться от нервного потрясения в Испагань, где курил гашиш, тем самым отрешился от всех проблем мира.

Как-то само собой, вновь испеченный третий секретарь стал замечать, что все чаще при выходах в город, ему постоянно встречался французский посланник.

Французская миссия была небольшая, и потому не было ничего удивительного в том, что на базар с аналогичным занятием выезжает сам посланник. Несмотря на разницу в годах, барон де Баллэ, всем своим поведением старался расположить к себе молодого человека, и особо этого не скрывал. Аргументировал свое расположение он тем, что, мол, Литвинов — свежий человек в этом забытом богом уголке, погрязшем в варварстве, и уж в силу налаживающихся между нашими державами все более тесных отношений, настала пора 'дружить' и дипломатам.

Рене был человеком обаятельным, и великолепно знавшим Персию. Поэтому Александр решил и дальше поддерживать отношения, тем более что Бюцов не возражал, а Шпейер, первый секретарь миссии, активно поддерживал эту затею.

Через два месяца после приема, состоялись скачки на приз Шахиншаха.

Самой почетной скачкой считалась последняя скачка .

Скачки представляли собой определенный компромисс между европейскими классическими скачками и скачками, принятыми между степными народами, а именно: круг, затем скачка по прямой до столба, поворот вокруг столба и обратно к трибунам по прямой к финишу с одним препятствием в виде низкого барьера.

За три дня до скачек де Баллэ, встретив Литвинова, переписывающего цены на сахар в 'сладком' ряду базара, экспансивно бросился к нему.

-Умоляю! Спасите! Только вы можете мне помочь!

— Что случилось, месье де Баллэ. Чем могу помочь? У вашей благоверной очередное желание купить ковер редкой работы? — попытался пошутить русский

— Все гораздо хуже, — принял игру француз, — Мадам де Баллэ, конечно, не прочь пополнить свою коллекцию, и положить очередной шедевр на склад, чтобы окончательно меня разорить, но все гораздо хуже. На кону моя честь, и честь Франции! — с пафосом закончил Рене. — Выручайте, коллега! — уже более спокойно сказал он.

В прошлом году — продолжил француз,— я побился об заклад, что на следующих шахских скачках, моя лошадь придет первой.

Я подготовил лошадь, и, смею Вам сказать, хорошую лошадь. Но мой жокей Жерар, этот наш галльский петушок, позавчера ночью, возвращаясь из старого города, оступился и угодил ногой в колдобину, а теперь лежит с разбухшей ногой. Доктор Сабурджиян, наш врач от еврейской общины, сказал, что в ближайшее время — он 'не боец'. По условиям пари, всадник должен быть дипломатическим служащим, так что или я на коне, — при этом барон упер руки в боки, подчеркивая свою, явно не жокейскую упитанную фигуру, — или же британцы будут праздновать очередную победу без боя. Почти как в политике: вы поставили на колени Турцию и не получили даже свободы Болгарии, а они получили Кипр в аннексию, — закончил француз

Упоминание о Турции, не могло не задеть русского дипломата. Потери, понесенные державой и достигнутые результаты на Берлинском конгрессе, уже десятилетие обсуждались в России, и он еще мальчишкой в кадетском корпусе неоднократно давал себе слово отплатить 'островитянам' чем только сможет за понесенный ущерб.

— Можно попробовать, но ничего не обещаю. Соперники сильные? — спросил Литвинов

— У англичан в этом году будет военный инспектор в Сеистане, капитан МакГил из 3-го гусарского полка Её Величества. Хороший наездник, но куда лучше под ним конь — чистокровная скаковая.

Остальных не следует брать в расчет, хотя может и немец быстро стартовать, но только стартовать, его лошадь я знаю.

— А что у Вас?

— А у меня настоящий ахалтекинец, три с половиной года — в самом соку. Уж поверьте, не подведет, вы только с ним язык общий найдите. Он не подведет,— еще раз повторился французский посланник

— Ну что же...Тогда завтра с утра у поля и опробуем вашего ахалтекинца.

Александр присматривался к вороному жеребцу долго.

Внешне конь сильно отличался от чистокровного верхового, на котором скакал его основной соперник — капитан МакГил из английской миссии. Его конь был единственным в Персии чистокровкой, и уже два года как основным и подтвержденным фаворитом на скачках.

В отличие от чистокровной скаковой, его Кутей — так звали коня, хоть и не отличался шириной в грудине, как чистокровка, но имел более длинные ноги. Да и эстетически ахалтекинец был пропорциональной лошадью, в отличие от чистокровок, у которых голова была слишком большой и неправильной формы.

Если чистокровка брал скоростью, то Кутей — выносливостью — дистанция была все-таки почти в три раза больше, чем принято в дерби.

Барон, как берейтор, подвел скакуна к Литвинову. Почувствовав уверенные шенкеля, вороной пошел шагом, поставив уши торчком. Александр, как опытный наездник, дал лошади почувствовать себя, и только прошагав по кругу фурлонг, сделал полуодержку и перевел жеребца в рысь. Кутей полетел размашистой рысью, плавно чеканя каждый ее темп. Так пролетели минуты, и уже скакун понукал всадника, оглядываясь назад, дать ему разбежаться. И вот повод слегка опущен, шенкель расслаблен. Посадка. Снова шенкель. И вороной уже мчится карьером, Ноздри ахалтекинца подставлены встречному ветру. Грива и хвост растрепаны, а копыта отбивают четкие и ритмичные стуки о грунт. Вороной начал дышать глубже, а скорость увеличивалась.

Вот прошли первый поворот, второй — выход на прямую с препятствиями и ямой. Прыжок, и вот уже шест впереди. Придержав на повороте, Александр развернул коня, и вновь дав шенкеля, галопом вернулся к барону.

— Ну как?— спросил с волнением де Баллу.

-Сомневаюсь что победим. Все-таки знакомства мало. Вот если бы полгода поездить, тогда бы еще были шансы.— ответил Литвинов — Участвовать буду, но не во всех скачках. Не смогу, — тут Литвинов показал на свою руку.

— Мосье Литвинов, а во всех и не надо. Только одной.

— А как коня разогревать будете?

— Это уж моя задача. Будьте уверены, конь будет готов. Поверьте выпускнику Сен-Сира.

Утром на соревнованиях был весь цвет Персии. Что не говори, но британцы приучили к своим развлечениям весь мир, и именно они были законодателями стандартов не только в промышленности, но и в увлечениях высших слоев общества.

Скачки в основном были гладкие, да и лошади — кто во что горазд, главное чтобы пришли первые.

В основном участвовала местная знать: лошади из конюшен губернаторов провинций, или министров.

Жокеи тоже были в основном из персов, хотя на паре лошадей выступали и русские офицеры из Казачьей бригады.

Впрочем, особых успехов они не достигли, и немудрено: с 1890г. вследствие конфликта между Шнеуром и начальником арсенала, финансирование бригады было ограничено, и местные казаки больше занимались шагистикой, чем верховой ездой.

Потому и офицеры участвовали больше для практики, чем для результата.

Британец на своем гнедом был вне конкуренции. В тех двух скачках, что он участвовал, его Дракон легко выигрывал восемь-десять корпусов.

На центральный заезд вышло семь лошадей. Сам факт участия в нем говорил о том, что хозяин конюшни — уважаемый человек в обществе.

Кроме МакГила и Литвинова из европейцев участвовал еще немец на арабской скаковой.

Колокол, и из ворот выскочили семеро.

Литвинов выбрал для себя стратегию идти за лидером, далеко не отпуская, чтобы иметь возможность атаковать.

Британец сразу вышел вперед, легко оторвавшись на три корпуса от ближайшего преследователя, следом шел жокей из Решта, и потом голова в голову немец и русский.

Кутей стартовал не очень удачно, немного обтершись о боксу, поэтому на начало забега занял не много обещающую позицию. Лошади растянулись вдоль трека. Первый круг. Ничего не изменилось: МакГил опытно вел гонку, и не отдавал своего преимущества. Перс начал отставать . похоже он слишком сильно разогнал холодную лошадь, Литвинов же отдал ближнюю к кругу позицию немцу, опасаясь, как бы отстающий перс не заставил его притормаживать скакуна.

Выход на дальнюю прямую со второго круга внес изменения. Перс ожидаемо начал садиться, и немец был вынужден уходить с бровки тем самым пропуская Литвинова вперед . МакГил чуть подхлестнул Дракона и тот понес его вперед. Но самое главное происходило с Кутеем. При виде впереди Дракона, в ахалтекинца словно вселился бес. Он шел тем красивым, но быстрым аллюром, когда казалось, что лошадь не касается грунта, а плывет над ним. Александра охватило то давно покинувшее его чувство пейса, тем более удивительное, что скакал он почти на незнакомой лошади. И он настигал МакГила. Похоже, и всадник и лошадь погоняли друг друга. Четыре корпуса, нет уже три. Дьявол почувствовал дыхание Кутея. Быстрее, еще быстрее. Полкорпуса... Давно у Дракона не было соперника, и потому он заволновался, прижав уши. Поворот вокруг столба. МакГил прошел ближе, но в данном случае, это не дало ему преимущества.

Далее барьер и прямая. Литвинов дал шенкеля и они взлетели. Как давно Александр не чувствовал этого ощущения. Еще два года назад он и его Рыська были первыми в полку в полевых учениях, перепрыгивая через всяческие буреломы, и удостаиваясь личной похвалы командира полка. И вот сейчас, копыта Кутея первыми стукнулись о грунт. Дракон хоть на полголовы, но шел уже вторым.

Теперь только вперед.

На финишную прямую они неслись вдвоем со скоростью, достойной Дерби или Оукса.

Надо ли говорить, что публика была в восторге. Шах вскочил со своего кресла и вместе с челядью интенсивно размахивал руками и что-то причитал. Бюцов и английский посланник Лэсселз оба не контролировали себя, и вся пантомима чувств была у них на лице. Лицо де Баллэ ничего не говорило, но поля своего котелка он так интенсивно сминал руками, что буквально через минуту привел головной убор в полное непотребство.

Под стать им были и остальные зрители: кричали со словами поддержки и проклятьями в адрес соперников.

Пожалуй, если бы кто-то задался оценить симпатии персидского двора, то был бы удивлен, как четко прослеживается 'зональная' поддержка губернаторов: губернаторы северных и западных провинций поддерживали русского участника, южных и восточных — британца. Сам шах и визирь тоже разделились в своих симпатиях.

Финишная прямая пролетела как мгновение. То одна, то другая лошадь вырывалась на полголовы, но никто не имел четкого лидерства.

Казалось, сам воздух застыл. На финиш оба скакуна прошли одновременно, но Кутей за счет более длинных ног смог на последних метрах вытянув голову прийти первым.

Трибуны на последних метрах как один организм глубоко вздохнули и выдохнули со звуком колокола.

Всё.

Никто не ждал опоздавших более чем на пятнадцать корпусов остальных участников. Публика очнулась: шах вновь присел в кресло, де Баллэ перестал крутить свой котелок, и к его лицу вернулась живость, а вот русский и английский посланник, одновременно надели на свои лица ничего не выражающие мины. Хотя нет: в глазах одного чувствовались огни ликования, а у другого — разочарования.

Но надо отдать должное англичанам — они первые поздравили своих соперников с прямо скажем, нежданной победой.

— Откуда Вы появились, Литвинов? Я бы с удовольствием увидел такого всадника в своем эскадроне. Поздравляю с победой, — улыбаясь во весь рот, воскликнул МакГил, — Это ваш конь?— похлопал он по крупу Кутея.

— Нет, это собственность французского посланника — ответил Литвинов только на последний вопрос.— Выигрыш целиком заслуга лошади. Я лишь ее направлял,— и Литвинов показал на свою больную руку.

— Ооо,— округлились глаза у шотландца, — Надо будет спросить за какую сумму он готов продать финишера. Не смею задерживать, нам скоро на вручение Кубка идти.

Британец не в самом лучшем настроении отъехал к своему шатру: мало того что проиграл, так еще и проиграл жокею, который мог полноценно управлять только одной рукой.

Рене де Баллэ подошел к Литвинову и придерживая лошадь помог спуститься.

— И здесь вы англичан обскакали! — улыбнулся он

Литвинов, немного поприседав, чтобы разошлись ноги, ответил:

— А где еще?

— Ну как же, месье Литвинов, — продолжил француз с улыбкой на губах, но мгновенно посерьезнев.— Скачки это лишь легкий щелчок по носу нашим соседям по Проливу, а до этого Вы, русские, нанесли им целый нокдаун. Вы знаете, что Сент-Джеймс неудовлетворен работой Лэсселза в Тегеране? Верительные грамоты на нового посланника уже в шахской канцелярии.

— Первый раз слышу, — сказал правду Литвинов.

— Не скромничайте. Ваш Джэмшед является членом той же секты что и личный доктор Амин-Ос— Солтана, а значит все, что утром ложится на стол великого визиря, становится вечером известно Бюцову.

А ваш гениальный ход с ложным покушением и спасением валиахда...

— Постойте, какое ложное спасение...— начал русский...

— Ваше право ломать комедию дальше, но мы-то знаем, что это из вашего посольства уходили деньги влиятельным муллам, чтобы они уговорили народ не подчиняться табачной монополии и не платить налогов. При этом мы знаем, что Бюцов предварительно сознательно повел дело так, чтобы персы сами дали согласие на заключение табачной монополии британцам. Он заранее просчитал, что согласно Туркманчайскому договору, армянские торговцы, которые в большинстве своем имеют российское подданство, будут освобождены от этих пошлин, и в результате только выгадают, тогда как коренные персы проиграют.

И что в итоге: voilЮ

Первое: персы бунтуют против своего правителя, и единственный кто может утихомирить чернь, только Казацкая бригада, где, как мы знаем, решает не шах, а то, что скажут из русского посольства.

Второе: в результате государственной монополии, персы стали беднее, армяне стали богаче. А значит, кого будут поддерживать в будущем самые богатые армянские семьи — правильно, русских. И кого они будут хвалить перед своими турецкими родственниками? Явно не англичан.

Третье: кого будут винить народ? Конечно всех кафиров, но больше англичан, чем русских. Ведь русские в итоге оставили им дешевый табак и заработок.

Четвертое: кого теперь будет слушать визирь и шахиншах — того кто дает правильные советы, и при этом дает деньги. Кто это? Ответ только один — русские.

И последнее: кого должен благодарить будущий шах? Конечно русских, которые спасли его от бунта, каковой сами и создали.

Нам, европейцам, остается только учиться у вас, византийцев — широко улыбаясь, продолжил француз. — Задумать и разыграть такую комбинацию воистину красиво.

— Рене, Вам надо обратится к Бюцову, а не ко мне. Я всего лишь третий секретарь, ответственный за контроль работы наших консулов, да торговые дела. — с такой же широкой улыбкой ответил Александр.— Извините, месье, мне надо переодеться и идти на награждение. Предлагаю вместо домыслов вместе насладиться кислой миной сэра Лэсселза. Кстати, на ахалтекинца уже нашелся покупатель.

— Кто же это? — удивился француз

— МакГил. — ответил Литвинов.

Уйдя таким образом от назойливого француза, молодой человек поспешил в раздевалку. Переодеваясь, Литвинов обдумывал полученную от барона информацию. О том, что француз хотел его прощупать, речи не шло. Не такая уж он важная птица, чтобы вот так в открытую 'говорить' о том, чего не следует. Скорее всего, де Баллэ отказался от дежурной маски 'доброго дядюшки', которую он выбрал для нового русского, по какой-то более важной причине. Вывод только один: француз хотел через него сказать о чем-то важном, но использовал эзопов язык, который поймет только другой кукловод — а именно Бюцов.

Нельзя сказать чтобы награждение проходило в дружеской атмосфере. Действительно, за последнее время, британцы потерпели много неудач в Персии (как явных, так и скрытых) от русских, поэтому наиболее оптимальным с точки зрения результата скачек, была бы победа немца или перса — Германия была одинаково в дружеских отношениях с Британской и Российской империями.

Но скачки, есть скачки, и в них нет места дипломатическим изыскам. Тем более что английский жокей свою лошадь явно придерживать не собирался.

После вручения победителю переходящего Кубка, светское мероприятие как-то быстро утихло. Барон не делал попыток подойти ни к русской миссии, ни к английской, предпочтя беседовать с бельгийцами и шведами.

В здание миссии, Литвинов ехал с Бюцовым в одном экипаже.

— Ну выкладывайте уже, что сказал вам де Баллэ, -нетерпеливо сказал Евгений Карлович,— у вас вид как у гимназистки, которая получила признание в любви в первый раз. Надеюсь, британцы отнесли это к вашему триумфу.

Проглотив намек, но учтя на будущее замечание, Литвинов подробно передал свой разговор с французским посланником.

— Ну что же, — после окончания рассказа, сказал Бюцов,— жду Вас через два часа в Большом зале.

Эти два часа Литвинов провел, не зная чем себя занять...

-Ну, что же Александр Владимирович, разговор у нас сегодня будет долгий, прошу его оставить между нами,— начал разговор посланник. — Никаких клятв требовать не буду, — улыбнулся он,— потому что если человек захочет их нарушить, слова не остановят его.

— Прежде всего, о вашем разговоре. Барон сказал и много и мало.

Мало: потому как о том, что мы активно были против табачной монополии англичан, известно многим. И не надо уж особых усилий, чтобы понять, что мы будем всячески помогать тем силам, которые также будут против монополии. Хотя конечно, в наши планы и не входило покушение на наследника, спасибо Вам за инициативу. Если бы не вы, и покушение было удачно, даже не знаю, как бы пришлось выкручиваться. Войны конечно бы не было, но симпатии шахиншаха и враждебного нам нового валиахда были бы явно на стороне наших недоброжелателей,— закончил Евгений Карлович, прикрыв глаза...

— А много, — открыв глаза, и понизив голос,— в том, что он сделал ясный намек на предложение, от которого я не откажусь. Джэмшэд ни в какую секту не входит, а вот то, что врач у визиря еврей, а французы имеют 'особые',— Бюцов выделил голосом слово 'особые',— отношения с этим меньшинством, мы знаем давно. Но 'добрый дядюшка Рене', который в Персии уже десять лет, прекрасно знает, что мой слуга с 'народом талмуда' не ладит, считая их хуже армян. Александр Владимирович, суть всего выше сказанного: он вам сказал, что у него есть свой человек у Ос-Солтана, и он готов делиться с нами информацией. Ос-Солтан — уже давно на коротком поводке у британцев и ставит нам палки в колеса. Я был бы не против его перекупить. Но стоит дорого — около 100 тысяч фунтов в год.

— Ого,— выдохнул Литвинов,— я и не думал, что в Персии есть такие деньги. В Европе он бы входил в сотню самых богатых людей

— Молодой человек, — ехидно сказал Бюцов, — а вы на Восток со своим европейским уставом не ломитесь. Тут давно уже все решают только деньги. И страх, пожалуй. И уж визирь не последний человек, потому и должен брать самые большие 'вознаграждения'.

Термин 'взятка' Бюцов не употребил — находить более компромиссный термин у дипломатов происходит на уровне рефлекса .

— Но вернемся к нашему французу. Уж де Баллэ то точно не добрый самаритянин, и попросит что-то взамен. Александр Владимирович, вы когда с ним сможете увидеться? — спросил у собеседника посланник.

— Полагаю завтра, мое посещение французов не вызовет подозрений: нанесу им визит вежливости, поблагодарю за лошадь.— ответил Литвинов

— У меня к вам просьба: нам срочно надо повидаться наедине с де Баллэ. Встретиться в городе, — сразу вызовет подозрение у англичан, поэтому желательно в безлюдном месте, за садами.

Александр Владимирович, вы в могильнике гебров были? — внезапный переход вызвал замешательство у третьего секретаря.

— Нет, не тянет меня на покойников смотреть. — ответил Литвинов.

— А для дела придется,— ответил Бюцов,— поэтому назначьте встречу у Башни Молчания послезавтра, желательно ближе к полуночи.

— Не опасно ли будет? Разбойники — они люди отчаянные, могут и поцарапать, — с беспокойством в голосе заметил Литвинов.

— А вот для этого у нас есть Джэмшед. Он сделает так, чтобы все было безопасно, и никто не проболтался.

Через два дня, как и условлено было, две повозки с разных сторон подъехали к "башне", которая к слову мало заслуживала данного названия. Это была невысокая круглая серая глинобитная постройка в виде полого цилиндра, пяти-шести саженей в диаметре.

По перекинутым веревочным лестницам обе делегации оказались внутри башни. Антураж внутри дополняли только скелеты, кости которых отблескивали в лучах керосиновых ламп.

— Обстановка прямо как в романах Эдгара По, — на немецком начал барон, как только убедился, что его собеседники прибыли.

— Разумно, — поддержал коллегу Бюцов,— если кто-то из персов все же кто-то подослан британцами, то персидский, французский, или русский — явно ожидаемые языки. Ну а немецкий... Я еще не видел англичанина, который им владел хотя бы на уровне гимназического курса, а персов, говорящих на нем, я не знаю вообще.

— Я полагаю, и вы и мы. Здесь собрались явно не участвовать в розыгрыше домашней сценки, — продолжил Бюцов, взяв быка за рога, — а поговорить о вполне насущных делах, о вашем "нашем" враче у визиря.

— Ваша проницательность — с усмешкой, ответил француз,— давно оценена в Тегеране и Париже. Я готов полностью информировать Вас о планах визиря.

— Спасибо за оценку, откуда такая щедрость, уважаемый герр де Баллэ?— спросил Евгений Карлович. — Ранее Вы не были замечены в симпатиях к "северным варварам" и склонности к благотворительности. Пожалуй, вы даже более информированы о положении дел в стране, чем я или наш коллега Лэсселз, при этом мы затрачиваем на это гигантские средства, а вы получаете почти даром, пользуясь французским влиянием в Палестине у евреев. Лишь невозможность поддержать силой оружия свои интересы не дает вам возможности забрать себе этот азиатский Алжир. Что вы хотите взамен?

— Я — ничего. Хотя нет, определенное удовольствие получу, отомстив британцу за Египет, — опять же с улыбкой ответил барон

— Бросьте, Рене, — начал Бютцов

— Ах, Вы не знаете, — выразил показное или истинное удивление де Баллэ.— Лэсселз был секретарем в Египте во время событий 1882 года, и участвовал в изгнании Франции из Египта.

Конечно, мне как французскому дипломату хочется отомстить за унижение Франции.

— Но все же это не основная причина,— закончил Бютцов.

Литвинов, наблюдая за беседой двух дипломатов, поймал себя на мысли, что находится, в качестве зрителя, на турнире двух опытных бойцов с саблями, каждый из которых, превосходно владеет своим оружием, и лишь какая-то внешняя сила, может дать преимущество одной из сторон. И похоже на этот раз преимущество на стороне бойца, представляющего Россию.

Между тем разговор продолжался, и его фигура в нем оказалась если не ключевой, то явно значимой.

— Да-да, Эжен, — на французский манер, трансформировал имя русского посланника, француз,— Я получил прямое указание из Министерства содействовать вашей политике в Персии, и помогать всеми возможными способами. Также я получил указание, как и мои коллеги, в случае конфликта деловых интересов французских и русских поданных, идти навстречу русской стороне, в ущерб французской. Причем, между нами, это касается не только Персии, но и политики в Китае и на Балканах. Это если сократить те две страницы шифрограммы, в двух словах...

— А взамен... — продолжал гнуть свою линию Бюцов.

— А взамен... А взамен — приятный баритон барона, внезапно сменился на глухое карканье,— а взамен мы получим с десяток корпусов русской армии в Польше, готовых идти на Берлин, если колбасники вздумают повторить Седан.

Слова собеседника произвели на Евгения Карловича ошеломляющее впечатление. Было видно, что ожидал он всякого — и готов был торговаться. Но торговаться не пришлось — обо всем договорились в верхах.

— Ну что же... — через силу продолжил Бюцов, — чем же Вы готовы нам посодействовать?

— Для начала, вы получите всю информацию о визире: его интриги, письма, информацию кто и за что ему дает взятки — ответил Рене,— а также информацию о губернаторах южных провинций у залива, где, как я знаю, вы давно бы хотели закрепиться. В последующем — все, что удастся мне раздобыть о планах англичан.

Полагаю, имея свои источники, Вы будете видеть все планы островитян как открытые карты в баккара, и значит можете заранее переиграть соперника.

И, кстати, браво! — продолжил француз, — если бы я не знал, что господин Литвинов, как гонец наших общих друзей, Вам уже рассказал о Конвенции, я бы решил, что Вы все услышали в первый раз.

Оба, Литвинов и Бюцов с недоумением посмотрели друг на друга и на француза.

Тот же, увидев их реакцию, решил, что представление продолжается.

— Ну хватит, вы уже переигрываете. Я прекрасно знаю,— тут де Баллэ, кивнул в сторону Владимира,— что Вы служили в лейб-гвардии гусарском полку, отлично знаете Великого Князя, знакомы с Наследником.

Я еще сомневался, тот ли Вы, за кого себя выдаете, но скачка подтвердила, что Вы в самом деле отличный наездник, а полученная полковая фотография — что вы — это Вы.

Наши Братства не так тесно сотрудничают, как хотелось бы, но то, что Вы резко поменяли карьеру и согласно указанию Магистра пройти обучение по дипломатической службе, нам удалось узнать.

Никто в здравом уме, просто так не покинет Гвардию, и не поедет в это болото после столицы. Я в такие чудеса не верю

— Я также знаю, — на этот раз кивка де Баллэ удостоился Бюцов, — что Вы состоите в Братстве, и что у Вас большая поддержка в Петербурге.

И вот что я вижу: русские при князе Долгорукове терпят только поражения, нет финансирования. И тут приезжаете вы, и появляются деньги, много денег. И все чудесным образом налаживается. Из-за неоткуда возникает восстание, целью которого является показать шаху, что он и наследник в руках не Всевышнего, — тут француз опять усмехнулся, — а в руках северного соседа.

Единственное, что вам не хватает, это моих знаний, но вы действуете так, что они сами к Вам придут. И что же: приезжает курьер из Парижа, и я получаю из Министерства и Братства указания, суть которых сводится, чтобы я как можно быстрее наладил с Вами отношения. Вы, Александр, ведете себя так, что это вполне нормально, что посланник чужой Державы, вполне по-свойски общается с третьим секретарем.

А господин Посланник, ведет себя так, как будто так и надо.

Кстати про третьего секретаря. Александр, скажите мне, что это неправда — и вы не шифруете телеграммы, не вы заведуете архивом, не вы общаетесь с торговцами, а значит вашими соглядатаями.

Я на Вашей стороне, но если вам так нравится, то продолжайте упорствовать, — закончил барон.

— Хорошо Рене, когда мы сможем получить записи визиря? — спокойным голосом спросил Бюцов.

-Это займет время. Пусть месье Литвинов заедет в нашу миссию недельки через три. Я ему отдам его долю от продажи Кутея, которого выкупил у меня МакГил. Заодно будет удобный способ передать часть бумаг.

Остальные передачи будут через Джэмшеда, — закончил француз

На этом встреча завершилась, и участники покинули место встречи.

Дорога к зданию миссии прошла в тишине. Лишь у ворот посланник обратился к Литвинову: "Завтра в 8 утра, жду вас у себя!"

Глава 3.

Утром, одетый по форме, Литвинов с волнением зашел в кабинет.

Бюцов уже сидел за столом и перебирал какие-то бумаги: часть из них откладывал в сторону, часть рвал в мелкие клочки.

— Заходите-заходите, мой "третий секретарь",— шутливо-иронично ответил на осторожный стук Литвинова. — Прошу немного посидеть, с бумагами я скоро закончу.

Александр приготовился к серьезному разговору. Похоже попал он, сам того не желая, в какую-то серьезную историю, поэтому на все вопросы отвечать честно, иначе... Иначе придется потерять пост и вернуться домой под Полтаву, тихо гнить в губернской глуши.

Шуршание бумаг быстро закончилось.

Посланник подошел к окну и, глядя на цветущий сад, начал неспешный разговор.

— Александр Владимирович, в том, что сказал французский посланник, в нем больше правды или лжи?

-Евгений Карлович, правды там много,— осторожно сказал Литвинов, — но выводы, которое сделал барон, неверны.

— Давайте начнем сначала, Александр Владимирович. Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте, подробно, без утайки. Иначе, последствия будут очень серьезные, — в конце фразы тональность Бюцова перешла от теплой к ледяной.

Впрочем, неожиданно, но на Литвинова последняя фраза оказала ободряющее действие.

-Евгений Карлович, действительно серьезные. Я ведь тоже слышал упоминание о Братстве, — на этой фразе уголок рта Бюцова непроизвольно дернулся, — и, думаю, в Петербурге не хотели бы узнать эту информацию.

— Господин Литвинов, вы меня шантажируете? — немедленно спросил посланник, делая движение, чтобы достать и дернуть вызывной колокольчик.

-Ваше Высокоблагородие, вовсе нет. Я просто хотел сказать, что в том, чтобы мы сейчас поняли друг друга, заинтересованы и Вы и я. И мы находимся в одной лодке, и тонуть нам вовсе не обязательно.

— Ну что же, — снова подойдя к окну, сказал Бюцов, — худая ссора лучше доброй войны.

Меня интересует всего лишь несколько вопросов, прошу рассказать все как на духу, согласны?

— Согласен, — ответил Литвинов.

— Начнем-с. Это правда что Вы знакомы с Наследником и Великим Князем Николай Николаевичем— младшим?

— Да. После выпуска из "Славной школы" как отличившийся портупей-юнкер, выбрал лейб-гвардии гусарский полк Его Величества. Естественно, Наследнику был представлен, впрочем, как и все остальные офицеры. Хотя третий эскадрон не такой уж и парадный. И мы несли службу больше строевую. С другой стороны, полагаю, с Великим Князем знакомство у меня было тесное — по службе не раз мой эскадрон выходил победителем из парфорсных охот.

-Это что за охоты такие — неужели наши конные полки заделались лесными егерями? — серьезно спросил Бюцов

— Нет. Просто после поездки в Пеньероль и под Будапешт наш командир решил, что будущее поле боя — это не строевое поле, а больше буераки с лощинами. Вот и гонял он нас, или как высказался мой унтера Семенов, "драл как сидорову козу", ежедневно и ежечасно.

Помню, из-за этого нововведения, офицеры массово начали переводиться в другие полки, ну а те, кто остались и не переломали ноги, стали как кентавры: нам, что есть конь под нами, что нет — все одно.

— Ну это я заметил на скачках, — вставил реплику посланник.— Так как же Вы покинули полк? Ведь судя по всему Вас там все устраивало, и судя по Вашим годам и чину, Вы вполне успешно делали карьеру — сейчас уже были бы если не командиром старших эскадронов, так действующим штабным офицером при гвардейском полку? Что-то произошло?

— Да, произошло. Можете навести справки, у ваших знакомых, — службу я покинул не из-за нарушения офицерской чести, и не по требованию офицерского суда. Неудачное стечение обстоятельств — вот причина моей отставки.

— ???

— Почти 4 года назад, на маневры в Красное Село пожаловал германский император, только вступивший на трон. После успешного прохода войск, Их Величества пригласили отличившихся офицеров полков к "завтраку". При отбытии тройки с Государем, по установленному обычаю, все крикнули "Ура!", а лошади были возбуждены по жаре — коренник не пошел вперед, и правая пристяжная дернулась — и утянула всех на свой край. Ну а далее, коренной рванул на офицеров, и по несчастью я оказался под копытами. В результате — пострадал, не повезло руке — копытами раздробило локоть, и переломило плечевую кость. После, по личному приглашению императора Германии...

— Германского императора,— механически поправил Бюцов , — хотя продолжайте...

— ... германского императора, — повторил Литвинов, — проходил лечение близ Кенигсберга, в Нойхойзере. Доктор Бауэр сделал чудо и руку мне спасли, с чем лично меня поздравил Его Величество Вильгельм II.

— Неужели ради Вас он из Берлина приехал? — поинтересовался посланник

Нет, он выбирал новое охотничье поместье в Пруссии, в Роминте. Он проявил большое участие в моем лечении, и лично посоветовал ряд упражнений для восстановления.

— Да уж, натерпелось Его Величество с детства, знает почем фунт лиха. Вы с ним часто встречались?

— Не то чтобы часто, всего пять раз. Он приглашал меня поохотиться и обсудить новинки в обучении в кавалерийских полках.

-Его Величество не спрашивал о жизни в России?

— Спрашивал, но я вряд ли мог ему помочь, я же в основном в полку жил. Но у меня сложилось мнение, что он восхищен нашим Государем, при этом его восхищение было не показным, искренним.

После лечения, — продолжил Александр, — к военной службе был признан негодным.

Далее свой рассказ молодой человек прервал.

— Продолжайте, Александр Владимирович, мы же условились, что все что Вы сообщите, останется между нами, — подбодрил посланник.

— После отставки с повышением в чине,— продолжил свой рассказ третий секретарь с убитым видом,— я решил заняться игрой на бирже.

— Занятие не предосудительное, и давно популярное среди высших слоев Лондона и Парижа,— сказал его собеседник, — хотя не скрою, странно слышать, что этим занимался офицер гвардии.

— Сначала мне везло, тем паче, что в долг мне давали хорошие суммы в рост, а благодаря связям кредиторов я всегда знал о новостях, раньше многих. Для меня это был основной заработок, для моих партнеров, возможность приумножить состояния, не запятнав свою репутацию. Обычные онкольные операции.

-Это вы о своих товарищах по полку? — уточнил Бюцов.

— Не только... Были и дамы из высшего света, офицеры других полков, чиновники двора... Жизнь моя в то время была легка. Я успешно женился по любви, — мне не нужно было выдерживать ценз, как офицеру или служащему, а мои доходы вполне позволяли содержать семью и не выбирать невесту по приданному.

— И что же случилось, что привело вас в самшитовые заросли Астрабада?

— Панамская афера. — обреченно сказал Александр.

— Расскажите подробнее, — заинтересовано спросил Евгений Карлович.

— Три с половиной года назад в Петербург приезжал Филипп-Жан Бюно-Варилья, главный инженер по строительству Панамского канала, с целью убедить петербургскую публику купить облигации выигрышного займа. Предложение 'вроде' выглядело солидно: во главе строительства стоял сам виконт Фердинанд де Лессепс, тот, что совсем недавно уже построил один канал — Суэцкий, и акционеры данного проекта смогли заработать в четыре раза больше, чем вложили. Именно поэтому купонный доход в 10% годовых (в среднем тогда давали не больше 5,5%) не казался чрезмерным, египетский мираж был перед глазами.

Да и строительство, которое уже велось 7 лет, казалось, уже было близко к завершению, а значит, скоро наступало время, когда акционеры смогут получить дивиденды с открытия межамериканского канала.

Я не мог обойти эту возможность и вложил все свои и приемные капиталы в данный займ.

Расплата наступила быстро — в декабре 1888 года было объявлено о банкротстве Панамской компании. Для расплаты, мне пришлось продать все. О моих биржевых делах широко стало известно в обществе, и я стал тем Infant terrible, с которым лучше не общаться.

Я был разорен, мое имя было опозорено, друзья отвернулись...

— О не пытайтесь разжалобить меня. Я не кисейная барышня, и судя по тому, что вижу перед собой, ваши дела пошли уже на лад. Сколько вам Ренэ предлагал за коня — рублей триста? — нарочито пренебрежительно прервал монолог Александра посланник

-Меньше, около двухсот, если по курсу, — несколько сбитый с толку ответил собеседник.

— Значит правильно, что вы попались на удочку этой "панамы". Как я знаю, шотландец не поскупился, а француз повел себя как настоящий барышник — ваша доля должна быть как минимум четыреста рублей, а если поднажать и все пятьсот. Вы сколько спустили? — насмешливо протянул Бюцов

— Сумма к выплате была 12 562 рубля, и я ее выплатил до копейки за полгода. Это вам подтвердит любой мой кредитор — вспыхнув лицом, гордо, но несколько неуместно в данном случае, ответил третий секретарь.

— Солидно...И это все вам друзья и их веселые подруги одолжили?

— Банки... Я же на онколе был — оставлял залог в треть суммы, остальное платил банк под низкий процент, разница от дохода покрывала все расходы

-Что же, прошу прощения, что прерывал. Уж очень вы рассказывая, себя жалеть начали. И все же — как вы оказались в Персии?

— Мой кузен, познакомил меня с Брониславом Громбчевским и он предложил мне участвовать в его экспедиции.

— Неужели вы знакомы? Весьма достойный человек. Насколько я знаю он сейчас в экспедиции полковника Ионова. Правда капитан страдает таким же даром доверчивости, как и вы — у меня была копия письма Лансдауну, в котором Янгхасбенд, хвастался, что в ответ на гостеприимство русского, направил прямиком на верную гибель, и лишь чудо спасло Бронислава Людвиговича и его экспедицию от полного обморожения и смерти, о чем англичанин и сожалел. Из-за благородства поляка мы потеряли путь к Лхасе. С другой стороны, может драгун и преувеличивает. — Так почему же вы не с ним были? — спросил посланник

— Одним из условий было знание фарси, и пока я на Восточных курсах его изучал, экспедиция ушла без меня — просто ответил Литвинов.

— Постойте, а как Вы попали на эти курсы? Там вакансий-то в год: две или три, и в основном туда попадают или ученики драгоманов, или сыновья армянских торговцев — искренне удивился Бюцов.

— Я попросил нашего полковника просить для меня квоту от Военного министерства и буквально через три недели мне пришло разрешение на посещение курсов подписанное товарищем министра Ламсдорфом.

Учась,— продолжил Литвинов, — я нашел объявление в газете, что кавказское железнодорожное общество, ищет охотников в изыскательскую партию на разведку в закавказскую местность с хорошим жалованьем.

Таким образом я оказался в Персии.

— Ну а как Вы оказались в Тебризе?

— Один наш работник, армянин, оказался нечист на руку, и смылся из лагеря вместе с кассой и оружием. Так как я оставался за старшего, как вы помните, начальника сняли за беспробудное пьянство, то принял решение нагнать злоумышленника. В этом мне помогали местные персы, которых хитрый армянин лишил законного заработка — без их помощи, я бы никогда не нашел его.

В Тебризе как раз были волнения, но я не придал этому внимания, и вместе с проводником — татарином прочесывали базар в поисках воришки. Внезапно на площади перед дворцом я увидел этого мазурика. Он стоял ко мне спиной. Не помня себя, бросился к нему и щелкнул кнутом, желая шельмеца протянуть по спине — но рука дернулась и вместо спины, крекером попал по его руке, как оказалось, с револьвером.

Ну, а далее, вы знаете, — закончил свой рассказ молодой человек.

По окончании рассказа, Бюцов встал и прошелся по зале.

— М-да, воистину "— и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже" — как говорит наш отец Серафим.

Ваша история столь невероятна, что никому хитрому уму не пришло бы в голову сочинять такое.

С другой стороны, уж не обижайтесь, справки наведу.

После этих слов, в комнате повисло молчание. И если Литвинов ждал, когда Бюцов начнет выполнять свою часть договоренностей, то посланник явно хотел, как то избежать данного разговора.

Последний, вдруг решил привести в порядок бумаги, лежащие на рабочем столе: собрал их в стопку, аккуратно подровнял и положил под пресс-папье.

— Признаться,— начал свой рассказ посланник,— французский коллега очень сильно меня озадачил. Не подумайте, что я хочу избежать своей части сделки..

Евгений Карлович на этом месте прервался. Было заметно, что он продумывает как правильнее подать для собеседника информацию.

— ... Видите ли Александр Владимирович, никакого Братства в Российской Империи нет, и естественно я в нем не состою. И дело не в том, что вольные каменщики запрещены в нашей стране, и участие в данном обществе карается тюрьмой. Его действительно нет.

Я вижу, что вы мне не поверили, и это правильно,— дипломату нельзя быть легковерным

Давайте я постараюсь объяснить всю диспозицию через примеры.

Наверное, для вас не будет новостью, что у нашего Отечества есть свои интересы, которые отличаются от интересов других стран. Порой мы, с какими-то странами враждуем, с другими дружим. Бывает, что те, кто для нас были смертельными врагами, через десятилетия — лучшие друзья, и наоборот.

Наверное, удивитесь, но до Сан-Стефано, наши войска уже были под Константинополем в этом веке. При этом вошли они туда не как враги, а как друзья — лично султан попросил нашего Государя прислать войска. Было это в феврале 1833 года. А чуть больше чем через 20 лет, те же турки с остервенением лезли на штурм Севастополя. Хороший пример?

— Да, я об этом и не знал,— признался Литвинов.

— Отлично, продолжим.

Когда мои дети были маленькими, они играли со сверстниками в забавную игру — гоняли легкое перышко по воздуху. На чьей половине упадет, тот и проиграл. Причем поддувать можно было только ртом. Понятно что выигрывали те, кто был постарше.

Так и мировое могущество,— через некоторое время, продолжил посланник,— для меня кажется этаким перышком, которое влиятельные силы, представляющие страны, стараются задуть на свою территорию. А так как игроков много, то игроки эти объединяются, чтобы их перышко летело как можно дальше в их сторону, ну а далее разберутся. А с другой стороны им дуют такая же группа.

Но если группа видит, что перышко летит к выгоде только одного участника, все сразу начинают дуть в противоположную сторону. И так постоянно. Но участник, который обладал перышком-могуществом как можно больше, становится сильнее и выгод он получает больше.

— Пока все ясно, картина представилась? — еще раз спросил Бюцов.

Литвинов кивнул молча.

— Вот так вкратце и выглядит вся мировая политика и дипломатия — уловить момент когда "перышко" могущества летит в выгодном нам направлении. А так как на направление влияет много стран, и обязательно от нашей выгоды, кому то станет плохо, приходится помощникам делать всяческие компенсации. Иначе нельзя. Вот и Франция нам поможет, как сказал барон, и компенсацию предоставит.

Только вот теперь наш ветер не попутный станет немецкому направлению, а значит и сторонников их. Так что, обретя в других частях света, в Европе получим проблемы.

— Что, война с пруссаками? — выпрямился из кресла молодой человек.

— Ну-ну, куда это Вы заспешили так сразу. Нет, война дело неблизкое. Теперь неблизкое. Немцы теперь три раза подумают, прежде чем постучать сапогами на la plus belle avenue du monde. Но если надумают, то будут иметь в виду эти корпуса идущие через Калиш к Берлину. Тем более, что может хватит в Европе войн, и немцы будут теперь смотреть на свои колонии, а там они столкнуться с британцами, что и нам на руку. Так что успокойтесь и сядьте в кресло. Не люблю когда я сижу, а кто-то стоит передо мной.

— Прошу прощения, — извинился Литвинов.— Но в ваших объяснениях есть один момент, который мне кажется неясным. Вы считаете, что вся страна "дует в одну дуду" — заметив, что дипломат недовольно скривил губы, бывший гусар поправился,— действуют слаженно. А если это не так? Если случается, что не все считают, что надо действовать именно так? В гвардии было все просто — командир приказал, я исполняю. На бирже я столкнулся с тем, что действуют так, кто громче всех кричит, потому и биржевики у нас горлопанистые.

— А вы быстро схватили самое главное, — похвалил собеседника Евгений Карлович,— в политике главное как действует Государь. А чтобы Государь правильно действовал, ему надо правильно изложить суть каждого вопроса. Чем мы и занимаемся.— тихо, но веско закончил он, внимательно глядя Литвинову в глаза.

— А если Государь не соглашается? — так же внимательно глядя глаза в глаза, тихо спросил Литвинов

— Господин ротмистр, а вы случайно не член Священной Дружины, — улыбнулся Бюцев. — Мы не мятежники-бомбисты. Если Его Императорское Величество не соглашается с нашей точкой зрения, то мы выполняем его распоряжение.

— Так кто же это мы, позвольте узнать? — уже более расковано спросил третий секретарь.

— Чиновники и фабриканты. Одним нужна уверенность, что их вложения не превратятся в прах, как облигации одесских пайщиков Суэцкого канала, другим — что их усилия будут нужны Отечеству, а не окажутся салонными достижениями.

Александр Владимирович, я удовлетворил ваше любопытство?

— В полной мере, Евгений Карлович,— ответил Литвинов

— Тогда предлагаю закончить данный разговор. Завтра вы заберете у де Баллэ бумаги и начните готовиться к дальней дороге. У нас давно с Алексеем Николаевичем был запланирован его объезд южных провинций, вот вы и составите ему компанию, а заодно поучитесь ведению дел. Надеюсь, наш разговор останется в тайне.

После этих слов, посланник позвонил в колокольчик.

Татарин, появился практически мгновенно.

— Да, Ваше Высокоблагородие, — обратился Джэмшед к начальству.

— Подготовьте господина Литвинова к поездке. Он поедет с господином Шпейером. Да, и принеси кофий.

-Будет сделано, — так же быстро, как и появился, слуга исчез.

— Александр Владимирович, Вы с нами?

Вместо ответа, Литвинов протянул руку для рукопожатия. Скрепив согласие, Бюцов продолжил:

— Я так и думал. Вы знаете, ведь у вас есть все задатки дипломата. То, о чем вы рассказывали сегодня, по фактам, это, то же самое что вы рассказали в самом начале нашего знакомства. Поэтому и запрос мой в министерства все подтвердил. Но акценты вы расставили столь умело, что у меня и в мыслях не возникло подозрений, спросить вас о том о чем мы сегодня беседовали. И потом, не буду скрывать, ваши знакомства с сильными мира сего, будут нам очень полезны. Уж поверьте, без работы вы не останетесь.

Ну а пока считайте, что в Персии вы проходите свои дипломатические университеты.

А для того, чтобы ваше обучение проходило успешно, сударь, на правах старшего обрисую.

Истинное положение дел, а не то, которое Вы можете прочитать в наших листках а-ля 'Гражданин' или 'Московские ведомости', таково:

Основной Державой, или соперником, для нас являются Англия: мы сильны на суше, они на водных гладях. Этакая борьба слона с китом. Крымская война, преподнесла нам хороший урок — мы не можем быть сильны везде, и в тоже время — не могли ничего сделать, чтобы уязвить соперника, поэтому для них война была беспроигрышна. Нас же она отбросила на десятилетия назад.

— Вы верно о лишении нас Черноморского флота? Ну, так мы уже все вернули и сильны как никогда,— подал голос Литвинов.

— И флот и армия, — это лишь отражение финансов в стране. — Война, потребовала от нас потратить громадные усилия, чтобы воевать и чтобы ликвидировать последствия, в то время, как их можно было потратить на более существенные вещи. И все же этих усилий оказалось недостаточно.

В прошедшую турецкую войну, выигранную нами с таким трудом, нам пришлось в итоге отступить: наших друзей — попросту купили, и они 'прикрывшись' позицией 'честного маклера', сделали вид, что ничего не происходит. А все почему? — мы не могли никак реально нанести ущерб Британской Империи.

Поэтому с тех пор, вся наша политика, направлена на одно — возможность ответить ударом на удар. В Европе, у Британии остался только один 'солдат' — Германия. И хотя новый кайзер, является внуком Его императорского Величества Виктории, политику он проводит не в британских интересах, как вел бы его отец, почивший так внезапно. Поэтому в Европе нам пока беспокоится нечего.

Ударить по Британии мы можем, создав им сложности в Индии, и не дав сделать им из Китая еще один Египет.

Путь в Индию, через Афганистан потеряли по собственной глупости. Идти через Тибет до Лхасы — путь в некуда, как мне кажется.

Остается Персия, — ближайшая дорога в Синд через Систан.

Не буду говорить, что делал до меня предшественник, князь Долгорукий.

Пришел я уже на разрушенное пепелище: шах против нас, концессии в Лондоне их посланник раздает направо и налево, судоходство британцам по Каруму разрешили, а значит и доступ нашим товарам на Юг — практически запретили: на арбах мало что провезешь, а по реке — тарифы для нашей продукции colossales . И самое главное — у англичан есть свой банк тут, через который они кого хочешь, подкупают, активно выдавая кредиты без обеспечения. Естественно, только через этот банк можно делать все платежи в адрес государства, в том числе и налоговые.

Но нет худа без добра: учредив банк, они таким образом, лишили заработка многих вполне влиятельных лиц, через руки которых проходили 'вознаграждения'. И лица эти, справедливо решили, что если одна сторона их лишает этого, то можно обратиться к другой стороне, которая им 'поможет'.

Как я уже говорил Вам, наше отличие от Священной Дружины, в том, что мы больше опираемся не на Grand families, а в том числе фабрикантов и купцов.

Поэтому определенные средства у меня действительно были.

Пока суть да дело, идя уже по стопам британцев, легче было выбить и аналогичную лицензию на наш банк, хотя и без налоговых сборов, который держат евреи Поляковы, и ряд шоссейных дорог — в тмо числе и ту, которую вы начали проводить

Ну а так как, британцы решили, что у них все 'на кармане', то, как упомянул наш теперь союзник, Рене, сделали ошибку с табачной монополией.

Вы же видите, что все персы: от селян до визиря, дымят как военные пароходы на полном ходу.

-Извините, Евгений Карлович, — я не вижу ничего предосудительного в этой концессии. — Литвинов, успел вставить свою ремарку , в длинный спич посланника.

— Так я самого интересного и не сказал.

Кроме, понятно, заоблачных комиссионных концессионерам, Тальбот — так звали приятеля предыдущего британского посланника сэра Вольфа, — прописал пару пунктов, которые гласили, что:

— никто без их разрешения не может продавать 'все что дымит'

— без их согласия, не может закупать 'все что горит'

Ну и естественно, за каждое разрешение — плати. Прибыль фантастическая — при капитале общества в полмиллиона фунтов, — смешно говорить, что это розданные бесплатно акции, затрат никаких, — реальная готовая прибыль была триста тысяч фунтов. А что вы хотите — монополия.

— Ох, ты, такие деньжища...— опять прервал посланника собеседник.

— И тут, — не обращая внимания на реплику Литвинова, продолжил Бютцов, — вступаем в эту игру мы. Во-первых, мы обращаем внимание, всех заинтересованных лиц, что это нарушение Договора от 1828 года, и формально это вообще то casus belli и если нужно, то русская армия, готова не словом, а делом доказать, что договор — это обязательство, а не бумага исчирканная чернилами, во — вторых: если уж так деньги нужны, то давайте по-честному, поднимем тарифы, и все деньги пойдут государству, а в третьих — намекнули на базарах, что казацкая бригада, если надо из конюшен не выйдет.

Первоначально шах и визирь ответили, 'мол не ваше это дело', мы у себя в стране, и вас это не касается'. Но уважение быстро вернули. Правда, кое-где, черни пришлось побуянть, да так, что кое-где англофилы не только кошелька лишились, но и живота, но особо страшного не случилось, спасибо Вам за вмешательство. — с улыбкой закончил дипломат.

Про себя же Бютцов подумал — ' и да, своим действием, лишил нас возможности сменить шаха и ввести войска', но вслух продолжил:

— А вот то что сообщил француз, это уже новая комбинация.

Боюсь, все подобные обязательства, опять закончится для России только одним — tirer les

marrons du feu, но пока все заманчиво. От предложения Рене, признаться, у меня в голове, сейчас много шальных мыслей играет.

-Здесь, вы мне сейчас не нужны. Давайте вы съездите в отпуск, допустим в Тифлис, а через месяц, мы обдумаем как быть дальше. Заодно, еще больше фантазий будет Ваших поклонников— наблюдателей

Пока вы будете в поездке, я наведу мосты с визирем, и надеюсь от этого ваша миссия станет легче. И проинформирую своих "коллег" — на этом месте посланник улыбнулся,— о Вас. А пока что идите спать. Я смотрю, вы всю ночь на ногах. Заодно и успокоитесь.

Джэмшеду я скажу, что поездка на Юг откладывается, и вместо этого Вы едите в краткий отпуск.

А с Алексеем Николаевичем мы уж как-то договоримся.

Литвинов вышел из кабинета сам не свой. Шутка ли — еще два года назад ему казалось, что жизнь окончена и остается только стреляться. И только мысль о том, что его любимая Машенька ждет ребенка, заставила его изменить это решение.

И вот спустя два года судьба вновь предоставила ему шанс. И уж он приложит все силы его не упустить.

Тифлис

Мария Николаевна, или как все ее продолжали называть Машенька, ближе придвинула стул и еще раз посмотрела в зеркало трюмо. Сегодня, наконец, она встречает своего рыцаря после почти годичного отсутствия, и должна быть красива и обворожительна, как всегда.

В зеркале отражалась молодая женщина, только перешагнувшая тот невидимый порог, когда, внезапно, как гусеница в бабочку, девочка превращается в женщину ( быть может только со слегка надутыми от обиды губками, что делало ее еще более юной и очаровательной).

Она была чуть старше двадцати, и рождение сына нисколько не испортило ее фигуру: на ее узкой талии, платья сидели все также хорошо.

. Темные вьющиеся волосы с рыжинкой, живые карие глаза, прямой нос, округлый подбородок — все это говорило окружающим, что в девушке течет южная кровь. И в правду, ее дед, приехал в Россию откуда то из Греции. Новая родина оказалась благосклонна к нему, и умер он весьма богатым золотопромышленником и уважаемым человеком, за гробом которого, провожая в последний путь, шел сам Император Александр II.

Таким образом, Машенька, была не только молода и красива, но и почти богата. Правда в полной мере своим богатством насладится она не смогла, так как долей ее до недавнего времени распоряжались родители, а после отец уговорил совместить акции для укрупнения дивидендов.

До недавнего времени, все у нее было хорошо: счастливый семейный дом в Петербурге, в котором устраивались вечера, и в который, с ростом чинов отца, заходили все более и более значимые люди.

Машенька росла неглупой девушкой, и поэтому быстро поняла, что на этом свете правят не те, кто богаты или те, кто знатны, а те, кто совмещают и первое и второе.

Поэтому нет ничего удивительного, что на вечерах, куда ее все чаще стали допускать, она высматривала молодых людей знатного происхождения.

Но, как известно, Амур, еще тот шутник, поэтому встреча между Машенькой и Сашенькой (как они называли друг друга, когда были наедине), была вовсе не на светском бале, где они закружились в вальсе три па (но при этом рука кавалера, как написано в наставлениях 'правой рукой удерживая партнершу за талию, либо чуть выше, но, не обнимая даму, а располагая ладонь посередине спины) и почувствовали взаимные чувства.

А в заснеженном Павловском парке, где напуганная, внезапно появившимся эскадроном всадников, лошадь опрокинула сани, в которых Машенька с маменькой ехали на дачу.

Сани, конечно поставили на полозья, лошадь успокоили, а вечером, с извинениями к пострадавшим дамам, заехал и командовавший офицер.

В алом доломане с филиграновыми шнурами,с накинутым сверху белом ментике с алой подкладкой, в синих чикчирах, выправкой кавалериста, конечно, гвардейский офицер, произвёл впечатление на молодую особу. Извинения были приняты, как и ответное приглашение прийти на светский вечер в Петербурге.

Весь вечер новоявленные знакомые не отходили друг от друга.

Наведенные справки по молодому офицеру принесли новости для родителей лишь успокоительные: гвардейский офицер был из поместной знати и, был хоть и не богат, но и не беден, а самое главное — на хорошем счету в полку, и быстро делает карьеру.

В общем родители не стали препятствовать встречам молодых, предоставляя судьбе и природе идти рука об руку, навстречу счастью.

Поэтому даже случившаяся беда с Сашенькой, не воспринималось, как некое упреждение будущим событиям, а лишь досадным пустяком, которое лишь наоборот, слегка корректирует события в нужную сторону.

Действительно, травма хоть и казалось поначалу ужасной, быстро успокоилась, и внешне уже не особо бросалось в глаза, а с некоторых пор и вообще была не видна, и мало доставляло неудобства.

Что касается игры на бирже, то и тут было согласие старших: сделать быстрые деньги и выгодно вложить в надежный капитал, а потом пойти по жандармской или губернской линии — вполне успешная дорога. Гвардейское прошлое, и обеспеченность надежно помогут нужными связями, уберегут от соблазна сомнительных проектов, и внезапный возможной немилости руководства.

Поэтому ни для кого не было удивлением, что по приезду из Пруссии, молодые женились, и начали счастливую семейную жизнь, а через положенное время (хотя и чуть раньше обычного), в молодой семье появился первенец Володя.

Ну а потом.... Потом жизнь решила проверить новобрачных на прочность.

Сначала произошло горе в семье родителей Сашеньки, где сначала умер отец, а вслед за ним и мать, не выдержав разлуки: Литвинов-старший возвращаясь с охоты ранней зимой, оборонил обручальное кольцо на крыльце усадьбы в сугроб, споткнувшись о ступеньку, а когда обнаружил, выскочил в одном домашнем, и пока искал — простыл и представился в лихородке. Не выдержав свалившегося горя, умерла и мать.

Примерно в это же время, отец Машеньки разрушил и свое семейное счастье и карьеру, влюбившись до беспамятство в одну салонную певичку, имевшую не самую лучшую репутацию, о которой говорили, что она ведет жизнь строгую и интересуется только двумя вещами — шампанским и любовью.

Понятно, что позволить оставаться на службе церемонимейстером, ему никто не позволил, и он был вынужден уехать заграницу, в Париж. Все это повлекло значительные расходы, т.к. новоявленная жена, вела большую салонную жизнь, и дивиденты от акций, завещанных дедушкой, но так опрометчиво отданные в траст, оставались у отца, который лишь изредка, делился им с дочкой.

В завершении ко всему, этой же зимой, Сашенька разорился на бирже, о чем стало широко известно обществу.

Так, за зиму, молодая семья потеряла поддержку родителей, все свои капиталы, и что самое главное — полную репутацию.

Для покрытия долгов, Литвинов был вынужден продать семейное поместье, и оставшихся денег хватало лишь на небольшой капитал, с которого поступали проценты на проживание.

Из Петербурга пришлось уехать в Западный край, где родственники Марии Николаевны, согласились принять девушку с ребенком.

Сам Литвинов, сначала попытался устроиться чиновником, но дурная слава летит впереди: или должности были неказистные, или явно подсудные.

Машенька, как могла, поддерживала мужа, но все шло из рук вон плохо. В конце концов, отчаявшись, Сашенька завербовался охотником в экспедицию, и получив авансом бОльшую часть жалованья (что сильно помогло, так как капитал все уменьшался и уменьшался), пропал почти на год, лишь изредка информируя, что он живой, и что здоров, да интересуясь здоровьем жены и сына.высылал деньги

И вот две недели назад, получив телеграмму о том, что ее ждут в Тифлисе, Мария Николаевна, бросив все (а именно оставив ребенка на няньку), первым возможным поездом выехала в столицу генерал-губернаторства.

Каково же ее было разочарование, что в пункте назначения, ее никто не встретил. Вернее не совсем никто, а экипаж из гостиницы, и телеграмма мужа, что он задерживается на непредвиденный срок из-за какого-то моста.

Тем временем, Александр Литвинов, наконец, смог добраться до Тифлиса.

Он дал себе зарок, что никогда больше заранее, не будет оповещать о своем приезде задолго, потому как обстоятельства могут выше возможностей.

Первоначальные планы о быстром отъезде, начали рушиться почти сразу после отправки телеграммы жене.

Запланированный отъезд пришлось отложить из-за задержки в корреспонденции. Затем долго собирали вализу — не только свою, но и французскую; в итоге кроме обычных тюфяков пришлось даже вести какие то длинные тубусы (с подозрением что это очередные ковры мадам де Баллэ), опломбированные французскими печатями.

И вот когда это все это загрузилось на три арбы, этот дипломатический караван двинулся в путь. В Джульфе, как назло размыло мост, и с обеих сторон границы выстроились многочисленные очереди на паромную переправу

По Российской империи движение уже было быстрее — по шоссе, хотя уже размечали железнодорожное полотно по линии Александрополь-Тифлис.

Таким образом, с опозданием в полторы недели от планируемого, Литвинов появился в точке назначения.

Тифлис — это город контрастов. В разноязычной базарной толпе вы могли встретить француза, англичанина, немца, итальянца, грека, китайца, индуса и представителей многих горских народностей. Профессор Лейден из Берлина, побывав на южнорусских курортах, писал: 'Тифлис — город, в котором говорят на 40 различных языках. Он резко разделяется на две части; европейскую и татарскую; мужчин здесь в 5 раз больше, чем женщин, что объясняется большим скоплением служебного и промышленного люда, прибывающего сюда без семейств'

Караван Литвинова прибыл на местный рынок, или по тамошнему — майдан

Тифлисский майдан — крайне любопытное место.

'Направо и налево расходятся, разветвляются многочисленные коридоры, в стенах которых, точно ниши, зияют маленькие лавочки. Повсюду вывески на русском, грузинском, армянском, персидском и татарском языках. Темные магазины сверху донизу загромождены всевозможной пестрядью яркого и фантастически-оригинального Востока. Тут же жаровни, вокруг которых густится голодный люд. Валит чад пригорелого масла, запах жареной говядины так и щекочет носы всей этой ободранной публики, терпеливо ожидающей кебаба или двух-трех кусков шашлыка с жирным пловом; невдалеке, просто на прилавке, торчат корзины с луком, алычей, чесноком, черешней, черемшой, тутом, шишками и другими южными плодами и овощами.

В каждой из них сидят торговцы, которые как бы соревнуясь друг перед другом, выкрикивают с южным темпераментом и акцентом: 'Мацони! Айран! Сулгуни! Ай яблук, ай виноград, ай персик, дёшов аддам, купи барин, ай князь, корошо!'

Посреди разнообразной снеди спят, сидя на корточках, толстые, как арбузы, и красные, как спелый гранат, армяне в чухах, расшитых позументами, с неизбежными кинжалами в аршин. Другие — худощавые красноносые, с острыми, лукаво бегающими глазами, юрко суетятся перед ними, произносят им речи, неистово размахивают руками. Спящие только порою качнут головами в такт красноречивому оратору и опять погружаются в дремоту.

А дальше целый ряд лавок, откуда слышится стук и визг. Это оружейные мастерские. Вся лавочка шага в три в длину и ширину, но в ней сидят человек пять грузин в папахах, лихо заломленных набекрень. У всех в руках кинжалы. Один оттачивает уже готовое острие, другой наводит глянец на клинок, третий золотит надпись на нем, у четвертого рукоятка, и он заботливо украшает ее бирюзой или просто производит насечку по серебру, пятый пробует готовые клинки, врубая их в железную полосу, и в то же время все эти работники неистово, как-то в одно и то же время болтают между собою. Иногда из болтовни разом вырвется и также разом потухнет визгливый напев, более похожий на крик...

А вот и персы — недавний ужас грузин. При Воронцове они явились сюда уже как скромные купцы и деятельно сколачивают деньгу, пользуясь тем, что здесь, под покровительством русских законов, ни шах, ни его чиновники, ни сарбазы у них не отнимут ничего. Они молчаливо сидят в лавчонках, черные, словно обгорелые, с крашенными в красное ногтями и бородами. Высокие барашковые шапки сдвинулись на затылки, за ушами, какими-то запятыми завиваются традиционные локоны. Сухие черты словно замерли в одном выражении раболепного смирения, веки глаз постоянно опущены, только порою из-под них сверкает на минуту острый, насквозь пронизывающий взгляд черных глаз с кровавыми белками, и опять вы ничего не прочтете на этих восковых лицах.

Персы или шьют золотом по красному и зеленому сафьяну, или тамбуром отделывают яркие сукна разноцветными шелками. В каждой лавке хозяин — толстый, сонный, неподвижный...' — так описывал рынок путешественник тифлисскую торговую площадь

Здесь то, Литвинов и попал в неприятность.

Все началось с того, что какие-то шустрые юноши, по виду очень похожие на цыган, окружили его караван и довольно бойко начали стаскивать тюки с подвод.

Возницы и окружающие только посмеивались, никак не помогая дипломату разогнать шантрапу. Тот же, будучи в одиночестве, уже подумывал, а не применить ли ему кнут, но ситуация разрешилась сама по себе: из проулка выскочил громадный славянин, и что-то крикнул, отчего ухмыляющиеся до этого мужчины, по виду оборванцы, вскочили с брусчатки и быстро разогнали цыган, предварительно им накостыляв по сопаткам.

Александр, не веря своему счастью, поинтересовался у богатыря, что произошло.

— Сударь, не знаю, как вас зовут, но вы чертовски мне помогли. Еще немного, и ищи-лови скарб.

-Зовут меня, Алексей, рОбОтаю тут недалечЕ малярОм — махнув куда то в сторону проулка,— представился незнакомец.— А вы виднО неместнОй, кто же без свистка с товаром на майдан суётся.

Алексей, сильно окал, выдавая в себе уроженца вятской или нижегородской земли, и от этого речь его была несколько замедленной и нараспев. Признаться, Александру, после Персии, где в ходу, если и был русский язык, то только со столичным, или слегка немецко-польским выговором, понимать его было непросто.

— Алексей, вы мне помогли,— как отблагодарить могу?

— Гоги, Мушу Гоги с командой вОзьмите, — ответил Алексей нараспев, — они старались.

— А кто это? — в свою очередь поинтересовался дипломат.

Не отвечая, Алексей, что-то гаркнул в сторону оборванцев, и оттуда отделился загорелый красавец имеретин. Целая копна волос на голове едва сдерживалась четырехугольным куском сукна — папанахи, завязанным шнурками у горла.

Костюм его был неуловим: лохмотья, на лохмотьях, ошметки каких-то тряпок, и все это висело на нем бахромой, скрывая ноги и оставляя только босые ступни. Позади, за спиной y него висел, точно облежавшаяся в лепешку, подушка с веревками на углах. С помощью этой нехитрой подушки, носильщик мог тащить целый комод.

Не особо торгуясь, сговорившись по цене с Гоги, Александр наблюдал как споро его груз, муши разгрузили и закинули за спину . Сначала по маршруту следовало занести русскую валиду в Воронцовский дворец, потом французскому консулу на улице Гудовича, и немецкому — на улице Паскевича. Только после этого, Литвинов мог считать себя свободным, и пребывать в отпуске.

Александр решил пешком прогуляться вслед за носильщиками, и сильно пожалел об этом. Торговая площадь лежала в низине, а Головинский проспект шел в гору. С другой стороны и отпустить он их не мог — разбегуться еще, ищи-свищи. Вот и пришлось дипломату добрых полтора часа идти в гору, да еще и по жаре, от адреса-до адреса.

Сюрприз его ждал у немецкого консула, который увидев, сколько Александр, отдал Гоги, покачал головой. Впрочем, объяснять свое удивление он начал только после того, как миши в полном составе быстро удалились

— Herr Литвинов, извините, что вмешиваюсь, но мне кажется, вы изрядно переплатили, — как это умеют немцы, вежливо, но педантично, начал консул.

— Да, вышло недешево. Но, если бы не эти молодцы, то ни видать вам посылок из Тегерана.

Литвинов, в двух словах описал ситуацию, случившуюся с караваном в Тифлисе. На последних словах своего рассказа, он увидел, что консул еле сдерживается от широкой улыбки.

-Что смешного в моем рассказе, господин консул? — с удивлением поинтересовался Александр.

— Не обижайтесь, но вы попались на старый трюк наших мест. Возница заранее отправил посыльного своим подельникам, и нарочно остановился на Майдане. Сами подумайте — мотаться по улочкам города, ничего не получив сверху — резона для них нет. То что вы видели — инсценировка, и из тех сумм, что вы заплатили, часть попадет и возницам, и вашему спасителю — маляру, ну и собственно носильщикам.

Расставшись с консулом, Александр пошел к гостинице в расстроенных чувствах.

Так как идти уже было под гору, то с каждым шагом настроение у него улучшалось.

'Какого черта, я должен расстраиваться из-за этих трех рублей! Как пришли, так и ушли' — по юнкерски— молодецки рассуждал Литвинов.— Машенька, здесь, родная, и скоро я обниму ее, а я себя пилю из-за такой мелочи.'

И уже чуть не вприпрыжку, Александр двинулся к Мадатовской улице через парк, к гостинице 'Hotel de Londres'

Чем дольше Машенька находилась в номере, тем больше у нее портилось настроение.

Не для этого она приехала сюда, чтобы как мышь сидеть в норе.

Нет, она, конечно, выходила на улицу, но каждый раз — это было еще то испытание: казалось весь Тифлис сплошь состоит из мужчин, и при этом из беднейших слоев. Да и манеры здесь были дикие, горские — стоило ей одной выйти на променад к театру, как ей буквально на пяти метрах были сделаны предложения непристойного содержания, от казалось бы, вполне приличного вида мужчин. Машенька даже не сомневалась, что их остановил вовсе не ее отказ, провести с ними время, а наличие полицейских на центральной улице.

Больше она такой ошибки не делала, и выбрав в качестве компаньонки жену управляющего Катарину Рихтер. С ее помощью, Машенька обошла европейскую часть Тифлиса, побоявшись даже носа сунуть на татарскую. В серных банях, коими славиться город, Машеньки стало плохо, поэтому развлечений практически не было, и спасал только журнал 'Живописное обозрение', где она, в том числе, прочитала милую повесть Нагрудской о женской доли, которая совпадала с ее мыслями.

Так что вовсе не удивительно, что с каждой минутой, Машенька все мрачнела, и все больше жалела себя :здесь, одна; дома, как такового нет, дохода нет, подружки, все как одна, повыскакивали замуж, и избегают её — неудачницу

Будучи в своих мыслях, Машенька даже не обратила внимание, как скрипнула дверь, и на пороге появился Литвинов.

— Господи, какая ты хорошенькая!, — внезапно услышала она.

Машенька, обернулась.

На пороге стоял ее Сашенька: весь в пыли, с загорелым лицом, в помятом дорожном костюме , но с шальными веселыми глазами, и с букетом ромашек в руке.

— Сашка! — бросилась Машенька к любимому, плотно его обняла и принялась его целовать как есть, — пыльного, небритого, но такого родного, смеялась и плакала одновременно.

В его крепких объятиях , она почувствовала себя, как тогда, зимой — их первая прогулка по заснеженным улицам, когда поднимаешь голову и смотришь, как с фиолетового ночного неба падают снежинки, и смеешься от счастья. Потому что пьянит его присутствие рядом, пьянит робкое касание его руки, не страшно, что дома поругают за опоздание, ничего в этот момент не страшно, только бы стоять вот так, не двигаясь, держаться за руку и ощущать себя такой же легкой, невесомой и беззаботно счастливой, как кружащиеся над головой снежинки.

Уже в первый вечер, они сходили к чете прокурора Чайковского, в их салон на Консульской улице, где их брат, оказавшейся в одно с ними время, виртуозно исполнял свои произведения, и завели знакомства.

Отпуск пролетел, как одно мгновение: грузины и армяне оказались очень милыми, приятными людьми и гостеприимными хозяевами, и знакомства все ширились и ширились, как круги в воде. Молодой паре удалось посетить -Мцхета, Коджоры и даже Кутаиси, прежде чем пришло время расставания.

Машенька крепилась в последний день, но все же расплакалась при посадке в вагон, настолько ей не хотелось вновь оставаться одной.

— Машенька, мы расстаемся не надолго. Я уже весной вернусь в отпуск. Вот увидишь, все наладиться. Жди меня. — как мог утешал Литвинов жену.

И вот паровоз тронулся, а с ним и закончились сладостные дни.

Уже на следующий день, Александр зашел в Воронцовский дворец, чтобы забрать корреспонденцию в Тегеран.

Обратно дорога заняла сущую безделицу — уже в конце недели он был кабинете Бютцева.

Глава 4

Следующая за приездом из Тифлиса неделя оказалась суматошной.

По совету посланника, Литвинов поторговался за выигрыш. Француз, немного поломался, но посчитал, что не стоит "терять лицо" в глазах русских, пошел на попятную, и заплатил около 450 рублей. Сумма, кстати достаточно большая, особенно по сравнению с посольским жалованьем.

Вместе с гонораром, были переданы и бумаги, в которых содержались сведения, как о самом визире, так и о ряде губернаторов южных провинций, прежде всего Фарса — провинция, наиболее всего интересовавшая русскую миссию.

Как такового, общего собрания не было, так как формально и первый секретарь, и третий секретарь, ехали только до Испагани, а дальше их пути расходились: Литвинов оставался в гостях у наследника, ну а Шпейер ехал учреждать консульство в Бушире, столице Фарса. Поэтому Литвинов воспринимал поездку как ознакомительную по стране. Алексею Николаевичу временно из Петербурга было присвоено звание генерального консула, что в принципе было равнозначно его нынешнему званию первого секретаря.

Дело в том, что для персов, наименование "секретарь" было равнозначно термину "наиб" — помощник. И если в Тегеране, уже научились видеть разницу между дипломатическими и бюрократическими чинами, то, чем дальше от столицы, тем меньше вникали в такие тонкости. И любой "наиб" в глазах генерал-губернаторов, это лишь "пыль, которая покрывает сталь".

Несмотря на высокий статус, передвигаться дипломатам пришлось на не очень комфортабельном ландо, которое хоть и было большим, но, увы — поддерживалась жидковатыми колесами, что обещало путешественникам беспокойную дорогу. Пожалуй, русская дорога с его "тремя загибами на версту" было приятнее персидских, которые представляли собой твердый, усеянный галькой грунт вдоль караванных троп, пересекаемых сухими руслами мелких рек и бродами более полноводных.

Ввиду отсутствия каких-либо гостиниц на пути, приходилось останавливаться в караван-сараях и питаться консервами и покупаемым на месте хлебом, разбавляя, сию непритязательную трапезу напитком, представляющем нечто среднее между творогом и простоквашей, и называемой местными жителями — "маст".

Отдельных комнат для европейцев никто не выделял, поэтому в местах ночлега была жуткая антисанитария, а отсутствие нормальных кроватей — болью утром в теле, что усугублялась жарой

Не мудрено, что после пары-тройки мучительных ночей (и дней), путешественники сочли за благо остановится на ночлег и отдых в служебных комнатах Индоевропейского телеграфа, смотрителями которых обычно были телеграфисты , или "фарраши"— по местному. Чаще всего это были армяне, получившие образование в британской Индии, от этого преданные англичанам до мозга костей. Впрочем, к русским они относились нейтрально, считая их за единоверцов.

Надо ли говорить, что взаимные испытания сближают, и уж тем более русских, которые, не испытывая приятельских чувств друг к другу на Родине, заграницей так ищут друг друга, чтобы только поговорить на родном языке.

Вот и Литвинова со Шпейером, уже на в третий день вели себя друг с другом как будто знакомы с младых лет.

— А вы знаете, Александр Владимирович, что для того чтобы нам здесь заночевать, нам пришлось нарушить границу и вторгнутся в Британию? Нет-нет, я серьезно — видя удивление Литвинова, сказал Шпейер. — Мы на самом деле, находимся на территории ее королевского высочества, как впрочем и вся земля под столбами этого телеграфа. Вот оно — зримое могущество островитян: черт знает где, но любой поданный Короны, всегда найдет очаг и гостеприимство. И главное полезное: сколько денег платят остальные государства, чтобы передавать свои сообщения через этот телеграф, при этом никто не уверен, что связисты не пересылают копию в английское посольство. Мы конечно, все шифруем, но нет уверенности, что на Даунинг-стрит, все наши сообщения не читают за чашкой чая, как утренние газеты.

Впрочем, мы потихоньку меняем ситуацию, и уже в Тебризе и Мешхеде есть наши станции.

Хотя подумать только,— после некоторой паузы, продолжил дипломат,— как стал тесен мир — полчаса: и удивительный факт, что в Индии слон наступил на фарфоровую чашку и не раздавил ее, уже выкрикивают мальчишки на Пикадилли!

— Его Сиятельство, граф Толстой, кажется, сказал по этому поводу, что у человечества нет еще мыслей, чтобы передавать свои мысли с такой быстротой,— заметил Литвинов

— Лев Николаевич, ко всему относится всеобъемлюще. Но нам, простым смертным, телеграф полезен — рассмеялся Шпейер.

— Алексей Николаевич, позвольте спросить, а за каким чертом, нас несет в этот Бушер, где говорят даже собаки с ума сходят от скуки и жары?

— У наших умных голов на Певческом мосту возникла идея, что если на берегу Персидского залива возникнет наша морская станция, то британцы будут более сговорчивы к статусу Проливов.

Александр Владимирович,— продолжил генеральный консул,— как вы знаете, первоначальным вашим заданием было остановка у валиахда. Но, пока вы занимались багажом, фарраш принес телеграмму от Бюцова, чтобы вы отвезли только почту нашему консулу, и присоединились ко мне в Бушер.

Так что завтра наши пути ненадолго разойдутся. До Испагани день пути, еще день на пребывание там, так что, возможно, вы меня нагоните в пути.

А пока предлагаю отметить с владельцем по стаканчику вина наше пребывание здесь, наконец, у нас есть сносная крыша над головой, и есть где умыться. Благо армяне не магометане, и спиртное им никто не запрещал.

Особо ничего примечательного в тот вечер не происходило: под алкоголь и вечернюю прохладу потянуло на легкие разговоры. Хозяин, раскланялся, и сославшись на то что утром рано вставать, после положенного часа беседы, покинул гостей.

Начал расставаться и Литвинов.

Шпейер предложил по последней, за которой произнес, то ли тост, то ли размышление:

Пусть наша миссия, Александр Владимирович, закончится успехом, prosit allerseits!

— Prosit , поддержал тост Литвинов

-А вот если неудачей, — продолжил помрачневший Алексией Николаевич, — как бы опять заварушка не вышла на Кавказе

— Что же вы так мрачно то?— попробовал перевести в шутку третий секретарь

— Ситуация такова. Сами посудите, британцы сейчас укрепились в Египте, на басурман у них влияние большое, особенно после того, какую они услугу оказали им на Берлинском конгрессе, так что проблем с разрешением на прокладку железной дороги от Александрии до Басры особых не будет. А уж чего-чего, так с деньгами у островитян все хорошо. А если османы начнут противится, то британцы подкинут денег армянам, те поднимут очередное восстание в Константинополе и Измире, и под предлогом защиты христиан с Кипра быстро приплывет в бухту Золотой рог, как это они уже делали.

А от Басры до Белуджистана только Персия. Оцепят железкой юг, и всем конец — все Персия и Аравия их.

А если мы начнем возмущаться, то того и гляди — буча на Кавказе поднимется еще та — и персы и турки полезут в драку.

А вот если мы добьемся, чтобы шах нам разрешил проложить железку прямо в Ормузский пролив, то вся затея британцев теряет смысл. Уже мы их будем держать под контролем, и сможем, в случае чего наступать и на восток и на запад. Да и турки будут куда сговорчивее — одно дело, когда наши гренадеры штурмуют заснеженные вершины Эрзерума, другое дело, когда походным маршем выходят к Средиземному морю и к Святым местам.

Именно поэтому британцы три года назад запретили бельгийцам строить большой участок железной дороги между Тегераном и Испаганью, и подписали с нами тайное соглашение о запрете строительства дорог в Персии.

Я почти дожал тогда этого хитреца-визиря с вопросом о строительстве дороги от Решта до Мохаммераха. На такой дороге мы могли бы устанавливать фрахтовые ставки, благоприятные для нашей торговли и неблагоприятные для британской. А там где торговля успешная, потянулись бы наши торговые агенты, купечество южной Персии начало бы богатеть, и все — Персия свалилась бы к нам, как перезревшее яблоко.

И после этого можно начать крутить магометанский вопрос.

Сейчас что у нас? Магометане с Поволжья, Кавказа и Степей едут до Одессы, там их сажают в лохани пропахшие рыбой и везут до Константинополя. Там они пересаживаются, едут до Яффы, и оттуда длинным путем едут или до Порт-Саида и там очередной лоханью до Медины или караваном до Мекки.

Сколько их гибнет в пути, вы просто не представляете: грабят, тонут, умирают от болезней в пути. Сколько их не возвращается — побираясь по Азии. Воистину это подвиг. Не то что, нам христианам, добраться до Иерусалима. Сел в той же Одессе и через пять дней ты Палестине. Не в этом ли секрет, что нам так и не удается замирить их в Империи? Сколько среди них сочувствующим врагам нашего Отечества?

А ведь, надо понимать, что магометане не только у нас живут, но и это чуть ли не треть индусов. Им то добраться легче — сел на пароход в Бомбее или Калькутте — и через десять дней ты городе Пророка.

А теперь представьте, если бы у нас была железная дорога сквозь Персию: это во первых и легкий до Неджефа и Кербелы, во вторых — от морской станции можно организовать перевозки в ту же Медину. А раз есть перевозки, значит можно и в Африке посмотреть себе удобные бухты, и на Дальний Восток дешевле и безопаснее перевозить материалы.

Да и в Индии станет менее спокойно.

Но, черт возьми, именно в этот момент у нас не оказалось денег. Голод в России, не до железных дорог. Вы думаете я успокоился? Нет, мы с Бюцовым привлекли Полякова и Рафаиловича, я видел уже план и смету.

И тут Бюцов возвращается с инструкциями из Петербурга, и дает британцам гарантии, что никакого строительства не будет.

Я не знаю, что мы получили взамен, но вот точно знаю, что визирь от персидского Имперского банка получил хорошую такую субсидию. Правда персидского в том банке, только название, банк английский и управляется из Сити, а значит и из Уайтхолла.

Хорошо, что сейчас одумались. Может поняли, что если уж так надо держать под контролем Британию, то самое место здесь , в Персии, и на Дальнем Востоке. Тут мы сможем, если надо перекрыть их торговлю.

Когда молчат дипломаты, разговаривают пушки. Поэтому старайтесь в любой ситуации иметь возможность продолжить разговор. Это мой вам совет — от старшего товарища к начинающему, -закончил свои размышления Шпейер

Литвинов попрощался, похлопав захмелевшего генерального консула по плечу, и ушел в свою комнату. Совет он запомнил.

Утром дороги дипломатов расстались.

Первые полпути до Испагани, Литвинов проехал без каких либо приключений. Проезжая Кашан, Александр заметил трубы заброшенной фабрики, которая, как пояснил ему гуляй-баши его каравана, оказалась заброшенным первым персидским сахарным заводом. Он был вынужден закрыться, будучи не в состоянии бороться с европейской конкуренцией.

Русский сахар славился на персидском рынке своим качеством, однако достойную конкуренцию ему составлял марсельский: если первый славился своей сладостью и экономичностью порций на чашку, то второй — легко растворялся в маленьких стаканчиках, в которых персы традиционно разливали чай. Персидский же сахар проигрывал и русскому и марсельскому сахара, как по цене, так и по качеству.

Во второй половине произошло происшествие, которое обычно случается на плохих дорогах, на этот раз с более тяжкими последствиями. Колымага, на которой ехал третий секретарь вместе с другими пассажирами, катилась по твердому грунту довольно хорошо, но на плохих дорогах, которых было гораздо больше, экипаж трясло основательно. Это не могло не сказаться на жидких осях. На полпути от ночлега, при одном особо крутом подъеме передок ландо легко вылетел за лошадьми на ровное место, оставив весь кузов с пассажирами и возницей на склоне.

По несчастью, с заднего мостка свалился один из персов, не удержавшийся в экипаже, причем упал прямо под катящиеся колесо. Тяжело нагруженная телега, по инерции прокатилось по человеку. Путешественники услышали хруст костей, которые не могли заглушить крики несчастного: сначала больше испуганные, а потом от боли.

Выпрыгнув с кареты, Александр, вместе с возницей, оказались первыми возле пострадавшего.

С первого взгляда, дипломат увидел, что дело плохо: спиной столб несчастного был сломлен в районе крестца, откуда сочилась бесцветная жидкость.

Такие ранения, он видел и раньше: каждый год на учениях молодые рекруты падали с лошадей — и не всегда такие падения были удачны. Поломанные ноги и руки идут не в счет, их насчитывали десятками после каждого учения. Куда реже, примерно четыре на сотню, были вот такие результаты — свернутые шеи или сломанные позвоночники.

Если пострадавший выживал, то его отправляли домой, где обычно родные тут же сдавали, еще только начавшего жить парня, в монастырскую или казенную богадельню, вспоминая о нем лишь когда приходила мизерная пенсия.

Впрочем, были случаи, когда после таких несчастий, люди вставали на ноги. Таким был офицер гвардии ротмистр Шипергсон, белобрысый швед с бесцветными холодными глазами , который не знал ни жалости, ни снисхождения к юнкерам Николаевского кавалерийского училища, обучая, в том числе и Александра всем премудростям лихой езды. В войну под Плевной ядро слегка задело его спину, убив под ним лошадь. Офицер превозмог недуг, но в пешем срою ужасно хромал сразу на обе стороны. Шипергсон умер вскорости после выпуска Александра из училища: для избавления от боли, он курил сначала опий, а потом стал принимать морфий и однажды не проснулся.

Такая катастрофа даже на торном караванном пути крайне неприятна, так как путешественники остаются беспомощными: старший возница верхом уезжает в ближайшую деревню, где лошадей нет, а есть только ослики. После этого все путешественники переезжают до ближайшей станции и там останавливаются на ночлег, пока возница ремонтирует колымагу, чтобы на следующее утро тронутся в путь.

На счастье Александра, консул Испагани уже ждал его вблизи города, и, узнав о произошедшем несчастье, немедленно выехал навстречу.

Нашим генеральным консулом в Испагани был относительно недавно назначенный, князь Дабижа Аристид Михайлович, из молдавских князей, хотя по внешнему виду — чистый горец.

Худощавый, высокого роста, с длинной черной густой бородой до пояса, он был очень представителен. Борода эта составляла его гордость и одну из главных забот его во время поездок по Персии, ввиду необходимости предохранить от дорожной пыли. Говорили, что он на остановках мыл ее особым раствором и надевал на нее на ночь особого рода мешок. Как своим титулом и внешностью, так и знанием персидской жизни и обычаев, говоря к тому же по персидски, как туземец, он очень импонировал персам. Одевался он модно и изысканно и курил только самоскрученные папиросы, нося табак и бумагу в особой четырехугольной золотой табакерке, украшенной ценным камнем на затворе.

— Сердечно рад Вас видеть, — опознав во мне соотечественника, поздоровался князь.— Предлагаю доехать верхом до станции, там пересядем в мой экипаж, и уже к вечеру будем в городе. Очень удачно вы успеваете. Губернатор принц Зилли-Султан дает ужин, и очень хотел, чтобы Вы обязательно были.

— Приятно вас видеть, — поздоровался Александр.— А что с покалеченным будем делать? Может довезем его до врача?

Князь спешился с коня, и подошел к оставшемуся за старшего второму вознице. Пошептавшись, князь чуть заметно покачал головой и вернулся к Александру.

— Он безнадежен. Ждут только, когда он впадет в забытье, чтобы помочь ему отправится к праотцам, придушив подушкой, — сообщил Дабижа. — Это лучше, чем он бы мучился дальше. Даже если бы он выжил, его бы оставили в Испагани, где он пополнил бы армию нищих-калек, просящих милостыню, и через полгода умер бы , от голода или проказы. Быстрая смерть для него гораздо милосерднее, чем такое существование

— Мой слуга привезет ваши вещи в консульство, письма от посольства много места не займут, так что возьмем с собой. Очень жаль, что вам завтра надо выезжать обратно. — замялся князь,— Евгений Карлович, прислал телеграмму, чтобы я вас не задерживал. — с грустью, как настоящий гостеприимный хозяин, сообщил Аристид Михайлович.

Ах, Бюцов, ах лиса,— подумал бывший гусар,— вот что он задумал. Естественно вся знать уже наслышана, а кое-кто и видел, о моем успехе на шахской скачке, и решил поднять вистов на этом. Что же, занятие быть свадебным генералом, довольно легкое, и судя по виду этого миляги князя, будет ему чрезвычайно полезное.

Дорога верхом заняла недолго, и уже скоро Литвинов был на станции, где их ждал экипаж. Экипаж был под стать самому князю. Он привез с собой из России пару кровных рысаков, молодых и еще плохо выезженных, но сильных и красивых. Небольшая езда князя в экипаже не содействовала их тренировке, и они скоро растолстели и, застаиваясь, зверели. В упряжке это были действительно звери, неспокойные и злые — с ними едва управлялись конвойные казаки и никто, кроме них, не мог ими править. Зато выезд был достойный удивления, и упряжка самого генерал-губернатора Испагани, брата шаха, принца Зилли-Султана не выдерживала по сравнению с ним не малейшей критики. А "показ" в Персии — значительная часть успеха.

— Что думаете, аборигены жестоки?— продолжил прерванный разговор консул.

— Да,— не стал кривить душой Литивинов.— И в них нет тяги к культуре.

— А между тем, они, персы, куда как образованнее и культурнее узбеков, не говоря уж о киргиз-кайсаках, которых уже 200 лет пытаются обучить грамоте в Оренурге, а они все по пустыням кочуют. По дороге в Бушер дорога проходит мимо развалин. Вы их ни с чем не перепутаете, там еще восемь колон стоит. Эти колонны помнили еще Александра Македонского, который по преданию тут и сжег всю свою добычу. И это было тогда, когда наши предки как самоеды еще в шалашах жили. А вы говорите об отсутствии культуры. Вы еще в Испагани не были

А что касается жестокости, то вы ее не видели еще. То, что вы видели — человеколюбие. Грех не помочь страждущему. Еще грешнее — отказать в милосердии. Пусть и таком.

К вечеру, консул и третий секретарь уже был в Испагани.

Город производил приятное впечатление: везде было зелено, и это придавала живость местам. Кроме того, Испагань, славилась своими красивыми мозаичными мечетями, и по праву превосходила Бухару и Самарканд в их великолепии, а также мостами, которые арочными пролетами соединяют два берега Заяндеруда.

Литвинов, привыкший к серости столицы Персии и происшествием на дороге, скоро отошел от мрачного настроения и наслаждался увиденным, что, как было видно, было приятно князю, который приказал дать большой крюк до консульства.

Как уже и ожидал Александр, консульство, также было великолепное, как и все, что окружало или делал князь: оно располагалось в центре большего, постоянно цветущего фруктового сада. Перед зданием был обширный чистый бассейн с фонтаном, по бокам которого в виде дорожек лежали прекрасной выделки мягкие ковры, которые с одной стороны обрамляла изумрудная трава, а с другой — вода, в котором днем отражалось лазоревое небо

Было видно, что хозяин рад произведенным впечатлением на гостя.

Как выяснилось впоследствии, наши торговые интересы в Испагани, однако были не так уж и велики, чтобы оправдывать расходы по созданию консульского учреждения. Из русских торгово-промышленных предприятий там работали лодзинская фирма Карла Шейблера и московская Прохоровская мануфактура, поставляющая на местный рынок свои бумажные ткани и вывозившая хлопок-сырец. Кроме них, закупали хлопок еще две фирмы, поменьше. Если к ним еще пристегнуть агента швейных машинок Зингера, то этим исчерпывается вся группа русских коммерсантов, работавших в Испагани.

Причиной побудившее наше правительство создать здесь консульство, были скорее политического характера, а именно наличие в этом городе, тяготевшим к северу, английского консульства, несмотря на то, что британские торговые интересы в данном городе были даже менее значительны, чем наши. Такое положение, принимая во внимание персидскую психологию, умаляло наш престиж. В противовес английской политической работе и в чаянии развития там нашей торговли и было основано наше консульское представительство в Испагани.

Несмотря на смехотворность такого соперничества, сразу после открытия нашего консульства, британцы сделали из консульства генеральное, что вызвало с нашей стороны, назначение князя Дабижа личным генеральным консулом, так как русское генеральное консульство было в Тебризе.

В этой скачке на преимущество, последнее все же осталось как будто за англичанами, так как их учреждение, как генеральное консульство, было рангом выше нашего, которое, к великому огорчению консульских мирз и персов-русофилов, было только консульством с личным генеральным консулом во главе.

Но внешне князь Дабижа блистал по сравнению со скромным англичанином Присом, будучи, во-первых, титулованной особой, во — вторых, благодаря всему ансамблю нашего консульства с его прекрасным зданием, дорогой, частной обстановкой, казачьим конвоем и великолепным экипажем.

Как потом выяснилось, дом , сад, экипаж, а также большую часть прислуги Дабижа содержал за собственный счет, и расходы государства ограничивались только конвоем и консульскими пошлинами.

Теперь же была и известная особа в лице Литвинова, на которую, как казалось, у Приса не было "козырей" — ведущий изыскания под Зерганом на знаменитых развалинах Персеполя археолог, явно не мог сравниться с российской "звездой".

Поздним вечером, что было обычно для Персии, состоялся светский ужин на природе в узком составе, на котором присутствовала кроме самого губернатора принца Зилли Султана, секретарь-мирза, князь Дабижа, собственно Литвинов и некий англичанин Формсделл.

Прис от ужина уклонился сославшись на общую утомленность от погоды. Как пояснил Литвинову Дабижа, Формсделл имел большое влияние на принца, так как осуществлял поставки кальянного табака на константинопольский рынок, в обход таможни, а из прибыли две трети уходило брату шаха. Доходы от торговли были столь высоки, что, опять же, по словам Аристида Михайловича, Зилли-Султан был в полной зависимости от англичан.

Испаганский и ширазский кальянные табаки мягки и ароматичны и пользуются большой известностью по сравнению с другими сортами. Кальянный табак не волокнист, а крошится вроде махорки, однако курить его стоит не в папиросах, а через кальян.

Персидский кальян, со стеклянным или из кокосового ореха резервуаром и деревянной трубкой в аршин так же удобен для курения, как турецкий "наргилэ" с длиной гибкой трубкой и мундштуком. Курильщик кальяна обыкновенно держит его на одном колене, обхватывая вытянутой рукой шейку резервуара, что довольно утомительно. Однако кальян обычно долго не задерживается на одном колене, перескакивая на колени присутствующих по очереди, причем все участники курения пользуются одной и той же трубкой, попадающей изо рта в рот без всякой дезинфекции.

Собственно ужина как такового и не было: нельзя же считать за ужин вынесенные фруктовые блюда, тем более что у каждого перед подушкой, на этот раз, стоял собственный кальян.

Испробовав неизбежных чая, кофе и шербета, то есть фруктового сиропа с водой и льдом, не имеющих ничего общего с продававшейся в стаканчиках в столичных гастрономических магазинах под этим названием помадкой, плавно перешли на местные темы.

Брату шаха, Зилли-Султан, было под 50 лет. Лицо его с жестким выражением острых, проницательных черных глаз с тонкими губами не были особенно привлекательны, напоминая о жестокости , о которых ходили многочисленные рассказы. Так, как поведал "столичному гостю" по дороге князь, принц самолично четвертовал крестьян, посмевших пожаловаться шаху на незаконный отъем земли.

В начале разговора, принц извинился за отсутствие наследника за столом. Впрочем, это было неудивительно, так как валиахд, казался вечно прибывал в мире грез, благо шах был далеко, а гашиш был рядом.

После обмена местными новостями и расспросами о здоровье общих знакомых в Тегеране, Зилли-Султан, очень живописно описал, какое впечатление произвела недавние шахские скачки. Наиболее частым словом было "невероятно!"

Основным обсуждением было назначение архимандрита Баграта — религиозного главу армяно-григорианской общины, назначенного в Испагань из Эчмиадзина по благословению католикоса.

Как понял Литвинов, это было зримой победой Дабижи, так как архимандрит был явной креатурой русской миссии. С помощью него, Дабижа получал влияние на богатую армянскую диаспору, которая компактно проживала в пригороде Испагани — городке Джульфе

Для того, чтобы архимандрит смог приступить к своей миссии, ему не требовалось формальное одобрение наместника. Но, так давно никто не поступал, понимая, что власть светская может сильно помешать выполнению миссии духовной.

Литвинов практически не участвовал в беседе, внимательно следя за ее ходом, и понимая, что и его роль, и роль Формсделла, быть свидетелями заключенного компромисса с обеих сторон

Окончательное соглашение свелось, как и ожидал Дабижа, к размеру ежегодного подношения со стороны армянской общины, на день рождения принца, в обмен на назначение архимандрита.

Сошлись на условиях: 850-ти фунтов стерлингов (принц предпочитал проводить свои расчеты именно в этой валюте) ежегодного подношения от паствы, и тем, что помощник у архимандрита будет из армянской диаспоры Мадраса.

Наутро, Литвинов вновь был в дороге. Окружающий пейзаж все так же был скучен, как и ранее: все было покрыто мелкой пылью, и когда экипаж двигался, пассажирам приходилось надвигать на лицо шарфы, наподобие перегонщиков мустангов на североамериканском Среднем Западе.

Единственным объектом, который заслуживал внимание на всем пути от Испагани, до столицы Фарса Бендер-Бушера, были развалины древней персидской столицы Персeполиса, или по-персидски 'Тахтэ-Джемшида'.

Литвинов смог убедиться насколько точны были репродукции в учебнике по древней истории Беллярминова: вот остатки от гигантской лестницы, вот колонны, часть из которых и спустя тысячелетие стоят на том же месте.

Александр закрыл глаза и перед ним пронеслись видением — вот Александр Великий бросает факел на общую добычу , отобранную у персов; гигантский костер, в который превратился дворец, и крики непобедимых фаланг македонян, готовых идти за своим вождем на край света....

Но это было давно, и подойдя ближе, Литвинов увидел, что колонны и лестница расписаны надписями путешественников всех стран, что смогли добраться до этой глуши.

Высланный встречать Александра баче, вывез путешественника за город.

Здесь, почти на самом берегу Персидского Залива, располагалась русская миссия.

Это было внушительное имение, с большой внутренней территорией, на которой стояло собственно задание миссии, опоясанное по кругу верандой, и многочисленными хозяйственными постройками.

Рядом с домом, в котором располагалось консульство, была установлена высоченная мачта, на которой реял российский флаг.

Встречать путешественника спустился сам новоиспеченный консул.

— Ну как, впечатляет? — спросил Алексей Николаевич.

-Еще бы, — не стал скрывать Литвинов, — увидел шест еще верст за шесть до города. Хотели показать англичанам, что вот здесь уже русская земля?

— Да, пусть привыкают. Заодно и всем персам знак — куда идти, спрашивать не надо.

Наскоро переодевшись с дороги, Литвинов сначала рассказал в подробностях все Шпейру, а затем и написал краткий отчет Бюцову о достигнутом компромиссе в Испагани. Писать полный отчет смысла уже не имело, наверняка князь во всех красках расписал свой успех.

Вечером, отдохнув, Литвинов сам 'напросился на чай' к Шпейру, просто войдя в кабинет, где его спутник потягивая, что-то из бокала, почитывал какую-то книжку.

— Я полностью к вашим услугам — вытянувшись во фрунт, комично доложился Литвинов.

Оба рассмеялись. Так уж получилось, что чин самого Алексея Николаевича был восьмой, в то время как у Александра был седьмой, и не по службе, первым представляться должен был Шпейр, который по должности все же на два чина выше Литвинова.

— Алексей Николаевич, я вот в толк взять не могу. Флаг на матче, это конечно хорошо, но зачем нам было брать столь обширную территорию для миссии, тем более за городом. Нам вполне хватило бы домика в городе, тем более что после нашего отъезда тут будет только почетный консул, которым наверняка окажется местный армянин, у которого дедушка сбежал из Эривани от налоговой ямы ,и на этом основании считающий себя русским поданным.

— Александр Владимирович, я поначалу так же думал. Но нашлись добрые люди, которые подсказали, что если я сниму это имение, то окажу очень большую услугу местному губернатору Дерья-Беги, который наравне с местным шейхом и английским консулом, царь и бог всего здесь. А потом решил, что раз Россия пришла сюда всерьез и надолго, то надо думать о будущем, а то окажемся, как в Тегеране, и бросить жалко, и жить невмоготу.

— То есть вы решили, что 'осел, груженый золотом, откроет двери любой крепости' -блеснул познаниями кадетской юности Литвинов.

— Александр Владимирович, Россия не осел, а Персия не крепость, — рассмеялся генеральный консул, — мы тут застряли месяца на три, не меньше. Так что ищите себе занятие. Главное нам получить разрешение от губернатора на открытие морской станции.

Сделать это будет не просто, так как он боится, что его снимут с поста, если англичане пожалуются. А они неминуемо будут на него давить.

Я тут до вашего приезда прочитал любопытную книгу одного англичанина. Мне ее рекомендовал Бюцов перед отъездом. Касается она причин, почему Британия должна владеть Персидским заливом. Так как это ваша первая страна, вы еще будете иметь возможность почитать о том, почему по мнению британцев, именно им положено владеть тем или иным куском суши — Гибралтаром, Александрией, Кипром, Сингапуром и т.д.

Британцы относительно недавно отобрали у шахиншаха остров Бахрейн, старинное пиратское гнездо, сделав из него протекторат.

Очень быстро выяснилось, что пираты свое занятие не бросили, и не нападают только на корабли под английским торговым флагом. Персы, когда решили по старой привычке наказать обидчиков, столкнулись с royal navy, который потопил часть посудин, а часть просто отобрал и отдал пиратам.

Узнать с каким грузом и когда выходит судно, для пиратов не проблема, я так полагаю, им эти сведения передает начальник местной таможни майор Кокс, присланный сюда английским правительством, чтобы следить чтобы ни один пенс не прошел мимо Казначейства. Направлен он сюда вполне официально — они, как и мы, получили в качестве гарантий возврата кредитов контроль над таможнями

Теперь вся торговля идет через британцев или контролируется ими, ну а персы сидят на берегу и грустно смотрят в залив, где 'белеет парус одинокий', да и тот не их. Я тут после переезда чуть со всеми купцами не перезнакомился, каждый считал долгом прийти и выдать бакшиш, чтобы в будущем не забыл.

-Это же надо так обставить дело...— выдохнул Литвинов.

— Стандартная ситуация для британцев, — продолжил Шпейр. — Именно так они забрали Египет у турецкого султана, и теперь наравне с французами дерибанят его как могут. Скоро, поверьте мне, и французов выкинут — они теперь уже не нужны, когда Александрия и Порт-Суэц в их руках; то же самое в Китае и Марокко.

Но...!!! — на этом месте Шпейр поднял палец вверх. — Если Россия приобретет морскую станцию на берегу, сюда смогут заходить наши торговые и военные корабли. И уж мы-то с пиратами быстро разберемся, а значит и монополия британцев закончится.

— Ну что же, Алексей Николаевич, пойду я к себе. Утро вечера мудренее, завтра похожу по рынку, узнаю, чем нам могут подсобить.

Утром следующего дня Литвинов уже был на рынке. Как он и ожидал, среди торговцев были и купцы, торговавшие русским и немецким товаром, которые и обещали его познакомить с австрийско-подданным поляком Пржегодским, представлявшим три десятка фирм, в том числе и одесский торговый дом 'Братья Зензины'. В основном он торговал высокими по качеству ситценабивными изделиями и сахаром, и был сейчас в разъездах.

Особым спросом товар поляка в южной Персии не пользовался, по причине высокой цены по сравнению с манчестерскими ситцевыми дешевками, и невозможности дать кредит местным купцам, в то время как его конкуренты из Бомбея легко отдавали на реализацию, уверенные, что персы просто побоятся обманывать англичан.

Но как истинный поляк, Пржегодский не терял веры, казалось бы даже в таком безнадежном предприятии, и нашел покупателей в соседней оттоманской Басре. Это было очень кстати, так как позволяло обосновать необходимость наличия морской станции в Бушере.

В тоже время прояснялась и ситуация с губернатором

Британские интересы в Бушере отстаивал полковник Кемпбелл, который уже был здесь консулом лет 10, и, имея за спиной мощь Империи, был едва ли не более влиятельным, чем губернатор, что сильно раздражало самого Дерья-Беги. Однако губернатор ничего поделать не мог. Более того, слух о том, что прошлого губернатора сняли из-за жалобы Лэсселза , подтвердился.

В то же время, большое влияние на Дарья-Беги имел шейх Хазаль, который в силу религиозности губернатора, вел частые беседы по поводу толкования Корана. Кроме того, как глава местной религиозной общины, он мог также подать жалобу на губернатора шахиншаху.

Полковник и шейх открыто враждовали между собой, так как в самом начале своего консульства, будучи ярым пуританином и протестантом, Кемпбелл позволял себе относиться с неуважением к исламу, считая данную религию, сродни верованиям отсталых папуасов с островов Новой Германии.

В последующем, он понял свою ошибку, но было уже поздно. Оскорбленный до глубины души шейх с тех пор считал полковника личным врагом, и всячески строил козни против него.

Дипломаты не знали как завязать дружеские отношения с губернатором и шейхом — первый уж очень сильно боялся показать свое расположение русским, и ограничивался лишь обедами , а второй — уж слишком далек был от бесед с консулами, тем более считая их одного поля ягодами с полковником.

Как назло, Шпейр, который и вел все дела, заболел холерой, и был вынужден отъехать на лечение в Бомбей.

Между тем, настойчивый поляк уже привез товар в Бушер и буквально каждый день, уговаривал Литвинова написать официальный запрос губернатору, чтобы тот разрешил беспошлинную отправку грузов

Дело было даже не в самом разрешении, хотя оно тоже представлялось проблемой, а в том, чтобы составить это официальное письмо.

Надо сказать, что для того чтобы написать персидское частное или официальное письмо (слог того и другого различен) самостоятельно, необходимы годы серьезнейшей специализации, что при текущей работе было недоступно ни консульскому, ни драгоманскому персоналу.

Европейцы, хотя и быстро постигали легкую разговорную речь, с цветистым письменным языком письма справиться не могли. Не все персы владели им — только специально обученные, начитанные люди — мирзы, могли писать должным образом.

Но, не будучи в состоянии сам безупречно написать официальное письмо или меморандум, консул или драгоман, прошедший Лазаревский институт, после небольшой практики обычно могли свободно контролировать написанное заправским стилистом-персом, ввиду чего при всех консульских учреждениях в Персии существовали доверенные мирзы, писавшие деловые бумаги по указанию и под контролем драгоманов или консулов.

Обычно должность мирзы была наследственная. Она переходила от отца к сыну, и ею очень дорожили как ставящей под защиту русского флага. Другим важным требованием персидской канцелярии было умение писать каллиграфически.

Такого вот мирзы в консульстве не было. Пронырливый поляк и здесь помог — запустив новость о том, что у нового консульства мирзы нет, он вызвал ажиотаж в городе, и буквально на следующее утро, Литвинов получил приглашение от шейха посетить его жилище на скромный ужин.

Шейх, оказался еще не старым арабом, который ради такого случая был в парадном гусарском мундире при красных с золотым лампасом чакчирах, черных лакированных ботинках и чалме. Впрочем, все великолепие портил тот факт, что шейху было непривычно в таком мундире, из которого он к тому же "вырос", да так, что ни мундир, ни чакчиры не были полностью застегнуты.

Впрочем, третий секретарь выглядел не лучше, — не зная как одеться правильно для таких мероприятий, Александр был в министерской форме, состоявшей из черного двубортного сюртука морского покроя с бархатным воротником и серо-синих брюк с красным кантом, головным убором служила фуражка с черным бархатным околышем и красными выпушками, вооружением — шпага, что смотрелось также не очень уместно.

Поначалу разговор был нескладный, так как обе стороны не знали, что друг от друга ожидать. Ответив на дежурные вопросы по поводу здоровья и проживания, собеседники быстро исчерпали темы, и наступила опасная тишина за столом: гость не знал, как начать разговор, а хозяин не знал, как приступить к деликатной просьбе.

Чтобы сгладить неловкость, Александр решил приступить к еде, и, памятуя о судьбе коллеги, решил разбавить свой чай коньяком, для чего достал припасенную фляжку.

Налив коньяк в свою чашку, он увидел удивленный взгляд Хазаля. Литвинов мгновенно похолодел, несмотря на жару — он вспомнил, что мусульмане вообще не пьют вина, а уж тем более религиозный глава.

— А что это у вас? — спросил Хазаль

-Это... это лекарство, — нашелся Литвинов.— Полезно для живота. Чтобы не заболеть как мой коллега Шпейр.

— А не могли бы Вы и мне передать вашу флягу, я тоже хочу попробовать? — обратился шейх.

Литвинов передал, думая, что все — это конец.

Шейх налил из фляжки полную чашку, и, закрыв глаза, начал медленно пить, как микстуру. Уже после первого глотка, он ошалело открыл глаза, и быстро отхлебнул еще. На губах появилась улыбка, и хозяин уже смело наполнил и себе и гостю по второй чашке.

— Вы знаете, ваше... лекарство дивно как хорошо. Я был бы рад приобрести у вас пару сосудов для себя.

Коньяк быстро развязал языки, тем более что за столом их было двое, кроме молодой жены шейха, которая подавала на стол, так что таиться им было не от кого.

Поговорив "о том о сем" ,в том числе о том пренебрежении, которое высказал английский представитель об исламе , а значит лично шейху, Хазаль, отбросив всякую дипломатию, обратился к Литвинову с предложением взять в штат в качестве мирзы его племянника, уверив, что читать и писать он умеет, а для всего остального найдется бача.

Надо ли говорить что просьба была 'удовлетворена'

Из дома шейха, Литвинов вернулся уже под утро, и смог принять активное участие в деятельности миссии только под вечер следующих суток.

Как потом выяснилось, в дальнейшем, "лекарство" оказалось не только полезным в области лечения болезней живота, но и в части налаживания счастливой совместной жизни шейха с четвертой молодой женой, которая в три раза была моложе его.

Убедившись, что дипломаты, даже не принадлежавшие к правоверным,не всегда враги ислама, шейх стал убежденным сторонником сотрудничества Персии с Россией, о чем неоднократно и беседовал с губернатором.

Впрочем, последнего особо убеждать не надо было. До юга уже дошли последние новости о волнениях на севере, и перемене ветра в отношениях 'с кем из ближних друзей надо особенно тесно дружить'

Разрешение на торговлю было получено, и майор Кокс, подчиненный полковника Кемпбелла, а по совместительству служивший начальником буширской таможни, был вынужден дать разрешение на торговлю Пржигодскому.

К этому времени вернулся и Алексей Николаевич, сильно похудевший после своей болезни и вновь возглавивший консульство. Уже в скором времени и шейх посетил консульство и в дружеской обстановке выслушав о тяжелых страданиях в течении болезни от выздоровевшего, еще более уверился в чудодейственность "лекарства".

Неожиданно планы о развитии морской станции столкнулись с проблемой.

Полковник Кемпбелл, получив нагоняй из канцелярии вице-короля Индии, начал искать любой повод, чтобы сорвать задуманное русскими.

Повод нашли быстро: раз это торговля, то из Басры тоже должно что-то ввозится в Бушер и облагаться пошлиной, чтобы пополнять казну Персии.

Формально англичане были правы, поэтому Литвинов, поговорив с Шпейром , решил поехать в Басру вместе с поляком, который не терял надежды продать свой товар.

Басра... Город из детства, из времен, когда няня читала сказки из 'Тысячи и одной ночи'. Город , представляемый цветущим садом, внутри которого полно диковинок и необычных животных.

О том, что нельзя доверять детским впечатлениям, Литвинов понял заранее, лишь только город показался узкой полосой на горизонте.

Первым, чем встречала Басра путешественников — это запах. Сладковатый запах цветочных ароматов с большой примесью гниющих фруктовых отбросов.

Чем ближе фелюга подплывала к городу, тем все сильнее становился данный аромат, усиленный нечистотами. От этого запаха не было никого спасения, он проникал в тебя, и казалось все, что ты ешь, состоит только из этого запаха.

Басра оказалась грязным городом с жарким субтропическим климатом, разделенным каналами больше похожими на клоаку, со столь же грязными островами. На островках росли финиковые пальмы, а вовсе не райские сады, и располагались вовсе даже не дворцы, а хибары сделанные из какого-то тростника, обмазанных глиной . Дальше в дельте располагался основной город с несколькими домами в европейском стиле, но общее впечатление от этого не улучшилось

Хотя город был оттоманским, всем в нём заправлял британский консул, который жил на высоком берегу Шат-эль-Араба, в единственном месте, где городской запах несколько отступал.

Правда влияние англичан был своеобразно — они не мешали жителям торговать по морю, всячески помогали расширять порт, но при этом противились любым поползновениям местных властей связать свой город с Багдадом или Дамаском, а там и с остальной Турцией.

Не было в городе и турецких войск, порядок поддерживался местной добровольческой полицией, получавшей жалованье в английском консульстве.

Казалось, конечным итогом английского влияния было создать сеттльмент, наподобие Шанхая в Китае, и 'подтянуть' окрестные бедуинские племена.

Как знал Литвинов, единственным вождем бедуинского племени, сохранявшим верность турецкому султану, был эмир Эль-Кувейта, маленькой бухты чуть южнее, который боялся, что в случае его согласия на переподчинение губернатору Басры, потеряет свои земли.

Город жил торговлей: в Индию и в Южную Аравию в громадных количествах отправлялись сушеные финики, дубленая кожа, драгоценные изделия, обратно же завозилась всякая продукция из Британской Индии, которая потом распространялась среди племен. Взамен они продавали сыромятную кожу и жемчуг.

Остановились путешественники в европейской гостинице, и пока Пржигодский общался со своими покупателями, Литвинов совершил налет на европейские магазины, обновив гардероб. Правда это был единственный день, когда его никто не беспокоил, и он успел даже сходить на местный рынок и купить сувениров — на этот раз пару изразцов для печи довольно изысканного рисунка, которые, по словам продавца, были сделаны на заре мира. На Востоке любят преувеличивать.

Уже на следующий день, он вынужден был ходить с поляком по различным чайханам, где, о чудо, кроме чая предлагали еще и турецкий кофе.

В основном предлагали везти обратно сушеные финики, и вопрос стоял только в цене и качестве продуктов.

На третий день, заканчивая очередной круг по чайханам, Пржигодский отделился от Литвинова и пропал в каком-то проулке, который издавал уже совершенное зловоние, даже по сравнению с окружающим воздухом.

Буквально через несколько минут, поляк с очумелыми глазами выскочил из подворотни, с криками:

'Znalezione! Znalezione!' , потянул Литвинова в подворотню.

Пройдя сквозь магазин, они оказались на заднем дворе, большую часть которого занимали большие кучи...нечистот

— Кшиштоф, зачем вы мне это дерьмо показываете? — не сразу нашелся Литвинов.— Этим вся Басра завалена, достаточно посмотреть из окна наших номеров. Да и декроттуар у гостиницы не успевают чистить.

— Пан Александр, вы не понимаете! Вы видели, сколько в Бушире выделанной кожи? А знаете почему мало? В Бушире нет дерьма для дубильщиков. Климат такой сухой, что животных мало. Вот и не хватает. Я сам не понимаю, зачем оно нужно им в таком количестве, но поверьте — это золотое дно для нас.

— Не острите так, Кшиштоф, — Литвинов все думал, что это неудачный розыгрыш.

— Пан Александр, какая пошлина на нечистоты в Бушере? — не унимался поляк.

— Кшиштоф, давайте выйдем отсюда, иначе нашу одежду можно будет выбрасывать, и поговорим об этом через квартал. У меня уже глаза слезятся. Додумались на такой жаре обсуждать, тут рот опасно открывать — мухи залетают, — оборвал поляка Литвинов

Чем дольше находился здесь Литвинов, тем все больше понимал, что это не шутка. Он помнил, что в конюшнях его полка, все лепешки аккуратно собирались, а потом вывозились мужиком-золотарем на телеге. Явно их куда-то продавал, иначе зачем бы этим он занимался.

В ближайшей чайхане, обсудив столь дурнопахнущий вопрос, сошлись во мнении, что первоначально возьмут на пробу различные сорта этих...удобрений, и по возможной цене их продадут.

Поляк тут же предложил покупать не напрямую в Басре, а через посредника — купца из Кувейта, который организует склад на территории эмирата, откуда и будет доставляться товар на корабль, тем самым обезопасив себя от возможного увеличения пошлины.

За сим и расстались.

Прибытие корабля с товаром в Бушер нельзя было назвать триумфальным. Литвинов не выдержал путешествия, по дороге пересел на более быстроходную лодку рыбака, и обогнал на двое суток 'ценный груз'.

Когда он рассказал о затее Шпейру, последний смеялся до слез.

— Александр Владимирович, независимо от результатов вашей задумки, я готов из личных средств покрыть все расходы по транспортировке 'товара из Басры', только бы взглянуть на Кокса, когда он явится для декларирования груза, чтобы убедиться что не везут контрабанду.

Но судно встречал не только майор Кокс и русская миссия, приехали полковник Кемпбелл, а также губернатор и шейх.

Шеф бушерской таможни, лично поднялся первым на корабль, а за ними поднялись остальные участники встречи.

На палубу вышел Пржигодский и подал майору декларацию.

— Что у вас там за дерьмом так разит? Протухло что то? Я на берег гнилое не дам выгружать! — не глядя в документы, громко осведомился чиновник

— Самое настоящее собачье,— не нашел ничего лучшего ответить поляк.

— Что? Дайте осмотреть трюм! — как и любой чиновник, решивший, что над ним смеются, тут же озлобился Кокс.

Его просьбу немедленно выполнили. Вырвавшееся амбре из трюма, заставило таможенника не удержавшись выругаться, и самым частым словом было 'Shit'

— Я вам так и говорил, целый корабль собачьего дерьма,— невинно глядя в глаза Кокса, сказал Кшиштоф.

— И как глава русской миссии, хочу заметить, что на данный товар пошлина не предусмотрена, можете посмотреть в таможенный лист, — добавил Шпейр

-Зачем вам столько?— вмешался Кембелл.

— Вот договор от общины дубильщиков, по которому они оплачивает весь этот груз, можете взвесить, все согласно договору. — поляк достал какой-то свиток и передал его Коксу.

На майора жалко было смотреть. Если бы здесь не было русского консула и губернатора, то поляк давно бы платил штраф по самой высокой ставке, гонец-бача сбегал к дубильщикам, и этот 'заде' уже бы давно одумался и отказался от покупки. Но они здесь были, и майор знал, что сделай он что не так, русские тут же подадут протест, и кто знает — может следующим начальником таможни порта будет уже не англичанин, а какой-нибудь бельгиец, или даже русский.

Полковник Кемпбелл тоже покачал головой. Он знал, что с приходом русских, персы получили возможность проводить более гибкую политику, но не ожидал, что все произойдет так быстро, за каких-то два месяца.

Понимая, что здесь поделать уже ничего нельзя, Кемпбелл, все же дал волю чувствам

— Там где появляются русские, сразу появляется и дерьмо!— негромко, но так, чтобы все слышали, сказал полковник, и величаво начал спускаться на пирс.

— От вас же и получили! — также негромко, но отчетливо сказал в спину полковника Шпейр. — Пойдемте Александр Владимирович, нам тоже тут делать уже ничего.

Наблюдавшие за этим персы увидели наглядное представление маленького акта большого действия. Того, что англичане именовали 'Великой Игрой', а русские 'Битвой Теней'. И надо заметить, данное представление им понравилось.

Через полторы недели губернатор собрал в своем дворце сотрудников всех консульских служб города, чтобы объявить, что своей волей разрешает открытие русской морской станции. Хотя звучит это значимо, на самом деле должны были присутствовать всего три человека — англичанин Кемпбелл, русский Шпейр, и армянин Карапетян, который представлял одновременно интересы турецкой, германской и австро-венгерской империй. Полковника на приеме заменил майор Кокс: как это обычно бывает, начальство старается самые неприятные моменты сваливать на подчиненных.

Шпейр и ранее регулярно отправлявший в адрес Бюцова телеграммы о состоянии дел, на этот раз выслал сообщение, в котором просил прислать грамотного консула, так как их миссия уже закончилась. На это он получил ответ, что соответствующий чиновник едет из Решта.

Таким образом, дипломаты были предоставлены сами себе, и по большому счету ничем не занимались. Но благоденствие очень скоро закончилось.

Сентябрь 1892 года Санкт-Петербург.

Из здания Госсовета, что в бывшем Мариинском дворце, вышли, как бы назвали их британцы, два денди — один уже старик, другой — средних лет мужчина..

Старик шел неспешно, опираясь на трость, и будучи по натуре очень невысоким и субтильным, производил впечатление осеннего листа, который вот-вот надломится и сорвется. Его спутник, был не выше его ростом, но в нем не было и следа той хрупкости, что у старика, наоборот -это был очень энергичный мужчина, который привык при ходьбе держать свою трость посередине, чтобы она не мешала движению. Он , постоянно вырывался вперед, и никак не мог подстроиться под темп собеседника, который еле волочил ноги.

— Владимир Петрович, вашей репутации консерватора не повредит, что нас видят вдвоем?

— Ах оставьте, Николай Христианович, с моей репутацией, можно хоть с чертом лысым идти, уже никто не удивится. Слухов и так достаточно. Тем более, что на сегодняшнем заседании, вы против меня так жарко оппонировали, что со стороны покажется что мы с вами продолжаем наши дебаты.

— Вы сегодня сами виноваты, господин редактор, -едко заметил сенатор. -Это же надо встать на защиту такого чурбана как губернатор Баранов.

-Баранов— может и соответствует фамилии, но очень почитаем в наших кругах, и моя атака без забрала, добавит мне вистов среди московской публики.

— Это что за публика такая — глупые провинциалы, погрязшие в своем невежестве и не имеющие средств выбраться куда-то, где светлей и интересней — стоит ли гордиться их уважением?. — губы Бунге аж передернулись от отвращения.

— Пусть так. Но это лучшее что у нас есть не красного. Мы уже об этом беседовали -словно оправдываясь сказал князь Мещерский, — якобинства России не пережить, поэтому надо из каждого глиняного окатыша делать вазу

— Сегодня вы сама изворотливость,. Ну да ладно, не для этого вы меня позвали. Что случилось?

— Давайте отойдем чуть дальше — а то мы как раз стоим под окнами немецкого посольства. Еще не хватало, чтобы какая-нибудь горничная нас услышала. — без тени улыбки, ответил Мещерский.

— И все же Шлупп немцам построил не то. Ему бы французское перестроить в таком стиле. Ну что за легкомысленный второй этаж. Немцы сейчас любят что-то массивное, прямо как в императорском Риме, — отойдя по каналу чуть дальше, покритиковал немецкое посольство, перестройка которого закончилась лишь недавно, Бунге. — Владимир Петрович, я же не кат казенный, чтобы из вас слова клещами тянуть. Вижу, что сами не свои с утра, потому и взбучку вам на Совете задал — может расслабитесь.

— Беда у нас,— глядя прямо перед собой произнес собеседник, как будто обращаясь только к себе.— Вчера доктор Гирш по секрету сказал что дни Его Величества сочтены. Два — три года , а потом мучительная кончина.

— Все мы смертны. Отчего царь умрет?

— Почки. При аварии в Борках портсигар расплющился о бок императора. Как выяснилось, он с одной стороны уберег Александра Александровича от тяжелой рваной раны, с другой стороны вызвал тяжелый отек почки, она ушла вниз и царь все это время живет на одной почке. Вторая начала разлагаться. Отсюда все эти боли, страсть к сидячей работе и беспричинный гнев.

-Что-нибудь сделать возможно: воды, Крым? — обеспокоенно спросил старик

— Гирш говорит что это поможет, но не спасет. Его Величество больше трех лет не протянет.

— А ведь и пятидесяти нет.

Некоторое время собеседники шли молча. Смерть царя рушила все их планы: мучительно найденный путь вывода России из трясины, куда она погрузилась после непродуманных половинчатых реформ Александра II, шел насмарку.

Уже семь лет, и Бунге и Мещерский, играя роль двух яростных противников на публике, но единомышленников на самом деле, проводили политику, которая должна была наконец вернуть их Родине, то величие и достаток, которое она заслуживает.

— Какие мысли князь? Что думаете делать? — прервал молчание бывший киевский профессор, бывший министр финансов а ныне сенатор

— Надо браться за Наследника. Другого пути у нас нет.

— Что, будете навязываться в друзья? Примет ли — зная о вашем содомском грехе? Да и возраст у вас — явно не товарищеский, скорее менторский. -продолжил Николай Христианович

— Друга уже поздно подводить. Вырос Наследник. Вот я его понять не могу: иной раз — как блаженный в церкви, такие глупости творит, а иногда — такое скажет, что холод в душе. Не так прост он как кажется. Только себе и верит. Больше никому.

— А как же князь Александр Михайлович? — словно цепляясь за соломинку, продолжил Бунге,— вроде неглуп.

— Да, неглуп. Но мнение свое меняет как флюгер. И похоже сам мечтает о троне. Как бы войну Алой и Белой Розы не принес — веско ответил Мещерский.

— Ну что же...Наследником все рано надо было заняться, надеюсь три года у нас есть. Друга может и найдем, но вот товарища слову которого бы доверял — подвести надо. Вы уж поищите вокруг, глаз у вас наметанный..Нет-нет, князь, без всяких скрытых намеков. Вон вы как нынешний кабинет подобрали — по зернышку, по зернышку... А этот Фадеев так вообще уникум. Большого государственного ума человек — но в товарищи и друзья не пойдет, слишком мелочен.

Ну что, пора расставаться. Ноги уже не держат. И так как нас многие видели вместе — напишите какую нибудь разгромную статью по мне. И вам зачтется, и старика,— тут Бунге похлопал по груди,— порадуете.

На том и разошлись.

Персия, октябрь 1892 года

На одном из ужинов, шейх Хазаль, который полюбил трапезничать в русском консульстве, обронил, что возвращающийся в Лондон вице-король Индии заглянет в Бушер, чтобы наградить губернатора Фарса орденом.

Озадаченные такой информацией, после ухода шейха, консул и третий секретарь принялись обсуждать полученную новость:

— Не иначе, как Кемпбелл расстарался,— в расстроенных чувствах начал Алексей Николаевич,— давно надо было выписать Бюцову прошение о представлении Дерья-Беги младшим Станиславом..

— О да, 'награждая, поощряю', — процитировал девиз ордена Александр Владимирович, — как никогда к месту.

Шпейр не сдавался.

— Ну, это все же лучше, чем 'Признак лучшей эпохи'. Честнее как-то.

— А что это за орден?— полюбопытствовал Литвинов.

— Это орден Святого Михаила и Святого Георгия, который британцы раздают направо и налево. Правда, в отличие от нашей степенной системы, они сразу одаривают титулом. Больше компаньона не дают!— расширил некоторые познания коллеги консул.

— Компаньон провинции Фарс к вашим услугам,— прыснул Александр

Оба засмеялись. Как-то нелепо было назвать персидского губернатора таким чином, больше подходящим торговцам

Отсмеявшись, Шпейр, посерьезнел:

— А вы знаете коллега, это идея. Надо бы точно узнать, что будет за орден, и сыграть на самолюбии губернатора.

Уже утром, Шпейр вызвал нового мирзу, и попросил его тайно узнать, что за орден будут вручать губернатору провинции. Будучи племянником шейха города, новый русский служащий обладал большим авторитетом у мусульман, и уже скоро, в русском консульстве знали из канцелярии губернатора, что орден будет именно Святого Михаила и Святого Георгия.

Далее игра уже велась наверняка.

Литвинов 'случайно' оказался около мечети после утреннего намаза, и шейх, будучи восточным человеком, с присущим ему гостеприимством, не смог не пригласить, хоть и не правоверного, но уважающего ислам дипломата в дом при мечети 'на чай'.

Шейх всегда интересовался, как живут магометане под покровительством Белого Царя, поэтому Литвинову было легко было в нужном ключе подвести разговор с Хазалем к наградам.

-В моем эскадроне,— начал свой рассказ бывший гусар, после того, как закончили с разговорами о текущих делах, — служил один знатный горец вашей веры. Он был настолько храбрый и доблестный, и совершил столько подвигов, что наш государь решил наградить его самым почетным орденом, что есть у нас — орденом Святого Георгия, у вас бы он назывался орден Мар Гиргис....

— Хорошее имя для награды храбрым воинам,— перебил его Хазаль,— Воин Гиргис исполнял наказ пророка Иса в Мосуле обратить язычников в веру, но его мучили и убивали каждый раз. Но Аллах милосердный, возрождал его. И воин вновь, несмотря на пытки, ехал исполнять волю пророка. Настолько храбрый и верный воин был.

— Так вот,— не стал поправлять шейха Литвинов, который знал несколько иную версию,— когда пришло время награждать храброго воина, один советник вашей веры посоветовал заменить всадника на ордене на символ нашей страны.

— Умный человек посоветовал. Нельзя воровать лик человека, это харам! — не смог сдержаться шейх

— И мой государь, сказал: 'Раз их Вера велит так, то будет так' и приказал для людей Аллаха заменить джигита на орла. — закончил Александр

— Хорошее решение, правильное, — согласился магометанин, помолчав.

— И вот посуди, уважаемый. Британцы предлагают дать Дерья-беги орден с человеческим лицом.

— Нехорошо,— дипломатично согласился шейх, не понимая, к чему ведет дипломат.

— Вот и я о том же. А еще тот кто вручать будет, именуется воин-командор, а Дарья-беги станет только компаньон. Разве справедливо ли такое различие равных по положению? Ведь Ферман-фермаи Хинд и Ферман-фермаи Фарс равны меж собой. Так и называться они должны одинаково, — продолжал гнуть свою линию Литвинов

Шейх побледнел. А потом покраснел. Такие сильные чувства вывали в нем рассуждения третьего секретаря

— Воистину Аллах прислал тебя. Эти британцы все больше хотят унизить нас. Надо все рассказать губернатору, он-то обрадовался. Ах, иблисы со сладкими языками, какую же подлость не придумают, чтобы унизить правоверного!

Надо ли говорить, что шейх, как ярый англофоб, настолько приукрасил слова Литвинова, что губернатор, который еще вчера радовался подарку, теперь считал, что это англичане, и лично полковник Кемпбелл, учинили над ним подлость, в отместку за благоволение к русским. Шейх не рассказал, кто его натолкнул на идею. Чтобы окончательно убедится, что так оно все и есть, на приеме в английском консульстве, губернатор спросил как выглядит орден и какой титул ему дают. Обрадованный полковник показал репродукцию из книги, и назвал его титул — кавалер.

-Кавалер или компаньон? — уточнил губернатор

— И так и так, — еще не понимая, что он роет себе яму, ответил английский консул.

— А Ферман-фермаи Хинд, какой титул имеет?

— Рыцарь-коммандор — не стал скрывать Кемпбелл.

Губернатор быстро закончил вечер, сославшись, что ему нездоровится.

Прибытие английского крейсера стало днем позора для Кемпбелла.

Он еще понимал, почему губернатор Фарса отказывается ехать на крейсер, но почему даже вариант со встречей двух сановников на море: один на паровом катере, другой на таможенном корабле, отвергается — было вне его понимания.

Когда же еще выяснилось, что губернатор хочет получить титул командора ордена, полковника чуть не хватил удар. Уж этого он точно не мог обеспечить.

Подождав день, крейсер снялся с якоря и ушел в море. Вице-король Индии не захотел терять лицо из-за своего подчиненного.

Кемпбелл все понял правильно — подчиненного легко заменить, а вот лицо восстановить гораздо сложнее. Через три месяца его отправили на пенсию и заменили майором Коксом.

Губернатора все же наградили, но не англичане, а русские.

На приеме в честь награждения, Литвинов надел свой гусарский красный доломан на котором красовался орден св. Станислава третьей степени, в центре которого была лишь латинская буква S. И губернатор, и шейх, которым вручили ордена, были довольны — подарок был красив.

Шпейр же с Литвиновым, дождались сменщика и уехали в Тегеран, где вполне заслуженно ждали наград.

Поэтому вызов Бюцова и Литвинова в Петербург через месяц после описанных событий, был вполне ожидаем — на повышение едут. Шпейр, как первый секретарь оставался за старшего, ожидая нового ранга — если уж не посланником в Персию, то первым лицом в другую страну Востока.

Лондон, Мэйфлаур, декабрь 1892 года

— Ваше руководство сообщит Вам о том, что высланное вами предложение полностью принято. Скажу даже больше — в данных условиях оно просто идеально.

Я, как вице-король Индии могу просто попросить, чтобы вас перевели в мое подчинение из министерства. Но прежде мне хотелось бы получить от вас ответ, хотели бы вы этого?

Не часто этому невысокому джентльмену с худым и некрасивым, но породистым лицом приходилось просить. Состояние, титул и чин позволяли ему вершить судьбами миллионов людей. Многих, но не всех. Опыт службы подсказывал, что сидящий перед ним человек не подлежит его воле. Он принадлежит Империи, и именно такие люди сделали ее великой.

— Ваше предложение лестно, сэр. Но я бы хотел остаться в Лондоне и сделать политическую карьеру. Мне интересна моя работа, и я буду рад Вам помогать и в будущем, — ответил молодой человек.

Внешне в нем не было также ничего примечательного, за исключением тонких, всегда поджатых губ. Чуть выше среднего, с прямым римским носом, он был олицетворением того, как представляют себе английского денди за границей.

— Ну что же, политика так политика. Не самый плохой выбор. Я дам рекомендации, и советую баллотироваться в моем округе.

И еще... Может вы хотите что-то сказать мне лично по персидским делам? Того что не захотели отразить в записке?

— Да сэр... Я бы рекомендовал поменять там наш консульский состав. Русские перестали быть теми пыльными мешками, которых мы так легко провели на Берлинском конгрессе. Их новые дипломаты выросли из детских штанишек. И смена, которая уже подрастает, не менее зубастая.

Я изучил ответы Лэсселза и Кемпбелла — хватка всей русской миссии достойна уваажения. Именно поэтому их надо дискредитировать и убрать из Персии

— И что для этого сделать предлагаете? — поинтересовался глава дома.

— Сэр, похвалите их в присутствии барона де Сталя. Зная русских, после событий, я думаю их дни будут предрешены в Персии. Их выкинут как нашкодивших котят и отправят пересчитывать лосей в Лапландии.

— Ну что же, спасибо за советы. Я еще долго буду в Англии, так что приезжайте в конце месяца на рыбалку, тем более это ваше хобби. Вам передадут приглашение. Обещаю, с вами захотят познакомиться очень интересные люди.

Сэр Генри Чарльз Кит Петти Фитцморис, 5 й маркиз Лансдаун, вице-король Индии, личный друг наследника Британской Империи, тепло и по-дружески проводил молодого человека до двери своего кабинета.

Тифлис, февраль 1893 года

Возвращаться на Родину дипломатам пришлось по окружному пути.

Уже в Тифлисе выяснилось что Грузинская дорога завалена снежными лавинами в перевалах Кавказа, и поэтому самый быстрый путь будет через порт Батум до Одессы, а уже оттуда скорым до Петербурга.

Зимний Тифлис не понравился Литвинову: грязь, грязь и еще раз грязь, без всякого восточного колорита, который был всего полгода назад. Улицы были полны просящих милостыню, в массе своей неудавшихся переселенцев с Поволжья, которых регулярно гоняли казаки.

За те три дня что дипломаты были в столице Кавказа, как тогда называли бывшую грузинскую столицу, дипломаты успели отметиться на приеме главноначальника Кавказа Шереметева. Впрочем для Александра прием быстро закончился, так как Бюцов и главноначальствующий гражданской частью, а также командующий войсками кавказского военного округа и войсковой наказной атаман Кавказских казачьих сил, а именно так звучал полный титул данной должности, уединились в отдельном кабинете.

Вышли они оттуда примерно через полчаса, при этом нельзя сказать, чтобы в приподнятом настроении.

"— Судя по вашим словам и отчету ротмистра Бельгарда, полковника Шнеура надо поменять?Жаль, хороший офицер.

— Да, офицер хороший, но отношения у него с визирем плохие",услышал окончание разговора Литвинов.

Впрочем, невеселый разговор не помешал Наместнику, довольно тепло проститься с дипломатами.

Выяснилось, что Сергей Алексеевич, сам начинал свою службу гусаром, как боевой офицер, прошедший весь путь по усмирению Кавказа, уважительно относился к офицерам, покинувшим службу по ранению.

Ночное путешествие до Батума запомнилось Литвинову только частыми туннелями, да необычным обслуживанием в поезде: вместо полноценного вагона-ресторана, путешествующим выдавались корзинки со снедью.

В Батуми, прогуливаясь по городу, Александр наткнулся на витрину антикварного магазина, в котором увидел красивую турецкую саблю с богато украшенными ножнами. Хороший подарок для Хазаля, мелькнула мысль в голове у дипломата

Зайдя в магазин, он попросил оружие у продавца.

Увы, красивая внешне, это была дешевая имитация настоящего оружия. Таким подарком скорее только обидишь, чем обрадуешь. Александр вернул саблю продавцу

— Может, я чем могу помочь?,— услышал за своей спиной Литвинов вежливый вопрос, обильно сдобренный ларским акцентом

— Да...,— продолжить фразу Литвинов не смог,— так сильно он удивился внешнему виду нежданного помощника.

Перед ним стоял здоровенный, за два метра ростом арап, одетый в синюю, аджарского покроя куртку и такие же с курдюком шаровары. На голове — красная турецкая феска, под курткой цветной с воротником бешмет. Негр был подпоясан широким кожаным поясом, за которым торчал старинный кремневый пистолет с серебряными украшениями и длинными шнурами, спускавшимися от рукоятки, тут же висел обыкновенный кавказский кинжал.

Литвинов помотал головой. Наваждение и не думало пропадать — вот оно стоит перед тобой: широкий курносый нос, черная как смоль кожа, на котором особенно ярко выделяются белые белки глаз

— Извините, ваш вид меня столь удивил, что я даже мысль потерял — не стал кривить душой Александр.

— Вы, наверное, приезжий. Такое бывает. Марджан — представился незнакомец.

— Марджан, я ищу подарок моему другу в Персии. Он шейх, и потому эта безделушка — дипломат слегка кивнул в сторону сабли, — явно не подойдет.

В течение десяти минут Литвинову были представлены несколько вариантов подарка -некоторые он отверг, потому как считал неподходящими, другие — как слишком дорогие.

Но все же, без покупки он не ушел,— Коран в издании Казанской типографии, в солидном, стариной чеканки медном окладе, выполненный четким и красивы типографским шрифтом на арабском языке, показался ему наиболее подходящем подношением.

Марджан вызвался поднести подарок к гостинице, так как весу в нем было не меньше чем полпуда. По дороге, Литвинов узнал, какими судьбами оказались негры в Батумской области.

В оттоманской армии сыздавна были отряды набранные из нубийцев с Нила. Как и в любой армии, отряды перемещались по стране, а если государство вело войну, то посылались туда, где было кровопролитие.

Вот и дед Марджана, по военной службе оказавшийся на Кавказе, решил осесть здесь, женившись на местной ларке.

Таких как дед Марджана было много, и к моменту перехода Батума под российское подданство, в городе и окрестностях жило 40 семей с темным цветом кожи.

Но, как не без гордости отметил Марджан, в нем кровь оказалась самая сильная, остальные потомки пришельцев с Нила, уже вполне внешне походили на местных, если бы не черно-коричневая кожа.

Надо заметить, что действительно на Марджара никто из местных особого внимания не обращал, чего нельзя сказать о Бюцове, который рассматривал носильщика Литвинова, как явную диковинку.

Отпустив необычного носильщика, Александр присел рядом с Евгением Карловичем и с удовольствием пересказал ему рассказ коренного батумского жителя.

— Теперь вот, думаю как передать Коран в Бушер,— закончил свой рассказ Литвинов с погрустневшим видом.

— Зря голову ломаете. Передадим с почтой. Наверняка охраной поедут казаки на смену в Персидскую бригаду, — ответил посланник.

-Это что за конверты такие, что нужна пара казаков? — удивился его подчиненный.

-Эх, если бы конверты. Там полноценные короба идут с товаром из Германии и Двуединой империи. Мы им транзитные пошлины подняли, вот они теперь решили свою продукцию отправлять по почтовым тарифам — наполовину дешевле получается. А сделать мы ничего не можем — специальную конвенцию ранее подписали. Сейчас пытаемся ограничения поставить по весу и объему за единицу, но не получается.

И не пара казаков в конвое, а полусотня. Так что ваш подарок никого не затруднит. Сегодня зайдем в почтовое управление, сдадим ваш ..хм... Коран. Я сегодня вечером приглашен на чай к начальнику порта, там и комендант крепости будет. Попрошу об услуге

Назавтра идти никуда не пришлось — утром пришел дюжий казак с нашивками младшего урядника.

Рослый, крупный в кости, чубатый и с пышными песочными цвета усами, казак прямо-таки олицетворял мощь Империи.

Литвинов подробно проинструктировал, что делать с подарком-посылкой, и кому ее надо передать. Для верности, решил написать сопроводительное письмо.

'Первому секретарю миссии Шпейеру Алексею Николаевичу!

Уважаемый Алексей Николаевич!

Просьба доставить сей present нашему общему другу Хазалю. Доставит его..' .На этом месте Литвинов понял глаза и спросил урядника

— Как тебя звать?

— Верещагин Павел, по батюшке Артемьевич — степенно ответил казак.

Глава 5

Днем Литвинов и Бюцов отплыли в Одессу на маленьком паровом пакетботе

Увы, путешествие по морю не для всех пассажиров, является приятным времяпровождением.

Море было неспокойным, и маленький пароходик, едва отойдя от берега, начал рыскать по волнам. Пассажиры, и так немногочисленные, почти в полном составе обрели тот зеленоватый цвет, который в 16 веке знатные дамы приобретали с помощью вдыханий различных химикалий. Не обошла сия участь и Евгения Карловича, который повторил шутку модного английского писателя о том, что отважные морские путешественники встречаются чаще всего в гостиных салонов. После этого он простился с Александром и ушел в свою каюту.

Отведать ужин отважились только собственно Литвинов и еще один пассажир: невысокий, но плотный славянин с короткой пушистой бородой, одетый в косоворотку.

Беседу вежливо начал незнакомец, пожелав успешно им всем ступить на твердую землю через сутки. Слово за слово собеседники разговорились, и как-то незаметно ужин перетек в беседу. Вернее в расспросы Владимира Галактионовича, как представился собеседник, о жизни в Персии и ответах Литвинова.

Рассказы Александра о жестокости чиновничества и о биче мздоимства в Персии, поразившем государство сверху донизу, собеседник особо не поразили.

— Видите ли Александр Владимирович, — невежливо перебил он Александра, когда тот рассказывал о жестокости правителя Испагани, — я являюсь корреспондентом 'Нижегородских ведомостей', и видел это все наяву, только не в персидском мираже, а в нашей вполне русской Нижегородской губернии, — горя глазами произнес собеседник.— И мне кажется , вам бы полезно узнать, когда вы рассуждаете о персидских делах, что происходит дома.

— Вы, наверное, обратили внимание на множество нищих, которые просят подаяние по Грузии и в Тифлисе. Это счастливчики, которым удалось получить общинные билеты от общин и земства, и податься в теплые места. Там, откуда они ушли, ждет их только голод, холод и смерть.

У нас, как и тысячу лет назад, 'страна обильна, а порядку в ней нет'.

-Считаете крамола? А вот и нет.

Недавно один господин писал что голода у нас нет. Голод, который должен потрясти, ошеломить, вывернуть человека наизнанку "Голод, это, когда матери пожирают своих детей'. При Борисе Годунове матери, действительно, ели детей; на базарах, по свидетельству историков, продавали порой человеческое мясо; три женщины в Москве заманили мужика с дровами во двор, убили его, разрубили на части и посолили... Вот голод!.. А у нас не голод, у нас эпидемия...'

А то что в обычное время эпидемии умирало по триста-пятьсот душ в месяц на волость, а в текущую 'эпидемию' по девять-двенадцать тысяч, разве это нормально?

Чем дальше шел этот монолог тем больше собеседник волновался. Видно было, что за 'живое' его это задело.

— А вот полюбуйтесь на эту папку, — Владимир достал из саквояжа, который он стоял у его стула, какую-то толстую папку. — Тут у меня различные материалы, подтверждающие мою правоту Вот допустим почитайте это письмо

Письмо оказалось вовсе не письмом, а вырезкой из газеты 'Московские ведомости'. В этом апологете консерватизма, тщательно культивируемым Катковым и его патроном Победоносцевым, было очпубликовано письмо известного поэта Фета Афанасия Афанасьевича.

В кратком очерке, в виде письма, он делился с редакцией и с публикой сведениями о мужиках той местности, где находится его имение. Оказалось, что "обычный пьяный разгул" в этом году превзошел прежние годы, что кабатчики во все стороны посылали на тройках за водкой, так как обычного запаса в этот год не хватило; что безобразия заставляют трепетать перед возможностью пожаров, но, что всего важнее, инженеры (строящейся железной дороги), "изготовив тачки и лопаты, предложили местным крестьянам работать по двадцать три рубля в месяц пешему крестьянину и тридцать пять рублей конному рабочему. Явились рабочие, но на третий день, сказав: "Мы не каторжные", ушли с работы, говоря: "Я по миру отправлюсь и наберу рубль в день, и лошадь накормлю, да еще и водочки выпью". Вслед за этим крестьяне были обвинены в поджогах, и обвинитель спрашивал, неужели продовольствие будет доставляться и в те селения, которых жители "с увлечением предаются истреблению уцелевших запасов?"

— Вы хотите сказать, что все это неправда? — удивился Литвинов.

— Все, от последнего до первого слова.

Вот почитайте мой отчет. Не хотелось бы, но боюсь вы будете одним из немногих его читателей.

Литвинов углубился в чтение. Читать было нелегко, настолько тягостное впечатление создавалось у читателя с каждой прочитанной строкой, с каждым абзацом. Здесь было все: бесправие крестьянства, бездушность купечества, глупость провинциального дворянства и чиновничества. Поневоле хотелось расправить плечи, добраться до этих чиновников-казнокрадов и навести порядок. Но вчитываясь в титулы: нижегородский губернатор, заместитель председателя дворянства целой губернии, известный публицист, да и просто друзья императора, все более ощущаешь свое бессилие.

Чем дальше читал, Александр статью, тем больше ему хотелось уйти. Статья собеседника ранила его сердце и честь, но возразить было ничего. Уж слишком доходчиво и убедительно звучали доводы его нежданного попутчика.

Поэтому сославшись на усталость и позднее время, он отклонялся журналисту, поблагодарив за компанию к ужину.

Прочитать текст Короленко можно здесь http://samlib.ru/m/maslow_a_w/pr1.shtml

Утром, пакетбот причаливал к пирсу Одессы.

Первым на корабль поднялся жандармский офицер.

— Просьба господину Короленко пройти со мной в экипаж.

Александр увидел что его собеседник подошел к офицеру, решил заступиться.

-Этот человек ни в чем не виноват, вы наверное ошиблись!— сказал он жандарму.

Тот его внимательно оглядел, потом открыл папку и зачитал из имевшегося документа:

'... Короленко Владимиру Галактионовичу, велено по прибытию в Одессу, в город не пускать, а выдать пачпорт и проследить, чтобы отправился на судне и покинул края Российской Империи'.После этого офицер, сложил бумаги вместе, поднял глаза, и четким, армейским голосом произнес:

— Просьба не мешать. Я при исполнении.

После этого обернувшись к Короленко, произнес:

-Жду вас с вещами у того поста. Мне предписано проследить что вы вошли на корабль.

_ Вот такая оказия, — смущенно произнес журналист.— Спасибо за заступничество, но все уже решено.

-Да что вы — смутился Александр,— Куда вы теперь?

— Давно думал поехать в Америку , посмотреть как духоборы там устраиваются. Жаль, что так все обернулось. Я не бунтовщик , и хочу только чтобы жить в нашей стране было только лучше.

Пожав друг другу руки, они разошлись.

Так как часть пассажиров-армян ехала из Трабзона транзитом через Батум в Одессу, пакетобот причалил к пирсу, который осуществлял пограничный и таможенный контроль.

Литвинов, полагая, что это пустая формальность , полностью ушел в свои думы, тем более, что Бюцев пропал, разговорившись с каким-то чиновником. Пограничный контроль дипломат прошел, едва обратив на него внимание: проверявший унтер Пограничной стражи, только увидев особый паспорт, в руках Александра пропустил его вне очереди, проставив отметку о прибытии в Одессу.

Но вот таможенный контроль, так легко дипломату пройти не удалось.

Показав носильщику свои чемоданы, Литвинов вышел за огороженный участок, оглядывая панораму порта, и дожидаясь своих сундуков и попутчика.

Прождав минут десять, и не дождавшись носильщика, Александр забеспокоился. Он припомнил, что в путеводителе Фельдберга 'Вся Одесса', который он пролистал в гостинице в Батуме, было осторожное упоминание о том, чтобы гости не слишком отдалялись от своих вещей, что в переводе с книжного на человеческий, означало, что в Южной Пальмире есть умельцы, которые могут 'рвать подметки на ходу'. Шальной город.

Вернувшись в ангар таможенников, Александр неприятно удивился. Нет, с его вещами все было в порядке — никуда они не испарились и носильщик стоял рядом с ним. Но вот то, что таможенный чиновник явно вознамерился их вскрыть, не очень понравилось Литвинову.

— Что Вы себе позволяете, — 'командирским' голосом, обратил на себя внимание подошедший дипломат.

— Не мешайте работать, — никак не прореагировав на повышенный тон, ответил таможенник. За свой срок службы, он и не таких 'орлов' видел, поэтому не особо реагировал на повышенный голос, крики, а также просьбы и слезы.

— Нет, уж, не трогайте мои вещи. Вы что не видите, что они перевязаны и запечатаны дипломатическим сургучом? — отставил свои сундуки Литвинов

Ответ таможенника был непечатным, благо дамы были далеко, но ясным и точным, о том, что думает таможенник, по поводу различных хлыщей, которые водят дружбу со всякими посольскими дворниками и за малую мзду возят контрабанду. Часть из этих слов были для Литвинова в новинку, потому как они имели греческие, итальянские, а возможно, и турецкие корни.

Но как и любой офицер, тем более конник, Александр нашелся , что ему ответить, в достаточно емких по значению, но кратких по форме, словосочетаниях о ближайшем будущем чиновника, если тот не перестанет чинить препятствие.

Так как шум выходил изрядный, к месту событий поспешили начальники обоих сторон. Бюцев делал 'страшные глаза', которые, наверное, позаимствовал из арсенала мима-злодея.

— Ну что вы господин дипломат, так нервничаете — поспешил успокоить Литвинова, старший поста.—

Сейчас мы все уладим.

После этого, кивнув головой в сторону выхода, направился туда вместе со своим подчиненным.

-Александр Владимирович, не поможете мне забрать саквояж на пристани, — в свою очередь сказал своему подчиненному Евгений Карлович.

Выйдя на свежий воздух, посланник устроил натуральную взбучку своему подчиненному.

— Александр Владимирович, с чего Вам в голову взбрело, что ваш груз является дипломатически неприкосновенным? Вы что — в чужой стране? У вас есть специальный рескрипт, подписанный мной, что в ваших вещах дипломатическая почта?

Таможенник для проформы решил заглянуть в ваши вещи, работа у него такая, иначе его же начнет цыкать собственное руководство, а вы тут горло начали драть. Да теперь последний биндюжник в порту уверен, что Вы везете опиум или иную дрянь.

Вы что не знаете, о действующем циркуляре еще времен дедушки Его Императорского Величества, о том, что проверке может подлежать весь груз поданных Российской империи, включая и груз членов Императорской фамилии. Попалась одна дура... на панталончиках и кружевах.

Пойдемте уже, наши орлы уже ждут у чемоданов.

Вид у Литвинова был как у побитой собаки. Впрочем , его недавний оппонент выглядел не лучше — наверное, начальник намекнул, что дипломат может и не выдержать и вызвать на дуэль, и уже далее начальник также позволил себе в воспитательных целях 'отколоколить' по 'полному уставу'.

Начальство же, будто как ни в чем ни бывало, и даже наоборот, в еще более хорошем настроении (как же — 'поставить' подчиненному 'на вид' — милое дело), просто рассыпалось друг другу в любезностях.

— Николай Павлович, извините за недоразумение. Александр Владимировича слегка укачало, вот он немного перенервничал.

-Господин... — начал дипломат.

— Ипполинарий Матвеевич — смущенно отозвался чиновник

— Ипполинарий Матвеевич , прошу извинить меня за вспышку гнева. Поддался настроению и не сдержался. Позвольте, я открою свой багаж.

— Что вы, что вы — готов был провалиться под землю, чиновник, — не стоит беспокоиться, -я выборочно, одну— две вещи проверю, для порядка. И вы меня извините, вчера жена бебехи приготовила, и обильно ксидой смочила. Сегодня все унутренности, аж свербит. — не нашел ничего лучше, как придумать такую причину, таможенник.

— Не изволите у меня, кофеек отведать, пока процедуру закончат, что вы тут погониться будете— окончательно разрешая конфликтную ситуацию, пригласил к себе в домик начальник поста.

Бюцев показал глазами Литвинову следовать за радушным хозяином, хотя причем тут 'погонится' оба они не поняли.

— Самое хорошее с утра выпить хорошего кофия с утра — поблагодарил хозяина Евгений Карлович, отведав из кружки, свежезаваренный напиток 'по-турецки'.— Какой знатный, такой и у Елисеева не купишь,— польстил он таможеннику.

— Спасибо. Потому и нету, что контрабандный. Конфисковываем, а потом отдаем в управление -а куда дальше девается — не знаем,— развел руками чиновник.

-Вот на кофе хорошим людям и расходится,— ответил Бютцев. — А много контрабанды?

— Много. Говорят до меня меньше было. Раньше Одесса была официальным порто-франко, и торгуй себе. А как капец убрали, так побережье стало сплошным порто-франко...

— Простите, что убрали? — поинтересовался посланник

— Извините, за тридцать лет поднабрался местных словечек. Границу убрали. Капец -это пограничный столбик, — с улыбкой пояснил хозяин домика.

— Я бы еще раз хотел извиниться перед вашей Службой за свою вспыльчивость, — еще раз покаялся Литвинов.

— Да будет вам. Мищенко и жида с Привоза заткнет, если захочет, и уж поверьте, видел бы чего незаконного, с вами бы так не балакал. Это у него утренняя разминка была, как у певцов. Он у нас держит марку Педашенко.

— Кто это? — поинтересовался Александр.

— Местная легенда. На Херсонской дороге таможил. Ох и хитрый мужик был. Вот, например, нравились ему дамы в теле — так он не одной не пропустит пока ни полапает. Сделает ему начальство замечание, а он так невинно:'А ще такое... Я же щупаю — це натурально, а нэ фальшевэ'.

Неожиданная находчивость малароса не могла не вызвать смех у трех здоровых мужчин.

— И ведь, прав стервец был. Ловил он и когда наматывали на себя ткани. А один раз — когда начал щупать, думали землетрясение началось — ан нет, это головня сахара, с полпуда, точно, упала — была подвязана на веревки у одной проныры. Пелешенко, видать на узел нажал, он и развязался. Но щупал то он больше, чем находил. — закончил под смех присутствующих начальник поста.

В дверь домика осторожно просунулась голова Ипполинария Матвеевича.

— Я извиняюсь, но досмотр закончен. Как господам будет угодно, могут выдвигаться. Возницу я уже нашел. Чешет так, что ни всякий гераков догонит.

Посидев для приличия еще немного, дипломаты расстались с гостеприимным хозяином и прошли к вознице с уже сложенными в ней своими вещами.

Попрачавшись с заботливым Ипполинарием, и услышав от него очередную непонятную фразу из который слух выцепил только, что извозчик 'предупрежденный' и 'лишка не будет', Бютцев и Литвинов тронулись в Одессу.

Как оказалось, если и осматривал бдительный таможенник что-то, то это только тот злосчастный чемодан, который и был причиной конфликта. Остальной груз так и хранил печати поставленные в Тегеране, да приобрел дополнительные марки, что груз осмотрен в Одессе.

Уже позже, дома, Литвинов нашел в чемодане целый фунт прекрасного турецкого табака, который перекочевал с помощью заботливых рук таможенника из мешка незадачливого грека-контрабандиста в его скарб.

После прохождения таможенного контроля, дипломаты направились в гостиницу.

— Ну и что вас так мучает, Александр Владимирович? — поинтересовался Бютцев, будучи уже в хорошем настроении

Литвинов кратко пересказал ему утреннюю историю с Короленко.

— Да, неприятно. Однако что же вы так убиваетесь? Вашего Короленко не послали на каторгу, не подвергли денежному штрафу. Да, и раз он журналист, полезно ему будет посетить Североамериканские Штаты. Заодно и посмотрит, что губительнее — глупость наших бюрократов или жадность янки-квакеров.

А то привыкли думать, что раз здесь не рай земной, то за границей реки молочные и берега медовые.

Вот увидите понасмотрится он там как шерифы местные самосуды устраивают, и наши пенаты покажутся ему милее и роднее.

А пока что развейтесь: мы в торговой столице России. Это вам не провинциальная Москва, или застужено-заморенный светский Петербург. И даже не чопорная веселая Варшава. Это Одесса — ни на что не похожая красавица Юга .

— Кстати, голубчик — обратился он к кучеру, — вы, куда нас везете?

— Велено вести в 'Парижскую' — отозвался на козлах извозчик.

— А почему не в 'Петербургскую'? — с видом знатока, недовольно скривился посланник.

— Там сейчас не подселяют. Остановился хан Бухары и всю гостиницу занял. Еще и 'Лондонскую' снял для челяди.

-Эмир, значит в хадж поехал. — пояснил Евгений Карлович для Литвинова — А давно он в Одессе?

— Да уже неделю гафувати, — на русском с вкраплением немецкого ответил кучер и замолчал.

Минут пятнадцать дипломаты ехали молча: Бюцов о чем то размышлял, а Литвинов вовсю осматривал город.

В отличие от большинства городов Российской Империи, Одесса изначально строилась как город европейской культуры и в этом плане очень напоминала Петербург: прямые широкие улицы застроенные 4-6 этажными домами в парижском стиле, пересекаемые красивыми бульварами, мощенные мостовые, а кое-где были и тротуары. Первые этажи были отданы под многочисленные магазинчики, а по количеству рекламных вывесок и их разнообразию, смело можно было судить, что город культурный и богатый. Часто на вывесках указывалось фамилия владельца, и русских фамилий было в меньшинстве — в основном немецкие, польские, еврейские и греческие. Встречались и вывески написанные кроме как по-русски и по-французски и на немецком и арабской вязью.

На улицах, несмотря на довольно промозглую погоду, фланировало достаточно много народу. И все эти люди о чем-то беседовали — обменивались новостями и сплетнями, заводили знакомства, и да и просто судачили о произошедшем. Добавьте сюда постоянные выкрики зазывал различных контор, которые предлагали всем немедленно подстричься, или на худой конец зайди в аптеку Нахумовича и купить какие то сверх-целебные капли, ржание лошадей, выкрики мальчишек разносчиков газет с последними новостями.

Выкрик одного из них отвлек посланника от дум, и он обратился к извозчику:

— А 'Одесским листком' еще господин Навроцкий управляет?

Литвинов про себя удивился — нашли, кого спрашивать,— откуда извозчику, который и читает-то с трудом, знать кто является редактором одной из газет. Однако он был неправ — извозчики, как и дворники с цирюльниками, как известно являются самыми информированными людьми в городе, и часто извлекают выгоду из этого: дворники и куаферы просто переходя на содержание в полицейском департаменте, а извозчику, за мгновенную справку могли и гривенник добавить.

— Да, Василий Васильевич, — мгновенно ответил извозчик на вопрос Бюцова, — контора на Ланжероновской, дом 8.

— Уважаемый, а не высадите ли вы нас по этому адресу, а вещи наши отвезете в гостиницу, — продолжал удивлять попутчика, Евгений Карлович.

— Будет сделано.

До трехэтажного особняка, доехали быстро. Редакция находилась на самом верхнем этаже, который к слову был в лесах — его надстроили только в прошлом году, и с наружной стороны еще шли украшательные работы.

В приемной кабинета главного редактора было не так шумно, как в других комнатах — из-за перестука пишущих машинок, которые шумели как картечницы на поле боя,и гидромеханической печатной машины, которая тут же печатала вечерний основной выпуск, там просто невозможно было находиться.

Дверь кабинета была полуоткрыта — редактор, как опытный руководитель, по уровню гама оценивал — все ли идет хорошо: малейшее снижение шума подсказывало ему, что нужно немедленно вмешаться в процесс.

Секретарь, приняв визитку от Бюцова немедленно вошел в кабинет и передал ее редактору, сообщив, что Навроцкий просит подождать немного, и как только он быстро закончит прием посетителей , тотчас же примет.

Судя по всему, в кабинете были упорные энтузиасты своего дела, которые не имели средств, но тем более настойчиво убеждали редактора дать рекламу своего творчества.

Переговоры в кабинете было слышно, так как разговор шел уже порядочное время, и аргументы сторон повторялись не раз.

— Поймите, Василий Васильевич, — это будет сенсация мирового масштаба. За этим изобретением будет будущее. Ну что вам стоит разместить на второй странице в осьмушку страницы объявление о наборе в товарищество.

— Господин Фрейденберг, вы уже перегибаете. Объявление в осьмушку страницы, да еще на второй странице, стоит целых десять рублей и вы предлагаете мне бесплатно это сделать? Ну нет, не пойдет. Да и сыт я по горло вашими сенсациями — вон одна во дворе стоит. Кроме позора на мою седую голову, ничего не принесло. Считаю, разговор оконченным.

Несмотря на то, что Навроцкий вроде бы закончил разговор, посетители из кабинета выходить не желали, а все продолжали канючить.

— Что же, пора помочь Василию — подмигнул своему коллеге Евгений Карлович, и решительно распахнув дверь, вошел в кабинет.

-Сто лет, сто зим, милости просим в мою редакцию, — мгновенно поднявшись из-за обычного конторского стола, пошел навстречу хозяин газеты. Вопреки недавнему заявлению, Навроцкий не имел ни одного седого волоска. Это был крупный мужчина, с короткой бородой весьма представительного вида. Два же посетителя были и по виду, и наверное по занятию, двумя недавними студентами, которые вместе в ширину были меньше газетчика.

-Я прошу прощения, что вторгся в кабинет. Секретарь передал, что вы свободны, — лицо секретаря, также заглянувшего в кабинет, говорило о другом, — но вижу, что вы заняты, поэтому прошу прощения, что прервал вас.

— Нет -нет, что вы. С господином Тимченко и Фрейдербергом мы уже решили все вопросы.

Если господин Тимченко, как стоял столбом, так и продолжал стоять, то его компаньон очень быстро сориентировался.

— Так значит, как договорились, объявление на второй странице? — пятясь к двери, задал уточняющий вопрос изобретатель.

— Как только будет действующий образец, обязательно разместим, будьте уверены, а вторая или четвертая, посмотрим по выпуску — может наш город члены императорской семьи посетят, не могу же я рядом с ними ваше объявление давать,-ответил газетчик, в то время как Фрейдерберг подталкивал своего все еще молчаливого соучастника к выходу из кабинета.

Хозяин кабинета, окончательно выпроводив посетителей, и плотно закрыв дверь, в том числе от ушей любопытного секретаря, обернулся к гостям.

— Ну совершенно молодое поколение не знает приличий, — констатируя, очевидный для него факт, продолжил редактор. — Придумали какую-то белиберду, заручились письмом от канцелярии губернатора и теперь как хошь выкручивайся.

— А что изобрели то? — вступил в разговор Литвинов, — Ох, извините. Третий секретарь посольства в Персии, Литвинов Александр Владимирович!

— Василий Васильевич Навроцкий, редактор всего этого бардака, именуемого 'Одесский листок', самой уважаемой и популярной газеты города. Указанные господа,— газетчик махнул в сторону двери,— изобрели какой то аппарат, который будет показывать фотографии в движении, -'самодвижущие картинки' какие то. Баловство одно -зачем это нужно?

— Какими судьбами у нас, Евгений Карлович? — продолжил редактор.

— Проездом, — не стал скрывать посланник. — Случайно узнал, что в Одессе столовывается эмир Бухарский. Хотел бы с ним встретиться, но так чтобы лишних ушей не было, разговор деликатный будет. Ну а вам, — видя уже готовившейся сорваться с уст Навроцкого вопрос,— право первой новости с подробным комментарием.

Газетчик молча вышел за дверь, плотно притворив ее с другой стороны.

— Александр Владимирович, — все пояснения потом. — прервал он и вопросы Литвинова.

Хозяин кабинета отсутствовал минут десять,

-Евгений Карлович, вы в какой гостинице остановились?

— В 'Парижской', номер не знаю.

— Я так и думал. Вечером пришлю конверт. Похоже, Ваше затруднение легко уладить.

— Я знал, что на Вас можно положиться. Тогда мы вас покидаем. Большое спасибо за гостеприимство.

— Не хотите ли развлечься? Уверяю вас, такого в Петербурге точно нет — хитро прищурился редактор — как насчет поездки на безлошадной пролетке?

— Увы, нет. Утомился с дороги. А вот господин Литвинов с удовольствием бы посмотрел Одессу. Он в первый раз в городе. Тем более, походу поездки, сможете взять у него интервью о свежих впечатлениях и потребностях в торговле с Персией. Он как раз большой специалист по этой части.

— Александр Владимирович, окажите честь быть моим гостем. Экипаж во дворе. Это нечто незабываемое,— выходя уже в приемную прорекламировал новинку одессит.

— Василий Васильевич, а с этими изобретателями, с которыми так неудобно получилось. Не могли бы вы принять от меня расходы на объявление. 'Уголка' хватит?

-Конечно, — ответил Навроцкий, подумав, что в накладе он точно не останется, независимо от итогов встречи посланника и эмира

Спускаясь по лестнице, Бюцов успел шепнуть Литвинову о том, что ни слова по возможной дороге сквозь Персию.

После этого, старик отправился в гостиницу с ближайшим извозчиком.

Литвинов же, дождавшись гостеприимного хозяина, отправился с ним изучать диковинку.

Следующий раз, оба дипломата встретились только за завтраком, так как поздно вернувшийся в гостиницу Александр не застал посланника — того, пригласил на ужин губернатор.

Хотя формально за столом завтракали двое, но пищу поглощал только один — Евгений Карлович, его более молодой коллега все более налегал на напитки

— У вас все хорошо?— ехидно-участливо осведомился Бюцов.— Выглядите вы так, как будто ночь вы провели не на суше, а после морского волнения. Сильно столовались с Василием Васильевичем?

-То, что господин Навроцкий, виноват в моем недомогании, это правда. Уж лучше бы мы только столовались... Нет, во всем виноват этот самодвижущийся аппарат, на котором я совершил поездку по городу, — со страдальческим видом ответил третий секретарь

— Расскажите, расскажите ваши впечатления, — уплетая яйцо в мешочке, от которого старательно отводил глаза Александр, поинтересовался посланник.

— Аппарат конечно у него замечательный. Как он сказал, это работа парижской мастерской Левассор с движителем германского Бенца. Представьте себе красивое ландо, в котором только два места, позади мест — мощно ревет агрегат аж в несколько сил. Управляется вся эта нелепица с помощью рычага, за которой надо взяться двумя руками — в какую сторону повернешь — туда и поедет эта колымага.

Поначалу еще ничего было, — несколько оживившись, продолжил незадачливый экспериментатор,— во дворе, где был пустырь, ехать было вполне комфортно. Но вот когда выбрались на улицу, тут я вам скажу, страху натерпелся.

Во-первых трясет так, что каждый момент ожидаешь, что вылетишь вперед головой, прямо под колеса: мостовая-то неровной кладки, а колеса деревянные, сверху покрытые каучуковой прокладкой . Добавьте к этому, что в отличие от лошади, ход не плавный, а постоянно неровный — цилиндр в движителе толкает.

Во-вторых, скорость. Поначалу перед нами еще бежал мальчишка с флагом, предупреждая встречных — хотя все и так расступались, увидев эту прямо-таки, сошедшую с азбуки, картину про самодвижущуюся печку.

Ехали мы так минут двадцать, потом Василий Васильевич смиловался, и мы плотно перекусили -за обедом все выспрашивал про сахар и польские ткани, что лучше предпринять, чтобы продавать больше французских и индусских изделий.

А часика через два, когда окончательно пища улеглась , Навроцкий показал мне 'скоростной режим'. По дороге, ровной как стрела, и твердой от мороза, мы разогнались очень сильно — верст двадцать пролетели за час. А потом не могли затормозить, и пришлось искать канаву с грязью, чтобы там завязнуть — думал уже, что перевернемся, да мастерство редактора, да Бог миловал от несчастья.

Ну а потом, мы наняли извозчика и вернулись в город, и уже за спасение своих душ, отметили мое путешествие.Трясучка и во сне не покидала.

— И какое ваше мнение, по поводу самодвижущихся повозок? — заканчивая с завтраком, спросил посланник.

— В качестве забавы богатых дядюшек, да молодых хлыщей, кружащих головы молодым девицам, подойдет. Но практического применения не найдет — слишком дороги, капризны к материалам, сложны в починке и управлении. — вынес свое решение Александр Владимирович.

— А в военной сфере? — не сдавался посланник

— Еще более неприменимы. Воюют на полях, а не по дорогам, переместить большие грузы не может, при поломке придется бросить, потому как до обозной кузницы или мастерской тащить далеко. Да и не готовы наши мастерские к производству. Закончат как механические шкатулки.— перечисляя недостатки,продолжал настаивать его молодой коллега.

-Ну что же. Скажите, у вас не было желания пойти завтра в баню? — спросил Евгений Карлович

Собеседника он явно огорошил, потому как Александр даже не нашелся что ответить.

— Видите ли Александр Владимирович, Сайид Абдул Ахад Бахадур Хан — постарайтесь запомнить его имя, завтра будет в омываться в бане 'Дворянской' , где всего четыре номера, три из которых он и занимает. Четвертую нам любезно уступили, за что спасибо господину Нарочицкому и господину Буковецкому, которому очень сильно нас рекомендовал здешний полицмейстер, — просветил Бюцов

— А о чем мы будем с ним говорить? — допивая кофе, поинтересовался третий секретарь.

— Как о чем? Все о том же — об интересах Российской Империи в Персии,— официальным чиновничьим тоном, как отрезал, закончил посланник.

На следующий день, оба путешественника были в бане, в отдельном номере который представлял из себя большую комнату, в которой их уже поджидали два банщика.

За все свое пребывание в Персии, несмотря на довольно теплый климат, Литвинов видел Евгения Карловича всегда одетым, и ни в коем случае с закатанными рукавами .

И только теперь ему стало понятно, что сия причуда была вызвана не какой то повышенной теплолюбивостью, а только рамками воспитанности.

Дело в том что торс и руки посланника украшали.. многочисленные татуировки в восточном стиле.

— Не смотрите на меня такими глазами, — видя искреннее удивление Александра ответил Бюцов, — я на Востоке провел времени больше чем в границах Российской империи. А первую свою татуировку, — тут посланник показал на татуировку между запястьем и локтем на левой руке, где какой то морской гад с щупальцами, тащил рыбу в свой рот, приобрел в 25 лет, когда первый раз приехал в Иокогаму. С тех пор вынес для себя простую истину — моряков можно и перепить, но глупостей при этом наделать, — тут Бюцов сделал паузу... — ну да ладно, вы еще молодой, успеете там побывать.

После того как банщики, распарили и в первый раз отмассировали, дипломаты вышли. Обернувшись в простыни в большой зал примыкавший к номеру, где уже были установлены напитки с мясными и фруктовыми закусками, чем неприятно удивили парочку, которая там уже была — полноватый азиат и мальчишка -слуга, совершенно голые

Азиат, похожий на перса, уже схватил колокольчик, чтобы вызвать челядь, но узнал посланника. Вместо колокольчика, он хлопнул мальчишку по заду, отчего тот засеменил и скрылся в одном из номеров.

— "Ассаляму Алейкум, -первым поздоровался Бюцов

После этой фразы, его собеседнику ничего не оставалось , как ответить, -уа алейкум ассалям уа рахматулла уа баракатуху.

Эмир жестом пригласил, так ни кстати появившихся гостей к столу — все таки он был в пределах Российской Империи, и оскорблять важного сановника — не самое лучшее начало. И хоть Белый Царь и дал свое благоволение считать Сайида Абудла единственным законным правителем Бухары и эмирата, не надо было и забывать, что милость сильного, как ветер — мимолетна. Тем более, что этого господина азиат знал — и знал, что за ним стоят другие люди — и их появление здесь, говорило о том, что они обладают многими ключами . Впрочем, ни он пришел к ним а они к нему, поэтому опасаться было ничего — в крайнем случае придется дать еще одну взятку, хотя и не такую большую как он дал Половцеву — в виде взноса в комитет пострадавшим от голода, не 100 000 золотых рублей за благожелательное отношение Александра III.

-Досточтимый эмир, — начал Бюцов на фарси, — как приятно вас случайно видеть в этой купели. Как вы оказались столь далеко от дома?

Даже Литвинову, который был относительным новичком в дипломатии показалось, что посланник переигрывает. Эмир же, просто помянув еще раз темного в душе, продолжил этот диалог.

— Поверьте, досточтимый Евген-мирза, и для меня приятно увидеть вас. Возвращаюсь домой, после несказанной удачи выпавшей мне — встречи с Его Величеством Белым Шахом, который соизволил принять мою покорность ему,— по восточному витиевато ответил эмир.

— Как жаль, что я оказался неправ по поводу вашего дальнейшего путешествия. Я полагал, что Ваше посещение этого города, лишь шаг к продолжению хаджа.

Тем более , что путь между городами Пророка теперь стал короче, благодаря пожертвованиям Вас и ваших поданных, — с нотками разочарования признался Евгений Карлович, — двести тысяч рублей потраченные на благое дело — весьма щедрый дар, который наверняка оценят все кто следуют учению Пророка, да будет славно имя его.

— Правоверному ничего не жалко для облегчения нужды страждущим, — преклонив голову, словно отвечая не собеседнику, а тому кто свыше, ответил Сайид. — Я с радостью уже говорил досточтимому Императору, что потрачу не меньшие суммы на строительство мечети в Петербурге, если он соблаговолит выделить достойное место моим единоверцам. А чтобы подкрепить свое желание, я пожертвовал свыше сотни тысяч золотом товариществу, помогающим селянам, в постигшем их несчастье.

— Я несколько не сомневался, в ваших благочестивых намерениях о достойнейший. Я лишь хотел сообщить, что может Вам будет интересно узнать, что в скором времени в Персии появится железная дорога, пересекающая ее с севера на юг, под патронажем России и Вам будет интересно стать одним из совладельцев концессии?

— А кто уже изъявил желание участвовать? — эмир хоть и был знатным человеком, но деловая жилка которая помогла ему стать и эмиром, и приобрести солидное покровительство, быстро дала о себе знать.

-Пока что проект под большим секретом, но Вы же понимаете, что братья Поляковы не захотят остаться в стороне, и постараются приобрести главенствующее право. У Самуила в Персии банк, у Лазаря — интересы в торговле хлопком,— ответил Бюцов.

Посланник сознательно упомянул двух евреев, которые и в правду пока ничего не знали о концессии. Теперь по его мнению, эмиру просто некуда было деваться — если он откажется, то самый короткий путь для мусульман в Мекку и Неджев откажется в руках евреев. И стоит кому то пустить слух, что он, Сайида Абудла эмир Бухары, из-за корыстных целей уступил это право, как тут же найдутся злопыхатели, которые скажут, что деньги для эмира важнее веры.

Но не знал Бюцов другого: к эмиру уже приходили люди, которые говорили феодалу, что в Афганистане тоже доверяли русским, и Абудр Рахману пришлось очень сильно постараться, чтобы удержаться на троне.

— Тогда с нетерпением жду рескрипта Белого Царя о государственной гарантии проекта железного пути в Персии. Я буду первым, кто поддержит его. — с воодушевлением сообщил свое решение бухарец.

Столь дипломатичный ответ не очень устроил Бюцова, но с другой стороны, ничего возразить он не мог — эмир не отказался от финансирования, но только под гарантии Императора, кои непросто получить, учитывая скупой характер царя не только в личных, но и государственных финансах.

— А вы, не тот лихой джигит, который взял главный приз в скачках? — обратил наконец внимание на Литвинова эмир, пока Евгений Карлович осмысливал произошедшее.

Литвинов, которому уже не в первой раз был свадебным генералом, уже заученным рассказом, обрисовал во всех красках свой успех. По задаваемым многочисленным вопросам, Александр понял, что его собеседник, опытный наездник несмотря на полноватую фигуру.

Словно подтверждая его правоту, эмир сам рассказал несколько историй, о том как он побеждал в козлодрании, естественно. Проводимых только среди знатных родов не только Бухары, но и остальных ханств и земель вокруг нее.

Беседу, прервал один из слуг, который с извинениями и большим почтением сообщил, что доктор уже давно ожидает эмира, и просил напомнить о своем присутствии.

— Увы, досточтимый Евген-мирза и Ливин-мирза, прошу извинений, что вынужден закончить беседу. Медицинская процедура лечения ришты, довольна неприятна на вид. — с этими словами эмир откинул часть простыни, в которую он обернулся при виде дипломатов

Откинутая простыня обнажила ногу эмира, которая имела неприятный вид : одутловатая, она была покрыта какими то личинками, которые выползали из гнойников

Дипломаты поспешно ретировались.

Путешествие в Петербург обещало быть недолгим, но затратным мероприятием: билет в Петербург стоил недешево, второй класс — около 18 рублей, первым — четвертной.

Как и в любом приличном месте, в гостинице была своя стойка продажи железнодорожных и морских билетов на разные направления.

— Выпишите два билета на завтра— обратился Литвинов к усатому грузному мужчине за стойкой, больше похожего на боцмана или флотского кондуктора, чем на агента. — Едем через Киев до столицы. Один — первый класс, один -второй, вещей много.

— Нет-нет, мой друг ошибся,— уже поднимаясь по лестнице, прокричал в фойе Бюцов, — оба в первый класс. Билеты и счет принесите в седьмой нумер.

— Будет сделано, — признавая за Евгением Карловичем приоритет, кивнул агент.

После чего заинтересовавшись, будет ли задержка в Киеве, аккуратно вписал данные пассажиров в конторскую тетрадь, после чего выписал два 'синих' билета.

Уже в просторном купе, Литвинов выразил Бюцову свое недовольство

-Евгений Карлович, не пристало мне так шиковать — мягко намекнул он посланнику за дополнительные расходы.

— Александр Владимирович, что вы так разгневались? Полагаете, мне охота будет делить купе с каким-нибудь отставным генералом, или местным помещиком, разбогатевшим на местных черноземах, которые все уши мне прожужжит о видах на урожай, последних прошлогодних новостях Карлсбада, куда он поехал из честолюбия, или разговоры о том, как трудно пристроить родственниц -дурнушек? Нет уж, избавьте! Заодно в дороге, еще раз подготовимся к устному докладу Его Величеству — проверим, ничего не упустили в записи, поданной ранее.

Станет скучно — выйдем в ресторан.

После катастрофы, произошедшей почти пять лет назад, и чуть не погубившую все царскую семью, были проведены ремонтные работы по всей линии.

Прежней скорости уже не было, но дорога стала помягче, и даже в старых смешанных вагонах I и II класса, пассажирам ехать было комфортно, не так расстрясывало..

Как и обещал Бюцов, отдыха не получилось: как и в любой работе, всегда найдется что исправить, дополнить, уточнить или переиначить. Собственно, за работой был пропущен и Киев поэтому пришлось шнуром вызвать проводника, и заказать ужин в ресторане поезда, согласно скудной la сarte

Утром, Литвинова ждал сюрприз.

Ожидая в санитарной зоне между купе I и II класса, и чертыхаясь про себя по поводу долго приводящего себя в порядок после сна пассажира, Александр никак не ожидал увидеть, что вышедший пассажир плотного телосложения — его хороший знакомый.

— Гиркуня!

— Зоркий!

Раздалось практически одновременно в тамбуре, гулко разнесся по вагону

Вышедший знакомый учился в одной с Литвиновым роте в воронежском кадетском училище — хотя и в разных классах.

'Зоркий', или Ачкасов Михаил Васильевич, получивший свое прозвище по фамилии, а не за зоркость (к своим неполным 30 годам Михаил уже был в очках), ехал на новое место службы, после Дальнего Востока. К слову, прозвище Александра, тоже имело отношение к фамилии: будучи скобарем, Михаил с детства перенял, что поляки и дзукайты называли литвинов 'гиркунями'

Договорившись вместе отобедать, и заодно обсудить общих знакомых, однокашники расстались.

— Ну как там, Миша ? — на втором часу разговора, после того как выяснили судьбу общих знакомых. — Растем?— поинтересовался Литвивнов.

— Саша, растем -да не очень хорошо.

Если железку не протянут. — считай потеряем, как Америку. Китаец рядом, японец в силу входит. Постоянно ловим миссионеров с американскими паспортами, которые нет-нет, да и забывают, где заканчивается их разрешительный документ.

Про британцев смысла говорить нет — они как дома, регулярно наведываются в бухту Золотой рог, все присматривают — не случится ли у нас пожар, и не соберем ли мы свои манатки...

Жить там тяжело, — продолжил после некоторой паузы Ачкасов, — Все время как в осажденной крепости. Морячкам еще хорошо — они три месяца на нашем берегу, а потом или на стоянку в Нагасаки, где гуляют напропалую, или по Великому океану навигацию налаживают. А нам сухопутным, только и остается сидеть в гарнизоне, как на острове, сообщение только пароходом или по реке, через тайгу добираться опасно.

— В гарнизонах скучно — разлил еще по стопке 'для разговора' из заказанного графина старки однокашник, — я когда молодой после Петербурга приехал в урочище Новокиевское, а это 220 верст от Владивостока, первое что увидел — это 7 крестов могильных. Как потом рассказали старослужащие, это в прошлом году до меня за 4 месяца покончили с собой молодые офицеры. Этот мор прекратился только после того, как восьмой, решив по примеру остальных покончить собой, не убился, бросившись со скалы, а лишь обездвижился . Вид несчастного пугал отчаявшихся сильнее безнадеги.

Сильно пьют. Те кто культурнее, копят деньги до отпуска, и добравшись на пароходе до Владивостока вступают в общество 'Ланцепупов'. В общество принимали тех, кто мог выпить сначала больше аршина, но так как это порция по плечу была многим — со временем ценз увеличили. В основном мерялись аршинами и спиваются за два-три года полностью. Но это культурные. Те кто побойчее, те, играют в 'Кукушку'.

— Это ту, что в Туркестане придумали? — вспомнил Литвинов рассказы 'старших товарищей' по полку, заставших походы Скобелева и Кауфмана.

— Она самая, только усовершенствовали слегка. — подтвердил Михаил,— раньше в барабане был один патрон, теперь честь по чести, полный комплект. Напьются, затушат свечи, выберут наиболее пьяного водящим, поставят в центре комнаты, а остальные — по комнате 'кукуют'. Как кто 'ку-ку' крикнет, так водящий на крик и стреляет. После расстрела барабана, меняются. Бывают до четырех водящих проходят, пока в кого— нибудь не попадут, — а там уж, дай бог, чтобы без смерти или увечья.

Но самая тоска — это с женщинами. Местные нравы весьма свободные. Мне так сразу в батальоне и сказали:

— Наши дамы всегда старались не допускать в гарнизоне появления женщин легкого поведения.

Я то вложил в это самый приличный смысл, а оказалось... как оказалось. И при этом нельзя сказать, чтобы меня обманули.

— Ну и просто идиоты есть, — продолжил Ачкасов.— В соседнем гарнизоне, один офицер топтыгина взял. И взял за науку бороться с ним. Да вот только с цепи он у него сходил регулярно — ловили пока несчастье не приключилось.

— Задрал кого?

— Нет. Но косая свою жатву собрала. Молодой поручик приехал с беременной женой из Варшавы. За рублем погнался. Ну так вот... Вечером в дверь постучали, она открыла, а там -медведь. Так сразу и разрешилась преждевременно. А потом в горячке и померла. Медведя конечно убили, но жену не вернуть. Поручик через неделю повесился.

— Неужели все так безрадостно? Как же ты устоял там? — задал вопрос Литвинов

— Охота спасла. Да зубрежка.— пояснил собеседник. — Я, когда все эти безобразия увидел, зарок себе дал — ценз выслужить и в Петербург , — поступать в Академию. К нам снисхождение есть.

Природа там дивная , продолжил он,-дичь сама в руки идет, успевай только в мешки собирать, в основном птица. Но есть и опасный зверь — тигр или барс. Штука в том, что ты высматриваешь его на земле. А он может на ветках лежать , прямо над тобой. И вот когда ты проходишь мимо, он и бросается вниз. Мне вот повезло однажды, когда на охоту иду всегда штык пристегиваю, хотя меткость от этого сильно и страдает. А тут случай — барс прыгнул с куста, я ели успел взять винтовку на изготовку — у него из пасти такой смрад идет, сразу почувствуешь. Зверь, напоролся на штык, который попал ему под челюсть, и вышел в открытую пасть. Я то, конечно ,упал, но винтовку, со страху наверное, не выпустил , и поднял как пикой его над собой. Барс челюсти сжал, да вот только и верхнюю челюсть проткнул. Правда штык погнул сильно — он ему в нос вошел. Так и нашли нас подбежавшие коллеги. Уже потом мне показали штык, который почти сломался — вот такие челюсти у лесной кошки.

— Счастливо отделался, -заметил дипломат.

— Да, только ноги слегка подрал, всю осень мясо нарастало,— согласился попутчик.— Но вот не всем так везет. На офицера Андреевского, тигра сверху прыгнула, да хорошо склон был, лишь когтями слегка голову задел. Но ибрис же обернулся, и капитану пришлось руку в пасть пихать, иначе живот выел бы. Пока добежали и убили — он все кисть и обгладывал. Остался калекой, но живой.. А еще двоих нашли в тайге растерзанными. Не смогли убить зверя. Вот он за один присест двоих и завалил. Одному на охоту на Дальнем Востоке ходить нельзя.

— А с местными как?

— Боятся нас. Оружие то у нас поновее, да и стреляем без предупреждения.

Далее Ачкасов пригнув голову, шепотом:

— А, если какой чиновник китайский или корейский, мешает нашим офицером лес рубить или контрабанду вести, то ему лучше при границе не появляться — застрелят.

— А еще, солдаты после окончания полевых работ начинают сезон охоты на 'белых лебедей'.

— Откуда там лебеди? — удивился Александр

— Так корейцев в основном называют, — пояснил Михаил,— они ходят в одежде сшитой из белой бумажной материи. Дело в том, что нанимать русских батраков не выгодно — мало их, и работают плохо, потому как кто поумнее, хозяйство крепкое имеют и сами в батраки берут, остаются лишь лентяи, да умом тронутые, или пьяницы запойные. Вот по весне и идут корейцы к на нашу землю. Работают хорошо и дешево. Чтобы работать — получают проходе к нам пропуска, обратно когда возвращаются — надо заплатить по 30 копеек. Они естественно экономят, и идут проселочными тропами. Тут то их ловят наши солдатики — стреляют, добро перепрятывают, а если ловят, что редко — некто из офицеров мараться не хочет, говорят что это хунхузы были и их подручные. Хунхузы тоже встречаются только вот их не ловит никто — опасно. Владивосток хоть и малый город, по меркам России, однако там есть даже район, в который полиция старается не появляться — 'Миллионка', настоящая манзовая деревня.

— Не знал бы я тебя, Зоркий, подумал бы, что ты смутьян, начитавшейся книжек всяких русозлобов.

— Да, нет Саша, — все правда. Пока железки не будет, хороший народ в Приморье не останется: пены много, выжить сложно не став таким же. Сильно рабочие руки нужны, контроль нужен — порядок там сейчас бандитский, чиновники только о наживе и думают.

Поговорив еще с час, однокашники расстались.

Каждого из них ждала своя судьба.

Петербург. Февраль 1893 года

Петербург встретил дипломатов неласково: ветер с Невы, снежное крошево под ногами.

Посыльный на вокзале учтиво передал путешественникам приглашение посетить с докладом директора канцелярии МИД Ламсдорфа, который по обыкновению оставался единственным начальником в это время года: министр и остальные товарищи министра отдыхали на водах в Биарицце или Швейцарии.

Доклад намечался на четверг на утро, так что и Литвинов и Бютцев расстались и разъехались по квартирам — посланник домой, а Александр — к брату, так как после известных событий, семья его переехала к родителям, в поместье, в Виленский край.

Здание Генерального штаба, восточное крыло которого делили Министерство финансов, и Министерство иностранных дел, подавляло своим величием, хотя между жителями Петербурга и носило неблагозвучное имя "утюг". Хотя оба министерства уживались в одном здании, дипломаты чувствовали себя более комфортно: во-первых их окна выходили как на набережную Мойки, так и на Дворцовую площадь, ну и кроме того — вход, он же и выход из здания был прямо у Певческого моста, на противоположной стороне которого располагался знаменитый ресторан 'Донон' с великолепной кухней.

Литвинов, как и ожидал, приехал первым, и будучи при 'полном параде' ,чувствовал себя 'белой вороной' при виде своих немногочисленны коллег в 'светском', разгуливавшим по канцелярии.

Впрочем, Евгений Карлович не опоздал, и с задержкой в пять минут, их пригласили в кабинет директора.

Когда они зашли в кабинет, Ламсдорф что то быстро строчил в бумагах. Поначалу, Литвинов решил что их не ждут, но судя по виду Бютцева, он понял что это привычный стиль приема в чем то, по мнению товарища министра , провинившихся дипломатов.

Ожидание гостей продлилось долго, минут семь.

Закончив писать, Ламсдорф закрыл чернильницу, и без всякого перехода, как будто до этого вел беседу, начал разговор, которую в своем армейском прошлом, у Литвинова называлось просто — 'разнос':

-.. и вот, когда мы уже почти свели 'комбинацию' по умиротворению Германии и вынуждаем их быть умереннее по отношению к Франции, возомнивший о себе секретарь в каком то городке, где даже мухи стараются найти тень, просто разрушает всю нашу работу, как Александр Македонский в Гордии: топорно и грубо. — подгнусавливая и грассируя, словно обращаясь к Небесам, начал товарищ министра. — Кто Вам дал полномочия на такие действия?— внезапно перейдя на нечто переходящее на визг, продолжил важный чиновник.

Бютцев, нисколько не испугавшись начальственного гнева, спокойным тоном ответил за Литвинова: 'Владимир Николаевич, — Александр Владимирович, действовал в рамах данных мне инструкций. И я, право слова, считаю, что за свои действия, он заслуживает, как минимум благодарности от министра, а может и иного повышения, что я отметил в нашем докладе'.

После этих слов Ламсдорф поднялся с кресла, и подошел к Бютцову. Когда он встал, стало заметно, что Владимир Николаевич очень низкого роста, с непропорционально большой головой, что при тщедушной фигуре придавало ему весьма комичный вид, и напоминала какого то сказочного персонажа из немецких сказок.

— Евгений Карлович, — скорее прошипел, чем сказал Ламсдорф, — отправьте телеграмму в Тегеран первому секретарю, чтобы выслал ваши вещи и вещи вашего сопровождающего, — на этих словах товарищ министра оглядел Литвинова, как смотрит солдат на вошь, — в Петербург. Вы оба поступаете в распоряжение Министерства. Ждите дальнейших указаний. Больше не задерживаю. На этих словах, чиновник позвонил в колокольчик, вызывая дежурного секретаря в кабинет, давая понять, что аудиенция закончена.

Выйдя в коридор, совсем сбитый с толку Литвинов, спросил Бюцова по произошедшему, совсем по простецки:

-Евгений Карлович, -взмолился Александр, — объясните в чем дело? Что я не так сделал?

— Не знаю, Александр Владимирович!— с таким же удивлением в голосе, ответил его бывший начальник. — У вас есть, где остановится?

— Да. Здесь меня живет кузен, у казарм Гвардейского Экипажа, на Екатерининском канале, 135.

-Это там, где живописец Репин живет?

-Не знаю.

— Хорошо. У меня просьба, не удаляйтесь до субботы из города.

В ресторане 'Данон' , Литвинов бывал и раньше. Однако никогда не поднимался на второй этаж, где были приватные кабинеты, тем более в субботу, когда в заведении устраивали свои пирушки литераторы, и где порядочному человеку, быть не положено.

Однако, согласно приглашению, присланному с посыльным, Бютцов именно здесь назначил встречу.

У входа, пальто принял высокий татарин, который и проводил гостя в кабинет. Все это напомнило Литвинову, его первую встречу с Бютцевым.

В кабинете был собственно Бютцов, и незнакомец, которого украшала эспаньолка

— Знакомьтесь Владимир Петрович, господин Литвинов Александр Владимирович, надворный советник, и мой третий секретарь.

Незнакомец удивленно посмотрел на Бютцова. Евгений Карлович, довольный эффектом, пояснил:

— Александр Владимирович, был ротмистром в гвардии, но волей обстоятельств попал в наше ведомство, где ему пришлось пока довольствоваться пока скромным званием третьего секретаря. Александр Владимирович, знакомьтесь, князь Мещерский Владимир Петрович, издатель -редактор 'Гражданина' и личный друг Его Императорского Величества.

Сказать, что Литвинов удивился — значит, ничего не сказать. Репутация князя, была: как ему в детстве, говорила его няня, после общения с некоторыми людьми не мешало помыть не только руки, но и сходить в церковь, чтобы замолить грехи: скандалист, литератор, и ходили слухи, что и кое-что другое.

Пожалуй, все это промелькнуло на лице молодого человека, так как Мещерский с улыбкой произнес: — Что же вы, окаменели, сударь? Да, не только Москва стоит на семи холмах и еще одном бугре (данное слово, он произнес как bougre с французским прононсом, чтобы не было сомнений), но и в Петербурге есть возвышенности.

Да, это моя слабость сударь,и это не оправдывает меня, но знаете, что это не столь омерзительно, например,как отцы семейств продающие своих дочек старым павианам. И если бы за деньги — нет, за милость.

Но я вас не для этого пригласил — продолжал князь, — любезный Евгений Карлович, сообщил, что наша chère madame слегка перегнула палку. Оооо, вы не знали того, о чем знает любой банщик в этом городе?

Александр Владимирович, благоразумно промолчал, хотя в голове у него бушевал шквал мыслей — с одной стороны, как можно было доверить дипломатию, человеку, который столь порочен, с другой стороны — нельзя же, походя, выкладывать такую информацию первому встречному, как сделал это Мещерский, который явно преувеличил "известность" Ламсдорфа в определенной сфере.

Между тем, перейдя на французский, который Литвинов хоть и знал, но понять не мог, видимо какой то диалект, князь и Бютцев , перекинулись быстро несколькими фразами.

Их разговор, прервал официант, который занес ранее заказанную еду.

В дальнейшем, беседа ничем не напоминала, столь острое ее начало. Мещерский довольно живописно описал последние новости света, посетовал о финансовых сложностях этого года, вызванные так и не разрешенным таможенным конфликтом с немцами. В свою очередь Бютцев, на правах старшего, живо рассказывал о необычных традициях персов, ну а на долю отставного ротмистра и в непонятном статусе дипломата, остался рассказ о его путешествии на шайтан-машине (как метко окрестил ее Бютцев) по пригородам Одессы.

Сославшись на срочные дела, Мещерский быстро покинул 'персов', мило со всеми попрощавшись.

Вскорости, вечер закончился.

Каково было удивление Литвинова, когда буквально на следующее утро, его вызвали вниз, где дежурный адъютант, передал ему, что на четыре часа на него заказан пропуск в Гатчинский Дворец. И это в воскресенье то!

Не теряя времени, и даже не позавтракав, Александр быстро добрался до Балтийского вокзала. Творение архитектора Кракау, прототипом которого был Восточный вокзал Парижа, встретил его теплом — левый царский флигель обогревался, и можно было быстро перекусить, для отправлявшихся в Гатчино в резиденцию. Знакомых молодой человек не увидел, поэтому всю дорогу проехал в одиночестве.

Гатчино встретило его новым вокзалом, которого в период его службы не было. Как позднее узнал Александр, прежнее здание было снесено, потому, как якобы загораживало вид царю на кирху и смотровое поле. Впрочем, когда об этом узнал сам император, он был не меньше удивлен, так как надобности в осмотре кирхи не испытывал.

Всех прибывших во дворец, встречал уже специальный экипаж, который за пять минут домчал до Гатчинского дворца, куда после успешного покушения на отца переселился тогда молодой Александр III.

Все-таки Гатчино, контролировать было легче, чем людный Петербург, где после убийства Александра II, тут же созрел заговор и на его наследника. 170 кирасир и казаков ежедневно выходило нести дозор, а кроме того, множество полицейских вокруг, создавали ощущение, скорее тюрьмы, чем парадиза.

Вот и для того чтобы попасть во дворец, посетителю надо было предъявить специальный билет, который сличали с фотографическим изображением посетителя

С другой стороны, с течением времени, строгости становились меньше, и ранее закрытые калитки в многочисленные парки были открыты, чтобы местные жители, по словам царя 'не лазили через забор, им так неудобно'.

Хотя в распоряжении царя был целый дворец с более чем 500-ми помещениями, Александр III выбрал всего несколько комнат не на первом и третьих этажах, а на втором антресольном, что поначалу (да и в последующем) приводило в ужас близких царя.

По сравнению с Зимним Дворцом ( да и иными дворцами императорской фамилии), высота потолков была низкая — пожалуй, такие потолки можно увидеть у челяди в господском доме, да в съемных дешевых квартирах на верхних этажах. Александр III, с его 190 см и тучной фигурой, был явной доминантой в любом из таких помещений, так как потолки не дотягивали и до трех метров.

Возможно, кому-то эти 'антресоли' и казались не естественными, но только не российскому самодержцу. А, как известно, все остальные мнения, кроме, возможно, императрицы, ему были безразличны

Приемная, в которой собирались, те, кому назначено, располагалось у Мраморной лестницы.

Не найдя, чем себя занять, Александр сделал вид, что осматривает картины, которыми обширно была украшена приемная.

Где то через четверть часа, спустился камердинер, и объявил , что Его императорское Величество изволит принять дипломата

Личные покои , а именно коридор, Императора и его семьи не поражали воображение: на стенах картины передвижников, мебель скорее богатого мещанина, чем дворянина.

Рабочий кабинет, Самодержца Всероссийского был не очень просторным.

Главное место в кабинете занимал рабочий стол с синим сукном, повернутый к окну, в простенок между окнами. Над столом — лампа с матерчатым абажуром. В кабинете стояли еще один стол, диван и два массивных кресла. Видимо, двигаться по тесно заставленному кабинету приходилось с осторожностью, поэтому князь Мещерский сидел между столами на деревянном табурете по форме напоминающий бочку.

Александр III сидел напротив и видимо между ними был приятный разговор, так как царь искренне заливался смехом.

Царь, по обыкновению был очень скромно одетый, конечно, в военной форме, но форма эта была уже более или менее поношенной. Лицо его страдало одутловатостью, и кажется он еще больше полысел (хотя свою пышную шевелюру он потерял из-за перенесенного тифа) по сравнению стем, когда его видел последний раз Литвинов.

Как только Александр вошел, Самодержец Всероссийский подошел своей тяжелой поступью к нему, слегка похлопал по плечу, сказал:

— Мне тут князь Мещерский, дивную историю рассказал: как вы с коллегами вашими англичанке их же merde продали. Достойно, достойно!,— смахнув выступившую слезу из глаза, продолжая смеяться, продолжил царь.— Признаться, первый раз подобную историю слышу.

— Так что случилось, князь, зачем этих молодцев вызвали в Петербург? Продолжали бы они в Персии так развлекаться, глядишь и толк бы больше был..

— Толк то был... Я с посланником встретился, с бароном Бютцевым, которого вы отмечали по работе на Дальнем Востоке, так он говорит, что добились они за короткий срок, согласия от шаха на постройку железки до Индийского океана. Осталось только построить, и все что западнее нее — наше. Ну и путь в Индию — сократиться втрое. Но по каким то причинам, наш любезный граф Ламсдорф, этим успехам вовсе не рад, и даже, судя по всему, очень недоволен. И этих молодцов, он намеревается побыстрее упечь далеко и надолго, чтобы в министерстве говорили о них тихим шепотом молодым сотрудникам, как страшную историю.— немедленно ответил Мещерский

— М-да, разберемся... — промолвил Александр III.

После этого он сел, и что-то медленно, но четко написал в своем дневнике. Литвинов обратил внимание, что перо было уже старое и сточенное.

Закончив писать и присыпав песком, о чем то задумался.

Встал, медленно прошелся до другой стороны кабинета, открыл секретер и достав коробочку, торжественно вручил ее опешившему Литвинову

— За службу!, — А с графом Ламсдорфом я поговорю...

— Рад стараться, Ваше Императорское Величество — по армейски выпалил Литвинов.

На выходе, Александра ждало еще одно испытание.

— Аккуратнее, господин поручик Литвинов!— услышал награжденный.

Будучи в совершенном кейфе, он потерял ощущение реальности, и чуть не налетел на цесаревича, который поднимался по узкой лестнице, тогда как Литвинов спускался по ней.

— Ваше Императорское Высочество,— смутился Александр, — прошу прощения.

Цесаревич Николай Александрович, изменился, с тех пор, когда бывший гусарский гвардейский поручик, вместе скакал с ним по царскосельским полям.

Наследник сильно возмужал — теперь это был не юноша, а молодой мужчина: с гордой осанкой, и сильно развитой для своего роста мускулатурой. Через его рыжевато -блондинистые волосы были заметны два шрама (один начинался за ухом, переходя в затылок, другой — короткий у начала лба с правой стороны), полученные в Оцу, которые хорошо зарубцевались, и нисколько не уродовали Цесаревича. Еще одним нововведением, стала еще окончательно не сформированная короткая борода, которая делало лицо цесаревича не столь юношески округлым.

Злопыхатели, говорили, что Николай Александрович, недалек умом, а попросту простоват. Скорее всего, их вводили в заблуждение большие голубые глаза наследника, которые придавали ему чрезвычайно кроткий вид, а возможно — негромкий голос, что принималось за нерешительность. Однако, наследник имел очень хорошую память, и поэтому, внешние показатели недалекости, играли роль ширмы: ведь даже не обладая острым умом, но помня, результат доверия, можно было сказать, что 'шанс есть у всех, но только один'. Ну а манера 'soft power', особенно на контрасте с манерой отца, вызывало еще большое заблуждение.

— Получив от Его Императорского Величества высочайший подарок, шкатулку, замечтался. — продолжил извинения Александр.

— Вы, как то из столиц, пропали после отставки, не видать — то ли с укоризной, то ли констатируя факт, начал разговор Николай.

Видно, день был скучный, а царь не каждого отдаривал личными подарками — во внутренней табели о рангах, проще было второстепенный орден получить, чем из рук царя хотя бы пепельницу.

Понимая, к чему клонит собеседник, Александр, между тем был в сложном положении — неясно, можно ли было распространяться по персидским делам, не повредит ли это дальнейшему делу. Решив, что если цесаревич заинтересуется, он может уточнить у Императора, поэтому постарался в нескольких словах удовлетворить любопытство, однако не раскрывать суть награждения.

— После вынужденной отставки, друзья рекомендовали обратиться в чиновники, подвернулась должность в Восточном департаменте — как раз по профилю, и чтобы хандру стряхнуть. С удовольствием принял предложения, и не прогадал — удалось пару раз быть полезным, героических поступков не совершил, но пару раз оказался на коне в прямом и переносном смысле. Сейчас вот вернулся, после приема ожидаю отпуска и нового назначения.

Дальнейший разговор, из-за которого Александр даже вспотел, прервал камердинер, вежливо напомнив Наследнику, что отец его уже ожидает.

Быстро раскланявшись, Литвинов выскочил в гардеробную, принял свое пальто, и не надевая его — выскочил во двор.

Полный эмоций, он как юнкер-мальчишка, зачерпнул полную ладонь снега с сугроба, и растер им лицо. Он понимал, что колесо судьбы повернулась, и та черная полоса, что началась шесть лет назад, успешно закончилась.