Золото апачей

Склоны каньона, плато позади и над деревней представляли для них наибольший интерес. Это была лесная страна, с множеством ручьев, изобиловавшая дичью, так что они смогли обеспечить себя запасами на предстоящую зиму. Они также обнаружили источник горячей воды, исследовав который, профессор сообщил, что он обладает целебными свойствами. Протоптанные дорожки свидетельствовали о том, что дикие животные придерживаются такого же мнения.

Спустя день или два Чарльз, охотясь, добыл возле горячего источника великолепного оленя. Туша была слишком тяжелой для него, даже если бы он снял шкуру и выпотрошил ее, а потому, полагая ее здесь в безопасности, он оставил ее, чтобы вернуться на следующий день с Гербертом, посчитав, что вдвоем они смогут справиться.

Мальчики, пробираясь сквозь заросли, вышли к небольшому открытому пространству, на котором должна была лежать туша.

— Мы пришли, Герберт, — сказал Чарльз, раздвигая последние кусты и выходя на поляну. Герберт последовал за ним. Они услышали гулкий рык; глубокий, хриплый, зловещий рев. Мальчики в ужасе отступили, когда почти прямо перед ними поднялась фигура красно-коричневого цвета. Они видели оскаленную пасть и маленькие глазки над ней, пылавшие яростью. Перед ними был медведь-гризли, пожиравший оленя, убитого Чарльзом.

— Назад! Бежим отсюда, Герберт! — воскликнул Чарльз. — Это гризли!

Он не раз слышал, что рассвирепевший гризли — самое страшное из всех диких животных, и видел это животное перед собой. Он инстинктивно отпрыгнул в сторону, когда закричал, и избежал удара могучей лапы. Тот же инстинкт заставил его вскинуть ружье и выстрелить. Пуля попала гризли в лопатку, но чудовище, издав ужасный рев, направилось прямо к Чарльзу. Герберт замер, словно совершенно обессилев. Он был немного в стороне от медведя, и Чарльз увидел, как лапа зверя угодила в его товарища, а затем медведь бросился на него и придавил лапой к земле, когда тот упал.

Чарльз услышал крик. Его охватило отчаяние, он был уверен, что Герберт погиб, а в следующее мгновение почувствовал дыхание старого Ефрема на своем лице. У него хватило времени зарядить ружье и выстрелить снова. Медведь взревел, развернулся и поднял лапу. Чарльз, воспользовавшись моментом, отскочил, снова перезарядил ружье и снова выстрелил. Медведь пошатнулся, но выпрямился и бросился к нему.

Дальше все происходило словно в тумане. Он не мог вспомнить все в точности, но знал, что ему помог лес. Он метался от одного дерева к другому, уклоняясь от медведя, и все время стрелял в него. Живучесть великана была поразительна, но, наконец, взрыкнув в последний раз, он опустился на передние лапы, затем на бок, и неподвижно застыл; его пасть была открыта, из полудюжины ран текла кровь. По его неподвижным глазам Чарльз понял, что тот мертв, но нападение страшного зверя было настолько неожиданным, что он выпустил в него еще несколько пуль. После чего бросился к Герберту.

Герберт лежал наполовину на боку, наполовину на спине. Его глаза были закрыты, лицо — совсем белым, за исключением тех мест, на которые сбегала кровь из огромной раны на голове.

Чарльз, вскрикнув, упал на колени рядом с товарищем. Он попытался нащупать пульс на его запястье, но тот не прощупывался. Он выпустил его руку, и та безжизненно упала на землю, словно кусок дерева. Герберт, несомненно, был мертв; Чарльз застонал от горя.

— Герберт! Герберт! — кричал он, но тот молчал.

Чарльз вспомнил о горячем источнике, неподалеку отсюда. Он побежал к нему и наполнил свою шляпу горячей горькой водой. Большая часть просочилась, пока он возвращался; но кое-что все-таки осталось, и он вылил целительный раствор на страшную рану. Послышался легкий вздох, наполнивший Чарльза восторгом. Герберт не умер! Теперь он чувствовал биение пульса на его запястье! Но это биение было едва уловимым, слабым, трепещущим; он стал энергично массировать пальцы и руки Герберта. Слабый пульс усилился, через некоторое время его товарищ открыл глаза.

— Кто... кто это? — еле слышно спросил он.

— Это я, Чарльз, твой товарищ, мы сражались с медведем! Подожди, я принесу тебе еще воды!

Он бросился к источнику и принес еще воды. Герберт был не в состоянии пошевелиться, и Чарльз, наклонив свою шляпу, влил воду ему в рот. Герберт захлебнулся и запротестовал, но силы понемногу возвращались к нему, он сел.

— Как сильно болит голова, — сказал он. — Мне показалось, будто кто-то ударил меня палкой, а потом на нее словно бы обрушился дом.

— Можно сказать, так все и было, — сказал Чарльз. — Позволь мне осмотреть твою рану.

Он внимательно ее осмотрел. Рана оказалась длиной около пяти дюймов; она опухла; но Чарльз увидел, что она нанесена не когтями. Он пришел к выводу, что медведь сшиб Герберта с ног ударом лапы, а затем наступил на него, когда метнулся к Чарльзу; последствия удара и шок едва не стоили его товарищу жизни.

— Все в порядке, Герберт, — весело сказал Чарльз. — Это всего лишь синяк. Мог ли ты ожидать, что, столкнувшись с тысячефунтовым гризли, отделаешься таким пустяком? Разве ты не знаешь, чем обычно оканчиваются такие встречи?

Герберт слабо улыбнулся.

— Это был мой первый опыт, — сказал он.

— Неважно. В конце концов, победа осталась за нами.

— Ты застрелил его, не правда ли? — с восхищением спросил Герберт.

— Да, потому что мне повезло, и я не попал под удар его когтей. Думаю, я вогнал в него по меньшей мере пятьдесят фунтов металла. Он лежит здесь, в кустах. Идем, посмотрим, Герберт, старина.

Чарльз помог ему подняться на ноги, а затем они оба — Герберт опирался на руку Чарльза — подошли к огромному медведю и принялись рассматривать поверженного великана.

— Чудовище! — сказал Герберт, содрогнувшись.

— Да, но он никогда и никого больше не ударит своей ужасной лапой. Он был вором. Он украл нашего оленя, и получил по заслугам. Увы, Герберт, сейчас мы ничего не можем сделать ни с медведем, ни с оленем. Нам придется оставить их здесь и вернуться в деревню.

Они двигались очень медленно. Герберт не мог идти долго без отдыха, рана продолжала набухать. Кроме того, его голова болела, а силы таяли с каждым сделанным им шагом. Он страдал, но продолжал бороться, и Чарльз был вынужден время от времени заставлять его передохнуть.

— Давай-ка, старина, присядь на этот камень, — говорил он. — Если бы я был на твоем месте, то присел бы на что-нибудь раньше.

И только тогда Герберт подчинялся. Наконец, они увидели свет возле "дома" и Джеда, готовившего ужин; Чарльз помог Герберту преодолеть последние ступени. Завидев их, Джед в изумлении поднялся.

— Герберт, — воскликнул он, — что у тебя с головой?

— Он попытался запеть, — ответил за своего товарища Чарльз, — и я ударил его по голове палкой. Я сказал ему, что только одному человеку в нашем лагере разрешено петь, это тебе, Джед. Два певца — это слишком много. Сожалею, но я, кажется, ударил его немного сильнее, чем хотел.

— Брось свои шуточки, — отозвался Джед. — Что произошло на самом деле? Ставлю никель, что Герберт чуть не сорвался в пропасть.

— Нет, я не падал, Джед, — сказал Герберт. — Я скажу тебе всю правду. Я встретил медведя-гризли и сказал ему: "Ты мне не нравишься". "Ты мне тоже", — ответил он и ударил меня лапой по голове; она была длиной в ярд, шириной в фут и толщиной тоже в фут. Затем, когда я упал, он навалился на меня, и весил он никак не менее двадцати тысяч фунтов. Когда я очнулся месяц спустя, Чарли стоял надо мной и сказал мне: "Все в порядке, Герберт, я вызвал медведя на дуэль, потому что он оскорбил тебя, и застрелил его". И он, конечно, это сделал.

— Великая змея! — воскликнул Джед. — Вы повстречались с гризли?

— Свидетельством тому моя голова, — сказал Герберт.

Через несколько минут появился профессор и сразу же занялся головой Герберта. Он достал аптечку, без которой не пускался в путешествия, тщательно промыл и продизенфицировал рану, после чего заклеил ее пластырем.

— Я дам тебе успокаивающее, а затем тебе лучше лечь спать, — сказал он. — Когда ты проснешься, думаю, головная боль пройдет, а после повторного принятия, жар в твоей ране будет ослабевать. Через неделю, полагаю, все пройдет.

Профессор оказался прав, поскольку все так и случилось, как он предсказывал. Они с Чарльзом, на следующий день, отправились на место схватки.

— Вам необыкновенно повезло, — говорил профессор по дороге. — Вы застали животное в тот момент, когда оно кормилось, а в это время гризли — самый свирепый и ужасный зверь.

— Я и не знал, что гризли могут зайти так далеко на юг, — сказал Чарльз.

— Они встречаются вплоть до Северной Мексики, хотя я полагал, что в данном регионе они чрезвычайно редки. Черные и коричневые медведи здесь более многочисленны.

— Мы почти пришли, — сказал Чарльз. — Вот за этими кустами.

Они раздвинули заросли и, оказавшись на поляне, услышали хлопанье крыльев, а потом увидели огромную птицу с крючковатым клювом, медленно поднимавшуюся в воздух. Профессор схватил Чарльза за руку.

— Удача все еще на твоей стороне, — воскликнул он. — Ты только посмотри! Король птиц! Этот гриф так же огромен, как кондор, величайшая из всех птиц. Я знал, что они здесь обитают, но они очень редки, и я никогда прежде не видел его так близко.

— Я попробую его подстрелить? — спросил Чарльз.

— Ни за что. Это было бы бесполезным убийством. Достаточно того, что мы его увидели.

Гриф медленно плыл по воздуху к высокому пику, пока не исчез из виду, после чего мужчина и мальчик вернулись к объектам, ради которых совершили свое путешествие. Огромному грифу не повезло. Туша медведя осталась нетронутой, также и оленя, за исключением того места, с которого начал гризли.

Медведь оказался великолепным экземпляром, длиной, вероятно, девять футов, а весом около тысячи фунтов.

— Нам нужно снять с него шкуру, мой мальчик, — сказал профессор. — Зимой она нам понадобится.

Он вытащил нож и очень умело взялся за дело. Чарльз ему помогал. Огромный вес медведя мешал им, но они проделали работу до конца, после чего повесили великолепную шкуру, — замечательный трофей, — на дереве, где никакие животные не могли добраться до нее. Они вырезали самые лучшие части туш медведя и оленя и, с большим трудом, также повесили на дерево.

— Я полагаю, стейк из гризли окажется довольно жестким, — сказал профессор. — Но Джед способен творить чудеса, так что вполне может приготовить деликатес. Во всяком случае, это касается оленины. Еще мы можем добыть горных баранов, или, как их называют апачи, mu-u. Они вон там.

Он кивнул головой в направлении одной из снежных вершин.

— Они вон там, — повторил он, — и, чтобы раздобыть их, нам понадобится терпение и выносливость, нам придется позабыть об усталости и не бояться холода. Возможно, позже мы отправимся туда на охоту.

Но весь следующий день они были заняты переноской мяса оленя и медведя в деревню, а также выделкой шкуры гризли, которая почти полностью закрыла пол одного из жилищ. Джед взирал на нее с удивлением.

— Если мне случится повстречаться со старым Ефремом, когда я буду идти по лесу, — сказал он, — то я вежливо сниму шляпу и скажу ему: "Это твоя дорога, она всегда была твоей, я это знаю. Прошу простить меня. Я ухожу". И медведь будет сильно удивлен, увидев, как я удираю, и ветер свистит у меня в ушах.

— Это самое разумное, что ты можешь сделать, — сказал профессор.

Достойно замечания, что никто из мальчиков не вспоминал о золоте, которое хотел разыскать Чарльз. Эта мысль не покинула совсем их голов, но она казалась чем-то очень далеким и неопределенным, наполовину реальной, наполовину фантастической, в суете будней. Их поглотила задача по устройству комфортных жилищ и подготовке к зиме в горах. Чарльз вспоминал слова Анании Брауна, искал их объяснение, но эпизодически, не сосредотачиваясь на них. Он думал о вещах более реальных, о тех, что были у него перед глазами.

Мудрый старый профессор наблюдал за мальчиками и был ими доволен. Всю свою жизнь он посвятил приобретению знаний во всех отраслях, и сейчас его глубоко интересовал быт обитателей деревни, природа каньона и великих гор. Он не торопился покидать эти места. Он радовался дружбе Чарльза и Герберта. Он видел, что парни с Востока и Запада, оказавшись рядом, утрачивали манеры и привычки, присущие этим частям страны, и становились похожи друг на друга. Они становились не только сильнее и изобретательнее, закалялись их характеры. Пройдя через горнило печи, железо понемногу превращалось в сталь.

— Они — прекрасные парни, — сказал как-то профессор Джедедайе.

— Да, настоящие, замечательные парни, — согласился тот. — Они правильно окрашены. Не линяют в стирке, но становятся ярче. Забавно, насколько они были разными поначалу, и насколько одинаковыми стали сейчас.

Тот вечер был немного холоднее обычного, и, когда они сидели возле огня на террасе, профессор поднял тему, о которой, казалось, совсем забыл.

— Сегодня мне почему-то вспомнился этот человек, Крейкшенк, — сказал он. — Он, должно быть, тоже где-то в этих горах, и у меня такое чувство, что мы снова с ним встретимся. Разумеется, он будет этим недоволен.

Он положил подобородок на ладони и задумался.

— Странно, очень странно! — пробормотал он через некоторое время. — Странно, почему я не подумал об этом раньше! Он никогда не упоминал названия университета, где получил свою степень, и я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из моих коллег говорил о нем.

— Может быть, вы не правы, профессор, и мы никогда больше не увидим его снова, — сказал Герберт.

— Как бы не так, — возразил профессор, и его глаза внезапно вспыхнули, — и если его звания — ложь, если он всего лишь проходимец, нам следует его разоблачить. В мире науки не должно быть никаких мошенников!

Герберт молчал. При виде такого искреннего негодования, ему просто нечего было сказать.

Несмотря на то, что древняя деревня, в которой они жили, располагалась достаточно высоко, здесь довольно часто бывало очень жарко из-за небольшого пространства в скалах, где сосредотачивался теплый воздух; в таких случаях они старались проводить время на террасе. У профессора имелась маленькая палатка, но они не ставили ее, предпочитая спать на расстеленных одеялах.

Они также готовили пищу на открытом огне, профессор учил их этому, но большую часть работы выполнял сам. Они срубили два толстых ствола на плато и с большим трудом спустили их на террасу. Те оказались не совсем подходящими друг к другу, и если с одной стороны расходились дюйма на три, то с другой — около десяти. Они стесали одну сторону, так что поверхность стала гладкой, и они могли поставить на нее свои кастрюли, чайники и прочую кухонную утварь.

С обоих концов бревна закрепили кольями. Грязь, скопившаяся на террасе, позволила им это сделать. Теперь между бревнами можно было разводить огонь, поскольку они представляли собой как бы стенки печи, и не горели, поскольку были свежими. На широком конце они расположили большие чайники и котелки, а на узком — кофейник и другие маленькие сосуды.