Золото апачей

Apache Gold: A Story of the Strange Southwest

Altsheler, Joseph A.

Published by D. Appleton & Company, New York (1932)

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВА I. СТАНЦИЯ

ГЛАВА II. НАЧАЛО ПУТИ

ГЛАВА III. В ПУСТЫНЕ

ГЛАВА IV. ЗАТЕРЯННОЕ ПОСЕЛЕНИЕ

ГЛАВА V. БЛАГОУСТРОЙСТВО

ГЛАВА VI. НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

ГЛАВА VII. СРЕДИ ЗВЕЗД

ГЛАВА VIII. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

ГЛАВА IX. НОВЫЕ РЕСУРСЫ

ГЛАВА X. ЗАТЕРЯННОЕ СТАДО

ГЛАВА XI. ДРЕВНЯЯ БАШНЯ

ГЛАВА XII. ДРЕВНИЙ ДОМ

ГЛАВА XIII. ОБРЯД ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ БОЛЕЗНЕЙ

ГЛАВА XIV. ТАНЕЦ БЕЗУМЦА

ГЛАВА XV. ПРЕВОСХОДНЫЙ ВЫСТРЕЛ

ГЛАВА XVII. ЗИМА В КАНЬОНЕ

ГЛАВА XVIII. ПОХОД СЕРОГО ВОЛКА

ГЛАВА XIX. МОГУЧИЙ ЗАЩИТНИК

ГЛАВА XXI. В ПУСТЫНЕ

ГЛАВА XXII. СХВАТКА В ПУСТЫНЕ

ГЛАВА XXIII. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

ГЛАВА I. СТАНЦИЯ

Молодой дежурный, почти мальчик, но большой и сильный для своих лет, сидел у двери вокзала, в полном одиночестве; впрочем, он почти всегда был один. Две параллельные линии блестящей стали простирались на восток, через раскаленный песок; две другие параллельные линии тянулись на запад, и также через раскаленный песок. На склоне невысокого холма, на фоне голубого неба, выделялся гигантский уродливый кактус, своим видом напоминавший виселицу. По временам, особенно в сумерках, когда сходство становилось едва ли не абсолютным, казалось, он предлагал мальчику подойти и воспользоваться его услугами.

Далеко на северо-западе виднелась тусклая голубая линия гор, и Чарльз, — так звали молодого дежурного, — жаждал оказаться там, бродить по поросшим лесом склонам, но он отвел взгляд от манящих вершин и взглянул на то, что его удерживало — маленькая железнодорожная станция, где он был дежурным и телеграфистом, за скудное жалование, в котором сильно нуждался. Джефферсон состоял из двух зданий, — вокзала из листового олова с красной крышей, и резервуара с водой. Обычно здесь было два человека, но Дик Энтони, помощник, ушел несколько часов назад — он отправился в Мэдисон, крупный населенный пункт с населением в пятьдесят человек.

Мальчику было ужасно одиноко, и, когда он сидел на пороге дверного проема, под козырьком, защищавшим его от палящего солнца, то просто осматривал границы своего мира, маленького клочка пустыни, в центре которого располагались станция и резервуар. Эти металлические сооружения блестели на солнце, но за ними была только мертвая пустыня, серая и коричневая. Здесь царило абсолютное безмолвие, каким оно было в течение тысяч лет, и каким останется еще на тысячелетия, если не на вечность. Чарльз взглянул на часы. Экспресс из Фриско, этот луч из мира живых, прибывавший и убывавший со станции подобно искре, должен был появиться не ранее трех, и он задавался вопросом, как убить время. Далеко к югу в пустыне танцевали два или три "песчаных дьявола". Он с любопытством наблюдал за ними, не потому, чтобы это было нечто необычное, или потому, что они могли чем-то угрожать, а потому, что они двигались, и это было единственное движение в его мире. Но вот они исчезли в песках, и он вздохнул. Развлечение кончилось.

Он взглянул на небо. Может быть, там пролетит птица, но его голубизна ничем не нарушалась. Он застонал и вытянул руки вдоль тела. "Как долго! Ах, как долго!" — произнес он. Так он и сидел, крепкий парень, в мятой одежде из темно-коричневой ткани, и тяжело вздыхал, потому что у него имелись на это причины. Затем надвинул на лоб желтую соломенную шляпу с широкими полями, и некоторое время сидел так. Наконец, взял с полки в углу комнаты какую-то книгу, попытался начать читать, но она не заинтересовала его, и он резким движением бросил ее на пол.

Чарльз Уэйн почувствовал раздражение, как и любой другой юноша, который оказался бы в его положении; но сегодня он почувствовал его сильнее, чем прежде; он поднялся и принялся бродить вокруг здания, в поисках хоть какого развлечения, не найдя ничего лучшего, чем пинать валявшиеся консервные банки. Они отлетали прочь, стараясь ослепить отраженными солнечными лучами.

Он вернулся на станцию, и вскоре ключ телеграфа ожил. Дежурный в Мэдисоне передавал сообщение, что экспресс из Фриско прибудет вовремя, чтобы заправиться водой из резервуара в Джефферсоне.

Солнце медленно клонилось к западу, но жар не спадал. Все вокруг казалось высохшим и безжизненным, "песчаных дьяволов" больше не было, однако через некоторое время, когда солнце спустилось еще ниже, на востоке появились серые тени, а с севера потянуло приятной прохладой. Потом блестящие рельсы загудели, и на голый холм взглянули красные глаза приближающегося поезда.

Когда экспресс остановился и от резервуара был протянут шланг, Чарльз разговорился с машинистом и кондуктором, прибывшими из мира, где существовала жизнь.

— Как тут, в Джефферсоне? — спросил машинист.

— Прекрасно, — ответил Чарльз. — Дней десять назад заглядывал ковбой с мексиканской границы.

— Вот как? Значит, тебе нельзя оставлять станцию!

Пассажиры, уставшие от долгого путешествия, выходили из поезда и прогуливались в сумерках, пронизанных холодом. Среди них выделялся большой пожилой мужчина с пышными рыжими усами и напыщенными высокомерными манерами, прогуливавшийся в сопровождении высокого худенького мальчика, примерно одного возраста с дежурным.

Эти двое ходили рядом, и Чарльз обратил особое внимание на мальчика. У того были светлые волосы и красивое лицо; но было заметно, что он непривычен к вольной жизни. Его лицо и руки не были тронуты загаром, он был одет в костюм из хорошей материи цвета хаки, явно сшитый дорогим портным, а однажды он заметил, как тот вытащил из-за пояса красивые, украшенные драгоценными камнями золотые часы.

— Неженка! Девчонка! — пробормотал Чарльз. На мгновение он почувствовал горечь от того, что мальчику явно благоволит счастье, в то время как от него непостоянная дама, именуемая фортуной, решительно отвернулась.

Он снова взглянул на мужчину, и ему показалось, что никогда прежде ему не доводилось видеть более отталкивающего лица. Узкие глаза с тяжелыми веками походили на глаза стервятника, и мешки под ними еще более усиливали это сходство. Он что-то резко произнес, обращаясь к своему спутнику, и светлое лицо мальчика покраснело. Чарльз вздрогнул от негодования. Но не потому, что его натура была чувствительной, а потому, что сейчас его симпатии были на стороне мальчика, по всей видимости, получившего незаслуженный упрек. Он слышал, как мужчина назвал того Гербертом, и в другое время посмеялся бы. Он считал имена Герберт и Перси какими-то женскими, но сейчас это не произвело на него соответствующего впечатления. Его симпатии по-прежнему были на стороне молодого человека.

Не заметив его, они прошли мимо; мужчина, обращаясь к мальчику, что-то презрительно говорил об Аризоне. На ступеньках появился проводник, и Чарльз, кивнув в сторону мужчины и мальчика, спросил, не знает ли он, куда направляются эти двое.

— В Феникс, — последовал ответ. — Они из Нью-Йорка. Это мистер Джордж Карлтон, а мальчик, по-моему, его кузен. Не знаю, кто таков этот мистер Карлтон, но, кем бы он ни был, вы не забудете его, раз повстречав.

Чарльз пошел прочь от огней и суеты поезда, которого прежде так ждал, в здание станции. Сейчас ему очень хотелось, чтобы поезд как можно скорее двинулся дальше, и оставил его одного в пустыне. Вид мальчика навеял на него тоску. Вдруг возник шум, удары, крики. Он снова вышел, — уже совсем стемнело, — поскольку что-то произошло. Такого в Джефферсоне никогда прежде не случалось, и этого нельзя было упустить.

Люди образовали кольцо, в центре которого что-то происходило. Уэйн протиснулся сквозь толпу и увидел на земле темную фигуру, неприятную и бесформенную. Он не смог понять, что это такое, но вот другая фигура, склонившаяся над первой, была человеком — Джимом Граймсом, кондуктором экспресса.

— Убирайся! — сказал Греймс, пиная фигуру, которая застонала, — по всей видимости, это был какой-то бродяга.

Увидев это, Герберт Карлтон вознегодовал.

— Зачем вы это делаете? Как вам не стыдно! — воскликнул он, и его светлое лицо вспыхнуло от гнева. Чарльз снова оказался на его стороне, мальчик начинал ему нравиться.

— Прошу меня извинить, мой юный храбрый защитник, — ответил Греймс, иронически приподнимая фуражку. — Но вы заговорили бы по-иному, если бы были лучше знакомы с этими местами и с племенем, к которому принадлежит этот мошенник. Они убийцы, они храбры, когда их много, но если нет — ускользают, подобно змеям. Я обнаружил его на тормозной балке, он не мог больше на ней удержаться. И то, что я приволок его сюда, спасло его от неминуемой смерти.

Греймс усмехнулся. Жизнь на колесах не лишила его своеобразного чувства юмора. Человек на земле вздохнул и застонал.

— Грязный опоссум, — презрительно произнес кондуктор.

— Отправляемся! — крикнул проводник, раздался звон колокола. Большинство пассажиров стали спешно подниматься в вагоны, но мистер Карлтон, по всей видимости, считая спешку унизительной для своего достоинства, продолжал неторопливо шествовать рядом со своим молодым родственником.

Чарльз наблюдал за мальчиком, когда тот остановился у входа в вагон и оглянулся на бродягу, все еще неподвижно лежавшего на песке. Он прочитал жалость в его взгляде, и его снова охватило чувство страшного одиночества. "Наверное, я тоже достоин жалости!" — мелькнула мысль. Паровоз свистнул, поезд растворился в темноте.

— Исчез навсегда, подобно многому, — пробормотал Чарльз, когда красные огни погасли в пустыне. Он снова был один, в полной тишине.

Чарльз Уэйн уже знал, что такое честолюбие, и хотел бы занять подобающее место в мире, но, поскольку у него не осталось родственников, которые могли бы ему в этом помочь, он и оказался далеко от обитаемого мира, на маленькой станции, затерянной в пустыне, без единого шанса продвижения по общественной лестнице. Впрочем, в его возрасте можно было счесть за счастье получить хотя бы такую должность.

Он вернулся на станцию и, засветив фонарь, поставил на стол. Он был на грани отчаяния. Пространство между тем, кем он был, и тем, кем он хотел быть, было огромным, как мир, и он ощущал это в полной мере. Вид мальчика, прекрасно одетого, переезжающего из одного большого города в другой, усугубил его одиночество и запустение окружавшего его места.

— Джим Греймс был прав, — сказал он себе, — эта жизнь в пустыне ни на что не похожа, она заставляет людей становиться иными.

Эта мысль вернула его к бродяге. Этот человек, насколько он понимал, может быть опасен. Чарльз был мужественным юношей, но, не имея причины для риска, он взял револьвер из стола и вышел в темноту. Он ожидал, что бродяга пришел в себя, что он попросит еды и выпивку, но тот продолжал лежать на песке. Уэйн увидел, что глаза его были мутными, и ему стало жаль этого человека.

— Вот дьявол! — пробормотал Чарльз. — Он не притворяется.

Юноша смотрел в лицо старику. Оно было покрыто морщинами, кожа огрубела от ветра и жара пустыни, от нужды и страданий. Тощий и изможденный, он был покрыт ранами. На него было очень неприятно смотреть, но чувство жалости оказалось сильнее отвращения.

— Вы хотите есть? — спросил он, наклонившись.

В глазах мужчины вспыхнул страх, когда он увидел приближающееся к нему лицо; он отшатнулся.

"Возможно, он создал кому-то проблемы", — подумал Чарльз, хорошо знакомый с жизнью в этой дикой местности, но вслух произнес:

— Я друг, и я хочу помочь вам.

Мужчина с удивлением взглянул на него, а затем медленно покачал головой, как будто не понимая. Чарльз смотрел на него с недоумением. Он больной, сумасшедший, или то и другое вместе? И что теперь с ним делать? Было жестоко оставить его здесь. Тот мальчик был прав.

Над пустыней медленно всходила луна. С дальних гор повеяло холодным ветром. Чарльз вздрогнул. Незнакомец начал что-то бормотать.

— Что? — спросил мальчик.

Человек стал говорить громче:

— Пространство, не имеющее края и неизменное... Темные серые равнины, такие причудливые и такие странные!

— Что? — с раздражением спросил мальчик, поскольку эти слова очень точно передали его собственное восприятие окружающего мира. — Да, они не изменятся ни для вас, ни для меня, ни для кого-либо другого. И этого не следует ожидать.

Но человек никак не отреагировал на его слова. Он продолжал напевать:

— Пространство, не имеющее края и неизменное... Темные серые равнины, такие причудливые и такие странные! Лишенные растительности, безжалостные, но прекрасные...

— Прекратите! — нетерпеливо воскликнул Чарльз. — Скажите мне, кто вы, и как оказались под поездом!

Ему было холодно и страшно, но это не была боязнь какой-то действительной опасности, — но бесконечной темноты. Ветер стонал в пустыне, ночь становилась все холоднее.

— Кто я, кто я? — высоким голосом произнес мужчина. — Я не кто иной, как Анания Браун, не кто иной, как бедный Анания Браун.

Чарльзу захотелось улыбнуться, но он сдержался; его снова охватило чувство жалости.

— Хорошо, мистер Анания Браун, — сказал он, — настоящее это ваше имя или нет, но одно я знаю определенно, вам нужна помощь.

Он наклонился, поднял мужчину на руки, — он был очень силен для своих лет, в то время как бродяга оказался на удивление легким, — отнес в здание станции и уложил на скамейку.

— А теперь, мистер Браун, — сказал он, — посмотрим, не могу ли я что-нибудь сделать для вас. Если я не ошибаюсь, в течение нескольких дней у вас не было достаточно еды и воды.

Он быстро и умело справился со своей задачей. Дал мужчине глотнуть из фляги, а затем приготовил яйца с ветчиной. Приятный аромат наполнил комнату, от печи распространилось тепло. Чарльз наслаждался тем, что он делал. Это нарушило страшную монотонность его жизни, кроме того, он оказывал помощь другому человеческому существу.

— Через минуту все будет готово, — весело сказал он. — Я вовсе не плохой повар, в чем вы сейчас сможете убедиться.

Его внимание привлекло тяжелое дыхание мистера Брауна, он встревожился, когда увидел, что лицо старика становится серым. Мужчина задыхался, его глаза стали дикими. Он все повторял и повторял свой стих, но теперь всего лишь одну-единственную строчку:

— Пространство, не имеющее края и неизменное...

Вдруг он поднялся на скамье и взмахнул руками, словно кого-то отгоняя. Потом Чарльз увидел то, что заставило его похолодеть. У старика были черные, обожженные ладони.

— Нет! Я ничего не скажу! Вам не удастся меня заставить! — с вызовом пробормотал он; слова давались ему с трудом, а руки тяжело двигались, как у больного.

Мальчик подошел к окну и выглянул наружу. Бескрайняя пустыня, объятая мраком, таила в себе нечто ужасное. Где-то там этот человек был подвержен жестокому испытанию.

Он вернулся к старику, несколько успокоившемуся, и предложил ему еду, но Браун ничего не взял. Чарльз пощупал его пульс, ставший слабее. Он испугался, что этот человек умрет, и пожалел, что его помощника, Дика Энтони, нет рядом. Ему не хотелось сидеть здесь в присутствии мертвеца. Но его раздражение вновь сменилось жалостью; эти два чувства захлестывали его попеременно, подобно накатывающим на берег волнам.