Мы взлетали, как утки, ...

— Don't do it, darling! My number is Bi-Si-zero-two-six-Prime. — молчание, продолжают заходить. Еще и собьют, стервецы! Примерно дистанция открытия огня, кручу вправо, одновременно давая разные обороты левому и правому двигателю, и оказываюсь сам на хвосте у первой четверки, и повторяю:

— Don't hurt my tail! My number is Bi-Si-zero-two-six-Prime! — а сам поджался к ведомому крайней пары и держу его в прицеле, так чтобы он висел в прицеле у следующих, которые могут подойти сзади.

Наконец, голос диспетчера, дающего указания, что рейс Би-Си-ноль-двадцать-шесть-прима зафиксирован, группе вести себя прилично. Кто-то, набив кашей рот, что-то говорит на якобы английском. Ни хрена не понятно.

— Здесь по-английски кто-нибудь говорит? Я — Bi-Si-zero-two-six-Prime. Восьмерка ведет себя агрессивно. Еще одна попытка зайти мне в хвост, и я открою огонь.

— Bi-Si-zero-two-six-Prime, I am 'falсon'. Our leader told that do not worry, we are your escort. Keep seven five degrees, this altitude and two & forty knots, sir!

— Well, Falсon. Agree.

Пошутковать решили! Опять заговорил диспетчер, теперь очень быстро и зло, говорил не мне, а какому-то Рэту, тот, опять, отвечал, набив кашей рот. Затем последовало: 'Йес, сэ!', и, шедшая у меня под прицелом, четверка свалилась в левый нисходящий вираж. Напоследок их лидер что-то опять злобно пробурчал в мой адрес. ПэВэОшники, они такие, им дай только побаловаться. Вторая четверка предусмотрительно держалась в отдалении почти до самого Лондона. Там я окончательно сбросил скорость, и они приблизились.

— Вау! Рашинз! Хеллоу, Москоу!

— Хай, Ланден.

— Нот Ланден, ви а фром Сидней, Аустралия.

— Велл, андестенд, бай!

— Си лэйтэ, рашинз!

Поговорили! Меня запустили по коробочке, а 'спиты' ушли на боковую полосу. Все, полет окончен. Степан недовольно пробурчал, что за такое 'патрулирование' на губу сажать надо. Ему было непривычно сидеть в такой обстановке в правом кресле.

— Зря второй не взяли, парой надо было идти. — недовольно проговорил он.

Из подъехавшей машины вышли Тэддер, Харрис и пайлот-офицер лейтенант Сперански из 140-й разведэскадрильи, он в Монче помогал Харрису с переводом, а так летал на 'Мосси'. Несмотря на то, что машина перекрашена, и слегка переделана, он ее узнает, и показывает на нее пальцем:

— Это же двести тридцать четвертый, это моя машина! Как? Я же сел на вынужденную за линией фронта, и на брюхо! У меня топливо все вылилось. Нас с Майком вывезли на биплане, но машина осталась на озере.

— Через три дня ее починили, поставили на лыжи и пригнали в Мончу, оттуда отправили в Казань, и она опять воюет, Пит.

Он заглянул в кабину снизу, увидев двойное управление и закрытый лаз в штурманскую присвистнул:

— Все переделали! И так, как мы сами хотели! И как быстро! А зачем кокпит закрыли? Это же разведчик. Штурману удобнее наблюдать оттуда.

— Удобнее, но Вы его разбили при посадке и прострелен он был. Другого не было, переделали так. Он теперь не фоторазведчик, а радиолокационный, но еще не укомплектован полностью. Аппараты Вы прострелили.

— Так положено, господин генерал. Топлива не было, а так бы еще и сжег.

— Я знаю.

— Я не удивлюсь, если узнаю, что и все 'Ланкастеры' у вас в строю?! — спросил Харрис.

— Еще не все, но девять машин уже летают. Перед вылетом нас сюда, они сделали первый боевой вылет в составе наших ВВС. Мы бомбили завод в Санкт Валентино в Австрии.

Приглашают в большое лондонское такси, они на нем приехали. Везут куда-то, крутясь по улочкам, приехали на Даунинг-стрит. Все верно, мы привезли почту, которую переправили из Москвы. Сидим в приемной у Премьер-Министра. Вокруг неспокойно, постоянно открывается и закрывается входная дверь, входят многочисленные посыльные с пакетами. У секретарей завал, разбираются что и куда. Самого Черчилля, похоже нет. Да, он вошел в приемную с улицы, позволил секретарю снять с себя шинель. Он в десантной форме, но без оружия, кобуры на поясе нет. Секретарь быстро и почти неслышно докладывает, Черчилль морщится и, иногда, кивает головой. Снял и передал белый шарф с шеи. Показал нам четверым на дверь в кабинет. Там темновато, не очень уютно, рассаживаемся по мягким кожаным креслам. Тут же секретари расставили большие пузатые рюмки и плеснули туда коньяк. Черчилль вначале довольно долго возился с сигарой, затем вскрыл пакет с письмами, который мы привезли. Не дочитал, отложил в сторону. Затем рассматривал доставленные нами снимки Каа-фьорда.

— Мы провели первую в этой войне совместную воздушную операцию, достаточно удачную, с нашей точки зрения. Но, несмотря на успех там, его перечеркнули те неудачи, которые преследуют нашу армию и флот в других местах. Мы уже объявляли, что немцы прорвались из Бреста, и мы не смогли предпринять ничего эффективного против этого. Они высадились в Африке и оказывают серьезную поддержку итальянским войскам. И японцы продолжают свое наступление на Тихом океане. Теснят и нас, и наших американских друзей. К сожалению, оставлен важный опорный пункт нашей обороны: город и крепость Сингапур. С 8-го декабря мы вынуждены вести войну на два фронта, через два дня после объявления нами войны Японии, мы потеряли там линкор 'Принц Уэльский'. До этого — два авианосца и тяжелый крейсер. Это из тяжелых кораблей. Германия потеряла один линкор. На этом фоне постановка на длительный ремонт минимум трех, а в лучшем случае, пяти крупных кораблей противника — это большой успех совместной операции. Чему вы улыбаетесь, генерал? — спросил меня Черчилль.

— Планированию, господин Премьер-Министр. Планированию... У Вас катастрофически не хватает самолетов в Юго-Восточной Азии, а только в составе моей армии числится 178 'Харрикейнов', которые мы не просили поставлять, не используем, они стоят на наших базовых аэродромах в качестве самолетов ПВО. А могли бы успеть поддержать тот же Сингапур или 'Принца Уэльского'. Я, как мог, оттягивал проведение операции в Альта-Фьорде, но кто-то настоял на ее проведении. Моя армия потеряла 37 самолетов, четырнадцать летчиков, 11 стрелков и трех механиков. Более пятидесяти человек получили ранения. Это самые большие потери за все время войны в одном бою. Через несколько часов после этого нам с генералом Харрисом принесли сообщение о том, что первая атака на стоящий флот 23 декабря была удачной. С такой разведкой мы будем воевать до второго пришествия, господин Премьер.

— Ну, я не совсем согласен с Вами, генерал, России требовалось увеличить численный состав авиации, чтобы удержать противника, и 'Харрикейн' не такой уж и плохой самолет.

— Да, он отлично подошел бы для борьбы с 'Тип-97' или 'Ki-27', как его называют у вас, которые составляют большую часть истребительной авиации Сухопутных Сил Японии. В итоге, не дал бы возможности противнику безнаказанно дойти по суше до Сингапура. Да и двенадцать пулеметов на штурмовке — тоже неплохое оружие. Забирайте, тем более, что мы их отремонтировали и сменили им двигатели на низковысотные.

— По нашим данным японцы купили патент на Daimler-Benz DB.601A и начали выпускать новый 'Ki-61', что-то среднее между 'Макки' и 'Мессершмиттом-Е' или 'F'. — вставил Тэддер.

— С этими машинами 'Харрикейн' в состоянии бороться, особенно, если учитывать физиологические особенности японцев.

— Причем здесь это?

— Еще в 39-м на Халхин-Голе было отмечено, что бои с высокими перегрузками японцы однозначно проигрывают. Узкие глаза закрываются на перегрузках быстрее.

— Вот как? Тем не менее, генерал, давайте не будем говорить о недостатках в планировании операции, а акцентировать внимание на том результате, который был достигнут. — попытался перевести разговор Черчилль

Мы вернулись в гостиницу, по дороге водитель посольства сказал, что живем мы в самом секретном месте Лондона: за парком — Букингемский дворец. Обедать пригласили вниз, в ресторан. Довольно шикарный зал, все в викторианском стиле, большое меню, никаких карточек, даже странно. В общем, непростое место. Почти сразу после обеда появились Тэддер, Харрис и Сперански. Вместе с ними еще один генерал, как мы поняли, он старше обоих вице-маршалов, хотя и имеет столько же нашивок на рукаве. Звали его Чарльз Портер. Официальная должность: начальник штаба Королевских ВВС, фактически, это — командующий RAF. А Тэддер отвечает за ПВО и истребители, Харрис — за бомбардировщики. Несмотря, что до дворца несколько сот метров, мы на машине Портера въехали за ворота Букингемского дворца. Там Сперански устроил нам маленькую экскурсию, довольно живо и интересно рассказывая о каждом зале, через которые мы проходили. В итоге, мы оказались в Большом Тронном. Довольно много народа, в том числе и Иван Михайлович, тоже, здесь. Церемонимейстер через Сперански объяснил нам: где стоять и что делать. Нас троих, с Харрисом поставили отдельно. Собственно, ради этого все сюда и собрались. Последним в зал вошел Черчилль, тоже в военной форме. Но не в десантной, а в форме ВВС. Здесь все как-то очень свободно меняют ее по своему усмотрению. Вполне возможно, что и званий они не имеют, хотя, Черчилль, вроде, пехотное училище заканчивал. Черт их разберет. Запели трубы и волынки, появился король в форме ВВС, и он имел на одну полоску больше на рукаве, чем все три вице-маршала, которые нас привезли. Король был довольно высок и худощав. Рядом с ним не слишком высокая женщина, тоже в военной форме, и с белой повязкой на рукаве с Красным Крестом. Наверное, королева Елизавета. Никаких корон, мантий, ничего такого не было. Видимо, связано это было с тем, что и я, и Степан, были в полевой форме, нас не предупреждали. Харрис получил GCB (Большой Крест Бани), я — HGCB (Почетный Большой крест) и Степан — НKCB (Почетного Командора). С точки зрения геральдики слово 'Почетный' перечеркивает все привилегии, полагающиеся простым рыцарям, командорам и кавалерам. Первым вручали орден Харрису. Ему на левое плечо положили меч, и, кроме ордена, вручили какую-то грамоту. Нас со Степаном 'меч из камня' не касался. Рылом не вышли. Вставая на место, я довольно громко, так чтобы было слышно Харрису, сказал Степану, что в Мончегорске ордена растут гуще, чем над Альтой. Мы заулыбались, и Степан добавил: 'Подальше от противника и поближе к 'кухне' — это хорошее удобрение'. Харрис немного задергался и знаками подозвал Сперански, но, тот ничего не слышал. Остальные присутствующие ничего не поняли. Церемония закончилась, все перешли в столовую справа от тронного зала. И, когда нас вызвали сказать речи, у нас у обоих орденов ни на груди, ни на шее и ни у бедра не оказалось. Последовал вопрос: почему?

— К ношению на полевой форме такие знаки не полагаются. Парадную мы не захватили, и, вообще, мы попусту теряем здесь время, участвуя в каком-то балагане. — ответил я церемонимейстеру. — Над Каа-фьордом я был один со своим экипажем. Ни один из них не награжден, поэтому, мне этот орден даром не нужен.

Я вытащил из нагрудного кармана знак, а из кармана галифе — ленту и цепь, которая еще и зацепилась за него.

— Я возвращаю ваш портрет! — откозырял, повернулся и вышел. За мной вышел Степан, сделавший тоже самое, а следом летел Майский.

— Что вы себе позволяете, молодой человек! Вам приказано действовать по планам союзников.

— Иван Михайлович! Разрешите мне самому решать, как поступать в том случае, когда меня оскорбляют.

— Я не знаю, что писали об этом здесь, но мы оба слышали, что награждены за налет на Альту в январе, который выполняли вместе с англичанами, которые шли в последнем эшелоне. А 'Тирпиц' был поврежден 23-го декабря. У него украли победу. И у нас ее украли. — сказал Степан. — Пошли, Серега, нам здесь делать нечего.

Прошли через парк, никто нас не задержал, у гостиницы стоит посольская машина. Степан поднялся наверх собрать дежурные чемоданчики. У меня был собран, поэтому я просто отдал ему ключ у портье, и стоял внизу возле стойки и курил. Влетели, буквально, Харрис и Сперански. На Харрисе красной ленты не было. Зато морда была красной.

— Серж, глядя на Вас, я тоже отказался от награды. Но, почему? Что Вас так обидело?

— То, что читали. Они трижды прочли один и тот же указ: за налет на Альту в январе. Как будто налета 23-го декабря не было. Никто больше из командиров и сержантов моей армии не награжден и даже не упомянут. Только 44-я и 97-я эскадрильи 'Ланкастеров'. Моя армия, как бы, и не причем. И это — войдет в историю, есть документы: Указ Его Величества, и я, командующий армии, при этом присутствовал, и согласился, что основную роль сыграли твои 18-ть машин, а не мои полторы тысячи самолетов, летчиков, техников, вооруженцев. Я в такие игры не играю! Это — не крикет!

— Ты прав, Серж. Перестаю сожалеть о том, что вернул королю титул и орден. Без Вас, мы бы даже не дошли. А где Степан?

— Наверху, чемоданчик собирает, мы улетаем.

— Никаких 'улетаем'! Мы специально поселили Вас здесь. Рядом: Королевский Клуб RAF. Там сегодня состоится первый в его истории прием в члены клуба двух лучших летчиков России. Там все готово, и там нет политики, Серж. А потом мы проводим Вас. Чтобы не происходило там, наверху, мы, простые летчики, (он, оказывается, простой!) должны быть выше этого. Мы ближе к богу и к небесам.

Спустился Степан, я передал ему то, что услышал.

— Ну, я-то что, меня награждали за то, что сделал, но, ты точно подметил, что только нас двоих, остальных — обошли вниманием. Ладно, пойду отнесу чемоданчики в машину. — он вышел из гостиницы и положил наши вещи в 'Паккард'.

Клуб — через стенку: Пиккадилли, 128, почему между двумя домами шесть номеров, осталось за пределами нашего понимания реальности. Над подъездом висит флаг RAF. Входим. Швейцар козыряет Харрису, и подозрительно смотрит на нас и Сперански. Петр достает членский билет, его в лицо не знают. Про нас вице-маршал заметил, что эти джентльмены станут членами клуба сегодня. Усы швейцара зашевелились, и он изобразил подобие улыбки:

— Are these gentlemen our Russian friends? — с недоумением спросил он.

Харрис отмахнулся от него, и знаком показал помочь снять куртки. У нас были кожаные велюровые черные, у остальных — черные из гладкой кожи. На наших — подвернутые рукава, мехом наружу. Швейцар показал большой палец вверх, тронув 'нашу кожу'. Он переспросил:

— Вы из России? Это те, которых сегодня награждали во дворце?

— У тебя слишком длинный язык, Джеймс! — ответил за нас сэр Артур.

— Ай эм сорри, сэ! — откланялся швейцар. Входим на лоунжу: покрытые белоснежными скатертями столы, к которым прислонены золотистые стулья с синей обивкой. Большая часть столов и стульев были заняты, и лишь небольшая часть оставались свободными.

— Gentlemen! — прозвучала команда высокого и 'увесистого' флай-маршала с массивной челюстью и довольно большими усами под длинным носом. Большинство присутствующих встало, шумно отодвинув стулья, и вытянулось, приветствуя вошедшего вице-маршала. Небольшая часть осталась сидеть, в основном — морские летчики. Присутствовали люди в трех мундирах: в черных, их было не слишком много, морская авиация, в синих — их было большинство, и в бежевых или песочных, их было меньше всех, но, они были самыми шумными.