Днепровская купель

Антонов очень подробно передал слова Сталина Ватутину и Жукову и те сделали нужные выводы. Успешно форсировав Днепр в районе Лоева, и создав там крепкий плацдарм, Центральный фронт повернул острие своего главного удара на север в направлении Гомеля. Областного центра и важного транспортного узла на белорусской земле.

Свои наступательные действия войска Воронежского фронта подкрепили вспомогательным ударом из района Новозыбкова, но желаемого результата так и не добились. Гомель оказался в половинной петле окружения, но противник не собирался отводить свои войска, как он делал это раньше. Начались затяжные фронтальные бои, которые пожирали силы фронта, но приносили мизерный успех.

В сложившейся обстановке, маршал Жуков предложил десантную операцию, и выбросить в тыл противника две десантные бригады из дивизии генерала Голубцова, с тем, чтобы замкнуть кольцо окружения Гомеля и взять город.

— Голубцов уверяет, что его ребята смогут качественно перекрыть все подходы к Гомелю, так, что бы мышь ни прошмыгнула. Поэтому надо поскорее высаживать десант, пока противник не подтянул свежие силы и тогда, мы немцев из Гомеля выковыривать будем до морковкиного заговенья.

— Рискованное дело — десантная операция, Георгий Константинович. Десантники Голубцова десантники больше на бумаге, нет у них опыта по высаживанию в тылу противника — высказал законное опасение Ватутин, но Жуков тотчас решительно отмел их как несущественные.

— О каком опыте ты говоришь, Николай Федорович!? Солдаты они прекрасные, можно сказать героические, опыт боевых действий за себя говорит. С парашютом прыгать они прыгают прекрасно, да и забрасывать мы их намерены не к черту на куличики, а в ближайший тыл врага, где мы их легко не только авиацией, но и артиллерией поддержим.

— Так-то оно так, но нет у нас опыта высадки такого большого количества людей, товарищ маршал. Небольшие группы забрасывали и то, не всегда гладко происходила, а тут сразу две бригады.

— Что ты заладил как попка, опыт, опыт, — вспылил Жуков. Опыт дело наживное, а если все время сидеть и ничего не делать опыт, естественно, не появиться. Его в боях приобретать надо, а не рассуждать, что будет и чего не будет.

— Так ведь людьми рискуем.

— Сейчас война идет и, к сожалению, нам приходится отправлять людей на смерть, чтобы жили другие. Ты лучше подумай о тех, кто сейчас в Гомеле под фашистом сидит. Думаешь, им сейчас легко? Знать, что мы рядом, слышать наши пушки, видеть наши самолеты и скрывать от гитлеровцев свою радость, которые за один только радостный взгляд могут расстрелять — давил на командующего маршал.

— С партизанами связаться надо, чтобы скоординировать совместные действия.

— Да, что ты тут турусы на колесах разводишь! С партизанами связаться надо. Надо связываться — связывайся, но пока ты с ними свяжешься, пока они подойдут — время упустим, а если про это ещё и немец узнает, тогда пиши — пропало. Тода фашист точно нас опередит и Гомель под ним останется, — засыпал Ватутина упреками маршал, а потом язвительно добавил, — что ты как гимназистка во всем сомневаешься и всего боишься, право дело. Рисковать надо.

Командующий хотел, что-то возразить ретивому оппоненту, но потом махнул рукой и приказал начштабу приступить к подготовке десанта.

Говоря о возможности подхода к Гомелю свежих сил, Жуков был абсолютно. Интуиция подсказывала маршалу подобную опасность и потому, он торопил Ватутина. Отстранив командующего, Жуков лично занялся подготовкой десанта, постоянно подстегивая генерала Голубцова, которого идея высадки десанта в тылу врага застала врасплох.

Из-за жесткого давления со стороны Представителя Ставки, подготовка высадки десантных бригад прошла скомкано, в откровенной спешке. Десантников собрали на аэродромах, объявили боевую задачу и после непродолжительного инструктажа отправили в тыл противника.

Стоит ли говорить, что вся спешка и неряшливость обернулись большой кровью. Так бригада полковника Мишустина была высажена в районе, куда должны были прибыть перебрасываемые к Гомелю тыловые резервы. Десантники буквально на какие-то полчаса опередили противника. Они успели приземлиться, но время для соединения сил бригады в один единый кулак у них не было. Если бы не помощь партизан, своим огнем отвлекших внимание марширующего противника, десантники были бы уничтожены или рассеяны немцами на месте своего приземления. Выиграв время ценой собственной жизни, партизаны дали возможность десантникам окопаться и встретить врага во всеоружии.

Также трагическую роль сыграло потеря бригадами своих радиостанций. По жуткому стечению обстоятельств обе радиостанции разбились при десантировании, в результате чего десант лишился поддержки авиации и артиллерии фронта. Только счастливая случайность, наличие рации у партизан, помогло исправить это трагическое обстоятельство, но с большой задержкой.

Все это привело к тому, что вместо быстрых и успешных действий десанта как это планировалось в штабе, начались ожесточенные и затяжные бои. Только на четвертый день от начала операции, совместными усилиями десанта и армии, фронт был прорван, Гомель оказался в кольце блокады и был освобожден после тяжелых и кровопролитных сражений.

— Поистине пиррова победа — охарактеризовал Сталин освобождение Гомеля и по итогам боев, строго настрого запретив маршалу Жукову и генералу Ватутину впредь проводить выброску десанта.

Глава VIII. Операция "Суворов".

На всем протяжении огромного советско-германского фронта в августе и сентябре 1943 года шли ожесточенные бои. Выполняя приказ Ставки с севера на юг, советские армии вели активные действия, не давая противнику возможности перебрасывать свои войска с одного края на другой. Южный. Юго-Западный, Степной, Воронежский, Центральный и Брянский фронт уверенно шли в наступление, громя вражеские полки и дивизии, освобождая родные города и села от фашистской неволи.

Не отставал от них и Западный фронт под командование генерала Соколовского, который должен был осуществить операцию "Суворов".

С самого начала войны Западный фронт был самым несчастливым из всех остальных фронтов советской страны. Пережив с начала войны три страшных катастрофы, что привели к потере Минска, Смоленска и Вязьмы, он откатился до самой Москвы и с большим трудом возвращал назад потерянные территории.

Ценой больших усилий и потерь, к началу 1943 года была освобождена Вязьма и теперь, настал черед освобождения Смоленска и пределов восточной Белоруссии. Удачная реализация замыслов операции "Суворов" должно было окончательно устранить угрозу захвата Москвы находившейся в 250-300 километров от переднего края фронта, а также для всего центрального промышленного района страны в целом.

Протеже маршала Жукова командующий Западным фронтом генерал Соколовский, был полностью уверен, что его фронт поддержит боевые начинания своих соседей и успешно выполнить поставленную перед ним Ставкой боевую задачу. К этой мысли его подталкивал тот факт, что вместе с Западным фронтом в операции "Суворов" были задействованы войска левого края Калининского фронта генерала Еременко. Благодаря этому советские войска имели почти двукратное превосходство над противником в танках и самолетах, многократное в артиллерии и незначительное в живой силе.

При этом, Соколовского нисколько не смущало то, что немцы за время затишья с марта месяца, основательно подготовили свои оборону. Вместо привычной трех полосной обороны, они возвели на пути советских войск шесть оборонительных рубежей и полос общей шириной до 130 километров в глубину. Каждый подход к опорным пунктам обороны прикрывали либо минные поля, либо проволочные заграждения, которые были пристреляны пулеметным или артиллерийским огнем.

Одним словом свои оборонительные линии немцы возводили основательно и качественно, создавая свою маленькую линию Зигфрида или Мажино, которая была включена в состав "Восточного вала".

Северный фланг группы "Центр" прикрывала 3-я танковая армия генерала Рейнгардта. Далее шла 4-я полевая армия генерала Хейнрици и на юге их подпирали соединения 9-й армии генерала Моделя. Главный "пожарник" фюрера постоянно курсировал между Рославлем и Брянском, имея против себя сразу двух противников в лице Западного и Брянского фронтов.

В отличие от него Хейнрици обосновался в смоленской ставке фюрера "Медвежьей берлога", которая находилась в лесу и была построена руками советских и польских военнопленных, уничтоженных потом гестапо. Сам фюрер был в своей смоленской ставке проездом, всего на несколько часов и, отдав должное маскировки и наличию железнодорожных подъездов для своего походного поезда, покинул "берлогу".

Сам Хейнрици лучше всех остальных предполагал, как будут идти бои, и куда будет наносить противник свои удары.

— Что вы мне тычете в нос своим досье на командующего фронтом генерала Соколовского от полковника Гелена из "Иностранной армии Востока"! мне оно совершенно не интересно! — возмущенно говорил начальнику своего штаба Эрнсту Бушу, генерал Хейнрици. — Мне совершенно не интересно, много ли он пьет водки, как зовут его любимого коня, на котором он совершает конные прогулки и как крепко ему доверяет Сталин. Я точно знаю, что Соколовский долгое время находился в подчинении Жукова, и потому не обладает способностями к принятию самостоятельных решений. Он хороший исполнитель чужих приказов, но никудышный их составитель.

— Почему вы так считаете, экселенц? — удивился полковник, — у вас есть свои источники информации по ту сторону фронта?

— Нет, не пугайтесь так, Эрнст. Просто у меня хорошо обстоят дела с логикой, и я умею делать правильные выводы. Посудите сами, Жуков действительно одаренная личность. Жесткая и безжалостная, но личность, способная на военном поприще на многое. И как всякая властная личность не станет терпеть возле себя подобную себе личность. Как говорится: два медведя в одной берлоге не уживутся.

— То, что не уживутся, я согласен, но как этот факт повлияет на наше нынешнее положение? Жукова сейчас здесь нет, и Соколовский будет воевать самостоятельно.

— Вот именно самостоятельно. У него нет жуковского размаха и напористости и потому он, не вряд ли решиться отойти от привычного шаблона: добиться успеха при разумной цене. Вместо широких наступательных действий, Соколовский предпочтет проводить ограниченные, локальные операции. При наших ограниченных возможностях подобная тактика русских будет нам очень выгодна, и наша задача максимально ослабить их наступательный порыв при минимальных потерях.

— Вы говорите о стандартном соотношении потерь наступления и обороны 3:1, господин генерал? — любезно уточнил Буш.

— Да, но я не исключаю, что соотношение потерь могут быть другими. Все зависит от того, как будет генерал Соколовский наступать.

В том, что советские войска будут наступать, не сомневался никто как по ту, так и по эту сторону фронта. Не сомневался и подполковник Любавин, занимавший пост начальника штаба полка. Генерал Батюк не простил ему "гжатского фортеля" и заставил комдива Кузьмичева переместить Любавина с дивизии на полк.

— Кто он у тебя там, подполковник? Вот пусть и занимает пост согласно своему званию. Как станет полковником, пойдет на полк или вернется к тебе в дивизию, а пока пусть начштабом попашет — отрезал командарм и Кузьмичев был вынужден подчиниться.

Сам Василий Алексеевич мужественно перенес случившуюся с ним метаморфозу, подойдя к "начальственной милости" с лейтенантской философии, что дальше Кушки не пошлют, а меньше взвода не дадут.

Его новый командир комполка Елизар Кафтанов был из числа тех командиров, что старались всеми силами выполнить полученный приказ командования, а чтобы его подчиненные лучше понимали, что от них хотят, пускал в ход угрозы, оскорбление, а также кулаки. Зная эту особенность комполка, генерал Батюк специально отправил "умника" Любавина в полк Кафтанова, ожидая, что тот либо сломается, либо обратится с просьбой о переводе, но к удивлению, ничего этого не произошло.

В первый день знакомства, когда Кафтанов по своей привычке устроил разнос вновь прибывшему начштабу, он получил со стороны Любавина резкий отпор. Сначала, подполковник заявил, что он боевой офицер, орденоносец и не потерпит к себе столь хамского обращения от подвыпившего командира. От Кафтанова в этот момент действительно исходил запах алкоголя от вчерашней попойки.

От слов Любавина Елизар Кафтанов пришел в бешенство и изрыгая проклятья двинулся к мятежнику подполковнику с палкой в руке намереваясь его "вразумить", как это он неоднократно делал с прежним начштабом и тут случилось неожиданное. Любавин хладнокровно достал из кобуры пистолет, передернул затвор и, сняв с предохранителя, нацелился Кафтанову в голову.

— Если вы посмеете меня ударить, товарищ полковник, я вас убью — четко и внятно произнес Любавин, и ни у кого из присутствующих не возникло сомнения, что он это сделает. Что касается самого Кафтанова, то Елизар Сергеевич сначала не совсем понял, что сказал ему его подчиненный, но после предупредительного выстрела поверх его головы быстро пришел в чувство.

Услышав свист пули, он рефлекторно пригнулся и стал лихорадочно вращать глазами и головой, а затем выпрямился и, прожигая Любавина ненавидящим взглядом, принялся крыть его отборным матом. Со стороны можно было принять это за попытку унижения и оскорбление, но Василий Алексеевич прекрасно видел, комполка сильно напуган. По этой причине он демонстративно спрятал пистолет и, дождавшись, когда Кафтанов выдохнется, спокойным и будничным голосом спросил, может ли он идти.

Побагровев от ненависти, комполка с трудом проглотил ком в горле и приказал Любавину убираться на все четыре стороны. В дальнейшем общее с командиром полка у Василия Алексеевича носило исключительно официальный характер и, хотя каждый раз Кафтанов сверлили начштаба "любящими" глазами, прежней свободы рукам и языку он не давал.

Но не только отстаиванием чести и собственного достоинства занимался подполковник Любавин в Н-ском стрелковом полку. Куда больше его интерисовало проблемы в батальонах, которым предстояло наступать, а они были и были серьезными.

Первой, как ни странно это звучит, была проблема с санитарией. Когда Любавин отправился знакомиться с батальонами и их хозяйствами он столкнулся с многочисленными её нарушениями. Поставив по стойке смирно комбата Чарушина, подполковник любезно напомнил ему, что обходы позиций батальона он должен проводить раз в три дня. Равно в такие же сроки должен меняться соломенный настил в блиндажах и окопах, а раз в десять дней личный состав должен ходить в баню и менять белье.

— Вы посмотрите на своих людей! во что они у вас превратились?! — грозно возмущался Любавин. — Они у вас больше месяца в бане не были. Как только у них вши с клопами не завелись? И вы хотите в таком виде воевать? Срам, да и только. Даю вам неделю на исправление допущенных вами ошибок. Через неделю лично проверю, и если не исправите, отстраню от командования.

В том же ключе разговаривал Любавин и с начальником банно-прачечной команды и докторами. Каждый поучил устное взыскание и предупреждение о скорой проверке.