— Подтверждаю, — раздалось со стороны деда. Он спокойно перебил своего нотариуса и ожидающе перевёл взгляд на меня.
— Подтверждаю, — тоже не хотелось выслушивать много ненужной информации, сводящийся к одному моменту, говорящему, что я больше не прихожусь родственником, как деду, так и всей семье, связанной с родом Велио.
— Хорошо. Остался последний момент, — он посмотрел на деда, будто бы чего-то дожидаясь, но помотал головой и продолжил: — Родовое имя оставить прежнее? Или хотите взять другое?
Тут я задумался, и мысли наконец-то начали двигаться быстрее. Но мне никак не удавалось вспомнить, кого же дед ненавидит настолько, чтобы получилось хоть немного вывести его из себя. Хотелось хоть немного почувствовать себя победителем, даже в такой мелочи.
— Кхх-кхх, — прокашлялся нотариус, привлекая моё внимание.
— Меняю, — я посмотрел в глаза деду, чтобы увидеть лёгкую заинтересованность. Нужное название всплыло неожиданно. — На родовое имя дяди. Стилл.
После моих слов дед ощутимо дёрнулся, будто бы получив пощёчину. И с удивлением посмотрел на меня. Его губы распылились в мерзкой улыбке, а в глазах начали плясать злые огоньки. Это всё доставило мне небывалое умиротворение, которое быстро сменилось желанием действовать.
— Удивил, — только и смог заключить дед и ухмыльнулся.
— Осталось поставить несколько подписей. Тут и тут, — я выполнил указания, стараясь не смотреть на листок бумаги в руках деда, который он сжимал побелевшими пальцами. Пока я делал несколько больших подписей пером, нотариус что-то вписывал в небольшую стопку документов, которую после протянул мне. — Вот ваши новые документы, льер Стилл.
Мне досталась небольшая стопка бумаг. На самой верхний я заметил печать городской управы, хотя как её умудрились поставить до заключения нашей сделки?
— Удачи, старик. Я надеюсь, что увижу, когда ты упадёшь со своего маленького пьедестала, — мне хотелось, чтобы последние слово осталось за мной, но придумать что-нибудь более меткое не успел. Но это всё равно лучше, чем ничего.
Ухватив сумку, которую принёс громила, не проверив содержимое, я вышел из кабинета и хлопнул тяжёлой дверью. Проходя по саду, я обернулся и посмотрел в окно второго этажа. Там стоял силуэт человека, искажённый стеклом. Я злорадно улыбнулся и махнул деду рукой. Прощаясь. Хоть маленькую победу, но я сегодня одержал.
Вновь пустынная улица. Знакомый возница, который пытался скормить огрызок яблока старой кляче, упирающийся всем телом. Казалось, что невыносимая жара вовсе его ни капли не смущает. Он призывно замахал руками, заставив меня вздохнуть. Усмехнувшись, мне пришлось вновь идти к этому средству передвижения, на ходу разрывая пакет, который мне вручил Архимаг. Я его так и не открыл, пока ехал до поместья. Мысли были заняты другим.
— Свобода, — на грани слышимости протянул я, осознав, что всё узы, связывающие меня с семьёй, разрушены. На душе стало немного спокойней. Будто бы с плечей сняли тяжелый мешок.
— Куда? — извозчик повернул голову в мою сторону.
— Улица Шелкопряда, дом двадцать три, — я улыбнулся и запрыгнул в телегу, достав из бумажного пакета маленький ключ и большой лист бумаги, углубившись в его чтение.
* * *
*
Мужчина, наблюдающий через окно за молодым юношей целеустремленно шагающего к воротам, тепло улыбнулся. Скрип двери отвлёк его. Мужчина обернулся. В двери показался Вержил Велио тяжело хватающий ртом воздух.
— Ты слышал? — полу утвердительно произнёс Верджил и дотянулся до кувшина с вином, который был по-варварски опрокинут в его рот. — Твой брат даже после своей смерти может меня вывести.
— Ты мне обещал, — протянул мужчина и недовольно уставился на Верджила Велио, который тут же подобрался. Он снова стал похож на невозмутимую гору, которую сможет пошатнуть только что-нибудь невероятно сильное и такое же властное, как он сам.
— Я обещал, что не буду ему это предлагать, Дерон, — мягко сказал Верджил Велио, отпив из кувшина. И довольно выдал. — Этот гадёныш всё сам сделал.
— Он всё ещё мой сын, — сказал Дерон Велио, взяв кувшин в свои руки.
— Всё-таки нужно было его использовать, — с жалостью сказал Верджил Велио. Ему казалось, что в той комбинации, которую он выстраивал, пропала одна из фигур. Незначительная. Но все же. И она могла бы быть полезна. Верджил Велио всегда не любил, когда что-то шло не по его воле, но в этот раз ему пришлось смириться. — Не знаю, почему ты заупрямился и решил не впутывать его во всё это.
— Не хочу, чтобы он повторил судьбу Марка, — Дерон не в первый раз за сегодня вспомнил младшего брата, который погиб несколько лет назад. — Не думаю, что с его Даром ему бы удалось пережить то, что грядет. Пусть лучше остается подальше от всего этого.
— И поделом этому предателю, — Верджил Велио скривился, — проклятые серомундирники потом два месяца пытались что-нибудь откопать. Всё пытались этого дурака с нашей семьей связать.
— Он тебя никогда не придавал, — Дерон Велио подошёл к окну и вновь попытался увидеть сына. — А отрёкся он от тебя ты сам знаешь почему.
— Хватит про Стиллов, — чуть было не зарычал Верджил Велио, на секунду потеряв самообладание. — У нас есть более важные дела.
— Да, есть, — Дерон Велио отвернулся от окна и уселся в кресло. Ему казалось, что он предал своего сына, как когда-то предал брата, отвернувшись от него когда-то давно. — Знаешь, они похожи. Всегда замечал общие черты.
— Кто? — с раздражением выговорил Верджил Велио.
— Альдис и Марк.
— Почему же?
— Марк был упрямее осла. Альдис от него не далеко ушёл. Не смириться, будет головой об стену биться, пока она не сломается. Такой же.
— Упрямство довело Марка до могилы, — мрачно сказал Верджил Велио и сразу переключился. Ему не нравилось задерживать неизбежное. — Имперцы готовы нас поддержать.
— Это всё меняет. — Дерон сразу подобрался, как недавно это сделал Верджил Веливо, вновь став невозмутимым.
— Да, меняет, — Верджил Велио невесело усмехнулся, глотнув вина. — Может этот мальчишка тебе ещё спасибо скажет, когда увидит, как нас будут вешать на главной площади.
Глава 3
«Когда последний золотой останется в руках,
Ты брось его себе под ноги, ведь ты и так бедняк…»
Последние слова Пореда ли Дора, бывшего главы Торговой Гильдии, перед казнью.
Дверной замок легонько щёлкнул, впуская меня в старый дом, расположившийся почти на окраине города, на Шумной Улице, упирающейся своей плоской головой прямиком в Портовый Район. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Старый порт столицы и его окраины больше напоминал какие-то трущобы с бесконечными вереницами темных переулков, маленьких закоулков и бесчисленного множеством тупиков, от которых по спине пробегал легкий холодок. Дополнялась картина такими же мрачными как сами эти улицы обитателями, вышедшими, казалось, из другого мира. Бедность и разруха — вот те соседи, с которыми столкнулись все те, кто здесь оказался.
Именно здесь находилось почти самое дешёвое жильё нашей столицы. У большинства обеспеченных граждан эти слова бы вызвали ироническую улыбку. Местные домишки, изнывающие от сырости, гнили и пыли как от какой-то неизлечимой болезни, могли назвать жильем только те, кто там имел удовольствие здесь жить.
Бесконечные ряды дрянных трактиров, складов, ночлежек и только боги знали чего ещё заполняли улицы Нижнего города, оставляя немного места под Чумной рынок и Квартал Бедноты. В этих двух местах стража продолжала поддерживать хоть какую-то видимость порядка и безопасности, а весь остальной район был предоставлен практически сам себе, плодя воров, убийц и попрошаек, и принимая в свои объятия всех нищих, которым не хватило места под стенами Среднего города. Все они тянулись к морю, как бедняк к неожиданному брошенному под ноги золотому.
Шумная Улица втиснулась на границу между Средним и Нижним Городом. Она перпендикулярно врезалась в Крабий Квартал — начало Нижнего Города. Он уходил ещё ниже, пока не упирался в Чёрную Гавань. Когда-то она была единственным местом, куда заходил каждый корабль, приплывающий в столицу, но со временем основные пристани перенесли в Изумрудную Гавань, что находилась немного южнее, за Клином — узкой полоской суши, что разрезала море на две равные половинки. После чего процветающий некогда Портовый Район стал потихоньку обрастать бедняками, нищими, контрабандистами, ворами и всеми теми, кому было хорошо в веренице нескончаемых складов, домом и причалов, которые хаотично вырастали над темно-зелёной водой. Ночью здесь текло дешёвое пойло, становившееся прекрасным дополнением к ножам и стилетам, дубинам и кинжалам, которыми очень любили орудовать все те, кто был постоянным завсегдатаем трактиров и всякого рода заведений, где могли налить кружку другую.
Больше о месте, которое располагалось почти в двух шагах от этого дома, я не мог вспомнить ничего интересного. Кроме совершенно глупых сказок и досужих россказней. Самому мне бывать в Нижнем городе до этого самого момента не доводилось. Всё мои знания об этом месте были основаны либо на рассказах знакомых, либо на слухах, подслушанных в трактирах. Но если вспомнить в каком состоянии тех людей, которых мне доводилось слушать, сразу же задумывался, как они ещё могут языком работать. В их защиту могу сказать только то, что в том состоянии, в котором я находился в таких заведения, лучше просто спать, уткнувшись головой в столешницу, а не, раскинув уши, слушать старых сказочников. Если им ещё и подливать, то они заливаются соловьем получше какого-нибудь менестреля. Сам ни один раз был свидетелем, как после кружки у них развязывался язык настолько, что они начинали припоминать огромных морских чудовищ величиной с Небесный Замок, драконов, летающих в столичном небе, как мухи над навозом, и женщин, которые своей красотой сводили с ума бедных моряков и утаскивали их в море.
Поморщившись при виде облупившийся некогда голубой краски, которая давно-давно покрывало крыльцо, я оглядел весь фасад и вздохнул. Мне казалось, что дому, доставшемуся мне в наследство от дяди, было лет сто, если не больше. Кончено, если покрасить, подлатать и поменять несколько досок, то дом станет как новый. Эту толстые древесину даже сырость, что шла от моря, не смогла взять, и они все ещё продолжали служить верой и правдой уже ни один десяток лет. Теперь-то все это моё, как нового хозяина этой одноэтажной развалины.
Хорошее наследство. Ничего не скажешь. Кроме как отвесить нескольких низких поклонов в адрес дядюшки Марка — мне больше нечем выразить свою благодарность. Я бы так и поступил, но жаль, что мертвецам не нужны расшаркивания. Им уже ничего не нужно.