Ливонская война в мире князя Барбашина

Один из них, которому отводилась роль вспомогательного, должен был наноситься на севере, где совместно с любекским флотом планировалось отбить у русских Ругодив (Нарву), и если всё получится, то укрепив город повернуть на юг, в сторону Дерпта. По большому счёту от этого удара не ожидали многого, желая, главным образом, подорвать русскую морскую торговлю, и отвлечь часть русских сил с южного направления. Поэтому и войск было выделено на его осуществление немного — чуть более двух тысяч бойцов. Причём назначенный командующим этой армии Брюггеней большую часть этих сил должен был собрать за счёт местных ресурсов, прежде всего казны эзель-викского епископа и средств ревельского магистрата, которые ещё надо было выбить у города.

Вторым ударом, основным, предполагалось сначала захватить Кокенгаузен, а затем также повернуть на Дерпт. Плеттенберг совершенно справедливо считал, что главной целью русского наступления в 1527 году станет Рига, но как показали последующие события, ошибся с направлением, откуда будет проводиться главная атака, предположив, что как и в прошлом году русская ударная армия двинется вдоль Западной Двины. Для чего и решил перекрыть ей движение по реке, а затем, нависнув над ней с севера, ударить наступающим русским во фланг.

Большие надежды руководству Ордена внушали сообщения о неприятностях в тылах русских оккупационных войск. Захват русскими части Ливонии привёл к разорению и лишению собственных поместий большого количества местных мелких дворян, которые не умея ничего иного, как воевать, стали сбиваться в шайки так называемых "фрайкоров" (нем. freikorps — свободный корпус, добровольческий корпус), которые пользуясь малочисленностью русских гарнизонов и их удалённостью друг от друга, нападали на фуражиров и гонцов, облагали местных крестьян "налогами", и иногда ставили под свой контроль целые районы.

При этом они часто прикрывали свою деятельность громкими лозунгами о сопротивлении иноземным захватчикам и борьбе за свободу, а их успехи всячески преувеличивались, тем самым порождая завышенные ожидания как в незанятой ещё части Ливонии, так и в Германии, где активно ходили пропагандисткие листки с описаниями их как реальных, но чаще всего выдуманных деяний. Так что в Вендене многие тешили себя иллюзиями о том, что если удасться достигнуть крупных успехов в войне с восточным соседом, что это спровоцирует массовое восстание в восточной части Ливонии.

Впрочем, выбор именно этого направления для наступления был вызван не только "русской угрозой". Польский король Сигизмунд более не скрывал желания урвать свою долю "ливонского пирога", и уже в начале декабря 1526 года в Венден стали поступать сообщения о концентрации литовских войск на границе с Ливонией. Правда, крупный татарский набег зимой 1526-1527 годов вынудил литвинов отсрочить свои планы, но в начале мая 1527 года, после того, как решения мартовского ландага стали известны соседям, литовский посол предьявил ландмейстеру ультиматум, в котором Сигизмунд, как протектор рижского архиепископства, требовал от Плеттенберга немедленного освобождения Бланкенфельда, возвращения тому его владений и выплаты компенсации. Разумеется, требования были совершенно неприемлимыми, и отказ от их выполнения больше нужен был польскому королю в качестве оправдания своей агрессии против северного соседа. Так что предполагаемый захват ливонцам Кокенгаузена был связан, в том числе, и с угрозой их южным границам, так как позволял орденской армии действовать в Задвинье с опорой на расположенные вдоль реки замки, тем самым усиливая оборону Курляндии.

В дополнении к этому, вполне возможно, кроме военных, магистром двигали и экономические соображения. Владеющий Кокенгаузеном контролировал крупный участок Западнодвинского торгового пути, и до войны кокенгаузенская таможня приносила более 4 тысяч гульденов в год. Вполне вероятно, что на подобное решение Плеттенберга повлияла и Рига, которая после начала войны и захвата русскими Подвинья оказалась отрезана от большей части своего хинтерланда. И если до войны из Риги через Зунд проходило более сотни судов в год, то в 1525 году таковых оказалось всего 65, а в 1526 году — 23. И в изгнании русских хотя бы с ливонского участка Западнодвинского пути рижане видели возможность увеличения поступления товаров в их город.

10 мая 1527 года 2-тысячный ливонский отряд, не сумев сходу овладеть городом, блокировал Кокенгаузен, а с 28 мая, после прибытия ландмейстера Плеттенберга с тяжёлой артиллерией, началась правильная осада. Крепость недаром столетиями считалась сильнейшей в Ливонии, но её укрепления были сильно повреждены во время предыдущих осад, и за прошедший год их состояние не улучшилось. 1 июня ливонцы захватили город, однако русский гарнизон укрепился в замке, сидя в котором отбили четыре штурма осаждающих.

Оставив под стенами Кокенгаузенского замка 2600 человек, магистр с остальной армией, заняв без боя Зельбург, отправился на северо-восток, имея задачей очистить от русских замки Берзон, Зессвеген и Шваненбург. И 19 июня им был захвачен Берзон. Отказавшись сдаться, небольшой русский гарнизон из 50 человек две недели отбивал атаки ливонцев, пока огонь из пушек не пробил бреши в стенах замка, сквозь которые штурмующие смогли проникнуть внутрь. И после недолгого отдыха магистр двинулся на Зессвеген, который осадил 21 июня.

Однако эта небольшая локальная победа уже ничего не давала ливонцам. Получив известия об осаде Кокенгаузена, полоцкий воевода князь Александр Иванович Стригин-Оболенский стал срочно собирать силы для отправки помощи осаждённым. И после получения подкреплений из Пскова и Новгорода, с 3,5-тысячным отрядом при 16 пушках двинулся на выручку Кокенгаузенского замка, к стенам которого вышел 22 июня. Выставив 500 человек и 7 пушек для блокады ливонского гарнизона в городе, и ещё 150 человек для охраны лагеря, с остальными людьми Оболенский расположился напротив основных сил неприятеля.

Командующий ливонской армией Рутгер фон Швансбелл имея в распоряжении 2000 человек (400 пехотинцев, 1600 кавалеристов и 17 пушек) на следующий день решил дать открытый полевой бой, дабы снять русскую блокаду кокенгаузенского гарнизона. Он поставил пехоту по центру, спрятав за ней пушки, надеясь спровоцировать русскую кавалерийскую атаку на якобы беззащитную пехоту; перед строем пехоты был сооружён защитный вал и выставлены рогатки. Ливонская кавалерия была разделена поровну на две части, которые прикрыли фланги пехотного строя; но из-за того, что ширина поля боя составляла всего 600 метров, это сделало невозможным манёвр силами по фронту. Правое крыло ливонцев было дополнительно усилено телегами, поставленными на границе с прилегающим лесом.

Оболенский же разделил свои силы (300 пехотинцев и 2550 кавалеристов, в том числе 350 всадников панцирной конницы) на четыре группы: главные силы из 1000 поместных он разместил по центру; на правом крыле встала панцирная конница, на левом — пехота и лёгкая поместная конница, а сам командующий с резервом разместился на возвышенности позади своих войск.

Битва началась с того, что по правому флангу русских войск был открыт огонь из пушек, а после обстрела кавалеристы левого крыла ливонцев атаковали русское войско, но их натиск был остановлен и не принёс успеха. После чего русская панцирная конница нанесла ответный удар, и обратила противника в бегство. Тем временем ливонское правое крыло нанесло удар по русской левому флангу, и заставило тот начать оступать. Однако князь Оболенский бросился на перехват, и не только остановил их, но и повёл за собой в атаку. Эту контратаку поддержали стоящие в центре главные силы, пришедшие на помощь левому крылу, чем вынудили ливонских кавалеристов искать укрытия в лесу на севере. В это время упорная ливонская оборона в центре, которую не смогла прорвать панцирная конница из-за выставленных рогаток, вынудила русских подтянуть артиллерию, которая и решила дело. И хотя Швансбелл смог собрать примерно тысячу кавалеристов, но те отказались вернуться, чтобы помочь пехоте, и он был вынужден отступить.

Увидев разгром своего главного отряда, осаждавшие Кокенгаузенский замок 600 ливонцев сдались в тот же день, а стоящий под Зессвегеном магистр, как только получил известие о произошедшем, немедленно снял осаду и отступил к Пебалгу, где до него дошли печальные известия о неудаче ливонских войск и на северном направлении.

В начале мая 1527 года Герман фон Брюггеней, собрав отряд в 2500 человек начал наступление на Ругодив, но по пути на восток упёрся в закрывавшую дальнейший путь крепость Раковор (бывший Везенберг), которую и осадил 7 мая. За прошедшее время русские сильно укрепили его, пристроив к старому каменному замку деревянный "пригород" с крепкими блокгаузами, больверком и высокими деревянными башнями, которые из-за отсутствия тяжёлой артиллерии ливонская армия не смогла разрушить.

В мае ливонцы предприняли два штурма крепости, оба из которых закончились неудачно. Третья попытка была произведена 2 июня, но провалилась с большими потерями — ливонское войско потеряло убитыми и ранеными более тысячи человек. Несколько раз ливонцы попытались совершить подкоп и взорвать стены крепости, но каждый раз терпели неудачу. А 4 июня до Брюггенея дошло сообщение о разгроме под Борнхольмом ожидаемой им любекской эскадры, тем самым лишая дальнейшее стояние под Раковором хоть какого-то смысла. Тем не менее коадъютор решил продолжить осаду, хорошо понимая, что отступление подорвёт и без того не очень хорошую репутацию Ордена в регионе.

Стараясь добиться хоть какого-то успеха, он отрядил часть сил на побережье, где решил захватить лежащий у берега моря в трёх милях от Раковора замок Тольсбург. Но простояв под стенами прибрежного замка два дня, вяло перестреливаясь с его защитниками, 8 июня ливонцы повернули назад. Кульминация осады наступила 17 июня, когда со стороны Дерпта к гарнизону подошла "помочная рать" в 800 человек, во главе с князем Иваном Фёдоровичем Бельским. Приблизившись к Раковору, та столкнулась с двигающейся на юг ливонской военной колонной, которая была послана коадъютором к замку Боркхольм, в котором, по поступившей к нему информации, русские хранили крупные запасы продовольствия. Насчитав в колонне около тысячи человек, князь Бельский решился дать сражение ливонцам. Его конница внезапно атаковала ливонских кавалеристов, и те, не ожидавшие появления неприятеля, обратились в бегство, бросив свою пехоту на произвол судьбы. Не став их преследовать, русские начали осыпать стрелами и рубить саблями пехотинцев. Однако ливонским командирам удалось навести порядок среди бежавших кавалеристов и повести их в бой. На этот раз вынуждены были убегать русские всадники, но тут Бельский ввёл в бой свой резерв, вновь обратив в бегство неприятельскую кавалерию. Всё закончилось тем, что потеряв 173 человека (трёх кавалеристов, 70 кнехтов и 100 крестьян-ополченцов) ливонцы вернулись к основным силам, где получив от них известие о приближении крупной русской армии, Брюггеней приказал сжечь лагерь и начать отступление.

Менее удачно шли дела у русских на море. Вскоре после Борнхольмской битвы князь Андрей Иванович Барбашин-Шуйский был вызван в Псков, и перед ним встала во весь рост важная проблема: кому поручить командование флотом в своё отсутствие? Поставить на эту должность относительно опытного флотоводца, но из незнатного рода было нельзя — такое назначение просто "не поняли" и не утвердили бы в столице. И в то же время представителей высшей знати на флотской службе было очень мало, чтобы было из кого выбирать. Вручать же судьбу флота в руки неопытным в морском деле сухопутным воеводам однозначно означало загубить всё дело. Поэтому перед отъездом он поручил командование флотом своему 20-летнему племяннику Андрею Фёдоровичу Барбашину-Шуйскому, на плечи которого и легла обязанность по борьбе с любекским флотом.

Между тем в Любеке тоже активно готовились к продолжению войны. Поражение под Борнхольмом хотя и стало сильным ударом для города, но не смертельным. И уже к середине июля столица Ганзы смогла выставить новый флот из 8 кораблей, под командованием Иоахима Геркена, заменившего пленённого русскими Германа Фальке. Новый адмирал любекского флота не стал медлить, и получив информацию об идущем в Швецию за медью и железом большом русском торговом караване, немедленно вывел корабли в море.

Подобные действия любекцев были вполне ожидаемы, и идущий за стратегически важными товарами караван из 26 торговых судов было отправлено конвоировать 10 военых кораблей (одна каракка, семь бригов и две шхуны). Загрузившись 17 июля в Норчёппинге грузом меди, олова, железа и свинца, караван направился назад в Россию, и 18 июля в проливе между Готландом и Эландом был атакован любекским флотом из 8 каракк и 6 хольков.

Увидев идущие навстречу любекские корабли, князь Андрей Барбашин-Меньшой приказал своей флотилии ускориться, дабы не подпустить любекцев к собственно торговому каравану. Манёвр оказался успешным, и русским конвойным кораблям удалось перерезать курс любекскому флоту, после чего началась артиллерийская перестрелка. Первый бой, начавшийся после полудня, закончился вничью. На море царило волнение, а молодому русскому адмиралу не хватало опыта по управлению в экстремальных боевых условиях таким большим количеством кораблей. Из-за этого сражение очень скоро переросло в беспорядочную свалку, где каждый корабль, русский или любекский, действовал на свой страх и риск. Тем не менее, конвой смог связать боем любекский флот, дав пройти своим торговым судам. И лишь вечером, с наступлением сумерек, когда обе стороны полностью выдохлись, сражение затихло само собой.

Утром 19 июля Барбашин постарался выстроить линию, тогда как Геркен пытался собрать в кулак свои раскиданные по морю корабли. Дело решил изменившийся ветер, который просто прижал русскую эскадру к северной оконечности острова Эланд, тем самым лишив её преимущества в манёвренности. К тому же, вчерашняя продолжительная артиллерийская дуэль изрядно опустошила пороховые погреба, не позволяя более долго поддерживать высокую плотность огня. Чем тут же воспользовался любекский адмирал, решивший взять русский корабли в навал на абордаж. Между эскадрами вновь завязалась перестрелка, а расстояние между ними неуклонно сокращалось до опасного минимума. Но от казалось бы неминуемого полного разгрома русских спас слабый уровень взаимодействия между кораблями любекской эскадры. Впереди русской линии шла каракка "Ангел Господень", в которой любой житель Любека немедленно бы опознал ещё недавно принадлежащий их городу "Энгел". И поэтому для большинства любекских капитанов именно он был самой желанной и приоритетной целью. В результате "Ангел Господень" был атакован зараз четырьмя каракками, окруживших его со всех сторон, что сломало строй любекцев, и стянуло более трети их сил в одну точку, позволив русским кораблям пойти на прорыв.

В это время сразу две любекские каракки сцепились бортами с "Ангелом Господним", на палубу которого с обеих сторон хлынули абордажные команды. Закипела яростная схватка, и через полчаса боя вся палуба корабля была завалена мертвыми, как своими, так и чужими. А ещё через час корабль был полностью захвачен, и над ним вновь взвился ганзейский флаг. Оставив на нём призовую команду, любекские каракки, расцепив борта, начали отходить в стороны, когда на захваченном корабле прогремел страшной силы взрыв, превративший тот в кучу обломков. Причиной взрыва, предположительно, стала небрежность одного из матросов, заглянувшего в пороховой погреб с факелом в руках. Все находившиеся на корабле погибли, общие потери после боя и взрыва людей всех национальностей составили около 440 человек. На этом, собственно, сражение и закончилось. Воспользовавшись образовавшейся беспорядочной свалкой среди любекцев, остальные русские корабли смогли уйти.