Ландскнехт. Часть вторая.

Додумываю я это все в какие-то секунды, все всматриваясь в начинающую слабеть дымовую завесу. И вдруг как-то понимаю и ощущаю, что, пожалуй, далековато я от каземата нахожусь. Тут метров тридцать пять-сорок. А мне бы вдвое ближе, мне так кажется — вряд ли эта штука далеко плюется. Ох, и стремная же работенка у этих парней! Однако, тут уже мной овладевает какой-то дурной азарт — уж наверняка, так наверняка — если не выйдет, то точно пристрелят, ну и все. И, взвалив на спину булькающий баллон, я быстро ползу вперед, благо по камню ползти просто. Вот уже остается метров двадцать, по-моему, достаточно. Чуть выдыхаю, стараюсь восстановить дыхание, вдох-выдох, вдох, задержать, выдох, задержать... еще раз... Так, ну, что там у нас?

Дымовые гранаты прогорают почти одновременно — вот эти смешные цилиндрики фырчали и дымили — а вот уже последние клубы дыма оторвались от них и поплыли в сторону, не отрываясь от земли, а из самих гранат только тянутся плотные белые струйки дыма. Еще секунд десять — и все снесет в сторону, развеет — и останется тут у них перед позициями веселая мишень с пиротехническими эффектами. Так, к бою, ребятушки. Поудобнее уложил баллон на плечо, приноровился, прижался щекой к дереву. Ну... Выдернул чеку, теперь что? Рычаг вжимаю в рукоятку... ага, щелчок и спусковая клавиша чуть подается вперед — встал на взвод, отлично! Вдох-выдох, успокоиться, а то чего-то колбасит, руки подрагивают и в пот бросает. Вот и последние клубы дыма сносит, видно уже щели амбразур. Пора.

Прицеливаюсь в ближайшую амбразуру, вжимаю поплотнее в плечо приклад, ногами раскинутыми чуть ерзаю, упираясь — чорт его поймет, какая отдача будет. И плавно так на спусковую клавишу, ну... Щелчок громкий, капсюль... и все?! Осечка? А запасной патрон...? В этот момент фукнуло что-то и зашипело. Потом зафырчало, и вверх, сквозь дырчатый кожух выметнуло факел желтого пламени, почти без дыма. И больше ничего! Вот чорт! Это поджиг, а как же струю дать?!

От траншей и из каземата раздается крик, я бы даже сказал, вопль. Грохают выстрелы, где-то рядом щелкает, сверху с визгом пролетает пуля. Вспоминаю обваренного огнеметчика — нет, мне тут не светит, на мне такого плаща нет, меня сразу зажарит. Сжимаю зубы, решив, что уж и хрен с ним, вот только почему эта тварь не работает?! Хоть бы напоследок, что ли, отжечь тут... Пытаюсь удержать прыгающую мушку на амбразуре — меня, оказывается, уже трясет всего. Снова где-то выстрел, и совсем рядом летит крошками камень. Сморщившись, едва только чтобы совсем не зажмурясь, и начав тихонько подвывать на одной ноте, все еще пытаюсь держать на прицеле, уже даже думая про себя — ну, давай уже, только чтобы лучше в башку, чтобы сразу...

Внезапно раздается звук, словно откупорили шампанское, что-то вылетает вперед и вверх, и вдруг баллон ощутимо толкается в плечо, а из дырчатого кожуха вырывается, как-то завораживающе разматываясь, черно-оранжевая струя. Спустя мгновение я чувствую, как нарастающая отдача начинает задирать оружие вверх, и раздается какой-то натурально животный, не то рев, не то вой, от вылетающей струи. Мать его так, уже забыв все, пытаюсь удержать этот антипод огнетушителя, стараясь, словно краскопультом, 'покрасить' уже невидимые мне в черно-оранжевом занавесе амбразуры. Кое-как, вверх-вниз, сдвигаясь — секунда, две, три... Ф-ф-фффватит? Отпускаю спуск и... И ничего. Чорт, чорт, чорт! Этот сволочной аппарат, похоже, рассчитан на один выстрел, зато долгий! Спохватившись, продолжаю жечь каземат, и не понимаю, кажется мне, или на самом деле слышу сквозь рев струи человеческий вой? Или это сама струя меняет тональность, скоро все, закончится? Мелькнула мысль попробовать перенести на траншею, но решил не рисковать, вывернется еще отдачей, давит-то сильно, словно и впрямь мощным огнегасом работаешь. Вывернется, и меня самого же обольет. Вдруг в каземате что-то грохнуло, и еще чередой так, так я и забыл об всяких мыслях, давай туда подбавлять. А тут уже и сам этот керогаз вдруг зафырчал, как автомат с газировкой, затрепыхался, толкаясь, а вместо струи полетели какие-то плевки и всполохи — точь-точь растапливаемая паяльная лампа. Потом и вовсе засипел и утих, секунды через три и факел над стволом погас. Ну, вот и все. Дело сделано.

Отбрасываю я с плеча раскаленный баллон — если бы не деревянная накладка — сжег бы себе я щеку, и устало приподнимаю башку — ощущение — словно вагон на скорость разгружал. Пот именно что льется, правда не трясет уже совсем. Осматриваюсь слегка вокруг. Прямо передо мной — каземат, с него дым валит, жирный, черный, внутри огонь, и много где местами и снаружи догорает с копотью. И не казалось мне — кричит там кто-то, только уже все тише. Еще раз вдруг грохнуло, вроде даже вспышку видать и что-то в воздухе пролетело, из амбразуры что ли, выметнуло из всех щелей вместо черного — белый дым, а потом опять черным повалило. Вот так, хлопцы. Переваливаюсь я чуть на бок, устало перевожу я взгляд на убитого огнеметчика, и вслух уже говорю:

— Вот так, паря. Все-таки мы их сделали... — и на траншею смотрю, а мысль вертится, что вот огнеметчиков в плен не берут точно, да и какой тут плен, а я как даже не мишень, а не сказать что. Да только наплевать уже, сил нету совсем.

Только я тут понимаю, чего-то не так вокруг. И вообще, я жег каземат секунд десять, наверное — неужели не смогли меня подстрелить? И соображаю — а ведь стрельба вокруг идет. Только не в меня, а вообще. Наши кроют по ихним. Оглядываюсь — ба, вот уж не ждал. Все пространство ожило — повскакивали, кто лежал живые, с траншей еще лезут, причем не только наши черные и панцирники, но и драгуны, орут, вперед бегут, стреляют. Ай, молодца! Может, и уцелею, не до меня станет? Вот только сил ну совсем нет. Просто переворачиваюсь и опускаюсь ничком на землю, прямо мордой в пыль, на холодный камень. Все, бензин кончился, батарейки сдохли. Не троньте меня, дайте полежать.

Хрена там. Тронули. Я и поплыть не успел — топот сапог рядом, хватает кто-то меня за плечо, переворачивает. Драгун, дышит в харю мне чесночищем, поганец:

— Эй!... Жив!

— ..Жив — поняв, что покой нам только снится, встряхиваюсь, и тянусь за винтовкой. Да и, странное дело — секунды всего — а усталость эта внезапная, вроде как и прошла. Отираю пот с пылью с морды, еще раз башкой встряхиваюсь — не, нормально уже...

— А этот? — оборачиваюсь, а там штурмовик стоит над убитым огнеметчиком, за плечо его взял.

— Этот — все. Убит. Сразу, наповал.

— А... А жег кто? Он?

— Я. Как он тебе жечь будет, железяка? У него ж башка прострелена.

—

Драгун толкает меня в плечо, и тут я соображаю — это ж их лейтенант, как его, суку, Фаренг, что ли. Ай, да и плевать — куда меня еще дальше отправят-то? Но штурмовик только фыркает, и вдруг махнув револьвером, бежит вперед. Драгун срывается за ним, мимо пробегают еще двое драгун и штурмовик — они сзади стояли, я их и не заметил. А я так и остаюсь, как дурак, сидеть в пыли, между мертвым огнеметчиком, и все еще пышущим жаром использованным баллоном.

* * *

Сидел я так, секунд десять, наверное. Пока уже не осознал глупость своего состояния. Да и, вообще-то — как бы опять этот дуболом, Кане, не прицепился, что мол, я отсиживаюсь. Мне проблем не надо. Встал, отряхнулся даже зачем-то, винтовку подхватил, ремень на руку намотал, чтоб не потерять. Револьвер в кармане нащупал, гранаты проверил — и вперед. Добежал до траншеи, у входа в каземат, спрыгнул, и тут же отскочил — жаром оттуда тянет. И запашок. Прежде всего — забытый запах горелых нефтепродуктов — аж плакать захотелось, ностальгия не к месту накатила. Ну и горелым мясом, как без этого. Да уж. Один вон обгорелый у выхода лежит. Ну к черту, не пойду туда смотреть. Да и незачем, поди. Побежал, петляя по ходу, вперед — там где-то стрельба еще идет. На ходу все примеривался — снять штык, да ружье за спину, и револьвер все же вытащить? Нет, не стоит — в траншеях с ружьем все же лучше. И штык длинный пригодиться может. Словно в подтверждение вываливается на меня из-за ближайшего поворота спиной кто-то, в сером мундире. Валашец. В руке револьвер еще аж дымится, морда в кровище. Чуть сам на штык мне не сел. Ну, тут я уж вперёд, а он поворачивается, глаза аж квадратные, я ему штык к груди, и думаю — колоть, чи не? Или стрельнуть сразу? Вот чего-то боязно так как-то, вот выскочи он на меня сразу мордой — так кольнул бы не думая а так... Тут это поц револьвер чуть повел, ну я его штыком в грудь и кольнул, но чуть. Нажал только самую малость, не успел, чуть острие вошло — как он заверещит! И стрелялку моментально выронил, руки поднял. Вот те фокус, что делать? А мне и не видать, что там за поворотом, может, там еще кто? Судорожно в карман лезу за пистолетом, левой его продолжаю штыком подпирать, а это чудище верещит:

— Сдаюсь! Сдаюсь! Не убивайте! — мать твою, полковую шлюху, на кой чорт ты мне сдался?..

Выдернул револьвер, и решил, что без оружия он мне не опасен, отдал взад винтовку, со штыка его отпустил, и, наготове пистоль держа, высунулся, к стенке дятла этого прижимая. А там наши, ну, драгуны, бегут, трое, морды злющие, один уже ружье поднял. Орать пришлось:

— Стаять, казлы! Не смей стрелять, этот в плен сдался!

Ну, боялся я, что шмальнет, сдуру-то. Нет, обошлось. Подбежали, смотрю — один унтер. Тут же я ему — по стойке чуть малость встал, козырнул — и сдал трофея. Тот только номер мой спросил, да и дальше отправил. Ну, а мое дело какое, мое дело глупое, стреляй-беги. Трофеи собирать не выйдет — тут же пришьют уклонение от боя и мародерство, как ни крути. Сунул револьвер в карман, да и дальше рванул...

К вечеру мы уже контролировали бОльшую часть укреплений на хребте. Потери были страшные, с обеих сторон, как мне кажется. Пришлось немало пострелять и покидать гранаты, я даже беспокоиться и экономить начал, но уж лучше так, чем в рукопашную. Нас тоже засыпали пулями и гранатами, мне осколок впился в левую руку, матерясь выдернул зубами, но это мелочи, в основном везло. Оставалась последняя 'ниточка' на гребне — дальше только какие-то укрепления вниз по валашксому склону. На соседней стороне дороги вроде уже закончили, там каким-то чортом рванул арсенал, или что-то вроде того — жахнуло по-взрослому, аж дрожь прошла — и гриб поднялся внушительный. А мы тут завязли, защитники этой последней линии, видно уже поняв, что им крышка, отбивались на всю зарплату, не жалея боекомплекта. Но это их и подвело, наверное, вскоре огонь стал слабеть, гранаты летели все реже, не для заградительного действия, а по делу, цельно. А дальше им пришел каюк — заухали с дороги наши минометы, и вскоре, пристрелявшись, самоварники устроили на вражеской позиции натуральные содом, и, возможно, с гоморрою. Как они это со своими каракатицами смогли сделать, не знаю, но взрывы шли один за другим, словно с василька лупили. И с последним залпом, дымовыми, нас подняли в атаку.

Я выкарабкался вместе со всеми, и рванул вперед, вдоль невысокого уступчика. До траншеи оставалось метров пятнадцать, когда что-то грохнуло за спиной, и земля как-то смешно закрутилась, потом по ушам ударила какая-то невыносимо громкая свистящая и звенящая тишина, и все выключилось.

* * *

Не везет — или, наоборот, везет — это как посмотреть. Как мне давно, еще в той жизни сказала однажды моя адвокат — 'Если человек фартовый — то это навсегда. Главное — это понять — в чем фарт'.

Контузило, уже выходит, в третий раз. И в третий раз — без серьезных повреждений шкуры и нутра. Да и вообще, контузия не сильная. Как мне потом, уже в санчасти рассказали, это таки была пушка. Та самая, картечница, фланкирующего огня. Они во всех укреплениях тут есть. Ну и вот в этом, тоже. Мне, выходит, опять повезло — я первый пробежал, и на меня стрелок гашетку и дернул. Те, кто за мной шел, выходит, словили картечи — а мне все ерунда, только что оглушило, да по склону дульными газами бросило. Ерунда, так и сказать. Но из строя временно выбыл — даже сейчас, как пришел в себя — тошнит, голова кружится, и звуки то пропадают, то исчезают, то снова не слышно ничего, то громко, как в колодец. Лучше всего — слушать рассказы, отвернувшись и тряпкой уши прикрыв. Слышно не все, но так комфортней.

А рассказывал длинный, перемотанный бинтами, драгун. Как взяли и эту линию, после того, как злющие за потерю товарищей огнеметчики в пять секунд изжарили ДОТ с пушкой, как пошли дальше, и рогатки с проволокой разметали огнем артиллерии. Как зачищали погреба и потерны — драгунский ротмистр, потеряв половину людей, приказал пленных не брать вообще, и боезапаса не жалеть. В общем — виктория, в полном виде, как оно есть. Взяли мы таки погребок. Кровью умылися, но взяли. Перевал, сука, наш.

И говорят, пришло подкрепление, и на днях начнется натуральный прорыв. Пришло, правда, мало — 'полубатальон' пехоты, причем из новых, номерных баронских полков, как бросил случайно услышавший разговоры проходивший мимо драгунский лейтенант — еще и из ополченцев, то есть, совсем лайно. И даже приданная им батарея двадцатифунтовых полковых гаубиц не впечатляла. Взвод конных егерей для разведки и подавно. Но, все сходились — что это только начало, и основная армия барона на подходе — и уж теперь-то мы ломанем, 'как кабан в камыши', по выражению одного писателя из прошлой жизни, напрямки, нанося удар в 'мягкое подвздошье Валаша'. Мне так кажется — это вряд ли, укрепления свою функцию, пожалуй, выполнили, пусть и не вполне — удержали нас, время выиграли. Хотя, наверное, рассчитывали тут все же на большее. Как ни крути — прорвали мы их образцово-показательно — любой Жуков бы позавидовал. Не считаясь с потерями, за считанные дни. Удар, натиск, стремительность — и вот, укрепления наши. Наше все — и почти целая батарея минометов, и несколько орудий, и погреба — и даже вот этот — беленый внутри, теплый каземат — санчасть.

Вместе с доктором и санитарами, надо заметить. Они так и ходят в валашской форме. Только эмблемы посрезали княжеские с них — а вот знаки различия оставили. И обращаются к лекарю все 'господин батальон-лекарь' — чин у него, как у доктора Берга. Тут к врачам отношение особое — не трогают их. На мое удивление, усатый артиллерист, у которого недавно вытащили осколок из пуза, после традиционного вопроса 'Ты с Севера, что ли?' — объяснил, что врачей издавна трогать нельзя. Врач — вне войны. Правда, и лечит он всех подряд. А препятствовать сему — грех. Причем, так выходит, понятие это не леригиозое, а нравственное — ну, в плане того, что командира, например, за этот грех, солдаты и прирезать могут ночью. Еще помянул каких-то Милосердных, но углубляться не стал. В общем, суть проста — врачей тут ценят, и потому санчасть нетронута и персонал цел и невредим — и нас вполне искренне лечит. За что им и спасибо, собственно.

Хотя, по правде-то сказать, мне и обихода никакого не надо, ран серьезных нет, чисто санаторий — отлежаться, да в себя прийти. А то штормит, как встанешь, в глазах плывет — ну, какой с меня вояка? Костылю помогать, кашу варить — так и то, поди, крупу мимо котла просыплю. В общем, лежать, да в себя приходить — благо, по себе знаю — сути, от силы двое — и буду нормально опять ходить, и слух вернется. А пока — даже в уборную под присмотром санитара по стеночке добираюсь.