Чёрный пёс Элчестера. Часть вторая.

Они двигались в сумасшедшем темпе, прижавшись так плотно, словно хотели сплавить тела. Милица ощущала его в своём лоне, его грудь на своей груди, его язык в своём рту, его спину под своими руками, его бёдра меж своими бёдрами. И ей казалось, что она полностью растворяется в мужчине, теряет себя...

Его воля наполняла её, душа окутывала душу, и оставалось лишь сознание, безвольное и покорное, словно младенец. Которому так тепло и уютно, что не хочется ничего, только чтобы длилось это блаженное состояние...

Перебороть дурман безволия, подогнуть колени, коснуться ими его бёдер, ощутить их тепло, их ритмичные движения, и обвить ногами его поясницу. Повиснуть на любовнике, почувствовать, насколько глубже он стал проникать. И там, куда теперь достигают толчки, всё трепещет и жадно сжимается... В самой недоступной глуби, где возникнет их ребёнок... Куда так недозволенно проскользнул её любимый самым желанным образом, и как ей хочется, чтобы он вошёл ещё глубже...ещё...заполнил всю её, коснулся дна. Не будь такого возбуждения, было бы больно.

Милица уже не стонала, она кричала от наслаждения, и перед глазами стояла темнота. Не было ничего, только тело мужчины в её теле. Он исполнил её желание и наполнил её целиком — тёплым потоком семени. Живого, сильного семени, мягко окатившего сокровенную глубину её чрева. Чрева, ждущего и плодородного, как весенняя земля.

Ещё несколько секунд в девушке всё трепетало, а потом наступило расслабление, и она, разжав сцеплённые на спине Фрэнсиса ноги, обмякла, закрыв глаза. Он тоже лежал без движения, и лишь через минуту оба, не открывая глаз, начали обмениваться лёгкими нежными поцелуями: в губы, брови, лоб...

Юноша улёгся рядом с возлюбленной на плащ, и, запрокинув голову, глядел в небо. Ветер выпивал с кожи солёные бисеринки пота.

Милица положила руку на живот, прислушиваясь к ощущениям. Фрэнсис, заметив, положил свою ладонь сверху.

— Что? — напряжённо спросил он.

— Да вот, низ живота ноет, — усмехнулась негодная девчонка. — Увлеклись немного...под конец! — она весело хмыкнула.

— Что-то не так?

— Всё так, родной. Просто слишком глубоко...

— Зато вернее! — вернул поддразнивание Фрэнсис. И серьёзно добавил: — Нет, правда, всё в порядке?

— Да, милый. Да.

— Как ты думаешь, у нас получилось?

— Не знаю. Знаю только, что ты наполнил меня всю, и так глубоко, как никогда. Снаружи нет ни капли твоего семени, оно всё осталось внутри. Так много тебя — и всё мне... — Милица улыбнулась. — И, если я не ошиблась в подсчёте дней, с сегодняшнего вечера нас станет трое, родной!

— А если ошиблась?

— Тогда ничто не помешает нам повторить, не так ли? — хмыкнула девушка.

— Может, этой ночью? Для верности? — юноша подмигнул, устраиваясь поудобнее.

— Можно и этой ночью, — лениво потянулась ведьма, грациозно изогнувшись всем телом. Фрэнсис не удержался и провел рукой по певучим изгибам.

— У меня самая красивая жена на свете, — шепнул он, уткнувшись носом в её густые волосы. — И я люблю тебя!

— Я тебе не жена, а любовница.

— Любовница — это украшение холла и спальни. Только лишь, — возразил граф. — А жена — спутница жизни. Та, что делит все радости и горести, знает все сокровенные мысли... А венчание всего лишь условность.

— Ты всегда так думал, Фрэнки?

— Нет... — вздохнул он. — Только прожив эту зиму с тобой... — и тихо добавил: — Иначе бы я не потерял Фредерику...

— Я боюсь, что ты однажды сравнишь нас, Фрэнки. И не в мою пользу...

— Почему? — спросил лорд, пододвигая к себе корзинку и разматывая ткань, куда Мили завернула бутерброды. — Она никогда не делала такой вкуснятины. Сомневаюсь, что умела. Сравнение в твою пользу! Она никогда не будила во мне такого ненасытного желания. Ещё сравнение в твою...

— Фрэнки, ты когда-то сказал, что твоё чувство к ней можно сравнить с чувствами к ангелу. И чтобы я не обманывалась тем, что ты меня больше хочешь...

— Боюсь, дорогая, я сам обманывался! — отмахнулся Фрэнсис. — Меня глодала вина перед Фредерикой, я искал себе оправданий. Моё желание ненасытно потому, что я слишком тянусь к тебе... Слишком люблю тебя. С Фредерикой было по-другому. Но прошу тебя, не надо о ней...

— Меньше? Ты любил её меньше?

— Нет, просто спокойней. Может, по-братски или даже по-отцовски... — Молодой человек укоризненно взглянул на собеседницу, а потом с шутливой обречённостью вздохнул и тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. — Меня никогда не покидало желание её оберегать! А ты будишь во мне недостойный рыцаря эгоизм... — Фрэнсис усмехнулся. — И ревность. Ты моя, моя, моя! — он рассмеялся и притянул девушку к себе, и они вместе перекатились с плаща на траву.

— Ах, так вот они, твои "соображения"! — шутливо рассердилась ведьма. — Ты хотел дождаться весны, чтобы преподнести мне свои неопровержимые доводы и удержать меня здесь! Ты действительно эгоист, и коварный эгоист! За что я тебя только люблю?

— Mea culpa, любовь моя! — без тени раскаяния сознался Фрэнсис, с удовольствием вытягиваясь на траве и поглаживая ноги Мили, которыми она охватила его бока, усевшись сверху. Его плоть, подрагивая, пробудилась, и вскоре, покачиваясь, мягко стукалась о ягодицы "всадницы".

Милица будто не замечала.

— И мне сознаются в этом после того, как я доверчиво позволила зачать мне ребёнка! — продолжала изображать девушка праведное возмущение.

— Но мы же не знаем, получилось или нет! — сокрушённо возразил "обвиняемый". — Значит, меня ещё не за что убивать!

— Сейчас будет за что! — грозно пообещала Мили, чуть сдвигаясь назад и впуская его в себя. Наслаждение от этого заставило Милицу со стоном откинуться всем телом назад и сжать бока любимого коленями. — Сейчас...ты наполнишь меня ещё раз...и я...тебя...убью...

Фрэнсис накрыл ладонью её живот.

— Моя... Только моя. Леди, жена, возлюбленная...

— Только...твоя... — выдохнула Мили, двигаясь для Фрэнсиса. И услышала свой прерывистый, задыхающийся от страсти голос: — Я хочу от тебя ребёнка, Фрэнсис!..

На сей раз он кончил быстрее, но Милица сильными мускулами сжала, удержала его внутри себя, не дав ему выскользнуть, повела в танце бёдер — и возбуждение мгновенно вернулось к мужчине, он вновь напрягся и распрямился в её лоне, а девушка уселась поудобнее, чтобы пропустить любимого как можно глубже — и вновь почувствовала чуть болезненное ощущение, означавшее, что в неё вошли до самого дна...

— Осторожней, Фрэнки. Ты...ты здесь, — шепнула она, прижав его руку к самому низу живота.

Глаза её любовника расширились, и движения стали плавней и медленней, но, видимо, осознание того, куда он проник, оказалось настолько возбуждающим, что Мили вскоре вновь почувствовала мягкий толчок — и шелковистую нежность семени.

— О-о-о, как это приятно... — простонала девушка, томно соскальзывая с бёдер молодого человека.

— И снова не пролилось ни капли! — восхищённо выдохнул Фрэнсис.

— Я жадная, — улыбнулась Мили, еле ворочая языком от слабости.

— Я тоже... — шепнул граф, притягивая её к себе.

— О, нет... Достаточно, — слабо протестовала она.

— А меня никто не спрашивал, достаточно ли мне, — лукаво возразил Фрэнки, гладя её по спине. — Когда с меня и не подумали слезть. Только что.

— Насилуют... — пискнула Милица.

— Самым зверским образом! — смеясь, подтвердил юноша.

— Тогда я имею полное право убегать и сопротивляться!

— Убегай! — великодушно разрешили ей. — Только сначала сделай забег до корзинки с бутербродами, а потом я буду тебя насиловать дальше.

— Кошмар! — уважительно покачала головой ведьма, дотянувшись до многострадальной корзинки и перетащив её с плаща на траву.

Они лежали на животе, болтая ногами в воздухе, и длинные роскошные волосы Милицы расстелились по траве двумя тёмными крыльями. Между молодыми людьми стояла корзинка, и они смачно жевали приготовленные бутерброды, запивая водой из фляжки.

— Тебе больше нравятся с сыром или с колбасой?

— С сыром... То есть, с колбасой, — с набитым ртом пробурчал Фрэнсис. — А что там ещё есть?

— Яблоки.

— Давай!

Милица сжевала последний бутерброд, дождалась, когда её рыцарь съест своё яблоко, и, игриво накручивая тёмные волосы Фрэнки на палец, поинтересовалась, когда можно будет убегать. Или её уже передумали насиловать?

Поцелуем её уверили, что не передумали. Смеясь, Мили выскользнула из рук Фрэнсиса и отбежала подальше.

— Ты только осторожней убегай, тут обрыв, — напомнил лорд, прежде чем кинуться вдогонку.

Милица резво обогнула площадку вдоль скалы, ловко уворачиваясь из рук охотника, сбежала по камням немного вниз, юркнула в кусты, перескочила через ручеёк и помчалась дальше. Фрэнсис не знал, куда она несётся, и вряд ли это знала она сама. Никогда раньше они не углублялись в эти дебри, достаточно опасные и крутые. Граф уже по-настоящему старался догнать Милицу, чтобы она не провалилась с разбега в какую-нибудь яму или не сломала ногу между камнями.

Она между тем карабкалась по замшелой скале куда-то вверх, и преследователь, скрипнув зубами, полез следом. Почти догнал, но тут ей открылось какое-то отверстие, и девчонка, не долго думая, нырнула туда, в чернильную темноту.

Фрэнсис замер от ужаса, ожидая крика, но всё было тихо, и он протиснулся следом.

Пришлось спрыгнуть с сырого карниза — оказалось невысоко. Пол покрывал влажный зелёный мох, по стенам вился плющ и пушились папоротники: всё же сюда проникал слабый рассеянный свет. В дальнем углу журчал ручей, убегая под землю, а воздух был свежим и прохладным, хотя обычно в заросших гротах пахнет гнилью и прелью.

Мили стояла с широко распахнутыми глазами, прижав руки к груди, как загнанная в угол дичь. Одеждой ей служили лишь её прекрасные волосы, и она напомнила ему сейчас дриаду или нимфу, застигнутую в своей пещере.

Фрэнсис подошёл и сердито дёрнул девушку за руку:

— Идиотка! Пошли отсюда!

— Ты же загнал меня в ловушку, — тихо ответила Милица. — Мне отсюда некуда убегать. Не воспользуешься?

— С особой жестокостью! — прорычал юноша. — Ты что, перегрелась?

— Ах, вот как? — вспыхнула от гнева девушка, но тут же потупилась, приходя в себя. — Прости, — шепнула она. — На меня словно что-то нашло... Какое...красивое и жутковатое место...

Немного успокоившись за Мили, Фрэнсис ещё раз огляделся.

— Ты хоть понимаешь, что тут пропасть могла оказаться? Или берлога хищника? В конце концов, на гадюку ты наступить могла! О, Мили! — он неистово прижал её к себе. — Ты меня с ума сведёшь, ненормальная девчонка!

— Почему ты задержался? — спросила она. — Мне стало так страшно одной, в темноте... Даже мерещиться что-то начало... Уже хотела вылезти, но тут ты.

— Идём, здесь могут жить звери.

— Нет. Я чувствую, это нежилая пещера, — Милица покачала головой.

— Тем более странно.

Фрэнсис вгляделся в зелёный сумрак. Блики солнца танцевали на потолке, словно по дну озера. Игра света и тени убаюкивала и завораживала, путая мысли. Прохлада приятно окутывала тело после бега по жаре.

— Не так уж тут и темно, — отвечая себе, пробормотал молодой человек.

— Да. Когда привыкаешь. А сначала кажется — темнотища, хоть глаз выколи. Красивое место, не так ли?

— Очень. Но мне не по себе...

— Наверное из-за сырости и низкого свода.

— Пора бы нам отсюда уходить, родная! — решительно сказал лорд. — Отвратительное место!

— Подожди, я пить хочу.

— Да, я тоже.

Они пробрались к ручью. Он оказался неожиданно глубоким и прозрачным, хотя вода в нём выглядела непроглядно-чёрной.

Милица наклонилась над струями — и внезапно её окатило ощущение холодной древней ненависти. Почудился запах гниющей тины... А через секунду в потоке показалось лицо светловолосой женщины, перекошенное в злой усмешке.

— Ты у меня "порадуешься" этому ребёнку, потаскуха!.. — шелестом отдалось в голове у Милицы. — Подстилка отродья Гирта! Этому паскуднику не видать наследников!

Девушка вскрикнула и отшатнулась от ручья, не выпив ни капли. Её подхватили сильные руки Фрэнсиса.

— Что с тобой, родная моя?

— Ты пил? Пил? — задыхаясь, спросила колдунья.

Фрэнсис хотел было честно ответить, что да, пил, и ничего страшного, это обычная вода... Но на краткую секунду у него закружилась голова, и ответ вырвался неожиданно, словно сам собой:

— Нет, не успел, — сам не зная почему, солгал молодой человек. — Что случилось?

— Нас сюда заманили, Фрэнки. Идём отсюда! Скорее, дорогой!

— О ком ты? Что случилось, Мили? Что это за ручей?

— Потом, потом!

Они выбрались на поверхность. Уже вечерело. В сумерках добрались до скалистой площадки, где осталась их одежда и еда, и уже по потёмкам пробирались до дома. Милица была молчалива и неразговорчива.

Она видела Эдгит.

Сомнений не было.

Но что означала её угроза?.. Неужели им не удалось зачать ребёнка? Но ведь у них будет ещё так много времени! Целая жизнь.

— Фрэнсис, принеси колодезной воды, — попросила ведьма.

Она долго ворожила над двумя ведрами, накладывая заклятья, изгоняющие всякое зло, а потом окатилась с ног до головы, и заставила окатиться и любимого.

Они смыли с себя всю липкую сырость той таинственной пещеры, поужинали и легли в постель. И обменивались лёгкими, нежными поцелуями в золотом свете свечей, и строили планы на будущее, и снова любили друг друга — ласково и трепетно, а потом лежали рядом, наблюдая за танцующим мотыльком свечи...

— Как ты думаешь, получилось? — спросил Фрэнсис, положив ладонь на плоский живот своей единственной, сплетая пальцы с пальцами её руки: Мили тоже прижала её к животу, словно пытаясь почувствовать, что происходит там, внутри...

— Если я не ошиблась в днях, дорогой, то я уже беременна. Ну, а если ошиблась... Давай подождём немного, чтобы знать наверняка, а потом попробуем опять! Спешить нам всё равно некуда, правда?

— Совершенная правда! — с улыбкой подтвердил Фрэнсис, целуя Милицу и задувая свечу. И тише произнес: — Мили, наверное, сегодня я забыл сказать тебе очень важную вещь. Я сказал, что ты моя и только моя...но забыл признаться, что я тоже твой... Только твой. Давай больше не будем тревожить память Фредерики, я не хочу, чтобы её образ стоял между нами. Пусть её память останется чистой и светлой. Пусть моя голубка спит спокойно. Она была великодушна, она хотела, чтобы я нашёл живую любовь. И я нашёл! Теперь у меня есть ты. И только ты...

— О, Фрэнки... Я... — голос девушки дрогнул от подступивших слёз, они прочертили солёные дорожки по лицу, и Фрэнсис поцелуями осторожно снял их со щёк своей леди.

— Не надо... Не надо плакать. Я ведь выбрал тебя. Я нашёл девушку, которая оказалась лучше Фредерики!

— Я... Я уже не плачу. Я просто очень, очень счастлива...

— Тогда, — он улыбнулся, — спокойной ночи, моя королева!

— Спокойной ночи... мой возлюбленный муж!

Юноша рассмеялся в темноте, прижал к себе любимую и уснул, не разжимая объятий.

И пришедший сон был недобрым...