| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ты чего-то недоговариваешь, — мягкие поглаживания и в сочетании с поцелуями вытворяли с инквизитором чудеса покладистости, но он опасался, что вовлечет Моунта в опасное предприятие и будет повинен в том, что часто случается — в смерти или вреде, — я не могу, правда, — Августино выгнулся навстречу юноше. — Ты можешь пострадать.
— Я приду, — неуступчиво повторил Пьетро. — Не отпущу одного, — а от постепенно приходящего осознания реальности угрозы не из человеческого, а из другого мира, холодило душу и до кровавых точек перед глазами хотелось доказать всему миру, что мужчина только его, что никто не смеет его касаться, тем более убивать. — Август, — выдохи поцелуями покрывали шею, — хочу тебя.
— Нельзя, — священник закрутил головой, непонятно на что именно отвечая и сильно нервничая. Упертый Пьетро всегда добивается своего,— это Августино уже знал по одним его поступкам, но теперь он собирался вторгнуться в ритуал. — Я обещал твоему дяде и сюзерену... никому не говорить, — тихий стон сорвался губ, когда барон притиснул его к кровати.
— Я не никто, — юноша не очень хорошо осознавал, что именно говорит, но убедительности в голосе было сверх меры. Он держал своего инквизитора, осыпал его поцелуями, сходя с ума по его горячему телу и душе. Разума и осторожности оставалось все меньше и меньше. — Я ради милорда на все готов, и вообще... Он знает, — бормотал, аккуратно раздвигая коленом бедра мужчины.
— Знает? Что знает? — священник поддавался напору, с дрожью уступая и раздвигая колени, еще не до конца понимая, что именно добивается Пьетро. Ярко-зеленые глаза подернулись дымкой страсти. Хотелось доверять Моунту, но Августино запаниковал внезапно и уперся в плечи юноши. — Что ты делаешь?
— Август, позволь, — взмолился Пьетро, склонившись к инквизитору. Барон легко целовал, трепетно оглаживал его лицо, с благоговением, с жаром. В голове пульсировала только одна мысль — он не может потерять своего любимого, не может, а для этого нужно сейчас сделать своим окончательно.
Августино отрицательно покачал головой. Много раз он уже шел вразрез с убеждениями, а теперь и вовсе испугался. Сказать, что не готов? Попросить о чем? Что хочет Пьетро?
— Ты не можешь со мной пойти, — проявляя упрямство, Августино с дрожью ощутил пальцы, гладящие внутреннюю часть бедра.
— Я твой, — губы юноши трепетно проходились по шее инквизитора, а он сам уже потихоньку проникал в мужчину пальцем, готовя к будущему вторжению. — Полностью. Я часть тебя. Позволь, — голос уже срывался на странные стоны и мольбы.
Изменяющийся на желание страх отпускал похоть. Бедра двигались на встречу. Хотелось, чтобы Пьетро прекратил, но тело желало большего. А внутри все полыхало от повторившихся, как и в первый раз, той ночью, необычных ощущений. Августино краснел, его уши вновь горели, его сердце стучало бешеным ритмом.
— Я не готов, я не уверен... Пьетро, ты... не можешь.
— Могу, — горячечным бредом прошептал юноша, осыпая поцелуями все доступные места Августа, продолжая толкаться в него пальцами, — если разрешишь. Я хочу тебя, полностью.
Тот откинулся затылком в подушки, через полузакрытые веки, смотря на Моунта и уже находясь на грани, когда начинаешь стонать в такт медленным проникновениям, задевающим тонкую дрожащую струну внутри. Его опасения то набегали, то отступали. Его губы пытались запретить продолжать, руки упирались в грудь. Колени дрожали от каждого толчка внутри.
Пьетро не чувствовал в любимом ни настоящего ужаса, ни сопротивления. Да, тот опасался, это было естественно, сопротивлялся, но... Это было настолько слабо и даже скорее наоборот, призывно, что остановиться не было никаких сил.
— Август, — позвал барон проникновенным тихим голосом, который продолжал дрожать страстью, вновь наваливаясь на мужчину так, чтобы головка члена упиралась в уже чуть растянутое колечко мышц. — Посмотри на меня.
Августино отрицательно покачал головой, содрогаясь от того, что плоть упирается в его анус и проникает внутрь. Ему хотелось двинуться навстречу, хотелось закричать, хотелось слишком много, чтобы объяснить.
— Я смотрю, — зеленые глаза распахнулись. Ноздри тонкого прямого носа раздувались от волнения.
— Я люблю тебя, — Пьетро обхватил инквизитора, чтобы начать целовать и медленно и осторожно делать своим. Теперь будет невозможно ни оттолкнуть, ни отвергнуть. Нетерпеливый поцелуй в противовес осторожности движений — это было почти невыносимо, если бы не было так мучительно-сладко.
Мышцы все еще сопротивлялись вторжению, но неумолимое и настойчивое проникновение заставляло сдаваться, и священник от напряжения тихо стонал, сглатывая неприятную тягучую не боль, а почти наслаждение.
— Да, люблю... зачем? — капелька слезы скатилась от уголка глаза, когда Пьетро вошел целиком, понуждая обвить его ногами. Августино почти ничего не соображал, даже комната стала словно темнее, а в животе ухало сердце.
— Потому что люблю, — настойчиво и сбивчиво повторил юноша. — Не могу без тебя, — в состоянии неосознания все чувства становились острее и даже продолжающиеся поцелуи ложились ножами на губы, призывая к осторожности. Юноша медленно двигался, постепенно наращивая темп, продолжая крепко держать свое сокровище и рисовать прикосновениями по его лицу истинность чувств.
Августино приходилось нелегко. Он никогда не знал ничего подобного, его опаляло изнутри, его вело то от боли, то от желания не останавливаться, приходилось кусать губы в кровь, чтобы не закричать слишком громко, иначе услышат слуги и охрана. Лишь шепот Пьетро чуть успокаивал и заставлял двигать бедрами навстречу.
А тот продолжал говорить о том, что теперь не отпустит, что всегда будет рядом, подобные странные для себя вещи. Срываясь на нетерпеливые всхлипы и продолжая клеймить своим чувством, чтобы окончательно пропасть в до сих пор непривычном и уносящем разум запахе мужчины. Долго такое безумие продолжаться не могло — быстрые шаги по грани, какими бы они ни был осторожными, всегда выводят в пропасть или в небо, обдавая тело жаром и восторгом падения или взлета. И через достаточно быстрое время Пьетро излился, стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть, и ткнулся лбом в плечо своего Августа.
— Боже! — выдохнул мокрый от глубоких и тягучих проникновений священник, дрожащий под Моунтом, словно былинка, попавшая под ураганный шторм. — Зачем ты сделал это? Меня теперь и так сожгут... Неужели ты не понимаешь? Я совсем потерял с тобой голову, — тихий сладкий вздох сорвался с темных губ, страхи вернулись еще сильнее, а в голове рассмеялся дьявол.
— Не сожгут, никто не узнает, — пробормотал Пьетро, которого все еще вело от удовольствия и некоего обалдения от сделанного. — Август, я никому не скажу, никогда, ни за что на свете, — юноша говорил, целовал, оглаживал тело любимого, которого так испугался потерять и собирался защищать всеми возможными способами. Теперь можно было позволить себе судорожность и яростность движений, прикосновений, чем юноша и воспользовался, добравшись пальцами до естества инквизитора и доводя его до разрядки под любовные признания и поцелуи.
И вновь Августино извивался под молодым бароном, почти кусая плечи того в поцелуях, и вновь забывался под мягкий уговаривающий шепот, понимая, что завтра... завтра он не выдержит и позволит Пьетро опять проникнуть в его комнату и остаться здесь на ночь, как и все последние недели, проведенные в баронстве Райсаро.
— Я завтра пойду с тобой, — безапелляционно заявил Моунт, прижимая к себе взмокшего инквизитора, который судорожно старался отдышаться. Полностью сбившаяся постель теперь пахла не только травами, но и ими, и Пьетро это ужасно нравилось — как будто он теперь имел полное право оставаться тут. Комната была на удивление очень жарко протоплена, что позволяло не дергаться судорожно в поисках одежды и теплых одеял, а просто расслабленно лежать.
— Нельзя. Я не могу позволить тебе, — слабое сопротивление Августино сменилось на милость, льющуюся поцелуями по коже барона. — Ты не должен заниматься делами Церкви и тем более я не смею тебя привлекать к ритуалу экзорцизма.
— Я не буду привлекаться, я в углу тихонечко посижу, — юноша старательно изображал глухой и тупой пень. Обычно это прокатывало со всеми, даже с отцом. Вообще-то особенно с отцом, но это не так важно. Важно другое — полоса на шее инквизитора.
— Ты такой настойчивый и непрошибаемый, — вздохнул Августино, когда проследил за ярким темным взглядом, скользнувшим по шее. — Я сам виноват. Не уследил. Я буду осторожен.
Пьетро кивнул, подтверждая сказанное, и вновь вернулся к старому:
— Я за тобой прослежу.
— Вы намеренно меня злите, — Августино нахмурился, сводя широкие темные брови, больше похожие на стрелы, в кошачьих глазах сверкнул гнев. — Я вам не позволю собой рисковать.
Юный барон с неприкрытым обожанием посмотрел на мужчину и выпалил:
— А я тогда дядюшку Эдвина попрошу мне разрешить! Или милорда!
— Пьетро, — негодование и горячее тело юноши были слишком неравнозначным сочетанием, мешавшим отказывать. — Не надо, Пьетро.
— Не отпущу, — счастливый юноша обнял Августа и все-таки потянул на них одеяло — когда спала жаркость соития и разгоряченные тела чуть остыли, отдавая бисер пота и страсти воздуху, стало зябко. — Завтра я иду с тобой. Или когда там у вас следующее изгнание будет?
Августино чертыхнулся опять что-то сказать, но его укутали в одеяло и завалили в кровать, практически затыкая объятьями. Оставалось только лежать тихо и постепенно засыпать, тая от еще не остывшей страсти.
Наутро Пьетро проснулся первым, и некоторое время лежал, просто обнимая Августа, который уже привычно пристроился на его плече, и раздумывая. Приятная ломота в теле, разморенность и счастье сочетались со вполне обоснованными опасениями, оставшимися с прошлой ночи. Во-первых, инквизитор может сейчас опять заупрямиться и не пустить его на экзорцизм. Но это проблема решаемая. Во-вторых, все-таки непонятно как лучше с этим демоном разобраться, если тот вдруг опять нападет на кого-нибудь. Придется решать в процессе. В-третьих... А вот в-третьих является самым главным. Как его Август отнесется к произошедшему прошлой ночью. Это волновало и тревожило больше всего, до дерганья чего-то непонятного в душе.
Юноша потихоньку выбрался из постели, стараясь не выпустить ни капли тепла из-под одеяла. Камин прогорел и рассветный воздух, мягко сказать, бодрил — до пупырышек на коже и небольшого колотуна. Это было приятно. Пьетро вернул огонь в нормальное состояние — прогреть комнату до пробуждения Августа и принялся привычно разогревать мышцы, сначала просто так, потом можно будет и меч взять. Десять минут — и никакая стылость не страшна.
Когда Августино открыл глаза, то увидел, что барон тренируется прямо посреди комнаты. Сперва инквизитор подумал, что у него продолжается сон, а потом потянулся и спустил ноги с кровати, погружаясь стопами в шкуру. Пьетро уже растопил камин, и в комнате было относительно тепло.
"Хорошо, что хоть двери не открыл, — подумал священник, который начинал опасаться того, что юноша ведет себя слишком открыто, и их отношения могут быть рассекречены. Тело ломило нещадно. После ночных любовных игр саднил и задний проход, и Августино с ужасом вспомнил, что вчера делал, лежа под Моунтом и толкаясь на него бедрами, как кусал губы и стонал в плечо.
— Доброе утро, — слова давались тяжело, стеснение становилось почти неловкостью. Что же будет дальше? — Ты оденься, Пьетро, мне нужно попросить воды и завтрак...
Юноша обернулся и расплылся в улыбке. Привычные движения успокоили метания души, а Август — его теплый, сонный, страстный Август, был сейчас так восхитительно хорош в своей стеснительности, что хотелось его осыпать поцелуями и признаниями. Пьетро, не раздумывая, упал на колени перед мужчиной, мявшим покрывало, и, обняв, заглянул ему в глаза.
— Люблю, — сказал тихо и твердо. — Навсегда.
Августино мурашки пронзили по спине. Он даже дар речи потерял, заглянув в черные глаза, которые требовали, чтобы священник принял этот факт и свыкся с ним.
— Я тебе верю, — кивнул он быстро, понимая, что ладони, лежащие на коленях, жгут хуже жаровни, что пальцы Пьетро впиваются в плоть, вновь выражая нетерпение.
Барон в ответ потянулся за поцелуем — страстным, жарким и горьким своей пряной тайной. Юноше пока было достаточно этого.
Августино принял его с осторожностью и даже опаской. Утро всегда делало его другим. Близость свиты заставляла смотреть на все с опаской.
— Пьетро, тебе пора на службу. И я против того, чтобы ты приходил на ритуал экзорцизма.
— Знаю, — кивнул счастливый юноша, который и не думал отпускать любимого. — Против, но прийти разрешил. Когда он будет? — Моунт с улыбкой заглянул в глаза инквизитора.
— Пьетро, ты не понял... Я не могу тебе позволить, я против. Ты не пойдешь, — в темных ресницах Августино зеленые глаза сверкали драгоценными камнями. — Я не позволю, — повторил он строго. — Иначе мне придется сказать сюзерену, чтобы никого, кроме нас не было.
Юноша с видимым интересом выслушал речь инквизитора и просто ответил:
— Если с тобой что-то случится, меня сожгут на костре. Я иду с тобой.
— Ты упрямее, чем стало ослов, только у них еще норов получше. Откуда в тебе столько строптивости? — священник задрожал от гнева. — Я сказал, значит, ты не пойдешь, — он резко встал и тяжело вдыхал воздух.
— Август, — Пьетро обнял мужчину со спины и таял в пьянящем запахе трав. — Я правду говорю. Если с тобой что-то случится, я сдамся церкви как мужеложец. Я не смогу без тебя жить.
Инквизитор опустил голову. Его пьянила близость барона, его руки, обнимавшие через грудь и живот. Полуголый, Пьетро вызывал воспоминания, недостойные служителя Церкви, и Августино сдавался.
— Хорошо, ты пойдешь, но не будешь мешать. Обещай.
— Не буду, — пробормотал юноша в шею любимого, покрывая ее осторожными поцелуями и добавил про себя: "Если что — помогу".
Закрыв глаза, Августино чуть отклонился на бок, открывая шею для новых поцелуев и даже уже не прислушиваясь к творящемуся за дверьми. Его тело требовало новых поцелуев и объятий, тогда как мозг протестовал и утверждал, что происходящее лишь усугубляет их связь.
— У нас есть время? — не совсем внятно поинтересовался Пьетро. Хотелось наплевать на все, но он сейчас домогался не совсем простого человека. Кто знает, может после вчерашней суматохи строго по расписанию нужно что-нибудь выпить или что-то сделать. Или как-нибудь подготовиться. И вообще — когда все будет-то? — Немножко? — ладонь скользнула к паху мужчины уже очень откровенным намеком.
Да, Августино хотелось этого немножко, хотелось целый день провести в кровати, очень хотелось, чтобы сейчас все продолжалось. И острота чувств усиливалась от опасности. Пусть чуть поласкает, именно так, как сейчас...
Инквизитор стал кусать нижнюю губу, когда пальцы обхватили его плоть через тонкую ткань рубашки.
Когда Пьетро осознал, что его Август не против, по крайней мере явных протестов нет, его немного повело. Нет, он не стал торопиться или слишком активничать, как бывало всегда от прикосновений к южанину. Наоборот рука проходилась изысканной негрубой лаской, а юноша зашептал самым непристойным тоном, на который был способен:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
