Аве, фемина!

"Знакомо! Вставай, проклятьем заклейменный!.."

— Сенат под давлением жриц принял закон. Людей переселили в отведенные для них места и запретили покидать их.

"Резервации. Как для американских индейцев".

— Смешанные браки в Паксе запретили. Жен-нол и детей, которые походили на матерей, у людей отобрали.

"Апартеид..."

— Не все люди подчинились этому. Случилась резня, в которой погибли многие. Нолы одержали верх — ведь люди научили их сражаться. С той поры на протяжении веков, люди жили отдельно. Чтобы удлинить век нол, мы брали у них мужчин, держали их в храмах для семени, а через пять лет возвращали обратно. Людям ведь тоже нужно воспроизводиться. Однако мальчики у нол перестали рождаться. Жрицы говорили, что так хочет богиня, и что это даже к лучшему. Ведь женщины у нол всегда главенствовали. А семя, необходимое для продления рода, всегда найдется. В том, что они ошибались, стало ясно, когда случился мор.

— Давно?

— Тридцать лет назад.

— Как это случилось?

— После появления легиона прошли века. У нас имелось сильное государство, в котором жили миллионы нол. Наши дети учились в школах, имелись свои врачи, строители, ремесленники и даже художники. Набеги сарм не представляли угрозы — их легко отбивали. И тут из старого мира пришли люди. Они называли себя "фармацевта" и знали латынь. Они рассказали, что строили дом и случайно нашли проход. Пришлые говорили чудные вещи. В том мире, с их слов, люди ездили на повозках без лошадей и летали на железных птицах. "Фармацевта" объявили, что пришли с миром. Попросили позволения брать понемногу землю, воду и животных. Сенат после дебатов это разрешил: пришлые не представляли угрозы. Но вскоре "фармацевта" захотели построить свой город. Сенат заподозрил обман. Для чего люди брали землю, воду и животных? Не затем ли, чтобы вначале разведать, а после завоевать Пакс? Город — опорный пункт, необходимый для покорения страны. Пришлым велели уйти. Они подчинились. А после случился мор.

— Сразу после ухода?

— Через год. Это были страшные дни. У людей начинался жар, из носа и ушей текла кровь, их рвало, и рвота тоже была кровавой. Умирали все заболевшие. Трупов было так много, что их не успевали закапывать. Города, где обитали люди, и сегодня стоят пустые.

"Похоже на эпидемию лихорадки Эбола..."

— А нолы болели?

— Нас болезнь не затронула.

— Что было дальше?

— Сенат спохватился. Нам грозила большая беда — могли переродиться в обычных нол. А те тупы и ленивы, не любят учиться и способны только к простейшей работе. Живут большими семьями, мужчины у них не работают, пропитание добывают жены — их по нескольку у каждого самца. В три года нола способна забеременеть, а в пятнадцать прекращает рожать. К двадцати — умирает. Наша цивилизация неизбежно рухнула бы. Потому несправедливые законы отменили. Взамен приняли новые, защищавшие людей, как великую ценность. Только поздно: людей не осталось.

— Как объяснили мор жрицы?

— Гневом Богини-воительницы — она, дескать, рассердилась за изгнание пришлых. Когда "фармацевта" снова пришли, их встретили гимнами. "Фармацевта" сказали, что дадут нам мужчин — за золото. Сенат согласился. Он согласился бы на любые условия. Так в Роме появились мужчины из вашего мира.

— У сарм они есть?

— Нет. "Фармацевта" с ними не дружат. Поэтому человек — сармы называют его "муш" — для них огромная ценность. В прежние годы сармы совершали набеги и захватывали мужчин. Они знают цену крови людей, влитой в их жилы. Поэтому попытались захватить и вас.

— Расскажи мне про Дни.

— Ты и об этом знаешь? — удивилась Вита.

— Сказали.

— Это время, когда женщина готова зачать и поэтому чувствует непреодолимое стремление к соитию. Дни случаются по-разному. У обычных нол — раз в год. У кварты — два или три. Димидия испытывает Дни еще чаще, треспарта или комплета — почти каждую луну.

— Что вы делаете в это время?

— Пьем хину — она отбивает желание. А потом и Дни проходят... Порошок употребляют только димидии и треспарты. Нолы и кварты, если у них есть деньги, в это время идут в храм или совокупляются со своими. Когда мы носим дитя или кормим его грудью, Дни не наступают.

— А в лупанарии ходите?

— Не у всех есть на это деньги. К тому же луп мало. Поэтому некоторые димидии и треспарты принимают на ложе нол. Чаще — рабов. Это считается низким, поэтому делается втайне. От этих соитий рождаются кварты. Матери отдают их нолам: не хотят их растить, чтобы не подвергнуться остракизму. Нолы охотно берут кварт. Эти девочки сообразительны. В шесть-семь лет кварта уже может работать и кормить мать.

— А когда взрослеют другие?

— Димидии — к десяти, треспарты — к двенадцати годам. У комплет зрелость наступает еще позже. Чем больше в ноле людской крови, тем дольше она растет.

— Потому "кошкам" по пятнадцать — семнадцать?

— Большинство девочек пришли в турму в двенадцать.

— Сколько в Паксе людей?

— Нол — больше двух миллионов.

— А людей?

— В храмах служит менее сотни. Луп в два раза больше. Остальных можно не считать. Это или старики, или заключившие контракт с женщинами, как Бранко. Они не могут иметь детей.

— Мало! — сказал я, прикинув.

— Поэтому мужчины ценны. Отношение к ним особое. Если мужчина убьет нолу, его оштрафуют — и только. К пришлым не применяют пыток, казнить их запрещено. А вот за покушение на жизнь пришлого ноле не поздоровится.

Я хмыкнул. Она поняла.

— Лавиния — плохая женщина. У нее нет детей, и она ищет в мужчинах наслаждения. За покушение на тебя ее накажут.

— Не думаю! — возразил я.

— Даже верховный понтифик не спасет дочь, если выдвинуть обвинение.

— Кто это сделает?

— Или ты сам или же храм Богини-воительницы, которому принадлежит твой контракт. Только Лавиния — дочь понтифика, поэтому храм промолчит. Но ты полноправный гражданин Рома...

— С каких пор?

— Как только ступил на землю Пакса.

— Я не просил гражданства. И контракт с храмом не заключал.

— Ты подписал его с "фармацевта", а те переуступили его храму. Все по закону. Когда наденешь браслет, контракт вступит в силу.

— По нашим законам обман людей с целью дальнейшей насильственной эксплуатации — преступление.

— Здесь ваши законы не действуют.

— Плохо, — сказал я. — Не пойми меня превратно. Я понимаю ваши проблемы и сочувствую вам. Если бы мне рассказали об этом в России, я бы, возможно, согласился. Но меня заманили сюда обманом и пытаются превратить в раба. Поэтому я не участвую.

— Заставят.

— Как?

— Лишат сна или пищи. Могут мучить. Ты будешь вопить от боли, но следов не останется. Кончится тем, что тебя свяжут, и возьмут семя без позволения. Жрицы это умеют.

— А если пожаловаться!

— Ничего не докажешь — никто не станет свидетельствовать. Нет следов пытки — нет и доказательства. К тому же жалобу нужно подать претору, а тебе закроют выход из храма.

"Правовое" у вас государство! — подумал я. — Как и у нас!"

— Я буду упорствовать.

— Не выдержишь.

— А вдруг? Представь, что они плюнули и решили переуступить мой контракт.

— Такого не было.

— Все когда-либо случается впервые. В принципе это возможно? По закону?

— Да.

— Кто в этом случае купит контракт?

— Любой желающий.

— На аукционе?

— С аукциона продают рабов, а ты свободный человек. Контракт уступают за ту же цену.

— Кто выбирает покупателя?

— Ты. Это ведь твой контракт.

"Ага! — подумал я. — Тепло".

— Не желаешь выкупить?

— Я? — удивилась она. — Ты этого хочешь? Правда?

— Разумеется! — сказал я и в доказательство лизнул ее в щеку. Она зарделась.

— Я об этом не думала... Две тысячи — большие деньги. У меня их нет. Хотя... — она задумалась. — Можно попытаться собрать. Только зря, — она вздохнула. — Храм не отступится.

— Это мы посмотрим! — возразил я. — Согласна?

— Да! — подтвердила она.

— Если выкупишь, не отдашь меня в лупы?

— Не говори так! — обиделась она. — Как можно? Лупы... Они такие мерзкие! Их никто не любит. Они заносчивые и жадные.

— Так ты бывала в лупанарии?

— Один раз.

На душе у меня отчего-то стало гадко.

— И как?

— Никак. Мы пришли из похода, где взяли добычу, и решили развлечься. Интересно же! Никто из турмы в лупанарии не был. Перед тем, как идти, выпили вина. Пришли, сели. Нол в лупанарий приходит много, поэтому лупы выбирают и торгуются. Нам они сказали, что не любят воинов — дескать, тела у нас грубые, никакого удовольствия ласкать. Поэтому следует заплатить больше. Мне с моим глазом — так и вовсе вдвойне. Лола обиделась и назвала луп жадными слизняками. Один из них попытался ее ударить, Лола уклонилась и ударила сама. Лупа упал. Подскочили другие, затем храмовая стража — она всегда в лупанариях дежурит — тут уж турма вмешались. Завязалась драка. Мы победили. Кто-то сбегал за вигилами. Мы побили и тех, но вигилы позвали подмогу. В конце концов, нас связали и оттащили к префекту. Та запретила нам посещать лупанарии: внеся наши имена в особый список.

Я захохотал. Вита шмыгнула носом, подозрительно посмотрела на меня, затем не выдержала и засмеялась.

— Вита! — сказал я, успокоившись. — Девочка моя драгоценная! Я говорил, что люблю тебя?

— Нет! — покачала она головой.

— Считай, что услышала.

Сильные руки обвились вокруг моей шеи, и ее теплые губы нашли мои. На том разговор завершился...

* * *

После того, как Вита уснула, я долго размышлял. Оставаться в Паксе я категорически не собирался. Жить с этими фуриями, уничтожавшими своих мужчин? Извините — подвиньтесь! Во-вторых, что мне тут делать? Врач в моем мире — придаток фармацевтических компаний. Без привычных лекарств он коновал, ничем не отличающийся от местных лекарей. Вытащить стрелу или заштопать рану они и без меня сумеют. А кто мне сделает анализы? Где найти рентген, не говоря о компьютерном томографе? А дыхательные аппараты, дефибрилляторы, системы переливания крови? Мрак...

Из Пакса следовало выбираться. Как угодно, любым способом. Первое, чего предстояло сделать, это вырваться из-под опеки храма. Пять лет под строгим надзором? А нах не хотите?! Для начала нужна свобода, и здесь без Виты не обойтись. Девочка, кажется, влюблена и все сделает, чтобы получить мой контракт. Дальше осмотримся и наметим план действий. Как ни крути, но нужен выход на людей из FAGG — только они могут вывести из Пакса. Мне они, конечно, не обрадуются, но найдется, что предложить. Я врач, знаю английский, и могу быть полезен. В крайнем случае, согласен пробирки мыть — бесплатно! Лишь бы отсюда слинять! "А как парни? — подумал я. — Уж они-то FAGG ни на что не упали. Ладно! — решил я, подумав. — Главное, выбраться одному. А после и остальных вытащить можно. Я этих "фармацевта" сдам с потрохами, в случае чего. Заварю международный скандал, сами отдадут!"

Оставалось переговорить с парнями. К моему удивлению идею уйти из храма они не поддержали.

— Пять лет всухую дрочить — это, конечно, стремно, — сказал Олег. — Но ведь платят! Пятнадцать золотых в месяц! Девчонки в турме получают два. ("И когда успел разузнать?" — удивился я). А тут выкупит баба и пляши под ее дудку! Через пять лет у меня будет свой дом, а бабы найдутся, — он хмыкнул. — Можно потерпеть.

— "Мерседес" не купишь! — напомнил я.

— Так их в Паксе ни у кого нету! — философски заметил Олег. — Экипаж заведу и кучера, вернее, кучершу. Покрасивше, — он ухмыльнулся. — А что до родины, то, что я там потерял? В России меня, кто хотел, тот и имел. Здесь я человеком буду.

Я посмотрел на братьев.

— Мы и раньше этим занимались, — сказал Леша и покраснел. — Только бесплатно. А здесь за деньги! Работать не надо, в армии служить — тоже. К тому же свой дом... Мы согласны.

— Ладно! — сказал я. — Можно тебя? — попросил Олега.

Мы отошли.

— Поможешь, если понадобится?

— Как? — заинтересовался десантник.

— Ну... Скажем, в морду кому дать.

— Это — пожалуйста! — ухмыльнулся он. — С большой охотой...

Утром в Тару вошла догнавшая нас ала. Трибун, суровая тетка лет тридцати, разыскав турму, велела Виталии привести нас. Мы явились. Представление мне не понравилось. За спиной трибуна маячила Лавиния, и это заставило насторожиться. Чего надобно этой сучке? Наверняка замыслила что-то против Виты. Не хватало потерять союзницу!

— Умница — похвалила Виталию трибун, завершив нас осматривать. — И пришлых сохранила, и девочек сберегла. Мы видели место, где вы порубили сарм. Могил не нашли, поэтому поняли, что убитых у вас нет. А вот мы потеряли почти сотню, — Трибун вздохнула, — но вонючек вырезали начисто. В Роме будут довольны. Кстати, что у тебя с глазом? — внезапно заинтересовалась она. — Прямо не узнать! Помолодела, расцвела...

— Один из пришлых оказался медикусом и сделал мне операцию, — доложила Вита. — Он и Ниобу спас, когда ту ранили.

— Это который? — заинтересовалась трибун.

Виталия указала на меня.

— Его зовут Игрр.

— Красавчик! — оценила трибун. — Скажи, чтобы зашел ко мне вечером.

— Не зайдет! — вмешался я.

— Говоришь по-нашему? — сощурилась трибун.

Я кивнул.

— Почему не придешь?

— Потому что не лупа.

— Ты рассказала ему?! — возмутилась трибун.

— Не она. Эта! — я указал на Лавинию, которая, слушая разговор, зловеще ухмылялась. После моих слов ухмылка исчезла. — Назвала меня лупой и попыталась зарезать.

— Ложь! — воскликнула Лавиния.

— Игрр говорит правду! — вмешалась Виталия. — Я свидетель.

— Вот еще! — я вытащил из-за пояса кинжал с серебряной рукояткой — как чувствовал, захватил. — Им меня и пытались убить. Твой? — я протянул кинжал Лавинии.

Та торопливо сунула руки за спину.

— Думаю, его узнают, — сделал вид, что не заметил, я. — Дорогая вещь, приметная. Итак, трибун! Я, Игорь Овсянников, свободный гражданин Рома, выдвигаю против Лавинии Варр, жрицы храма Богини-воительницы, обвинение в покушении на мою жизнь. Возьми ее под стражу!

— Духи Гадеса! — всплеснула руками трибун. — Ты серьезно?

— Более чем. Жалобу претору подам по приезду в Рому. Лавинии грозит казнь, и она захочет, чтобы я умер в пути. Поэтому покушение повторит. Ты собираешься это позволить?

— Гляди! — вздохнула трибун. — Тебе отвечать, — она повернулась к воинам: — Уведите жрицу!..

— Уверен, что поступаешь правильно? — спросила Виталия, после того, как Лавинию увели, а следом ушла и трибун. — Верховный понтифик — могущественный враг. Она раздавит тебя!

— Руки коротки! — хмыкнул я.

— Ты не понимаешь...

— Вита! — прервал я. — Мы договорились. Ты собираешься выполнять обещание?

— Да! — кивнула она.

— Тогда не мешай!

Она насупилась и ушла. Мы отправились к себе. Трибун распорядилась поселить нас в одной комнате и выставить стражу. То ли действительно опасалась за нашу жизнь, то ли мстила за отказ ее навестить. "Кошки" у дверей стояли чужие, и к Вите меня не пустили. В сердцах я обозвал их "драными" и пообещал оборвать хвосты. Они зашипели и взялись за рукояти мечей. Я юркнул за дверь. Судя по лицам "кошек", драным угрожало стать мне. Спать мы легли хмурыми. Приятное путешествие завершилось.