Обманка

Как пользоваться сенсорами, я так и не разобралась, всецело полагаясь на то, что если кому-то понадобится, со мной свяжутся и так. Но Диллиан то ли настолько ушел в себя, что не заметил моего отсутствия, либо, что вероятней, просто обиделся и не желал лицезреть мою золотую физиономию.

Я растерянно оглянулась по сторонам, надеясь выцепить хоть какой-нибудь ориентир — но тщетно: посольства уже не было видно, река осталась далеко позади, и сейчас меня окружали сады да островерхие башенки под пушистыми покрывалами плюща. Ладно, черт с ними! Я решительно тряхнула головой и продолжила идти вперед.

Без моего присутствия филактерию не сменить, рано или поздно хватятся. А сейчас можно просто погулять — и я буду не я, если упущу этот шанс!

* * *

Солнце ласточкой нырнуло за горизонт — закат как таковой длился от силы пару минут; но этого мне вполне хватило, чтобы махом забыть про все возможные трещины.

Розовато-золотистый свет разбился на тысячи лучиков, по всей длине изменяющих оттенки; сказочные башенки жадно ловили последних солнечных зайчиков, отчего стали походить на огромные палитры. Фантасмагория красок и света придала райскому саду поистине нереальный вид: над пышной листвой деревьев изогнулись радуги, в небе сполохами пробегало что-то, напоминающее полярное сияние — если бы оно могло быть таким же многоцветным и ярким...

Аррианская ночь обрушилась неожиданно, распахнула темно-синие объятия, скрывая город. "Полярное" сияние исчезало постепенно, обнаруживая за собой россыпь неожиданно крупных и заманчиво близких звезд; радуги отчего-то задержались немного дольше, но позже погасли и они, не решаясь нарушить бархатное торжество.

Извилистые тропинки быстро опустели. Вместе с ночью подкрался легкий холодок; прохладный ветер тихонько заплакал в вершинах древесных крон, и листья мерно зашелестели, словно пытаясь его успокоить. Должно быть, для местных обитателей подобная погода была чем-то вроде февральских заморозков — а я наконец расслабилась: примерно так и выглядело привычное мне лето...

В ночной тиши шаги казались слишком громкими, неуместными. Я чувствовала себя диким варваром, когда, крадучись, пробиралась по вымощенным плитой тропкам, с интересом вертя головой: несмотря на общую атмосферу буйного цветения, отчего большинство садов сливались в одно сплошное пестрое месиво, обнаружилось, что некоторые аррианцы завели себе деревья, мерно светящиеся в темноте. Мистическое фиолетовое фосфорецирование причудливо изогнутых стволов придавало ночи немного зловещий оттенок — пока я не поняла, что это, по сути, аналог обыкновенных фонарей. Деревья росли исключительно вдоль тропинок и днем наверняка выглядели серенькими и невзрачными.

То ли город был не слишком большим, то ли посольство Хеллы располагалось близко к окраинным районам, — но постепенно сады становились все менее и менее ухоженными, пока я не вышла к заброшенной части Тугерта. Растительность здесь больше напоминала дикие джунгли, тянущие шипастые щупальца лиан к покосившимся, а то и обрушившимся башням. Звездный свет холодной пылью осыпал плотные сочные листья и крупные цветы; где-то в глубине перекликались ночные птицы и еле различались тихие шаги, в звуке которых мне почудилось нечто определенно хищное. Сплошное покрывало не то высокой травы, не то мелкого кустарника едва заметно колыхалось в такт прохладному ветру, что уже не казался мне таким освежающим и долгожданным.

Я — избалованная горожанка без традиционного дачного участка. Нет, мне нравятся цветы и сады — если это не мне приходится за ними ухаживать. Я принадлежу к поколению, которое видело природу исключительно загнанной в рамки лимонариев и заповедников, притесненной и вымирающей.

Тихий шелест диких джунглей с вкраплениями мерного капанья воды с листьев отчего-то внушил не нервный трепет даже — ужас. Тот самый животный страх, что вкрался в генетическую память еще с тех времен, когда мои запуганные предки дрожали в пещере у огня, надеясь, что сегодня — ну хотя бы сегодня — опасность пройдет мимо.

Холодало; я стояла на линии, отделяющей более-менее обжитое людьми пространство от первозданного уголка дикой природы и с нарастающим отчаянием осознавала, что, к какой бы окраине Тугерта я ни подошла, везде меня встретят одни и те же джунгли. Иначе здесь просто быть не могло. Власть homo sapiens простиралась не дальше тропки у их садов.

— Я хочу домой, — плаксиво пожаловалась я насмешливо зашелестевшей траве — и обозлилась.

Какого черта я все еще тут?! Из-за чего обязана ждать, пока Его Величество утрет сопли и вернется, наконец, на родину?!

Со вкусом выложив совершенно непричастной растительности свое отношение к людской безответственности вообще и к диллиановской в частности, пнула невовремя подвернувшуюся под ногу сухую ветку и собралась было топать обратно в город, когда эта самая ветка, обиженно хрустнув, пропала в траве, а следом, с небольшой паузой, тихо выругался отчетливо мужской голос. Деревяшка со свистом вылетела обратно, едва не треснув меня по лбу. Теперь пришел мой черед матюгаться, проверяя на всякий случай целостность своего ненаглядного носа.

— Женщине не пристало так выражаться, — многомудро заметил голос из травы.

— А мужчине не пристало ругаться в присутствии дамы, — не осталась в долгу я.

— Уела, — согласился голос и замолчал.

В наступившей тишине звериный рык из чащи и чьи-то жалобные стоны следом прозвучали как нельзя кстати; с крон сорвалась пронзительно кричащая птичья стая и, сопровождаемая громким хлопаньем крыльев, полетела на запад. Ветер снова зашелестел листвой, подвывая песне охоты. Где-то в траве, обнаружив благо-дарных слушателей, застрекотал кузнечик.

— А ты где вообще? — робко поинтересовалась я, не решаясь шагнуть вперед.

— В яме, — честно признался голос. Подумал и уточнил: — Охотничьей.

Еще не дослушав, я бросилась вперед, на звук, и внезапно обнаружила, что трава доходит мне до бедер. Хорошо хоть роса еще не выпала...

Сквозь зубы проклиная Эртрисс, которая не догадалась забрать из моего мира еще и сотовый с его драгоценной подсветкой (а на что еще он бы тут сгодился?!) или хотя бы фонарик, внимательно смотрела под ноги, надеясь если не вытащить обладателя голоса из ямы, то хотя бы не свалиться туда самой.

— Скажи что-нибудь, — попросила я, не понимая, куда идти.

— Что-нибудь, — послушно отозвался голос, не став оригинальничать.

Вовремя: я со сдавленным вскриком остановилась у самого края ямы, проводив исполненным ужаса взглядом несколько комьев земли и мертвых корней, обвалившихся вниз. Со дна послышалось недовольное шебуршание.

— Ну спасибо, — профыркавшись, укоризненно произнес мужской голос.

— Извини, — без особого раскаяния отозвалась я. — Как тебя угораздило? — осмотр ничего не дал: неизвестный копатель, естественно, никаких веревочных лестниц или хотя бы каната не оставил. — Хотя это лучше потом... как тебя оттуда вы-тащить?

— Если только телекинезом.

— А если я им не владею? — смущенно поинтересовалась я.

— Тогда мне придется ждать того, кто эту яму вырыл, — философски вздохнул голос.

— А зачем ее вообще вырыли? — глупо спросила я. — В смысле, на кого охотиться собирались?

— На меня, — не стал отпираться он.

— Так, — тихо вздохнула я, опускаясь на колени и осторожно ощупывая рыхлые края ямы. Местные нравы меня определенно смущали. На кой черт нужно было рыть ловушку для человека? Есть и менее трудоемкие способы поимки. Хотя... стоп. — А ты кто? — задалась я нужным вопросом.

— Таший, — покаялся голос.

— Гм. Это имя или народность?

Трава оказалась на удивление прочной. Оторвать стебелек, чтобы нервно покрутить в пальцах, — и то не удалось. Призадумавшись, я начала откапывать кустик попышнее — моему маникюру все равно хуже быть не могло, да и когда раздавали женственность, я стояла в очереди за пофигизмом. Интересно, какова глубины ямы?

— Это религиозная принадлежность. Тебя ведь интересовало, за что я тут оказался, так? — неопределенно фыркнул мужчина.

— Жертвоприношения, пляски у костра и кровавые оргии? — рассеянно уточнила я.

— Эм, — голос то ли растерялся, то ли смутился, — разве что только второе.

Сгибались стебельки тоже тяжело, но завязать двойной узел с третьей попытки все же удалось. Оставалось только придумать, за что держаться, — но тут я заморачиваться не стала: легла на живот, обхватив ногами ближайший островок травы, и спустила самодельный недоканат в яму.

— Достаешь?

Вместо ответа руки резко дернуло вниз, и я еле успела поплотнее сжать ноги, чтобы не усвистеть в ловушку вместе с пучком травы. Плечи угрожающе заболели, напоминая, что они не привыкли к столь варварскому обращению, зато изуродованный офисной работой позвоночник, оказавшись основательно растя-нутым, блаженно захрустел.

А вот в толком не продуманном плане обнаружился самый неприятный ляп — прежде чем надеяться вытащить взрослого мужика на подобном "канате", следовало озаботиться перчатками. Острые края травы врезались в нежную кожу, едва не заставив меня разжать руки.

Хрусть! — радостно сообщили локти.

Невидимый еще мужчина, проверив на прочность предложенный вариант спасения, покарабкался вверх. И, надо признать, вес его я явно недооценила...

— Тяжело, — сдавленно прохрипела я.

— Прости, похудеть не успел, — покаялся он, но легче все же отчего-то стало — надеюсь, спасаемый догадался упереться ногами в стену ямы.

— Какая досада, — посетовала я, больше слушая жалобно хрустящие пальцы и плечи, нежели нежданного собеседника.

— Ты местная? — неожиданно поинтересовался он в перерыве между рывками.

— Нет, — буркнула я. Скрывать это — что прятаться за шторкой, когда свет бьет в спину.

— Зажмурься, — посоветовал мужчина. — Потом увидишь, зачем.

Я закрыла глаза, примерная маленькая я. Руки рвануло, рассеченные ладони возмущенно взвыли, а ноги чуть не свело от напряжения — облюбованный в качестве опоры куст уже не выдерживал, потихоньку вырываясь из земли. Позвоночник снова хрустнул в районе лопаток.

А потом все закончилось.

В руках поселилась долгожданная легкость, и я отпустила ненавистный пучок, баюкая пораненные ладони; потом даже догадалась расслабить ноги и сесть.

Открывшаяся моему взору картина заставила испустить дикий визг.

Посреди поля сидел на корточках здоровенный медведь, с густой бурой шкурой и округлыми, слегка надорванными ушами, и на кой-то черт бережно распутывал мои узлы на стебельках. Мой вопль заставил его дернуться, с усталым фырканьем обернувшись в мою сторону.

— Вот поэтому и стоило зажмуриться, — как нельзя вовремя пояснил он, наблюдая, как я плавно оседаю в обморок.

* * *

Берлога. Иначе и не выразишься.

Крохотная комнатка с округлыми земляными стенами, потолком и полом. Отовсюду торчат узловатые корни и бледные тенелюбивые побеги; пахнет сыростью — это в углах притаились небольшие лужицы. Подо мной лежанка из светло-серой травы, плотно вцепившейся корнями в почву, — живая, никому и в голову не приходило собирать лапник или лопухи.

Точно... кажется, я вчера спасла говорящего медведя, который очень трогательно заботится о растительности. И на кой он мне сдался? Вернулась бы в город, рано или поздно про меня бы вспомнили. Наверно.

Шила в задн... в мешке не утаишь, верно кто-то подметил.

Следы на земляном полу почему-то оказались вполне человеческими — босая ступня, слишком длинная для женщины и слишком узкая для мужчины. Отпечатков медвежьих лап — равно как и звериных вообще — я не заметила.

Очень интересно. Ну и где же мой гостеприимный хозяин и положенная мне каша? Я уж не говорю про три стула и три кроватки...

— Таший!

При попытке позвать хозяина в горле будто поселился выводок ежей, твердо намеренных выдержать все испытания и построить счастливую жизнь в совсем, казалось бы, непригодных для нее условиях. Отлично, я еще и простыть тут успела — как нельзя вовремя!

Ну, хотя бы медведь себя ждать не заставил — в ответ на мой оклик почти сразу где-то наверху раздались удивительно легкие для такой туши шаги, и через минуту в округлом выходе из берлоге нарисовался внушительных размеров силуэт с очаровательными круглыми ушками. В дневном свете его лапы казались очень тонкими и безжизненно свисали, не шевелясь, зато размеры когтей меня сильно впечатлили — поди, с мой палец каждый, если не длиннее...

Минутку. Это ж как он такими лапищами узелки на стеблях развязывал?

И вообще, он же на корточках сидел?!

Присмотревшись повнимательнее, я радостно заржала в лицо вошедшему хозяину.

Моя покорность и готовность принимать за действительность любой бред, автоматически выработанная в адаптационных целях, и бархатная темнота аррианской ночи сыграли со мной злую шутку. Никаких говорящих зверей на Аррио, само собой, не водилось. В берлогу вошел высокий человек в густой медвежьей шкуре, искренне недоумевающий, с чего это его гостью так проперло, что она чуть ли не по полу катается да кулаками мать сыру землицу молотит.

— Что случилось? — с глуповатым видом откинув капюшон из медвежьей головы, поинтересовался спасенный. Пришлось успокоиться, глотая полуистеричные смешки, глубоко вздохнуть и покаяться в своих ночных впечатлениях.

Слушая мою версию событий, "медведь" сначала хмурился и предлагал осмотреть руки и спину, пока я рассказывала, как вытаскивала его, а под конец тоже расхохотался — таким мягким, будоражащим смехом, что не присоединиться к нему было невозможно.

— А руки все-таки осмотри, — смущенно попросила я, отсмеявшись. — Правая до конца не сгибается.

Хозяин легко кивнул, медвежья голова дернулась вслед за ним, словно зверь еще надеялся отомстить, оттяпав убийце затылок.

— Я Устин, — представился наконец хозяин, цапнув мою правую руку. Теплые загрубевшие пальцы осторожно нарисовали на предплечье какой-то узор, поднялись к локтю, начертили что-то и там. Я тоже назвалась, завороженно наблюдая за его движениями. Было что-то гипнотизирующее в этом размеренном скольжении; в какой-то момент мне показалось, что столь тщательно выведенный хозяином рисунок проступил на коже: вьюнок с ажурными серебристыми листьями и нежно-сиреневыми бутонами, готовыми вот-вот раскрыться в роскошный цветок. Но стоило мне моргнуть, как видение отступило, явив взгляду мой слегка распухший локоть.

Желание верить во все, что угодно, потихоньку отступало, сконфуженное недавними происшествиями; по-прежнему следя за пальцами, добавляющими новые витки стеблей и отпечатки листьев к рисунку на моей руке, я скептически поинтересовалась:

— А это чем-то поможет или так, пощупать?

Устин поперхнулся и поднял на меня не по-взрослому обиженные глаза — карие с легким медовым отливом. Теплые пальцы застыли в центре недавно появившегося цветка, обещая сделать его если не самым крупным, то хотя бы самым ярким среди остальных; затем, спохватившись, заскользили вдоль вены вверх, к сгибу руки.

— Пощупать, конечно. Я дикий варвар или где? — опустив взгляд, буркнул хозяин. Вьюнок, как-то странно сжавшись, рывками пополз к плечу.