| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
к моим словам...
Демидова, перестав плакать, вытащила из кармашка шубки продолговатый футляр.
— Mademoiselle Barbara, вы такая добрая и милая, у вас такие чудные глаза,
к ним так пойдёт это ожерелье...
— Ну, право, я не знаю... это так неожиданно, я не привыкла к таким подаркам...
Впрочем, зная степень влияния Кати на переменчивые настроения государя,
"любезный друг Варвара Николаевна", любимый карточный партнёр царя и весьма
азартного графа Адлерберга, подумала, что, похоже, понимает, как привнести
дополнительные дивиденды и, усилить их партию великим князем, а то и не одним.
Надо ли говорить, что в этом случае роль самой Вари вырастала очень и очень
сильно. Партия противников уже была сильно ослаблена гибелью цесаревича
Александра и отъездом на европейские курорты тяжелобольной императрицы,
оказывавшей влияние не словом и делом, как это было с покойным "медведем",
а своим присутствием.
— Я прошу вас, — У Демидовой вновь появились слёзы в голосе, — не обижайте
меня отказом.
— Ну спасибо, моя дорогая Шурочка, мне, правда, нечем вас сейчас отдарить...
— Помогите, Barbara, будьте нашим добрым ангелом... — Демидова попыталась
целовать руки благодетельнице.
Варвара прикрыла глаза. "Боже мой, ну, а если Катя заартачится..."
— Разумеется, я сделаю всё, что смогу, но давайте сразу договоримся, ваш
друг, когда всё получится, должен будет благодарить не меня, а мою подругу.
И как это получится, это будет нашим маленьким секретом, только нашим. —
Подброшенная на ухабе, Варя Шебеко неожиданно чмокнула Демидову в мокрую от
слёз щеку.
Никола после богатой впечатлениями и весьма свежим воздухом прогулки выпил
водки, и завалился спать, завернувшись в шерстяной плед. Утро вечера мудренее.
Но ближе к вечеру его разбудил звучный поцелуй в ухо. Никола мгновенно
проснулся, и со скрежетом зубовным подавил желание громко выругаться по-матери.
— Аликс! Что ты здесь делаешь?! Ты же должна...
— Коко, я виделась с Варварой Шебеко, она должна нам помочь. Всё будет хорошо,
я в этом уверена.
И торжествующая Александра поведала ему подробности разговора.
— ...Я у царской подстилки б-буду руки ц-целовать?.. — Никола, заикаясь от
негодования, оторопело посмотрел на любовницу, и тут же получил пощёчину
наотмашь.
— А я, значит, великокняжеская?.. Ну спасибо, _mon ami_, уважил, буду знать,
кем тебе довожусь!
Последовали ещё две не менее звонкие пощёчины, и Демидова упала на постель,
содрогаясь в рыданиях...
По старой смольнянской привычке две подруги сидели на диванчике поджав
ноги, несмотря на холод, в ночных рубашках. Между ними лежали ожерелье,
зеркало и добрая дюжина пар серёг и гребёнок...
— Ну кто же, — княжна допрашивала подругу, — неужели старый картёжник,
неужто граф решился?
Варя выдержала паузу.
— Скажи, дорогая Катя, великие князья тебе ещё в ножки не падали?
— Они все меня ненавидят, сама знаешь, — княжна изменилась в лице.
— Допустим, не все. Кое-кто из Романовых очень доволен твоим романом.
— Ник-Ник со своей плясуньей? Эка невидаль, тоже мне новость, скажешь...
— Не только младший, средний тоже. И у него ведь танцовщица из балета, какая-
то Анюта Кузнецова. Говорят, он дом ей купил, прямо на Английской набережной.
— А мне-то что?
— В том-то и дело, что сразу после того, как государь подарил тебе особняк.
— Не мне, брату Мише, — княжна отмахнулась, как от мухи.
— Да оставь, Катя, причём тут Миша... Одни приличия. А сыночка его ты
сегодня видела?
— Николку? Видела, конечно, как у Саши упало... настроение. Как он смел,
негодяй, показаться...
— Смелости у него как раз не хватило, он хотел в ноги упасть государю, да
увидел тебя и смутился. А тут ещё его обоже.
— А ты её разглядела?
— Только что не лоб разбила. Вместе в карете катались.
— А ты знаешь, кто она?
— Демидова Александра, дочь Абазы*.
— Замужняя?!
— И не знает, как от этого креста избавиться.
— Вот же ж эка невидаль, пусть за границу едет.
— Кто её Николку-то выпустит? Его за такие речи в убогий дом чуть не
засадили.
— И вовсе не за речи, — Катя понизила голос, — однако, это секрет государя,
он маменьку свою обокрал.
— Фи, Катя, всё это наветы, и той истории грош цена в базарный день. Ты
вспомни, как тебя Шувалов третировал, и тут он же замешан.
— Ах, Шувалов... змеюка, животное! Bete noire**! Петька Шувалов мне враг до
гроба. Нет, ну какова гадина...
* Абаза Александр Аггеевич — крупный биржевой игрок и делец, в это время был
председателем департамента государственной экономии (министр финансов).
** (фр.вульг.) скотина.
— А государева племянника по сию пору по ссылкам мытарят... Катенька, ты им
поможешь, и великий князь Николай Константинович тебе ножки целовать будет.
А Константин Николаевич — ручки.
— Что ты, Варя, государь и слышать не захочет.
— Это если я ему скажу, а если ты... Кстати, а где же государь?
— С Рылеевым простоквашу пьёт, на сон грядущий.
— На грядущий он сметану с орехами и мёдом потребляет...
— Варька, фу, уймись, не в Смольном же. — Долгорукая в притворном возмущении
отмахнулась от компаньонки.
Варвара откинулась на спинку дивана, спустила ноги на пол, потянулась кошкой.
— Я вот посмотрела на эту Шурочку Демидову, сразу Смольный вспомнила, и
Бетси Потоцкую, такая же девушка, с бесенятами.
— Замужняя же, сама говоришь.
— И детей четверо. Двое от Николки, двое от муженька, если не врёт.
— Ух-х. А как талия?
Варя приобняла подругу, и решила, что лучше будет ложь во спасение.
— Ну, твоя потоньше будет, я её, правда, не обнимала,.. — даже последние
слова были почти истиной, — а за одним великим князем, глядишь, и другие
потянутся. Малый двор соберёшь, давно пора.
— А тебя гофмейстериной...
— Сперва бы камер-фрейлиной стать... Мне бы замуж...
— Уж замуж невтерпёж и мне.
— Скоро, голубушка, скоро. Гран-маман не вечна.
Катя шутливо хлопнула ладонью по губам подруги.
— Тс-с, сглазишь... А погадаем на крещенье?.. В прошлом году, помнишь...
Послышались деликатное почти супружеское покашливание, в дверь уверенно
постучали, и на пороге появился император в длинном халате и с чубуком трубки
в зубах.
— Bon soir, ангел мой, — увидев, что Катя не одна, государь поморщился,
впрочем, не слишком сильно. Княжна отнюдь не смутилась, и, отодвинув в сторону
Вари драгоценности, указала ему на середину дивана и заговорщицким голосом
позвала.
— Саша, ну где же ты ходишь, мы тебе такое расскажем, ни за что не поверишь...
— Ну и что же вы мне поведаете, милые дамы? — Александр был слегка озадачен,
— чего в империи я не знаю?
— Ближе, Саша, садись ближе.
Император перевел взгляд с Кати на мадемуазель Шебеко, подметив взглядом
неплохого рисовальщика стройность щиколоток и белизну кожи, встретил несколько
смущённый взгляд Варвары, и вернулся обозревать обратно, к предмету своего
вожделения, продолжающегося уже более двенадцати лет.
— Пикантная ситуация, чёг'т возьми, кто из вас меня интригует и чем?
Катя, почувствовав вдохновение, решила брать быка за рога.
— Ты помнишь, как нам испортили утреннюю прогулку?
— Г'азумеется. Ну так что же?
— Представь себе, твой беспутный племянник шёл сюда, вернее, к тебе.
— Сюда, ко мне? Кто ему позволил?!
— Да никто ему не позволял, он хотел встать перед тобой на колени, упасть в
ноги...
— Долго же он собигался... Да ведь он был не один. Это же Демидова с ним была,
беглянка, — Александр Николаевич махнул рукой, — мне Рылеев подтвердил, она
здесь, в Крыму... сослать её в Сибирь надо. Вы, Варя, конечно, о ней слышали?
— царь картавил уже едва заметно.
— Ваше Величество, я больше слышала, — заговорщицки прошептала Варвара, —
Демидову он взял с собой для храбрости, сжигая мосты позади.
— Так ведь он с ней целовался?!
— Для смелости... Всё ж-таки он Вас боится.
— И есть за что... блудлив как кошка, труслив как заяц. Прежде надо было
боятся. Боится, не боится... Бога он не боится, — император вздохнул, —
нашли за кого заступаться...
— Говорят, он боится отца, мать любит, а Вас, государь, обожает, — вмешалась
Варвара, — упаду, дескать, государю в ноги, и судьба моя решится. С тем и шёл,
на встречу надеялся.
— Так ведь встретил, подлец.
— Саша, будь милосердным, — Катя решила зайти с другой стороны, — к
раскаявшемуся грешнику можно быть снисходительным. Он же твоей крови.
— Это он-то раскаялся?
— Саша... — Княжна Долгорукая произнесла уменьшительное имя императора таким
тоном, что тому стало ясно, что и сегодня спать он будет в гордом одиночестве,
наедине с державой.
— А если бы проверить, — Варвара Николаевна решила сыграть роль
примирительницы, — может, и впрямь раскаялся? Где бы ему ещё случай выпал
Вашему Величеству в ноги упасть.
Император повернулся к наперснице.
— Милая Варя, ну посудите сами, что я должен думать. Вся эта история
возмутительна и так затянулась...
— Так я же об этом и говорю, — Катя снизошла до царя, — прекрати эту
историю, хочет он на войну — пусть воюет, хочет любить — пусть любит...
Александр II с пафосом произнёс:
— Да что он в любви понимает, любовь — это высокое чувство. А он...
— А эта его штучка его так любит... — томно произнесла Варя.
— Вот как? Вы с ней виделись? — подозрительно прищурился царь.
Варя зевнула очень натурально.
— Виделась.., простите, Государь, ради Бога, в церкви виделась.
— Так она ещё и набожна?
— С таким мужем, как у неё, два выхода, — сказала Катя, — возлюбить Бога и
человечество.
Император понял, что к нему снисходят, и упрямство до добра не доведёт.
— В лице не лучших его представителей, ну да ладно. Скоро Костя приезжает,
ему и карты в руки. Пусть сам разбирается со своей Санни, со своим Николой,
— царь крутнул чубуком, — мне бы с турками управиться, не говоря уже о
вас, любезные дамы.
Варя зевнула второй раз, уже совершенно естественно.
— Ваше величество, Бога ради, позвольте откланяться. Спать хочу, мочи нет.
— Конечно, конечно, Варенька.
Император, собрав и вручив владелице ворох дамских побрякушек, готов был
сам проводить её до двери, подпихивая и в спину, и пониже.
— Спокойной ночи, государь, спокойной ночи, Катенька.
— А погадаем мы на святки непременно, — улыбнулась ей княжна.
Царь лишь вздохнул.
Глава 12
Амуры и курии
Воскресенье, 24 декабря 1877
Окрестности Ялты и Санкт-Петербурга
Человек предполагает,
а судьба располагает.
Пословица.
Поздно утром вполне довольный государь покинул ложе; взялся за карандаш,
спеша зарисовать спящую Екатерину. От прохладного сквозняка полуобнажённая
фаворитка проснулась, и в ответ на вопрос, как её здоровье, сонно махнула
рукой.
— Уже неделю жду, Саша, снова, похоже...
— Я отправил Рылеева в Петербург. Когда мы вернёмся в столицу, ты и дети
переедете в свои апартаменты в Зимнем.
Император улыбнулся возлюбленной и отправился пить свою утреннюю простоквашу
в компании лейб-медика Боткина и генерал-адъютанта Салтыкова.
— Что нового у меня, генерал?
— Полчаса назад прибыл его высочество великий князь Константин Николаевич.
Государь в некотором раздумьи оглядел обеденную залу.
— И где же он?
— Прогуливается по парку в ожидании вашего величества.
— Так пригласи его.
Минуты через три вошедший как всегда быстрым шагом генерал-адмирал сердечно
приветствовал брата.
— Как добирался, Костя?
— Дольше чем думал, Саша, дороги забиты, туда воинские эшелоны, обратно
раненые, турки пленные. Под Александровском* с пашой пленённым переговорил,
уверил его, что в России ему будут рады. Спросил о настроениях в Стамбуле.
Турок считает, что все надежды султана только на англичан.
— А чего ж это он с тобой разговорился-то, Костя? Ты же "капудан-паша" его
противника, а он откровенничает...
— Мне этот турок сказал, дескать, Аллах на стороне победителя, так что не
дело правоверному мусульманину идти против господней воли. Впрочем, я не
столько о внешних врагах хотел тебе сказать, сколько о внутренних друзьях,
с которыми и врагов не надо.
Ты и сам, государь, Трепова не слишком жалуешь, а мне позавчера петербуржцы
подали адрес с просьбой ходатайствовать пред тобой об удалении его с поста
градоначальника. Совсем уж страх Господень потерял.
Император поморщился.
— Скажи мне, Костя, чем вам, либералистам, старик не угодил?
— Во-первых, на его жалование таких состояний не сколачивают. Во-вторых,
ты помнишь, как в сентябре, я тебе писал о том из Петербурга, просил я Палена
спустить большой процесс на тормозах и отправить большую часть обвиняемых в
Болгарию на фронт, кого в медицинские команды, кого в боевые части? Сейчас все
судейские мастера политического лавирования получили то, о чём я ещё тогда
говорил — было двести пятьдесят человек, из них за время следствия умерло
больше полусотни! Из оставшихся осуждены только шестьдесят, да и из них Сенат
половину помиловать просит.
— Ну и что, просит — помилуем; Трепов-то тут причём?
— Видишь ли, Саша, люди по два-три, а кое-кто и по четыре года в тюрьме сидят,
маринуются; были недовольные, стали озлобленные. Слава богу, фортуна военная
сейчас к нам лицом поворачивается, и у них есть возможность искупить вину
службой России. Трепов же в Петербурге жестокостью своей тупоумной новых
недовольных плодит. Снова сажать? Конца-края не будет, даже тюрем не хватит.
Царь снова недовольно поморщился.
— Во время войны строгость уместна, сами-то в тылу отсиживаются нигилистишки...
Я тебе о другом сказать хотел, видел я на днях твоего Николу. С дамой.
Красивая дама... Фигура — что твоя виолончель.
Генерал-адмирал побагровел. Губы его беззвучно зашевелились в ритме,
подозрительно напоминающем бессмертно-матерный "Большой загиб Петра Великого".
— Погоди, Костя, не ругайся, миловидная особа; и положительно влияет на твоего
отпрыска. Бог с ней, пусть остаётся в Крыму. Ты уж с Санни бы...
Великий князь облегчённо вздохнул и глянул на часы.
— Ты знаешь, Государь, Шестаков прислал из Вены подарок.
— Кто, Костя? Контр-адмирал Шестаков, военно-морской агент?
— Да, Саша, он; не хмурься, это не очередная самодвижущаяся мина, напротив,
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
