Наследник

14

...Золотой галактический пояс двенадцатого лепестка веера миров. Созвездие Ануран, система Гелиоса, планета Элания. 5729 год от апокалипсиса. За шестнадцать лет до исполнения пророчества, предсказанного старцем Исарием из монастыря Аль Шенье...

...Отче, ну куда вы, на ночь глядя пойдете, посмотрите, что на улице деется. Ветер вон, какой сильный поднялся, все небо черными тучами заволокло. Того и гляди сейчас целый водопад с небес хлынет.

Оставайтесь с нами, мы хоть люди и бедные. Но кусочек хлебушка и кружку кипяточка, да репы пареной и местечко у пылающего очага, для вас завсегда найдем. Как говорится, в тесноте да не в обиде.

— Благодарствуйте вам милая хозяюшка, за приют гостинца и за то, что в душе не забываете об истинном боге, коему уже почти никто и не поклоняется. Обернувшись всем своим ликом в сторону ложных богов, а то и вовсе богохульствуя о безбожии.

Но вот только не спокойно у меня на душе ноне, так и тянет почему-то в дорогу, не случилось ли чего дома в мое отсутствие.

— Отче я понимаю, если бы вас дома ждало семеро по лавкам, вон как у меня, тогда хочешь, не хочешь, а идти пришлось бы в любую погоду, простите меня за мои слова, но вы одинокий человек и дома вас никто не ждет. Поэтому прошу вас, оставайтесь с нами, а завтра с утречка пораньше и пойдете с богом до дому.

— Нет-нет милая хозяюшка, я пойду.

— Очень жаль, что вы отказываетесь, но дело ваше, как говориться, предложить можно неволить грех.

— Эх! Если бы только услышал ваши слова всевышний. Это ведь одна из заповедей его. Я за это готов прямо сейчас от вашего порога до священного холма в Леоне, на коленях ползти. Но, увы, это только мечта. В жизни же, одно рабство кругом насилие и кровь. И бог отвернулся от нас грешных.

Вон у Пелагеи вдовы из соседней деревеньки прошлую седмицу дочку снасильничали баронские отродья. Других слов-то нету для них у меня, одно слово скоты. А ведь девочке еще и двенадцати весен нету. Из-за чего рассудком тронулось дите. Каково матери жить-то теперь с таким горем.

А Селевина кривого, что из Хворостянки, всю семью в рабство за долги продали. Там же детки-то мал — мала меньше.

Женщина вздохнув, произнесла:

— Да, правы вы отче. Отвернулся бог от нас грешных. На себя уж плевать, мы худо-бедно пожили свое, но вот за деток-то своих страшно. Что в округе деяться, только и слышишь, там убили, тут ограбили, здесь в рабство продали. Ох-хо-хо! Куда мир-то этот катится. Как жить-то далее нам грешным?!

— Да, уж. В этом я бессилен чем-либо помочь. Ну, пойду я хозяюшка. Счастливо вам оставаться. Спасибо за хлеб соль и гостинца. И пусть молодые будут счастливы.

После чего священник поклонился стоящей на пороге женщине и направился по дороге в соседнюю деревушку через лес.

— И вам отче всего самого доброго и счастливой дороги, — произнесла та, уже кланяясь в спину удаляющегося гостя.

Почти неделю назад к нему в хижину, стоящую отдельно от общей деревни на отшибе, постучалась эта самая женщина. Опустившись на колени, попросила его со слезами на глазах прийти к ней в дом и благословить брак ее дочери с соседским пареньком сиротой, по старому священному обряду, пояснив:

— Любят голубочки друг друга, отче, и хотят повенчаться. Со своею просьбой обратилась к священнику новой веры, что находится в замке уэйра Герата. Но тот ответил, что за это надо платить. И когда ему предложила пять медных грошей, все что мы смогли сберечь не доедая. Без мужа-то очень тяжко одной детишек подымать, погиб мой родненький на лесозаготовках, — при этом у женщины проступили слезы, утерев их краем платка, всхлипнув, продолжила:

— Тот рассмеялся в лицо, обозвал меня старой дурой, хотя мне еще и тридцати семи весен нет, сказал, что оброк за венчание составляет не меньше одного золотого. Я ответила ему, что таких огромных деньжищ у меня отродясь не бывало. На что тот, смеясь, сказал, если нечем платить, то невеста останется в замке у уэйра на первую брачную ночь или же у него первосвященника новой веры. И велел приходить на церемонию послезавтра с утра.

Ну не могу я отче, доченьку свою родную кровиночку, на поругания этим извергам отдать, а без благословения нельзя, грех это большой.

Отче умоляю вас, смилуйтесь над нами грешными, благословите молодых. На что отец Ивлантий тут же дал свое согласие, пояснив:

— Приду обязательно, но чуть позже, как только управлюсь со своим маленьким хозяйством, — невесело усмехнувшись, продолжил, — на подаяния рассчитывать не приходиться, за веру в сына божьего Элана отца его и дух святой отовсюду гоним, да еще чем придется. А голод не тетка, придет и не накормит. Вот и работаю, как могу, помаленьку ковыряясь у себя в огороде на грядках.

В небесах сверкнула молния, послышались раскаты грома, упали первые капли дождя. Отец Ивлантий посмотрев в сторону приближающейся особо черной тучи, накинул капюшон хламиды на голову и ускорил шаг.

И вот в какой-то момент пошел дождь. Пристроившись поначалу под раскидистой пихтой, отче решил немного переждать непогоду, но это помогло лишь на короткое время. Дождь был косым от порывов ветра и усиливался с каждой минутой. Через некоторое время хламида промокла и потяжелела. Отче, глубоко вздохнув, поправил на плечах постромки от тощей котомки, болтающейся сейчас за его спиной, и шагнул под падающие капли дождя.

Идя по раскисшей петляющей дороге между деревьями, отче с большим трудом переставлял свои ноги, так как идти в деревянных сандалиях (плоские дощечки с веревочными перемычками типа японских гэта) было очень неудобно. Его ноги то и дело по суглинку разъезжались в разные стороны, а углубляться в лес священник опасался, боясь в потемках чего-нибудь себе поломать. Денег на лекаря или мага целителя не имелось вообще, а если ходить с самодельным лубком, голодная смерть считай, обеспечена, уж лучше так потихоньку по дороге, чем лежа неизвестно где, проклиная горемычную долю свою.

"Вон в одном месте и так чуть не упал, споткнувшись о выступавший корень, обходя большую лужу в потемках", — пронеслась мысль в его голове.

Так неспешно бредя лигу за лигой наедине со своими невеселыми мыслями, прошел больше половины пути, дождь к этому моменту закончился. И было слышно как то там, то здесь срывались с ветвей кустов и деревьев тяжелые дождевые капли воды, падая на прелую прошлогоднюю листву.

И вот из-за туч показалась Сэта, во всей красе, разливая вокруг свое красновато-серебристое сияние. От чего отче почувствовал душевный подъем, и настроение стало, стремительно улучшатся.

Вдруг впереди где-то справа, раздался, едва слышимый плачь ребенка, который тут же затих. Отче резко остановился и скинул с головы капюшон, напряженно вслушиваясь в окружающую тишину.

Вот через некоторое время опять послышался, плачь дитя вперемешку с каким-то булькающим звуком. Священник поспешил на звук, терзаясь в противоречивых догадках и сомнениях.

Выйдя из-за поворота лесной дороги, увидел страшную картину. Недалеко на полянке, возле полу потухшего, но еще еле тлеющего костра. Лежали в разных не естественных позах несколько окровавленных тел. Продолжая прислушиваться к окружающим звукам, услышал слева от полянки в кустах едва слышимый толи всхлип, толи бульканье. Пройдя к этим кустам и осторожно раздвинув колючие ветки, увидел небольшой шевелящийся сверток, лежащий в небольшом углублении почвы, где скопилась дождевая вода.

В его груди сердце учащенно забилось, уже предугадывая, что это может быть. Отче неосознанно рванулся вперед, при этом обдирая хламиду и тело о колючие ветки куста.

Пригнувшись, поднял из лужицы бережно обеими руками этот мокрый шевелящийся сверток. Выпрямившись, откинул один из уголков мокрой тряпицы, и тут же испытал душевное сильнейшее потрясение, осознав, почему его на ночь глядя, так сильно тянуло в дорогу. Увидев при свете Сэты бледненькое личико живого младенца, на вид которому было не более трех, максимум четырех месяцев от роду.

Тот свою очередь, видимо до этого сильно плакал и страдал, выбившись из сил и нахлебавшись при этом воды, сейчас был молчаливым и настороженным, только часто всхлипывал и учащенно дышал, а тельце его сотрясала мелкая дрожь.

Отец Ивлантий, ласково разговаривая с младенцем, выбрал более сухое местечко на земле и положил ребенка. После чего быстро скинул с себя котомку, хламиду и исподнюю рубаху. Обратно натянув все свое на себя, кроме рубахи, распеленал дитя и аккуратно приподняв, перенес, на пусть влажную, но еще теплую свою рубаху и, завернув в нее, нежно прижал к своему телу, что бы согреть, про себя отметив, что это мальчонка.

За последние прожитые годы, от постоянного гонения, сиротливого одиночества, отче очень сильно страдал, ему хотелось найти приемника и последователя своей веры или хотя бы собрата по вере. К кому не обращался из простого люда, с просьбой отдать дитя ему в ученики, все шарахаются от него как от прокаженного. Купить же мальчонку раба он не мог из-за отсутствия денег.

"Если найдутся родные этого малыша, обязательно упрошу их, что бы разрешили стать мальчику моим послушником. И передам ему все свои знания что имею, ничего не утаю перед ним", — подумал отче, — ну, а если не найдутся, воспитаю его как родного сынишку, — при этом бережно покачивая дитя.

Через некоторое время ребенок успокоившись, уснул. Священник, не выпуская из своих рук дитя, решил осмотреть тела погибших, впечатления были не для слабых духом, две женщины, пожилая и молодая, последняя похоже мать этого дитя, да еще старик с подростком, по всей видимости, это погибшая семья.

Отче Ивлантий опустился на колени и прочитал молитвы. В благодарность, за спасение дитя и отдавая дань этим погибшим, после попросил у них прощения. Что не может сейчас придать их тела погребению. Обещав вернутся в ближайшее время, что бы выполнить, как положено до конца, соответствующий ритуал и панихиду.

Поднявшись с колен, поклонился погибшим, поправив спящее дите на руках, отправился в сторону своей деревеньки, до которой осталось еще несколько лиг.

И вот через какое-то время, показалась деревенька. Отче Ивлантий вздохнул с большим облегчением. Хоть пока еще и не дряхлый старик, но уже и не молод, недавно минуло пятьдесят семь весен. Все дело в дитя, с непривычки нести его перед собой длительное время, дело не из легких.

При подходе к своей хижине, священник почувствовал неладное. Входная дверь была распахнута настежь, пахло гарью, а из оконца и дверного проема были видны световые блики от разгорающегося огня.

На некотором расстоянии от огородного плетня, были видны в сумерках, трое стоящих вооруженных мужиков, глядя на них у отца Ивлантия, под ложечкой защемило от предчувствия неминуемой беды.

Те, увидев его, тут же направились в его сторону.

— Ну чего Матус, это и есть то дерьмо?! Что мы должны, как следует проучить, сжечь его халупу и чтобы убирался он от селя попутным ветром в зад.

— Да Щерба, только попридержи язык, он все же священник, пусть и веры старой. Но он есть лицо духовное, приближенное к богу и нехорошо нам с тобой его словесно обзывать.

— Да мне плевать Матус, хоть пусть сам уэйр Герат будет собственной персоной, али еще кто, бес им всем в ребро. Лишь бы звонкой монетой платили за работу, а там хоть потоп.

— Молчи уж дурень и так болтаешь не пойми чего, спасения нету от твоей брехни, хоть уши затыкай. Вон бери пример уж лучше с молчуна.

— Ха, нашел, с чем сравнить, ему же в прошлом годе, в драке в морду дали в "Драном петухе", так он сдуру по пьянке язык и откусил, только мычит теперь как бык осеменитель, смазливых баб увидев, — и захохотал от своей отпущенной шутки, посчитав ее смешной.

Когда эта вооруженная троица подошла ближе к отцу Ивлантию, этот Щерба произнес:

— Тю, какой ущербный, да его ж соплей перешибешь, а энто чо он в руках держит интересно знать, может ценное чо нам сгодится, — негромко произнес Щерба.

— Закрой пасть говнюк и выполняй работу, за которую нам всем заплачено. Остальное не наша забота, и не забудь про наказ его святейшества, не убивать, только покалечить, и чтобы убирался прочь отсель в соседнее фэйорство, — прошипел Матус.

Отче остановился, его тело сотрясала нервная дрожь, стараясь не показывать, что он сильно испугался, первым обратился к приближающейся троице:

— Доброй ночи вам путники! Я отче Ивлантий, если вам понадобилась помощь в неурочное время. Я готов вас выслушать, дать добрый совет, утешить в горе или оказать любую посильную помощь, с моей стороны.

— Сейчас это мы тебе окажем помощь, дадим большущий совет и так утешим горем, что об этом долго не забудешь старый вонючий урод, как совать свой длинный нос в чужие дела,— произнес угрожающе один из троицы.

После чего те стали расходиться в стороны, охватывая отче с трех сторон. Тот, оглядываясь на подходящих к нему незнакомых людей, с волнением произнес:

— Сынки, что же плохого вам сделал простой обычный священник? Что вы так сильно озлобились на меня. За всю свою жизнь, я пальцем и словом никогда никого не обидел. Наоборот, страждущим больным и убогим всегда везде и во всем помогал.

— Закрой пасть старый пердун, это тебе гостинец от его святейшества из Герата, что бы паству его не баламутил и его самого не смущал, — произнес Щерба, и нанес удар на отмах древком копья по левому предплечью священника. Раздался хруст кости, и рука тут же повисла плетью.

Отче, охнув, упал на коленки, при этом его сознание поплыло от боли, а из глаз выступили слезы и побежали по щекам, из последних сил удерживая спящее дите у себя на руке. Кое-как, справившись со спазмом, с хрипатою в голосе священник произнес:

— Сыночки, родненькие, умоляю, не убивайте. Прошу вас! Возьмите все, что у меня есть. Только оставьте жизнь мне и этому дитю.

— А что у тебя есть-то? — при этом бесцеремонно откинув краешек исподней рубахи, прикрывающее личико мальчонки, посмотрел на него, — хм, и правда дите, — обходя вокруг и оглядывая священника, продолжил, — вон, в халупе твоей, ничего нету, с голоду даже мыши подохли.

Хотя, что это тут у тебя, — Щерба нагнулся и сорвал с пояса отче тощий кошелек, висящий на поясной веревке. Развязав тесемки, вывалил на свою широкую ладонь маленький камень кресало, трутень, немного мха и одну малую медную монетку.

— Ты чо старое дерьмо, издеваешься?! Да на этот гроший, даже кружку вина в ближайшей таверне не купишь, от силы черствого хлеба кусок, ну может еще на кашу без мяса на твое кресало выменять можно, — зайдя за спину отче, ощупал заплечную его котомку, и засунул туда свою руку. Пытаясь определить, что в ней находится. Через некоторое время, вытащив руку и разглядев, что достал из котомки раскисший кусок хлеба. С брезгливостью отшвырнув хлебную массу в сторону обтерев свою руку о хламиду священника, заорал:

— А ну встал старый урод с коленок, быстро!

Ребенок вздрогнул и заплакал. Отец Ивлантий, покрывшись к этому моменту капельками выступившего пота, из-за сильной ноющей боли в левой руке. С большим трудом, удерживая сейчас здоровой рукой дитя. Слабым, охрипшим голосом прошептал: