Не хочу чтобы знала, не хочу!
А что если спросить его прямо с кем из нас ему лучше? О ком он думает в момент пробуждения — самый честный из всех моментов! Нет, Женя, ты должен думать обо мне, слышишь? Ты должен быть только моим, я не могу делить тебя ни с кем, я мучаюсь от того, что ты касаешься ее, спишь с ней в реале... Рефф ... Рееефффф...
"Он-то к мужу тебя не ревновал — ты мужа никогда не любила. А он, видите ли, каким-то образом, обеих любить ухитряется, каждую по-своему"— шепчет Рефф.
И тут появляется Горр. "Такую как ты на руках носить надо! А хочешь, мы устрою так, что он глаз от тебя отвести не сможет? Он оценит, наконец, по заслугам твою красоту. Поймет, что все тебя хотят, аж слюни пускают, а ты хочешь только его. Покажи ему, как мужчины тебя хотят. И тогда он поймет, что ты — подарок судьбы, о котором каждый мужчина мечтает тайно. А то воспринимает тебя как должное, а ты — подарок! Соглашайся, куколка, в Демонете много чего можно устроить".
* * *
Когда я вернулась с утренней прогулки, Женя лепил вареники с маком — накануне купил все необходимое. Я, конечно, не удержалась и спросила, лепит ли он для нее вареники тоже, говорит ли ей те же слова, что и мне, и, наконец, сравнивает ли нас в постели. Он ответил честно:
— Послушай, милая моя, ты нужна мне, очень нужна! Таких как ты — нет больше на свете. Но я не откажусь ради тебя ни от реальной женщины, ни от дела своего, которому мы с Оксаной всю жизнь посвятили. А ты должна это понять и принять.
— Она что, тоже казадор?
— Нет еще, но на пути к этому.
Я сделала вид, что приняла его ответ и он успокоился. Он ничего не заподозрил, когда я сказала, что хочу пойти на шоу экзотического танца, афиши которого увидела во время утренней прогулки. Он знал, что я беру уроки танца живота — для удовольствия и поддержания формы.
Клуб "Демоник" снаружи — малопримечательное одноэтажное серое здание, а изнутри раскрашен так будто сумасшедший художник лил ведра разноцветных красок на стены. В дешевых пластиковых вазах — пыльные искусственные цветы. Зал довольно большой, неуютный и накурено так, что я начинаю кашлять. Музыка из хриплых динамиков — слишком громкaя. В зале несколько молодых парочек, но в основном, мужчины разных возрастов — ну да, кому еще интересно смотреть на экзотических танцовщиц.
Заметив в зале демонов, Женя слегка напрягся. Когда я заказала коньяк, он удивился — еще вчера я просила его экономить демонеты. Но я сказала, что иду в туалет, остановилась у стойки и выпила вторую порцию коньяка. В этот момент в зале погасили свет. На сцену вышли две девицы — одна показалась мне неуклюжей — ступала тяжело, другая двигалась легче, но выглядела уж слишком вульгарно. Мастерства им явно не хватало — обе делали неприличные телодвижения под тягучую восточную мелодию. Впрочем, мужчины в зале одобрительно крякали.
По инструкции Реффа и Горра, я нашла за кулисами некую Лесс и попросила подобрать для меня подходящий наряд. Лесс оказалась невысокой сладкоголосой и крайне услужливой женщиной. На поясе у нее болталась связка ключей, через плечо был перекинут сантиметр, передник был утыкан шпильками и булавками, а из карманов торчали разноцветные бантики и ленточки. Она подобрала мне костюм гаремной красавицы — цвета темнеющего неба, расшитый блестками, со звенящими подвесками в виде луны и звезд. Лицо закрыла вуалью так, чтобы только глаза были видны, прикрепила к головному обручу шаль, растрепала кудри, и даже подвела мои глаза черным карандашом. Оглядела меня, всплеснула руками и воскликнула: "Ну, красавица!" — меня это очень приободрило. Она посоветовала немного разогреться перед выступлением, и попросила вернуть наряд после. Но вернуть не удалось...
Все голоса мгновенно смолкли, когда я вышла на сцену — слышен был только звон моих подвесок. Мысль удрать мелькнула как только я ощутила на себе сотни мужских глаз — они буквально электризовали пространство в оглушающей тишине. Но тут кто-то заорал: "Ого! Не девка для вас танцевать будет, а царица!" И я осталась. Возле сцены увидела Ахха — возможно, это он крикнул.
Еще в школе меня учили выбирать в аудитории одного зрителя и представлять себе, что выступаешь только для него. Я искала глазами Женю, но не нашла — свет стал медленно гаснуть. Луч прожектора, побродив по залу, осветил столик с юной парой — худенькая девчонка в джинсах держала за руку долговязого светловолосого паренька. Она заглядывала ему в глаза, но он смотрел на меня как завороженный и я послала ему воздушный поцелуй. Музыка меня успокоила — это была одна из тех мелодий, что часто включала Кэти, бывшая танцовщица кабаре, мой учитель в классе танца живота. "Дамы, рассмейтесь своим страхам в лицо, проведите руками по телу, изогнитесь, отбросьте все проблемы и переживания. Есть только вы и музыка, слушайте ее, слушайте! Повинуйтесь ей!" — говорила Кэти на уроках. Музыка — моя союзница, она заполнила пустоту и окутала меня защитной пеленой. Я начала танец с четких отточенных движений — я изгибалась и качала бедрами, то приближаясь к краю сцены, то отдаляясь от нее. Когда я подняла вуаль и отбросила в сторону полупрозрачную шаль, зал пришел в возбуждение. Раздался кашель, возгласы, недвусмысленные предложения и даже стоны — это придало мне уверенности. "Вот посмотри, Женя, как все меня хотят! Они мысленно меня уже раздели, горла у них пересохли от волнения и желания, но они забыли про свое пиво. А я танцую только для тебя, для тебя одного!" — думала я, но смотрела при этом на того же светловолосого паренька.
Внезапно мелодия ускорилась, в ней появился звон, странный скрежет и визги — в этот момент я потеряла всякий страх. Наэлектризованная вожделением зала, я двигалась все быстрее, все раскованнее, мои движения становились все более чувственными. И тут я увидела Женю — он пробирался к сцене, расталкивая присутствующих и опрокидывая столики. Какие-то люди преградили ему путь. Дальнейшее было как в тумане.
Я медленно расстегиваю лиф — он падает мне под ноги, и, кружась, спускаюсь в зал. Передо мной все расступаются. Изгибаясь в танце, я приближаюсь прямо к Жене, сбрасывая по дороге пышную юбку. Луч прожектора следует за мной, слегка подрагивая, будто у осветителя трясутся руки. Музыка ускоряется, мой танец перерастает в неистовую, почти бешеную пляску. На мне остались только синие трусики с золотыми блестками. Все же я добилась своего: сейчас он видит только меня и думает только обо мне, и я постараюсь продлить этот момент насколько смогу! А после демоны научат меня остальному. Он забудет о ней, забудет! Музыка грохочет так, что хочется заткнуть уши. Женя что-то шепчет или кричит — уже не имеет значения. Я приближаюсь к нему, развязывая по дороге тесемки на трусиках. Я добьюсь своего, мой любимый, ты сейчас поцелуешь меня при всех, и почувствуешь, как все умирают от зависти. Трусики падают на пол, я переступаю через них... И в этот момент обрывается музыка и вспыхивает свет. Зрители будто пробуждаются от гипнотического сна, а я вдруг пугаюсь так, что у меня подкашиваются ноги. Страх рождается где-то в области солнечного сплетения и тошнотворной волной подкатывает к горлу. Женя подхватывает меня, стаскивает рубашку, накидывает ее мне на плечи и тащит вон из зала. Затем сообразив, что я на бегу сверкаю голой задницей — рубашка слишком коротка, хватает меня на руки и уносит прочь. Я обвиваю его шею руками и прячу лицо у него груди. Возможно, я и вытворила все только ради этого момента. Из-за его плеча, я вижу, как чья-то рука поднимает с пола шаль, юбку и другие части костюма...
Женя толкает ногой первую попавшуюся на пути дверь, и мы оказываемся в полутемной комнате. Я оглядываюсь: вокруг разбросаны стулья, ведра, швабра, мешки, банки с краской и другая хозяйственная утварь. Он опускает меня на стул и кидается к двери, чтобы ее захлопнуть, но не успевает — дверь распахивается с ржавым скрипом, и я вижу за ней того светловолосого паренька, что все это время стоял у сцены, а за ним несколько нехороших лиц. Парень держит в руках части моего костюма. Он что-то говорит, но из-за громких возгласов и хохота толпящихся за дверью мужчин, я не могу разобрать слов.
Мой страх переходит в ужас — леденеют ноги и зубы выбивают мелкую дрожь. Я плохо понимаю происходящее. Я сижу на грубо сколоченном деревянном стуле в одной Жениной рубашке на голое тело. Как во сне я слышу, как Женя выкрикивает трехэтажный мат страшным голосом тем, кто за дверью, вижу как он выхватывает мой костюм из рук молодого человека, швыряет его мне и вновь пытается закрыть дверь, напирая на нее всем телом. Ему это опять не удается из-за мощного натиска с другой стороны. Я вижу как он толкает кого-то в грудь, отбрасывая от двери, слышу чей— то возмущенный возглас и звук шлепнувшегося тяжелого тела, и, наконец, дверь поддается. Щелчок — и дверь на щеколде.
— Быстрее одевайся! — кричит он мне.
Я едва успеваю натянуть юбку, он подталкивает меня к окну, распахивает его настежь и сам прыгает. Я в нерешительности останавливаюсь.
— Ну!
Я лезу на подоконник и смотрю вниз ... высоко... первый этаж, но высоко все же...
— Ну же!
— Я могу сломать себе что-нибудь.
— Я тебя поймаю. Ну, быстрее же!
Я все еще не решаюсь:
— Страшно!
— А голяком в зале скакать не страшно?
— Не могу, Женя!
— А к групповухе подключиться сможешь сейчас?
Я вспоминаю красные потные рожи за дверью, зажмуриваюсь и прыгаю вниз. Секунда — и я в его объятиях. Он хватает меня за руку и увлекает в темноту.
Вид у нас совершенно нелепый: я растрепанная, но в золотом обруче, босиком, в светлой мужской рубашке на голое тело и длинной полупрозрачной юбке с подвесками, которые нелепо звенят на ходу. Женя в белых брюках, голый до пояса — он не носит маек. Мы несемся что есть силы по парковой аллее, ведущей на улицу Роз. Ужасно неудобно бегать без лифчика.
Несколько часов назад здесь было светло и солнечно. Мы шли по парковой аллее, держась за руки, и так светились, что нам улыбались прохожие. На мне было светлое элегантное платье с веселым летним узором. А возвращаемся в кромешной тьме. Я босая, в измятой длинной юбке и мужской рубашке, ноги мокрые от вечерней росы. Да еще и хромаю от усталости и дрожу от нервного напряжения, а тело ноет — будто меня долго били.
Тьма отступает в свете фонарей. Отсюда уже рукой подать до переулка Тамбыло. Я упрашиваю его остановиться хоть на минуту и перевести дух. Погони не видно, страха больше нет, мне смешно и радостно. Женя утирает пот со лба и рассматривает ссадины на руках полученные в борьбе с дверью. Я заглядываю ему в глаза.
— Ну что, Женя? Понравился танец? Расскажи...
— Сейчас расскажу!
Он вдруг отвешивает мне звонкую оплеуху. Я хватаюсь за щеку:
— Ты что?!
Ответом мне служит другая оплеуха, от которой я теряю равновесие и падаю на траву. Мне ни капельки не обидно — эти пощечины, всего лишь, свидетельство нервного напряжения и страха за меня. Я пытаюсь встать, но он не позволяет мне подняться, толкает меня в траву и расстегивает брюки.
* * *
Дома я яростно терла себя мочалкой, смывая события этого вечера. А он не мог дождаться когда я выйду из ванной — открыл дверь, поднял мои руки над головой, насадил на себя прямо в душевой кабинке, под теплыми струями воды. После чего он напоил меня горячим чаем, к разбитой губе приложил лед, уложил в кровать, укрыл и стал говорить.
Он сказал, что все происшедшее — было слишком даже для Демонета, что не помнит чтобы у него когда-нибудь так сносило крышу и не мог даже представить себе, что способен ударить женщину. Он понял все в момент, когда обычная музыка сменилась демонической, но было слишком поздно — в зале все потеряли головы. Страшно подумать, чем это все могло закончиться, если бы не удалось удрать. Кстати, у нас могут быть неприятности из-за нарушения общественного порядка, ведь это же не стриптиз-бар, где все законно и танцовщицы охраняются от возможных нападок, клуб Демоник — заведение другого типа. И еще он сказал, что там, в парке, это уже не любовь была. Похоть, вожделение — да, но не любовь. Это было право победителя на захваченную в бою персиянку. И это тоже была работа демонов. Смешно полагать, что казадоры устойчивы к воздействию демонов. И врачи болеют, и парикмахеры лысеют... Демоны всегда подсунут нужного человека и подходящую ситуацию. И за последствия он теперь не ручается. Он повторил это несколько раз! За последствия не ручается! Мне бы сразу встревожиться...
* * *
Утро солнечное и веселое, старенькое радио поет, похрипывая, и чайник на плите вот-вот засвистит. Я рассматриваю содержимое шкафа — он так плотно набит вещами, что стоит приоткрыть дверцу, они сразу вываливаются. Точно такой шкаф из добротного светлого дерева был в доме у бабушки, а может это он и есть, даже царапина на боку такая же. Так, посмотрим, что мне тут подойдет: вещи вполне модные, современные. Вытаскиваю джинсовые шорты и черную майку, чтобы примерить. Шорты сидят как влитые, ну точно как те, что я весной купила в "Мэйсисе", а может это они и есть? Но думать над всем этим нет ни сил сейчас, ни желания. Надо закинуть все факты в кладовую сознания, и когда наберется больше фактов, проанализировать. Я — магистр наук или нет, в конце концов?
Женя ворчал все утро, что матрас тощий и из кровати пружины торчат — он не мог уснуть. Если тут оставаться, первым делом надо кровать новую купить. И потолок побелить не мешало бы, стены подкрасить, и дверь вон облупилась вся, да и форточка скоро отвалится...
Потом замолчал, ушел на кухню и квартиру заполнил аромат чая со смородинным листом, что он на базаре купил в наш первый день. Запасливый такой, хозяйственный, Женя мой.
— Сейчас чаю попьем, и я выйду продуктов купить,— говорит он. — Ты же еще толком моей кухни не испробовала.
— Как не испробовала? А вареники с маком?
— Пирога еще не вкушала, моего фирменного. Тебе точно понравится.
Ах, солнце мое, хочет вкусного мне приготовить!
— Ты о чем думаешь, Полинка?
— О том, что надо будет все странные факты и совпадения собрать и проанализировать.
— Странные?
— Ну да. Вот шкаф как у моей бабушки в доме был, и царапина та же самая сбоку, а вещи в нем, будто из моего нынешнего гардероба.
— Еще что?
— Двор точно такой как на Барвинковой улице, где я жила когда-то, а люди во дворе — другие совсем — ни одного знакомого лица, хотя и в реале одни соседи уже, должно быть, умерли, другие переехали, а третьи могли измениться до неузнаваемости. И еще, возле того парадного, точно помню, ступеньки вниз вели — в подвале была мастерская по изготовлению афиш и плакатов. А сейчас и следа ее нет — ни двери, ни ступенек. А еще двор наш шумный был — кроме мастерской, в нем почта была и домоуправление. Машины во двор заезжали все время. А сейчас — тишина.
-А может это двор мечты?
— Как это?
— Ну, наверняка соседи мечтали, чтобы двор тише был. Вот он и стал таким в этом мире.
— Хм... надо будет подумать.
Он привлек меня к себе:
— Я никогда до тебя не спал ни с какими магистрами...
