Король рассмеялся и одной рукой коснулся Легрэ, другой — Луиса.
— Милые мои, вы такие предсказуемые. Луис, мальчик мой, я не хочу, чтобы ты меня ранил. Я хочу, чтобы ты мне поверил. И сделал со мной то, что тебе хочется. Кристиан, я тебе уже говорил — две стоящие рядом фразы, ты делаешь однозначный вывод. А что, — Фернандо взглянул мельком на барона, — если отдамся? Только тебе придется хорошо подумать, что и как делать.
Он счастливо прикрыл глаза. Сумасшествие бежало виноградной лозой по венам вместе с кровью.
— Я хочу, чтобы ты мне просто доверял, — Луис наклонился и поцеловал короля в сладко пахнущие губы. Он немного опьянел от вина, а от этого и слишком откровенен в своих порывах.
— Сомневаюсь, чтобы ты говорил это всерьез, — улыбнулся Кристиан и отложил в сторону бокал. Он взглянул на короля очень внимательно, подбирая слова: — Фернандо... — сказал он тихо, — я же правду тебе сказал. О своих планах.
До Луиса слова доходили не совсем сразу. Но он весь напрягся. Он сознавал, что нужно заставить Легрэ замолчать. конечно, воин, убийца продумывал, выбирал ходы. и теперь решил выложить все откровенно, но совершенно неуместно.
Король опять тихо рассмеялся.
— Кристиан, я знаю. Но, знаешь, это не имеет уже никакого значения.
Одной рукой он нежно гладил мальчика по спине, второй — Легрэ по бедру. Просто гладил, без намеков.
— Луис, мальчик мой. Если бы я тебе не доверял, ты был бы уже мертв.
Кончики пальцев кололо от этого странного безумия и радости.
Кристиан покачал головой.
— Ты еще больший псих, чем я думал, но это, наверное, здорово... Особенно в свете того, что у меня сегодня день откровений... Раз уж на то пошло, — Легрэ взглянул на юношу, — я тебе тоже кое-что скажу. Я действительно поначалу пользовался тобой, а потом увидел, как ты сильно любишь короля и подумал, что ты бы смог и меня так любить. Считай, что это извинение.
— Пользовался? Пользовался... Что? — юноша дрогнул от слов Легрэ. Он не верил своим ушам. Значит... — Ты пользовался?.. — резкий шум в стене и одновременно щелкнувший замок в двери разрушили тишину. В следующую секунду из подземелий дунул ледяной ветер, а на пороге и в темном проеме показались тени в алых мантиях. Сверкнуло в руках их оружие. Кристиана сразу дернули к стене и вырубили одним ударом. Луис подскочил и бросился прятаться за Фернандо, но его ухватили уже с другой стороны — с тайного входа, чтобы сразу толкнуть в проход. Незванные гости за несколько секунд скрутили и короля. и только тогда в дверях появилась фигура в красной мантии с низко опущенным капюшоном на голове:
— Именем Инквизиции!!! Вы арестованы!
60
Осмотр келий начался сразу. Помощники проверяли каждое помещение, будоражили оставшихся в монастыре монахов, занимались поиском свидетельств, не дожидаясь чьих-либо разрешений. Сам Ксанте хмуро ходил по двору, оглядывая арестованных гвардейцев короля, которых отводили в дальнюю часть монастыря для допроса и первого разбирательства. Обвинений пока не предъявлялось, потому что солдаты не посмели связываться со святой инквизицией и ее солдатами, тем более что им было обещана неприкосновенность Фернандо. Еще через несколько минут один из священников принес инквизитору любовную записку Луиса. Ксанте нахмурился и поднялся. В числе выводимых на улицу монахов он заметил знакомую до боли фигуру, прикрыл ладонью лицо от солнца и встал, ниже набрасывая капюшон — Этьен! Сердце застучало быстрее. Он здесь. Он все же вернулся. Хотя Николай должен был его выпроводить восвояси. Неразумный мальчишка! Желваки задергались. Мужчина шагнул к монахам, дернул библиотекаря за руку и потащил прочь, в проем первой же двери.
Приезд еще одного инквизитора стал для Этьена полной неожиданностью. Правда, уже позже, когда всех обитателей монастыря повыгоняли во двор, он подумал, что это как раз напротив, было вполне ожидаемо и закономерно. С учетом того, что было поставлено на кон, а также задействованных в игре фигур... Юноша еще не успел толком задуматься о своей собственной судьбе, как эта самая судьба сдавила его запястье с такой силой, что он лишь жалобно пискнул. Оказавшись снова в стенах монастыря, Этьен получил возможность внимательнее рассмотреть неожиданного захватчика — насколько вообще можно рассмотреть человека на голову выше тебя ростом, чье лицо частично скрыто капюшоном, и который при этом куда-то тащит тебя по коридору.
— Падре Себастьян?
— Почему ты здесь? — сильные руки вжали библиотекаря в стену. — Почему ты вернулся? — Разве Николай не должен был тебя отправить подальше? — черные глаза были темнее ночи. — Черт побери! Этьен, ты на костер напрашиваешься?
Несмотря на ситуацию, Этьен слабо улыбнулся.
— Пристало ли святому отцу чертыхаться, да еще и в стенах обители?
Себастьян навис над ним, как скала в ненастье — непонятно, то ли защитит от ветра, то ли обрушится на голову. Хотя... Себастьян — и в инквизиторской мантии? Это наводило на вполне определенные подозрения, а если еще и прибавить все, что всплыло за последнюю неделю...
— Николай пытался, а как же. Сами видите, что у него вышло. Я тоже рад вас видеть, падре.
Странно, но Этьен тут же понял, что говорит чистую правду. Вне зависимости от того, с кем именно он говорит.
— Послушай, Этьен... Брат Этьен, все изменилось, — мужчина прищурился, глаза его стали словно оливки, яркие и блестящие. — Я хочу, чтобы ты уехал. — Выдох и вдох взволнованным недовольством. — Неужели тебе свобода не нужна? Ты бы мог открыть свое дело, заниматься тем, что просит душа... — инквизитор замолчал на несколько тяжелых мгновений. — А душа попросилась в клетку? Веру охранять? Что ты забыл здесь, с твоей жаждой жизни, с твоим мировоззрением? Ты же еретик, Этьен. Тебя за одни только мысли на костер легко возвести... Боже!
— Что я забыл?! — возмутился библиотекарь, игнорируя вопросы насчет души и свободы. Мало ли чего ему там хотелось! Не здесь же, не сейчас... и вообще. — А кто отправил меня с письмом к Паоло Фратори? Уж вы-то точно должны были знать, где он окопался! Или... да нет, вряд ли я ошибся, — Этьен слегка притих. — Мы так и будем друг на друга орать посреди коридора или все-таки зайдем... ну хоть в келью какую? Или ваше "уехал" подразумевает, что вы меня как в прошлый раз посадите на телегу, особо не спрашивая — и вперед? Ну вот это вряд ли получится... — последнюю фразу библиотекарь пробурчал практически себе под нос.
Ксанте послушался замечания юноши о коридоре, подхватил того, словно щепку бурный ручей, зашагал вперед, чтобы открыть дверь, втолкнуть Этьена внутрь и закрыть за собой дверь.
— Возможно, ты прав, Этьен. Здесь твой дом. Ты привык. Но есть начало и есть конец. Так вот, здесь... — и мужчина ткнул вниз, — на этом месте не будет больше той обители, которую ты знал. Здесь для тебя нет места. Я хочу, чтобы ты жил. Ты игнорируешь меня... Нет, ты игнорируешь посылы здравого смысла, — опасная скала вновь нависала над Этьеном, грозясь упасть.
— Ну, значит, мы квиты, — проворчал библиотекарь, внутренне обалдевая от собственной наглости и удивляясь, почему же ему совсем не страшно. — Вы тоже меня игнорируете! А той обители, которую я знал... — голос юноши упал почти до шепота, — ее здесь давно уже нет... и вы это прекрасно понимаете. А там, куда вы пальцем тычете, вообще-то колбасный погреб, если уже забыли.
— Ничего ты не понял, — руки обхватили юношу и прижали к себе. — Ты все, чем меня можно шантажировать. Если только с тобой что-то случится, если что-то... произойдет... — голос инквизитора садился до глухого болезненного шепота. — Умоляю тебя, ты так еще юн... Ты... — натолкнувшись на золотистый взгляд Этьена, Ксанте выдохнул, укоряя себя. Столько лет молчания, чтобы теперь вот так — ни о чем, выгоняя прочь, признаваться в своей симпатии.
Этьен ожидал чего угодно — вспышки ярости, холодной злости... по крайней мере, к хлесткой пощечине он уже морально приготовился, аж щека заныла. Но признание, столь неосмотрительно слетевшее с узких жестких губ инквизитора, стало для него шоком. Он не знал, что думать об услышанном. Он вообще-то до сих пор не знал, что думать о мужчине, который обнимал его сейчас. Оглядываясь назад, библиотекарь, пожалуй, смог бы различить, с кем из них и когда говорил... даже, потрудившись, наверняка припомнил бы, о чем именно. Слишком уж часто он перебирал в памяти слова и жесты этого непостижимого человека, одновременно такого далекого и близкого сейчас... когда еще не знал, что их на самом деле двое. Единственное, что он знал — так не лгут — отчаянно, безнадежно, на пороге чужой кельи, сжимая до боли, до синяков. Кардинал Ксанте — Себастьян Сальярси — величайший лжец и интриган — в кои-то веки, похоже, говорил правду.
Осторожно высвободив руку, библиотекарь провел пальцами по смуглой щеке, неотрывно смотря в черные глаза инквизитора.
— Вы опять игнорируете то, что я говорю, — грустная улыбка. — Как и всегда.
Ксанте закрыл глаза. Хуже, чем ласка Этьена, сейчас ничего не было, ибо он совершил глупость и произнес вслух утаиваемое годами. Лучше, чем ласка Этьена, сейчас тоже ничего не было, ибо даже короткое касание всегда обжигало мужчину огнем почти поклонения... нет, слишком много слов, слишком мало времени, чтобы неразумный мальчишка понял, как близко подошло пламя.
— Я предупреждал тебя... Я просил тебя... Просил не возвращаться, а не слушаться того, что написано в письме... Ты... как ты мог?
— Еще как мог! Я... — Этьен вовремя осадил себя, вспомнив, с кем он вообще-то разговаривает. Внезапная мысль пронзила его, словно иглой. А если бы он уже знал тогда, в тот самый вечер — насчет себя? Если бы сказал? Эта мысль почему-то показалась сейчас забавной до слез. О колесо Фортуны! От каких мелочей иногда зависит твой ход... впрочем, в жизни нет мелочей.
— Это как вы можете! — юноша дернулся из объятий инквизитора — в точности, как в тот самый вечер. — Да, я еретик! Кому, как не вам, это знать? Я читал об устройстве звездных систем и считаю, что Тот, кто создал этот удивительный мир, не мелочится, подсчитывая, кто сколько раз прочел молитву, перекрестился и поклонился. Это все люди придумали! И делить любовь на возвышенную и греховную — тоже люди... — Этьен примолк на секунду и тут же продолжил:
— И вы — инквизитор, служитель Церкви — стоите сейчас рядом с человеком, о мыслях которого так замечательно осведомлены... и уговариваете его уехать? А скольких таких же вы, не дрогнув, отправили на костер? Какой же вы лицемер, кардинал Ксанте...
— О да, именно это я и ожидал услышать, — покачал головой мужчина, отступая и пряча руки в рукава. Лицо его вдруг стало живым, нижняя губа дернулась, словно Этьен нанес не одну, а несколько пощечин. — Да, Бог лучше людей, — согласился он. — Но люди, к сожалению, не все такие, как мы с тобой. И им наплевать и на звезды, и на устройство мира. Их держит страх. Иначе они бы разоряли города, жгли бы их, убивали друг друга, потому что в большинстве люди — это стадо, которому требуется пастырь. Ты обвиняешь меня в том, что я жгу... Ты говоришь об этом сейчас так откровенно, значит, знаешь, что я не Антуан, которого год пытали в инквизиции, потому что моему отцу выпала честь знать, что Кристиан Легрэ — незаконный отпрыск короля. Скажи, в чем милость господа? Скажи, почему так произошло? Просто так? Нет, Этьен... Друг короля покушался на власть. Ты против миропорядка? Ты способен что-то один изменить? или кучка людей? Думаешь, францисканцы тебе помогут найти дорогу? Ну же? Этьен, не молчи...
Кристиан Легрэ — королевский бастард?! Вот это действительно была новость! Только не очень понятно, чего бы такую ценную информацию вдруг сообщают брату Этьену, еретику с чересчур длинным и неуправляемым языком? Разве что падре точно знает, что за пределы этой кельи сия весть никуда не денется... равно как и не денется потенциальный вестник. Живым, по крайней мере.
— Да знаю я, что ничего не способен изменить... тем более в одиночку, — библиотекарь опустил голову. Можно было подумать, что огонь, так ярко горевший в нем до этого, внезапно погас. — И вы, и... Антуан... неоднократно демонстрировали мне, что у того, кто создает, строит, руководит, руки чистыми не останутся, это невозможно. Что большинство и этого делать не пытается, тоже отлично знаю... позволяют обращаться с собой как со скотом в обмен на корыто с едой и теплый хлев... и при любой удобной возможности столкнут к себе в грязь любого, кто чересчур слаб, чтобы на ногах устоять, еще и копытами затопчут. — Этьен рывком отбросил волосы назад, в глазах стояли слезы и светилась упрямая решимость пополам с безнадежностью. — Я не хочу, как они... но как вы, тоже не хочу!
Ксанте опустил голову. Сердце нещадно болело. Он чувствовал, как руки в рукавах сжимаются от безнадежной тоски. И понимал, что никогда не получит от библиотекаря, от того, кого любил, благосклонности. И от этого в голове все наполнялось бездной. Конечно, так надо. Так положено судьбой, что...
— Иди, Этьен. Ступай.
— Куда? Обратно во двор к вашим людям? — тоска, прокравшаяся в голос инквизитора, волшебным образом излечила Этьена от приступа пассивности и острой жалости к себе. Посмотреть на себя со стороны иногда очень полезно бывает, кто бы там чего ни думал. — Или сразу в застенки, чтоб облегчить вам священную задачу?
— В келью к себе. Пока все не закончится, — мрачно отозвался Ксанте. — Или вещи собирать. Я тебя с Николаем отправлю, как только его найдут. Слова про застенки он пропустил. Неужто так нужно было подчеркивать... — Братьев никто пытать не собирался. Дурно думаешь ты обо мне, брат Этьен. Очень дурно. Вот ведь как... Ладно, ступай... — горечь и боль затопляли душу. Ничего, что сказал. Этьен дал свой ответ — честно и открыто.
— Ну а вы как хотели? — не слишком почтительно отозвался библиотекарь. — Вы же знаете прекрасно мои взгляды... а значит, как они сочетаются с вашей... ммм... работой, тоже знаете, вы ж не дурак.
Он начинал потихоньку злиться — и непонятно, на кого больше, на себя или на Ксанте. Тот оборот, который принимал их разговор, ему не нравился ни разу. Гораздо проще, конечно, было бы последовать мудрому совету, развернуться и убраться отсюда, пока шкура цела. Проще и безопасней. Но взять и уйти сейчас просто так он не мог. Неважно почему. Не мог и все. Каким бы мерзавцем ни был Себастьян Сальярси, трусом он точно не был. А это как минимум вызывало уважение.
— И еще... вы всегда впадаете в уныние, как только слышите слово "нет"? — Этьен старательно проигнорировал голос разума, умолявший его заткнуться немедленно, вот прямо сейчас. — Особенно если слышите его исключительно в мыслях? Тогда мне вообще непонятно, что вы делаете в инквизиции.
Уже отвернувшийся было Ксанте вновь посмотрел на библиотекаря, хмуря брови. Черные всплески в глазах стали ярче. Он вновь сделал шаг к Этьену, обнял, наклонился и прижал к себе, словно драгоценное чудо, которое так много знает и так мало знает.
— Я не унываю, Этьен, — зашептал, а его голос стал ниже. — Я оберегаю тебя от своего дурного влияния. Ведь я тот, кто так мешает... да? А как ты думаешь, почему столько лет Валасский монастырь процветает? Почему вы занимаетесь контрабандой? Почему в вашей библиотеке хранились книги, за которые могли без лишних обвинений сжечь? Я ведь об этом знал. Ты недальновиден... Ты... впрочем... — пальцы пробрались в волосы, — юности так свойственны порывы и заблуждения.
