— Постараюсь, — на узком ложе, рассчитанном на одного, не было возможности избежать прикосновений, отстраниться от требовательного жара близости. Впрочем, Этьен и не собирался. Наоборот — прильнул, вжимая тело в тело, желание в желание. Его личный диктатор уже предоставил ему право выбора, и выбор был сделан.
Мужчина обнимал доставшуюся совершенно неожиданно, можно сказать, по разумению Господа, добычу, постепенно пробираясь под складки рясы, которую поднимал все выше, чтобы наконец с дрожью пробежать пальцами по горячей коже. Видит небо, он избегал столько лет даже смотреть на брата Этьена лишний раз, боясь, что солнце обожжет душу, но теперь солнце затопило пустыню и разогрело песок времени длиной в жизнь.
Мягкие поцелуи чередовались со страстными оглаживаниями. Инквизитор терял голову... Но отпустить? Он так часто отпускал, так часто отказывался... чтобы теперь дорога сделала крюк и в пьяной насмешке вернула заброшенную далеко, на самое дно океана души, драгоценную потерю.
Этьен — живой, с громко бьющимся сердцем, обжигающими ладошками — казался всем, абсолютно всем на свете. И Ксанте забылся... в поцелуях, ласках, в путешествии в страну искренности.
Юноша приподнялся, чтобы помочь любовнику освободить себя от ставшей ненужной одежды. Да, любовнику, осознал он. Любовнику, возлюбленному... Этьен был влюблен в Антуана Сальярси — человека, чью жажду жизни не смогли убить даже застенки инквизиции — как в лидера, достойного подражания, разделяя его еретические взгляды и желание сделать мир лучше. Но в его жизни был и другой человек — мудрый наставник, ученый, целеустремленный безжалостный политик... Этьен страстно спорил с ним, чаще в мыслях, чем на деле, порой боялся, порой с содроганием признавал его правоту... но по непонятной ему самому причине, юношу тянуло к этому человеку, как железо к магниту. Один — полуденное солнце над виноградниками и лавандовыми полями, другой — острое лезвие мысли и медленный яд темного желания. Библиотекарь мог бы догадаться и раньше.
Доверчивость и открытость Этьена позволяли думать, что он не против близости. Ксанте через голову стянул с юноши рясу и рубашку. Выдохнул, не умея несколько секунд дышать. Близко. Запах, кожа, глаза как солнце... Желанные поцелуи расплывались по шее, по плечам библиотекаря, даруя Ксанте надежду. Единственную.
Он проник пальцами в темные волосы на затылке, притягивая голову ближе и впиваясь в губы, точно мог почувствовать вкус любви, другая рука побежала искушением по спине, вырисовывая линию позвоночника — к уютной ложбине, за которой скрывается начало наслаждения. Пальцы чуть сжали ягодицу. Язык проник в рот бесцеремонным наглецом.
Этьен вздрогнул — слишком уж остро ощущались касания. Терпкий солоноватый вкус, глубокая ласка... Тонкий шелк инквизиторской мантии практически не мешал познавать очертания сильного тела, но запустить под мантию ладони, оказывается, было намного интереснее.
— Падре, что там святая инквизиция предполагает за мужеложество? — выдохнул юноша в самые губы Ксанте, в то время как его рука самым безнравственным образом оказалась на бедре мужчины, в опасной близости от еще более безнравственных мест.
Ксанте прищурился. И не перестал исследовать ноги библиотекаря.
— Это ужасная процедура, — сказал он в губы. Человека вешают кверху ногами и распиливают пополам. Но умереть сразу нельзя... Ты ненавидишь меня за двуличность? — мужчина сильнее прижали Этьена к своему паху, чтобы юноша почувствовал возбуждение, осознал, насколько тот желает его.
Библиотекарь зажмурился и всхлипнул, будто от боли. Впрочем, судя по тому, как бесстыдно он потерся об инквизитора, больно ему вовсе не было.
— Я... не могу вас ненавидеть, — глаза вновь распахнулись — огромные, светлые, с расширенными зрачками. — Я люблю вас, Себастьян Сальярси — каким бы чертовым лицемером вы ни были!
Да, и я тебя, — сказали губы. Тебя одного, — сказали руки. Тебя, — откликнулось сердце инквизитора. Он подмял Этьена под себя, раздвигая тому ноги. Проник между ними и, не прерывая поцелуев по плечам, по линии ключиц, по груди, обхватил ладонью член юноши. Большой палец прошелся по бороздке, проделал круг и вернулся обратно.
— Тогда зачем ты спрашиваешь? — Ксанте нашел сосок и обрисовал языком ореол.
Если даже Этьен и собирался что-то ответить, то сейчас просто не в состоянии был это сделать — ощущения захлестнули его с головой. Юноша не раз ласкал себя, но то, что он чувствовал сейчас, не шло ни в какое сравнение. Тело как будто стало инструментом, настраиваемым умелыми руками, когда мышцы натянуты подобно струнам, а каждое прикосновение вызывает стон. И понимание, что все это делает с ним инквизитор Ксанте, расплавляло не только тело, но и сознание... и душу.
Пути назад уже не будет — это была, пожалуй, последняя здравая мысль. Потом мыслей не осталось вовсе. Этьен, так и не сумев стянуть с мужчины мантию, касался ладонями напряженной спины, узких бедер... без малейшего смущения исследовал возбужденное естество, копируя только что испытанную ласку.
Тем временем мужчина скользил по члену ладонью, разогревая желания, вбирая поочередно соски, играя ими, забываясь и упиваясь ответными реакциями Этьена, что были так открыты и чувственны. Он был темпераментным, вспыльчивым всегда, но в постели... да, это была лава, которая давно искала выхода наружу.
Инквизитор скорыми движениями освободился от мантии, длинной рубахи и потянул ноги юноши вверх, чтобы спуститься самому, добраться до вожделенной плоти и вобрать ее целиком.
— Нееет... не надо, — в протяжном полувсхлипе-полустоне юноши слились воедино наслаждение и мука — ощущение было непереносимо-сильным. — Пожалуйста... я не выдержу... — пальцы до синяков впились в плечи мужчины.
Но Ксанте не отпускал, лишь становился более сладострастным, перебирал мошонку, гладил внутреннюю сторону бедер. Пока не добрался до входа. Его пальцы, измазанные соком юноши, в который раз совершили круговые движения и чуть надавили, принося в тело Этьена новые ощущения
Этьен к тому моменту уже потерялся в сладком головокружении. Мир вокруг и его собственное сознание словно разделились на несколько независимых слоев — сомнения и воспоминания, яркие картинки и чувственные переживания появлялись перед мысленным взором и снова исчезали, никак не желая складываться в общий узор. Эмоции заставляли тело загореться еще сильнее под руками инквизитора, хотя, казалось бы, такое невозможно... ласки же зажигали душу, и юноше до безумия хотелось дарить ответную ласку, хотелось на извечном языке молчания рассказать Ксанте, что он для него значит — сейчас, в это краткое мгновение, и в неумолимой вечности.
— Пожалуйста, — мольба, так похожая на молитву. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста...
Мужчина откликнулся на призывы, проникая пальцем глубже, тревожа покой Этьена, крадя его у вечности и времени, чтобы получить самому хоть ненадолго. В танце любви, его тело само спешило отдать всю свою силу, мощь этому гибкому и сильному созданию. Пальцы внутри стали двигаться настойчиво, заводя до сумасшествия, лишая рассудка... Хотелось, чтобы юноша двигался навстречу и отдавался — навсегда.
Внутрь и наружу. Глубоко и жарко. Слишком остро и слишком сладко. Слишком... слишком. Пронзенный любовной судорогой, Этьен выгнулся луком в руках инквизитора. Горячие ладони в извиняющейся ласке огладили спину и плечи мужчины — следы от ногтей наверняка останутся еще на пару дней — прошлись по шее, забираясь в волосы.
— Не останавливайтесь... прошу вас.
Ксанте промурлыкал что-то невнятное юноше, покрывая его пах, живот поцелуями, возвращаясь к члену и продолжая раздвигать мышцы, чувствуя горячие внутренности, сжимающие его. Хотелось войти самому, вжать Этьена в жесткий матрас. Превратиться в неистовый ураган, который унесет прочь мысли и желания, политику и предначертания миссии.
Мужчина вернулся вверх, отпуская библиотекаря, заставил его гладить свою возбужденную плоть, а сам целовал... не удерживая вожделение.
За ослепительной вспышкой последовали усталость и нежность, но жадный огонь, все еще горевший в Ксанте, требовал ответа, и Этьен отвечал — откровенностью на откровенность, не задумываясь, не сдерживая ни себя, ни прижимавшего его к кровати мужчину. Дарить ласку было так же прекрасно, как и получать ее — опухшие губы раскрывались навстречу все новым и новым поцелуям, пальцы то сжимались вокруг напряженного члена, то дразнили легкими как перышко касаниями. Мысль подвести любовника к грани, за которой смешиваются адское пламя и райское наслаждение и которую уже перешагнул сам, казалась невыносимо соблазнительной.
И Ксанте толкался в руку юноши, давая понять, что хочет гораздо больше. Неожиданно он потянул того вниз и закинул ноги Этьена на плечи.
— Ты позволишь? — спросил тихо. — Я очень тебя хочу, но не желаю делать тебе больно. А в первый раз бывает больно, — в склоненном лице мелькнула ласка, радость, восхищение.
— Я знаю, — слова инквизитора отозвались дрожью в теле — страх, смешанный с вновь проснувшимся желанием. Юноша коснулся ладонью щеки Ксанте. — Пусть. Это неважно.
— Для меня важно. Не так это должно было произойти, не здесь, — пробормотал мужчина, продолжая целовать Этьена по линии подбородка. Обхватил ладонью уже два члена, чтобы продолжить ласку, смешивая их сок в одно. Затем добавил влаги изо рта, чтобы уменьшить трение и толкнулся в уже подготовленное тело, сдерживая стон и свою страсть.
У Этьена сдержать стон не получилось, да он и не особенно пытался. С задранными и широко раздвинутыми ногами библиотекарь чувствовал себя открытым и беззащитным, как никогда в жизни. Но сейчас вместо липкого страха была тягучая патока болезненного удовольствия. Мышцы охватили чужое естество плотно, как ножны — клинок. Юноша был напряжен, смущен непривычными ощущениями... но лишь сильнее притянул к себе мужчину, позволяя делать с собой все, что тому вздумается.
Ксанте навалился всем весом. Было очень горячо, ад сменился коротким раем. Физическим раем, у которого даже названия нет. Одно дело — говорить, видеть, слышать аромат, мечтать, и совсем иное — брать, принимать, познавать...
Движения мужчины были сначала медленными, растягивающими, расслабляющими, а потом, когда Этьен окончательно открылся — дикими, яростными. Узость юноши заводила, его дикие стоны, взмокшие волосы, его руки, обвившие шею, его полуоткрытые губы — инквизитор дернул ноги еще выше и отдался безумию.
Сначала был жар и отчаянное желание стать ближе... еще ближе, еще... слиться в единое целое, сгореть на одном костре, вместе... и вместе воскреснуть. И больше никогда не расставаться. Возможно, юноше действительно было больно — но это была боль, которой хотелось просить еще и еще. Затем томительная жажда вернулась в тело, распаляя, раскаляя, расплавляя, заставляя кричать, плакать, подаваться навстречу, обнимать еще крепче...
Просунув руку между телами, ведя к разрядке Этьена, шепталось что-то о любви — строчки Омара Хайяма, витиеватые, сладостные, с сочными эпитетами. Ксанте чувствовал, как в его руке пульсирует удовольствие, которое внезапно выплеснулось теплым молоком на живот библиотекаря. Глубоко толкнулся внутрь, заставляя мышцы любимого сжаться, и кончил сам.
На узком ложе по-прежнему было слишком мало места для двоих, но когда эти двое так близко, когда не разобрать, где чье сердце бьется, и два дыхания сливаются в одно, то больше вроде и ни к чему. Этьен стер струйку пота с плеча инквизитора, а затем коснулся смуглой кожи губами.
— Если вы сейчас скажете, что надо немедленно вставать и куда-то идти, я вам что-нибудь откушу!
— Нет, — протяжно выдохнув, Ксанте отпустил юношу, медленно и бережно выходя из него. Позволил подвинуться к стене, чтобы лечь на бок и теперь любоваться лукавыми искрами в солнечных глазах. Секунда за секундой, пока губы не тянутся к новым поцелуям. Инквизитор притянул Этьена ближе, чтобы уложить практически на себя, и расслабленно лег сам на спину. — Бежать мы будем чуть позже.
— Вместе? — библиотекарь прижался щекой к груди мужчины, щекоча теплым дыханием. — Знаете... я только сейчас понял, что впервые видел, как вы улыбаетесь — когда мы говорили о короле и о ваших планах. Мне понравилось. Так вы хоть на человека похожи, — по движению губ Этьена можно было догадаться, что он сам сейчас улыбается.
— Забавно, я думал, что улыбаюсь просто тебе. Тебе, Этьен, — легкое поглаживание по плечу. — А побежим мы вместе. Только сперва тебе нужно будет найти своего друга русича, чтобы он собрал наш небольшой отряд. Нас окружат очень скоро. Задерживаться я могу лишь до сумерек. Так что... да... спать мы будем уже в пути.
— Сперва нам нужно встать, одеться... о, тут водичка есть! Отлично, я уж думал, придется прямо так, не очистив себя от последствий недавних прегрешений. Мне-то ничего, а вам не положено, — Этьен нехотя поднялся с ложа, щедро плеснул из кувшина себе в ладонь и совершил процедуру омовения.
Некоторое время библиотекарь откровенно любовался обнаженным мужчиной, распростертым на постели, затем на его лице появилось загадочно-лукавое выражение.
— Вам помочь, или сами справитесь? — не дождавшись ответа, юноша вновь зачерпнул воды, которая тут же оказалась на животе инквизитора.
Тот с блаженством отдался рукам Этьена. Такой яркий характер проявлялся не всегда... Поймав юношу вновь в объятия, мужчина вновь поцеловал покрасневшие уста, чтобы затем одеться и помочь привести себя в порядок библиотекарю.
— Внимания не привлекай. Брата Николая снаряди до корабля отправиться, — сказал, уже сидя на кровати и скользя пальцами по ягодицам. — Сам вещи собери пока. Я к сумеркам приду вниз, к ходу, что до нижних лабиринтов ведет. Быстро дойдем.
Этьен тихонько усмехнулся.
— Если будете меня тискать, "быстро" не получится! Вещей у меня особо нет, переоденусь вот только — в рясе на корабле делать нечего. Еду и питьевую воду смысл брать только на ближайшие пару дней — больше не унесем, не привлекая внимания. В пещерах кое-что запрятано на черный день, но неизвестно, сколько мы ребят будем ждать... да вообще толком неизвестно, чего там от них ждать, я ж в бухте месяц не появлялся. Николая поищу сейчас... только бы он в драку не ввязался, когда всех во двор вывели!
Они уже подошли к двери, когда юноша вдруг обнял мужчину сзади, приподнимаясь на цыпочки и целуя в затылок и в шею.
— Есть кое-что, что я хочу вам сказать. Вы наверняка догадывались, что я люблю вашего брата... не могли не догадаться. Ведь поэтому вы молчали, да? Так вот, это правда. Я люблю его за огонь его души, который не сможет погасить никто, пока он жив. А вас... вас я люблю потому что вы — это вы. Когда мы выйдем отсюда, я хочу, чтобы вы об этом знали и помнили.
Ксанте секунду или две молчал. Смотрел в одну точку, привыкая к словам библиотекаря.
— Знал. И сейчас знаю... — глоток воздуха. — Антуан сильно ранен. Он в кодовых словах прислал мне предупреждение о том, что король готовит ловушку. Но я пошел сюда. И не сожалею... Игра уже в самом конце, — новое молчание. — Этьен, я приму любое твое решение... Ты... знаешь, что мое чувство не корыстно. И... небо! К чему лишние слова? Я просто тебя люблю... — мужчина распахнул дверь.
