В коридоре слышались голоса, но никого не было.
— Иди. Встретимся на закате в подвале. Будь осторожен, Этьен.
— И вы будьте осторожны. Пожалуйста! — короткий поцелуй в губы. Даже не поцелуй — осторожное нежное прикосновение как напоминание обо всем, что свершилось сегодня. — Мое решение вы знаете, падре, — губы касаются поочередно невесомой лаской ладоней инквизитора. Обо все можно будет спросить потом... и рассказать — тоже потом. Но кое-что, судя по последним словам Ксанте, так и осталось им не до конца понято, и это нужно было исправить. Этьен слишком хорошо помнил свои муки по дороге в Улазью. — Я люблю вас, Себастьян, и буду вас ждать, что бы ни случилось. Потому что одного "прощайте", сказанного вам, мне уже хватило с головой!
61
Дверь в келью, где оставили Микаэля, открылась, когда в ней щелкнул замок. Темная фигура с капюшоном на голове, закрывавшим лицо, вошла внутрь и приблизилась к монаху, лежавшему на скамье. в пальцах сверкнул маленький флакончик. Сдернуть крышечку и поднести к носу. Кажется, сон отступает... Открывай же глаза! Кудесник зелий и собиратель грамот... Мужчина сделал шаг назад и, поставив стул у двери, сел на него, наблюдая, как пробуждается лекарь.
Вдохнуть поглубже... И так пахнет фиалками... Трепетными, нежными... И полынью горчит... А тело — оно такое легкое, невесомое совсем. Кажется — ладонь в кулак ни за что не сжать, даже голову — и ту повернуть сил нет... А разум — он то кристально чист, как воздух после грозы, то снова сворачивается сонно в клубок. И никак не вспомнить что-то важное... Оно — здесь, рядом, за тонкой гранью — а все не получается тронуть это рукой.
Травник вдохнул еще раз, все не решаясь открыть глаза... Да и веки были такими тяжелыми, а голова шла кругом....
— Воды, брат Микаэль, — голос был знакомый и очень ласковый, словно патока. — Путешествие было для вас утомительно, но в стенах храма всякая болезнь — облегчение. — шаги по келье, и вот уже голову приподнимают и позволяют сделать несколько глотков, чуть сжимают волосы, говоря об опасности и отпускают.
Микаэль распахнул глаза, вскидываясь и тут же падая обратно на скамью — голова кружилась неимоверно, перед глазами плясали маленькие серебристые звездочки. Прикосновения он почти что не почувствовал. Эта мысль удивленно скользнула в сознании, впрочем, тут же теряясь в звездном хороводе. Холодная вода была приятной на вкус, несколько глотков освежили и травник только после них понял, насколько сильно ему хотелось пить. Микаэль снова прикрыл глаза — во мраке он все равно ничего не видел, а так, под закрытыми веками серебристые всполохи — это было даже красиво. Рука, потянувшая его на мгновенье за волосы была теплой, а само движение заставило звезды заискриться ярче, разливая дивный свет и тепло по телу.
— Вам лучше присесть и отдышаться, — тем временем шаги перемещались по келье, загорались свечи. Наконец мужчина остановился напротив Микаэля, а затем вздернул его, прислоняя к стене. — Выпейте, — приказал строго. — Это вас немного взбодрит. — губы лекаря обожгла жгучая смесь, которая заставляла быстро прийти в сознание.
Глаза травник так и не открыл, но от того, что сквозь смеженные веки проступил мягкий красноватый свет, а в воздухе запахло топленым воском, догадался, что вокруг зажгли свечи. Сильные руки вздернули его вверх со скамьи, приподнимая — и это движение добавило красок под закрытые веки... Должно быть — болела голова... Но, как ни странно, а боли травник не чувствовал совсем. Он лишь прислонился к стене, ощущая, как камни холодят кожу сквозь тонкую ткань рубахи. Тут же губ Микаэля коснулся края чаши с горьким снадобьем, что обожгло так, словно монах глотнул огня. Этот вкус травник знал, как и знал для чего пьют это зелье, а еще — почему ему его пить сейчас совсем нельзя... Но знание это тут же потерялось в сполохах, уходя за ту тонкую грань, которую Микаэлю все не удавалось переступить...
— Кто вы?...
-Неужто не узнаешь? — человек присел, скидывая с головы инквизиторский капюшон. Черные глаза смотрели в упор. — Зачем грамоты собирал?
Слова, смысл которых все ускользал... Чужое дыхание у виска, обжигающее кожу... Травник приоткрыл глаза, моргая и пытаясь привыкнуть к свету... Золотистое пламя едва заметно мерцало, мягкое, теплое — а ему все казалось, что он в полдень смотрит на яркое солнце и слепнет... Свет, звуки и запах, такой знакомый вкус зелья — все вдруг смешалось окончательно... Микаэля пробила дрожь, ему бросало то в жар, то в холод... Больно — не было совсем... А вот пусто — да... Так пусто, звонко и... Непонятно? Очень непонятно... Кто перед ним? Да и где он? И... Кто он сам?
— Вы сказали "Микаэль"... Кто это?
— А с кем я разговариваю сейчас? — усмехнулись тонкие губы. — Может, с ветром в травном поле. Если вот ладонью ветерок поймать, то как тебя ухватить, Микаэль. Не всякому удается...
— Как желал бы я ведать, с кем говорите Вы...
Попривыкнув к свету травник оглядывал своего собеседника. Темные волосы, резкие черты, глаза что кажутся бездонными колодцами тьмы... Так и видится, что это не Божий человек перед монахом, а языческий волхв, что вышел из самой ночи. И снова это странное чувство, что все, происходящее — оно нереально... Лишь сон, что снится, и в котором не можешь вспомнить кто ты. И стоит лишь понять это — и призрачная грань разобьется на мелкие осколки, и ты проснешься.... А Микаэль все не мог до нее дотянуться...
— Микаэль...
Травник молвил имя медленно, словно пробуя его на вкус... Сладкое... Словно легкое вино из раннего винограда... Настоянное на травах, согретых летним солнцем и теплым ветром.
— Действительно — как ветре веет....
— А все же, Микаэль, раз уж мы здесь... одни... без лишних ушей, без свидетелей... скажи ты мне, неразумному, зачем ты искал лучшей доли, чем та, которая богом уготована? Ты брату весточки слал зачем? — пропасти черных глаз разгорались огнем древним, мистическим... — Мне скажи. Неужели есть в твоей жизни смысл, если ты с язычниками в родстве?
— Если б только знать мне, о чем говорите Вы...
Травник поднял руку — медленно, едва ведя — до того тяжелым было это движение. И рука ведь — как пушиночка с пера сейчас, а как трудно. Осторожно коснулся кончиками пальцев скулы мужчины. Микаэлю казалось, что он — он действительно не человек... В глазах того, кто был одет в кроваво-красную инквизиторскую сутану разгоралось завораживающее травника пламя... В них хотелось смотреть, не смея взгляд отвести.
— Смысл есть всегда и во всем... В каждом слове... В каждом действии.. Хочется чего-то — это уже смысл...
— Что же тебе хочется больше, чем жизни? — человек перестал улыбаться. Маска-лицо в свете свечей была бледной, необычной, словно полная луна. — Думаешь, я привидение? Микаэль, а ты — не ты ли теперь сам тот, кто и сам не знает, кто он такой? — новая улыбка. — Ты потерялся... Но в твоей власти выйти на свет божий и за богом идти, а не по болотам ложных убеждений... — рука потянулась за красную рясу и достала грамоты, но не протянула. — Сожжем? или тебе отдать? решай сам.
Травник даже не глянул что за бумаги держал в руках его непонятный собеседник. Все глаз не мог отвести от бледного лица.
— Жгите.... Или мне должно быть дело до них?
— Что же, движение к столу, и бумаги легли на самый край. Не будем спешить лишать тебя возможности стать травником и лекарем самого Фернандо. — человек поднялся и теперь стоял во весь рост над Микаэлем. Это был Себастьян. Но вряд ли это был раненный Себастьян, который задыхается и умирает от боли. — Хочешь поесть? Я прикажу...
— Я не голоден... А вот воды можно мне еще?
Микаэль и себе попробовал подняться со скамьи на которой сидел. Тело слушалось плохо — казалось, что травник вообще не чувствует своих движений. Он пошатнулся, вскидывая руки и хватаясь за стоящего перед ним мужчину, повиснув на нем и упираясь лбом в его плечо.
— Я все не могу понять кто я...
— На тебе было столько всяких интересных штучек, когда ты лежал здесь без сознания. Я бы сказал, что ты опасный человек, Микаэль, если того желаешь сам. И очень полезный — если тебя направить по верному пути, — руки поддержали лекаря. — Я не хочу ссор с Северным королевством, и мне выгодно сейчас воспользоваться твоей слабостью. — шепот на самое ухо. — Я никогда не искушаю, я лишь открываю возможности пути. Некоторые ведут в смерть.
— Любая дорога рано иди поздно приведет к одному и тому же итогу... А что до слабостей моих... Какой из них Вы хотите воспользоваться?
Травник говорил наугад... Он не понимал и слова из этого странного разговора, когда слова — они были объемны и весомы, а тело и разум — как раз разлетались невесомыми паутинками, на которые ранней осенью дует ветер. Пламя свечей отражалось золотыми бликами в черноте глаз собеседника Микаэля, не позволяя отвести взгляд ни на секунду.
— Ну, не все сразу, брат Микаэль, — улыбнулся гость. — Сперва я поговорю и с другими. И вот когда в голове моей получится объемная картина, сложенная из лоскутков крови и человеческих страхов, тогда я скажу.
— Так идите и говорите.... Складывайте нужную картину...Я Вас не держу...
Человек засмеялся, а затем хлестко ударил Микаэля по щеке.
Травник дернулся — больше от неожиданности, чем от боли, которой, впрочем, и не было совсем. Приложил ладонь к пылающей щеке и опустился на каменный пол у ног того, кто только что его ударил.
— Послушай, мальчик, я терпелив, но сегодня не собираюсь слушать всякую ерунду. Сейчас тебе принесут поесть, воду и одежду. Ты отдохнешь, приведешь себя в порядок и решишь, как поступать. Мы напишем письмо твоему брату. Он приедет и заберет тебя. Ты меня слышишь? — темное чудовище не склонялось вниз. — когда отец Францис отправил тебя сюда, я дал ему слово, что ты останешься жив. Но я не думал, что ты будешь причинять мне столько беспокойства и совать везде свой длинный нос.
— А я всегда считал, что Божия обитель — как и Божие люди — они во благо, а не во зло....
Микаэль поднял голову, снизу вверх глядя на мужчину.
— Я не понимаю о чем Вы... Чем Вы меня напоили? Такое чувство странное, что мне эти травы пить совсем было нельзя... Голова кружиться и жар по телу... И мысли — не поймать ни одной.
— Хорошие травы... Некоторым язык развязывают сильнее всякой боли, — мужчина поднял травника на ноги, прижал к стене всем телом. Разглядывая в блеске свечей его бледное, с яркими глазами лицо. — Если растирать тебя ладонями по коже, если пламя пробуждать, то можно всяких вещей наслушаться.
— Боюсь, что Вы наслушаетесь таких вещей, о которых и не думаете услышать....
От прижимавшего Микаэля к стене тела было горячее. Кровь гулко стучала в ушах, а по позвоночнику как будто кто-то осторожно вел коготками... Подгибались колени...
— И... Не боитесь смешивать пламя и развязанный язык?
— Нет, ты и раньше бывал слишком болтлив. Так почему бы не послушать еще раз? — ладони огнем прошлись от шеи по груди, приводя в волнение затвердевшие сразу соски. — Зелья вот твои... расскажи подробно про то страшное, что нужные мысли внушает... Как думаешь. применял я его на ком-то?
Микаэль запрокинул голову, закрывая глаза и выгибаясь вслед ведущим по нему рукам. Затылок и спину холодила каменная кладка, но, монаху было горячо. От разливающегося по телу тепла к травнику возвращалась чувствительность и осколки памяти. Микаэль выдохнул — медленно, сквозь сцепленные зубы, вспоминая, что удерживающего и гладящего на него мужчину звать Себастьяном, а зелье это — способно заставить травника выгибаться и много сильнее, умоляя о ласке.
— Волшебное зелье... Ты его так старательно готовил, сладко так говорил... Ведь не боялся, что под него попадешь, ибо пробовал и другие свои снадобья. Что оно тебе может сделать теперь? Ничего... Но вот другим... Если других поспрашивать?— пальцы сжали твердые горошины через ткань. — А вот не хочешь ли со мной отправиться на допрос, брат Микаэль?
— Я... Знали бы Вы, как много я сейчас желаю...
Слова переплавились в тихий стон, и Микаэль прикусил себе губу. Возбуждение накрывало его, а возможности отстранится хоть немного, чтоб не упираться уже твердым членом в бедро Себастьяна, не было совсем. Травник легонько дернул головой, ударяясь затылком о стену и надеясь, что это хоть немного приведет его в чувство... Не помогало...
— А допрашивать кого Вы хотите?
— Ну, — протянул лукаво мужчина, — сначала тебя поспрашиваю. Я умею быть весьма настойчив. — ладонь переместилась на живот, скользнула гадюкой ниже и обхватила естество Микаэля в горячее кольцо, которое могло довести до изнеможения. — Что будет, ежели давать его дольше, чем раз?
— Вы действительно считаете, что я Вам сейчас смогу о свойствах зелий разных рассказывать?... Я едва имя Ваше вспомнил...
Травник едва сдерживался, что ъб не толкнуться бедрами вперед. Он положил руки на плечи мужчины — не удерживая, но пока и не отталкивая его. Лишь сжимая пальцы, едва-едва, больше лаская чем царапая, — на большее сил пока не хватало.
— А о свойствах души? — пальцы настойчиво кружили по самому краю, проводя через ткань по бороздке, иногда обнимали головку и сдавливали, вызывая сладострастие. — Душа... Бог... Язычество...
— А о чьей душе Вы беседу со мной вести желаете? Моя... И так на ладони перед Вами....
Зелье, что разлило огонь по венам, Себастьян, который не позволял этому огню погаснуть — касаясь, сжимая, оглаживая, заставляя хотеть чувствовать эти касания не через ткань, а по обнаженной коже, звездочки, что то и дело вновь плясали перед глазами, воспоминания, которые то появлялись, то вновь окутывались мраком — это все сводило с ума, и Микаэль уже не знал — что правда, а что — игра его воображения.
— Что же, вы хотите упрямиться дальше, брат Микаэль, — движения стали сильнее и вдруг прекратились. Мужчина дернул один из тонких поясов-веревочек с талии травника и внезапно завел руку тому за спину, затем другую, связал накрепко и толкнул лицом к стене, тоже прижимаясь плотно, быстро задирая длинную рясу, в которой теперь был переодет Микаэль. Ловким движением стянул мошонку длинным концом веревки, свисавшей со связанных рук, проникая между ногами. — говорить мы не желаем... Повторяю вопрос, — ребро ладони прошлось между ягодиц. — Как действует зелье, если давать его каждый день? По несколько раз в день?
Травник не сопротивлялся — да и не смог бы. Лишь уткнулся лбом в стену, чувствуя, как камни холодят кожу. Микаэль дернул было руками — слишком уж туго перехватил их Себастьян веревкой, но тут же замер, стараясь лишний раз не шелохнуться. Ладонь, проникшая между ягодиц, казалась ледяной.
— Смотря кому его давать... И как.... И сколько... И зачем... А еще важно кто давать будет. А зачем Вы делаете все это? Говорили же о нежелании сориться с северным Княжеством... Думаете — это поможет подружиться?
— Всякие слова сейчас важны, брат Микаэль. Вы ведь во Христа верите? Так? — ладонь взвесила мошонку, огладила ее, чуть сжала. Теперь сколько ни ласкай, лекарь не кончит. — Вы одну из дорог должны выбрать, а не метаться то домой, то в Церковь, что вас в свое лоно приняла. Итак, что будет с обычным человеком? — губы шептали огнем в самое ухо, обводя по раковине.
