Какая-то часть меня не хотела вставать, даже зная, что я умру. Ему отчаянно хотелось продолжать лежать и просто принять убивающую ласку зимы.
Мне было восемнадцать и несколько месяцев, более или менее — некоторые сказали бы, в расцвете моей юности. Если не считать комы и последующей депрессии, я был в отличной форме, по крайней мере, физически. В сочетании со своим врожденным сверхъестественным телосложением я был способен поднимать над головой более ста килограммов. Это не было близко к тому, чего мог бы достичь человек на пике, но, тем не менее, было впечатляюще.
Даже в этом случае, когда я поднялся с тротуара, это было с напряжением пожилого человека, по крайней мере, в четыре раза старше меня, суставы чувствовали себя тупыми и нечувствительными, позвоночник болезненно щелкал при неустойчивом напряжении. Во всех частях меня ощущалась легкая боль, как будто между мускулами покоились очаги сдержанной агонии. Алкогольная усталость.
Сначала я полз, как змея или червяк, почти не используя руки. А потом я пополз, как измученный свинья или кабан, пока, наконец, не добрался до надгробной плиты и использовал ее в качестве опоры.
Я провел несколько минут, стоя там, используя место отдыха какого-то случайного мертвеца, чтобы удержаться на ногах, бормоча тихие банальности в знак признательности. Когда я закончил и немного потеплел от движения, я начал двигаться; сначала шаркает, как нежить, а затем превращается в устойчивый, уравновешенный марш. Марш мучительный, но уравновешенный.
Я вернулся в пригород Валрафта. Хотя я и раньше осознавал это, я не смог преодолеть диссонанс. Я никогда не видел города, столь полного жизни, изобилующего мирным населением, которое свободно гуляло по улицам, как будто артиллерийский удар или бомбардировка не за горами. Все они были просто людьми, живущими настоящим моментом, относительно радостными по сравнению с тем, что я видел у мирных жителей раньше.
В конечном итоге мои шаги привели меня в ближайший парк, откуда у меня был беспрепятственный, нетронутый вид на местную начальную школу и стайку школьников, которые кричали и бегали перед ней.
Это было медленно. Меня это не особо осенило. Это было больше похоже на появление идеи, и я немедленно изгнал ее, прежде чем подумать дважды и нерешительно снова пригласить ее.
Может, мне пойти в школу? Может быть, я смогу сделать что-нибудь из себя.
Это казалось такой безнадежной идеей.
Но все, что я сделал до сих пор, было безнадежным, а поблизости была военная академия...
Посмотрев на мощеную дорожку в парке в течение целой минуты, я решил, что должен хотя бы хорошенько выстрелить. Если бы я обнаружил, что жизни больше нечего предложить, я бы покончил с ней.
* * *
В тот момент я был немного предвиден, когда дело касалось телефонных звонков.
Это было то, чем уже обладал Хекс — способность предсказывать будущее, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, но он никогда не утруждал себя ченнелингом. В отличие от него, я гораздо лучше интерпретировал результаты магии, потому что я точно знал, на что обращать внимание. По сравнению с ним я всю жизнь провел полуслепой и полуглухой, поэтому я лучше видел и слышал, когда имел доступ к полному и живому сенсориуму.
Дело в том, что примерно за пять секунд до того, как она успела это сделать, я почувствовал, что Лиза позвонит мне по телефону, поэтому я позвонил ей первой, чтобы сэкономить время.
Она сразу подняла трубку и спросила: "Эй, Хекс, ты где?"
"Семь-три-четыре Бичвуд-авеню". Я огляделся в поисках отличительных ориентиров. Это был один из краеугольных камней хорошего общения. "Рядом с... киоском".
"Приходили."
"Не беспокойся", — сказал я ей, приподняв щеку и наполовину нахмурившись, — "Я почти закончил и возвращаюсь домой, как только приду".
"...Просто так?" — спросила Лиза после некоторого колеблющегося молчания.
"Просто как что?"
"Вы снимаете Девятку, а потом просто возвращаетесь домой, как ни в чем не бывало?" — недоверчиво сказала Лиза. Я чувствовал беспокойство в ее голосе, такое, какое бывает у матери, спрашивающей командира, не вернется ли ее сын домой. "Ты не можешь держать нас в темноте, Хекс. А как насчет пророчества?"
"Ничего. Я убил их, как если бы я убил почти любого. Вы не можете убить Бога", — сказал я, симулируя хвастливое высокомерие Хекса.
"Приходили."
"Не беспокойся", — повторил я.
"Насколько мне известно, это Америка, а это значит, что я делаю все, что хочу".
"Ты' Я приеду на пустую улицу ".
"Как будто", — услышал я как по телефону, так и издалека позади меня. Я оглянулся и увидел, как Подземные приближались, мучительно медленно, в квартале от меня. Вместо того чтобы злобно улететь, я терпеливо ждал, пока они приедут на собаках. "Вы думаете, я не двинулся с места, как только вы сказали мне адрес?"
Когда Сплетница слезла с Брута, она подошла ко мне со скрещенными руками, и я почувствовал мощный хлопок в моей голове.
Это было похоже на пару медных проводов, наэлектризованных сдерживаемым током, которые ненадолго защелкнулись друг от друга возле их концов, создавая кратковременный, хотя и яростный, электрический разряд. Я мог почувствовать внезапный взрыв — искру — маниакальной эмоции глубоко в моем духе, пробуждающую остатки разума или личности Хекса. Он хотел рассердиться на нее. Он бы был. Через мгновение это чувство превратилось в плоское серое ничто.
В отличие от Hex, я просто растерялся.
"Я не понимаю", — сказал я, покачивая головой в легком недоумении, — "Почему мы должны вести этот разговор прямо сейчас посреди разрушенной улицы?"
"Потому что", — начала Сплетница. Она протянула руку и нарисовала пару парящих рун. Палата для уединения, чтобы предотвратить утечку звука и до некоторой степени скрыть выражение лица. "Я знаю вас, и вы заперетесь, чтобы" немного отдохнуть ". Но это важно. Я чувствую, что что-то не так ".
Послушав, как она говорит, я решил наложить собственное заклинание — тихо и тихо, мана текла так тонко, что ее практически невозможно было обнаружить — и заглянул в относительное будущее. Я кратко проанализировал соответствующие факторы предстоящего разговора и принял твердое решение: было бы глупо оставлять это в покое. Лучше было сейчас снять пластырь.
"Хорошо. Хекс мертв. Я не он", — сказал я, на что она моргнула. Я продолжил, прежде чем она смогла вмешаться: "Я полевой командир Катцен Кальпале из Астралезийского спецназа, и я был предыдущим воплощением души вашего друга. У меня есть большая часть его воспоминаний, и большая часть моих собственных, но не имею особой эмоциональной привязанности. к бывшему ".
Подземные недоверчиво уставились на меня.
"Итак, я был прав", — сказала Сплетница, ее челюсть все еще была открыта даже после того, как она заговорила. "Он ушел."
"Его наследие продолжает жить в твоем сердце", — сказал я почти с горечью саркастически, мрачным эхом того, что Афина однажды сказала мне о моих товарищах.
Сразу же Сука двинулась вперед, и мне даже не пришлось видеть ее мысли, чтобы прочесть ее намерение — когда ее кулак протянулся, я уклонился, взял ее за локоть и бросил на пол. С удивлением и яростью она упала на задницу, а затем посмотрела на меня, не веря, не в силах сказать ни слова. Я видел жидкий шок в ее глазах. Ее собаки смотрели на меня, оскалив зубы, а горло завибрировало от рычания.
"Никогда больше так не делай", — прямо посоветовал я без особой злобы.
Мрак двинулся, медленно, с поднятыми вверх руками, как будто я собирался выстрелить в него, а затем опустился на колени, чтобы помочь Суке встать. Она не согласилась, посмотрела на него и встала сама. Как только это было сделано, Мрак посмотрел на меня, медленно откашлялся, а затем заговорил с явным дискомфортом.
"Как мы должны принять эту... информацию, коммандер Калпейл? Вы сообщили нам, что наш друг мертв".
"Как ты хочешь это воспринять?" — спросила я, склонив голову набок. Я нарочно беспомощно пожал ему плечами и сказал почти с тоской: "Когда я обнаружил, что мои товарищи мертвы, моей реакцией было выпить и впадать в депрессию в течение недели, а затем записаться в военную академию. Мне было восемнадцать лет в академии. время."
"Однако вы не разговаривали с другими людьми, которые кукловодили тела ваших друзей", — заметил Шалость. Она была совершенно не права, но мне не хотелось делиться этой частью своей жизни с кем-либо из этих людей. "Это пиздец. Если ты не он, перестань выглядеть как он".
"Это мое тело , которое он принял, я был здесь первым," я утверждал в ответ, перед тем, глядя на себя. "Все, что изменилось, — это физический возраст".
"Тогда сделай себя старше!" — крикнул Шалость.
"Я делаю это, пока мы говорим", — сказал я, обращая на нее ее собственный вид раздражающей дерзости, — "Это называется старением".
Она использовала свою силу, и я больше не мог отслеживать ее присутствие. Вместо этого я посмотрел на других Неформалов и сказал им: "Я не знаю, что вам сказать. Насколько я знаю, в смерти духа вашего друга виновато пророчество. Прокляните судьбу, как я".
"Он ...?" Мрак вздрогнул.
"Страдать?" Сказка закончилась, голос был немного тревожным.
Если бы я солгал, Сплетница узнает, поэтому я решил сказать правду.
"Да. Мне очень жаль".
Словно по команде они прервали зрительный контакт со мной и отводили взгляды. Я чувствовал их чувства, все они были так знакомы, как и мои собственные много лет назад. Очевидно, была вина; ненависть к себе и вопросы "что, если" возникнут через несколько минут, когда они начнут мучить себя теориями о том, что они могли бы сделать, чтобы предотвратить все это. Мои бесчисленные жизни — все это был отвратительный цикл мести, горя и смерти, и даже люди вокруг меня не были застрахованы от смертельного радиуса.
Я знал по опыту, что ничего не могу сделать, чтобы остановить это. Мне нужно было позволить им почувствовать боль и справиться с горем, и я бы не смог этого сделать, если бы был здесь, постоянно напоминая им о том, кого они потеряли. Мне не нужно было смотреть на Знак Андерсайдера, чтобы понять, что я больше не являюсь частью их договора, потому что я не Майкл Деволи.
Глубоко вздохнув, я повернулся и пошел обратно в убежище Хекса. Было бы еще более неловко объяснять это его другу-орангутану.
Я точно знал, что мне делать дальше.
Самой непосредственной угрозой был Вестник ада, присутствовавший в этом мире. Его нужно будет убить в спешке. После этого на очереди был золотой человек.
К тому же... она в конце концов появится. Мне нужно было подготовиться.
Судьба 8.4
Смерть не удобна. Смерть не милосердна. Он поражает, как ему заблагорассудится, всегда жестокий и сильный; бандит, который отнимает у вас все самое важное и ничего не оставляет после себя.
Только воспоминания.
Я провел остаток весны и лета в поисках могил моих товарищей и возлагал цветы и свечи на найденные мной. Я также искал их живущие семьи и нашел несколько потенциальных зацепок. Большинство из них было в порядке — в некоторых случаях жены даже вышли замуж повторно и переехали в красивые большие дома в пригороде, предлагали мне чай и беседу. Я обнаружил, что они были гораздо более понимающими и тактичными, чем большинство моих так называемых фанатов, интуитивно понимая, что мне не очень нравится рассказывать о своем опыте во время Великой войны. Я предлагал финансовую помощь в тех немногих ситуациях, когда она была необходима — я не хотел грязных кровавых денег короля не больше, чем хотел быть последним выжившим, и эти люди заслуживали ее гораздо больше, чем я.
К сожалению, я обнаружил, что мои поиски в конечном итоге привели меня только к еще большему количеству кладбищ. После двух сезонов оглядываясь вокруг, я обнаружил то, что уже знал из документации: я был единственным выжившим. Никого не осталось. Ни один солдат, тайно живущий со своей семьей, или находящийся на реабилитации в каком-то отдаленном учреждении, или даже не прячущийся в пригородах из-за какой-то шизофрении, вызванной войной, которой так и не закончился конфликт. Это была суровая, мучительная правда, медленно раскалывающая мое сердце, а не мгновенно.
Когда я принесла свое заявление на стойку регистрации Астралезианской королевской военной академии Рутварта, секретарша чуть не упала в обморок, увидев мое имя. Несмотря на скудные аттестаты и отсутствие начального или среднего образования — последний раз я был в формальном классе, когда мне было около пяти или шести лет — она ??позвонила декану, и старик принял меня, усердно пожав руку. , поблагодарив меня за выбор этого места. Поскольку мне часто приходилось иметь дело с людьми, которые меня узнавали, я спокойно принял его благодарность и трепет.
Прошло несколько недель, и началась школа. Я пошел и был встречен невероятным одобрением моих сверстников, почти никто из которых на самом деле не участвовал в войне, но большинство из них слышали обо мне и теперь почитали землю, по которой я шел, с чем-то напоминающим культ личности.
Уроки были ужасно скучными. Почему я должен обращать внимание на историю Великой войны и стратегические решения генералов, если я в значительной степени пережил это лично? Я уже знал все практические задания и имел некоторый опыт с ними, и, даже несмотря на год, проведенный в коме, мое телосложение намного превосходило даже второго лучшего из моих одноклассников, поэтому я легко лидировал во время физкультуры. . Помимо курсов по предпринимательству и бизнесу — я понятия не имел, что они делали в военной академии, не спрашивайте меня — и частей, где мне нужно было что-то написать, было слишком просто.
Когда я сидел в восьмом классе в году, профессор перед нами — человек в звании лейтенанта — медленно объяснил, какой материал мы будем изучать, и какие экзамены мы можем ожидать от его класса. Я рассеянно постукивал ручкой по странице записной книжки.
В этом не было ничего интуитивного или удовлетворяющего. Я мог представить свою жизнь, идущую вперед, в качестве какого-нибудь неважного старшины, может быть, полковника дальше по служебной лестнице; может быть, даже генерал в какой-то момент, напиваясь до сна каждую ночь и делая бессмысленные документы, а затем ежемесячные проверки войск и оборудования.
Это меня до глубины души возмутило. Моя ручка чуть не сломалась, когда я прижал ее к бумаге.
После того, как занятия закончились, и я уже собирался идти домой, ко мне подошла другая ученица — какая-то девушка в безупречно отглаженной оливково-зеленой форме с беретом.
"Извините меня?"
Я посмотрел на нее на мгновение — долю секунды — и отбросил ее в своей голове как еще одного раздражающего фанатика, прежде чем что-то понял и резко откинул голову, чтобы посмотреть на нее, а затем я посмотрел на нее с ног до головы, чтобы впитаться каждая деталь ее внешнего вида с осязаемым удивлением наполняла меня, когда я это делал.
Она ни в малейшей степени не была похожа на солдата или кого-то, кто посещал эту академию. На ней не было мускулов, и она была потрясающе красива. Прядь белых волос, похожих на прядки жемчужной паутинки, связанных в единую толстую косу, спускавшуюся вокруг ее плеча с косметической красной и черной полосой, и дружелюбные голубые глаза, которые, казалось, улыбались мне вместе с ее губами. Ее режим ухода за собой должен был быть безупречным и значительным, чтобы на коже не было ни единого изъяна. Краски для волос тоже были дорогими — она ??должна была быть из какой-то аристократии.
