| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Пока да.
— Теперь рассмотрим конкретный пример. Сначала на плоскости. Возьмём три произвольные, то есть случайные точки и зададим им свои координаты. Допустим, первая будет иметь координаты "+5" и "+7", вторая "-1" и "+4", а третья "-8" и "-3". Отмечаем эти величины на плоскости, а оси, по которым будем эти самые величины отмерять, назовём "Х" и "I". Для удобства, чтобы не путать. В математике применяются свои обозначения, но об этом как-нибудь потом. Отмеряем...
Клео слушал очень внимательно, усваивая попутно новое понятие — "перпендикуляр". Вот чудное слово! Даже смешное! Получится ли его потом на одном дыхании выговорить и язык не сломать?.. Все "перпендикуляры" идут строго под углом в девяносто градусов, который ещё называют прямым углом. Очень даже просто! И логично.
— Вот, мы расставили наши точки. Теперь их надо соединить. Как будем соединять?
Клео было удивился, но тут понял, что соединить эти самые точки можно тремя способами. И тут же показал сам.
— Молодец! — погладил его по макушке господин Бенджамин. — Всё правильно. А если мы ещё и замкнём любой вариант, то получим геометрическую фигуру, которая называется "треугольник"... — Клео покосился на измерительный угольник, знакомый ещё по работе, на которую его отправляло приютское начальство. — Точки соединения будут называться вершинами треугольника. А ещё треугольник — это самая жёсткая геометрическая фигура.
— Почему?
— Потому что он очень прочно держит эту самую форму. — Господин Бенджамин достал набор, с которым любили играться Томми и Эрни, и взял из него несколько палочек. — Возьмём три палочки и соединим их... Теперь попробуй изменить форму.
Клео попытался, но ничего не вышло — для этого сами деревяшки или их крепления надо сломать.
— Не выходит...
— Это и называется "жёсткость формы". Но если мы добавим ещё одну палочку и сделаем четырёхугольник...
Эту фигуру изменить оказалось очень легко. И даже если закрепить углы очень прочно, догадался Клео, их можно расшатать, приложив достаточное усилие.
— Чем больше сторон мы добавляем, тем больше получается вариантов изменения формы, поскольку она не имеет жёсткости. Тут придётся хорошенько крепить, чтобы эта самая форма сохранялась, или делать её монолитной, то есть целиковой. А теперь добавим к нашей плоскости третью ось, по которой будем измерять высоту и назовём её "Т". Поскольку на плоском листе это показать не так просто, придётся изменить сам рисунок, и это является ещё одним видом проекции, который применяют математики. — Господин Бенджамин снова взялся за циркуль и линейку. — Потому-то и приняли деление именно на триста шестьдесят градусов — эта величина очень удобно делится и на два, и на три, и на четыре и на шесть...
Завершив новый рисунок на доске, хозяин снова взялся за конструктор, и Клео понял, что перед ним показывают всё те же знакомые по жизни вещи. Весь мир по сути — это трёхмерная проекция, все вещи в ней имеют объём и наполненность. Да даже лист бумаги — обычный лист бумаги! — имеет толщину, пусть и очень маленькую. И пусть кто-то заявит, что незачем мудрить — всё и так понятно, однако не зря придумали такое понятие как "схема", то есть изображение тех или иных вещей на бумаге. Схемы позволяют думать, не портя зря драгоценный материал, и предвидеть возможные ошибки, а тут без науки не обойтись.
Случайный вопрос снова вылился в пространную лекцию, под конец которой Клео вдруг понял одну вещь.
— Сэр... я тут подумал... Концы любой оси можно обозначить любыми противоположными значениями.
— Какими?
— Вы говорили про измерение жара и холода. Они противоположны, то есть лежат по оси на разных концах. А ведь подобных парных понятий много. Тьма и свет, жизнь и смерть, добро и зло... правда и ложь.
Клео взглянул на хозяина и увидел в его глазах такую радость, что понял — частично вся лекция шла именно к этому. И если бы Клео не догадался сам, то господин Бенджамин обязательно сказал это под конец. Упомянул же торговлю...
— Всё верно, — уже без тени улыбки кивнул господин Бенджамин. — Есть только одно "но" — все оси по сути бесконечны, и их можно разделить на любые измерительные единицы. Наш мир сам по себе огромен и, может быть, даже не имеет конца и края. Мы слишком мало ещё о нём знаем, наши знания не столь велики, как можно подумать, и потому система координат, в которой мы живём, имеет ограничения. Конечность. Чем больше мы узнаём, тем больше приходится удлинять, добавлять оси или делать единицы измерения мельче. Градация... — Клео не сразу, но вспомнил, что означает это слово. — внутри такой системы обозначает степень допустимости или недопустимости тех или иных вещей. Их нужность или опасность. Здесь всё будет зависеть от того, какие понятия будут стоять на разных концах оси, и вокруг каждой эта самая система способна вращаться. Как наш глобус вокруг своей оси.
— А что тогда является точкой отсчёта?
— Каждый человек, который смотрит на всё это с момента своего рождения, познаёт мир и оценивает его. Чем больше он узнаёт, тем больше получается осей в его личной системе координат, и он по ней движется постоянно, поскольку так же постоянно принимает решения, соотнося их с тем, какие именно оценки присваиваются той или иной вещи. Система координат и начальная точка отсчёта удобны при оценке тех или иных вещей, но когда какие-то вещи или явления оцениваются слишком пристрастно, то даже самая безобидная может быть выставлена в самом неприглядном виде. — Клео вспомнил пауков и опустил голову. — Всё необычное, непознанное или выбивается из привычных представлений может быть признано плохим, опасным. Недопустимым. И если это признано недопустимым и опасным, то его могут просто уничтожить. Если речь идёт просто о вещах, то ничего страшного — при необходимости их можно восстановить, если сохранилось знание, как это сделать. Но когда речь идёт о людях, которые по тем или иным причинам неудобны, то тут уже ничего не вернуть обратно.
— Да, — чуть слышно ответил Клео, кивая. — Оттуда ведь... не возвращаются...
И омега, поддавшись порыву, прильнул к хозяину. Стоило вдруг представить себе, что хозяин внезапно исчез, как стало очень страшно, и захотелось почувствовать, чтобы убедиться — он, и правда, рядом.
— Вашу семью ведь... могут признать опасной, да?
— Могут, — кивнул господин Бенджамин, ласково обнимая своего ученика и утешая его. — Мы слишком часто идём наперекор, и это многим не нравится. Рано или поздно случится что-то, что поставит вопрос, что называется, ребром, и с нами придётся что-то решать. Мы можем лишь надеяться, что это случится как можно позже, а за это время или воззрения изменятся или обстоятельства, и с нами ничего не случится. И мы сможем работать и дальше.
— Идут! — громко зашептал подбежавший Бруно, оглядываясь в сторону течного домика.
Клео отчаянно волновался. Время пребывания Криденса и Сильвана там завершилось. Как-то всё прошло? По рассказам Луки, всё в порядке, но...
Встречать супругов вышли все. Эрни от нетерпения приплясывал на одном месте, держась за руку господина Бенджамина.
— А у меня правда будет братик?
— К Новому Году обязательно будет. Это как с семечком — его в землю посадить надо. Как раз в эти дни семечко, из которого появится твой братик, было посажено. Какое-то время оно будет расти внутри твоего оми, а потом ребёнок выйдет, и вы будете о нём заботится, пока он не подрастёт, научится ходить и говорить.
— И я так же появился?
— Конечно. И Томми и все мы.
— И у меня так же детки будут?
— Будут — когда ты вырастешь и созреешь для этого.
— А у Томми будут?
— Томми как раз семена сажать и будет.
— А как?
— А вот это ты узнаешь, когда подрастёшь. Сейчас рановато.
Эрни на это переглянулся с Томми, и мордашки ребятишек стали хитрыми-хитрыми.
— А мы уже знаем.
— Интересно, откуда? — с притворным удивлением поинтересовался Джим, покосившись на своего шкодливого любовника.
— И в самом деле? — без капли стыда отозвался Бруно.
Витас только головой укоризненно на это покачал.
— Толково хоть рассказывал?
— Я, может, и дурной, но не дурак. Вы-то точно не стали бы рассказывать, вот они ко мне и прибежали. Интересно же!
Поскольку у хозяина в последние два дня опять появились какие-то дела, и он не мог собирать всех своих учеников вместе, детьми снова занимался Бруно, и выходило у него это весело и задорно. Клео не единожды имел удовольствие лицезреть эти занятия и игрища во дворе и не мог не признать, что с детьми Бруно управляться умеет. Впрочем, возможно дело было в том, что обоим малышам скоро будет по шесть лет, а сам Бруно, по словам господина Бенджамина, толком не наигрался из-за тяжёлого детства.
Наконец показались счастливые родители, и Клео тут же заметил, каким особенным внутренним светом лучатся глаза Сильвана. Как будто сородичу открылась какая-то особенная тайна мира! А то, как он держал мужа под руку, как смотрел на него... Криденс же был непривычно тих и задумчив.
Эрни тут же отпустил руку господина Бенджамина и побежал родителям навстречу. Криденс очнулся от своих мыслей и успел подхватить мальчика на руки.
— Папа, я соскучился! — сказал омежка, обхватывая его шею.
— Я тоже, сынок. Хорошо себя вёл?
— Да.
— С возвращением, — тепло поприветствовал Сильвана господин Бенджамин. — Поздравляю.
— Спасибо, — покраснел омега и трепетно погладил свой живот.
— Так что на счёт моего нового крестника?
— Почтём за честь.
— Вот и хорошо. — Господин Бенджамин выжидающе прищурился. — И... кого ждём?
Сильван обернулся к мужу, и Криденс, расплываясь в восторженной улыбке, возвестил:
— Я его видел! Я его видел!!!
— "Волчонок"? — ахнул Гриффит.
— Да, наш Джуд. Я и правда его видел!!!
Клео на миг все слова растерял. Криденс видел сына во сне? Как Диллан своих? Так это правда бывает?!
— И какой он?
На этот вопрос альфа ответить не смог — восторг был слишком велик.
Со всех сторон снова посыпались поздравления.
Уже в доме Сильвана уговорили показать свежую метку, чтобы лишний раз её заодно обработать, и Клео невольно встревожился, увидев покраснение, припухлость и заживающие следы от зубов.
— Тебе больно?
— Не очень. Так всегда бывает и обязательно пройдёт.
— А... в целом... как оно было?
Сильван только лицо прикрыл ладонями, явно смущаясь.
— Если сравнивать с тем, как был зачат Эрни... Это не описать словами. Это можно только понять самому. Но я... так счастлив! Я встретил именно того, кто мне лучше всего подходит. Я не ошибся.
— Сорочка-то цела? — ехидно поинтересовался Бруно.
— Ещё как цела, — ответил на вопрос Криденс. — А ты думал, что я её в мелкие клочки порву? Не веришь в меня, да?
— Верю-верю. Но должен же был я спросить?!
По такому торжественному случаю как зачатие нового ребёнка накрыли отличный стол. На этот раз господин Бенджамин уступил своё место супругам, а сам занял более скромное. Разумеется, Клео сидел рядом с ним.
Клео наблюдал за хозяином и снова и снова удивлялся ему. Урождённый дворянин, человек с громкой фамилией, а совершенно не считает зазорным запросто общаться с теми, кто стоит ниже него на социальной лестнице. Вот чудак!.. Но какой же всё-таки хороший добрый человек. И это не считая...
Клео откровенно любовался хозяином.
Когда праздник закончился, и начали убирать со стола, Клео осторожно потянул господина Бенджамина за рукав.
— Господин Бенджамин... можно спросить?
— Да, я слушаю.
— А родители, правда, могут видеть своих детей во сне до их рождения?
— Могут. Мои родители рассказывали, что я им тоже являлся, и они знали заранее, кто у них будет. Другое дело, что сны — это вообще очень зыбкая вещь, и пустые сны можно запросто принять за вещие.
— А как отличить пустой сон от вещего?
— Это очень непростой вопрос, Клео, и разговор об этом должен стать отдельным. Но это очень интересно, и оно плотно завязано на разного рода образы, которые мы усваиваем с рождения и всю жизнь.
— Как на тех картах?
— Да. Всё ещё не хочешь ничего спросить?
— Нет, лучше я сам.
А на следующий день с поздравлениями прибыли Бэккеты, Венсы, преподобный Альфред и Марион.
Начались последние зимние метели и морозы, и усадьбу домочадцы Птичьего гнезда без необходимости не покидали. Хозяин наконец разобрался с основной кучей дел и смог снова уделять много внимания своим ученикам. Они то сидели в кабинете, то возились в мастерской. Клео учился работать с чертёжными инструментами и усваивал премудрости искусства самого начертания, читал новые книги с Томми и Эрни, продолжал учиться играть в шахматы с господином Бенджамином, помогал по дому... и каждый вечер перед сном раскладывал карты, пытаясь разобраться с ними.
Клео раскладывал карты разными способами и пытался читать их подобно мистику, но выходила какая-то чушь. Как у них это получалось? Придумывали на ходу? Как??? Ведь соединять вместе разрозненные образы куда труднее, чем разрозненные части механизма. А механизм работает по тем же правилам, что и соединение образов. Об этом красноречиво говорили книги — в них самые разные образы, когда складываются вместе, описывают одну большую картину — историю, и если что-то в неё не вписывается, то это, обычно, сразу заметно. Да, что-то можно не понять из-за того, что просто чего-то не знаешь, но когда глаз режет то, что совершенно не подходит ко всему остальному... Например, когда описывается проливной дождь, а гость на пороге оказывается совершенно сухим, хотя утверждал, что проделал долгий путь пешком. Либо гость врёт, либо человек, который это написал, забыл, что во время визита идёт дождь. Удивительная небрежность! Неужели мистики, которые публично раскладывают и читают карты, этого не знают?
В день еженедельной службы в честь очередного первопрестольного праздника метель снова притихла, и домочадцы Птичьего гнезда заранее выехали из дома, чтобы успеть довезти людей до храма — расчистить дороги толком не успели. Хотя бы наносов по пояс не образовалось! Подъезжая к Мышовке, Клео в очередной раз заметил яркий огонёк на звоннице — чтобы селяне не заблудились в полумраке. Вид огонька откликнулся в голове чем-то, но обдумывать было некогда — Клео разъезжал вместе с хозяином и помогал усаживать в сани людей. Шериф Бэккет тоже помогал, и к началу службы все прибыли вовремя.
Среди прихожан Клео заметил Рональда. Молодой бета со сломанным носом, который так помогал шерифу в деле Уэйланда, бывал на службах крайне редко, и Клео не мог не заметить, что на парня при этом косятся с откровенной неприязнью, сторонятся, хотя тот был очень вежлив и обходителен. Рональд и жил не в селе, а на удалении — где-то рядом с одним из притоков Даны, где Спенсеры построили для него отдельный дом. Когда-то Рональд несколько лет прожил в усадьбе, однако остаться почему-то не пожелал. О причинах такого решения и отношения к парню со стороны селян господин Бенджамин говорил весьма уклончиво и неохотно, как и Гриффит и другие домочадцы, а Томми и сам не знал пока. Сами селяне, включая почтенного Орри, делали точно так же, и Клео понял, что здесь кроется что-то настолько необычное, что об этом говорить не хотят. С роднёй же Рональда даже заговаривать было страшно! Брэд Коммод на младшего сына и вовсе не смотрел, старшие дети и их семьи тоже, а оми Рональда Квин с трудом скрывал влажные глаза, не смея спорить с мужем. С виду Рональд выглядел самым обычным бетой, только одиноким. У него даже мужа не было, не говоря уже о детях! И это притом, что по возрасту давно пора. Правда, господин Бенджамин тоже всё ещё не женат, но он просто никого ещё подходящего не встретил, да и дел полно... А он хотел бы уделять семье достаточно времени.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
