Наследие ч. 2 Имеющий глаза да увидит (фрагмент)

Часть вторая. ИМЕЮЩИЙ ГЛАЗА ДА УВИДИТ

Войдя в кабинет, Клео замер, едва веря своим глазам. В кабинете помимо большой доски с меловыми грифелями появился новый предмет, коего прежде не было, и выглядел он весьма интригующе.

— Господин Бенджамин... — осторожно окликнул омега хозяина, который перебирал какие-то бумаги на столе.

Бета тут же обернулся, и на его лице появилась улыбка. Та самая, один вид которой всегда согревал Клео изнутри.

— Ты уже здесь? Замечательно! Проходи, садись...

— Сэр... — Клео подошёл к своему креслу, робко сцепив руки за спиной и косясь на незнакомый предмет. — а что... это?

— Нравится? Это называется "глобус". Я его заказал ещё в минувшем году, и вот недавно доставили.

Клео тут же вспомнил самый огромный ящик из привезённых из Ажана буквально на днях. Так вот что в нём было!

— А зачем он вам?

— Частично для работы, частично для вашего обучения. Так тебе нравится?

— Нравится...

Таинственный глобус и в самом деле был очень красив! Это была крестообразная подставка из тёмного полированного дерева, из концов которой опускались четыре резные ножки. На самой подставке закреплены два внушительных кольца из того же дерева, внутри которых помещался огромный шар с занятным рисунком на поверхности. И, похоже, этот самый шар может вращаться вокруг центральной оси, которая поднималась из перекрестья подставки.

— Можешь подойти и покрутить его. Не стесняйся! Быть может, сразу смекнёшь, что он такое.

Клео, сгорая от любопытства, так и сделал. Шар вращался легко и свободно, и омега залюбовался рисунками на его поверхности. Клео сразу распознал изображения гор, рек, среди которых красовались разнообразные надписи... Вдруг на глаза попалось слово "Викторан", и Клео вспомнил, что так называется столица их страны. Город? И это тоже? И это?..

Краем глаза Клео заметил, что хозяин уже не склоняется над столом, а стоит рядом и внимательно за ним наблюдает. И улыбается.

— Догадался уже?

— Это... навроде карты, да?

— Совершенно верно. Только на глобусе изображён весь наш мир.

— Весь мир? — Клео нахмурился. — Вы хотите сказать, что мы живём... на шаре?

— Именно.

— Но земля ведь плоская... — Клео наткнулся на чуть прищуренные глаза хозяина и осёкся, смекнув, что сказал очередную невежественную глупость. — Ну... так было нарисовано в книге "О природе вещей", которую вы мне дали... — Бровь господина Бенджамина слегка изогнулась, и Клео понял очередной намёк. — А, это устаревшее представление...

— Правильно, — похвалил нового ученика бета. — И понять, откуда взялись эти представления легко, однако к концу Великого Холода стало очевидно, что это заблуждение. А не так давно несколько морских экспедиций доказали, что наш мир — это огромный шар. Настолько огромный, что мы просто не замечаем его кривизну. К тому же неровный ландшафт тоже в известной степени искажает наше восприятие.

Клео невольно погордился собой — он понял каждое сказанное слово. Значит, он хороший ученик, и уже очень скоро Бруно перестанет снисходительствовать!

На первом же настоящем уроке господин Бенджамин рассказал немало интересного, а заодно начал обучать Клео научному языку, который называется "терминология", чтобы его новый ученик лучше понимал то, чему его будут учить. За каждым термином стояло целое многословное понятие, и, чтобы не повторять одно и то же по многу раз, были введены в обиход специальные слова — для краткости. Термины применялись на каждом новом занятии, и Клео узнавал всё больше и больше удивительных слов. Если по приезде в Птичье гнездо слово "система" казалось едва грамотному омеге частью колдовского заклинания, то теперь оно стало более чем привычным и совершенно не пугало. Ведь даже терминология приводилась в свою систему — для удобства. Эта система называлась "классификация", причём классифицировались не только термины, но и целые явления и вещи!

В кабинет ворвались Томми и Эрни, которые тоже учились вместе с Клео. Эрни уже делал заметные успехи — шустро считал до пятидесяти, уверенно читал и даже пробовал писать пером. И это всего за несколько недель! Удивительно способный мальчик! Особенно радовало, что учили его не только господин Бенджамин и Бруно, но и Томми. Мальчики стали совершенно неразлучны и до сих пор делили одну комнату на двоих.

Увидев глобус, Томми тут же радостно запрыгал на одном месте, хлопая в ладошки.

— Ура, привезли!!!

— А что это? — спросил Эрни, смело подойдя к глобусу и трогая его. От касания детской ручонки шар шевельнулся, и Эрни опасливо отскочил.

— Это называется "глобус", — важно объяснил Бруно, заходя в кабинет. На его плече пристроился Кай, который всё больше предпочитал не ходить сам, а на ком-нибудь ездить.

— А зачем он нужен?

— Как раз сейчас я и буду рассказывать, — ответил господин Бенджамин, сдвигая оба гостевых кресла вплотную друг к другу и поближе к новому приобретению. — Садитесь.

Клео сел в своё кресло, и Эрни тут же забрался к нему на колени. Он очень любил Клео. Томми пристроился под боком у Бруно, а крысик неуклюже забрался на спинку кресла и там устроился.

— Итак. — Господин Бенджамин встал рядом с глобусом и прочистил на всякий случай горло. — Вы уже знаете, что такое "карта". Помните, я показывал вам карту нашего округа? — Мальчики сразу закивали головами. — По этой карте можно легко найти все местные дороги, деревни и понять, в какую сторону надо идти, чтобы куда-нибудь попасть. На таких картах можно изобразить даже маленькую лесную тропку или ручеёк, отдельно стоящее дерево или дом. И вы уже знаете, что для того, чтобы всё это можно было зарисовать на бумаге, применяют такую вещь как "масштаб".

Клео кивнул — он успел выучить и это понятие. Масштабом называли уменьшение того или иного места для изображения на карте. Для этого использовались специальные обозначения в виде маленьких рисунков и подписей, а само создание карт — "картографирование" — является очень сложным и кропотливым делом, чтобы отобразить всё максимально точно.

— Глобус — это по сути та же карта, однако на ней такие подробные обозначения не используются, поскольку глобус показывает куда большие пространства. И масштабирование на такой карте использует совсем другие величины. Карта, которую я вам показывал, называется крупномасштабной. Глобус же представляет собой мелкомасштабную карту. То есть, условная измерительная единица... — Господин Бенджамин изобразил знакомый жест — небольшое расстояние между вытянутыми указательными пальцами. — соотносится не с милями, а десятками или сотнями миль. А то и тысячами.

Клео обмер, едва попытался представить себе подобные величины. В его представлении они казались совершенно необъятными!!! Когда-то число "триста" казалось очень большим, а тут он узнал, что есть ещё большие величины...

— А почему он круглый? — спросил Эрни.

— Глобус отображает весь наш мир, а он имеет шарообразную форму.

— Это значит, что люди, которые живут внизу, ходят вверх ногами? — хихикнул Томми. — А почему они не падают?

— Этого мы пока не знаем.

— А как люди узнали, что мир круглый? — спросил Эрни.

— Первыми об этом узнали альхейнцы, когда плавали по морю. Подойдите поближе... — Ребятишки тут же соскочили с кресел и сгрудились вокруг глобуса. Господин Бенджамин стал покручивать шар и показывать пальцем. — Вот здесь находится наша страна, Ингерн. На западе она граничит с такими странами как Цехин, Валленсия и Франкия. Дальше лежит Маргелл, и он выходит к западному морю, который вливается в океан. Здесь в море врезается Рамина, с этой стороны Ибберия, и такие штуки называются "полуостров", поскольку они не отделены от суши водой полностью, а присоединены к ней. Здесь на севере лежат Сканд и Норей. Они омываются со всех сторон Северным морем и занимают очень большие, вытянутые по форме острова. Это море, в которое врезается Рамина, и которое омывает снизу Ибберию, называется Срединным, и по нему люди плавают с незапамятных времён. Именно моряки первыми заметили некоторые признаки шарообразности нашего мира...

Клео не только слушал хозяина, но и разглядывал другие изображения на глобусе. Он очень быстро понял, какие линии изображают самые большие реки, где находятся горы и как они называются. Он даже смог прочитать названия обширной области за восточными горами Гальяр, места за южной частью Гальяра, на котором не было ни одного города, а так же отыскать такие страны как Мин, Агни и Фудзин, о которых уже слышал. Неужели мир настолько огромен? Эта мысль изрядно напугала Клео, который внезапно осознал, насколько он мелок в сравнении с этим самым миром. Это уже даже не букашка, а песчинка!!!

— ...с помощью звёзд. Этот метод применяют и сейчас, особенно в море. На больших картах и глобусе используют особые линейные обозначения, которые помогают прокладывать пройденный путь на карте. Они называются "меридианы" и "параллели". Меридианы идут сверху вниз, а параллели слева направо. Они опоясывают весь земной шар, и с помощью них можно вычислить местонахождение того или иного места. Меридианы обозначают такую картографическую величину как "долгота", а параллели — "широта". А поскольку откуда-то надо вести счёт, была принята такая система отсчёта. Вот эта параллель условно делит земной шар на две равные половины, и эти половины называются полушариями, а сама центральная линия — "экватор". От экватора и считают широту. Долготу отсчитывают от условного нулевого меридиана, и как раз на счёт него страны до сих пор не могут договориться, поскольку каждой хочется, чтобы отсчёт вёлся именно по их меридиану. Наш нулевой меридиан проходит через Викторан, нашу столицу. Вот он...

Урок получился очень увлекательным! Клео познакомился с такими понятиями как "материк", "континент" и "полюс", очень быстро запомнил названия главных морей. Он уже предвкушал, как попросит у хозяина книги по географии и будет спрашивать про дальние страны... Жаль только, что это будет происходить не каждый день — после публичного следствия в храме Троицы у господина Бенджамина появилось очень много дел, и ему то и дело приходится уезжать в Ажан на встречу с очень важными людьми. Правда, есть Бруно, который уже много чего знает, однако Клео порой уставал от того, как друг иногда задирает нос и важничает, подчёркивая, что знает и умеет больше. Да, он в учениках ходит уже три года, помогает господину Бенджамину в работе, сам проводит научные опыты, обсуждает их с хозяином и даже может свободно рыться в чертежах и пытаться делать свои... Но к чему так задирать нос?!

Урок закончился, и Бруно, не забыв прихватить задремавшего на спинке кресла Кая, вывел детей из кабинета. Клео задержался и не смог не отметить, что господин Бенджамин очень рад этому.

— Тебе пока всё понятно?

— Да, сэр. Мне только... слегка не по себе от того... что мир, оказывается, такой большой, — со вздохом признался Клео.

— Прекрасно тебя понимаю, — ободряюще приобнял омегу хозяин. — Мне тоже стало немного страшно, когда я это узнал. Мне тогда было восемь лет. Ничего, к этому можно привыкнуть. Да, мир огромен, и мы лишь крошечные песчинки на его поверхности, но таким уж его создали боги, и мы ничего не можем с этим поделать.

Клео с трудом сдерживался, чтобы не сжиматься от этого касания — близость хозяина снова начала тревожить тело. Это было так волнительно и приятно...

— Думаете, я смогу с этим свыкнуться?

— Конечно, сможешь. Это ещё не самое сложное в понимании науки, поверь. Мы ещё очень долго будем изучать законы мира, и, возможно, какие-то представления изменятся не раз. Это будет не при нас, но мы будем готовить почву для этих самых открытий. Кстати, завтра занятия не будет, уж извини, — виновато добавил господин Бенджамин.

— Вам опять надо ехать в Ажан? — понял Клео.

— Да, я выезжаю утром. Постарайся не скучать, хорошо?

— Мне скучно не будет, — заверил бету Клео. — Ведь скоро Новый Год, да и Джерри сейчас в течном домике поселится, и за ним надо ухаживать.

— Вот и хорошо. Как только я разберусь с делами, то смогу уделять тебе больше времени. Подождёшь?

— Обязательно, — пообещал Клео.

— Ладно, иди. Скоро обед, а мне ещё работать и работать.

Клео со вздохом обозрел кучу бумаг и писем на столе.

— Вам чаю принести?

— Да, пожалуйста, — кивнул господин Бенджамин. — Будет очень кстати.

— Зачем ты хочешь обрезать косу?! — ахнул Сильван, видя, как его сын устраивается перед Витасом на табурете, а сам целитель окутывает плечи мальчика простынёй. Из кармана передника Витаса торчали ножницы и длинный гребень.

— А что такого? — обиделся Эрни. — У Томми волосы вообще длинные. Почему я не могу постричься?

— Вот ему и стоит постричься, а тебе зачем?

Маленький бета только откинул со лба свои кудри. Его волосы уже почти доставали до узких пока плечиков.

— Ну, хочет и хочет, — пожал плечами Лука, который отнёсся к стрижке вполне спокойно. — Отрастут ещё. Да и зачем ребёнку такие длинные волосы сейчас?! Они же постоянно где-то бегают, лазают, летом по округе будут шастать... Короткие волосы проще вымыть и высушить. И расчесать.

— Но ведь они одинаково будут выглядеть!

— И хорошо. Если дети с детства не будут чувствовать различий между друг другом, то будут больше друг друга уважать, когда вырастут.

— Но ведь различия появятся, когда они созревать начнут!

— Всего лишь различия, связанные с размножением, — вступил в разговор господин Бенджамин, отвлекаясь от очередной книги, которую достал для Клео. — Да, они внесут свои коррективы, но в главном не изменится ничего. Пусть Эрни стрижётся, как хочет.

— К тому же ему очень пойдёт, — вступился за маленького омегу и Гриффит.

Большая часть домочадцев собралась в малой гостиной на первом этаже возле горящего камина. Джим сейчас на дежурстве, Бруно, проводив Джерри в течный домик, составляет ему компанию, Криденс отошёл присмотреть за большой печью, Мартин вышивает полотно, из которого потом собирались выкроить гардину для окна, Гриффит что-то вяжет на спицах, соединённых пропитанной клеем и затвердевшей от этого верёвочкой — такие спицы изобрели в Мине, и они довольно быстро разошлись по миру. С их помощью можно вязать довольно широкие полотнища и по кругу. Кларенс и Лука устроились в одном кресле, закончив расставлять на чайном столике посуду и плетёнки с печеньем и булочками для желающих. Смотреть на них было приятно. Томми возится с листками бумаги из-под ненужных уже хозяину рисунков и чертежей, пытаясь складывать из них забавные фигурки по картинкам из большой книги, переведённой с фудзинского языка. Кай устроился у Клео на плече, и его усы чуть щекочут шею омеги. Мир и покой. За окном уже стемнело, идёт снег. В камине над огнём вот-вот должен закипеть большой чайник. Обычный зимний вечер в Птичьем гнезде. Клео очень быстро полюбил эти вечера, когда все собирались вместе, каждый занимался своим делом, но единство их большой семьи чувствовалось как никогда сильно. Как и единство его прежней, когда отец или оми на сон грядущий рассказывали своим сыновьям удивительные сказки.

Жизнь после того самого скандального публичного следствия налаживалась.

К тому времени, как день зимнего солнцестояния становился всё ближе, и селяне начали готовиться к празднованию наступления нового года, бедняга Илас выздоровел настолько, что Витас разрешил ему повеселиться на празднике вместе со всеми. Почтенный Тумэй так до конца и не оправился после пережитого, его здоровье подкосилось, и часть обязанностей старосты Мышовки взял на себя его двоюродный брат Кросс. Господин Бенджамин часто их навещал, подолгу беседовал, и в семью постепенно возвращались мир и покой. Илас то и дело мучился от страшных снов о пережитом, Руи от него практически не отходил, и вся надежда на полное исцеление израненной души была только на Конана, об освобождении которого уже хлопотал шериф Бэккет. Парня ждали домой и готовились к свадьбе.

Налаживалась жизнь и в семье Спайков. Их окончательно перестали сторониться, приняли, а господин Бенджамин и вовсе взял всю семью под своё покровительство. Маленький Брюс уже привык к дому, дедушка души в нём не чаял, дядя Даллас баловал, ухаживая за племянником наравне с братьями и оми. Вэлиант очень не любил вспоминать о невольном зяте, однако была надежда, что внуки растопят лёд в его сердце, и к возвращению Гилмора место в семье для него останется. Суд состоялся быстро, Балана помиловали и приговорили к бессрочной каторге на солончаках, Гилмор, благодаря содействию следствию, ходатайствам нескольких селян, шерифа Бэккета и лично господина Бенджамина получил всего шесть лет в каменоломнях.

Новый каноник ещё не прибыл, и пока на службы в Мышовку раз в неделю привозили старичка-бету Филиуса Манфреда. Поскольку этот каноник был уже в преклонных годах, приезжал он всегда ближе к полудню, и этому только радовались — селяне успевали без суеты и спешки собраться и прийти на службу. Благо, что под надзором и при пособничестве хозяина Птичьего гнезда вовремя и быстро расчистили первые снежные наносы. Клео с большим интересом наблюдал, как лошадьми, запряжёнными в диковинные приспособления, похожих на щиты с окованным железом нижним краем, торили дороги, а потом притаптывали с помощью снегоступов. Особенно последнее охотно делала ребятня, и Клео с улыбкой отмечал, насколько хорошо к чужим детям относятся их привратники. И Джим и Криденс умело превращали эти топтания в забавную игру, и края дорожек становились достаточно ровными. Бруно тоже не отставал, и Клео не смог не поучаствовать.

Омега бывал на всех службах, и это было совершенно не похоже на то, что творилось в храме на Воздвижение — дышалось не в пример легче. Преподобный Филиус был не столь требовательным, подслеповатым, со скрипучим голосом и выглядел по-настоящему хорошим человеком. От его присутствия даже убранство храма не казалось блеклым и пафосным, как во время разговора с шерифом. Тем более, что всё нужное для подобающего освещения быстро нашлось и сделалось. Вот что значит "достойный священнослужитель"! Новый каноник, которого ждали, был давним знакомым семьи Спенсер и одним из защитников современной науки перед ликом Синода. Звали его Альфред Доусон, он был тоже бетой и, по словам хозяина, весьма достойным человеком. Клео с нетерпением ждал его приезда, чтобы узнать, насколько преподобный Альфред похож на его покойного наставника. Господин Бенджамин отзывался об этом человеке очень тепло и уважительно!

В первые же занятия с хозяином Клео узнал о нелёгком труде учёных, которые упорно пытались познать законы мироздания, и о том, как этому сопротивляется Церковь. История летуна, казнённого по обвинению в колдовстве, и погром из-за минских фонариков были не единственными вопиющими к богам случаями, и омега теперь искренне не понимал, как можно было так делать, не выслушав обвиняемых. А им часто даже слова в свою защиту сказать не давали! Суд в своём нынешнем виде, включая церковный, появился сравнительно поздно, и в нынешнее время стало заметно легче отстаивать истину, пусть и не во всём. Сами первые уроки из-за занятости господина Бенджамина часто проходили исключительно по вечерам как сейчас — в малой гостиной, перед горящим камином и с несколькими книгами под рукой, из которых зачитывались отрывки, чтобы Клео мог сам сравнить и сделать выводы.

После первого же урока Клео с разрешения хозяина прибрал себе солидный том за авторством учёного монаха беты Кристофера Бэллза "О природе вещей" и допоздна читал в постели при светильнике, пока внезапно к нему не зашёл господин Бенджамин, выжидающе скрестил руки на груди и с напускной строгостью поинтересовался, почему его ученик до сих пор не спит. А как тут заснёшь, когда сам видишь, в какие глупости верили люди во времена, предшествовавшие Эпохе Регентства, когда правили Баалы?! И эти глупости формировали представления о мире и его устройстве, которые сохранились до сих пор!

Наука в своём нынешнем виде зародилась в Ингерне только в Эпоху Регентства, когда Баалы поощряли всё новое и полезное, как бы не возражали священнослужители. И это дало свои плоды — начало развиваться производство, росли города, народонаселение умножилось... Разве это плохо? Жить стало удобнее, в густонаселённых городах велась грандиозная стройка из камня, чтобы дома и сами жители меньше страдали от пожаров, прорывались канавы для отвода нечистот, мостились дороги, создавались бригады чистильщиков, которые прибирались даже в самых глухих районах, чтобы уменьшить вероятность вспышек страшных болезней и дать работу нуждающимся. Да, что-то потом оборачивалось иной стороной, и под что угодно местные власти могли ввести непомерные налоги, но главное было сделано — прогресс не стоял на месте! Почему бы не продолжить это всё? Нет, церковники то и дело что-то запрещали при поддержке неграмотных невежественных людей! И это притом, что знать всё же пользовалась чем-то, что создавалось персонально для их удобства. К нынешним временам накопилось столько всего невостребованного, что смельчаки осторожно стараются всё же привнести это в жизнь, и постепенно эти новинки становятся обыденными вещами. Когда Баалы восстановили законную власть и ушли куда-то, научный и технический прогресс весьма замедлились, а доступ к новым открытиям снова получили лишь избранные. Неслыханная несправедливость! Господин Бенджамин намеренно совершенствует быт своего дома, позволяет своим домочадцам и гостям из деревень пользоваться самыми передовыми удобствами и советуется с соседями, как бы что-то внедрить у них, чтобы подать пример! Ведь это на самом деле ОЧЕНЬ полезно и хорошо!

Когда не требовалась помощь по хозяйству, Клео проводил много времени в своей комнате с книгой или в мастерской вместе с Бруно и ребятишками. Эрни под руководством друга Томми учился грамоте и с таким же интересом наблюдал за опытами, с помощью которых господин Бенджамин и Бруно объясняли простейшие законы мира и природы. Клео откровенно недоумевал, как нельзя было просто догадаться, ведь всё это постоянно происходит у всех на глазах! Почему надо подкреплять очевидное опытами? Как можно было сразу не систематизировать всё это, чтобы сложить простую и понятную картинку? То, как господин Бенджамин объясняет, понял бы кто угодно! Никакого тумана, который любил напускать преподобный Густав, читая проповеди воспитанникам приюта, ничего пугающего... То, что объяснялось происками демонов Деймоса, получало простое и логичное объяснение, в котором не было места коварным демонам. Это объяснило, почему Церковь не любит науку. Церковь называет себя единственной защитой от тёмных сил, а там, где этих самых демонов нет, её власть слабеет. Молитвы и обряды теряют смысл, становятся ненужными, за них не нужно платить. И потому особенно нужны такие люди, как их новый каноник — по словам хозяина, преподобный Альфред один из самых высокообразованных людей в лоне Церкви, сам интересуется наукой, тоже переписывается с учёными. Клео уже начал придумывать вопросы, которые обязательно задаст новому канонику — узнать точку зрения служителя Церкви очень важно. В том числе и для того, чтобы определиться, насколько близко стоит быть к хозяину.

С каждым днём, с каждым новым уроком, с каждым показанным научным трюком Клео всё больше замечал, что граница между ним и господином Бенджамином начинает размываться, таять. Это казалось омеге неправильным. Хотя Томми и Эрни позволяли себе говорить хозяину "ты", вести себя порой не слишком почтительно, всё это легко сходило им с рук, ибо "дети". Господин Бенджамин был снисходителен, если и выговаривал, то очень мягко, никогда не наказывал даже за разбитую колбу, и Клео вспоминал, как за это получили выговор Бруно и Джим. Бруно тоже вёл себя с хозяином излишне свободно — только тыкания не хватало! И на это хозяин тоже закрывал глаза. И как только Бруно совсем не обнаглел от такой вседозволенности?! Сам Клео, пусть и перешагнул порог мракобесных предрассудков, всё ещё робел и сдерживался, когда считал нужным, выдерживал расстояние между ними, но уже почти не стеснялся, когда господин Бенджамин позволял себе приласкать нового ученика или приобнять, чтобы удобнее было наблюдать за новым опытом.

Хозяин притягивал, и Клео себя одёргивал. Хозяин тебе доверяет, дорожит новым учеником, весьма доволен твоей понятливостью и сообразительностью. Ты просто не имеешь права его разочаровывать недостойным поведением, говорил себе омега. И господин Бенджамин принимал это спокойно. Значит, всё хорошо. Да, он то и дело покрикивает на Бруно, когда тот излишне зарывается, но это больше похоже на дружескую перепалку без последствий, чем на серьёзное недовольство. Для хозяина слуги не были просто слугами. Господин Бенджамин, как Роберт Мор из романа "Сон в летний день", старался быть со своими людьми на равных. Это было удивительным! Когда хозяин ездил с визитами по округе, то часто брал Клео с собой, и омега видел, как бета почтителен с теми, кто этого заслуживает, и как спорит с теми, кто неправ. Урождённый дворянин не смотрел на селян сверху вниз — он был с ними на равных во всём, сохраняя достоинство. И это восхищало снова и снова.

После памятного публичного следствия у господина Бенджамина появилось очень много дел, и всё же он не запрещал Клео быть рядом, не скрывал своих забот. Клео иногда присутствовал при написании писем, подавая то перо то сугруч и бумагу, хозяин разрешал подглядывать в написанное, что-то объяснял. Именно Клео первый прочитал письмо от старого господина Спенсера, в котором говорилось, что преподобный Альфред согласился принять их приход и уже подал прошение в Синод. Как надолго он поселится в их округе, пока было неясно, и это обеспокоило. Вдруг вместо хорошего каноника снова пришлют кого-то вроде Уэйланда? Оставалось надеяться, что этого не случится. При всей своей занятости господин Бенджамин всегда находил время для своих учеников, и Клео старался изо всех сил, чтобы это было ненапрасным.

Клео всё больше проникался к хозяину немым обожанием, почти боготворил его. Хозяин казался ему самым-самым! Самым умным, самым справедливым, самым добрым и красивым... Последнее всегда наводило на не самые пристойные мысли, которые и без того тревожили во время течки, и Клео старался держать себя в руках. Он чувствовал, что хозяин относится к нему как-то по-особенному, тянулся в ответ и боялся злоупотребить этим отношением, которое превращало новую жизнь в череду по-настоящему счастливых дней.

Своё обещание по поводу выяснения истинного статуса Клео хозяин сдержал — он отправил своим родственникам просьбу выяснить, состояли ли родители Клео в сельской общине Лисьего брода, сохранились ли записи в деревенской книге и куда могли пропасть подтверждающие вольный статус Клео бумаги. Ответа придётся ждать долго, но если все подозрения подтвердятся, то Клео получит настоящий паспорт, в котором будет чётко сказано, что он вольный омега и теперь имеет права, которые способен защитить Закон. Паспорт, по словам хозяина, по сути уравняет их, и эта мысль заметно напугала омегу. Уравняет? Как? Ведь господин Бенджамин богатый родовитый человек, а Клео всего лишь безродный сирота, сын простых селян. Как они могут быть равны? Стоило об этом сказать, как господин Бенджамин рассмеялся и пообещал, что со временем Клео всё поймёт сам.

Отходя ко сну, Клео каждый раз переводил в уме прошедший день, делясь им с Каем, который так и спал на его подушке по ночам. Он уже сбился со счёта, сколько всего хорошего с ним произошло, и просто радовался тому, что есть. Не мог не радоваться.

Домочадцы стали расходиться по своим комнатам, однако Клео с хозяином не спешили готовиться ко сну. Они продолжали читать книгу по географии, и в ней рассказывалось о самых разных географических объектах. Огромный мир начал раскрываться перед Клео во всём своём величии и многообразии. Они так увлеклись, что не заметили, что остались в гостиной совсем одни, а камин догорает.

— О, вот так мы с тобой засиделись! — ахнул господин Бенджамин и закрыл книгу. — А мне вставать рано... Так, давай-ка сворачиваться.

— Как кошка, ёжик или молоко? — пошутил Клео. На минувшей неделе он освоил первые простенькие каламбуры, и эта словесная игра ему очень понравилась.

— Скорее, как кошка, — улыбнулся в ответ хозяин. — Книгу с собой возьмёшь?

— Да.

— Тогда не вздумай читать сейчас — никуда она не денется, — с напускной строгостью велел господин Бенджамин.

— Хорошо.

Однако как можно удержаться и не полистать книгу перед сном? Даже если уже начинаешь вовсю зевать. Клео не читал, а просто смотрел картинки, когда в его комнату вошёл хозяин и выжидательно встал в дверях.

— Я о чём тебя просил?

— Так я не читаю, а просто картинки смотрю. — Клео набрался смелости и рискнул проявить очередную дерзость. — Можно подумать, что вы сами так никогда не делали.

И дерзость не просто сошла с рук — господин Бенджамин негромко рассмеялся.

— Делал. Ещё как делал! Слышал бы ты, как мне за это Гриффит выговаривал...

Клео подумал и рискнул спросить ещё одну вещь.

— Сэр... Гриффит говорил, что он жил с вашим отцом как муж... — Хозяин слушал так же внимательно, как и всегда. — Они... были вместе счастливы?

— Очень даже, — кивнул бета, вошёл и присел на край постели. — Отец даже готов был на Гриффите жениться, если бы он согласился, но Гриффит отказался.

— Почему?

— Посчитал себя недостойным такой чести. Сколько себя помню, мои родители всегда относились к Гриффиту как к ровне, как к члену семьи. И он стал мне настоящим оми.

— А как он попал в Птичье гнездо?

— Так же, как и Бруно — случайно встретился на дороге. Он был беглым рабом, отец приютил его, а потом Гриффит остался и стал помогать по хозяйству. Вскоре после этого родился я.

— И вашего отца не смущала такая разница в общественном положении? А мнение других высокородных?

Клео не так давно усвоил одну разницу, которой прежде не понимал — между аристократией и дворянством. До того он всю жизнь считал, что это по сути одно и то же, однако разница оказалась довольно существенной. Спенсеры были именно дворянами, а опальный Уэйланд аристократом. То есть стоял на общественной лестнице гораздо выше. Требования к каждому классу были свои, и нарушения кодекса чести могли нести серьёзные последствия. Например, откровенный мезальянс, то есть неподобающий выбор супруга.

— Нам всегда было безразлично, что о нас подумают, — пожал плечами хозяин. — В конце концов, к дворянскому сословию некоторые требования аристократии неприменимы, и мы этим пользуемся. Да и мой оми тоже был неясного происхождения.

— Как это? — удивился Клео.

Господин Бенджамин придвинулся ближе, а потом подумал, сбросил с ног домашние туфли и забрался на постель омеги с ногами. Клео было вздрогнул и начал заливаться краской, прижимая книгу к груди, но быстро понял, что господин Бенджамин не собирается переходить границу. Как и всегда. Он просто сел рядом.

— Так вышло, что мой отец был в очередной поездке. Он как раз возвращался домой, когда наш тогдашний слуга Патрик, который управлял повозкой, заметил лежащего неподвижно на дороге человека. Это было поздней весной. Само собой, что они остановились и подошли проверить, жив этот человек или нет. Это оказался омега, и он был без сознания. Видимых следов насилия на нём на первый взгляд не было, одет добротно и опрятно... Отец решил ему помочь и забрал с собой. В ближайшей деревне он обратился за помощью и попытался выяснить, не знает ли кто, кто этот омега, но ни в той деревне, ни в соседних ни в ближайшем городке про него ничего узнать не удалось. Рабского клейма на омеге не было, бумаг или хоть каких-то примет вроде платка с инициалами тоже... Очень загадочно.

Тем временем найдёныш пришёл в себя, и оказалось, что он совершенно ничего не помнит. Ни как его зовут, ни откуда он родом, ни что случилось. Как чистый лист бумаги. Он даже говорил с трудом. И всё же моему отцу он глянулся — красивый, кроткий... И отец решил забрать его с собой.

Уже здесь оми начал учиться и вскоре стал самым обычным молодым омегой, только память к нему так и не вернулась. Отец помог ему выправить паспорт, взял под своё покровительство, а потом они полюбили друг друга и поженились. Да, когда стало известно об этом браке, недовольных хватало, однако оми во время приезда высоких гостей вёл себя подобающе, говорил кратко и почтительно, нареканий не вызывал, и с выбором отца смирились. Да и какое им дело до того, что брак был заключён по взаимной любви?! Это касалось исключительно моих родителей, а не их.

— Но если бы ваш отец женился на Гриффите...

— Верно — это был бы первосортный скандал, пусть Гриффит на тот момент и был уже вольным. Когда он получал паспорт, то отцу пришлось повозиться, чтобы разыскать его прежнего хозяина, добиться выкупа... Факт рабского происхождения Гриффита установлен точно, и дворянское собрание сочло бы этот брак откровенным мезальянсом. Однако отцу было это безразлично — он предлагал Гриффиту законный брак от чистого сердца.

— И ваш отец не боялся порицания? Ущерба для репутации семьи?

Господин Бенджамин улыбнулся.

— Нашей репутации мало что может повредить. Мы ведь уже не в первый раз заключаем подобные браки, этому даже никто не удивляется. Дядя Эммануил вообще женился на бывшей проститутке. Скандал тогда вышел первосортный!

— Да ладно!!! — ахнул Клео. — Как же так?!!

— Всё очень просто, — пожал плечами бета. — Пришёл в бордель, присмотрел себе омегу, тот понравился, его выкупили, дали вольную... А дальше всё своим чередом. Дядя Илон был замечательным человеком, его обожала вся прислуга, а дядя Эммануил и вовсе души не чаял. Они прожили не один год душа в душу, и дяде до сих пор его очень не хватает.

— Овдовел?

— Да, и произошло это совершенно внезапно. Я до сих пор некоторых обстоятельств не знаю, но дело очевидно попахивает. Мы всё ещё надеемся разобраться, что же тогда произошло.

Клео поёжился.

— Но почему вас тогда всё ещё допускают в общество?

— Потому что мы полезны. Птичье гнездо и земельные угодья на юге — это далеко не всё, что приносит нам достойный доход. Мы спонсируем самых разных людей, организовываем и развиваем кое-какое производство, для чего нам и нужна помощь талантливых людей, способных изобрести или открыть что-то полезное. Во всех новых предприятиях мы имеем долю как совладельцы, и присмотр с нашей стороны обеспечивает достойное качество и своевременность всех заказов. Наша деловая репутация очень высока, мы многое делаем для процветания нашей страны, а наши альфы хорошо себя зарекомендовали не только на государственной службе, но и на поле боя — как солдаты и офицеры. Даже императорский дом признаёт наши заслуги, и это позволяет нам работать и дальше. Правда, подобное пренебрежение рано или поздно вылезет боком — слишком долго игнорировать требования дворянского круга мы не сможем. Одна надежда — что это произойдёт как можно позже, иначе с нами мало кто согласится иметь дело, а это резко ограничит нас в манёврах.

— Но почему вы так поступаете? Если это так опасно...

Господин Бенджамин снова улыбнулся и ласково погладил Клео по макушке.

— Скоро узнаешь. Учись, будь внимателен, и ты сам всё обязательно поймёшь.

Клео деловито потянулся, погладил поднявшего головку Кая, который нынешней ночью снова спал на его подушке, соскочил с постели, быстренько заправил её, набросил халат и побежал в купальню — умываться и чистить зубы. За окном ещё темно, но на часах уже семь утра. Нечего дрыхнуть, а то столько времени пропадёт впустую! Надо ещё Джерри навестить в течном домике...

— Доброе утро, Клео! — улыбнулся Лука, заметив сородича, заходящего на кухню. Омега-повар уже начал готовить завтрак — в печи пылал огонь, на столе что-то разложено.

— Доброе утро, Лука. Сигнала пока не было?

— Уже скоро будет, — кивнул Лука. — А ты чего вскочил в такую рань?

— Дела! Дел много.

— А когда спать лёг?! Снова зачитался? Эдак ты скоро как наш хозяин будешь!

— А разве это плохо? — польщённо удивился Клео, засучивая рукава и принимаясь помогать.

— Нет, конечно.

— Ну и всё.

Лука только улыбнулся.

— Верно говорят: "С кем поведёшься — от того и наберёшься." А какой ты к нам приехал...

— Да уж! — фыркнул Клео. — Сейчас вспоминаю — и стыдно становится. А ведь времени прошло не так уж и много, а как будто много!

— Так всегда бывает.

Через какое-то время на кухню заглянул Джим, на воротнике и отворотах рукавов тулупа которого блестел снег.

— Сигнал.

— Отлично! — Клео отложил нож, быстро вымыл руки, поправил рукава, подхватил стоящую в углу у печи корзинку и пошёл к выходу. — Пока всё спокойно?

— Спокойно, — весело заверил омегу младший привратник. — Разбойников вывели надолго, так что честные люди могут спать крепко.

— Вот и замечательно.

Свежевыпавший снег хрустит под ногами, в полумраке, разгоняемом лампой, чуть поблескивает сад, увешанный снежными гроздьями, морозно, но Клео едва чувствует холод — на душе было легко. Его новая жизнь вошла в свою колею, стало сглаживаться в памяти тяжёлое прошлое, когда омега мучился от разочарований, страхов и сомнений. Сейчас всё хорошо — новая семья, замечательный хозяин, интересная учёба, работа по дому только в радость. Так-то чего не жить?!

В витражном окошке течного домика горел свет. Клео уже вполне привычно покрутил дверную ручку, открыл дверь — Джим наблюдал за ним всё с той же улыбкой — вошёл и услышал голос Джерри. В нос ударил запах завершившейся вспышки.

— Всё, тебе дальше хода нет.

— Знаю, — кивнул альфа и отошёл. Вот это выдержка! Ведь Джерри так хорошо пахнет!

Джерри устало привстал, увидев друга.

— Клео...

— С добрым утром. Как себя чувствуешь?

— Хорошо. Как там мои лошадки?

— Не переживай, за ними есть кому присмотреть, — утешил друга Клео, разбирая корзинку.

— А у тебя как дела?

— Хорошо. Учусь, читаю. Господин Бенджамин опять в Ажан уехал, так что просто в мастерской игрушки разбирали и фокусы делали.

— Не скучаешь? — хитро прищурился конюх, садясь на постели.

— А ты? — не растерялся Клео, отворачиваясь, чтобы Джерри не заметил, что тот краснеет. Скучает и ещё как! У Бруно по этому поводу рот просто не закрывается! Клео к этому времени уже весь страх перед более опытным товарищем растерял и обижался, но Бруно было плевать на это.

— Как и все. Всё-таки он не просто наш хозяин — он наш вожак.

Клео поставил перекус для Джерри в печку подогреваться, а сам поспешил в купальню — ставить воду на огонь. Пока вода грелась, омеги разговаривали.

— Слушай, всё спросить забываю... А как ты в Птичье гнездо попал?

— Господин Бенджамин выкупил, — пожал плечами Джерри. — Мне тогда было шестнадцать, и звали меня все просто Рыжик... как гриб, — грустно усмехнулся он. — Мне было одиннадцать, когда меня продали, а мой бывший хозяин... Он управлял большим коневодческим хозяйством, отметил, насколько я старательный, и спустя время для меня нашёлся толковый наставник. Его звали Лукас, он был бетой и знал про лошадей всё. Он очень быстро заметил, что я лошадей люблю, и начал учить. Потом случилось так, что два самых лучших жеребца пали, и крайним сделали меня.

— Почему? — возмутился Клео. Джерри очень трепетно ухаживал за всей конюшней хозяина — как Витас за теплицей. Он просто не мог навредить своим любимым животным!

— Потому что они были на моей ответственности. Лукас и доверил, поручился... Как он на меня кричал потом! Даже побил. На самом деле жеребцов потравил один гад, которого хозяин уволил, и это была месть — пробрался в конюшню и подсыпал какой-то отравы. Да и я ему ни разу не дал. Хозяин тоже разозлился — на жеребцов уже нашёлся богатый покупатель, и меня решили наказать по старой манере — выволокли на большую дорогу и привязали к столбу на обочине. Тогда было лето, жара, воду мне давать запретили, я загибался, и тут мимо проезжал господин Бенджамин. Он возвращался из южных владений своей семьи, увидел меня, пожалел. Когда он начал меня снимать, примчался подручный хозяина и стал протестовать. Господин Бенджамин ведь всегда очень скромно и неприметно одевается, и его приняли за обычного посыльного. Зато когда недоразумение прояснилось, перед ним так извинялись... Когда господин Бенджамин узнал, в чём дело, то просто спросил меня, правда ли это, я кое-как сказал, что не виноват, и он мне поверил. Господин Бенджамин заплатил за меня и забрал с собой. По дороге я кое-как оклемался, только не сразу поверил, что теперь всё хорошо — не помнил, чтобы так было раньше. Когда я приехал сюда, и нас вышел встречать тогдашний привратник Дэлмор, то дико перепугался — господин Бенджамин велел ему меня на руках отнести в уже приготовленную комнату. Он тогда успел письмо отправить, и нас уже ждали. Господин Бенджамин долго уверял, что Дэлмор меня не тронет, я рискнул поверить, а тот просто донёс меня до комнаты, опустил на постель и ушёл — оставил с Гриффитом и Витасом. Потом уже я мало-мало успокоился, стал лучше спать, начал выходить из комнаты, а когда увидел, какие тут красавцы живут, то быстро встал под руку тогдашнего конюха Альберта. Он был альфой и старше меня где-то на четыре года. Отличный парень был... пока не застудился и не умер. Я ведь даже подумывал, что за него можно замуж выйти. — Джерри печально вздохнул. — После того, как мы его похоронили, вся конюшня отошла под мою руку, а я к тому времени уже был вольный, с настоящими именем и фамилией — господин Бенджамин дал мне вольную сразу, как мы сюда приехали. Фамилию я себе сам выбрал.

Клео только подивился. Первый встречный парень-омега, которого прежде в глаза не видел, поверить едва живому и спасти — на это способен только их хозяин!

— Неужели господин Бенджамин настолько не от мира сего, что способен на такое просто по доброте душевной?

— Не только. Он ещё и очень умный. Спенсеры вообще люди необычные, и когда ты поймёшь, почему и как они всё делают, то очень удивишься. Я лично был потрясён и сначала обиделся — господин Бенджамин сказал, что сразу понял, что я стану преданным слугой, и это была одна из причин, почему он меня спас. А потом я сообразил, что одно другому не мешает, и успокоился. Спенсерам вообще нужны верные люди, и за верность они платят достойно — доверием, поддержкой и надёжной защитой. Мы вольны как остаться, так и уехать в любое время, и силой никто держать не будет. Люди приходят и уходят, каждый находит здесь что-то для себя, и это меняет их жизнь. Потому-то усадьба и называется "Птичье гнездо". Моя жизнь тоже изменилась, и я ни о чём не жалею. Господин Бенджамин говорит, что рано или поздно изменения прокатятся по всему миру, что это неизбежно, и этому надо только немножко помочь, чтобы изменения стали хорошими. И Спенсеры это делают. Когда я узнал, как именно они это делают, то это тоже стало потрясением. С виду всё просто, а последствия большие. Это удивительно! И я хочу помогать так, как могу. Как говорится: "В большом деле и маленькая помощь дорога." Как в сказке про большую репку.

— Это где внук за папу, папа за за деда, собака за внука...

— Слышал? — улыбнулся конюх.

— Оми рассказывал, а преподобный Герберт объяснял, когда учил.

— Вот видишь. И это везде работает, только не все это понимают — головы не способны вместить всё сразу, а кто-то просто понимать не хочет. Для этого надо учиться, а доступа к хорошему образованию у большинства нет. Я очень быстро начал учиться, когда поселился здесь, и это очень полезно. Спенсеры пытаются добиться постройки школ в каждом городе и каждой деревне, но пока не очень-то получается. Грамотные люди нужны, только богачи боятся образованных селян и рабочих. Считают нас скотом, годным только на то, чтобы горбатиться в полях и их обслуживать. Только если этого не сделать, то рано или поздно аукнется, а что-то случится само по себе, хотят они этого или нет. Наука развивается, придумываются новые вещи, и какие-то из них так сильно меняют мир, что новые изменения станут неизбежными. Что-то можно изменить самим, а что-то просто принять как должное. Я, когда сюда приехал, многое понял, и уезжать пока не хочу. Мне здесь хорошо.

— Мне тоже.

Клео возвращался из течного домика, когда от ворот донёсся звон колокола. Уже заметно рассвело, до завтрака оставалось совсем немного. Клео гадал, что ещё в его отсутствие приготовили Лука и Кларенс, но как только Джим пошёл открывать, омега забыл обо всём. Хозяин вернулся? Клео поспешил к воротам и выдохнул с облегчением, узнав знакомые сани, в которые был запряжён Багой.

— Господин Бенджамин! Вы вернулись!

— Клео! — Хозяин выбрался из саней и приветственно обнял ученика. — Ты Джерри навещал?

— Угу. — Клео уткнулся в пушистую шубу хозяина, которую тому пришлось надеть для представительности, как и достойный выходной наряд. — А почему вы только сегодня вернулись?

— Пришлось принять приглашение на бал в дом губернатора, — вздохнул господин Бенджамин. — Клео, если бы ты знал, как там было скучно! — пожаловался он. — Только и хорошего, что накрыли достойный банкет и собрали отличный оркестр. Я еле-еле улучил момент и убрался оттуда!

— Сватали? — понял Клео. Господина Бенджамина то и дело приглашали на светские вечера в Ажан и под видом балов и игры за карточным столом предлагали породниться. Господин Бенджамин всё ещё был холост, как и его троюродный брат альфа Морган, которого тоже постоянно обхаживали сваты. Предлагаемые кандидатуры обоих совершенно не устраивали.

— Опять и опять. Расхваливали своих сыночков, а те вопреки установленным правилам приличия так и норовили оголить шею, чтобы привлечь моё внимание. А как я могу обращать на них внимание, если от них пахнет посредственной смесью из их собственного запаха и крепких духов?! Если с ними и поговорить-то не о чем совершенно?! Трёх танцев мне хватило выше головы, от фантов я отказался и больше из-за столов не выходил.

— Выиграли? — заинтересовался омега, и они пошли к дому. Джим занялся Багоем и санями.

— Трижды за картами и пять раз на бильярде. Знаешь, эта игра становится всё популярнее! Такими темпами сравняется с картами и шахматами. Не хочешь попробовать?

С началом обучения Клео познакомился с шахматами — игрой, которой в обязательном порядке обучали всех молодых офицеров в армии. Эту игру завезли из Альхейна, и она была довольно сложной. Сама игра имитировала сражение на поле боя, и когда в гости приезжал шериф Бэккет, они с хозяином часто беседовали за очередной партией. Клео каждый раз сидел рядом, наблюдал и довольно скоро начал понимать, что происходит на доске, а потом попросил научить и его.

— Не сейчас — мне сейчас шахматы интереснее. А где вы ночевали? В Ажане?

— Да, у меня там есть хорошие друзья, и у них нашлось местечко для нас с Багоем. Люди простые, но хорошие. Если бы не вы, то я бы там задержался. Вот только выезжать пришлось очень рано, и я не выспался... — Хозяин широко зевнул. — Так что после завтрака прилягу ненадолго. Подождёшь?

Клео порозовел, чувствуя, как ладонь хозяина поглаживает его плечо, кивнул и прижал к груди полегчавшую корзинку.

К тому времени, как все собрались за столом, господин Бенджамин успел переодеться и привести себя в порядок. Разумеется, Бруно промолчать не смог и вытянул подробный рассказ про бал. Гриффит только ахал, слушая, как молодой хозяин описывает назойливых женихов и особо настойчивые матримониальные предложения. Сильван, семейная жизнь которого прекрасно складывалась, осуждающе качал головой, Эрни удивлённо внимал, а Томми шептал ему, что это всё неправильно. Остальные красноречиво переглядывались и при этом иногда поглядывали на Клео, который пытался представить себе высший свет Ажана и людей этого общества в привычной им среде обитания.

Дом Кондэ, в котором омега провёл три года, предоставил возможность увидеть и оценить самых разных представителей сильной части населения Ингерна, вот только дом Кондэ был банальным борделем, где все эти люди сбрасывали личину благопристойных господ и позволяли себе такое... Господин Бенджамин тем и выделялся среди родовитых, что никогда не вёл себя по-разному в разных обстоятельствах. Он всегда был одним и тем же. А если послушать его рассказ, то на официальных приёмах богачи ведут себя совершенно по-другому! Почему, если все свои? Странные причуды. Надо будет потом спросить...

После завтрака Клео помог Бруно вымыть посуду, чтобы не слушать очередные препирательства друга с Гриффитом, и, робея, украдкой заглянул в комнату хозяина. Та располагалась на том же этаже всего через две двери от Клео. Разумеется, господин Бенджамин уже крепко спал и поговорить не получилось бы, но просто посмотреть на него... Клео откровенно ревновал к неизвестным ему богатым женихам, хотя и не имел на это права. Да и повода, в принципе, тоже — хозяин сразу дал понять, что эти разряженные в пух и прах пустоголовые куклы его совершенно не интересуют. И всё же...

Комната хозяина мало чем отличалась от комнаты Клео — стены бирюзового цвета, картин меньше, но зато они были больше, кровать заметно шире, зеркало не возвышалось на полу в высокой резной раме, а скромно стояло на комоде в маленькой и простой. Рядом с окном небольшой круглый столик и внушительное уютное кресло с широким ярким полосатым покрывалом из мягкой шерсти. Клео уже знал, что господин Бенджамин любит в этом кресле дремать или просто лежать с книгой в руках. Правда, как ему может быть при этом удобно, Клео представлял с трудом.

Господин Бенджамин спал и выглядел очень трогательно — лежит на боку поверх одеяла, одна рука под головой, одна нога заметно согнута в колене. Ворот рубашки не стянут шнуровкой, слегка обнажая грудь, и на ней, как оказалось, почти нет волос. Сама рубашка очень простая, полотняная, не такая пышная, как у прочих представителей дворянства, без оборок и кружев. Как и панталоны. Постельное бельё тоже — даже вышивки нет! Господин Бенджамин вообще любил простоту, о чём весьма красноречиво говорил весь дом. Особенно портрет в кабинете. В том числе и тем, что не висел в нижней гостиной у всех на виду.

Клео просто таки тянуло войти в комнату и подойти поближе. Как же его хозяин хорош собой... Даже во сне. Клео настолько полностью погрузился в созерцание, подойдя почти вплотную к спящему, что лёгкий тройной тычок пальцем в плечо сзади едва не заставил крикнуть.

— Бруно! — возмущённо зашипел Клео, сразу поняв, кто это. То, что друг подкрался незамеченным, уже не удивляло — когда кто-то до полусмерти напуган, растерян, потрясён до почти полной потери самообладания либо просто глубоко погружён в свои мысли, то можно даже слона, того самого носатого зверя с пресс-папье из кабинета, не заметить. А он, по словам хозяина, очень большой и тяжёлый.

— Ты ревнуешь что ли? — хитро прищурившись, спросил друг, и Клео будто кипятком ошпарило. Так заметно???

— А тебе не надоело шпионить?! Иди лучше к Джиму и проверь — не замёрз ли он там!!!

— Это успеется. Мне за тобой понаблюдать интереснее.

Клео в сердцах пихнул друга кулаком в бок. Точнее, попытался, но промахнулся — Бруно легко уклонился. Нахальный омега не просто был способен постоять за себя — он учился драться с самого детства, сцепляясь с приёмными братьями, а потом защищался во время бродячей жизни. В Птичьем гнезде его навыки были упорядочены привратниками, и парень вполне мог предугадать действия тех, кого хорошо знал. Клео был бы не прочь научиться тоже, но сейчас времени не хватало — учёба и чтение вкупе с домашней работой отнимали слишком много. Снова Бруно продемонстрировал своё превосходство.

— Чего шумишь? Нашего хозяина разбудишь!

— Да его сейчас и пушкой не разбудишь!

— Думаешь? — насмешливо фыркнул Бруно и кивнул в сторону постели.

Клео, холодея, обернулся и увидел, что господин Бенджамин проснулся, привстал и смотрит на них. Извинения застряли у Клео в горле.

— Бруно, ты опять? — устало произнёс хозяин. — Не надоело?

— Нет, — ни капли не устыдился нахал.

— Оставь Клео в покое. Или тебе больше заняться нечем?! Пошёл вон.

— Слушаю и повинуюсь, — отвесил шутовской поклон Бруно и убежал.

— Простите... — чуть слышно пролепетал Клео, краснея до корней волос.

Господин Бенджамин сел, протирая глаза и зевая.

— Тебе извиняться незачем. Это Бруно зарываться начал. Надо будет при случае всё-таки взгреть его как следует. Ты хотел что-то спросить?

— Я... нет! Я просто... — начал сбивчиво объяснять омега, не глядя на хозяина.

Господин Бенджамин вяло улыбнулся.

— Ладно уж. Иди сюда. — И похлопал рукой по своему одеялу.

— Ну... не стоит... вам надо отдохнуть...

— Иди, говорю. Не стесняйся. Поговорим, и я ещё посплю. Вижу же, что для тебя это важно.

Клео расчувствовался и в очередной раз восхитился хозяином. Какой человек! Жертвует отдыхом ради ученика! Омега присел на краешек, пощипывая край рукава. Он отчаянно стыдился своей назойливости. Зачем вообще пришёл?!

— Соскучился? — понимающе улыбнулся господин Бенджамин, придвигаясь ближе и беря его за руку. Клео молча кивнул, прикусывая язык, чтобы не ляпнуть лишнего. — Я тоже. Каждый раз, как эти разряженные куклы начинали ко мне липнуть, я думал о тебе. Так было легче.

— Они так... вам не нравятся?

— Если вдруг опять гости нагрянут, то сам увидишь, — вздохнул хозяин, не спеша отпускать ладонь омеги и даже поглаживая её. И это казалось многообещающим, что, естественно, начало волновать. — Поверь, сначала это невыносимо скучно, потом ты начинаешь раздражаться и из последних сил терпишь, потому что надо держать лицо. Этикет, чтоб ему пусто было! Я всю дорогу к друзьям сам с собой разговаривал, чтобы не пугать их недовольной мордой! Чтобы хоть немного остыть!

— А... зачем нужен такой этикет? В доме моего прежнего хозяина особого этикета не было.

— Так бордели это такое место, где можно бросить вожжи и плюнуть на него. Для этого они и заводятся. Высший свет требует соблюдения определённых правил — как дворянский, так и аристократический. Об этом мы с тобой ещё поговорим. А сами они такие люди... Уэйланда ещё не забыл?

— Его забудешь! — Клео передёрнуло.

— Затем правила и нужны — чтобы хоть как-то сдерживать таких животных, которых там хватает. — Господин Бенджамин чуть сжал ладонь Клео. — И для того, чтобы отделить себя от простолюдинов. Дескать, мы не такие, как чернь. Это как правила игры, понимаешь?

— Игра?

— Игра. Или что-то похожее на игру. Об этом мы тоже поговорим.

Клео собрался с духом и сказал:

— Поговорим, конечно, но сначала вы поспите.

Наглость, но Бруно сходит с рук... Ответ хозяина не просто удивил — он потряс.

— А ты побудешь рядом, пока я не засну? Я ведь по тебе тоже скучал.

— З-здесь?

— Ну, да. Просто побудь со мной немножко, — просительно потянул омегу на себя господин Бенджамин, в очередной раз сбрасывая личину хозяина. Он делал так всё чаще, и Клео не понимал толком, как к этому относиться. Если для Томми и Эрни это не вызывало вопросов, Бруно — это Бруно, а Гриффит на особом положении, то сейчас... — Полежи рядом. Просто полежи.

Клео, собравшись с духом, сбросил с ног домашние туфли и послушно пристроился рядом, стараясь унять бешено бьющееся сердце — аромат хозяина и его прикосновения растревожили внутреннего демона. К бете тянуло. Сильно тянуло.

— Клео, не надо так волноваться. Всё хорошо.

— Вы... — снова начал краснеть омега.

— Я ещё не простужен, — лукаво ухмыльнулся господин Бенджамин. Как будто разговаривал не со своей собственностью. Это, конечно, было приятно, но упорно казалось чем-то неправильным. — Это очень хорошо слышно. И ничего плохого в этом нет. Да, тебя влечёт ко мне. Меня к тебе тоже. Но если ты не хочешь изменять наши отношения, то я навязываться и принуждать не буду. Это пусть аристократы и их прихвостни творят, что им вздумается. В нашей семье такое не принято. Особенно, если у омеги уже есть тяжкий опыт по этой части.

— Вы про эхо памяти?

— И про него тоже. Я предпочитаю, чтобы близость была обоим в удовольствие. Когда никакие посторонние мысли и воспоминания не мешают. Если двое друг другу нравятся, когда они хотят друг друга, то ничто не должно мешать.

— А как же правила приличия? Мораль? Разве не безнравственно — просто ложиться в постель с первым встречным, кто тебе понравится?

— У меня несколько иные понятия о нравственности. И они совсем не похожи на то лицемерие, что проповедует Церковь. Всё равно люди при случае плюют на это. Ты заметил, как селяне переглядывались на публичном следствии, когда Уэйланд обвинял Джима и Бруно в распутстве? На селе с этим особой проблемы нет, если речь не идёт о женатых и замужних. Совсем. Вопрос стоит только о своевременности, но не о нравственности. Да, старики иной раз ворчат и ругаются, но поверь — в этот момент они собственную молодость вспоминают и просто досадуют, что их время развлекаться прошло. Годы, старческие болезни... Жалеют об этом. Да, не везде так... — Господин Бенджамин широко зевнул. — Моралистов тоже хватает... Я вижу такие вещи по-другому, по-другому их понимаю. Я не вижу в этом ничего плохого и очень не люблю спорить с нынешними моралистами и особо фанатичными священниками. Они меня просто не поймут, потому что их ум под другие понятия заточен. Они привыкли оценивать какие-то вещи по определённым параметрам и не выходят за их границы. Я вылезаю за эти границы постоянно и способен понять то, что не укладывается в головах таких людей. И это проблема — они на это неспособны, начинают тебя обвинять, клеймить, перевирать то, что ты только что сказал, а потом разносят по умам. Приходится быть осторожнее и прикидываться, что принимаешь их правила игры, чтобы зря себя не раздражать. Среди этих людей. А среди своих зачем юлить и лицемерить, если можно выдохнуть и спокойно говорить и поступать так, как хочется? Это не в правилах нашей семьи — так делают другие богачи, дворяне и аристократы. Так что, — Хозяин ласково погладил Клео по щеке. — меня стесняться не надо. И стыдиться при мне нечего.

— Меня по-другому воспитывали.

— Я знаю. Потому и пытаюсь научить тебя смотреть на вещи с разных сторон. Ты только начал учиться, но уже делаешь успехи.

— И как вы это видите?

— Ты уже не такой зажатый рядом со мной, как был раньше. Значит, ты уже что-то понял. И это хорошо.

Да, не такой зажатый, мысленно согласился Клео. Потому что вы хороший и добрый, я хочу быть рядом с вами. Мне рядом с вами хорошо. Я хочу, чтобы мне было хорошо. Потому что очень долго было плохо.

Господин Бенджамин начал засыпать. Клео дождался, пока хозяин заснёт покрепче, аккуратно встал с постели, обулся и тихо вышел из комнаты. За дверью обнаружился Бруно, только уже без свойственной для него ухмылки.

— Заснул?

— Заснул. А чего ты не ушёл? Подслушивал?

— Подслушивал, — без тени стыда признался Бруно. — А что?

— Зачем?

— Интересно. Господин Бенджамин прав — ты уже многому успел научиться. И я был бы непрочь подсмотреть, как ты с ним...

— Этого не будет, — резко отрезал Клео.

— Почему? — удивился Бруно. — Ты же его хочешь!

— Это ничего не значит. Не будет ничего.

— Да почему???

— Потому что я не достоин этого. Кто наш хозяин и кто я?

Бруно с грустью улыбнулся. Без тени насмешки.

— Тогда буду ждать дня, когда ты сам признаешь, что сейчас был неправ. А этот день настанет.

— Не настанет!

— Настанет. Я даже готов поспорить с тобой, но не буду.

— Почему это?

— Это будет не совсем честно.

— Ты проспоришь. — Клео, развернулся и пошёл в свою комнату, где его ждала очередная книга.

— Это ты сейчас так говоришь, — тихо сказал Бруно, чтобы Клео не услышал. — Только веришь ли в это сам?

Приближался день зимнего солнцестояния — наступление Нового Года. Птичье гнездо готовилось к празднику. Криденс и Джим привезли из леса небольшую пышную ёлочку, и Бруно с детьми украшали её. Для Эрни это был первый такой праздник, а для Томми второй. Ёлка получилась — заглядение! Клео тоже помогал, и ему ужасно понравилось. Из своего детства он помнил только запах еловой или сосновой хвои — отец приносил домой лапник, из которого оми делал венки, которые развешивались на плетне и в доме. Те, кто был побогаче, перевивал такие венки цветными ленточками или плетёными шнурами, подвешивал колокольчики... В Птичьем гнезде такие венки тоже делались, и они получились очень нарядными. Несколько даже были повешены на двери и весело звенели, стоило дверь открыть или закрыть. Существовало поверье, что звон таких колокольчиков приманивает счастье и удачу. После ёлки начали украшать и с особым тщанием прибирать дом.

Клео плохо помнил новогодние гуляния в родной деревне. Помнил только, что было шумно и весело, столы в этот день были обильнее обычного, люди добрее. Пели песни, танцевали... И обязательно строили снежную крепость в виде огромной снежной кучи, которую боевой молодняк брал штурмом, после чего победитель, успевший занять вершину первым и удержать её за собой, втыкал пылающий факел в знак победы над Света над Тьмой. Преподобный Герберт говорил, что с этой ночи день будет становиться всё длиннее и длиннее, а весна и тепло ближе, почему праздник и устраивают именно в этот день. В городах Новый Год встречали несколько иначе, и все эти праздники Клео видел только мельком, а уж в доме Кондэ и вовсе был одним из "угощений" для гостей. Причём "угощением" особенно дорогим.

Самый богатый стол приготовил, само собой, господин Бенджамин — помимо глобуса в усадьбу были привезены и внушительные короба с сочными дарами юга. Все эти вкусности были переданы и селянам, которые редко видели подобную роскошь. Эту традицию заложил ещё покойный господин Рейвен со своим отцом, и их не раз поминали добрым словом все деревенские.

Здесь праздники были очень весёлыми. Люди наряжались в самое лучшее, что у них было, озорной молодняк даже надевал жуткого вида личины, изображая злобных демонов и подшучивая над односельчанами, за что редко получали нагоняй. А в самый разгар праздника, когда самые ловкие и умелые альфы уже вскарабкались на снежную "стену", спеша опередить соперников — на этот раз первым оказался Даллас — в семье Спайков случилось долгожданное событие. На свет появился Фэй. Диллана едва успели доставить в ближайший дом! Клео, который напросился помогать Витасу принимать роды, с интересом разглядывал крошечного малыша, поражаясь тому, каким он родился маленьким и несуразным. Неужели и он сам когда-то был таким?! И всё же Фэй получился удивительно милым и ароматным. Диллан и вовсе глаз с него не сводил, с грустью вспоминая своего избранника. Он не забывал о Гилморе ни на день. Пока нельзя было сказать уверенно, в кого уродился новый малыш, однако для его родных это было и неважно. Посоветовавшись, Спайки решили пока обождать с крестинами — стать крёстными малыша они хотели просить Конана и Иласа. Господин Бенджамин тоже пожелал присутствовать при этом и благословил малыша вместо каноника, а заодно пообещал хороший подарок.

Гуляния длились до самого утра, а уже после того, как стало заниматься утро, селяне разошлись по домам отдыхать. Детей обычно отправляли спать раньше, но в свой последний Новый Год дома Клео успел поприсутствовать на взятии крепости и увидеть, как красиво в ночи отбрасывает отсветы на развороченный снег пламя факела. В тот год весну ждали как никогда... На рассвете, когда на горизонте зазолотился краешек восходящего солнца, Клео обратил внимание, с какой особенной надеждой хозяин смотрит туда. Это выглядело так волнительно... Клео даже осмелился коснуться руки господина, и тот улыбнулся омеге. Так улыбнулся, что сердечко Клео снова знакомо трепыхнулось, а по телу стало расплываться приятное тепло.

— Красиво, верно?

— Облаков нет.

— Говорят, что это добрый знак — год получится удачным. Вот и посмотрим, сбудется или нет.

После новогодних гуляний минула неделя. Господин Бенджамин разобрался с последними делами и, пока не нашлись новые, смог уделить Клео и детям больше внимания. Уроки возобновились.

Сегодня наблюдали за опытом, который должен был продемонстрировать одно из умозаключений о строении вещей. Господин Бенджамин налил в пробирку чистой воды, капнул в неё немного чернил и хорошенько взболтал, чтобы вода равномерно окрасилась. Потом вылил половину в другую пробирку и добавил чистой воды. Окрашенная вода стала заметно бледнее. Потом хозяин повторил это ещё несколько раз, и всё равно конечная пробирка показывала, что её содержимое всё ещё имеет цвет.

— И что это значит? — спросил Эрни.

— Помните, сколько краски я изначально добавил в воду?

— Очень мало — буквально пару капель, — сказал Клео.

— И её удалось настолько разбавить. Как думаете, что это значит?

— Совсем маленькая частичка этой капельки осталась в воде, — сделал вывод Клео.

— А что будет, если мы и дальше продолжим разбавлять?

— Цвет будет бледнеть... пока не станет совсем незаметным?

— Неразличимым нашим глазом, — уточнил господин Бенджамин, опуская пробирку в кольцо штатива. — Однако какая-то частица краски всё равно будет там присутствовать.

— И что это означает?

— Можно уверенно предположить, что все предметы, которые мы видим, можно расщепить на такие же мельчайшие частички. Растереть в пыль, и эта самая пыль тоже будет состоять из совсем крошечных, неразличимых глазу частиц. И если бы у нас было подходящее увеличительное стекло, то мы смогли бы эти самые частицы разглядеть.

— А зачем это знать? — удивился Томми.

— Наука алхимия, которую уже называют просто "химия", изучает различные вещества и всё то, что можно из них смешать, а также их свойства. Свойства и способы образования многих реактивов до сих пор нам непонятны, и подобная теория может стать началом развития химии не только как науки, которая познаёт законы мира исключительно через практические опыты. Такая теория помогла бы рассчитать возможные варианты на основе тех сведений, что у нас уже есть, и облегчить работу, не рискуя при постоянном смешении всего со всем — пары некоторых реактивов очень опасны для здоровья. Мой покойный отец был очень увлечён химическими опытами, и они основательно подорвали его здоровье. Особенно в последние годы.

Вдруг от ворот донёсся звон колокола, и господин Бенджамин недоумённо повернулся к окну, за которым уже начало смеркаться.

— А это ещё кто?!

— Может, шериф Бэккет? — предположил Томми, а Эрни спрятался за его спину, поглаживая Кая.

— Нет, он звонит по-другому.

— А, может... это преподобный Альфред приехал? — обмер Клео.

— Обычно он предупреждает... — Господин Бенджамин выглянул в окошко, после чего поправил хитрую деревянную занавеску и пошёл к люку. — Надеюсь, что это не дурные вести! Было бы совсем не к месту — такой хороший вечер...

Клео, держа детей за руки, последовал за хозяином. Клео и боялся и волновался одновременно. Если это новый каноник, то хорошо. А если вдруг это недоброжелатели, желающие отомстить за падение Уэйланда? Да, шериф в колокол звонит немного иначе... Господин Бенджамин, заметив, что Клео и дети идут за ним, сбавил шаг, дождался, пока омега поравняется с ним, и попросил Томми и Эрни подождать в малой гостиной.

— Почему? — надулся Томми.

— Чтобы убедиться, что наш гость неопасен. Я не хочу рисковать. Да и вы можете посмотреть на него через окно. Хорошо?

— Хорошо, — дружно вздохнули мальчики.

Дальше господин Бенджамин и Клео пошли вместе.

— Сэр, вы ждёте плохие новости? — спросил Клео.

— И это тоже, — кивнул хозяин. — Ещё на приёме в доме губернатора я краем уха слышал, что в Викторане случился большой скандал, причём именно с его родственниками, и сейчас его положение снова пошатнулось. Не исключено, что его могут заменить, и кто знает, кто это будет. Нынешний наш губернатор человек глубоко ведомый, да ещё и со здоровьем неважно, ты же сам его видел. Если назначат более сильного человека, и тот начнёт что-то менять... Не факт, что я смогу с ним договориться. То, что мы с шерифом обезвредили остатки Викторанских дьяволов и вернули покой в нашу губернию, прибавило веса и авторитета нашей семье, а это кое-кому не нравится. Так что его превосходительство очень настойчиво предлагал мне брачный союз — у него внук уже почти взрослый. Только зачем мне тринадцатилетний мальчишка? Усыновить разве что и попытаться воспитать из него хоть что-то достойное.

Клео хотел было напомнить, что ему самому скоро шестнадцать, но прикусил язык. Тринадцать лет — это ещё только начало созревания, а в шестнадцать уже рожают детей, так что это не аргумент для его хозяина. Если уж для господина Бенджамина начало его работы у Кондэ в двенадцать — это мрак и ужас...

Парадная дверь открылась, Бруно, заметно растерянный и в то же время оживлённый, пропустил вперёд двух гостей, и Клео с обмиранием понял, что угадал. Гостями оказались уже немолодой священник-бета в широком зимнем плаще с меховой подкладкой и молоденький омежка лет десяти-одиннадцати в мирском. Едва преподобный вошёл, и Клео осторожно принюхался...

— Преподобный Альфред! Что же вы не предупредили?! — откровенно обрадовался господин Бенджамин и поспешил помочь гостю снять плащ. — Я бы вас встретил!

— Бенджамин! Ну, что же ты так беспокоишься?! Я же написал, что приеду сразу, как только передам дела, — мягко укорил его сородич. — Мой заместитель человек толковый — сам выбирал, так что...

— И всё же, почему не написали заранее, когда приедете? — Господин Бенджамин сам начал стряхивать с плаща священника снег и вешать его на крючок. Бруно помогал мальчику.

— Подумаешь, мелочи какие?! Я ещё не настолько стар.

— Это не мелочи, — упрямо возразил господин Бенджамин и обратил внимание на спутника каноника. — А это и есть ваш воспитанник, о котором мне дядя писал?

— Да, это Марион. Будет мне с делами помогать. Знакомьтесь.

Омежка уже снял верхнюю одежду и размотал тёплую шаль, покрывающую его голову. Симпатичный, живой, улыбчивый, он почтительно поклонился хозяину дома.

— Мир вашему дому, ваша светлость.

— Здравствуй, Марион. — Господин Бенджамин приветливо пожал его ладошку, и мальчик зарумянился. — Надеюсь, тебе у нас понравится.

Тем временем Клео приглядывался к преподобному Альфреду. Новый каноник был одет в чёрную сутану с широкой белой пелериной, знаков сана не носил, только на правой руке поблескивал перстень-печатка с бирюзой. Внешне он мало походил на покойного преподобного Герберта — первый наставник Клео был слегка полноват, а преподобный Альфред... Повыше, сухонький, но что-то общее у них всё же было. Может, в походке и движениях, может, в мимике и взгляде, может, в манере говорить. И запах. Заметно слабоват в сравнении с ароматом господина Бенджамина, но тоже приятный и с первого же вдоха внушает доверие. Чувствовалось, что это очень хороший человек. Как и рассказывал господин Бенджамин.

— Бенджамин, а кто этот очаровательный юноша? — полюбопытствовал преподобный, приглаживая редеющие, слегка растрёпанные тёмные волосы вокруг выбритой макушки.

— Это Клео, мой новый ученик, — гордо представил гостю омегу господин Бенджамин, приобнимая Клео за плечи.

— Тот самый Клео, который как следует приложил Уэйланду кулаком под дых? — лукаво прищурился преподобный Альфред. Да, он похож на покойного наставника — такие же морщинки в уголках глаз, такая же улыбка... Этот человек нравился Клео всё больше! Юноша смущённо потупился — в голосе священника слышалось одобрение.

— Тот самый, — подтвердил господин Бенджамин.

Клео попытался почтительно поцеловать руку преподобному, но был остановлен.

— Ну-ну, не стоит, — покачал головой преподобный Альфред. — Мы же не на службе. Я здесь не как священнослужитель, а как частное лицо, так что к Дьяволу церемонии.

Клео растерянно уставился на него, и новый каноник рассмеялся. Совсем по-доброму и погладил Клео по голове. Совсем как преподобный Герберт. Сходство стало настолько внушительным, что у омеги навернулись слёзы на глаза.

— Клео, что с тобой? — забеспокоился преподобный Альфред.

— Ни...ничего... — Клео утёрся, стараясь не разреветься у него на глазах самым позорным образом. — Просто...

— Кажется, вы напомнили Клео его первого наставника, преподобного Герберта, — объяснил господин Бенджамин, снова приобнимая Клео и доставая из кармана свой носовой платок. — Клео был очень привязан к нему.

— Он умер? — понял каноник, перестав улыбаться.

— Да, в лето двадцать пятого года. Тогда умерла вся семья Клео, и преподобный забрал его к себе, но сам скончался спустя несколько дней.

— Соболезную, — искренне посочувствовал Клео гость. — Год тогда выдался скорбным — от этого голода пострадала не одна губерния, даже до столицы дотянулось...

— Проходите, — пригласил господин Бенджамин гостей внутрь. — Вам стоит выпить чего-нибудь горячего — на дворе сейчас так холодно. Тем более, что у нас чай вот-вот поспеет.

— С удовольствием.

С прибытием гостей все оживились. Даже Джим на время оставил дежурство, чтобы познакомиться с новым каноником. Преподобный Альфред понравился всем, а Бруно, который особенно не любил церковников и никогда этого не скрывал, разговаривал с гостем очень почтительно. Это уже говорило о многом.

Преподобный Альфред был неплохо осведомлён о делах своего нового прихода, живо интересовался работой господина Бенджамина, уважительно отзывался о старом господине Спенсере и его внуках. Едва разговорились, как в колокол снова позвонили. На этот раз это был шериф Бэккет, и Джим поспешил его встретить. Разумеется, Майкл прибыл вместе с отцом и очень тепло поприветствовал Клео. Юный альфа не терял надежды обратить на себя внимание омеги, но пока добился только равного отношения и ровного дружеского общения.

— А как вы узнали о нашем приезде, ваше благородие? — осведомился преподобный, когда новым гостям тоже налили чаю, а Криденс и Кларенс принесли ещё два кресла. — Я же ещё ни к кому не заезжал, кроме почтенного Тумэя.

— А "Мышиный угол"? — улыбнулся в ответ альфа. — Так уж вышло, что мы с Майклом навещали кое-кого и видели ваши сани. Вы тогда остановились рядом с храмом, и вас видели дети. Один из них тут же побежал к нам и сказал.

— Ах, да... Так, значит, вам обо всём докладывают.

— Очень часто, — кивнул Бэккет. — Преподобный, когда будет первая служба?

— Хотите о чём-то попросить? — Священник аккуратно поставил свою чашку на блюдце, стоящее на чайном столике.

— Не совсем. — Шериф посерьёзнел. — Дело в том, что я слышал, что все те обряды, которые в нашем округе проводил Уэйланд, признаны недействительными. Как и выписанные им бумаги.

— Как??? — побледнел Сильван и испуганно прижался к мужу. — Это... правда???

— Боюсь, что да, — сокрушённо кивнул новый каноник. — Всё это придётся проводить заново и заново вписывать в книги — Церковь стремится очистить свою репутацию от такого позора. Разумеется, это доставит некоторые сложности, но я за эти обряды ни монеты не возьму. Передайте это селянам, ваше благородие — они не обязаны платить дважды только потому, что к ним когда-то прислали исключительного мерзавца.

— Вы очень добры, преподобный, — поблагодарил шериф. — В последнее время наша общинная казна испытывает некоторый недостаток средств — закупочные цены заметно упали, а налоги растут...

— Последствия большой войны, которую мы пережили, — развёл руками преподобный Альфред. — Власть не придумала другого способа восполнить общий дефицит иначе, что, на мой взгляд, глупо. Господин Спенсер и господин Морган пытаются как-то на это повлиять, но пока безуспешно. Церковная казна тоже пустовата — средства активно вкладывались в вооружение, поэтому и церковный налог ощутимо увеличился, как и плата за проведение обрядов.

— Но ведь война уже много лет как кончилась, — недоумённо сказал Майкл. — Разве не пора снизить это всё?

— Не так всё просто, сын мой. Если хочешь об этом поговорить, то заходи как-нибудь.

— И когда нам к вам приходить? — скрипнул зубами Криденс, крепче обнимая мужа и приёмного сына, который сидел у него на коленях.

— Ничего, договоримся, — подбодрил старшего привратника каноник. — Я так понял, что по-своему вы уже сделали?

Клео невольно облизнулся. Тот самый обряд, о котором говорил каноник, они провели вскоре после первого снега. Клео был поражён тем, что ничего особенного для этой церемонии было не нужно — все просто собрались в большой гостиной на втором этаже, ради чего отперли вторую часть дома. В обряде не было никаких молитв, не нужно было принаряжаться, всё было просто, а самой примечательной частью оказалось большое сочное яблоко из кладовых, которое хозяин придирчиво выбрал сам. Обряд настолько отличался от того, что проводил Уэйланд, что Клео долго ходил под впечатлением! Особенно от того, что кольца новобрачных символизировали не оберег и оковы, а любовь и верность. Перед тем, как произошёл обмен кольцами, Эрни, очень ответственно подошедший к своим обязанностям, вручил родителям то самое яблоко, которое было съедено на двоих. От яблока так вкусно пахло, что Клео буквально ощутил его сладкий вкус у себя во рту! А под конец, когда господин Бенджамин, который проводил обряд, благословил новобрачных, те так поцеловались, что омега едва сдержал рвущиеся в голову мысли о собственной свадьбе — так ему понравился этот обряд. Позже Клео узнал, что подобный был в ходу в Альхейне, и проводить его имели право не только священнослужители, но и просто люди, которых уважали и высоко ценили. Нужны были только свидетели, после чего брак признавался вполне законным. Просто и понятно. Клео не смог не представить себе, как он точно так же стоит перед своим женихом и произносит те же самые слова: "Прими это кольцо как знак моей любви и верности..." Очень добрый и красивый обряд. И очень вкусный. Если бы только в этой картинке на месте жениха стоял не господин Бенджамин...

После домашнего обряда Клео несколько раз видел во сне эту выдумку, просыпался и долго ворочался, борясь с нахлынувшим желанием. Начавшееся обучение привело к тому, что он проводил с хозяином всё больше времени, новые знания помогали приглушить влечение, но вот по ночам и в купальне Клео то и дело вспоминал, как господин Бенджамин касается его, поощрительно треплет по плечу или голове, улыбается... Когда Клео читал новую книгу, меж строк мерещился голос, задающий вопросы, ответы на которые омега находил в книге. Это помогало запоминать, только влечение к хозяину глубже укоренялось в Клео, вторгалось в сны. Может, это и неплохо... Да только Клео ещё не забыл три года в заведении прежнего хозяина, в котором процесс совокупления приравнивался к отвращению, и это влияло на его новую жизнь. Если бы не рабство, то Клео, пожалуй, решился поддаться своим желаниям. Сейчас он только позволял себе наслаждаться покоем и уютом рядом с хозяином. Благодарность тоже не позволяла наглеть — только осторожно прислоняться, садиться рядом и впитывать доброту и заботу. Вот если бы господин Бенджамин САМ попытался... но он этого не делал. Как и говорил. Да и как смеет мечтать о свадьбе с родовитым дворянином омега-сирота, только недавно выкупленный из борделя?! Может, подобные союзы для Спенсеров и не кажутся чем-то плохим, однако вызывать очередное недовольство дворянского собрания явно не стоит.

— Да, — крепче сжал руку мужа Криденс. — Значит, опасность ещё не миновала...

— Тогда проведём церемонию как можно скорее, — сказал преподобный Альфред. — Как раз во время первой службы это и сделаем. Заодно я сообщу о необходимости повторных обрядов и записей остальным.

— А каковы ваши дальнейшие планы, преподобный? — поинтересовался Майкл.

— Я планирую кое-что изменить, и в этом мне может понадобиться ваша помощь. Во-первых, я хотел бы попросить вас успокоить тех селян, которых насторожат эти изменения. Уэйланд три года наводил здесь свои порядки, и что-то кому-то могло и глянуться.

— Таких немного, — уверенно ответил шериф, — и остальные их придержат.

— Во-вторых, я бы хотел построить школу для детей и всех желающих взрослых. Сейчас, когда страна восстанавливается после двух тяжких воин, образованные люди нужны везде, однако кабинет министров при нашем Императоре не спешит проводить реформы в этом направлении. Существуют персональные наставники, несколько школ для дворян при монастырях, несколько университетов, которые не столько занимаются образованием, сколько служат науке, хотя уже пора бы последовать примеру Альхейна и обеспечить их достаточным количеством студентов. Наша страна весьма велика, и, чтобы окончательно наладить хозяйство, нужны грамотные люди с хорошим образованием. Основное количество таких людей поставляют храмовые школы в больших городах, однако большинство таких учеников и воспитанников либо из достаточно богатых или просто зажиточных семей либо учатся в интересах своих покровителей. Это ощутимо тормозит наше развитие в целом, а ведь на дворе уже восемнадцатый век! В интересах Ингерна как можно быстрее восполнить потери на полях сражений, начать прокладывать хорошие дороги, обеспечивать их обслуживание, убрать ненужные налоги, окончательно привести в порядок делопроизводство... Работы много, и Церковь в одиночку не сможет это всё контролировать — у нас недостаточно людей для этого, ведь на наличный состав и без того навалено много обязанностей, а кое-кто откровенно ими пренебрегает. Часть дел, что исполняет Церковь, вполне можно передать светским властям. То же образование, например.

— Но если эти сферы деятельности перейдут в руки светских властей... — несмело заговорил Бруно.

— Рано или поздно это всё равно произойдёт, — вздохнул преподобный. — Это неизбежно. Как бы Церковь не пыталась контролировать все стороны нашей жизни, надолго этот порядок не сохранится. Во времена Великого Холода в этом был железный смысл, а сейчас его нет.

Клео вспомнил, как о железной руке Церкви говорил господин Бенджамин в тот страшный день, когда на бедного омегу попытался напасть Уэйланд. Из первых уроков и уже прочитанных книг Клео узнал, что во времена Великого Холода священники были едва ли не единственными грамотными людьми в стране, позже начали получать полноценное образование короли, аристократы и их приближённые. Крестьянство и рабы оставались глубоко невежественными, чем и пользовалась Церковь, устанавливая своё верховенство. Сейчас многое изменилось, да и Сильван, помнится, говорил, что без мало-мальского знания грамоты в большом городе никуда. Книги, правда, всё ещё оставались роскошью и были доступны не всем. Сейчас Сильван мог читать столько, сколько хотел, и был в восторге от библиотеки хозяина. В Мышовке и прилегающих к ней сёлах книг и вовсе почти не было — в ходу больше были лубочные картинки, которые по праздникам продавали бродячие торговцы, да и то букв там было мало, а читать нечего.

— Вряд ли одна школа что-то изменит, — покачал головой Гриффит. — Даже если в ней будут учиться все...

— Великое начинается всегда с малого, — заметил господин Бенджамин. — Стоит заняться обучением селян хотя бы для того, чтобы наладить жизнь уже в нашем округе. Чиновники постоянно придумывают новые законы и правила, которых уже столько, что неграмотный человек легко способен запутаться и стать жертвой обмана. Уэйланд не спешил знакомить селян с этими изменениями, да и делами округа практически не занимался. История с мостом была откровенной демонстрацией, но и только. Как только мы достигнем определённых результатов, то этот пример лучше всего покажет необходимость таких школ для народного образования, а уже способный молодняк сможет подняться дальше и занимать весомые должности, изменяя нашу жизнь. Да, на это уйдёт немало времени, однако начинать надо хоть с чего-нибудь. У нашей семьи уже давно заготовлен один такой проект, да только церковники его не пропускают — нужны солидные вложения, а денег в казне едва хватает на самое необходимое и взятки друг другу.

— Рано или поздно придётся пропустить, — утешил его преподобный Альфред. — Если хотя бы несколько местных ребят захотят учиться и сделать что-то полезное, что не грех будет перенять и остальным, то проект будет принят. Развитие чего-то одного неизбежно приведёт к развитию другого, связанного с ним, и так постепенно изменения коснутся всего. Кстати, Бенджамин, я слышал, что ты предлагал построить отдельный дом для течных омег...

— С подачи Уэйланда губернатор раз за разом отказывал, — развёл руками бета, — и мы с шерифом уже думаем, как бы его построить втайне. Я не раз приглашал местных к нам, хотя бы самых юных, да только те стесняются или боятся, хотя бояться совершенно нечего. Да и наш домик тесноват...

— Вот именно, тесноват и рассчитан только на домочадцев. Однако у вас уже есть опыт по организации его работы. Я постараюсь убедить губернатора всё-таки дать разрешение, а ваши люди отберут наиболее толковых из местных, чтобы ухаживали за сородичами и присматривали за ними.

— А почему разрешение не давали? — полюбопытствовал Клео. — Неужели только из-за слов Уэйланда о возможном разврате?

— Не только. Сейчас нужно рожать новых детей, и таким образом губернатор рассчитывал на быстрый прирост, вот только какой в этом будет смысл, если из-за нехватки еды и денег на содержание новых детей люди будут погибать?! К тому же настой, который помог Иласу избежать нежеланных детей, если его пить слишком часто и много, способен и вовсе лишить омег способности к деторождению. Что одно что другое — это не выход. — Господин Бенджамин нахмурился. — То, что селяне продают на городских рынках, и городские заработки с осени по весну — это их единственные источники дохода. Всё остальное они вынуждены производить здесь, а недостающее покупать опять же в городах за нелишние деньги. Самообеспечение, понимаешь? Да, это неплохой выход из положения, да только растущие сейчас налоги отнимают средства, которые можно использовать с большей пользой. Богатое село — это много еды. Сытый город — это много рабочих рук. Хорошее образование — это мастеровые, которые способны благоустроить и сделать удобной нашу жизнь. Больше разумных налогов с таких людей и меньше мздоимцев — богаче будет казна. Можно будет организовать новые обширные разработки полезных руд, выплавлять больше железа, построить мануфактуры, продукцию которых смогут позволить себе множество людей, а это доход, в том числе опять таки для казны. Одно пугает министров и богачей — разница между ними и чернью сократится, с ними придётся договариваться на равных. А разве признают они этих людей равными?

— Особенно притом, что сами ни пса делать не умеют, — саркастически заметил Бруно. — Без нас они никто и звать их никак, а щёки надувают, как будто они центр мира! И позволяют себе разное.

— Ты прав, — согласился с дерзким омегой каноник, в очередной раз удивив Клео. — Всё начинается с того, что складывается у людей в головах. Надо навести прежде всего там порядок. Установить по-настоящему общие правила, и тогда всё начнёт складываться само собой. Останется только помочь. Для этого и нужен течный дом для местных. По другим деревням постоянно пытаются решить эту проблему своими силами, кому-то удаётся, но об организованной реформе и речи не идёт.

— Я всё оплачу, — сказал господин Бенджамин. — Тем более, что для постройки такого дома особая древесина не понадобится — наш лес вполне подойдёт.

— Тогда нужно поездить по округе и поискать подходящее место, а тем временем я проведу перепись нашего населения, и мы подсчитаем, сколько понадобится мест. Ещё стоит завести книгу, чтобы вести записи и заранее готовиться. Всё-таки не у всех омег цикл достаточно последовательный, а у кого-то предтечный период и вовсе занимает считанные дни, а не около недели-двух. К тому же после рождения детей цикл обычно сдвигается. Так будет удобнее.

— Мы так и делаем — очерёдность расписана именно на основе знания циклов всех наших омег.

— Прекрасно.

Вечер прошёл очень весело, особенно, когда Марион развлёк присутствующих весёлой песенкой, чем тут же привлёк внимание Майкла. Омежка удивительно хорошо пел, и Клео невольно сородичу позавидовал — ему боги особого голоса и музыкального слуха не дали, что стало ясно уже у Кондэ, и Клео очень из-за этого расстраивался. Мимоходом преподобный Альфред обронил, что привёз с собой небольшой орган, и что в храме будет звучать настоящая музыка. Клео тут же начал с нетерпением ждать новой службы, чтобы послушать. Тем более, что на все ближайшие службы обязательно будут ездить домочадцы Птичьего гнезда, чтобы поддержать нового каноника.

Когда провожали гостей, Бенджамин отвёл сородича в сторонку.

— Преподобный, могу я попросить вас о помощи? — тихо спросил он.

— А в чём дело?

— Это касается Клео. — Бенджамин бросил косой взгляд на своего нового ученика, который разговорился с Марионом. — Мне всё не даёт покоя его первый наставник, преподобный Герберт. Ведь традиционные священнослужители крайне неодобрительно отзываются об омежьем образовании и одобрили только обучение будущих супругов Владык, аристократов, дворян и приближённых к императорскому двору. А этот клерик сам предложил родителям Клео учить и их младшего, когда тот обнаружил явные способности. И учил весьма усердно. Он не считал это чем-то зазорным, а ведь Клео был ребёнком из простой деревенской семьи. Мне упорно мстится, что это не было прихотью.

— И ты хочешь просить меня узнать больше об этом человеке?

— Если сможете. Я жду письма от Моргана, который обещал послать гонца в Лисий брод и поспрашивать местных, а заодно порыться в сельской книге. Вы поможете?

Каноник вгляделся в Бенджамина и понимающе улыбнулся.

— Ты хочешь на нём жениться и начинаешь собирать родословную?..

— Тсс!!! — предостерегающе перебил его Бенджамин. — Не так громко! Клео пока ни о чём таком не подозревает, и я не хочу его тревожить раньше времени.

— Так ты не просто так его учить взялся...

— Да. — Бенджамин понизил голос почти до шёпота, и священник придвинулся ближе. — Если Клео согласится выйти за меня замуж, то мы будем со всеми делами управляться вместе, и знания будут нелишними. Да и он сможет всё обдумать с ясной головой.

— Всё в традициях вашей семьи... Хорошо, я постараюсь. Сообщи мне сразу, как придёт письмо.

— Непременно.

Перед храмом уже собралась внушительная толпа, когда последние селяне были довезены до Мышовки. Клео очень бережно помог выбраться из саней почтенному Орри и довёл до Спайков, которые тепло поприветствовали нового друга. Там же стояли Кори и Джоуи, с которыми Клео тоже дружил.

— Клео, а какой он, наш новый каноник? — тут же спросил сородича Диллан, старательно укутывая младшего сына в шерстяной платок. Малыш Фэй сладко спал на руках оми, и Клео снова им залюбовался. Какой же он милый... Брюса нёс на руках дядя Даллас, и "волчонок" посапывал на его плече.

— Очень достойный человек, — воодушевлённо ответил Клео. — Добрый и умный. Уверен, он вам очень понравится. А ещё теперь в нашем храме будет звучать музыка.

— Самая настоящая?! — ахнул Джоуи.

— Да — преподобный Альфред привёз небольшой такой орган, и он умеет на нём играть. А ещё с ним приехал его воспитанник Марион — он очень красиво поёт.

— Они уже были у вас, — догадался Кори.

— Да, и даже успели познакомиться с шерифом и Майклом. И... — Клео понизил голос, и сородичи заинтригованно придвинулись ближе. — мне показалось, что Марион Майклу понравился.

Омеги многозначительно переглянулись, и в этот самый момент со звонницы донёсся приветственный мелодичный звон, совсем не похожий на резкие раскаты, которые летели сверху при Уэйланде. Почтенный Тумэй и шериф Бэккет первыми вошли в храм, а племянники шерифа предупредительно придерживали двери для остальных. Клео поправил свой платок и последовал за хозяином, который присоединился к селянам и, как и всегда, старался не выделяться среди них.

Внутреннее пространство храма снова было добротно освещено, а за светцами Клео увидел новые стойки с зеркалами, которые рассеивали свет лучше медных дискосов. Рядом с кафедрой уже стоял тот самый орган, а вскоре к людям вышел новый каноник в своём облачении — белом одеянии с сине-голубой отделкой и полагающейся цепью с медальонами на груди. Клео невольно улыбнулся, увидев его. Да, этот священник такой же хороший, как и преподобный Герберт. Он принесёт много пользы округу.

Когда вошли последние прихожане — люди смирно и уверенно занимали свои места — двери закрылись, и преподобный Альфред заговорил:

— Мир дому вашему, дети мои. Сердечно рад всех сегодня видеть. Искренне надеюсь, что беды вас теперь покинули надолго, а со всем остальным мы непременно справимся. Вместе.

Селяне переглянулись, и в них Клео видел и чуял надежду. Особенно в том, как улыбаются омеги, как на нового каноника с любопытством смотрят дети. Несколько человек заметно нахмурились, однако, как и говорил шериф, их было немного. И это были те же самые, что осаживали Клео во время нападения местных хулиганов на Эрни на Воздвижение.

— Прежде, чем мы начнём сегодняшнюю службу, я хотел бы сделать несколько заявлений. Прошу не тревожиться сразу — это может показаться неприятным, но не всё так страшно...

Селяне заволновались, и тут к людям вышел Марион в долгополом белоснежном одеянии, расшитом зелёной нитью. Голову Мариона окутывало лёгкое белое покрывало. Омежка встал рядом с каноником и поклонился всем.

— Кстати, позвольте представить вам моего воспитанника и помощника. Его зовут Марион, и я надеюсь, что и ему вы будете тоже рады. Итак, сперва неприятная новость. Все обряды, которые проводил преподобный Уэйланд, Синодом признаны недействительными, и их придётся проводить снова.

Селяне загомонили, в воздухе потяжелело, и шериф поспешил навести порядок.

— Уважаемые, не спешите возмущаться. Дослушайте до конца.

— Благодарю, ваше благородие. Да, было принято это решение, но поскольку преподобный Уэйланд был под следствием и лишён сана, то это обстоятельство снимает необходимость повторно оплачивать все эти обряды. Наш Святейший Синод таким образом приносит вам свои искренние извинения за недогляд, из-за которого служителем Церкви стал недостойный. В ближайшие дни мы обсудим проведение всех этих обрядов и их порядок.

Селяне успокоились и заулыбались.

— Вторая новость. Поскольку преподобный Уэйланд крайне плохо исполнял свои обязанности, он не донёс вам сведения о некоторых изменениях церковного протокола, которые уже используются в других городах и округах. Первое — во время свадебного обряда теперь необязательно вставать на колени. Второе — стоять всю службу на ногах теперь тоже необязательно. Поскольку среди нас есть дети, не вполне здоровые... — Клео с состраданием взглянул в сторону почтенного Тумэя, которого поддерживали под руки супруг и Илас. — и пожилые, для них стоит сколотить скамьи, чтобы не утруждать. Позже мы обсудим, когда именно можно сделать эти скамьи и куда их поставить. Третье — всеобщие песнопения в храмах так же остаются на усмотрение приписанного к храму каноника. Поскольку не всех боги одарили талантом к пению, не стоит вынуждать этих людей петь. Пение гимнов должно идти от души, песнопения проникают в души и должны осветлять их, а не служить причиной печали. Поэтому петь будет Марион, а если кто-то захочет петь вместе с ним, то мы можем собрать достойный хор, который будет радовать всех нас.

А Уэйланд ещё отговаривался, что достойных певцов нет и заниматься с ними некому, подумал Клео. Было бы желание, а хор будет!

— Третья новость. Поскольку сейчас нашей стране очень нужны грамотные люди, я бы хотел построить небольшую школу. Сейчас выходит множество новых законов, в торговых делах грамота очень важна, как и при любом обустройстве. Ингерн пережил две тяжёлые войны, отстраивать то, что было упущено, предстоит долго и упорно, и грамотные люди будут при этом очень полезны. Я сам буду учить всех желающих — будь то дитя или взрослый. Его светлость господин Спенсер выразил желание помочь в этом благом деле и предоставит все необходимые книги за свой счёт.

— Книги! — тихим радостным шёпотом ахнул кто-то. — Настоящие!..

— Чему радуешься? — одёрнул его другой. — Омегам книги читать не положено!

— Почему же? — улыбнулся преподобный Альфред. — Я вижу по слугам его светлости, что грамотные омеги это большая польза для хозяйства. Глупый старый предрассудок также мешает процветанию нашего округа, и я с большим удовольствием буду обучать и омег тоже. Ведь если человек умён и прозорлив, способен красиво говорить и создавать что-то нужное и полезное, то какая разница кто он? Мы здесь живём всем миром, и вклад каждого ценен.

Селяне снова загомонили — не ожидали услышать подобное от столичного жителя. Джоуи набрался смелости и вышел из толпы.

— Преподобный... — Омежка очень волновался. — Я очень хочу учиться. Вы возьмёте меня в эту школу?

— Конечно. Обсудим это после службы, хорошо? — Джоуи кивнул и вернулся к удивлённым его поступком брату и родителям. — Это все новости на сегодня, а обо всех последующих я буду вас извещать вовремя. А сейчас... Марион, сын мой, порадуешь наших прихожан?

— Конечно, отче.

Марион поправил воротник своей мантии и прикрыл глаза. Преподобный Альфред сел за орган, коснулся клавиш, и под сводами храма разнеслось эхо прекрасной музыки. Селяне мгновенно притихли, и Марион запел.

Внезапно Клео осознал, что в тот вечер Марион показал себя не полностью. Сегодня он пел ещё лучше, и пел он благодарственную оду. Голос омежки, чистый, как самый лучший хрусталь, звенел под старыми сводами, проникал в самое сердце, изгоняя тревогу и даря наслаждение слуху. Воздух храма словно свежел, мерцание свечей ласкало взгляд, а образы со стен взирали с тихой радостью и благодарностью. Даже статуи первопредков, казалось, начали улыбаться! Особенно Иво.

Это была прекрасная служба — таких Клео припомнить не мог за всю свою жизнь. Преподобный Альфред говорил о мире и взаимопомощи, испытаниях и силе, способной их преодолеть. О силе разума, способной обуздать Тьму. Его слушали, ловя каждое слово, и по лицам и глазам селян Клео читал уверенность, что теперь в деревню прислали достойного священника.

Марион начал петь новый гимн, и рядом с ним встали трое сородичей, которые тоже неплохо пели, но не успели они пропеть и три строфы, как двери храма с грохотом распахнулись, и снаружи потянуло морозцем. Музыка стихла, селяне обернулись...

— КОНАН!!! — вскрикнул кто-то, и Клео понял, что это измучившийся от ожидания Карен.

Омега поспешил обнять вернувшегося сына, и селяне расступились, пропуская его. Клео с любопытством смотрел на вошедшего в храм альфу в добротном полушубке. Рослый, видный... Неудивительно, что он понравился Иласу!

— Папа... — Конан обнял родителя, который тихо всхлипывал. — Ну, не плачь ты так... Я вернулся. Теперь всё будет хорошо.

В храм вошёл ещё один человек, и по тому, как его поприветствовал господин Бенджамин, Клео понял, что это кто-то из слуг Спенсеров или их доверенных лиц. Тоже молодой, бета, добротно одетый, спину держит прямо.

— Здравствуй, Питер! Как жизнь?

— Вашими молитвами, господин, — почтительно склонил голову бета.

— Давай двери закроем — всё-таки зима на дворе...

— Для вас есть письмо от вашего уважаемого дяди. Вручу после службы, хорошо?

— Разумеется. Проходи.

Внимание Клео тут же привлёк Илас. Бывший храмовый служка уже вполне выздоровел, лишь иногда ещё покашливал. При виде своего избранника он тоже всхлипнул. Омега очевидно тянулся к жениху, и отец погладил его по руке.

— Иди уже. И скажи, что скоро свадьба.

Когда храмовые двери закрылись, Конан снял с головы шапку, и по его широким плечам рассыпались аккуратно подстриженные длинные тёмные волосы. Альфа был весьма хорош собой. Особенно были хороши блестящие глаза с огоньком. Бороду и усы он не носил, хотя по годам уже пора бы. Через плечо висит дорожная сума. Конан смотрел только на Иласа, и в его лице не было ничего тревожного. Как будто он знает, через что пришлось пройти возлюбленному, но совершенно на него не гневается, понимая, что бедняга ни в чём не виноват.

Илас медленно приблизился. Его губы тряслись, по лицу катились слёзы. Конан отпустил оми, привлёк его к себе, и Илас разрыдался в полный голос. Сквозь рыдания кое-как можно было различить слово "живой". Да, сон Диллана оказался вещим — невинно осуждённый парень выжил и вернулся домой.

— Да, я живой.

— Я...

— Молчи, я всё знаю — господа Спенсеры мне рассказали. Это всё неважно. Теперь совершенно неважно.

— Мой отец... он благословляет наш союз. И к свадьбе... почти всё готово... — Илас притих, вцепляясь в него крепче.

Конан недоверчиво уставился на будущего тестя, и почтенный Тумэй, поддерживаемый мужем под руку, подошёл к ним. Деревенский староста заметно пошатывался — он сильно сдал за последние недели. Руи смотрел на зятя с надеждой — за минувшие дни он столько всего узнал от сына, что последние сомнения ушли сами.

— Прости меня, — негромко повинился староста перед молодым сородичем.

— Нечего прощать — я сам был виноват. Надо было быть умнее.

Альфы пожали друг другу руки, все заняли свои места, и служба продолжилась.

Завершилась служба повторным бракосочетанием Криденса и Сильвана — в качестве примера для других селян. На виду у всех преподобный Альфред вписал всё в возвращённую в храм книгу и выписал новые бумаги. В том числе и на усыновление Эрни. Положенные при этом молитвы тоже пел Марион, и это делало обряды куда величественнее и торжественнее, чем проведённые Уэйландом. Тем более, что никаких крамольных слов про демонов сказано не было, что многих удивило.

Стоило почтенному Орри спросить про изменения обряда...

— Вы и об этом не знаете? — удивился новый каноник. — Эти слова были обязательной частью во времена Великого Холода, когда люди были жестоки и глубоко невежественны. Сейчас от подобной практики предполагается отказываться, это остаётся опять же на наше усмотрение, и если пробный срок пройдёт удачно, то новый протокол заменит старый окончательно. Я счёл нужным использовать его сейчас, поскольку единение особенно необходимо нам всем.

И это тоже порадовало селян-омег.

В округ пришли покой и вера в завтрашний день.

Свадьба Конана и Иласа состоялась через два дня после возвращения невинно осуждённого альфы, а на следующий день Фэй был окрещён в присутствии родных, обоих крёстных и домочадцев Птичьего гнезда. Господин Бенджамин и здесь не остался в стороне и преподнёс обеим семьям достойные подарки.

Питер Бейтс был не просто доверенным лицом Спенсеров — он служил непосредственно в доме. Он остановился на несколько дней в усадьбе — было что обсудить с господином Бенджамином, причём за закрытыми дверями. Разумеется, он сидел за одним столом со всеми, и Клео с удивлением узнал, что и в викторанском доме слуги сидят за одним столом с хозяевами. Главное — быть осторожнее и не попасться с поличным во время визитов гостей. Молодой бета оказался очень деликатным и просто приятным человеком. А вечером после крещения Фэя в Птичьем гнезде снова были гости, и Конан наконец рассказал, что и как произошло в те нелёгкие дни при Уэйланде.

Оказалось, что парень уже тогда заподозрил, что с попыткой ограбления храма братьями Моро что-то неладно, тайно переговорил с почтенным Орри, и старик посоветовал не спешить с выводами. Вероятно, пытался уберечь горячую голову от опрометчивых поступков. Однако Конан не желал смиряться и при первой же возможности следил за чужаками и подслушал их разговор с каноником относительно очередного дела, а однажды даже видел, как вся свора собирается у реки и обсуждает то самое дело. Конану хватило ума не лезть тогда на рожон. Жалел только, что не догадался сразу пойти к шерифу — возможно, удалось бы схватить этих мразей раньше. Как ни крути, а почти два года на каторге заставили таки деревенского баламута стать серьёзнее и умнее.

Среди того, что Конан рассказал, Клео заметил одну деталь, которая заметно встревожила шерифа и господина Бенджамина. Следя за разбойничьей шайкой, Конан заметил, что особого согласия между разбойниками не было, да и самому Уэйланду они подчинялись крайне неохотно. Однако всё же подчинялись! Хотя могли плюнуть в глаза и уйти на вольные хлеба. Как рассказал господин Бенджамин, когда Викторанских дьяволов хватали в прошлый раз, в руки городской стражи попались вожак стаи и двое его особо доверенных. Все трое были приговорены к смертной казни и прилюдно повешены. Тем, кому удалось избежать карающей верёвки правосудия — причём то, как им удалось спастись, вызывало вопросы — так и не смогли выбрать себе нового вожака, и тот был определён путём жребия. Впрочем, если верить тому, как бранились между собой разбойники, поначалу со своими обязанностями тот справлялся скверно. Пару лет они не слишком удачно перебивались мелким разбоем, а потом внезапно у стаи появился таинственный покровитель, и дела пошли на лад. Имя этого покровителя знали только погибший от руки Криденса вожак и сам Уэйланд.

Братья Моро пришли в стаю всего около четырёх лет назад и всего, как новички, не знали, однако не прислушиваться к перебранкам они не могли. На суде они о таинственном покровителе ничего не сказали, зато Гилмор поведал о нём шерифу. А теперь и Конан подтвердил. Даже Клео стало понятно, что кто-то попросту использовал Уэйланда и остатки разбойничьей шайки для своих собственных целей. Но кто этот человек? Какие цели он перед собой ставил?

Под конец этого непростого разговора Конан от души похвалил Клео за проявленную отвагу и с удовольствием пожал ему руку как равному. Польщённый такой честью омега даже залился краской, вызвав смех прочих присутствующих.

Остаток вечера прошёл хорошо и душевно, однако Клео то и дело замечал, как хмурится хозяин, как поджимаются его губы, а в глазах тревожно бьётся мысль. И от этого тревожно становилось самому омеге.

Заснуть всё никак не получалось — Клео не слышал, чтобы господин Бенджамин входил в свою комнату. И это когда на циферблате уже первый час ночи! Да, хозяин часто поздно спать ложится, но после такой напряжённой беседы... Поворочавшись ещё немного, Клео решил посмотреть, где господин Бенджамин, и уговорить его всё-таки отдохнуть.

В доме было тихо, только ветер чуть-чуть шумит во дворе. Клео, подсвечивая себе путь лампой, дошёл до лестницы и увидел внизу отсветы огня. Значит, господин Бенджамин в малой гостиной. Клео, стараясь ступать как можно тише, спустился вниз. Господин Бенджамин сидел перед горящим камином и занимался странным делом — с задумчивым видом раскладывал перед собой красочно расписанные карты. Бета смотрел на них так, будто хотел что-то особенное увидеть. Услышав приближающиеся шаги, господин Бенджамин поднял голову и улыбнулся.

— Клео... Тоже не спишь?

Хозяин выглядел совсем родным, и Клео напомнил себе, что надо вести себя прилично. Под тёплым, даже нежным взглядом Клео невольно поправил свой халат и ворот ночной рубахи. И как у хозяина так получается?

— Вы думаете обо всей этой истории с Уэйландом и разбойниками?

— Да, — вздохнул господин Бенджамин и выложил перед собой ещё пару карт. — И думы эти мне покоя не дают ещё со времени публичного следствия.

— Почему? — Клео подобрал подол, сел рядом и поставил лампу на пол. — Тот самый покровитель разбойников?

— Именно. В Викторане какая-то возня началась, и дяде с Морганом это очень не нравится. Если прикинуть по годам все эти события, то появляются вопросы, которые требуют ответов.

— И что тут не так? — Поймав взор господина Бенджамина на своих ногах, Клео чуть покраснел и прикрылся подолом, пряча панталоны и чулки.

— Первое — Уэйланд. — Господин Бенджамин начал тасовать оставшиеся у него в руках карты. Ловко и привычно. — Он, как ты уже знаешь, отпрыск знатного аристократического рода. Его родственник даже занимает видный пост в Церкви. Я убеждён, что именно этот родственник поспособствовал тому, чтобы Уэйланд был рукоположен в сан, а потом получил повышение. На момент скандала с Викторанскими дьяволами Уэйланду было около девятнадцати лет, и это был тысяча семьсот двадцать четвёртый год. То есть почти одиннадцать лет назад. Братья Моро в стае пробыли около четырёх лет, а покровитель появился до их вхождения в стаю. Даже если сделать некоторые допущения, то где и когда эти висельники так насобачились дела проворачивать, если после казни прежнего вожака ничего толкового они так и не совершили?

— Они разбойничали где-то ещё! — понял Клео.

— Верно. И это второе. Судя по тому, как уверенно они действовали в нашей губернии, навыки должны были где-то отрабатываться, включая сообщение с покровителем. Уэйланд был посредником в наших краях — отдавал команды и указывал на жертв. Он часто ездил в Ажан и получал какие-то письма, которые потом сжигал — Илас так и не смог стащить ни одного клочка. Выходит, что его к нам прислали намеренно.

— Зачем?

— Вероятнее всего — чтобы подсидеть губернатора. Значит, таинственная сила собирается размахнуться на всю страну. Грабежи, которые совершили наши разбойники, коснулись уважаемых торговых и ремесленных гильдий, которые жаловались на допущенный беспредел. Шериф Бэккет один из лучших ищеек в губернии, поэтому губернатор и требовал от него побыстрее разыскать разбойников, чтобы сохранить место и влияние. И так вышло, что наше вмешательство решило проблему, но все лавры достались не ему, а нам. По чистой случайности — из-за Сильвана, однако сути это не меняет.

— А вас и так недолюбливают.

— Да. Выводы до крайности неутешительные, в общей картине не хватает фрагментов, и я пытаюсь их найти.

Господин Бенджамин выхватил из колоды одну карту, взглянул на неё, недовольно скривился, вернул обратно и продолжил тасовать.

— С помощью этих карт? Вы умеете гадать на них, как мистики?

Господин Бенджамин усмехнулся.

— С помощью каких-то картинок? Не смеши меня. Я просто балуюсь — авось на какую толковую думку наведут.

— Балуетесь? — удивился Клео. — А разве эти карты не предсказывают будущее? Разве баловаться с ними не запрещено?

— Запрещено? Так ты уже видел такие гадания?

— Да, господин Кондэ часто устраивал особенные вечера, и несколько раз приглашал самых настоящих мистиков, которые гадали гостям. И эти самые мистики говорили, что эти карты легкомыслия не терпят. Что если с ними обращаться небрежно и трогать без разрешения хозяина, то может случиться несчастье. Что такие карты должны знать только руки хозяина.

— Ерунда, — хмыкнул господин Бенджамин. — Обычные суеверия, с помощью которых зарабатывают на доверчивых людях. Как и хиромантия, то есть гадание по линиям на руке.

Клео снова почувствовал себя так, будто только что сказал самую настоящую глупость.

— Так эти карты... не предсказывают будущее?

— Нет, конечно. — Господин Бенджамин положил колоду рубашкой вверх и одним движением разложил её веером перед уже разложенными на полу. — Это просто красивые картинки и ничего больше. Всё-таки люди очень странные существа, Клео — они готовы поверить во что угодно, превратить в подобие бога любую умелую выдумку, и потому им так легко дурить головы, просто напустив побольше таинственности.

— Но вы тоже человек, сэр...

— Да, и с этим приходится как-то жить. — Господин Бенджамин вёл пальцем по вееру из карт, будто выбирал. — Дьявольски трудное занятие, скажу тебе.

— И вы в гадания не верите?

— Не верю — это противоречит моим взглядам на бытие.

Клео нахмурился, вспоминая те самые вечера. Большая просторная гостиная погружена в мягкий полумрак, который создают горящие свечи, в углах дымят курильницы, распространяя вокруг необычные запахи, смешанные с запахом ладана, в центре широкий стол, за которым сидит человек в чёрной бархатной маске и играючи перебирает карты. Его руки и пальцы такие ловкие, что кажется, будто карты сами порхают. Это было завораживающее зрелище! Говорит мистик негромко, и от звуков его голоса пробирает холодок. Напротив садился кто-то из гостей, мистик раскладывал красочные карты, и начиналось таинство гадания. Кто-то чуть слышно вспоминал про похожие гадания и о том, что предсказанное сбывалось, а кто-то говорил, что ему удалось избежать предсказанной беды — мистик дал совет...

И тут Клео пришла в голову крамольная мысль.

— А можно мне... посмотреть ваши карты?

Господин Бенджамин слегка удивился, но не более того.

— Да, конечно. — Собрал все карты, сложил вместе и протянул колоду омеге.

Очень странно.

Карты хозяина отличались от тех, что прежде видел Клео. Первое — они не были подписаны. Второе — рисунки на тех картах были более вычурные, была использована золотая и серебряная краска. Третье — фон у картинок мистика был большей частью чёрный. Эти были просто картинками, похожими на изображения в витражах. Очертания фигур и предметов нередко выглядели абстрактно, однако были вполне узнаваемыми. И это тоже было красиво.

— А откуда у вас эти карты? Они не похожи на те, что я видел.

— Их нарисовал Сет. Мой родственник, помнишь? — Клео кивнул — он помнил, кто написал портрет хозяина, которым любовался каждый раз, когда видел. — Так вышло, что наша колода истрепалась и выцвела, и Сет нарисовал эти.

— Так вы всё-таки умеете гадать на картах?

Господин Бенджамин тихо рассмеялся.

— Клео... Неужели ты и правда во всё это веришь? Церковь же осуждает гадания и прочую неканоничную мистику.

— Но люди всё равно интересуются...

— Конечно, и ловкачи этим пользуются, чтобы стрясти с них деньжат. Жизнь настолько сложна и непредсказуема, что возможность хоть как-то заглянуть в будущее всегда будет соблазнительной. Особенно, если ещё и будут даны точные указания, как и что делать надо, чтобы получить желаемое. И такие карты очень удобны для этого.

— А как тогда получается обмануть судьбу?

— Судьбу не обманешь, — покачал головой господин Бенджамин. — У неё свои законы, которые плотно завязаны на законы мироздания, которые и пытаются изучать учёные разных сфер. Мы не судьбу обманываем — мы удачно выбираем путь, по которому идём дальше. Развилок на пути жизни много, и не всегда удаётся выбрать ту, которая нам будет полезна и выгодна. Никакие карты в этом деле не помогут. Как и гадание на кофейной гуще.

— И такое есть? — удивился Клео. Кофе он знал, но этот напиток омеге не слишком нравился.

— Гадать можно на чём угодно. Можно подбросить монетку и загадать на то, что выпадет — "орёл" или "решка". Можно сорвать ромашку и гадать по её лепесткам "сбудется — не сбудется", пока отрываемые лепестки не кончатся. Однако ничто из этого не даст точного ответа, а если сбывается, то это всего лишь удача. Или неудача, если ты нагадал что-то нехорошее, и оно сбылось. Бедные и наивные люди...

— Почему?

— Люди, которые искренне во всё это верят, совершенно ничего не знают о законах мироздания, на основе которых эти эти самые карты и появились. Поэтому их так легко обмануть.

— Я... не понимаю, — захлопал глазами Клео.

— На самом деле всё просто. Что ты вообще знаешь про гадания на картах?

— Ну... этим занимаются особые люди. Они называются "мистики", — начал говорить Клео, опять чувствуя себя так, будто говорит очередную невежественную глупость. — Говорят, что они способны общаться с потусторонним миром и видеть будущее.

— И ты таких мистиков видел. А на тебя эти мистики обращали внимание?

— Не больше, чем остальные гости, — пожал плечами Клео.

— Значит, это были обычные шарлатаны.

— Почему вы так решили?

— Потому что я знаю, откуда эти карты взялись, для чего были нужны и как стали "инструментом для общения с неведомым". — Последние слова были произнесены откровенно насмешливо.

— И откуда они взялись? — Клео, предчувствуя интересный рассказ, сел поудобнее, подтянул колени к груди и обхватил их руками.

— Изначально они использовались для обучения. Кто именно создал самую первую подобную колоду не известно, но именно благодаря ей появились известные нам игральные карты и в несколько изменённом виде попали к нам с юга. Сам принцип карточных игр основывался на удаче, поскольку при раздаче ни один игрок не знает, какие карты ему выпадут, и он играет теми, какие достались. Исключением являются шулера, которые предпочитают использовать собственные карты с метками, и благодаря этим меткам они точно знают, кому какие карты выпали. Такие карты называются краплёными. — Клео понятливо кивнул. — С помощью таких меток шулер увеличивает свои шансы на выигрыш. По сути это самое настоящее шельмовство. Эти карты, — Господин Бенджамин указал на колоду в омежьих руках. — не предназначены для подобных игр. В игральных картах значения и масти несут боевой смысл, ведь игроки по сути сражаются друг с другом, не проливая чью-то кровь...

— ...как в шахматах, — вставил Клео.

— Да, как в шахматах. Поэтому эти игры так любят военные. Словом, значения карт символизируют различные важные фигуры и количество живой силы на стороне того или иного игрока. И если в шахматах противники изначально равны по мощи, и игра лишь показывает, кто свои силы использует лучше, то в картах царят сплошные неопределённость и случайность. Здесь из числовых карт есть только тузы, и это связано с назначением этих самых карт. А само назначение описывают изображениях на картах.

Господин Бенджамин забрал у Клео колоду и снова начал раскладывать на полу — на этот раз ровными рядами.

— А почему эти карты не подписаны?

— Имя или название завершают любой образ, закрепляют его именно в таком виде, делают постоянным. Здесь названия условны, и это тоже имеет значение. — Господин Бенджамин взял одну карту и протянул Клео. — Взгляни и скажи, что ты тут видишь?

На предложенной карте было нарисовано белое солнце, от которого вниз отходят лучи. На виденных ранее картах солнце находилось в центре, здесь оно касалось верхнего края картинки. Сама картинка будто бы разделена на две части — тёмную и светлую. На карте мистика тёмная сторона означала зло и гибель, а светлая жизнь и благодать — на тёмной стороне стояло скрюченное деревце без листьев, а на светлой прямое и цветущее. На этой карте тоже были два дерева, но на ней обе стороны были одинаковыми — отличался только цвет деревьев.

Господин Бенджамин ждал ответа, и Клео ответил:

— Я... вижу солнце. Оно светит.

— А о чём тебе говорят её половины?

— Не знаю... — осторожно пожал плечами Клео. — На картах мистиков деревья разные — тёмное мёртвое, а светлое живое. А здесь они одинаковые... почему-то.

— И всё? Ни на какие думки не наводит?

— Я... я не знаю... А это важно?

— Важно всё. — Хозяин забрал у Клео карту и придвинулся чуть ближе. — И вот почему.

Клео чуть напрягся. Так близко... пусть ничем и не грозит.

— Как ты уже начал понимать, мир вокруг нас очень непросто устроен. В нём существует множество законов и закономерностей, которые создали боги, и боги же ими управляют. И верований в нашем мире, как я тебе уже говорил, много, и они часто друг от друга отличаются. Сама идея божественного возникла отнюдь не на пустом месте. Если человек способен создавать какие-то вещи, то кто создал то, что было до человека? Сам мир? Откуда это всё появилось? Куда потом уйдёт? Все эти вопросы пока находятся за гранью нашего познания и понимания, и потому люди начали выдвигать самые разные предположения, а поверх них уже сложились легенды. С течением времени всё это усложнялось, и накопленное начало приводиться в систему со своими понятиями, правилами и сословием, которое ведает всем этим. Этим самым сословием и стали священнослужители. Жрецы учили людей сложившимся правилам, отправляли обряды, и всё это было призвано для того, чтобы поддерживать порядок и сделать жизнь благополучной. До того, как люди вообще научились писать и читать, эти знания передавались из уст в уста, а также с помощью образов и символов, которые с течением времени закреплялись в традициях и умах. Все образы и символы были строго привязаны к определённым понятиям. Позже это назвали словом "канон".

Клео сразу вспомнил всё, что о церковных канонах ему рассказывал преподобный Герберт...

— Вижу, что тебе это понятие более чем знакомо, — кивнул господин Бенджамин. — По канонам проводятся храмовые службы, пишутся образы и фрески, ваяются статуи, совершаются обряды. Отхождение от канона разрушает привычный образ, нарушает устоявшийся порядок. Помнишь, я тебе показывал такое явление в механике как "инерция"? — Клео закивал. — Здесь примерно то же самое, но не на уровне вещей, а на уровне мыслей. То же самое с тобой было, когда ты замечал расхождения того, чему тебя учили, с тем, что ты чувствовал. Это порождает неуверенность и страх, и это вполне обычное дело. Это нормально.

Клео уже познакомился с понятием нормы, и это знакомство было непростым.

— Когда канон возводится в статус непреложной истины, то покушение на него может показаться угрозой всеобщему благополучию. В чём только этого самого нечестивца не обвинят при этом, если расхождение будет слишком сильным! В богохульстве, колдовстве, одержимости демоном, попытке пойти против божьей воли... Такие люди, и правда, могут представлять опасность для общества, но эта опасность заключается в первую очередь в нарушении целостности мировоззрения и не всегда может привести к чему-то плохому. Когда что-то принимается как норма, то в составляющих этой нормы человек не видит ничего необычного. Если что-то выбивается за рамки этой самой нормы, то это вполне может посчитаться плохим. Просто потому, что оно не такое, как все привыкли. Например, когда Конан облил статуи и несколько образов в храме свиной кровью. С точки зрения правоверного ингернца это плохо. Очень плохо, поскольку является признаком неуважения к Церкви, богам и первопредкам. Большим признаком неуважения. Хотя это всего лишь заменяемые изображения, а не сами боги и первопредки.

Клео тяжко вздохнул. После первого разочарования разговоры о вере для него были тяжёлыми, и господин Бенджамин их пока не заводил настолько глубоко, а тут... Наверно, это важно. Только поэтому Клео, скрепя сердце, продолжил слушать. Надо уметь слушать до конца, даже если тебе это не слишком нравится.

— Узнаваемые символы и образы позволяют нам быстрее и лучше познавать окружающий мир. Человек, уже обученный чему-то, с первого взгляда узнаёт то, что видит. Идентифицирует это. — Клео сразу отметил новое слово. Произнести его правильно сразу не получится, но зато он теперь всегда поймёт, что оно означает. Осталось только запомнить. — При всеобщей неграмотности это очень полезно и почти исключает риск неправильно что-то понять при разговоре или разглядывании того или иного изображения. Однако у этого полезного явления есть неприятный побочный эффект — вырабатывается привычка, которая при определённых условиях может обернуться бедой. Та самая инерция мыслей.

Господин Бенджамин говорил не слишком быстро, чтобы Клео успевал вникнуть в каждое слово и соединять их воедино, складывая общую картинку сказанного. Он всегда так делал, когда объяснял что-то достаточно сложное сейчас. Про побочный эффект Клео понял сразу — это как его прежняя привычка верить Церкви, которая едва не обернулась побегом из усадьбы с непредсказуемым исходом. Ведь если бы Клео тогда всё-таки ушёл, то один Рослин знает, сколько бы времени понадобилось Джиму, чтобы убедить его вернуться.

— А что с этим можно сделать?

— Есть только один способ предотвратить возможные трудности — массовое образование. Хорошее образование, доступное всем. Так, например, было в Альхейне — даже в самой глухой деревне был человек, который учил селян грамоте и простым наукам, а если кто-то хотел учиться дальше, то он мог поехать в ближайший город и продолжить обучение. И этот подход способствовал процветанию всей страны. В начальной школе, когда дети ещё только учились чтению, письму и счёту, для их обучения использовались похожие карты, но на них были нарисованы отдельные образы самых разных вещей. Из них составлялись целые цепочки, которые помогали соединять все эти образы в единое понятие. Таким образом дети учились думать, рассуждать и делать выводы. Это называется "логика". Такие карты использовались тогда, когда дети подрастали, и на них отражались куда более сложные понятия через соединение в одной картинке нескольких образов. — Господин Бенджамин указал на разложенные перед ним карты. — Подобных колод существовало немало, но эта наиболее часто была в ходу, и именно её используют у нас для шарлатанских гаданий, только образы изменили так, чтобы уже наши люди, обученные по другим канонам, отличных от южных, могли лучше верить так называемым мистикам.

Сама постановка гадания тоже работает на обман зрителей. Обычно его проводят в полутёмном помещении, зажигают курильницы, если есть, мистик совершает определённые действия и говорит определённые слова, и всё это должно убедить зрителя в том, что мистик и правда посвящён в некие тайные знания, а узнаваемые изображения на картах подкрепляют это впечатление. Когда карты выкладываются неким упорядоченным способом, и мистик начинает толковать их, это тоже производит впечатление, поскольку на каждой карте изображены несколько образов. То, как мистик читает этот хаос, выдавая зрителю цельную и стройную картинку, способно поразить невежественного человека, и он с высокой вероятностью во всё это поверит. Однако грамотно работающие мистики знают, что при этом говорить можно, а что нельзя — за собственные придумки можно огрести прямо на месте, если зрителю — особенно, если это целый альфа! — вскинул палец вверх бета, — не понравится услышанное. Запрет для непосвящённых трогать карты тоже является частью гадания. А если вспомнить, как долго мистики гадают людям, определённая репутация у таких гаданий уже есть, а у кого-то что-то даже сбылось.

— Так это означает, что карты работают... — попытался возразить Клео.

— Нет, работают не карты, а всё те же законы мироздания. Сбывшееся предсказание — это точно такая же развилка судьбы, которая была выбрана случайным образом. Изображения на картах рисовались такими, как ты их видишь, не просто так — они отображают большие понятия и строятся на всё тех же знаниях, накопленных людьми за всю историю. Через понимание всё тех же образов и закреплённых за ними понятий. Гадание — это по сути некое знание, опираясь на которое человек будет что-то делать, чтобы достичь цели, и есть вероятность, что эта самая цель будет достигнута. Всего лишь вероятность, поскольку, что бы не говорил мистик, развилок на пути жизни у нас постоянно много, и каждый раз мы выбираем, не всегда понимая, что именно.

— Это... как? — заметно растерялся Клео.

— Тебе в детстве рассказывали сказки, верно?

— Да. И родители и преподобный Герберт.

— А тебе рассказывали сказку о путнике, который шёл по дороге и на развилке увидел камень с надписью?

— Это где "налево пойдёшь — мёртвый будешь, направо пойдёшь — богатым будешь, прямо пойдёшь — судьбу свою встретишь"?

— Она самая. Разновидности этого образа можно встретить в разных сказках разных стран, и везде это имеет один и тот же смысл. Во-первых, возможных путей три, и это соотносят с числом первопредков, как и направления, по которым предлагается идти. Левая сторона — это сторона омеги. Омега в традиции нашей Церкви — опасное создание, которое изначально испорчено чёрным колдовством, и нужно быть сильным, чтобы не поддаться этому колдовству. Кто поддался, тот обязательно погибнет. Правая сторона — это сторона беты, а ум дарит славу и богатство, если ты справился. В центре во всех наших храмах ставят Адама, а это Высший первопредок, олицетворение силы и власти. Однако при подобных толкованиях обычно опускают одну мелочь — все эти надписи на камне кто-то сделал. То есть не поленился, взял молоток и зубило и выбил эти слова в камне. А это не такая простая задача.

— И что? Это же сказка...

— Сказка ложь, да в ней намёк. Напрасно что ли их детям рассказывают? Через сказки часто передаются частицы жизненного опыта, дают примеры поведения, решения каких-то задач. Через традиционные образы, которые потом закрепляются в памяти многократным повтором. С тех самых времён, когда начали появляться дороги, появилась необходимость делать указатели, и их делали из того, что есть. В том числе и расставляли подобные камни. Сейчас используют вкопанные в землю деревянные столбы с досками, на которых пишут название для грамотных и рисуют гербы или иные изображения для неграмотных. Ставят их обычно на перекрёстках, и эти столбы по сути своей ничем не отличаются от тех самых камней из сказки. Только на указателях не предупреждения пишут, а просто говорят, куда дорога ведёт.

— И что?

— А то, что надпись может обмануть. Особенно, если тот, кто её делал, намеренно ставил перед собой такую цель. Надпись на указателе — это знание, на которое ориентируется человек, чтобы выбрать направление, по которому он пойдёт дальше. И если указатель лжёт, то может случиться беда.

— Но как такие указатели могут лгать? — удивился Клео.

— Могут, и за этим почти всегда стоит человеческая воля и очень редко случайная ошибка. Лет семь или восемь назад был в нашей губернии такой случай — начали пропадать люди. Они шли в город, но не доходили до него. Само собой, их родственники обратились к местному шерифу, однако розыск ничего не дал. И вот пять человек пропало, шесть... Позвали на помощь нашего шерифа Бэккета. Он сам опросил всех, съездил в город, чтобы лично переговорить с теми, кто мог видеть пропавших, и сделал это очень вовремя — двоих уже начали обвинять в преднамеренном убийстве, поскольку у них с пропавшими были весьма неприязненные отношения. Шериф разобрался с этими обвинениями, и людей оставили в покое. Шериф проследил возможный путь пропавших, но они просто не могли пойти не туда просто так — все они были местными, да и на развилке из трёх дорог стоял указатель. Да и как можно было ошибиться, если люди часто по этим дорогам и ходят и ездят?.. Короче, шериф зашёл в тупик. Он пришёл с этим ко мне, мы посидели-подумали, и я вместе с ним поехал к этому самому указателю. Мы его осмотрели, и знаешь что?

— Что?

— Обнаружилось, что две доски, на которых делалась надпись, кто-то время от времени снимает. Кованные гвозди, которыми эти указатели прибивались к столбу, так разболтали дырки, что одна просто упала, едва шериф до неё дотронулся. При обычных условиях это бы произошло ещё очень не скоро, а столб поменяли всего несколько лет назад. Получается, что люди доверялись указателю, поставленному неправильно, поворачивали не туда и пропадали именно в этой стороне. — Клео ошеломлённо приоткрыл рот. — Хотя принять переставленный указатель за правильный всё равно было непросто — один из концов был покрашен красной краской, заострён, и именно этот конец указывал в нужную сторону. Мы с шерифом нашли наиболее подходящее место для засады и стали ждать. И так получилось, что я лично видел, как какой-то человек поменял один указатель — принёс с собой другой и поставил вместо прежнего. Тот самый опять выпал, и мужик даже ругнулся на это, сказав, что пора менять место. То есть, он намеренно заманивал людей не туда. Поскольку поменянная доска была указателем на дорогу в город, у многих, кто туда шёл, при себе деньги были. Понимаешь? — Клео молча кивнул. — А если кто-то оказывался без денег, то он убивался только для того, чтобы не рассказал, кому не надо. Я проследил за этим мужиком, нашёл его лежбище, позвал шерифа, и мы взяли его, что называется, тёпленьким. Выяснилось, что на счету этого мерзавца куда больше убитых, поскольку это были не только местные, но и люди из других губерний и селений. А что самое интересное — не все следовали неправильному указателю, поскольку помнили, по какой именно дороге куда они обычно ездят и ходят. Эти счастливчики доверялись себе и тем самым спасали свои жизнь и имущество, а те, кто безоговорочно доверял указателям, выдумывая разные причины, погибали.

— Значит... не всем указаниям стоит верить, — упавшим голосом проговорил Клео.

— Именно. Сказать и написать можно что угодно, и всё так или иначе следует сопоставлять и соотносить со многими другими сопутствующими вещами, чтобы не ошибиться. Так и с той самой сказкой — неизвестно, кто и с какой целью оставил надпись на камне. И если в сказках надпись не лжёт, то в жизни всё может быть куда печальнее. Любое знание это как тот самый указатель, понимаешь? Надпись состоит из букв, буквы являются образами звуков, которые мы производим. Образы, запечатлённые на картинах, — это то же самое. Как и рисунки на этих картах. Всё это несёт некое знание, с которым мы соотносим свои задумки и дела. От того, чему мы доверимся, будет зависеть то, что мы получим по итогу. От того, как нас учили принимать те или иные вещи, будет зависеть то, что мы будем делать. Гадание на картах — это обман в чистом виде, а обманутые мистиками люди потом невесть что могут натворить, поверив их словам.

— Тогда зачем вы их раскладываете?

— Созерцание этих картинок обычно вызывает определённые мысли, связанные с тем, что на них изображено. Однако есть одна интересная мелочь — когда человек делает это не просто для того, чтобы полюбоваться, а чтобы попутно о чём-то подумать, заняв руки, то какой-нибудь образ в определённый момент способен вытащить из глубин твоей головы идею, которая может если не объяснить всё, то хотя бы направить размышления в нужную сторону. Это похоже на озарение или откровение свыше, только ответ приходит не от какой-то высшей силы, а рождается внутри твоего разума.

— Я... не понял, — виновато признался Клео. — То есть понял, но не всё.

— Это сейчас, — понимающе кивнул хозяин. — Тебе ещё многому надо научиться, а сейчас мы просто разговариваем, и я зашёл дальше, чем можешь зайти сейчас ты. Это нестрашно, догонишь. Ладно, давай сворачиваться — и в самом деле пора спать.

— Любите вы это выражение, — невольно улыбнулся Клео.

— Дядя заразил, — вернул улыбку господин Бенджамин. — Он это выражение из армии принёс. Когда время привала истекает или меняется дислокация, то в лагере сворачиваются все палатки и укладываются в обоз.

Клео поднялся с пола, подобрал свою лампу, господин Бенджамин разворошил угли, чтобы они побыстрее потухли, собрал карты, и они пошли к лестнице. Господин Бенджамин проводил Клео до его комнаты, пожелал приятных снов и пошёл к себе. Клео посмотрел ему вслед, улыбнулся и потянул дверь на себя.

Преподобный Альфред сразу взялся за воплощение своих задумок. Когда Клео, испросив разрешения, пришёл в Мышовку, чтобы посмотреть, как идут дела у нового каноника, то обнаружил, что вовсю готовится изготовление скамей для прихожан. Оказалось, что преподобный и Марион уже всё обмерили, посчитали, сколько примерно дерева понадобится, и несколько селян, включая и вернувшегося Конана, успели съездить в лес. В просторном общинном сарае размещали на просушку привезённые на доски брёвна. Цветущий от счастья Илас стоял рядом с мужем и любовался, как тот работает, и Клео не мог не признать, что невинно осуждённый альфа, и правда, отменный работник. За прошедшие дни он так и не состриг отросшие волосы, просто слегка укоротил и подровнял, и это ему очень было к лицу. Как и отсутствие бороды и усов. Очень видный парень! Преподобный, как ни странно, тоже был здесь — помогал мужикам, переодевшись в мирское, и попутно обсуждал с братом почтенного Тумэя Кроссом, где будет удобнее проводить учебные занятия. То, как на нового каноника поглядывали все... Преподобный Альфред очень быстро внушил неподдельное уважение к себе!

Пока преподобный работал, Марион, как оказалось, собрал вокруг себя первых желающих учиться. За неимением пока подходящего отдельного места занятия проводили рядом с храмом. Среди учеников был и Джоуи, который с трепетом держал в руках свою первую книгу, и это было не священное писание, а приключенческий роман из библиотеки Птичьего гнезда. Клео его уже читал, и книга оказалась очень хорошей. Среди желающих учиться были и взрослые, и молодняк и совсем дети. Сам Марион выписывал буквы палкой на слежавшемся снегу и называл их. Было очень необычно видеть, как совсем молоденького омежку слушают люди постарше, да и сам факт, что такой мальчик грамотный... Как сам Клео. Преподобный Альфред, как и преподобный Герберт, не считал зазорным и неподобающим учить своего подопечного. Пожалуй, такими темпами образование для омег станет вполне обычным делом! Увидев Клео, Марион очень обрадовался и предложил поучаствовать, на что Клео охотно согласился и какое-то время работал наглядным пособием.

Клео смотрел на детей, которые робко чертили на снегу свои первые буквы, и радовался. Дело маленькое, но с большими последствиями, как говорит господин Бенджамин.

После преподобного и Мариона Клео навестил Спайков, полюбовался на детей, посидел с Брюсом, который сразу стал улыбаться и охотно уселся на коленях, поговорил с Дилланом, утешил его... Обед омега пропустил, но на него никто не обиделся.

Господин Бенджамин нашёлся в кабинете — снова писал письма. Увидев ученика, бета улыбнулся.

— Прекрасно выглядишь! Нагулялся? И как там дела?

— Хорошо. Преподобный уже запасает дерево под скамьи для храма вместе со всеми, а Марион учит людей грамоте. И его слушают!

— В городе бы слушать не стали. Всё-таки хорошо, что город и село настолько друг от друга отличаются — если деревенские начнут потом переселяться в города, то что-то обязательно принесут с собой.

Клео осторожно пригляделся к написанному и понял, что господин Бенджамин пишет своим родственникам. Читать вверх ногами было не очень удобно, но Клео понемногу приноровился, да и почерк у хозяина красивый и понятный. Клео очень хотел научиться писать так же, и на Новый Год господин Бенджамин подарил ему пустую книгу для записей, чернильницу, большой запас чернил и красивое перо. Клео часто уделял время для занятий каллиграфией и видел, что уже делает успехи.

— Я... вам не очень мешаю? — осторожно уточнил омега.

— Да нет. А ты хотел что-то спросить?

— Я... просто... — смутился Клео. Ему и побыть с хозяином хотелось — успел соскучиться — и мешать не хотелось. Всё же написание писем — это очень важная часть его работы.

И господин Бенджамин это сразу понял.

— Ты уже обедал?

— Нет — я только-только вернулся.

— Я тоже. Пожалуй, стоит прерваться, так что сейчас допишу и пойдём. Где будем есть — в трапезной или на кухне?

Клео почувствовал, что опять краснеет — хозяин даёт ему право выбирать, где они оба будут обедать. Не хозяин говорит, а сам омега! Его ученик, слуга. Собственность.

— Может... на кухне? Там так уютно...

— Да, там очень хорошо, — согласился господин Бенджамин. — Я люблю сидеть за общим столом, но и там мне тоже нравится. Подождёшь немного?

— Конечно.

Клео привычно уселся в своё кресло и приготовился ждать. Господин Бенджамин быстро дописал письмо, аккуратно промокнул его от остатков не впитавшихся в бумагу чернил, отложил перо и встал из-за стола, потягиваясь. Засиделся...

— Идём?

По пути в кухню господин Бенджамин поделился с Клео свежими новостями, пришедшими с почтой, и Клео слушал очень внимательно. Изобретатель того самого фонаря успел собрать свой экземпляр с доработками в натуральную величину и даже испытать. Испытания прошли успешно, получили одобрение в адмиралтействе, и казна уже планирует выделить средства на перестройку новых маяков, чтобы снабдить их этими самыми фонарями. Химики из столичного университета смогли получить дающий очень яркий свет реактив, найденный покойным господином Рейвеном, и эта штука произвела фурор на очередном учёном совете. Как её можно применить пока было неясно, однако опыты кое-кому показались очень занимательными. Возможно, новый реактив сперва будет применяться на маяках и больших увеселениях наравне с фейерверками, однако мало ли где ещё может пригодиться столь яркий источник света! Сама наука химия начала выделяться в отдельную, и перспективы у неё были большие. Благо открытие новых земель принесло ещё и открытие новых видов минералов, а в одной из колоний обнаружили внушительные заросли очень любопытного дерева, из сока которого можно добыть тягучую массу, пригодную для изготовления множества полезных вещей. В викторанском университете, когда привезли первые образцы, все исследователи встали на уши и тут же бросились их изучать. Один коллега пообещал прислать кусок этого материала!

Одно беспокоило — борьба в колониях, где нашли это самое дерево, начинает обостряться, и если не получится договориться, то придётся не вывозить даром, а покупать, а больше нигде это дерево пока не нашли. Вот что бывает, если бездумно вывозить из колоний всё подряд, нагружая колонистов непомерными налогами и давя местное население, включая альхейнцев!!! Некоторые тамошние племена тоже ступили на тропу войны, поскольку их начинают вытеснять с земель, на которых они испокон веков живут. Словом, недальновидность правителей начинает оборачиваться нежелательными последствиями, и не исключено, что очень скоро колонии станут независимыми — поддерживать крепкую власть за морем куда труднее, чем на суше по соседству. И дороже.

За обедом Клео и господин Бенджамин сели рядом друг с другом, и разговор продолжился. Клео снова и снова поражался тому, сколько всего хозяин знает! И это притом, что он за пределы Ингерна не выезжает! На робкий вопрос омеги господин Бенджамин только улыбнулся.

— Это называется "логика". Весь мир, как бы велик он ни был, живёт по одним и тем же законам. Отличаются только отдельные вещи и обстоятельства, и если ты знаешь и понимаешь эти вещи, а также происходящие процессы, то тебе необязательно куда-то ездить и смотреть своими глазами, чтобы вычислять возможное будущее. Этот процесс называется "аналитика" — он основывается на анализе самых разных сведений и знаний. Это как из разных частей и крепёжных деталей собирать нечто целое. Например, некий механизм. Какие-то части друг к другу подходят, какие-то нет. От того, как эти части соединять вместе, будет зависеть, насколько прочной и долговечной получится конструкция, а также насколько хорошо она будет работать и приносить пользу. Сборка зависит от понимания, от того, как это делается и с какой целью, и то, что в нашем мире ещё правят устаревшие представления, здорово мешает двигаться вперёд. Это как совать палки в колёса повозки. Для этого и нужна наука в самых разных своих обличиях, нужны люди, способные ясно смотреть на вещи без предрассудков. Впрочем, и это мы делаем каждый день сами — когда строим планы и расчёты на день, неделю, сезон или несколько лет вперёд. Мы выстраиваем то, что будем делать, на основе того, что знаем и умеем, делаем поправки на какие-то изменения. Разница только в масштабе — кто-то занимается этим в пределах своей жизни, а кто-то в пределах от страны до мира. При последнем планировании приходится учитывать куда больше составляющих, и это гораздо труднее, чем рассчитывать грядущий урожай на ближайших полях. Для того, чтобы правильно строить такие расчёты с минимальными потерями, нужно долго учиться и рассматривать вещи не только с какой-то одной позиции, но и с разных, а с этим сейчас не очень.

— Из-за учения Церкви и старых традиций?

— Да. Во времена Великого Холода это имело смысл — на первом месте стояло выживание. Сейчас времена и обстоятельства не только изменились, но и усложнились, а со временем всё усложнится ещё больше. Старые подходы всё чаще заканчиваются плохо, и однажды необходимость что-то менять в корне не просто постучится в нашу дверь, а вломится в неё.

Клео тут же представил себе эту самую необходимость в образе огромного могучего злого человека, который со всего размаха выламывает дверь и врывается в дом не ожидающих такого людей... и понял, что ему хотел сказать господин Бенджамин, когда говорил об образах на гадательных картах и их толковании. Это осознание стало подобно грому среди ясного неба. Не просто сказанные слова, отложившиеся в памяти, а понимание их смысла.

— Сэр... а вы можете дать мне ваши карты?

Господин Бенджамин довольно улыбнулся.

— Понял, да?

— Кажется, да. И я хочу просить вас научить меня обращаться с этими картами.

— Тут особой науки не нужно — просто раскладываешь их перед собой в любом порядке и пытаешься выстроить из этих изображений что-то цельное, последовательное. Тебе дать только карты Сета или те, на которых мистики и гадают?

— А у вас и эти есть? — удивился Клео.

— Конечно — для сравнения. Они же отличаются. Когда заберёшь?

— А когда вам будет удобно?

— Да хоть после обеда.

— Спасибо! — обрадовался Клео.

— На здоровье. И ты ведь дашь мне их, если я попрошу?

— Конечно.

Пообедав, господин Бенджамин поднялся в свою комнату вместе с Клео и достал из комода две шкатулки, в которых и лежали те самые карты. Они, и правда, отличались друг от друга!

— Думаю, не перепутаешь, — сказал хозяин, вручая обе шкатулки Клео. — Занимайся. А если что-то будет непонятно, то обращайся.

На следующий день все встали очень рано, чтобы посетить очередную службу. Даже Бруно и мальчики не отвлекались, а господин Бенджамин разрешил взять с собой Кая. Клео тихо радовался этому, как и тому, что дороги теперь расчищаются вовремя, и людям будет проще добираться до храма. Впрочем, Криденс, Джерри и Кларенс выехали заранее, чтобы помочь соседям, которым будет труднее идти самим. Остальные вполне могли дойти и пешком.

Собираясь, Клео заметил, что от Сильвана стало сильнее пахнуть.

— Сильван... а у тебя скоро течка, да?

— Да, уже скоро, — с довольным видом кивнул сородич, а Криденс чуть покраснел — эта пара встала последней и выглядела заметно заспанной. — И мы уже готовимся. Не терпится поскорее увидеть на себе метку!

— Но это же, наверно, будет больно... — чуть скривился Клео, косясь на клыки Джима.

— Но зато все будут знать, чей я. А потом у нас будет второй ребёнок, и это самое главное.

— И кого бы ты хотел? "Волчонка"?

— Конечно. Но если снова омежка будет, то ничего страшного — родим третьего, и тогда точно "волчонок" будет.

Уже на большаке, встречая знакомых, Клео снова отметил, насколько бодрыми выглядят селяне. Приезд достойного священнослужителя приободрил их после нелёгких трёх лет, да и в храме многое поменялось, и выстаивать службу будет проще и спокойнее. По пути Клео разговорился со знакомыми, и Джоуи похвастался, что уже сумел прочитать по усвоенным буквам первые две страницы. Прочитанное так ему понравилось, что он ещё пуще загорелся желанием учиться! Помимо всего прочего преподобный договорился с одним из вдовых соседей-омег, почтенным Фальком, что именно в его доме будут проходить занятия, пока на дворе зима. Почтенный Фальк жил один, места в доме хватало, и омега охотно согласился пустить в свой дом желающих учиться. Летом решили построить небольшую избу под школу, и господин Бенджамин сообщил, что уже заказал ещё книг, вызвав радость всех любопытствующих.

Когда люди собрались перед храмом, и их вновь поприветствовал мелодичный перезвон вместо дребезжащей какофонии, что звучала при Уэйланде, Клео задумался. Как так? Но едва он заикнулся об этом...

— Так Уэйланд сам бил в колокол и потому выбрал самый большой, а он нарочно таким сделан, чтобы привлечь внимание, если вдруг что-то случится. Уэйланд то ли не знал этого то ли таким образом вымещал злость, но колокола, которые предназначены для возвещения начала службы, он не трогал. Но, скорее всего, он просто не умел звонить в них и даже не потрудился научиться хотя бы самому простому. Аристократ... — вздохнул бета. — Звонить в большие колокола перед началом службы перестали ещё на рубеже минувшего века и нынешнего, сами мелодии утверждали на заседании Сената, и наш новый каноник все эти тонкости отменно знает.

— Но почему епископу не сказали, что у нас звонят неправильно?

— Кто?

Клео понял, что сказал очередную глупость, и ему стало стыдно. И в это самое время двери в храм открылись.

Служба прошла отлично. Сегодня пел не один Марион — ему подпевали ещё несколько человек. И когда только успели?! Звучало это красиво и торжественно.

А Уэйланд ещё отговаривался!

Всю службу Клео не только слушал проникновенную проповедь, но думал над тем, как преподобный Альфред разговаривал с господином Бенджамином в свой первый визит. Новый каноник умный человек, хорошо отзывается о новых научных открытиях, не следует старым предрассудкам... Если он такой прогрессивный, то почему служит Церкви, а не занимается наукой или государственной службой, где мог бы сделать куда больше? Если подойти и спросить, то не будет ли это излишней дерзостью?

Домочадцы Птичьего гнезда благопристойно завершили все необходимые действия и стали продвигаться к выходу. Клео замешкался, продолжая колебаться, и это заметил господин Бенджамин.

— Клео, тебя что-то беспокоит?

— Я... я хочу поговорить с преподобным... спросить кое-что... но не будет ли это дерзостью? Мне кажется, что служителям Церкви такие вопросы лучше не задавать.

— Если тебя это утешит, то преподобному Альфреду ты можешь задавать любые вопросы. Он человек разумный и сердиться точно не будет.

— Тогда... можно мне задержаться? Заодно Мариону помогу.

— Конечно. Завтрак ты, наверно, пропустишь, так что вот... — Господин Бенджамин достал из кармана кошель. — Позавтракаешь в "Мышином углу" — там отменно готовят.

Дождавшись, пока все разойдутся, Клео собрался с духом и подошёл к преподобному, который негромко переговаривался с Марионом.

— Преподобный... могу я с вами поговорить?

— Это важно? — уточнил каноник, снимая с шеи церемониальную цепь и передавая помощнику.

— Для меня да... но если вы сейчас заняты...

— Мы с Марионом собирались сперва позавтракать. Можешь поесть вместе с нами. И у нас есть очень хороший чай.

Клео выдохнул с облегчением. Какой же хороший у них теперь каноник! И он такой же добрый, как и покойный преподобный Герберт.

Поскольку действующий каноник и служка обязаны жить при храме, в здании были предусмотрены не только отдельные кельи, но и купальня с печью и небольшая кухня. В кухне окно было заметно шире, чем в молельном зале. Не так уютно, как в усадьбе, но это неважно. Как только Марион переоделся в мирское, то тут же взялся растапливать печь для готовки, и Клео принялся помогать, благо успел привыкнуть, помогая домочадцам Птичьего гнезда. Имелась при храме и небольшая кладовая. Вдвоём они быстро управились, и здесь же за столом все трое сели завтракать. Готовил Марион хорошо, а чай и правда оказался выше всех похвал. Сперва они поговорили о повседневных делах, а когда дошли до чая, Клео решился спросить самое главное.

— Преподобный... вам этот вопрос может показаться излишне дерзким... — Преподобный Альфред чуть склонил голову набок, внимательно слушая гостя. — но я помню, как вы обсуждали с господином Бенджамином текущие дела... Вы ведь согласны с ним по многим вещам.

— Да, конечно. Спенсеры люди разумные, и я не могу не соглашаться с ними.

— Но тогда... — Клео плотнее обхватил пальцами горячую глиняную кружку. — тогда почему вы служите Церкви, а не занимаетесь именно наукой... или не состоите на государственной службе? Так вы могли бы сделать гораздо больше... мне кажется.

Преподобный Альфред на это только улыбнулся.

— Я не Церкви служу, Клео, а людям. И это существенная разница. Церковь до сих пор имеет в нашем мире огромную власть, её система складывалась веками, она правила умами и называла себя единственным источником Истины. Учение Патриархов стало единственным, которому есть место под нашим солнцем. — То, как это прозвучало, насторожило Клео — каноник произнёс те же слова, что и господин Бенджамин. — Я не спорю с тем, что в своё время этот авторитет поспособствовал установлению мира на наших землях, когда их раздирали усобицы кланов. Это бесспорно великое деяние, однако оно бы не свершилось, если бы за спиной некоторых иерархов не стояли Баалы. По сути, именно они дали зачин миру.

— Баалы? Те самые? — ахнул Клео.

— Да. Сама Церковь в те тяжкие времена тоже была разрозненной. Усобицы и амбиции отдельных людей требовали не только средств на войну, но и поддержки духовников, и у каждого клана был свой авторитетный каноник, а то и целый епископ, который и объяснял неграмотным людям, кто спаситель народный, а кто злодей. За высокие посты и власть соперничали и священники. Настоящим порядком и не пахло, поверь. Это чёрная страница в истории Церкви, о которой стараются не вспоминать совсем, забыть. С Патриаршим престолом тоже было неладно — сразу двое объявили себя Верховными, выпускали указы, которые только всё запутывали ещё больше. И всё это происходило во времена Великого Холода, когда конца ему не было видно.

Именно тогда при дворе герцога Рихтера появился альфа Катиэль Баал. Рихтеры при своём титуле по сути не представляли из себя ничего выдающегося, их подавляли другие, более богатые и решительные. Однако в клане был один неглупый человек — бета по имени Рудольф, которого позднее назовут Рудольфом I-ым. Именно к нему на службу и поступил Катиэль. С помощью его советов Рудольф быстро навёл порядок в своей вотчине, помог своим родичам, состояние клана стало приумножаться, а сам клан быстро приобретал вес и значимость. Катиэль и его сыновья Артур и Брейн возглавили и обучили личную армию Рихтеров, которая вполне успешно вела сперва оборонительные бои, а потом присоединила к герцогству несколько городов и окружающие их деревни, где тоже стало налаживаться хозяйство. Разумеется, такое возвышение понравилось не всем, однако Рихтеры продолжали копить богатства и укреплять свой авторитет. Прослышав о разумности правителей и том, как мирно живут на их землях, под руку Рихтеров стали приходить и добровольно, порой даже свергали своих правителей и приносили присягу новым господам. Баалы поддерживали их на протяжении всего пути, а потом и вовсе возвели на трон объединённых земель, после чего династия продолжила собирать земли дальше и развивать их. Эта династия и сейчас правит нами. Был лишь перерыв на небольшой период безвластия и правления Баалов в качестве регентов.

— И Баалов не пытались уничтожить? Если все знали, кто стоит за Рихтерами...

— Пытались. Так был пущен слух, что Баалы — это потомки павших жрецов, и они хотят возродить проклятое учение, чтобы окончательно уничтожить род человеческий. И кто-то даже поверил!

— Но зачем тогда им наводить порядок и сажать на трон достойного правителя, если они хотели всё уничтожить? — нахмурился Клео. — Разумнее было бы обвинить их в скрытой узурпации власти. Если бы они просто хотели поиметь немало пользы для своего кармана, то зачем убивать тех, кто им эту самую выгоду готов был сам дать?

— Да, эти обвинения были смехотворны, — согласился преподобный Альфред. — И многие это понимали, почему Баалы и продолжали стоять у трона. В том числе и наживая себе врагов. Что на службе у Рихтеров что во время правления регентами они боролись с мздоимством, душили интриги, вылавливали предателей, находили умелых людей и поддерживали их, упорядочили и отладили сбор налогов... Всё это шло на пользу Ингерну, а их недругам оставалось лишь скрипеть зубами и распускать слухи.

— А откуда взялось безвластие?

— Когда Рихтеры были коронованы и приняли титул Императоров, несколько семей остались недовольны — они сами метили на это место, но не пользовались такой поддержкой. Был организован заговор, и, как им думалось, они истребили весь род, однако Баалы успели спасти двух детей младшего брата императора Рудольфа II-ого и укрыть в своих владениях. Об этом знали лишь особо доверенные семьи, поскольку опасность для наследников по-прежнему сохранялась. Страну лихорадило, снова началась грызня между теми семьями, которые успели породниться с императорским домом, заговорщики пытались как-то удержать власть, и за всем этим последовало множество провалов, поскольку страна управлялась кое-как. Система сбора налогов, наложившись на несколько неурожаев, стала рассыпаться, казна пустела, случилось два восстания в ответ на произвол местной власти, было проиграно несколько скоротечных воин, и Ингерн потерял сколько-то земель, которые потом отбивали Баалы. Тогда самые разумные призвали Баалов на правление, и эта весть была принята хорошо всей страной. На исправление ошибок и восстановление хозяйства ушло немало времени, и когда всё было налажено, а беспорядки окончательно потушены, Баалы вернули Рихтерам трон, а сами ушли.

— Просто... ушли? — поразился Клео. — Куда? И почему?

— Никто не знает, — развёл руками преподобный Альфред. — Возможно, они сочли свою задачу выполненной — при них были заложены основы, на которых стоят и наши нынешние достижения и открытия. Они обучали и наследников Рихтеров, чтобы те смогли стать достойными правителями. Они не только способствовали развитию и процветанию Ингерна, но и положили конец церковным распрям — собрали Собор, на котором был выбран один-единственный Патриарх и введены новые порядки и устав. Поскольку Церковь долгое время была самой просвещённой силой в стране, а также влияла на многие стороны нашей жизни, её привлекли к управлению, доверили вести делопроизводство, что и продолжается до сих пор.

Уэйланд исполнял свои обязанности крайне плохо, и мне предстоит потратить немало времени, чтобы это восполнить. Тот авторитет, что имела Церковь, и помог навести и поддерживать порядок, который был столь необходим из-за скудости тогдашних урожаев. Теперь, когда Великий Холод отступил, можно начинать строить новый порядок, о котором так мечтают Спенсеры, однако наши правители не спешат с этим. Изменения нужны — две последние войны ярко и красочно показали это, и что-то делается, но слишком медленно. А пока назревает необходимость действовать более решительно... — Клео вспомнился образ огромного человека, вышибающего дверь. — мы должны жить, делать шаг за шагом и продолжать поддерживать порядок. Сейчас как раз такое время, когда надо бережно перестраивать, а не ломать и строить уже на руинах. Мы не единожды подобное переживали, и времена тогда были крайне тяжёлыми.

— Поэтому вы пришли на службу Церкви, — понял Клео.

— Верно. Я служу не Церкви — я служу людям, — повторил каноник. — Пост в Церкви лишь даёт мне возможность делать более уверенные шаги, а задел в виде доверия прихожан и поддержки в лице Спенсеров — это внушительное подспорье. Я уже много лет являюсь другом семьи... — Священник грустно улыбнулся. — и просто многим этим людям обязан.

— Чем?

— Господин Эммануил когда-то спас никому не нужного сироту, взял под своё покровительство, помог получить хорошее образование и первый пост в Церкви. Поэтому же я забрал к себе Мариона. — Преподобный ласково взглянул на своего подопечного, который придвинулся ближе и преданно прижался к нему. — Его родители погибли от рук грабителей, самого мальчика родственники собирались сдать в приют, где он бы наверняка сгинул, а я не допустил. Господа Спенсеры нашли его вовремя и попросили меня позаботиться, что я и сделал. Марион славный и умный мальчик, и такой человек обязательно принесёт пользу в нашем общем большом деле. Я надеюсь, что со временем Марион сможет встретить хорошего человека, выйдет замуж, родит детей, и эти дети тоже внесут свой вклад. И так мы сможем изменить наш мир к лучшему.

Клео вспомнил, с каким лицом Майкл Бэккет слушал пение Мариона во время службы, как при этом улыбались его глаза, как отвечал на эти взгляды сам Марион, и от всей души пожелал, чтобы всё у них сложилось хорошо.

Наступил знаменательный день, и Клео с некоторым удивлением наблюдал, как все старшие суетятся вокруг Криденса и Сильвана. Эрни от родителей почти не отлипал — предстояло расстаться на несколько дней. Клео сам слышал, как Гриффит говорит малышу:

— Делать детей — это очень важное дело, и тут никто не должен мешать.

Клео тоже участвовал в подготовке и не мог не удивиться тому, как течный домик готовили к зачатию нового ребёнка. Гриффит достал из домашних запасов самое настоящее шёлковое постельное бельё — больших денег стоит! Неужели совсем не жалко?! Сильвану тоже достали кое-что, и Клео только головой качал, разглядывая полупрозрачное, почти невесомое одеяние откровенно фривольного фасона. Впрочем, на Сильване это смотрелось очень даже мило.

— А Криденс случайно не порвёт? — забеспокоился Клео.

— Не порвёт, — заверил его Мартин, расправляя складки на спине Сильвана. — К тому же у этой рубашки плечи открыты как раз для того, чтобы можно было уверенно поставить метку.

— И ты называешь это рубашкой?!

— И что с того?

Клео понял, что тут лучше не спорить, и умолк.

Перед тем, как супругов сопроводили в домик, оба провели немало времени в купальне. Криденс заметно волновался, поминутно приглаживал волосы, разглядывал себя в маленькое зеркальце, чтобы убедиться, что щетины на лице не осталось. Неужели в Птичьем гнезде всегда так бывает?

— Нас с Кларенсом так же провожали, — кивнул Клео Лука. — Мы тогда не так давно здесь поселились, успели пожениться, и я тоже удивлялся тому, как тут относятся к зачатию детей, а потом заботятся до самых родов и помогают после. Я слышал и видел сам, как омеги после рождения детей боятся всех и каждого, пытаются защищать своих детей даже тогда, когда угрозы нет, и долго удивлялся, что у меня такого не было. Господин Бенджамин потом объяснил, что это как раз из-за того, что обо мне позаботились правильно. И Томми был зачат в покое и удобстве, и обо мне заботились, чтобы я зря не переживал и не перетрудился, когда срок стал достаточно большим, давали отдыхать, и при родах тоже особых тревог не было. И Кларенс был рядом со мной, и мне почти не было страшно. Тут всё важно, и мы постарались, чтобы и у Сильвана с Криденсом всё прошло хорошо. Тем более, что Эрни был зачат насильно, а потом Сильван долго прятался вместе с ним. Хорошо, что нашлись добрые люди и помогли, когда Эрни рождался! Эхо памяти — это очень коварная штука, и наш долг — сгладить его.

Клео не смог не вспомнить свою первую течку в усадьбе и согласился со сказанным.

Эрни долго не отпускал родителей, болтая без умолку — всё спрашивал про своего братика. А когда он спросил, кем тот будет, Клео ушам своим не поверил:

— Он будет альфой, и мы уже имя ему придумали.

— И как его зовут?

— Джуд. Ты только помни, что сначала он будет очень маленький, и мы должны будем долго о нём заботиться, пока не подрастёт. Но Джуд будет очень хорошим.

Джуд? Неужели Сильван, как и Диллан, видел своего сына во сне?

Когда Криденса и Сильвана проводили до домика, господин Бенджамин очень сурово напомнил Бруно, чтобы не вздумал мешать.

— Ты ведь не забыл, что Криденс альфа? Его тем более отвлекать нельзя.

— Да помню-помню, — проворчал неисправимый омега. — Что я, сам себе враг? Если что-то пойдёт не так, Криденс мне этого до самой смерти не простит.

— Вот и хорошо.

Вечером, когда домочадцы снова собрались в малой гостиной, Клео осмелился задать хозяину ещё один вопрос:

— Сэр, а почему Криденса нельзя тревожить?

— Животные инстинкты альф очень сильные, — начал объяснять господин Бенджамин, — а когда они чуют течного омегу, то инстинкты ещё больше обостряются. Альфы прирождённые бойцы, у них острые реакции, и они всё замечают гораздо лучше, чем мы или вы. Если их потревожить во время спаривания, то это может закончиться гибелью того, кто потревожил. А то и самого омеги. Даже если случайный человек не имел намерений отобрать у альфы его, с позволения сказать, законную добычу, любое неосторожное движение будет расценено именно так. А если омега остаётся жив после такого, то ярость потревоженного альфы отложится в его памяти не самым лучшим образом и обязательно аукнется в будущем.

— А как это происходит?

— Точно мы не знаем пока, но это определённо как-то связано с нашими запахами.

— С тем, что одни нравятся, а другие вызывают отвращение?

— Да. Например, Диллан вспоминает зачатие своих детей с теплом и удовольствием, хотя сам в это время по сути сидел взаперти. Всё потому, что с ним был Гилмор, а он оказался не так плох, как можно было подумать. И он Диллана защищал, заботился о нём и о сыне. Спас его. Диллан ведь очень его любит и ждёт обратно. Помнишь, как он говорил, что Гилмор для него хорошо пах?

— Да, говорил.

— Первые роды прошли благополучно, поскольку Гилмор был рядом, и Диллану почти не было страшно. Хотя очень часто при первых родах омеги очень боятся.

— Из-за того... что дети зачинаются и рождаются... через одно и то же место? — запнулся Клео.

— Верно. В сравнении с тем, как рождаются детёныши у зверей, это выглядит глупо и ненормально, однако мы никуда от этого деться не можем. Даже в церковных книгах прямо говорится, что Деймос вмешался, когда Иво наделяли Даром Жизни, и так и вышло. То есть он всё испортил, а Светлейший почему-то решил оставить, как есть, как и Флоренс. Хотя им ничего не стоило всё изменить. За века Великого Холода и в тех ужасных условиях, в которых омеги были вынуждены зачинать, вынашивать и рожать детей, они очень глубоко проникаются страхом и ожиданием худшего, а нелёгкая жизнь добавляет своего. По итогу они настолько сильно боятся за детей, которые пришли в этот опасный мир, что в первые луны после родов готовы видеть угрозу в чём угодно точно так же, как и альфы.

— В их головах складывается прочный образ, — тихо сказал Клео, вцепляясь в книгу, лежащую у него на коленях.

— Очень прочный, — кивнул господин Бенджамин, приобнимая его. — Эти образы, закрепляясь в памяти, идут с вами дальше. Вы можете не помнить толком, где и что видели или испытывали, но вы это переживали, это было, и где-то в голове остался след. Воспоминание, состоящее из образов, ощущений, звуков и запахов. Прочно скреплённые в единое целое, и если это было по-настоящему сильно, то любое напоминание может вызвать похожие ощущения и страх. Маленькие дети очень уязвимы к этому, и с младенчества в их памяти закрепляются смутные воспоминания о чувстве страха, что переживали их оми. Эти воспоминания, приумноженные собственным опытом, точно так же могут отразиться на новых детях, и так дальше по цепочке. Отсюда постоянное напряжение, а сила духа альфы и беты способна вырываться помимо их воли, давит стоящих рядом детей и омег, внушает им страх.

Клео поджал губы, чувствуя, как холодеет тело и сжимается в груди сердце.

— Я... долго жил в этом... когда осиротел...

— Да. В городах обычно тесно, людей много, и легко себе представить, что творится на улицах и в закрытых помещениях, когда это всё копится.

— Да... это было... тяжело. — Клео задрожал, и господин Бенджамин привлёк его к себе, поглаживая по голове. — А когда я попал сюда... здесь совсем было не страшно... и я подумал, что что-то не так. Я поэтому тогда метался по дому, как слепой щенок?

— Это называется "контраст". Как свет и тьма. Ты большую часть жизни прожил там, где тебе было тяжело, страшно и омерзительно. Потом ты взбунтовался, и тебя не одну неделю продержали в сыром по осени грязном подвале на голодном пайке. Тебя пытались привлечь к покорности, ты упрямился и держался, что злило Кондэ и его подручных ещё больше. И тут я приехал за тобой, и ты попал в дом, где всего этого нет. Мне рассказали, что в этот день за окном было солнечно, ты был потрясён самим фактом пребывания в таком месте, не знал, чего ждать, а тут тебе ещё напомнили, откуда ты приехал, и это стало последней каплей. Это потрясение замутило твой разум, и ты хотел лишь одного — убежать. Спастись от того, что тебя потрясло и испугало. Естественная реакция — уйти от того, что пугает, может быть опасным. А потом ты просто устал, и Бруно поговорил с тобой. Ты успокоился до самого моего приезда, но продолжал чувствовать непривычную разницу. Да и диковинки нашего дома тебе показывать не спешили, и это добавляло тебе подозрений. А сами подозрения основывались на тех представлениях и образах, которые тебе вбивали в голову долгие годы.

— Но ведь первые мои пять лет были хорошими...

— Да — ты жил в любящей тебя семье. Это было неотделимой частью твоей жизни с рождения. Ты чувствовал себя в безопасности и любимым. Ты привык к этому. А потом оно резко сменилось на плохое. Ты остался один и так жил гораздо дольше. Рос и впитывал всё больше воспоминаний. Подзабыл, как было когда-то, привык, что всё плохо. Это работает всегда и со всеми.

— Инерция мыслей?

— И чувств.

Клео бросил взгляд на одно из окон и от всего сердца порадовался за маленького Джуда, жизнь которого начнётся в такой же любящей семье и заботливом окружении. Ведь не просто же так Лука вспоминает время зачатия и рождения Томми с улыбкой.

— Как ты? — с лёгкой тревогой спросил мужа Криденс, любуясь своей меткой. Он едва помнил, как вонзил зубы в подставленное плечо. — Очень больно?

— Немного. Но это пройдёт.

— Ты... не разочарован?

Сильван улыбнулся, блеснув глазами. Растрёпанный, румяный, он не отпускал от себя — хотелось смотреть и смотреть. Особенно после только что пережитого чувства неописуемого счастья и наслаждения. Как хозяин и говорил, рядом с любимым человеком всё чувствуется иначе, чем с первым попавшимся.

— Нисколько. Всё именно так, как я и ожидал.

— А... ты уверен, что будет "волчонок"?

— Уверен — я вижу его с самого дня нашей свадьбы с яблоком.

Альфа удивлённо привстал.

— А почему мне не сказал?!

— Прости, — повинился Сильван, переворачиваясь и утыкаясь в его широкую грудь. — Просто я вспомнил, как видел во сне Эрни, и как меня потом удивляло, что он получился именно таким, каким я его тогда видел. Он ещё говорил, что всё будет хорошо, и у него когда-нибудь будет хороший отец. А потом появился ты... Господин Бенджамин сказал, что омеги могут видеть во сне своих будущих детей, и Диллан их видел, но мне всё ещё было трудно поверить в это. И тут ко мне пришёл Джуд...

Криденс торопливо и осторожно поцеловал мужа, снова отмечая, что отлично справился — ни одного синяка, да и красивая сорочка, сшитая Мартином, не сорвана, а аккуратно снята и сброшена на пол. Как и обещал хозяин. Насмотревшись в своё время на то зверьё, в какое превращались его сородичи, учуяв течных, альфа очень боялся, что и с ним случится то же самое. Вспоминая, что было перед спариванием, старший привратник Птичьего гнезда в очередной раз убедился в правоте господина Бенджамина. Первое — он достаточно чист по крови. Второе — он способен одновременно сдерживать грубые инстинкты и думать головой. Третье — повезло встретить своего омегу, который так же искренне любит его самого.

Всё правильно. Так, как должно быть.

— А Джуд... похож на меня?

— Очень похож.

— Хотел бы я его увидеть!

— Может, ещё и увидишь — до его рождения есть время.

— Ну и ладно.

— Лука... а как вы сюда пришли?

Омега-повар собирал очередную корзинку, и эта была довольно внушительных размеров. Большая часть еды была предназначена для Криденса — он же альфа, а альфы и без того очень много едят.

— Нас господин Бенджамин случайно встретил.

— Как Бруно и Джерри?

— Да. Только если Бруно и Джерри сразу приехали сюда, то мы пришли чуть позже и сами.

— И как это случилось?

Лука опустил в корзинку блюдо с жареной курицей.

— Мы с Кларенсом сами из деревни, только эта деревня находится недалеко от Гальяра. Наши семьи были почти соседями, мы знакомы чуть ли не с рождения и всегда дружили. И так получилось, что недалеко от нашей деревни есть поместье, хозяева которого очень богатые люди, аристократы в баронском титуле. Поместье небольшое, бывали хозяева там нечасто, но каждый раз, как приезжали, в деревнях по соседству поселялся страх. Детям никогда не говорили, что происходит. А дело было в том, что хозяин поместья был самым настоящим извращенцем — он испытывал ненормальную слабость к молоденьким, причём ему было без разницы — альфы это, беты или омеги.

Клео ахнул.

— Как это возможно??? Это же... ненормально...

— И всё же было. Каждый раз, как этот барон приезжал в поместье, то требовал к себе одного или двух деревенских мальчишек на забаву. Если приказ не будет исполнен — всю семью ждали большие неприятности. Было уже — ему отказались отдавать потребованного "волчонка", и вся семья, включая двоюродных родственников, младенцев и дряхлых стариков, была обвинена в ереси, после чего дома опустели. Хотя это были правоверные хорошие люди. И жаловаться бесполезно — у барона вся местная власть была в кармане. Особенно, если кто-то погибал от его забав, а гибли они нередко. Омеги ещё как-то смирялись, а вот "волчата" и беты надолго не заживались — убивали себя после такого позора. Они же были снизу, и это знали все, косо смотрели... — Клео зажал себе рот ладонью. Ужас!!! — И вот этот мерзавец обратил свой взор на меня — увидел во время прогулки, когда мы с Кларенсом из леса с корзинками возвращались. Кларенсу тогда было тринадцать лет, а мне одиннадцать. Чтобы соблюсти внешние приличия, меня позвали работать в поместье.

— И... что?

— Пришлось идти, — вздохнул Лука, укладывая в корзинку свежий хлеб. — Мы чуяли неладное, но моя семья не смела ослушаться. Кларенс последовал за мной, но на двор его не пустили. Едва я пришёл, как сразу увидел, как на меня с ужасом смотрят прочие слуги. А когда меня затолкали мыться в господскую купальню, стало ясно, что надо бежать.

— И раз уж вы здесь...

— Да, но перед этим всё же пришлось предстать перед бароном. И я тебя уверяю — это был самый отвратный человек, какого я тогда в своей жизни видел. Почти такой же отвратный, каким был Уэйланд. Меня одели в какие-то простые тряпки, которые почти ничего не прикрывали, и привели в господскую спальню. И тут я не выдержал — едва барон начал меня лапать за зад, взбрыкнул и ударил какой-то большой вазой. Да так сильно, что барон упал, ударился головой и потерял сознание на время. Пока он валялся, я выбрался из дома и кое-как перебрался через ограду, где меня уже ждал Кларенс.

Уже в деревне мы пришли к родным и сказали, что не хотим подчиняться этому извращенцу. Мы ожидали, что на нас разозлятся, да только наши близкие не рассердились, а велели уходить из деревни. Родители дали наши бумаги, немного денег и проводили. Как потом узнали господа Спенсеры, посланцы барона приходили в деревню нас искать, угрожали нашим семьям, но ничего сделать не успели — в доме внезапно начался пожар, и барон погиб. Господин Бенджамин потом рассказал по секрету, что пожар устроили слуги-омеги, которым, как и нашим односельчанам, всё это уже тоже надоело, и они решили наказать хозяина. Они же позволили мне выбраться из дома. Официально разобраться так и не получилось, поместье унаследовал зять барона, и он оказался получше. Да, тот ещё развратник, но такого, как его тесть, не творит. С таким под боком жить можно.

Мы к тому времени уже были далеко. Бродили по стране, устраивались на работу по городам и деревням, летом часто жили в лесах и очень быстро стали парой — этот случай сблизил нас окончательно. Кларенс защищал меня, берёг, и если бы мы хотели, то могли осесть где-нибудь, пожениться... но мы боялись, что за нами будет погоня, и нас найдут. И тут мы совершенно случайно встретили господина Бенджамина.

— И как это было?

Лука осторожно опустил в корзину оплетённую соломой баклажку с молоком.

— Как-то в самом начале осени мы пришли в большое село, и к нам прицепились местные парни. Так вышло, что я был в преддверии течки — оставались какие-то два дня, и эти парни положили на меня глаз. Кларенс был один против трёх, но отступать не собирался. Он успел поднатореть в драках, часто дрался за деньги и даже побеждал. В тот день на нас напали бета и двое альф. Кларенс мог и не выстоять, но тут мимо проходил господин Бенджамин и спросил, что тут происходит. Он был так просто и неприметно одет, что никто не распознал в нём дворянина. Хотя господин был отменно побрит, а не все простолюдины могут себе позволить бриться каждый день, а кто-то и вовсе не бреется. Мы тоже не обратили на это внимание и всё поняли уже потом. Один из альф вообще велел господину убираться, пока цел, но господин совсем не испугался. Он спросил Кларенса, нужна ли помощь. Кларенс сказал, что не помешает. Я сидел чуть поодаль и глазам своим не верил — так искусно дрался господин. Мы такого ещё ни разу не видели! Господин Бенджамин схватился с одним из альф врукопашную, а потом подобрал какую-то палку и начал ею махать и бить того парня. А он был такой здоровенный — ещё больше Кларенса сейчас. Ты бы видел это, Клео! — Глаза повара сверкнули таким восхищением, что Клео невольно позавидовал, что не видел сам — судя по лицу Луки, драка была невероятной! — Господин Бенджамин быстро справился со своим противником, а потом поспешил на помощь Кларенсу, и вдвоём они добили оставшихся. Эти трое убежали посрамлённые, господин сразу почуял, в чём дело, и сказал, что может помочь найти для меня хорошее укрытие. Он привёл нас к одному своему знакомому, и там имелась подходящая комната, в которой я и переламывался, а муж хозяина дома за мной ухаживал. Когда я отлежался, то узнал, что господин Бенджамин поехал дальше и даже оставил нам денег на дорогу. Много денег — мы столько и в руках-то никогда не держали. Мы захотели его отблагодарить и только тогда узнали, кто этот человек.

Не сразу, но мы узнали, как дойти до Птичьего гнезда, и отправились сюда. Пришли, попросились встретиться с господином. Тогда здесь уже Криденс служил, и именно он нас и встретил. Когда мы рассказали, что нас привело, он улыбнулся и сказал, что это очень похоже на господина, и пропустил нас. При этом продолжал следить за нами — мало ли. Мы до дома дойти не успели, как нас заметили, и это оказался сам господин Бенджамин. Он как раз помогал тогдашнему напарнику Криденса Стюарту рубить дрова и снова был очень просто одет. Я хорошо помню Стюарта, и знаешь, что было необычно?

— Что?

— Стюарт был омегой, но таким высоким и крепким, что его бы принимали за бету, если бы не лицо и особенно глаза и запах. Он был очень видным, а потом оказалось, что ещё и очень умный, добрый и преданный хозяину. Вскоре после нашего прихода Стюарт встретил одного из доверенных людей господ Спенсеров и уехал с ним. Они поженились, и сейчас всё у них хорошо... В общем, господин Бенджамин услышал, что кто-то пришёл, и сразу нас узнал. И даже обрадовался, как будто мы уже давно знакомы и просто в гости пришли. А мы всё продолжали удивляться тому, какой он необычный.

Нас очень хорошо приняли, сразу отвели помыться в купальне, дали сменную одежду, а потом посадили за общий стол. Господин Бенджамин начал расспрашивать, кто мы и откуда родом, а потом предложил остаться и работать здесь. И мы остались. Гриффит с первого же дня очень заботился о нас — он сразу понял, что мы пара, и выделил отдельную комнату на двоих. Сначала мы просто помогали на кухне, по дому и саду, ходили по деревням, когда было надо помочь кому-то из селян, а потом стали готовить на всех. И всё это только подтверждало, какой у нас удивительный хозяин. Когда господин предложил нам поучиться грамоте и разрешил пользоваться библиотекой, то мы сперва ушам своим не поверили, но это было всерьёз. Мы часто и подолгу разговаривали о самых разных вещах... Мы ни разу не пожалели, что остались, а потом и вовсе стали чувствовать себя как дома. Потом, уже зимой, приехал сам старый господин Спенсер, и мы дивились тому, какие чудеса он творит на кухне. Настоящий мастер! Он сразу понял, что нам нравится готовить, и всё время, что гостил в Птичьем гнезде, учил нас. Очень хороший, добрый и благородный человек. Он даже был моим посажённым отцом на нашей свадьбе, представляешь?! — Клео только головой покачал. Неужели все Спенсеры такие чудные? — А потом мы зачали Томми, и господин Бенджамин предложил стать его крёстным. Мы так удивились такой чести, что не сразу нашли слова, чтобы ответить.

— А вы не хотите вернуться в свою деревню?

— Хотели, когда узнали, чем всё закончилось, но подумали и решили остаться — господину Бенджамину нужны верные люди. Мы только послали письмо домой, чтобы наши семьи знали, что мы живы, и всё хорошо. Когда родился Томми, пришёл ответ, и за нас все радовались — не каждому повезло бы попасть на службу к таким благородным людям как господа Спенсеры. Быть может, мы когда-нибудь и съездим домой, чтобы повидаться со всеми, но это будет ещё нескоро.

В кухню заглянул Джим.

— Сигнал.

— Всё уже готово.

— Очень хорошо. Готов поспорить, что Криденс сейчас зверски голоден!

Бенджамин наблюдал из-за старой груши, усыпанной снегом, как Клео и Лука идут в сторону течного домика с большой корзинкой и разговаривают, и вздыхал. Гриффит осторожно подошёл к своему воспитаннику и погладил его по плечу.

— Ничего, сынок, и твоё время придёт. Нужно только подождать.

— Я Криденсу завидую, — глухо ответил бета, постукивая сжатым кулаком по стволу, отчего снежная пыль сыпалась прямо на него. — Ужасно завидую.

— Нужно только подождать. Клео тянется к тебе — все наши это видят. Всё будет.

— А если он всё же уйдёт? — Бенджамин ткнулся лбом в ствол, и новая порция снега упала ему на голову и плечи, заставив таки отряхиваться.

— Не думаю. Всё хорошо, сынок. Всё будет хорошо.

Слова старого домоправителя совсем не приободряли. Бенджамин немало был наслышан, какое это счастье и наслаждение — быть с любимым человеком во время спаривания, и наградой за торжество Флоренса становится новая жизнь. Он мечтал об этом, желал скорейшего единения, но увы...

Быть рядом со своим Истинным и не иметь возможности показать свою любовь в полной мере — это очень тяжело. Бенджамин так изводился от неутолённого желания, что не единожды просыпался посреди ночи со следами извергнутого семени на белье. Бета чувствовал себя виноватым перед слугами, которым приходится стирать больше. Пожалуй, стоит ещё раз навестить Рональда. Не самая равноценная замена, однако...

Гриффит тут же догадался, о чём его воспитанник думает.

— К Рону собираешься?

— Если я его не навещу, то могу сорваться. Я не хочу пугать Клео.

— Хорошо. И попробуй всё же уговорить его вернуться — меня беспокоит, что Рон всё ещё живёт один и так далеко от нас. Не случилось бы чего...

— Попробую — я сам тревожусь за него. Может, я и желаю быть с Клео, но и Рон мне тоже дорог. Он не должен быть один. Он заслуживает быть счастливым — меня вполне хватит на них двоих.

— Ты ведь помнишь, почему Рон ушёл?

— Помню. Однако это не повод оставлять его жить в одиночестве.

Когда впереди показался знакомый одинокий дом, увенчанный толстой снежной шапкой, над которой поднимался дымок, Бенджамин слегка расслабился. Значит, Рональд дома.

Дом был построен перед тем, как бета-изгой покинул усадьбу. Бенджамин очень не хотел отпускать друга, но Рональд был настроен крайне решительно. Поэтому к строительству этого дома Бенджамин подошёл со всем тщанием. Для фундамента дома Спенсеры привезли добротный камень, на котором воздвигли деревянное благоустроенное строение. Печь сработали тоже отменно, и оставалось лишь вовремя снабжать её топливом. Бенджамин собственными руками смастерил для Рональда отличную кровать, а Гриффит помог навести уют. Рядом с домом росли две яблони и кусты любимой Рональдом сирени, был разбит огородик, имелись другие хозяйственные постройки, а на некотором удалении бежал один из притоков Даны.

Рональд был очень важен для Бенджамина не только из-за того, что когда-то был принят под покровительство Семьи. Рональд родился самым настоящим катамитом и из-за этого в ранней юности поимел немало неприятностей. В том числе и от рук собственного отца. Скандал получился страшный, Рональд едва не был убит возмущённой толпой и долго не мог смириться с тем, каким Флоренс позволил ему появиться на свет. Дружба двух подростков довольно быстро переросла в нечто необычное, и если бы Рональд не опасался своим присутствием испортить репутацию Спенсерам окончательно, то остался бы и непременно стал третьим в семье друга и любовника. Бенджамин был почти уверен, что Клео после обучения обязательно его примет.

Бенджамин был обычным бетой и склонности к сородичам или альфам никогда за собой не замечал. Даже самой малой примеси катамита в нём не было, что доказывало отсутствие даже самого слабого омежьего ощущения запахов! Но когда об особенности Рональда, с которым они всегда дружили, стало известно всей округе, и Бенджамин собственными глазами увидел, как друг мучается из-за невозможности удовлетворить свои потребности и собственной ненормальности, принял непростое решение помочь. Само собой, Рональд был в ужасе, стоило только заговорить об этом, и убедить оказалось делом непростым. Если бы оба паренька уже не были в возрасте созревания, то Бенджамин вряд ли смог это сделать в первый раз. И всё же он решился. Да, это было странно и непривычно, собственная природа не слишком хорошо к этому поначалу отнеслась, однако выручала мысль, что он тем самым помогает другу, а со временем их уединение стало привычным и обыденным.

Рональд опасался, что отец Бенджамина, если узнает, будет гневаться, однако Рейвен только улыбнулся и сказал, что они оба достаточно взрослые, чтобы решать подобные вещи самостоятельно. Главное — не жалеть потом. Спустя полтора года после начала созревания Рональд смирился и принял себя, а Бенджамин осознал, насколько друг ему дорог. Раз уж смог наступить на горло своей природе и сделать подобные отношения вполне обычным делом, то это говорит о многом — не ради каждого человека можно подобное совершить. Сам Рональд был влюблён в друга, однако на взаимность не рассчитывал — он прошёл добротное обучение в усадьбе и всё понимал.

Отпускал его Бенджамин крайне неохотно и часто навещал. Они не только спали, но и просто общались и работали вместе. Бенджамин не единожды предлагал Рональду вернуться в Птичье гнездо, где для того всегда оставалось место, однако изгой раз за разом отказывался.

Рональд нашёлся на заднем дворе — рубил дрова для печи. Заметив приходящего любовника, бета выпрямился.

— Бен... Я не ждал тебя так скоро.

— Помешал?

— Нет, конечно, — улыбнулся Рональд. — Ты же знаешь — я всегда тебе рад.

— Да, я знаю. Помочь?

— Да, пожалуй, так будет быстрее.

Рональд принёс второй топор, и беты принялись за дело.

Рональд не был красавцем в классическом смысле, но и уродом тоже не вырос — широкоскулый, темноглазый, крепкое ладное тело. Нос, сломанный в тот день его отцом, сросся криво, однако этот недостаток не был критическим. А уж когда Рональд улыбался и при этом заметно жмурился... Бенджамин невольно начинал им любоваться.

Закончив с дровами, беты пошли в дом, и Рональд занялся растопкой, отказавшись от помощи. Подвесил над очагом наполненный чайник, достал хлеб и сыр... В доме были две комнаты — одну Рональд использовал для работы и приёма гостей, а во второй спал. Яркие половички, вытканные Мартином, и занавески, вышитые тем же омегой, придавали обстановке особый уют, и Рональд очень бережно обращался с этим подарком — вовремя чистил половики, по дому ходил в отдельной обуви, бельё и занавески стирал сам. Он очень высоко ценил заботу и искреннее расположение омег усадьбы, которые приняли его таким, какой он есть. Особенно со стороны Гриффита.

— Снова поджимает? Может, найдёшь себе кого-нибудь другого? У тебя же есть незамужние омеги в доме.

— Рон, мы это уже обсуждали, — поморщился Бенджамин. — Не собираюсь я их трогать — слишком уважаю.

— А как же Бруно? — с усмешкой напомнил катамит.

— С ним своя история. И у нас было только один раз. А сейчас он с Джимом, и всё у них отлично.

— Значит, Клео, — стал серьёзнее Рональд, подсаживаясь.

— Он мой Истинный.

Рональд понимающе покивал.

— Я так и понял, когда заметил, как ты на него смотришь. Так боишься его спугнуть?

— После трёх лет в борделе?

Беты очень быстро научились понимать друг друга с полуслова ещё в детстве. Спустя годы ничего не поменялось.

— Всё так плохо?

Бенджамин начал рассказывать. Рональд слушал очень внимательно.

— ...Хвала богам, Клео уже начал отходить от этого, он успешно учится и отличается отменными способностями. Он уже до альхейнских карт дозрел, представляешь?!

— И как успехи?

— Пока не знаю, но Клео пообещал, что если будут вопросы, то он подойдёт и спросит.

— И сколько он у тебя уже живёт?

— Почти четыре луны. И я уверен, что Клео ребёнок Истинного Предназначения.

— О-о-о... — протянул катамит. — Ну, тогда понятно, чего ты ко мне зачастил. Трудно сдерживаться?

— Словами не описать. — Бенджамин убито уткнулся лбом в кулак. — Я его хочу, во снах вижу, одно его присутствие в доме наводит на желание подойти и утащить в спальню, но стоит только в глаза заглянуть, как начинает грызть совесть. Клео такой... Он чист душой, искренний...

— Ты любишь его, — констатировал Рональд.

Бенджамин тут же вскинулся, уловив в голосе друга нотку горечи.

— Это не значит, что ты стал мне менее дорог. Моё предложение всё ещё в силе.

— Клео ведь не знает, что я катамит.

— Пока нет, но это вопрос времени. И я уверен, что когда он больше узнает о вашем брате, то потом сможет тебя принять. Он добрый.

— Мне так не кажется. Если он настолько правоверный, как ты говоришь...

— Его представления о мире и его законах уже перестраиваются, — поправил Бенджамин.

— Однако то, что ему вбивали в голову годами, никуда тоже не денется. По меньшей мере, не в ближайшие пару лет точно.

— Не стоит его недооценивать, — обиделся за своего избранника Бенджамин. — Как только Клео разберётся с картами, то можно будет поговорить о чём-то гораздо более глубоком. Тем более, что до весны остаётся всё меньше.

— И когда ты рассчитываешь делать ему предложение?

— В лучшем случае — весной следующего года. Ты ведь помнишь, что должно состояться тем летом?

Рональд тепло улыбнулся.

— Помню — я буду рад снова повидаться с твоими родичами.

— И я бы хотел... — Бенджамин коснулся руки друга и сжал её. — чтобы ты в это время был с нами. Как равный.

Рональд с сомнением поджал губы, осторожно, но настойчиво вытянул ладонь из пальцев Бенджамина, встал и отошёл к очагу, будто желая проверить чайник, который не собирался быстро закипать.

— Бен, — негромко заговорил он, — я, правда, благодарен за всё, что твоя семья для меня сделала. Благодарен тебе лично. Но это слишком.

— Почему? — Бенджамин поднялся вслед за ним. — Только потому, что я не катамит хотя бы частично? Или из-за того, что я дворянин?

— Из-за того, что я по-прежнему люблю тебя. И я знаю, что ты никогда не будешь смотреть на меня так же, как на Клео. Это не в твоей природе — Флоренс создал тебя нормальным. Ты ко мне приходишь только затем, чтобы облегчиться и поддержать меня. Не стоит. Если нас вдруг увидят вместе... Вся округа знает, что я извращенец. Я не хочу, чтобы наши встречи снова бросили на тебя тень.

— Так ведь в тот раз мы с отцом отмазались...

— Да, и селяне поверили — вас слишком сильно уважают. Но есть не только они. Я подозреваю, что тебе предлагают брачный союз не только для укрепления собственных позиций. Твои отказы могут возбудить новые подозрения, и кто знает, что предпримет местный епископат. К тому же про слухи, что старший брат твоего отца тоже был катамитом, помнят до сих пор.

— Это не слухи — дядя Сесил и правда был катамитом. Омегой-катамитом. И с ним тогда отправился сопровождать Алу его избранник Бак, а он был ложным катамитом. Они погибли оба в то утро.* (Речь идёт о гибели альхейнца-Двуликого Алу иль Саккара, известного в Ингерне как Орион, и его сопровождающих. см. "ОМЕГАВЕРС. Заложник")

— Ваши враги не все непрошибаемые глупцы. Если бы это было так, то Ингерна как государства уже просто не было бы. Они могут догадаться, и под это дело ваша репутация будет окончательно испорчена. Всё же учение Патриархов ещё очень сильно, а последняя община единоверцев Альхейна, что чудом уцелела в предыдущих репрессиях, была уничтожена ещё до Мировой войны. И это та действительность, в которой мы живём.

— Рон, мне безразлично, что люди скажут. — Бенджамин решительно обнял друга, и Рональд чуть сжался. — Ты мне очень дорог, иначе бы у нас ничего не было. Иначе бы я не навещал тебя так часто. Я хочу, чтобы ты вернулся в Птичье гнездо. Чтобы ты стал частью нашей семьи. Дядя, Морган и Серфин тоже будут рады.

— Не надо, — качнул головой Рональд, отворачиваясь. — Не внушай мне надежду. Если тебе надо, то я буду спать с тобой, но не зови обратно. Я не наивный дурак.

— Разве ты не чуешь, что я искренен?

— Я чую, что ты в последнее время заметно напряжён и уже не так охотно ложишься со мной в постель.

— Это сила Флоренса — рядом со мной Истинный, и моё тело тянется к нему, мешая быть с кем-то ещё. Это будет продолжаться до тех пор, пока мы не соединимся, и всё это не уляжется. Мы же тебя учили...

— Я никогда не смогу тебе его заменить. У Флоренса свои законы, и мы перед ними бессильны.

— Если бы ты не мог мне кого-то заменить, то я бы просто не мог с тобой спать. Я не заставляю себя — я вспоминаю то, как у нас было в самом начале...

— Мы оба были в возрасте созревания. Только поэтому ты смог.

— Не только поэтому. Если бы дело было только в этом, то так долго это бы не продлилось. А мы встречаемся не первый год.

— Не надо меня путать...

— Я не путаю. — Бенджамин развернул сородича к себе лицом и вцепился в его плечи. — Да, Флоренс силён, но им всё не исчерпывается. Я сам осознал это только с возрастом. Мы всё-таки люди, а не звери — они живут и мыслят несколько иначе.

— И ты всерьёз думаешь, что Клео будет спокойно смотреть, как ты со мной спишь? — горько усмехнулся катамит.

— Я учу его. Клео уже не отрицает своё влечение ко мне. Он только сдерживается, не решается...

— Давай поговорим об этом позже, — остановил спор Рональд. — Когда придёт более подходящее время.

— Хорошо. — Бенджамин выдохнул и решительно прижался губами к шее друга, зная, насколько это чувствительное место. — А сейчас...

Рональд от неожиданности было отшатнулся, но Бенджамин держал его крепко. В конце концов, за этим он и пришёл.

— Бен... — в попытке в последний раз остановиться простонал катамит.

— Я не притворяюсь и не заставляю себя. Я хочу, чтобы ты стал частью Семьи.

— Бен... — Рональд снова попытался высвободиться — Бенджамин становился всё настойчивее. — Окно... Вдруг кто увидит?..

— Тогда...

Бенджамин потянул друга в сторону второй комнаты, уже там опустил занавеску на окне и продолжил. Долго Рональд сопротивляться не смог. Да и не хотел. А когда Бенджамин крепко его поцеловал, окончательно сдался.

Управившись с домашними делами, Клео вспомнил про карты и поспешил в свою комнату. Пожалуй, пора с ними разобраться! Проходя мимо витража, на котором был изображён омега в красном плаще, Клео снова отметил странность этой картины. Почему кажется, что это не волк ведёт омегу через мрачный лес, а омега удерживает волка от нападения на тех, кто затаился во мраке? И так кажется каждый раз, как Клео проходит мимо окна...

Как следует разглядев все витражи в доме, Клео начал понимать, что эти картины с подвохом. Они были красивы и величественны, домочадцы старательно смахивали с них пыль внутри и грязь снаружи... Например, витраж, на котором изображена огромная тёмная фигура в распахнутом плаще, изнанка которого усеяна звёздами разной величины, а у её ног стоят маленькие фигурки людей и смотрят вверх. Вокруг них царит холодная пустота. Или ещё один — на траве сидят два полностью обнажённых человека, причём понять по ним, кто есть кто, нельзя, люди держатся за руки, а вокруг них высится лес. И в этом самом лесу можно заметить другие пары — две птицы, две бабочки, два зайца, два оленя и даже два волка! Вроде бы всё понятно, но что-то явно не так!

Почему Спенсеры, когда обустраивали дом, заказали именно эти картины?

Достав карты, Клео разложил обе колоды перед собой на постели и начал их перебирать, подбирая по парам. Очень скоро он заметил, чем именно карты Сета отличаются от карт мистика. Они не только были нарисованы красивее, но и изображения на них не казались чем-то откровенно загадочным. Просто красивые картинки... Разложив карты по парам, Клео начал их изучать внимательнее. Он очень быстро нашёл те, на которых были те же изображения, что и на витражах первого этажа. Отложив их в сторону, омега занялся остальными.

Одними из первых среди тех, что остались, в глаза бросились карты, которые в колоде мистика назывались "Звезда". На обеих сияла огромная звезда в тёмном небе. Её лучи освещают равнину, на которой стоят два человека и смотрят на эту самую звезду. Карта мистика заметно отличалась от товарки. Первое — звезда всего одна, а Сет нарисовал ещё много маленьких. Второе — люди разного роста, один определённо омега, а у Сета они были одинаковыми. Третье — на карте мистика люди просто стоят рядом, а у Сета они держатся за руки.

Следующей была карта "Жребий". На ней, как в сказке, была нарисована развилка, стоял камень, а в конце каждой тропинки нарисованы образы того, что несёт тот или иной путь. Славу и богатство олицетворяли знамя и монета, смерть — человеческий остов с красными глазами, а судьбу — фигура в длинном плаще без лица с короной в руках. На карте Сета этих образов не было — тропы просто уходили в никуда. И так со всеми картами!

Клео сразу понял, что задача перед ним стоит не из лёгких. Его знаний и широты мыслей, о которой так любит говорить господин Бенджамин, всё ещё недостаточно. Значит, будем учиться дальше. Благо, уже есть с чего начать.

Клео выхватил из общей россыпи нужные карты. Вот карты с омегой в красном плаще. Вроде бы несильно отличаются — мрачный лес, тропинка, омега держится за... Стой, остановил себя Клео. Почему на карте Сета и витраже дома зверей во мраке нет — только глаза виднеются? На гадательной карте оскаленные морды видны хорошо, и глаза на них красные. Если бы не это, то можно подумать, что во мраке затаились вполне безобидные звери, и именно их омега пытается уберечь от нападения волка, удерживает его... Удерживает? Клео вгляделся в омежьи руки, что держат поводок, и заметил, что руки сородича нарисованы в том же положении, в каком держат руки Джерри и Криденс, когда тянут поводья, чтобы остановить лошадь. Эта карта в колоде мистика называлась "Защита".

Вот это да!!!

Клео быстро нашёл карты с той самой зловещей фигурой в плаще. На карте Сета глаза у фигуры белые, а на гадательной красные. На карте Сета изнанка плаща усеяна звёздами, а на гадательной плащ похож на паутину и без звёзд.

Паутина. Паук. Пауки с давних времён считались нечистыми созданиями и спутниками Чёрного Изгоя Деймоса. В деревнях пауков часто безжалостно убивали, когда находили — это была одна из любимых забав у маленьких "волчат". Родители Клео пауков никогда не убивали, а просто сгоняли с места, если считали, что здесь паутины быть не должно. В Птичьем гнезде делали точно так же, и на вопрос Клео Гриффит и Лука ответили: "Так они же мух ловят. Полезные." Ловчая сеть пауков часто появлялась в сказках, а сами пауки в тех же сказках пускались в погоню и ловили героев, а то и убивали... Карта мистика была поименована словом "Коварство".

Карта с двумя людьми в лесу единственная осталась без пары. Как и одна карта из колоды мистика — отличий между ними было больше, чем на остальных. На карте мистика вместо леса было колосящееся поле, пар две, и там было легко отличить альфу и бету от омег. Никаких зверей и птиц. И над всем этим светит солнце. Карта называлась "Благоденствие".

Клео нахмурился, размышляя. Здесь определённо есть над чем подумать! А потом подойти к господину Бенджамину и обсудить свои мысли.

— Я не перестарался? — виновато спросил Бенджамин, ухаживая за лежащим на животе другом.

— Нет — как и всегда, — качнул головой Рональд, не спеша открывать глаза и наслаждаясь его запахом в разворошенной постели. — В сравнении с Уэйландом ты просто сокровище. Кстати, что о нём слышно?

— Арестован. Правда, сидит с комфортом — Зингеры родственника, разумеется, опекают. Суд ожидаемо откладывают, ссылаясь на другие дела, хотя я не слышал, чтобы у императорского суда было много слушаний. Аристократические круги слишком узки, чтобы его перегружать работой, так что вынесение решения по этому делу попросту откладывают, пока утихнет скандал, а потом спустить по-тихому.

— Значит, отмажут.

— Наверняка, и это ожидаемо. Хотя бы отсюда мы его выкинули, и наши омеги вместе с тобой теперь в безопасности.

Бенджамин ласково провёл ладонью по обнажённому бедру любовника, и Рональд уткнулся в подушку.

— Бен, не надо. Пожалуйста.

— Опять стыдишься? Мне казалось, что ты это преодолел ещё к шестнадцати.

— Я не стыжусь. Я не хочу зря надеяться.

Бенджамин пересел ближе к изголовью и приобнял сородича.

— Рон, я же уже говорил тебе...

— И всё-таки не стоит. — Тот повёл плечами, давая понять, что сторонним рукам на нём сейчас лучше не быть.

Бенджамин только вздохнул. Рональд неисправим, как и Бруно!

— Ну, хорошо, как скажешь.

Бенджамин с удовольствием побыл бы с другом ещё пару часов, чтобы доказать, что ему не только близость нужна, однако дела звали. Как и Клео. К тому же к следующей зиме в усадьбе будет новый обитатель.

Убедившись, что Рональд в порядке, Бенджамин оделся сам, очень тепло попрощался и покинул дом. Сегодня он не заводил разговор о возвращении в Птичье гнездо — знал, что услышит в ответ в очередной раз.

— Рон, может, вернёшься? — спросил Бенджамин, глядя, как друг молча одевается. — Ты же знаешь, что...

— Нет, — решительно отказался катамит. — Зря что ли вы мне этот дом построили?! Да и я не хочу, чтобы на меня все ваши косились.

— Не будут.

— Твой отец не будет. Гриффит не будет. А новенькие? Тот же Дэлмор? Он альфа, и я сам слышал, как ему...

— Да, ему сказали, и он удивился, но потом спросил, как мы к таким вещам относимся, отец объяснил, и Дэлмор сказал "ладно". Руку, может, и не подаст, но плеваться и обходить десятой дорогой не станет. — Бенджамин слез с постели и обнял его. — Рон, ты не заслуживаешь того, чтобы прожить жизнь в одиночестве. Я предлагаю тебе стать частью нашей семьи, и остальные возражать не будут.

— А что будет после того, как ты женишься? Ты ведь обязательно женишься. Не поведёшь же ты меня под венец! Если поведёшь, то местный епископ тебя и твоего отца с потрохами сожрёт. И наследники твоей семье нужны. От меня детей точно не дождёшься, сколько бы ты со мной не спал.

— Но ты можешь стать третьим...

— Нет. — Рональд сбросил с себя руки друга и отошёл. — Ты меня даже не любишь...

— Люблю...

— Как друга. Мне этого мало — я-то тебя люблю по-настоящему. Я хочу взаимности. Мне жалость не нужна. Я согласен спать с тобой и дальше, но не надо давать мне повод для надежды. — Катамит обернулся, и в его глазах Бенджамин увидел боль. — Я не вернусь, иначе мне захочется остаться.

Не единожды Бенджамин пытался заводить этот разговор снова, однако Рональд упёрся. Он упирался тогда, когда переселялся в новый дом, упирался, когда в усадьбе начали появляться возможные кандидаты на замужество, и стало ещё хуже, когда отыскался Клео. Неужели он окончательно расстался с надеждой на личное счастье? Насколько же глубоко засела в нём боль от разоблачения и публичного унижения? Насколько сильно над ним глумился Уэйланд? Бенджамин понимал, что они оба с рождения жили и учились слишком по-разному, и если не искоренить старые убеждения, то хотя бы частично изменить взгляд на них непросто. Тогда они были юны, а сейчас уже вполне взрослые. Неужели за столько лет Рональд так и не понял, насколько его друг-любовник искренен? Как теперь его вернуть?

Ладно, стоит попытаться снова чуть позже. Стоит познакомить Рональда с Клео ближе, и, быть может, что-то поменяется. Да, Клео пока не знает о сущности изгоя, но он, по идее, должен понять и принять беднягу — он добрый и смышлёный.

Домой Бенджамин вернулся с некоторым облегчением в душе и теле. Рано или поздно, но Рональд признает, что был неправ, и вернётся. А пока стоит посмотреть, чем занят Клео.

Омега обнаружился переходящим от одного витража к другому с картами в руках. Увидев это, Бенджамин едва не испустил ликующий возглас — с таким тщанием Клео сравнивал изображения на витражах с картами. Так и тянуло подбежать, обнять и расцеловать! Он начал понимать!!! Значит, уже очень скоро можно поговорить о вещах более сложных, потом рассказать о Рональде и аккуратно выспросить, что о катамитах думает сам Клео с высоты новых знаний.

Разумеется, Клео заметил хозяина, и Бенджамин едва не поплыл от его сияющей улыбки.

— Вы вернулись!

— Да, я вернулся.

— А куда вы ходили? Да ещё пешком?

— Рона навещал — он живёт не так далеко. Нужно было кое-что обсудить. А чем ты занят?

Бенджамин откровенно любовался своим Истинным. Неудивительно, что Рональд сейчас чувствует особое напряжение во время их близости — Флоренс исключений ни для кого не делает. Его законы работают везде и всегда, как бы люди их не толковали. И то, что Бенджамин может быть с ним и получать от этого удовольствие не только телом, но и душой, говорит, что их связь не противоречит божественным законам — там, где между двумя людьми может встать преградой тело, перешагнуть эту преграду может помочь сердце.

— Я понял, что вы заказывали витражи для дома по образу альхейнских карт. И я, кажется, начал понимать, чем они отличаются от гадательных. Только я ещё не понял, что стоит за этими изображениями.

— Что именно?

Вдруг Клео замер, его взор уставился в пустоту.

— "Именно"... Это слово похоже на слово "имя".

Бенджамин самым решительным образом подавил очередной порыв. Заметил!!! Клео уже замечает такие вещи!!!

— Да, это родственные слова, — кивнул бета. — У слова "имя" есть такая форма как "наименование", и она применяется к неживым предметам и явлениям. Она понемногу начинает применяться в торговле как один из терминов. А слово "именно" по сути обозначает "имеет своё имя", "поименованный"...

— ...и это имя обозначает определённый образ, который закрепила за ним традиция. — Клео снова взглянул на хозяина.

— Употребляя это слово, мы делаем особый упор на этом образе или его понятии.

— Да, я это и хотел сказать.

— Тебе объяснить по поводу смысла образов? — предложил Бенджамин.

— Спасибо, но не надо, — смутился омега, и это было так мило... — Я бы хотел понять это сам. Если не получится, то я приду к вам и спрошу.

— Вот и договорились.

Внутри всё пело и плясало от радости. Да, он не ошибся!!! Клео учится всего ничего, а уже так далеко продвинулся!!! Чувствует такие тонкости! А когда узнает ещё больше...

Бенджамин протянул было руку и тут же заметил, что Клео в тот же миг придвинулся ближе, догадываясь, что сейчас его снова погладят по волосам. Чудесным, шелковистым, светлым волосам. Он хочет этой ласки, стремится получить её. Добрый знак.

— Надо же, как у нас с тобой, оказывается, много общего, — заметил Бенджамин, снова сдерживаясь, чтобы не переступить черту. Если бы не Рональд, то это было бы делать куда труднее! — Когда я учился, и отец предлагал мне объяснить, то я тоже просил этого не делать — самому догадаться было интереснее, чем получать готовый ответ.

— Да, это, и правда, интереснее.

— И что ты уже заметил?

— Карты Сета очень отличаются от гадательных, и это наверняка влияет на их смысл. К примеру, вот это. — Клео показал на витраж с образом Многоликого. — На гадательной карте плащ другой — он из паутины, и глаза красные. Мне часто говорили, что пауки — это зло, и я видел, как их убивают. Они будто бы служат Деймосу. Мои родители пауков никогда не убивали — только сгоняли с места. Гриффит тоже говорит, что пауков убивать нельзя — они ловят мух и этим полезны. Пауки ловят мух — раскидывают на пути свои липкие сети, и мухи в них попадаются. Карта мистика называется "Коварство", а карта Сета не подписана. Если плащи и глаза разные, то это важно.

— Правильно, — снова похвалил Бенджамин. — А что означают звёзды?

— Пока не знаю, — пожал плечами омега, — но скоро разберусь.

— Конечно, разберёшься — ты смышлёный.

В голове Бенджамина мелькнула одна мысль, но для её воплощения придётся подождать наступления весны. Начнутся самые подходящие дни для долгих прогулок, бесед на свежем воздухе, можно будет и пошалить слегка... А, может, стоит научить Клео ездить верхом? Саванна отлично подойдёт.

— Ладно, я пойду переоденусь во что-нибудь полегче.

— А что потом делать будете?

— Пойду в мастерскую. Хочешь со мной?

— Если... если можно, — зарумянился Клео, вновь вызывая чувство неисчерпаемой нежности.

— Конечно, можно. И даже нужно.

— А что это? — спросил Клео, ткнув пальцем в один из листов бумаги, на котором было изображено одновременно и знакомое и необычное.

— Это называется "система координат", — объяснил господин Бенджамин. — Ничего не напоминает?

Клео нахмурился. Думал он долго — понятие новое, а внешне похоже много на что. Клео провёл пальцем по линиям и засечкам.

— Как на линейке. Только их тут две, и они... пересекаются...

— Совсем никаких мыслей? А если подумать? Ты подобное уже видел, причём не один раз.

Кончик пальца Клео замер на ноле в перекрестье...

— Глобус!!! Я видел это на глобусе!!! — воскликнул омега. — Это что-то вроде этого, да? Как широта и долгота?

— Да, только применяется в таком разделе математики, который называется "геометрия". То, что ты сейчас видишь — это пример для плоскости. В геометрии добавляют ещё одну величину для измерения... — Господин Бенджамин взял со стола грифель.

— Зачем? — удивился Клео.

— На плоскости есть две величины, которые можно применить — это длина и ширина. Как в квадрате или прямоугольнике. — Господин Бенджамин споро начал рисовать на доске. Клео придвинулся вплотную, чтобы лучше видеть. — Но геометрия оперирует не только плоскостями, но и таким понятием как "объём". Для этого не хватает ещё одной величины — высоты. Понимаешь?

Клео огляделся по сторонам, опустил глаза в пол, поднял на потолок...

— Комната... Любая комната измеряется этими величинами!

— Правильно, — довольно кивнул господин Бенджамин. — Производная этих трёх величин и называется "объём". Сетка координат, которую ты видел на глобусе — это условность для плоскости, которую представляет собой поверхность земного шара, и которая позволяет ориентироваться в пространстве. Здесь то же самое, но используется для других целей. Например, построения чертежей, и плоскости, на которых изображаются объёмные вещи с разных сторон, чтобы получить полное представление об их виде, называются "проекции". Такого рода проекции используются в архитектуре при проектировании, то есть планировании и расчётах в строительстве зданий. Особенно достаточно сложных пропорций и больших размеров.

— И масштаб применяется?

— Разумеется. Система координат, как и сетка на глобусе, имеет некую точку отсчёта. Начало этого самого отсчёта. Используется эта система и в других разделах математики. Только если в астрономии, географии и геометрии применяются обычные числовые значения, то в таком разделе математики как "алгебра" могут применяться и отрицательные.

— Это как? — непонимающе захлопал глазами Клео.

— А вот так. Рассмотрим сперва на плоскости. Вот перед нами две величины — длина и ширина. Есть точка отсчёта, из которой выходят две прямые линии под углом в девяносто градусов. Под таким же углом, если ты не забыл, находятся все меридианы по отношению к экватору.

— Не забыл, — кивнул Клео, цепко следя за руками хозяина и тем, что он пишет и чертит.

— А ты не догадываешься, почему угол составляет именно девяносто градусов?

— Это... имеет отношение к геометрии? — осторожно предположил Клео.

— Самое прямое. Сейчас... — Господин Бенджамин взял в руки большой циркуль. — Вот, смотри. Рисуем правильный круг, а теперь делим его пополам через центр... — В дело вступила линейка. — А теперь снова делим пополам, но уже не справа налево, а сверху вниз. Получаются четыре равные части, которые называются "сектор". Так вот, угол, образованный линиями пересечения, и составляет девяносто градусов. То есть четвёртую часть этого самого круга. Две стоящие рядом четвертины — это угол в сто восемьдесят градусов. И да — в геометрии это считается углом, пусть он и представляет собой прямую линию. А если сложить вместе две половины, то мы получим единое целое с общим углом в триста шестьдесят градусов. И внутри этого круга, если расставить засечки, принятые за условную единицу измерения, обозначить центр как точку отсчёта и оперировать получившейся системой координат, можно нарисовать что угодно, расставив точки с определёнными координатами и соединив их. Пока всё понятно?

— Почти, — уклончиво ответил Клео. — А как числа могут быть... отрицательными? И почему это понятие похоже на отказ от чего-то? Ведь оно тоже называется "отрицание". Например, когда человек отрицает собственные слова. То есть, отказывается от них.

— Хорошее замечание, — похвалил омегу господин Бенджамин. — А что касается отрицательных чисел, то тут всё на самом деле просто. Не так давно изобрели надёжный способ мерить "температуру". То есть, насколько холодно или горячо. За начальную точку отсчёта была принята точка, в которой начинает замерзать вода, поскольку вода — это самое распространённое вещество. Если температура увеличивается в сторону тепла, то она называется положительной, а если опускается, и вода начинает замерзать, то это называется отрицательным значением. От ноля отнимаются единицы, и это надо как-то обозначать, и в этом достаточно удобны отрицательные значения. В торговле, когда подводятся итоги по доходам и расходам, отрицательные значения называются убытками. Это то же самое, по сути, только их пишут без минуса. Пока всё понятно?

— Пока да.

— Теперь рассмотрим конкретный пример. Сначала на плоскости. Возьмём три произвольные, то есть случайные точки и зададим им свои координаты. Допустим, первая будет иметь координаты "+5" и "+7", вторая "-1" и "+4", а третья "-8" и "-3". Отмечаем эти величины на плоскости, а оси, по которым будем эти самые величины отмерять, назовём "Х" и "I". Для удобства, чтобы не путать. В математике применяются свои обозначения, но об этом как-нибудь потом. Отмеряем...

Клео слушал очень внимательно, усваивая попутно новое понятие — "перпендикуляр". Вот чудное слово! Даже смешное! Получится ли его потом на одном дыхании выговорить и язык не сломать?.. Все "перпендикуляры" идут строго под углом в девяносто градусов, который ещё называют прямым углом. Очень даже просто! И логично.

— Вот, мы расставили наши точки. Теперь их надо соединить. Как будем соединять?

Клео было удивился, но тут понял, что соединить эти самые точки можно тремя способами. И тут же показал сам.

— Молодец! — погладил его по макушке господин Бенджамин. — Всё правильно. А если мы ещё и замкнём любой вариант, то получим геометрическую фигуру, которая называется "треугольник"... — Клео покосился на измерительный угольник, знакомый ещё по работе, на которую его отправляло приютское начальство. — Точки соединения будут называться вершинами треугольника. А ещё треугольник — это самая жёсткая геометрическая фигура.

— Почему?

— Потому что он очень прочно держит эту самую форму. — Господин Бенджамин достал набор, с которым любили играться Томми и Эрни, и взял из него несколько палочек. — Возьмём три палочки и соединим их... Теперь попробуй изменить форму.

Клео попытался, но ничего не вышло — для этого сами деревяшки или их крепления надо сломать.

— Не выходит...

— Это и называется "жёсткость формы". Но если мы добавим ещё одну палочку и сделаем четырёхугольник...

Эту фигуру изменить оказалось очень легко. И даже если закрепить углы очень прочно, догадался Клео, их можно расшатать, приложив достаточное усилие.

— Чем больше сторон мы добавляем, тем больше получается вариантов изменения формы, поскольку она не имеет жёсткости. Тут придётся хорошенько крепить, чтобы эта самая форма сохранялась, или делать её монолитной, то есть целиковой. А теперь добавим к нашей плоскости третью ось, по которой будем измерять высоту и назовём её "Т". Поскольку на плоском листе это показать не так просто, придётся изменить сам рисунок, и это является ещё одним видом проекции, который применяют математики. — Господин Бенджамин снова взялся за циркуль и линейку. — Потому-то и приняли деление именно на триста шестьдесят градусов — эта величина очень удобно делится и на два, и на три, и на четыре и на шесть...

Завершив новый рисунок на доске, хозяин снова взялся за конструктор, и Клео понял, что перед ним показывают всё те же знакомые по жизни вещи. Весь мир по сути — это трёхмерная проекция, все вещи в ней имеют объём и наполненность. Да даже лист бумаги — обычный лист бумаги! — имеет толщину, пусть и очень маленькую. И пусть кто-то заявит, что незачем мудрить — всё и так понятно, однако не зря придумали такое понятие как "схема", то есть изображение тех или иных вещей на бумаге. Схемы позволяют думать, не портя зря драгоценный материал, и предвидеть возможные ошибки, а тут без науки не обойтись.

Случайный вопрос снова вылился в пространную лекцию, под конец которой Клео вдруг понял одну вещь.

— Сэр... я тут подумал... Концы любой оси можно обозначить любыми противоположными значениями.

— Какими?

— Вы говорили про измерение жара и холода. Они противоположны, то есть лежат по оси на разных концах. А ведь подобных парных понятий много. Тьма и свет, жизнь и смерть, добро и зло... правда и ложь.

Клео взглянул на хозяина и увидел в его глазах такую радость, что понял — частично вся лекция шла именно к этому. И если бы Клео не догадался сам, то господин Бенджамин обязательно сказал это под конец. Упомянул же торговлю...

— Всё верно, — уже без тени улыбки кивнул господин Бенджамин. — Есть только одно "но" — все оси по сути бесконечны, и их можно разделить на любые измерительные единицы. Наш мир сам по себе огромен и, может быть, даже не имеет конца и края. Мы слишком мало ещё о нём знаем, наши знания не столь велики, как можно подумать, и потому система координат, в которой мы живём, имеет ограничения. Конечность. Чем больше мы узнаём, тем больше приходится удлинять, добавлять оси или делать единицы измерения мельче. Градация... — Клео не сразу, но вспомнил, что означает это слово. — внутри такой системы обозначает степень допустимости или недопустимости тех или иных вещей. Их нужность или опасность. Здесь всё будет зависеть от того, какие понятия будут стоять на разных концах оси, и вокруг каждой эта самая система способна вращаться. Как наш глобус вокруг своей оси.

— А что тогда является точкой отсчёта?

— Каждый человек, который смотрит на всё это с момента своего рождения, познаёт мир и оценивает его. Чем больше он узнаёт, тем больше получается осей в его личной системе координат, и он по ней движется постоянно, поскольку так же постоянно принимает решения, соотнося их с тем, какие именно оценки присваиваются той или иной вещи. Система координат и начальная точка отсчёта удобны при оценке тех или иных вещей, но когда какие-то вещи или явления оцениваются слишком пристрастно, то даже самая безобидная может быть выставлена в самом неприглядном виде. — Клео вспомнил пауков и опустил голову. — Всё необычное, непознанное или выбивается из привычных представлений может быть признано плохим, опасным. Недопустимым. И если это признано недопустимым и опасным, то его могут просто уничтожить. Если речь идёт просто о вещах, то ничего страшного — при необходимости их можно восстановить, если сохранилось знание, как это сделать. Но когда речь идёт о людях, которые по тем или иным причинам неудобны, то тут уже ничего не вернуть обратно.

— Да, — чуть слышно ответил Клео, кивая. — Оттуда ведь... не возвращаются...

И омега, поддавшись порыву, прильнул к хозяину. Стоило вдруг представить себе, что хозяин внезапно исчез, как стало очень страшно, и захотелось почувствовать, чтобы убедиться — он, и правда, рядом.

— Вашу семью ведь... могут признать опасной, да?

— Могут, — кивнул господин Бенджамин, ласково обнимая своего ученика и утешая его. — Мы слишком часто идём наперекор, и это многим не нравится. Рано или поздно случится что-то, что поставит вопрос, что называется, ребром, и с нами придётся что-то решать. Мы можем лишь надеяться, что это случится как можно позже, а за это время или воззрения изменятся или обстоятельства, и с нами ничего не случится. И мы сможем работать и дальше.

— Идут! — громко зашептал подбежавший Бруно, оглядываясь в сторону течного домика.

Клео отчаянно волновался. Время пребывания Криденса и Сильвана там завершилось. Как-то всё прошло? По рассказам Луки, всё в порядке, но...

Встречать супругов вышли все. Эрни от нетерпения приплясывал на одном месте, держась за руку господина Бенджамина.

— А у меня правда будет братик?

— К Новому Году обязательно будет. Это как с семечком — его в землю посадить надо. Как раз в эти дни семечко, из которого появится твой братик, было посажено. Какое-то время оно будет расти внутри твоего оми, а потом ребёнок выйдет, и вы будете о нём заботится, пока он не подрастёт, научится ходить и говорить.

— И я так же появился?

— Конечно. И Томми и все мы.

— И у меня так же детки будут?

— Будут — когда ты вырастешь и созреешь для этого.

— А у Томми будут?

— Томми как раз семена сажать и будет.

— А как?

— А вот это ты узнаешь, когда подрастёшь. Сейчас рановато.

Эрни на это переглянулся с Томми, и мордашки ребятишек стали хитрыми-хитрыми.

— А мы уже знаем.

— Интересно, откуда? — с притворным удивлением поинтересовался Джим, покосившись на своего шкодливого любовника.

— И в самом деле? — без капли стыда отозвался Бруно.

Витас только головой укоризненно на это покачал.

— Толково хоть рассказывал?

— Я, может, и дурной, но не дурак. Вы-то точно не стали бы рассказывать, вот они ко мне и прибежали. Интересно же!

Поскольку у хозяина в последние два дня опять появились какие-то дела, и он не мог собирать всех своих учеников вместе, детьми снова занимался Бруно, и выходило у него это весело и задорно. Клео не единожды имел удовольствие лицезреть эти занятия и игрища во дворе и не мог не признать, что с детьми Бруно управляться умеет. Впрочем, возможно дело было в том, что обоим малышам скоро будет по шесть лет, а сам Бруно, по словам господина Бенджамина, толком не наигрался из-за тяжёлого детства.

Наконец показались счастливые родители, и Клео тут же заметил, каким особенным внутренним светом лучатся глаза Сильвана. Как будто сородичу открылась какая-то особенная тайна мира! А то, как он держал мужа под руку, как смотрел на него... Криденс же был непривычно тих и задумчив.

Эрни тут же отпустил руку господина Бенджамина и побежал родителям навстречу. Криденс очнулся от своих мыслей и успел подхватить мальчика на руки.

— Папа, я соскучился! — сказал омежка, обхватывая его шею.

— Я тоже, сынок. Хорошо себя вёл?

— Да.

— С возвращением, — тепло поприветствовал Сильвана господин Бенджамин. — Поздравляю.

— Спасибо, — покраснел омега и трепетно погладил свой живот.

— Так что на счёт моего нового крестника?

— Почтём за честь.

— Вот и хорошо. — Господин Бенджамин выжидающе прищурился. — И... кого ждём?

Сильван обернулся к мужу, и Криденс, расплываясь в восторженной улыбке, возвестил:

— Я его видел! Я его видел!!!

— "Волчонок"? — ахнул Гриффит.

— Да, наш Джуд. Я и правда его видел!!!

Клео на миг все слова растерял. Криденс видел сына во сне? Как Диллан своих? Так это правда бывает?!

— И какой он?

На этот вопрос альфа ответить не смог — восторг был слишком велик.

Со всех сторон снова посыпались поздравления.

Уже в доме Сильвана уговорили показать свежую метку, чтобы лишний раз её заодно обработать, и Клео невольно встревожился, увидев покраснение, припухлость и заживающие следы от зубов.

— Тебе больно?

— Не очень. Так всегда бывает и обязательно пройдёт.

— А... в целом... как оно было?

Сильван только лицо прикрыл ладонями, явно смущаясь.

— Если сравнивать с тем, как был зачат Эрни... Это не описать словами. Это можно только понять самому. Но я... так счастлив! Я встретил именно того, кто мне лучше всего подходит. Я не ошибся.

— Сорочка-то цела? — ехидно поинтересовался Бруно.

— Ещё как цела, — ответил на вопрос Криденс. — А ты думал, что я её в мелкие клочки порву? Не веришь в меня, да?

— Верю-верю. Но должен же был я спросить?!

По такому торжественному случаю как зачатие нового ребёнка накрыли отличный стол. На этот раз господин Бенджамин уступил своё место супругам, а сам занял более скромное. Разумеется, Клео сидел рядом с ним.

Клео наблюдал за хозяином и снова и снова удивлялся ему. Урождённый дворянин, человек с громкой фамилией, а совершенно не считает зазорным запросто общаться с теми, кто стоит ниже него на социальной лестнице. Вот чудак!.. Но какой же всё-таки хороший добрый человек. И это не считая...

Клео откровенно любовался хозяином.

Когда праздник закончился, и начали убирать со стола, Клео осторожно потянул господина Бенджамина за рукав.

— Господин Бенджамин... можно спросить?

— Да, я слушаю.

— А родители, правда, могут видеть своих детей во сне до их рождения?

— Могут. Мои родители рассказывали, что я им тоже являлся, и они знали заранее, кто у них будет. Другое дело, что сны — это вообще очень зыбкая вещь, и пустые сны можно запросто принять за вещие.

— А как отличить пустой сон от вещего?

— Это очень непростой вопрос, Клео, и разговор об этом должен стать отдельным. Но это очень интересно, и оно плотно завязано на разного рода образы, которые мы усваиваем с рождения и всю жизнь.

— Как на тех картах?

— Да. Всё ещё не хочешь ничего спросить?

— Нет, лучше я сам.

А на следующий день с поздравлениями прибыли Бэккеты, Венсы, преподобный Альфред и Марион.

Начались последние зимние метели и морозы, и усадьбу домочадцы Птичьего гнезда без необходимости не покидали. Хозяин наконец разобрался с основной кучей дел и смог снова уделять много внимания своим ученикам. Они то сидели в кабинете, то возились в мастерской. Клео учился работать с чертёжными инструментами и усваивал премудрости искусства самого начертания, читал новые книги с Томми и Эрни, продолжал учиться играть в шахматы с господином Бенджамином, помогал по дому... и каждый вечер перед сном раскладывал карты, пытаясь разобраться с ними.

Клео раскладывал карты разными способами и пытался читать их подобно мистику, но выходила какая-то чушь. Как у них это получалось? Придумывали на ходу? Как??? Ведь соединять вместе разрозненные образы куда труднее, чем разрозненные части механизма. А механизм работает по тем же правилам, что и соединение образов. Об этом красноречиво говорили книги — в них самые разные образы, когда складываются вместе, описывают одну большую картину — историю, и если что-то в неё не вписывается, то это, обычно, сразу заметно. Да, что-то можно не понять из-за того, что просто чего-то не знаешь, но когда глаз режет то, что совершенно не подходит ко всему остальному... Например, когда описывается проливной дождь, а гость на пороге оказывается совершенно сухим, хотя утверждал, что проделал долгий путь пешком. Либо гость врёт, либо человек, который это написал, забыл, что во время визита идёт дождь. Удивительная небрежность! Неужели мистики, которые публично раскладывают и читают карты, этого не знают?

В день еженедельной службы в честь очередного первопрестольного праздника метель снова притихла, и домочадцы Птичьего гнезда заранее выехали из дома, чтобы успеть довезти людей до храма — расчистить дороги толком не успели. Хотя бы наносов по пояс не образовалось! Подъезжая к Мышовке, Клео в очередной раз заметил яркий огонёк на звоннице — чтобы селяне не заблудились в полумраке. Вид огонька откликнулся в голове чем-то, но обдумывать было некогда — Клео разъезжал вместе с хозяином и помогал усаживать в сани людей. Шериф Бэккет тоже помогал, и к началу службы все прибыли вовремя.

Среди прихожан Клео заметил Рональда. Молодой бета со сломанным носом, который так помогал шерифу в деле Уэйланда, бывал на службах крайне редко, и Клео не мог не заметить, что на парня при этом косятся с откровенной неприязнью, сторонятся, хотя тот был очень вежлив и обходителен. Рональд и жил не в селе, а на удалении — где-то рядом с одним из притоков Даны, где Спенсеры построили для него отдельный дом. Когда-то Рональд несколько лет прожил в усадьбе, однако остаться почему-то не пожелал. О причинах такого решения и отношения к парню со стороны селян господин Бенджамин говорил весьма уклончиво и неохотно, как и Гриффит и другие домочадцы, а Томми и сам не знал пока. Сами селяне, включая почтенного Орри, делали точно так же, и Клео понял, что здесь кроется что-то настолько необычное, что об этом говорить не хотят. С роднёй же Рональда даже заговаривать было страшно! Брэд Коммод на младшего сына и вовсе не смотрел, старшие дети и их семьи тоже, а оми Рональда Квин с трудом скрывал влажные глаза, не смея спорить с мужем. С виду Рональд выглядел самым обычным бетой, только одиноким. У него даже мужа не было, не говоря уже о детях! И это притом, что по возрасту давно пора. Правда, господин Бенджамин тоже всё ещё не женат, но он просто никого ещё подходящего не встретил, да и дел полно... А он хотел бы уделять семье достаточно времени.

Почему Рональд живёт один?

В храме Рональд встал рядом с домочадцами усадьбы, приветливо поздоровался со всеми, очень тепло обнял Гриффита — Квин, увидев это, отвернулся, пряча непрошенные слёзы — и дружески пожал руку господину Бенджамину.

— Сегодня решил поприсутствовать? — с улыбкой спросил тот.

— Преподобный Альфред попросил — надеется, что отношение ко мне всё же поменяется. Сомневаюсь.

— Да уж, — вздохнул господин Бенджамин, — деревенских так просто не изменишь. Может, всё-таки вернёшься к нам?

— Я же уже говорил — нет. У меня есть свой дом, спасибо.

— Тогда хотя бы навещай... — робко попросил Гриффит, поглаживая парня по плечу.

— Уж лучше вы ко мне.

Тут вышли преподобный и Марион, и разговоры сразу стихли.

Проповедь была, как и всегда, очень хороша. Каноник говорил о добром, светлом и вечном. Клео мог его слушать и слушать... И вдруг в речи преподобного Альфреда проскочили слова, которые заставили что-то трепыхнуться в груди.

— ...надежда как путеводная звезда озаряет путь перед нами...

Клео тут же вспомнил про свои карты, и в его голове спугнутыми пташками заметались мысли. Звезда. Путеводная звезда. И огонёк на звоннице. Неужели?..

Омега с трудом дождался конца службы. Он чувствовал себя очень виноватым перед преподобным, что прослушал всё остальное, а потом перед селянами — что не остался помогать развозить их по домам. Мысль настолько захватила его, что для Клео было куда важнее поскорее попасть домой и проверить свою догадку. Ни о чём другом он сейчас думать не мог.

На территорию усадьбы Клео проник через заднюю калитку, в которой был такой же хитрый замок, как и в двери течного домика. Вынести её, сорвав с петель, тоже было бы делом непростым — только разломать, а это время для привратников. Клео каждый раз, как приходилось пользоваться этим входом, восхищался его устройством! Покойный господин Рейвен и его отец, господин Самуил Спенсер, очень остроумно сделали эту дверь, которая казалась самой обычной. Когда хозяин рассказал Клео об этой двери, показал чертежи, по которым её делали, а заодно и описал принцип работы самого замка, Клео пришёл в полный восторг, Томми и Эрни загорелись идеей попробовать сделать свой замок, а Бруно тут же достал из закромов господина Бенджамина похожий и начал с ними его разбирать. Удивительная и восхитительная вещь эта механика! Сколько всего с её помощью можно сделать полезного для всех!.. И ведь всего-то надо, чтобы было больше обученных людей, которые могли бы делать больше. Да, школы нужны везде, и господин Бенджамин затеял хорошее дело, создавая вместе с преподобным Альфредом школу для селян.

Попав в дом, торопливо сбросив верхнюю одежду и сменив уличную обувь на домашнюю, Клео взбежал по лестнице, домчался до своей комнаты, достал карты, высыпал на свою постель и начал рыться в обеих колодах, ища нужные. И быстро нашёл.

Образ звезды на картах Сета встречался часто, а на гадательных редко... Если звезда на картах это образ именно путеводной звезды, то многое становилось понятным. На карте Сета, что "Звезда", та самая была самой большой и первой бросалась в глаза. Однако были и другие, поменьше, а то и просто белые точки. По сути, любая из этих звёзд может быть путеводной — моряки в плавании, чтобы попасть во вполне определённое место, двигались, следуя за нужными звёздами. На карте мистика звезда была только одна и, насколько смог припомнить Клео, обозначала некую единственную истину, которая может как открыться, так и ускользнуть от того, кому гадают.

Теперь люди. На карте Сета они одинаковые, и это может означать как то, что они сородичи, так и то, что они просто равны во всём. Перед ними расстилается равнина и нет никаких указателей. Идти можно в любую сторону — за любой звездой. Господин Бенджамин любит вспоминать о путях и сравнивать их с жизнью... Путь можно пройти в одиночку, но ведь вдвоём справляться с возможными трудностями легче. На карте Сета люди держатся за руки. Они вместе. На карте мистика всё иначе. Они могут как пойти дальше вместе, так и разойтись. И они не равны. Как будто каждый сам по себе. Если они пойдут порознь, и в пути что-нибудь случится, то только богам ведомо, чем это закончится.

Следующей Клео начал изучать карту "Коварство" и её родственницу из колоды Сета. На карте Сета изнанка плаща усыпана звёздами, и если образ звезды означает одно и то же во всей колоде, то эта тень, возможно, показывает множество путей, по которым можно пойти. Даёт выбор. В её глазах нет угрозы — они не красные. На карте мистика глаза красные, а плащ соткан из паучьей паутины. Образ опасности, угрозы. Это злой образ.

Клео начал понемногу понимать главное отличие карт Сета от карт мистика. На картах Сета мир показан разным, богатым, и есть возможность выбирать. Карты мистика различают лишь две стороны — Свет и Тьма, между которыми бродит человек. Выбора почти нет, а есть чёткие указания. Клетка разума.

Это открытие воодушевило Клео. Похоже, что он приближается к новой ступени в обучении!.. И скоро можно будет забавляться с этими картами вместе с хозяином.

Клео так увлечённо перебирал остальные карты, начиная складывать образы на них вместе, что не заметил, как в дверях появился господин Бенджамин. Беспокойство окончательно покинуло его лицо, бета прислонился плечом к косяку и смотрел на своего ученика с тёплой улыбкой на губах. Заметил его Клео совершенно случайно.

— Сэр...

— Так вот почему ты так быстро убежал! — Господин Бенджамин вошёл и сел на край постели. — Что-то понял, да?

— Похоже на то, — смущённо дёрнул плечом Клео.

— Поделишься?

Совершенно не сердится! А ведь Клео даже не предупредил, что уходит...

Клео довольно сбивчиво начал пересказывать свои догадки. Судя по улыбке господина Бенджамина, мыслил он в верном направлении.

— Молодец, — похвалил ученика бета, и Клео зажмурился от удовольствия — так приятно было чувствовать хозяйскую руку на своей макушке. — Я знал, что ты обязательно дойдёшь до этого сам — ты же так внимательно меня всегда слушаешь. А сейчас вопрос. Как ты думаешь... — взял в руки карту "Звезда" из колоды Сета господин Бенджамин, — что скрывается за образом путеводной звезды?

— Истина? — осторожно предположил Клео, помня, как эта карта обычно толковалась при гаданиях.

— Вполне возможно. Есть ещё предположения?

Клео нахмурился, и восторг после похвалы заметно притух.

— Э-э-э... Надежда? — вспомнились слова преподобного Альфреда.

— Тоже возможно. На самом деле за образом путеводной звезды может крыться много чего. Цель, Вера, Надежда, Истина, само Познание и даже Любовь. Всё то, с чем мы идём по жизненному пути. Даже что-то плохое — как Месть и Страх.

Клео снова посмотрел на карту. Светлый образ в его представлении стал меркнуть, и это было очень неприятное ощущение.

— Но ведь звезда — это источник света и проводник. Она освещает путь и указывает дорогу.

— Да, всё верно, но, как и любой источник знания, она может быть ложной. Как в той истории с дорожными указателями.

Клео стало совсем грустно, и омега бессознательно вцепился в покрывало.

— Но ведь мы... всегда можем сойти с одного пути и ступить на другой, верно?

— Можем, — понимающе кивнул господин Бенджамин и погладил заметно трясущееся плечо Клео. — Но то, что было до очередного выбора, свой след в нас и в тех, кто шёл рядом с нами, всё равно оставит. Хоть какой-то. — Клео совсем поник, и господин Бенджамин приобнял его. — Не надо так расстраиваться сразу — это всего лишь образы. Таких образов множество. Не расстраиваться же изо всего сразу?! Сейчас же всё хорошо?

— Я... снова обжёгся крапивой, — прошептал Клео.

— Как в прошлый раз?

— Не знаю. Пока не понял.

— Это издержки Познания, и с ними приходится мириться. Я тоже это когда-то проходил. Ты в любой момент можешь отказаться учиться, остановиться и просто жить дальше.

— Я уже не могу остановиться — вы слишком много мне успели показать. Я всё больше понимаю, насколько всё непросто. Мне страшно.

— И мне было страшно. И сейчас страшно. Но идти дальше надо, и мы идём. Сейчас всё хорошо. Пока всё хорошо. Стоит порадоваться тому хорошему, что у нас есть сейчас, и память о нём, возможно, придаст нам сил в будущем.

Господин Бенджамин ободряюще взял Клео за руку, сжал ладонь, и Клео стиснул пальцы в ответ. Совсем как на картах Сета — они держатся за руки. Они идут по одной дороге вместе, и это надолго.

Они идут вместе. Они близки и понимают друг друга. И это значит, что они могут справиться с трудностями.

— Знаешь, скоро весна, полевые работы начнутся, и я буду много ездить по округе... Хочешь ездить вместе со мной?

— А как?

— Верхом.

— Я не умею ездить верхом.

— А я тебя научу. Может, поначалу будет трудновато, но потом всё наладится. А потом будем не только гулять на лошадях, но и сможем побеседовать во время пеших прогулок. Что скажешь?

Обучение верховой езде началось с уроков правильного падения. Клео ещё не до конца вырос, садиться в седло без подставки будет неудобно, да и удержаться на лошадиной спине, по словам хозяина, в первые поездки трудно для непривычного человека. Он честно предупредил, что будут болеть ноги и спина, поскольку правильная посадка — это часть успеха. И без падений не обойтись. Для обучения правильному падению была отведена целая комната, пол которой выстлали подушками, и достали небольшую стремянку. Само собой, Бруно и мальчики прибежали посмотреть на это, и началась очередная игра. Вопреки ожиданиям Клео, Бруно нисколько не позавидовал сородичу, а на удивлённый вопрос только рукой махнул:

— А на кой это мне?

— Он просто боится, — украдкой шепнул Клео господин Бенджамин. — Я пытался его учить, и садиться в седло получалось так смешно, что Джим высмеял — не в укор, конечно. Бруно обиделся и отказался учиться дальше.

Когда после очередной метели расчистили внутренний двор, господин Бенджамин вместе с Джерри вывел из конюшни Саванну, и Клео заметно приободрился — Саванна была доброй покладистой кобылкой, и учиться с ней куда спокойнее, чем с тем же Багоем. Остальные лошади были рабочими и для верховой езды использовались нечасто.

— Первая задача — сесть в седло, — сказал господин Бенджамин. Джерри стоял рядом и придерживал Саванну за поводья. — Не думай о том, как это выглядит со стороны — только помешает. Сейчас тебе без подставки не обойтись — Саванна для тебя чуть великовата, да и сноровки тебе пока не достаёт, но это пройдёт. Главное — не суетись и ничего не бойся, мы поможем.

В седло Клео смог забраться только с пятой попытки, да и то с посторонней помощью. Чувствовать на себе руки хозяина, бережно придерживающие, было так волнительно, что нога, только-только поставленная в стремя, постоянно соскальзывала, и Клео падал. Пришлось прийти на помощь Криденсу, и с пятого раза омега всё же оказался в седле.

Первый круг Клео тоже отметил падением — ему было велено не держаться за седло, а сидеть прямо, раскинув руки в стороны, чтобы не было соблазна вцепиться в луку. Сидеть, обхватывая круп лошади ногами, оказалось очень трудно — ноги быстро уставали, а лёгкая качка при лошадиной ходьбе вынуждала покачиваться и самого Клео. Несмотря на то, что седло было пристёгнуто на совесть, оно оказалось немного скользким, и Клео всё же потерял равновесие. Если бы его заранее не научили правильно падать, то ушиб был бы куда болезненнее, а то и был бы схвачен вывих.

В общей сложности, как любил говорить господин Бенджамин, Клео отметил свой первый урок верховой езды ещё несколькими падениями. Джерри старался вести Саванну не слишком быстро, лошадь сама по себе пыталась нести всадника осторожно, чуя неопытного человека, и Клео был им от души благодарен. Однако за не самый небольшой срок омега так устал держать нужное положение, что господин Бенджамин сам ссадил его на землю.

— Думаю, для начала достаточно...

— Давайте продолжим! — взмолился Клео, вцепившись в его рукав. — Я только отдохну...

— Болеть всё будет, — напомнил господин Бенджамин. — Отлёживаться придётся долго.

— Я понимаю. Но я... хочу научиться.

— Понравилось? Или ты только из-за меня?

На это сказать было нечего — Клео покраснел и отвёл глаза. Попутно он заметил, что подошли и другие домочадцы и смотрят на них. Всё так же...

— Я... хочу научиться, — чуть слышно сказал Клео.

— Хорошо, продолжим. Только стоит немного размяться перед этим.

Клео закивал, готовый делать всё, что скажут.

Разминка состояла из ходьбы, наклонов вперёд-назад и вправо-влево, приседаний... Клео сразу почувствовал, как начинают болеть спина и ноги, и продолжал терпеть. Повторная посадка в седло вышла более удачной — всего-то с четвёртого раза забрался. Клео уже знал, как надо держать спину, и старался изо всех сил. Под конец он вполне себе приноровился к лошадиной качке и даже начал получать от езды удовольствие.

— Недурно для первого раза, — похвалил господин Бенджамин, ссаживая ученика со спины Саванны. — Молодец.

Клео вымученно улыбнулся — болело почти всё. Когда его высекли после кражи, было больнее и хуже, и только это и утешало. Господин Бенджамин сокрушённо покачал головой, вздохнул и бережно подхватил Клео на руки. Омега тихо охнул, чувствуя, как лицо снова заливает румянец — отнюдь не от морозца.

— Господин... я сам... — кое-как промямлил он.

— Свалишься на полдороге. Лучше я тебя отнесу.

Клео отвёл глаза, не смея смотреть на хозяина — в срамном отверстии слегка зазудело от такой близости. Запах господина Бенджамина бил прямо в нос — ослабленный одеждой, но различимый. Одна рука почти коснулась мягкого места пониже спины. Даже сквозь штаны смущает!.. пусть и не противоречит законам Флоренса.

Клео было неловко до самого дома. Переступив порог — Джим услужливо открыл им дверь — господин Бенджамин бережно опустил Клео на придверную скамейку и начал разувать. Сам.

— Сэр... — попытался остановить его Клео, чувствуя себя совсем уж неловко, — я и сам могу...

— Сиди уж. — Хозяин ловко стянул с него сапоги и начал расстёгивать кафтан.

— Но так нельзя...

— Кому нельзя? Если ты сейчас скажешь, что только потому, что я пока ещё твой хозяин... — Клео было попытался возразить, как осёкся, не успев и звука издать — так много его разум успел выловить из этих слов! — то нам придётся перешагнуть через пару ступенек твоего обучения сразу, а ты ещё не совсем к этому готов.

Во-первых, господин Бенджамин буквально снял с омежьего языка то самое возражение. Во-вторых, употребил оборот "пока ещё твой хозяин". Бета не раз подчёркивал их по сути равенство, всегда держал себя рядом с учеником доброжелательно и доверительно, что Клео за всю свою жизнь ни разу не видел по отношению к слугам. Если не считать, собственно, Птичьего гнезда. А на счёт "пока ещё твой хозяин"... Вестей об истинном происхождении Клео не было, однако если выяснится, что Клео и правда был рождён вольным, то это сразу же должно отменить сам факт его покупки-продажи. Придётся либо оформлять его проживание в усадьбе как-то иначе либо...

Клео усилием воли отогнал от себя крамольную мысль о возможной близости с господином Бенджамином и последующем брачном союзе. Это же откровенный мезальянс по нормам дворянского собрания!!! Может, Спенсеры и плевать на эти нормы хотели — вон господин Эммануил в своё время женился на омеге из борделя! — второй такой случай вполне способен возмутить так, что у Спенсеров обязательно начнутся трудности. Не смей и думать об этом!!! Как бы тебя не влекло к хозяину, ты не имеешь права на эти мысли!!!

Тем временем господин Бенджамин освободил Клео от верхней одежды, переобулся сам, вновь взял Клео на руки и понёс в комнату, где передал под опеку Витаса.

— Всё, отдыхай. Как только твоё тело перестанет так сильно болеть, продолжишь учиться... — Господин Бенджамин тепло улыбнулся. — если не передумаешь.

Целитель тут же принялся заниматься пациентом, и Клео поначалу чуть постанывал и скрипел зубами — Витас сделал ему какой-то особенный "массаж", чтобы боль поутихла, и это было не слишком-то приятно. После этого Клео выпил обезболивающую настойку и с удобством расположился на постели. Стало заметно легче.

— А как долго так будет болеть? — спросил Клео.

— Пока твоё тело не приспособится. Ты же до сегодняшнего дня не ездил верхом, а это непривычное положение, непривычное напряжение... Твоё тело устаёт и подаёт знаки в виде боли. Однако мы имеем свойство привыкать, и наше тело тоже так может. Нужно только время. Чем чаще ты будешь заниматься, тем быстрее твоё тело привыкнет и перестанет болеть. Главное — не переусердствовать. Завтра лучше в седло не садиться, а уже послезавтра можно и возобновить.

Клео подумал и спросил:

— Витас, а как ты здесь оказался? Ну, в усадьбе?

Целитель вздохнул и сел рядом.

— Я по сути здесь прячусь.

— От кого?

— От суда. Хотя я ни в чём не виноват.

— И... что случилось?

— Когда я учился ремеслу, мой наставник был в отъезде, и тут в нашу деревню срочно привезли какого-то очень важного господина, которому было очень плохо. Я сразу понял, что тут мало что поможет — господин был очень тучен, красен лицом, тяжело дышал и пах плохо. Видно было, что он с чуть ли не с юности предавался всяким излишествам, и это испортило его здоровье. Я попытался было объяснить это его сопровождающему, но тот накричал на меня и пригрозил неприятностями, если я не вылечу его господина. Я попытался хотя бы помочь, облегчить состояние господина, но было слишком поздно, и тот умер. Меня обвинили в том, что я уморил его, и собирались уже арестовать и судить, но тут вернулся мой наставник и взял всю ответственность на себя. Дескать, это он плохо меня обучил. Он отдал мне мои бумаги и велел бежать в город к одному хорошему человеку, а тот переправит меня в безопасное место, иначе меня всё-таки привлекут за убийство. Знахарство же не слишком поощряется Церковью, и любой подобный случай — это повод для казни, сколько бы людей и скота ты до этого не исцелил.

— А кто был этот добрый человек?

— Один из доверенных лиц Спенсеров господин Барнабас. В том городе находится большая прядильная мануфактура, для которой закупается самый лучший лён, а этот самый лён выращивали как раз на полях рядом с нашей деревней. Спенсеры имеют долю в этом производстве, и за мануфактурой как раз господин Барнабас и присматривает. Этот господин, когда узнал, в чём дело, сразу отправил меня сюда с письмом для господина Бенджамина. Можно было, конечно, отправить и в столицу под покровительство самого господина Эммануила, но там было бы слишком близко к родственникам умершего господина, поэтому я здесь.

— А что стало с твоим наставником? Его казнили?

— Казнили, — печально кивнул Витас. — Причём не повесили, не отрубили голову на плахе, а сожгли на открытом огне.

— Подожди! — Клео так удивился, что смог сесть. — Но ведь так казнят только еретиков и...

— ...отродий Деймоса, — подтвердил Витас. — Мой наставник был одним из таких. Омегой. В Альхейне таких называли Двуликими и не считали злом в чистом виде.

— Но как... его не схватили раньше? Я читал о них в Заветах, и там были указаны приметы...

Витас сгорбился, сцепив руки на коленях. Его лицо исказила душевная боль.

— Малик был полукровкой — его отец Сагир происходил из Альхейна, а оми Кевин был нашим земляком. Они познакомились на одном из праздников в Викторане. Тогда в столице ещё можно было отыскать единоверцев Альхейна, и оми Малика как раз состоял в такой общине. Сагир был у нас с визитом, пробыл несколько лун, но остаться не смог, как и забрать своего избранника с будущим ребёнком домой. Я до сих пор толком не знаю, что тогда произошло, а Малик говорить об этом не любил. Тогда его и его оми взяли под своё покровительство Спенсеры и укрыли у себя, когда снова начались облавы и казни.

Малик с детства изучал искусство врачевания и достиг в этом деле больших успехов. В пятнадцать лет он понял, что становится Двуликим, и ему стала грозить опасность сгинуть в "очистительном дыхании Зевса". — В голосе целителя проскочил яд. — Чтобы уберечь Малика от всевидящих глаз Синода, Спенсеры отправили его в тот самый город, где и была построена прядильная мануфактура. Когда на Малика обратила внимание местная прелатура, он переселился в одну из окрестных деревень и прожил там много лет, пока я не попал к нему в ученики.

— Но ты же говорил, что был воспитанником приюта...

— Да, был, пока не смог сбежать — настолько тяжело там было. Выбраться за ворота оказалось непросто, но мне посчастливилось — наш хозяин как раз выходил в город, и я успел проскочить мимо привратника. Бежать пришлось со всех ног, я заблудился, поскольку смотреть вперёд было особо некогда, и на одной из улочек меня поймал Малик — я налетел на него и даже с ног сбил. Он быстро понял, что за мной гонятся, и успел спрятать, а потом забрал с собой в деревню. Позже через господина Барнабаса он как-то добыл для меня вольную бумагу, и я стал у него учиться. Малик заботился обо мне, вырастил и научил всему, что знал сам. А когда я вступил в возраст созревания, он стал моим любовником и был им вплоть до того самого случая.

— Ты... был любовником... ТАКОГО омеги??? — Клео поражённо уставился на друга. — Но... как ты смог???

Витас только тихо улыбнулся.

— Двуликие очень хорошо пахнут. И они всё же тоже омеги — они очень хорошо нас понимают. Малик не пользовался мной — он просто удовлетворял свою потребность и в ответ укреплял моё здоровье. И мы были глубоко привязаны друг к другу. Что бы там не говорила Церковь в своих трактатах, однако Флоренс создавал свои законы не от дурна ума, и эти законы будут работать именно так, как он задумал. Это трудно объяснить человеку, непосвящённому в особенности медицины Альхейна и на чём они стоят. И это просто большое удовольствие.

Клео окончательно перестал что-то понимать.

— А... детей у вас... не было?

— Нет. Хотя сам я был бы не против. Но Малик уже начал вызывать подозрения у некоторых селян, поскольку был не замужем и привлекал к себе внимание, а если бы в нашем доме появился ребёнок...

Если бы Клео к нынешнему времени не усвоил, насколько в мире на самом деле всё непросто, то отпрянул бы от сородича и ни за что к нему не подошёл потом. Сейчас же, кое-как справившись с потрясением, омега понял, что с хозяином надо серьёзно поговорить. Господин Бенджамин должен знать больше, чем Витас.

Хотя бы потому, что в рассказе Витаса проскочил один момент, который вызвал серьёзные подозрения.

— Как ты себя чувствуешь? — ласково спросил господин Бенджамин, когда принёс Клео ужин в комнату и поставил на туалетный столик.

— Лучше. — Клео отложил книгу и сел. Боль почти утихла, однако двигаться было ещё не слишком приятно. Даже едва не придавил локтем Кая, который опять спал на подушке Клео. — А у вас тоже всё болело?

— Конечно. Тем более, что мне тогда всего шесть лет было. Ты не будешь возражать, если мы поужинаем вместе?

— Конечно.

Кай, разумеется, получил свою долю, но ел как-то вяло, после чего начал сползать на пол. Клео поспешил ему помочь, и крысик отлучился из комнаты, как делал уже не раз, а потом возвращался и снова засыпал на своём привычном месте. Что-то он стал много спать...

Клео ел неторопливо, попутно гадая, как завести нужный разговор. Впрочем, господин Бенджамин всё понял сам.

— Что-то случилось?

— Витас... рассказал о себе, — чуть слышно ответил Клео.

Господин Бенджамин поджал губы.

— И ты... что-то понял?

— Витасу с бумагами помог ваш доверенный, господин Барнабас. Он же переправил Витаса сюда. Наставника Витаса брала под своё покровительство и обучала ваша семья. И Марион попал под покровительство преподобного Альфреда тоже с вашей помощью. Как... как часто вы подобное делаете?

— Достаточно, — негромко признался бета. — Мы не просто помогаем — мы исполняем свои обязательства перед людьми.

— И почему вы помогли Витасу? Из-за Малика? Потому что он попросил?

— Не только. — Господин Бенджамин тяжело вздохнул и отставил тарелку на поднос, чтобы не мешала. — Так вышло, что его отец, альфа, оказал нам большую услугу с той самой мануфактурой — были подозрения, что кто-то приворовывает из кассы, и он раскрыл вора, которым оказался один из счетоводов. Витас к тому времени уже был зачат, но его родители не могли пожениться — отец его оми был против этого брака. Он собирался выдавать сына за другого, и зачатие ребёнка было попыткой избежать этой свадьбы. К несчастью, отец Витаса получил вызов от одного своего недруга, вступил с ним в поединок и был подло убит. Мы знали о ребёнке и собирались забрать и его и его оми под своё крыло, но дед Витаса резко этому воспротивился. Он ещё надеялся на заключение брака, как только Витас родится, и его можно будет сдать в приют, чтобы не мешался. Можно было, конечно, и заставить его родителя выпить настой, но тот сопротивлялся до последнего. И так вышло, что оми Витаса умер при родах, а Барнабас был слишком занят текущими делами, упустил это из вида, и забрать малыша мы не смогли. Как раз тогда были изобретены прядильные станки, и Барнабас следил за их постройкой, установкой в новом цеху и обучением работников. На это ушло немало времени, а перепоручить забрать Витаса было некому — все наши другие люди тоже были заняты, а приютское начальство смекнуло, что мальчик получился заметным, и его можно будет выгодно продать. Таких так просто не заберёшь. Можно было, конечно, и выкрасть, но тогда возникли бы вопросы, которые на тот момент были бы совсем не к месту. К счастью, Витас унаследовал отвагу своего отца и смог сбежать, а тут очень удачно в город пришёл Малик. Благодаря этому мы смогли его укрыть, потом получилось надавить на кого надо и выправить Витасу хоть какой-то внушающий доверие документ, а уже здесь он его поменял и приобрёл фамилию. Как только Витас нашёлся, мы уже не выпускали его из вида, а потом я забрал к себе и самого Витаса. Барнабас пытался как-то защитить Малика, но когда того арестовали и осмотрели перед допросом, вскрылось, что он Двуликий, и добраться до него стало невозможно. Малика уже было не спасти, к нашему стыду, но его ученика мы уберечь ещё могли. Как и вернуть долг благодарности его отцу — если бы не его помощь, то многие работники мануфактуры не дополучили бы жалования в самое непростое время. А у них семьи, дети... да и на закупку льна денег бы не хватило. Он спас много людей, и уберечь хотя бы его сына мы были обязаны. А сейчас я берегу Витаса не только в память об этом долге, но и ради него самого — он один из нас и дорог нам всем.

Клео нахмурился.

— А почему убили его отца?

— Он... скажем так... — Господин Бенджамин замялся. — Он был довольно известен в Теневой Империи, мире воров и убийц нашей страны. Он родился и вырос в ней, много чего успел совершить и нажил немало врагов. Его заманили на бой, чтобы якобы честно разрешить все спорные вопросы, но на самом деле его убийство уже было спланировано. Это сделали самые шустрые недруги, однако остались и недовольные, которых опередили. О том, что у парня будет ребёнок, многие в городе знали, и Витаса могли тоже убить, если бы смогли подобраться.

— За что??? — возмутился Клео. — Витас же не имеет к делам отца никакого отношения!!!

— Старая традиция, доживающая свой век со времён Великого Холода, — криво усмехнулся господин Бенджамин. — Кровная месть, когда истреблялись все, в ком есть кровь врага, чтобы не осталось ни одного родича. Совершенно глупая и ненужная традиция во времена, когда людей и так не хватало. Ты ведь знаешь, насколько важна кровь в канонах Церкви и понятиях воинов? — Клео молча кивнул. — Потому весь род врага и уничтожался вплоть до младенцев и дряхлых стариков. Правда, обычно не трогали тех, кто не являлся носителем вражьей крови, но это слабое утешение. И если сейчас официальный закон запрещает подобную практику, то в Теневой Империи так ещё могут делать. Правда, это должно быть что-то по-настоящему сильное, и именно это отец Витаса и сделал. Я не буду тебе рассказывать, что именно, хорошо? Сейчас точно не стоит.

— А... Витас знает?

— Нет. Он очень тяжело пережил потерю Малика. Ни к чему его огорчать ещё и этим. И ты, пожалуйста, не рассказывай. Не сейчас.

Клео испытующе глянул на хозяина, и господин Бенджамин стоически выдержал этот взгляд.

— А почему для вас был так важен Малик? Ведь Церковь таких считает отродьями Деймоса, и если бы она узнала, что вы укрываете одного такого...

— Во-первых, Малик был сыном альхейнца. Эта страна уже была на грани захвата Ингерном, и Сагир должен был разведать кое-что для ставки Владыки Дамира, чтобы переломить ход войны. К тому же его целью были Первый советник Императора, епископ Месси и двое аристократов, особенно повинных в смерти Ориона, который... — Клео похолодел — он слышал об этой истории, когда жил в доме Кондэ. И это хозяин тоже заметил. — В общем, он должен был убить этих людей, отомстить от лица своей родины. Убить получилось лишь последних двоих, и тогда же Сагир встретил оми Малика Кевина. Последняя община единоверцев Альхейна уже была уничтожена, но остались сочувствующие, и среди них был Кевин — он общался со старшинами больше всех и даже собирался вступать в общину через брак, но не успел. Когда в Викторан прибыл Сагир, то Кевин помогал ему ориентироваться в городе и давал укрытие. Они очень скоро стали парой, и Сагир готов был забрать Кевина с собой, но был обнаружен вскоре после зачатия Малика, и ему пришлось срочно спасаться, а Кевин с сыном оказались в доме дяди Эммануила. Во-вторых, Малик был особенным ребёнком. Как Брюс и Фэй. А такие дети в божественном замысле имеют особенное значение.

— Дети... Истинного Предназначения? Какое?

Господин Бенджамин вздохнул ещё тяжелее.

— Чтобы это понять, надо сперва понять, в чём заключается учение Альхейна, а это для тебя... ещё рановато. Я рассчитывал посвятить тебя в это учение позже, когда ты окончательно разберёшься с картами.

— И... что с ним не так?

— Оно способно многое перевернуть с ног на голову, а я ещё не забыл, насколько тяжело тебе было после публичного следствия. Это ещё тяжелее.

— Почему? — От одних только этих слов Клео начал пробирать холодок. Он не забыл.

— Потому что оно представит нашу историю и учение Патриархов совсем не такими благородными, как их пишет Церковь. Да и сама Церковь предстанет жестоким, невежественным и неразумным убийцей. Даже то хорошее, что она совершила во времена Великого Холода, не сможет перевесить то зло, что было ею совершено. Корни этого зла продолжают питать наши времена и сейчас.

Клео вспомнил, о чём говорил с Сильваном в течном домике, когда он и ребятишки навещали осенью. Сильван прямо сказал, что с учением Церкви что-то не так, да и сам Клео с каждым новым знанием всё больше приближался к тому же.

Омега вцепился в покрывало — его охватило смятение. Он боялся, но и хотел узнать. Всё узнать. Обжечься, но узнать.

— Расскажите... расскажите мне, — чуть слышно попросил он.

— Я думаю, что всё-таки ещё слишком рано... — попытался отговорить его господин Бенджамин.

— Я готов рискнуть. — Голос Клео окреп, и омега решительно вскинулся.

Они долго смотрели друг на друга, и господин Бенджамин качнул головой, решаясь.

— Тогда... ладно. Завтра я тебе дам прочесть три книги... и я очень тебя прошу не спешить с выводами, пока всё не прочтёшь. Это очень важно. Потом мы это всё это обсудим, и ты сможешь сделать свои выводы окончательно. Хорошо?

Клео молча кивнул.

Утром, сразу после завтрака, Клео и господин Бенджамин пошли в кабинет. Пока господин Бенджамин придвигал лестницу, забирался по ней на самый верх и доставал обещанные книги, Клео снова залюбовался хозяйским портретом. Познакомившись с картами Сета, Клео окончательно убедился, что родственник хозяина был очень талантливым художником. От портрета так и веяло покоем и жарким летом! Особенно сейчас, когда за окном всё ещё властвовала зима.

Господин Бенджамин спустился, и Клео подобрался, цепко глядя на три книги в кожаных переплётах. Одну он узнал сразу — список Заветов. Подобную книгу он видел у преподобного Герберта, только эта была более новой, а том покойного — старым, потёртым, истрёпанным. Две другие настораживали тем, что никаких букв на них не было — только равносторонний крест, заключённый в круг, символ Креста Единства мира людей и мира богов, и орнамент по краю, причём орнаменты заметно отличались. При виде Креста Единства в памяти Клео шевельнулось, и омега вдруг подумал, что Крест похож на... простую математическую систему координат, которую рисовал на доске хозяин. Только без направляющих стрелок, измерительных засечек и обозначения начальной точки отсчёта.

— Вот, держи. Это список наших официальных Заветов, как ты уже наверняка понял, это перевод части храмовых книг Альхейна, а это список с более древней книги, которая была написана ещё до Великого Холода. Они тебе сами всё скажут — только читай внимательнее. И пообещай мне... — Господин Бенджамин просительно сжал ладонь Клео. — что если тебе вдруг не хватит сил читать их самому, то ты придёшь ко мне, и мы прочтём их вместе... если, конечно, ты всё же захочешь завершить начатое, — тихо добавил хозяин.

Бруно отлип от двери кабинета и со всех ног помчался в трапезную, где заканчивали завтрак остальные.

— Ну, что? — тут же спросил Джим.

— Клео начинает читать первоначальные Заветы! — выпалил Бруно.

Старшие переглянулись, и Гриффит прикрыл глаза, шепча беззвучные молитвы.

— Уже? — удивился Мартин.

— А не рано ли? — усомнился Джерри.

— Боюсь, что это из-за меня, — виновато ссутулился Витас. — Я рассказал Клео о себе... и сболтнул лишнего. А Клео стал ещё внимательнее. Он не мог не понять.

— Ты сказал ему, что Малик был Двуликим? — нахмурился Криденс.

— Не только. — Витас вцепился в скатерть, и ближайшая посуда опасно звякнула. — И Клео не мог не понять, какую роль во всём этом исполнили господа Спенсеры.

Сильван опасливо прислонился к плечу мужа.

— Эти книги... про то самое, да?

— Да, — кивнул альфа, целуя мужа. — И господин Бенджамин не собирался давать Клео эти книги так быстро. Боюсь даже думать, что скажет Клео, когда их прочитает.

— Значит, пока его не тревожим, — сделал вывод Джерри. — Поскольку у господина Бенджамина вполне определённые планы на Клео, то тут нам тем более вмешиваться нельзя.

— Почему? — тут же спросил Томми. Эрни тоже смотрел на старших с немым вопросом в больших глазах.

— После скажем, — пообещал сыну Кларенс. — А пока молчок. Эрни, и ты тоже.

— Хорошо, — согласно закивал омежка.

Клео угрюмо и с опаской смотрел на разложенные перед собой книги. Омега всё больше понимал, что все домочадцы Птичьего гнезда являются приверженцами учения, которое отличается от учения Церкви, вспоминал, что наблюдал за прошедшие луны, и соотносил со словами хозяина. Священное Писание он не трогал — знал, что в нём. А вот две другие книги... Господин Бенджамин явно не зря не спешил давать именно эти. Хватит ли усвоенных Клео знаний и понятий, чтобы понять почему?

Поколебавшись, Клео взял в трясущиеся руки первую попавшуюся из иных книг, подложил под спину подушку и раскрыл книгу. Первые слова ничем не отличались от тех же в официальных Заветах:

"В начале было Слово..."

Клео недоумённо продолжил читать... и его растерянность стала расти и шириться. С каждой страницей омега всё меньше узнавал знакомые строчки и образы. Уже на шестой-седьмой страницах он бросил эту книгу, схватил Священное Писание, раскрыл, положил рядом и начал сравнивать. Читая дальше, водя пальцем по страницам, Клео не издавал ни звука. Он настолько погрузился в чтение, что не сразу услышал, как на постель пытается неловко взобраться Кай. Клео вскинулся, огляделся по сторонам, увидел подвижный нос крысика и выдохнул.

— Боги и предки! Что-то ты таким неловким стал...

Клео подобрался к краю постели, подхватил Кая под животик и опустил на покрывало. Кай пристроился рядом с подушкой и прикрыл глазки. Опять спать? Ладно, пусть спит.

Клео читал и читал, забыв про время, про обед... Опомнился лишь тогда, когда в животе заурчало. Пребывая в смутных чувствах, Клео отложил обе книги, сполз с постели и побрёл к двери, чтобы спуститься в кухню. Кай не шелохнулся, и Клео насторожился. Он склонился над крысиком, присмотрелся, принюхался... С Каем что-то было не так, но что именно — неясно. Не заболел бы...

На кухне было пусто и тихо. Клео быстро приготовил себе поесть, устроился за столом... И тут в кухню спустился господин Бенджамин. Увидев своего ученика, он слабо улыбнулся:

— Ты тоже обед пропустил?

— А вы почему?

— Задумался, — со вздохом ответил хозяин, и Клео по его лицу и голосу понял, что господин Бенджамин думал о врученных книгах. — Даже работать не хочется, не читается... Собрался было вздремнуть до обеда, а не выходит. Всё думаю и думаю.

— О... книгах... что вы мне... дали?

— О них, — кивнул господин Бенджамин, собирая себе обед. — Всё-таки слишком рано. Ты... много успел прочитать?

— Они отличаются, — тихо ответил Клео. — Наше Писание и древний список. Сильно отличаются. И мне не по себе от этого. Почему? Откуда такая разница?

— Нынешнее Писание создавалось в первые века Великого Холода. Прежние Заветы переписывались и исправлялись под нужды новых духовников. Началось это при Саккареме, продолжилось при его преемниках и закрепилось под конец Смуты, когда новая Церковь была перестроена и приведена в порядок.

— Пере...писывались? То есть... не они были изначально?

Господин Бенджамин вздохнул ещё тяжелее и сел рядом с Клео, опуская свои тарелки на стол.

— Боюсь, что именно так. Прежнее учение создавалось и развивалось веками. Оно было более гибким, включало в себя более сложные и широкие понятия, чем сейчас. В его основе лежит понятие Триединства — единения Адама, Рослина и Иво. Силы, разума и души. Оно способствовало развитию наук и поощряло новые изыскания. Благодаря этому наши предки достигли немыслимых по меркам Великого Холода вершин, а когда всё резко и надолго изменилось, голод, смерти, неопределённость и отступники, которых возглавил Октус Данелий, начали наводить свои, более жестокие порядки, сделав перевес в сторону Адама. Пожертвовали душой и разумом во имя нужной им для выживания силы, и Триединство было нарушено именно тогда, когда оно было особенно необходимо. С этого всё началось, а Саккарем и его последователи завершили.

— Как?

— Об этом рассказывает Новый Завет. Ты ведь читал его.

Клео обмер.

— Там говорилось... о сожжении книг.

— Верно. Все старые книги и летописи уничтожались, чтобы никто не посмел усомниться в новом учении. Ведь с тех самых пор, как люди обрели письмена и стали с их помощью сохранять и передавать знания и память о прошлом, к написанному слову относились с великим почтением. Не просто же так говорится, что в начале было Слово... В том безумии, что началось с наступлением Великого Холода, мало кто вовремя заметил и понял, что происходит, те, кто остался верен прежнему учению, уничтожались, а немногие уцелевшие люди, называвшие себя Верными, были вынуждены затаиться и сохранять то, что у них осталось, в виде неприметных обычаев, пословиц, простых сказок и песен.

Клео вспомнил сказки, которые слышал от родителей и преподобного Герберта, как потом сказки превращались в детские игры с братом... оми часто пел, а отец подхватывал, и то, как они при этом переглядывались...

— Сказки...

— Сказки — это самый простой способ передачи традиционных образов и примеров. Они легко запоминаются, их часто не принимают всерьёз, однако с годами самые внимательные и памятливые могут понять, что за ними стоит. Так меня учил отец.

— Вы... сторонники того самого старого учения, да?

— Да. И это не просто так. — Господин Бенджамин помолчал. — Ты... не хочешь почитать со мной?

— Не сейчас, — качнул головой Клео. — Позже.

— Я всегда буду готов поговорить. Помни об этом.

— И вы... как и преподобный Альфред?..

— Да. Время сейчас непростое, но зато появился шанс подготовить наш народ к изменениям. Только переломить влияние Церкви и людей, что в ней заинтересованы, будет труднее всего, как и сложившиеся за века представления о мире и его законах. Это трудно охватить разумом полностью, это может напугать, и потому я не хотел поднимать этот вопрос так рано. Я слишком хорошо помню, как когда-то испугался сам. И это происходило не один раз. Я бы не хотел пугать тебя так же — меня учили с детства, а ты начал учиться совсем недавно.

Клео опустил голову, стиснув вилку в пальцах. Хозяин был прав. Как всегда прав.

— И всё же... я должен разобраться.

— Я помогу. Когда бы тебе не захотелось поговорить — я всегда выслушаю. Хоть днём, хоть ночью. Это важно не только для тебя — для меня тоже.

Клео взглянул на него.

— Вы ведь так и не ответили...

— ...почему я тебя выкупил? Я помню. Это связано и с этим знанием тоже. Напрямую. Для меня по-прежнему важно, чтобы ты понял меня правильно.

— Поэтому я буду учиться дальше. Я справлюсь — во мне есть сила духа Адама, я сильный. Мой отец альфа, и я несу в себе его часть.

Господин Бенджамин улыбнулся.

— Ты, и правда, очень способный. Я бы не хотел терять такого... помощника.

— Вы не потеряете, — пообещал Клео, осмелившись погладить его плечо. Улыбка беты стала ярче. — У меня сейчас никого, кроме вас, нет. Здесь теперь мой дом. Я никуда не уйду.

Клео довольно быстро отлежался и уже на следующий день вернулся к урокам верховой езды. Тело всё ещё побаливало, однако Клео терпел и внимательно слушал все советы и подсказки хозяина и Джерри. На этот раз он ни разу не упал, хотя был к этому очень близок, но тело запомнило, как именно сидеть и сколько сил для этого надо. На этот раз омега дошёл до своей комнаты сам — господин Бенджамин лишь поддерживал под руку.

В комнате Клео продолжил чтение, и в этот раз читалось заметно легче. Обученный на примере карт, Клео не мог не видеть, в чём именно состоят главные различия между старым учением и новым. В целом всё становилось более или менее понятным, но как это могло произойти? Ведь под рукой Октуса Данелия были бывшие приверженцы прежнего учения. Неужели им было так плохо, что они отвергли Триединство?

Перечитывая официальные Заветы, Клео заметил и то, что стиль обеих книг заметно отличается. Прежние Заветы были написаны просто и гладко, разве что иногда попадались не совсем привычные слова, а исправленные изобиловали высокопарными назидательными словами и высказываниями, из-за которых порой концы не сходились с концами. Прежде, читая том преподобного Герберта, Клео этого не замечал, а сейчас, когда есть с чем сравнивать, понял. Когда-то все эти слова казались верхом мудрости, а сейчас вызывали одни сомнения и вопросы.

Ужинать омега сегодня снова решил на кухне — зачитался — и обнаружил, что господин Бенджамин тоже там.

— Вы опять не со всеми?!

— Думы, — развёл руками бета и начал доставать тарелки из шкафа. — Не хочу зря всех тревожить, да и наши уже привыкли.

— И как часто вы едите на кухне?

— Достаточно. Мне здесь нравится — тихо, тепло, а когда горит огонь, то даже красиво.

И Клео с этим согласился — он ещё не забыл свой первый ужин в Птичьем гнезде.

Какое-то время они просто перебрасывались короткими высказываниями, и Клео снова отметил, что стал держать себя рядом с хозяином почти так же смело, как и Бруно. Только Бруно откровенно наглел, а Клео сохранял вежливость и почтение. Это всё ещё казалось каким-то неправильным... но было приятно. Очень приятно. Господин Бенджамин делился планами на весну, спрашивал, будет ли Клео помогать... Когда дошло до чая, Клео решился снова заговорить о книгах.

— Сэр... можно спросить?

— Конечно.

— А почему сторонники Данелиев и он сам решили отступить от прежнего учения? Разве они не понимали, насколько это может быть опасно и вредно?

— Это непростой вопрос, Клео, — вздохнул господин Бенджамин. — И я не уверен, что ты мне поверишь...

— Если вы сможете убедительно объяснить, то поверю.

Господин Бенджамин улыбнулся — ему понравилось услышанное.

— Хорошо, попробую. Что такое Великий Холод?

— Это время, когда были очень холодное и даже сырое лето и очень морозные зимы.

— Правильно. И прежде нечто подобное случалось, но длилось не так долго. Обученные прежними духовными лидерами люди были хоть как-то к этому готовы и толково распределяли запасы, урезали какие-то свои потребности на время. Ясное дело, что бывали и смутьяны, которым это не нравилось, однако от них никуда не денешься, и люди это тоже понимали. Великий Холод грянул внезапно и сперва был похож на такой вот неудачный год. Но прошёл один год, второй, третий, а лучше не становилось. Только хуже. Люди не привыкли к такому долгому периоду воздержания, и самые нетерпеливые начали роптать, а то и открыто бунтовать. Особенно были недовольны альфы — им доставалось всё меньше еды, а они так созданы, что им надо много есть. Особенно зимой и весной. — Клео согласно кивнул — сам это не раз видел. — Недостаток пищи и невозможность как следует обеспечить свои семьи озлобляли многих, и это стало благодатной почвой для отступников.

Именно тогда и стал выступать Октус Данелий, тогдашний глава рода. В то время Империя управлялась Советом Архонтов, а не Императором. Архонты — это главы культов, как наши епископы и Патриарх, понимаешь? — Клео кивнул. — Только единоличный Владыка был таковым не так, как у нас сейчас — он, скорее, имел право последнего голоса. Стать Архонтом мог любой человек — будь ты аристократом или земледельцем по рождению. Тогда учили грамоте всех, и самые способные всегда могли продолжить обучение, поднимаясь по социальной лестнице всё выше и выше. Поскольку люди понимали, какая ответственность лежит на главах, они всегда могли и спросить с них за ошибки. Это сейчас должно случиться что-то из ряда вон, чтобы вышестоящий всё же ответил за свои поступки по справедливости, а тогда это было самым обычным делом. Омеги были уравнены в правах с альфами и бетами, могли занимать правящие должности, вести храмовые службы, отправлять обряды и даже заниматься охотой и воевать. Всё решали способности и личный выбор — окружающие могли лишь давать советы, но не настаивать. Каждый должен был уметь думать своей головой, а не слепо слушать старших или наиболее уважаемых.

— А в чём разница? Разве старшие не опытнее и более знающие?

— Разница в том, что если приучить человека просто следовать указаниям, а не принимать решения самому, то, если такой указчик вдруг исчезнет, такой человек вряд ли сможет что-то сделать без указки. Поколения сменяются, как времена года, и не умеющий думать своей головой человек, каким бы исполнительным и порядочным он ни был, став главным, окажется бесполезным, если не испортит порученное дело совсем. Просто повторять за кем-то — это не понимать, как ты это делаешь и зачем. Каждое наше действие имеет причину и следствие, и если их не понимать, то всё становится бессмысленным. На этом и основывается само обучение — научить человека что-то делать, чтобы он потом мог это делать сам, не полагаясь на других в случае чего. Так учат маленьких детей — они много не умеют и не понимают, но с возрастом усваивают всё нужное, и им уже не надо говорить лишний раз где нужник, когда стоит помыться, чем есть и откуда берётся еда. Если бы они не были способны понимать всё это, то, став взрослыми и лишившись указчиков в лице более старших, просто умерли бы от голода, поскольку не способны были бы добыть себе еды или самостоятельно, без подсказок, развести огонь. Люди бы просто погибли, не дожили до наших времён. А мы живём и здравствуем, значит, законы Рафаэля всё же работают. И наши предки эти законы знали и понимали, поэтому к молодым тоже прислушивались.

В те почти благодатные времена Заветы не были тем, чем считаются сейчас. То есть, они не были святыми книгами. Они, скорее, были чем-то вроде романов, обычных книг.

— Не может быть! — возмутился Клео, забыв про ужин. Даже тарелку отодвинул. — А как же тогда они верили в богов и проводили обряды?

— Так же, как и мы. Заветы были всего лишь упорядоченным собранием преданий и легенд, с помощью которых, как и с помощью уже знакомых тебе карт, рассказывали новому поколению о законах богов и том, как они работают. Учили думать своей головой. — Господин Бенджамин многозначительно постучал пальцем по собственному лбу. — Заметил ты или нет, но прежние Заветы от предыдущему к следующему становятся всё сложнее, длиннее и несут в себе более сложные образы и понятия. Ты сейчас до какого места дочитал?

— Я всё время сравниваю, так что не очень много.

— Тогда я отвечу, когда ты прочтёшь всё. Впрочем, думаю, ты и сам что-то поймёшь, когда дойдёшь до последнего Завета. А если не всё, то нам будет о чём поговорить.

— Да... хорошо... — Клео вздохнул и вернул свою тарелку на место. — А почему Октус решил отступиться от прежнего учения?

— Он был Архонтом Адама, главой культа первопредка-альфы, а этот культ занимался боевой подготовкой солдат и защищал страну от внешних и внутренних врагов. Данелии веками занимались этим, были опытными, знающими и передавали свои знания и опыт из поколения в поколение, приумножая их. Именно один из них и придумал прообраз шахмат, которые потом приобрели свой нынешний вид в Альхейне. Данелии были выдающимся родом, их потомки возглавляли армии и побеждали. Из-за этого они возгордились и на одном из заседаний Совета предложили изменить учение, возвысив Адама над Иво и Рослином, но остальные члены Совета резко этому воспротивились. Особенно возражали Амелиусы, которые точно так же возглавляли культ Иво, а ещё его потомки служили в рядах других культов. Они были не менее уважаемыми людьми и особенно привержены прежнему учению, пользовались всеобщим уважением. Данелии затаили обиду, особенно после того, как их глава в очередной раз не получил венец Верховного, который снова достался Амелиусу. Да ещё омеге не самого крепкого здоровья, который порой обойтись не мог без сиделки. Впрочем, он был выдающегося ума человеком, правил мудро и дальновидно.

— И как его звали? — полюбопытствовал Клео.

— Сефиро. Он родился очень слабым, в детстве тяжело переболел, однако с малых лет отличался отменными способностями к обучению.

Когда грянул Великий Холод, Октус увидел в этом возможность осуществить мечту предка и стал продвигать возвеличивание Адама. Его аргументы многим казались убедительными — среди альф всё чаще поднимались волнения на почве острой нехватки пищи, Великий Холод набирал обороты, стали чаще проходить срывы, и это вызывало опасения среди людей. К тому же Великий Холод затронул и наших соседей, у которых было куда хуже, чем у нас, и те собирались идти войной, чтобы отвоевать земли, на которых можно хоть как-то кормиться. Значит, нужны сильные и достаточно сытые солдаты, а остальные потерпят. Эта мера должна была стать временной, однако тогдашний глава Совета Радагаст Амелиус предупредил, что последствия такого решения очень скоро станут оборачиваться нежелательной стороной. К нему тогда прислушались, однако спустя ещё несколько тяжёлых лет число сторонников Данелиев заметно прибавилось — бороться с недовольными и поддерживать порядок становилось всё труднее и труднее. Под руку Октуса встала большая часть боевых братств и аристократических родов, к ним присоединились самые хитрые, которые надеялись неплохо устроиться и поиметь свою выгоду. И тогда на очередном Совете было принято непростое решение — разделить земли Империи на две части. Одна со столицей в Викторане отошла Данелиям и их сторонникам, а вторая со столицей в Аврории осталась за Верными. Каждая сторона начала наводить свой порядок, и довольно скоро стало понятно, что Радагаст был прав. Распределение съестных припасов теперь осуществлялось в пользу солдат и правителей, часть себе отхватывали посредники, а остальным доставались жалкие крохи — только-только, чтобы выживать. Разумеется, с этим не пожелали смиряться те, кто привык к справедливости прежних времён, поднимались бунты, которые крайне жестоко карались, налагались новые запреты. К тому же стала широко употребляться особая настойка, которая ещё в прежние времена называлась "волчьей отравой". Этот настой изобрели знахари Данелиев, и она была способна дать много сил на определённое время, однако у частого употребления этого питья были серьёзные недостатки — питьё подрывало здоровье и мутило разум, превращая бойцов в настоящих зверей, озабоченных удовлетворением самых низменных желаний. Держать их в узде было непросто, и именно на них в какой-то миг стали держаться победы отступников. Солдаты начали требовать всё новых и новых привилегий, а за недодачу обещанного могли взбунтоваться. Омеги и дети жили хуже всех, новое поколение, чтобы выжить, всё чаще обращалось к правилам нового порядка, мастера тоже голодали и не могли работать, как раньше. Словом, дела у Данелиев шли всё хуже и хуже и достигли такого уровня, что появилась угроза уже их власти. Чтобы оттянуть опасность, они обратили гнев подчинённых на Верных, к которым начали сбегать люди с их земель. Нападения на своих братьев стали вопросом ближайшего будущего, и это началось.

Чтобы упрочить своё положение, отступники запретили общее образование. Вместо этого все, кто мог работать, работал, чтобы вырастить или добыть побольше еды. Поскольку грамотных ещё хватало, старые книги, которые могли ввести в сомнение новое поколение, стали уничтожаться. Октус, надеясь на воплощение своих идей, тайно снаряжал целые отряды пошедших за ним людей, которые внезапно налетали на архивы и монастыри, в которых хранились эти самые книги. Это и стало одной из причин разделения земель — Верных подобное глубоко возмутило, когда спасшиеся всё рассказали. Когда армии Данелиев начали откровенно захватывать поселения на границе с Верными, книги и летописи уничтожались так же безжалостно. Самим Верным с трудом, но удалось навести порядок на своих землях — были введены очень строгие правила, за соблюдением которых внимательно следили, и каждый понимал, насколько это необходимо, чтобы пережить Великий Холод. Старое учение исполнило своё предназначение — ведомые новым Советом люди сплотились как никогда. На наведение этого порядка ушло больше десяти лет. Благодаря этому порядку и новым открытиям и изобретениям с годами появилась какая-то стабильность, а потом удавалось делать небольшие запасы. На эти самые запасы и положили глаз отступники — они вообразили, что на территории бывших братьев стало много еды. К тому времени это уже были не те люди, которые встретили первые годы Великого Холода — это были озверелые озлобленные орды. Если бы не это, то Верные сумели бы пережить Великий Холод и снова размножиться. Они бы легко восстановили прежний порядок, когда напасть уйдёт... однако Многоликий решил иначе.

— Но если Данелии собирались потом вернуться к прежнему учению, то зачем всё сжигать? — удивился Клео, попутно отмечая ставший вполне привычным титул Деймоса. Многоликим его называли все домочадцы, и даже Сильван стал так говорить! Это как-то связано с тем, что здесь его не считают сосредоточением Зла? — Какой в этом смысл?

— Было сообщение одного из разведчиков Верных, омеги Иласа. Он писал, что Данелии что-то всё же сохраняли, только держали под замком, но когда власть стал прибирать к рукам Саккарем, эти книги, по всей видимости, были сожжены, чтобы не мешать новому учению. Когда начали проявляться новые последствия отступничества, то пришлось вводить хоть какие-то ограничения. Например, запрет близкого кровосмесительства, поскольку появились убедительные свидетельства, что это приводит к застою крови, и потомство рождается ослабленным, больным, а то и совсем негодным. Однако новая аристократия не учла тот момент, что даже если соединяться в браке спустя два поколения или две-три степени родства, это не устраняет причину. Они замкнулись внутри своего ограниченного круга, и это всё же испортило их кровь. Одно из ужаснейших последствий нарушения Триединства.

Клео вспомнил высокородных гостей дома Кондэ, Уэйланда... Всех их объединяла...

— Вонь... — с ужасом прошептал омега. — Этот порок выражается как вонь!

Господин Бенджамин, довольно улыбаясь, кивнул.

— Верно. Нам не просто так дана возможность удивительным способом различать запахи. Особенно вам. Это законы, установленные Флоренсом, и, как бы их не толковала Церковь, они будут работать именно так, как положил сам Флоренс. И никак иначе. Это как с картами — образы на них можно толковать по всякому, но сами рисунки от этого не изменятся — они останутся такими, какими их создал художник. Кровь в народе можно сравнить с чистым ручьём или стоячим болотом, и аристократия всё больше превращается в болото. Если бы время от времени в неё не вливалась сторонняя кровь, то всех этих родов уже не было бы. Именно исходя из этого и были приняты ограничения на брак в аристократическом и дворянском сословиях. Аристократы могут вступать в брак либо с равными по положению либо с отпрысками дворянского сословия. Дворяне могут позволить себе вступать в брак с нижестоящими, но это должны быть исключительно порядочные семьи с хорошей репутацией, и родственники такого новобрачного не имеют права вставать в перечень наследников аристократов. Только его дети, рождённые в законном браке. Таким образом застаивающаяся кровь аристократов понемногу всё же разбавляется сторонней. Можно и усыновлять детей, но для этого опять же существуют ограничения. В том числе и по возрасту.

— "Сон в летний день"! — воскликнул Клео. — Господина Роберта усыновили, когда ему было пять лет!

— Верно, — похвалил своего ученика господин Бенджамин. — Пять лет — это максимально допустимый возраст для усыновляемого ребёнка, а потом дети помнят слишком много из своего прошлого и не всегда становятся способны стать достойными нового статуса. Последствия такого выбора известны. К тому же эти дети обязательно должны быть сиротами — не должно иметься ни одного родственника, способного повлиять на него или попытаться использовать свеженького наследника в своих целях.

— Вот почему вы не роднитесь с людьми своего круга... — понял Клео.

— Главным образом, — кивнул хозяин. — Они уже испорчены, а мы не желаем зла своим потомкам. Болезни разного рода могут помешать нам выполнять свой долг, да и самим детям радости мало. К чему им страдать? Чтобы дети были умны и здоровы, необходимо грамотно выбирать спутника жизни, а потом этих самых детей так же грамотно воспитывать. А воспитание в аристократических и дворянских кругах всё чаще оставляет желать куда лучшего.

Клео вдруг вспомнил, как высокородные вели себя в доме Кондэ, и что господин Бенджамин говорил о великосветском...

— Этикет!!! — ахнул омега. — Так вот почему он был принят?!

— Верно. Грязная кровь действует так же, как и длительное употребление "волчьей отравы". Новым поколениям аристократов становилось всё труднее удерживать себя в границах допустимого, и тогда были придуманы правила публичного этикета, которые прививаются с малых лет.

Клео опустил голову. Верить хозяину было непросто, однако омега помнил, о чём говорилось в Новом Завете, и с точки зрения господина Бенджамина всё вполне укладывалось в те непонятности, что волновали Клео ещё в детстве. Да ещё вопрос крови...

— Кровь... Данелии сняли все прежние запреты по размножению, чтобы было больше солдат и работников.

— Да. До Великого Холода были приняты строгие правила и ограничения, чтобы кровь не застаивалась, двигалась, велись записи о родовых древах всех семей, чтобы избежать случайного инцеста. Родственники могли вступать в брак, однако для этого должно было смениться не одно поколение, либо само родство быть опосредованным. Это способствовало рождению здорового потомства. Но если взаимные чувства таких пар были слишком глубоки, чтобы их разлучать, то, если они хотели полноценную семью, дети могли зачинаться от других со стороны, и это не считалось изменой. Когда Саккарем занял трон Верховного, то начал всё менять под собственные интересы и ради укрепления нового порядка. Под это и начали переписываться Заветы. Кровь в учении Саккарема изменила свой смысл — она считается божественной частью Рода, которую необходимо беречь, и возможность оставить после себя многочисленное потомство возвышала такого человека в глазах окружающих. Поскольку омеги тогда потеряли все прежние права, умирали, и на всех их не хватало, их распределение шло по новым правилам. Муж, а то и не один, был привилегией. К тому же, если рождался альфа, отец ребёнка получал вознаграждение. Дети несут в себе часть родителей, новое учение возвышало отцовскую кровь, и таким образом человек продолжал своё существование в мире. Кровные узы аристократических семей работали на сохранение богатств и титулов в кругу допущенных до верховной власти, и каждая её капля ценится до сих пор. А если учесть, что с продолжением их рода всё чаще бывают трудности, а идея чистоты крови, присущей якобы лишь высокородным, считается непреложной истиной, неосторожные убийства и сторонние бастарды стали крайне нежелательными. Это выросло в отдельный культ, и во времена Смуты он закреплялся истреблением каждого носителя вражьей крови, чтобы она не плодилась и не передавалась дальше. Высшая власть должна принадлежать хранителям особой крови, отсюда и ограниченность выбора будущего супруга, а принятие сторонних происходит по утверждённым правилам, чтобы порядок, созданный за века Великого Холода, не нарушился.

Клео вспомнил время перед публичным следствием.

— Они боятся нарушения этого порядка, как я боялся... правды.

— Верно, — кивнул господин Бенджамин, приобняв омегу. — Это является одной из ключевых точек опоры высшего света, и учение Саккарема поддерживает в них идею своей избранности, от которой иногда приходится отступать. А поскольку люди утратили прежнее понимание законов смешения крови, надо было как-то оправдывать все те нежелательные последствия, что начали возникать, и Заветы снова переписывались, дополнялись трактатами служителей Церкви, которые находили новые толкования. Октус не задумался вовремя о том, к чему и когда может привести его решение отступить от Триединства во имя выживания, потом его убили собственные солдаты, и его начинание продолжили с ещё более разрушительными последствиями. — Господин Бенджамин взглянул на опечаленного ученика. — Похоже на правду?

— Похоже, — убито кивнул Клео. — И всё же поверить в то, что можно так...

— Возможно всё. Одним из столпов прежнего учения была фраза: "Ничто не истина, всё позволено, но всё оставляет свой след." Смысл этих слов куда глубже, чем можно подумать, и смысл обучения, в том числе и по прежним Заветам, заключался в том, чтобы человек думал и понимал, что, ради чего и как он должен делать. Саккарем и его последователи предали забвению заключительную часть, прежнее учение стали считать разрушительным, а новый канон устанавливал ограничения, которые со временем превратились в нерушимые. Их нарушение стало считаться грехом, чем бы это нарушение не пытались объяснять. Даже если это было необходимо. Необходимость поддерживать рождаемость для работы и войны перестроило и понимание некоторых явлений, которые стали считаться порождением дьявольских сил.

— Например... Двуликие.

— Да. От них и обычных омег рождались только омеги, а особенно высоко ценились солдаты — за таких детей даже награждали земельными наделами — и беты. Из-за этого некоторые отцы убивали своих детей-омег, и их приходилось отбирать и распределять, чтобы сами омеги не поумирали.

— Ведь без них некому будет рожать детей.

— Верно. К тому же Двуликие всё больше казались сородичам гораздо предпочтительнее, и под это дело Церковь объявила их злом. И не только их, но это отдельный разговор.

Клео вздохнул.

— Как же всё сложно!

— Оно и не может быть просто. Учение Саккарема упростило, что смогло, люди привыкли, и им нелегко перестраиваться на новое мышление. Но у тебя получается, — похвалил Клео господин Бенджамин.

— Но как тогда понять, что есть что, если есть столько всего разного? Ведь можно запросто ошибиться!

— Ошибиться можно и тогда, когда знаешь. Всё зависит от того, что именно считать ошибкой. — Клео удивлённо взглянул на хозяина. — Да, именно так. Давай, дочитывай, и мы, наконец, всё обсудим.

Клео вот-вот перейдёт на новую ступень, понял Бенджамин. И скоро можно будет рассказать про Рональда. Узнать, что сам Клео думает о катамитах. О Двуликих он, кажется, стал думать хорошо — Витас всегда отзывался о своём наставнике с особенным теплом. Но Двуликие — это не катамиты. Они могут как рожать детей сами так и зачинать их сородичам, и это вполне соотносится с основным законом Флоренса о размножении. А как обосновать существование катамитов так, чтобы Клео понял правильно? Да, можно подробнее разобрать легенду из первоначальных Заветов, но без понимания общих законов равновесия... Сможет ли Клео? Он, конечно, умница, однако...