— Так. Хорошо. Теперь переходим к тому, что следует сделать в самое ближайшее время. — я встал, включил свой инструментрон. Зажглись настенные экраны. Прессли и Аленко повернулись в креслах, чтобы с удобством смотреть на пластины экранов. — То, что мы будем заниматься нашими двумя районами — подтверждается. Пускать кого-попало в них мы по-прежнему не будем. Но один из местных чиновников, с которым мне удалось пообщаться, как говорится, в кулуарах между раундами переговоров, подкинул мне идею. Может быть, преждевременную, а может быть — весьма разумную. Речь идёт, коллеги, о персональной базе для нашего фрегата, — он замолчал, давая возможность слушателям в тишине обдумать сказанное.
— А не рано?... — задумчиво сказал Аленко. — Мы ведь через месяц — ту-ту, би-би — улетим, а... тратить планетные ресурсы... Нет, что-то тут не похоже очень на местных чиновников.
— Непохоже, — согласно кивнул Андерсон, остановившись у одного из настенных экранов. — Но мы тут застряли на целый месяц и все эти тридцать дней должны будем работать в авральном режиме. Да, да, коллеги, в авральном! На нас, на экипаже "Нормандии" слишком много завязано, если говорить проще, — он подошёл к столу, надавил на несколько сенсоров клавиатуры настольного инструментрона. — Пересылаю вам файлы. Ознакомитесь — жду ваших письменных предложений. Материалов там предостаточно, так что с ответами особо не тороплю, но постарайтесь дать ответы в самое ближайшее время. Не больше двух суток, коллеги.
Аленко и Прессли кивнули, услышав сигналы своих инструментронов, известившие об успешном приёме файлов. Никто из офицеров не стал включать даже малые экраны, увидев, как я со своего инструментрона вывел на один из настенных экранов несколько таблиц и графиков:
— Итак, вот что я предполагаю сделать в самую ближайшую декаду. Во-первых ...
* * *
Явик стоял у буровой установки, наблюдая, как вращается колонна бура, уходившая с каждой секундой всё глубже и глубже в пока что податливую землю Иден-Прайма. Созерцание мерцающей колонны его успокаивало: при всей своей невозмутимости Явик волновался, привычно пытаясь это волнение загнать поглубже. Началось то, о чём он раньше не смел и помыслить: местные археологи при поддержке нормандовцев определили место, от которого можно было пробить сначала вертикальный "ствол", а потом — горизонтальный тоннель к стенам Базы. Так теперь Явик называл подземное протеанское убежище-форпост.
Протеанин не сомневался в том, что пробиться к стенам Базы удастся. Пусть не так быстро, не за несколько часов — чудес не бывает, но — удастся. Хорошо, что ему не пришлось пробиваться самому, в одиночку, тайно. Да он и не смог бы это сделать — из саркофага, засыпанного тоннами земли, просто так не выберешься. Шепарду он благодарен. И археологам — Джон рассказал, что крышку саркофага расчищали вручную женщины-археологи — тоже благодарен. Равно как и оператору буровой установки и водителю-оператору автокрана. Потому он им и доверяет: глупо не доверять тем, кто видел столько, для чужих посторонних глаз недоступного.
Пока им всем можно доверять. Но больше всего можно и нужно доверять Джону. Ясно, что к стенам базы пойдут не только Явик и Шепард, но и другие археологи — пусть, там скрывать нечего, но в Периметр Базы пойдут только двое — он, как единственный пока что выживший протеанин и Шепард. Больше — никто. Уж так настроена автоматика базы, что сможет пропустить только особо доверенных разумных органиков. Защита, ничего не поделаешь. Протеанина она пропустит, конечно, предварительно убедившись в отсутствии следов индоктринации, а Шепарда пропустит в сопровождении протеанина. И — никак иначе.
Я понимаю состояние Явика, потому стараюсь не подходить близко, уважаю право партнёра на одиночество. Да, пока, собственно, здесь смотреть нечего: бур вращается, насосы гонят измельчённую породу наверх по трубам, вниз исправно подаётся фиксирующий стенки шахты раствор. Рядом стоит автокран с "люлькой" — по достижении нужной глубины предстоит приготовиться к бурению горизонтального тоннеля. Спуститься туда предстоит... Иначе никак не получится определить направление. Точнее протеанина это направление никто определить не сможет — свойство защиты Базы.
Я отошла, беседать со Сташинским. Профессор изредка поглядывает на Явика, но слушает меня внимательно, с явным интересом. Археологи работают: уж если им выпала честь присутствовать при таком событии, ясно, что они сделают или, по меньшей мере, постараются сделать всё наилучшим образом.
Пусть. Любой археолог хочет достичь в своей карьере чего-то значимого, так почему бы некоторым из их числа не дать такую возможность именно сейчас? Когда будет возможно — кое-какие артефакты Базы будут переданы археологам из состава этой археологической партии — пусть люди получат реальные свидетельства своего участия в интереснейшем проекте. Возможно, им можно будет показать кое-что из внутреннего убранства базы. Очень немногое, конечно, но это будет потом, когда удастся ему и Джону пройти внутрь. База никого больше не впустит, это факт — Явик достаточно окреп и освоился на Иден-Прайме, чтобы утверждать это со всей возможной определённостью.
Несколько часов. Ясно, что его волнение чувствуют и, может быть, даже видят окружающие. Он не особо и скрывает это волнение. Остаться одному... страшно и очень больно. Не физически — душевно больно. Хотя... физически, наверное, тоже больно. Со временем душевная боль обязательно дополнится физической. Обязательно. Остаться одному... невыносимо трудно. Протеане могли, конечно, выдерживать долгие периоды одиночества — принудительного. А тут... естественное одиночество. Если там, — глаза Явика вперились в полутьму шахты, — никто из сородичей не выжил... Ему предстоят... очень трудные годы. Да, он будет воевать, будет бороться, будет жить от боя до боя, от столкновения до столкновения, от противостояния до противостояния, но... Эти периоды "между боями" будут... и физически, и морально труднопереносимы даже для него.
* * *
(от Эшли)
— Сэр! — сержант я подошла к Шепарду стоявшему рядом со штабным транспортёром. Сташинский несколько минут назад ушёл к ассистентам — необходимо было готовить аппаратуру к проходке горизонтального тоннеля. — Периметр проверен, проблем нет. — Эшли подала мне ридер с отметками.
— Рапорт принял, — отвлёкшись от чтения информации с экрана инструментрона, коммандер посмотрел на экранчик ридера, расписался световод-кодатором на пластинке поданного мной прибора. — Можете идти, сержант.
— Есть, сэр. — я козырнула, повернулась "на месте кругом", отошла на несколько шагов от штабного транспортёра, закреплённого за археологической партией. Только здесь я позволила себе немного проявить недовольство вовне.
Кайдена "заблокировали" на фрегате, он фактически взял на себя руководство охраной района размещения двух кораблей и теперь в самое ближайшее время — а оно мной оценивалось никак не меньше, чем два-три дня — Аленко не появится в районе раскопок.
Мне не нравилось то, что Кайден не сможет прибыть сюда, в этот район в самое ближайшее время и я не особо это скрывала от окружавших её разумных, не сомневаясь в том, что и Шепард осведомлен и о её недовольстве и о его причине.
Получить дополнительную информацию о Кайдене мне не удалось — и из-за недостаточности допуска — что там значит сержантское звание? — и из-за отрезанности планеты от магистральных линий межзвёздной и межпланетной связи. Экстранет... слишком он ненадёжен, военные линии связи зафильтрованы службой РЭБ "Нормандии" до предела — я подозревала, что теперь там, на круглосуточном дежурстве, сидят не только штатные спецы, но и множество помощников: нормандовцы взялись осваивать смежные и не очень смежные специальности и профессии с пугающей меня основательностью.
Странный всё же этот корабль, да и экипаж у него странный. А самыми странными обитателями разведфрегата являются, безусловно, Шепард и протеанин. Стоит этот "жукообразный" неподвижно у шахты, наблюдает за бурением и даже не смотрит по сторонам. Четырёхглазый. Ладно там батарианцы, но четыре глаза в линию — это для человеческой психики испытание и нагрузка похлеще, чем батарианские четыре глаза попарно одна пара над другой. Или одна пара под другой — всё равно как определить.
Батарианцы да, неприятны, но они, по-меньшей мере, за тридцать лет как-то людям примелькались что-ли, а тут... чистый целый и абсолютно нормальный протеанин, к которому, как понимала я, трудно привыкали даже нормандовцы. О её коллегах-космопехотинцах и говорить нечего — они шарахались от протеанина и старались всемерно оказаться от него как можно дальше. Жукообразного такое положение дел похоже, устраивает. Или он просто ко многому в окружающем его мире слишком равнодушен. Непонятный он какой-то. Очень непонятный. А уж Шепард... ещё больше непонятный. И, вполне возможно, попав под влияние Шепарда, стал ещё больше непонятным и Кайден.
Я со многими нормандовцами смогла пообщаться. Так что о Кайдене кое-что знала. Необщедоступное, необщеизвестное. И получалось, что Кайден изменился. Очень изменился за последние несколько суток. Изменился очень существенно. Вполне возможно, что изменился под влиянием того же Шепарда. Из сказанного многими нормандовцами следовало, что раньше Кайден был... мягко сказать, профессионально малопригоден к исполнению офицерских обязанностей. Барахливший имплантат, управлявший биотикой, заставлял Кайдена с пугающей регулярностью терпеть жуткие головные боли. Превращавшие боевого офицера-лейтенанта в ходячий труп. Или — в мумию. Малейшее напряжение — и, как удар хлыстом, сильная вспышка головной боли.
Теперь последние несколько десятков часов, как утверждают нормандовцы, Кайден практически не испытывает никаких головных болей. И стал в профессиональной сфере очень активным. Готовит из полисменов почти десантников. Конечно, выполняет приказ Андерсона и распоряжение Шепарда, но выполняет хорошо.
Всё же есть в Кайдене какая-то тайна. Неприятная тайна. В Экстранете — только глухие намёки. Не читать же текстики, состряпанные совершенно "отвязными" журналистами, хотя, как понимала Уильямс, именно такие вот "безбашенные" писаки иногда бывают больше правы, чем их более вменяемые коллеги по профессии.
Вряд ли Кайден будет к ней, сержанту Уильямс, расположен настолько, что вот так, быстро, легко и просто расскажет то, что не знают многие нормандовцы. В конце концов — просто не будет распространяться на эту тему, учтя, что я, Эшли Уильямс, всего лишь сержант, а он — лейтенант. Дистанция, как сказал земной классик-литератор, "огромного размера". И если теперь Кайден не испытывает проблем с приступами мигрени, то он будет чётко взвешивать все последствия и сделанного и сказанного им. А здесь, на раскопках, он точно в ближайшее время не появится. Шепард и Явик. Эти двое стоят дивизии спецназа ВКС Альянса — в такой оценке Эшли была не просто уверена — убеждена.
Ладно, надо идти, проверять посты. Доклады — хорошо, но и самой надо многое видеть и чувствовать. Уильямс поправила винтовку в наплечных зажимах и направилась к самой отдалённой точке зоны оцепления — начинать проверку следует с самых уязвимых зон. С остальными можно разобраться потом.
* * *
(от Кибрит)
— Зина, я понимаю, ты — эксперт, тебе здесь многое видно, что нам с Пашей совершенно незаметно. — Томин, как всегда, неспешно ходил между столами, весьма искусно не натыкаясь не только на столы, но и на стулья, на которых лежали кипы ридеров: в кабинетике, выделенном для ЗнаТоКов, шло обычное рабочее совещание. — Но скажи, почему ты считаешь, что этой Дэйне можно доверять? Британка, профессиональная спортсменка, — уточнил оперативник. — Где, скажи мне, гарантия, что она не свалит от Шепарда куда-подальше, а нашей структуре не придётся скоренько дистанционно и принудительно чистить ей память?
— М-да, коллега. — я точным движением руки поправила на переносице очки, которые носила скорее для пущей солидности, чем по необходимости. — Попрошу простить, но мне легче будет написать сотню страниц всяких-разных экспертных заключений, чем это словесно — устно или письменно — пояснить вам обоим. Дэйна любит Шепарда. Любит, — подчеркнула я. — Мне, как женщине, это — ясно. Я просмотрела несколько раз все видеоперехваты, все отчёты внешнего слежения, прослушала все аудиоперехваты...
— Верю. — Знаменский, не взглянув на меня, налил из чайника в кружку дополнительную порцию воды, тихо, не касаясь ложкой стенок кружки, размешал скопившийся на дне сахар. — В то, что ты ознакомилась со всеми доступными материалами, со всеми, подчеркну, верю. А вот в то, что Дэйна ни при каких обстоятельствах не уйдёт от Шепарда — извини, не верю. И дело, Зина, даже не в том, что я и Том с тобой не согласны. — он употребил прозвище Томина, считавшееся в их узкой компании достаточно знаковым. — Дело в том, что единственной, ну или — почти единственной страной, в которую известная спортсменка Дэйна — фамилия сейчас не важна, — Знаменский поднёс кружку к губам, осторожно сделал глоток, посмотрел на "маятником" ходившего по кабинетику оперативника, — не посещала ни разу — наша Россия. Ну и с небольшим довеском вроде всяких там, в том числе и островных "банановых" и "ананасовых" республик. И потому делать выводы на основании докладов имперских внешних агентов... Не слишком ли... преждевременно, Зина?
— Паша, я понимаю, ты — не веришь. Том — тоже не верит. Я сама себе не верю, но вот, чувствую — и всё тут. Чем больше и дольше сижу над всеми присланными материалами, смотрю, слушаю, тасую так и этак — тем больше не верю и всё больше чувствую — я права. Могу крест поцеловать. — я остановилась у своего рабочего стола — хоть я в основном и работала в Экспертном управлении, где у меня уже был свой собственный кабинет, но и Паша и Том настояли, чтобы в их кабинетике был поставлен стол и для Кибрит, для их несравненной и незаменимой Зины. — И вы знаете, что я — поцелую.
— Не надо, Зина. Мы тебе — верим. — Томин остановился на несколько секунд. — А вот что нам докладывать полковнику — это ещё тот вопрос. Он ведь привык, что мы притаскиваем ему факты и только факты, ну или приближения к фактам. А вот как притащить ему твою веру и твои ощущения — я, извини, не знаю.
— Докладывать буду я. А вы будете присутствовать при сём, — сказала я, садясь в кресло за свой стол. — Полковник меня поймёт. В конечном итоге я беру на себя всю ответственность. Вы можете мне не верить — ваше право. Я сама не верю, а только чувствую. Шепард — далеко, он — на Иден-Прайме. Дэйна не собирается ломать график спортивной подготовки, она, кстати, до сих пор не сломала свой режим дня. График тренировок и сборов она тоже — не ломает. Прошло всего несколько дней. Все агенты говорят о том, что она не собирается лететь на Иден-Прайм в самое ближайшее время. Я убеждена, что мы можем дать ей больше информации. И она сумеет этой информацией воспользоваться. Безопасно для Шепарда и для всех остальных. Короче, мальчики, она — достойна знать немножечко больше правды, чем дают землянам привычные скучные и тупые информационные болваны. Сами знаете, насколько за пределами Империи склонны экономить как на дикторах, так и на комментаторах, — отметила эксперт.
