Квантунская рапсодия

Бои за сам город Кинчжоу начались седьмого мая, но все противодействие сторон заключалось в вялой перестрелке. Японские передовые части осторожно прощупывали оборону противника и только на следующий день, рискнули штурмовать сам город. Этот пробный натиск был легко отбит русскими, но обе стороны преподнесли друг другу неприятные сюрпризы.

Так, проволочные заграждения стали серьезным препятствием на пути японских солдат, воспитанных кодексом бусидо и рвущихся умереть во славу родины и императора. Однако как не велико было желание сынов великой богине Аматерасу одержать победу над северными бородатыми дикарями, но они были вынуждены отступить перед стройными рядами колючих заграждений.

Для русских, неприятным сюрпризом был тот факт, что все японские солдаты были одеты в форму цвета хаки, и буквально сливались с окружающим ландшафтом. Сами же русские стрелки, были одеты в белые рубахи, которые были хорошо видны издалека и сразу же привлекали к себе внимание врага. Быстро поняв исходившую смертельную угрозу от белого цвета, многие солдаты принялись старательно марать свои рубахи грязью, дабы сохранить себе жизнь.

Главное сражение за Кинчжоу развернулось в ночь на двенадцатое мая. Оценив по достоинству силу проволочных заграждений и меткость стрелков противника, генерал Оку решил не рисковать своими солдатами и предпринял ночной штурм. Под покровом темноты несколько добровольцев сумели преодолеть ряды колючей проволоки и с помощью принесенных мин взорвали сначала заграждения у ворот Кинчжоу, а затем и сами ворота.

Едва только в ночи прогремели взрывы, как японские солдаты немедленно устремились в атаку и, несмотря на яростный огонь русских пулеметов, приблизились к стенам города, а затем ворвались и в сам Кинчжоу. Завязалась ожесточенная борьба, в которой японцы имели значительное численное превосходство, тогда как на стороне русских была узость городских ворот и улиц, по которым наступал противник.

Поднятый по тревоге полковник Третьяков, внимательно следил за действиями врага с главных позиций русской обороны находившихся позади города. В лучах многочисленных прожекторов было прекрасно видно, что противник атакует город небольшими силами, численностью никак не больше двух батальонов. Увидев это, Третьяков сразу связался с генералом Фоком, стоявшим с главными резервами в глубоком тылу русских позиций. Уверенный в успехе дела полковник попросил прислать подкрепление для отражения неприятеля, но неожиданно для себя получил категорический отказ.

Раздраженный тем, что его подняли с постели среди ночи, Фок стал читать гневную нотацию Третьякову.

— Запомни и заруби себе на носу, уважаемый Николай Александрович! Главная наша задача — задержать противника на дальних подходах к Артуру, но никак не рисковать. Не рисковать, понимаешь?! А раз понимаешь, то нечего меня беспокоить из-за разной ерунды. Кинчжоу является форпостом нашей обороны и не так важен для нас. Он свое предназначение полностью выполнил, точка! А зазря проливать солдатскую кровушку я не собираюсь и вам не советую. Поэтому приказываю отвести людей на основные позиции и ждать наступления врага на них! — безапелляционно приказал Фок и бросил телефонную трубку, не став слушать Третьякова.

— Сегодня Кинчжоу не так важен для нас, завтра наши позиции за ним, а там глядишь и сам Артур, можно оставить ради высокой цели — сохранения жизни. Насквозь гнилая позиция — недовольно пробурчал полковник и с ним был полностью согласен гарнизон Кинчжоу.

С удивлением и неохотой, покидали сибиряки свои позиции в городе, горячо обсуждая между собой полученный от начальства приказ.

— Что они там выдумали!? Подбросили бы нам подкрепление с батальон, так мы бы япошек в раз от города отбросили бы! Не хочет Фиг-Фок воевать! Уже наверняка пятки салом смазал, чтобы до Артура ловчее бежать было. Немчура, одним словом.

Ободренный результатами атаки, на следующую ночь генерал Оку решил её повторить против центрального участка русской обороны, на подступах к горе Наншань. Казалось, сама судьба благоволит планам генерала, ибо к началу атаки всё небо было покрыто тучами, из которых шел дождь. Но едва только японцы стали приближаться к передовым окопам стрелков полковника Третьякова, как изгнанные ими из города бездомные собаки, подняли в ночи громкий лай.

Этот сигнал был своевременно услышан сидевшими в окопах солдатами, и вскоре ночную тьму прорезали лучи прожекторов, осветившие нестройные цепи японской пехоты, движущихся к русским позициям.

Оценивая успехи прошлой ночи, генерал Оку посчитал, что двух батальонов армии микадо будет вполне достаточно для штурма наскоро сооруженных укреплений врага, и жестоко просчитался. В противовес обороне Кинчжоу, русские позиции у Наншань были созданы более основательно, в чем японские солдаты быстро убедились.

Они ещё не достигли переднего края обороны противника, как словно огромный боевой барабан Мумбы-Юмбы загрохотали в ночи мощные взрывы фугасов, заложенные русскими саперами. Один за другим, они отправляли пачками адептов кодекса бусидо к их славным предкам.

Картина была ужасной, однако коварная огненная смерть, рвущаяся под ногами отважных самураев, не могла охладить их боевой пыл. Демонстрируя полное презрение к смерти, японцы продолжали наступать, пока не уткнулись в проволочные заграждения противника.

В отличие от заграждений под Кинчжоу, эта колючая проволока тянулась несколькими густыми плотными рядами, преодолеть которые сыны богине Аматерасу с разбега не смогли. Прорвав передние ряды колючей проволоки своими саблями, тесаками штыков, а в некоторых случаях и собственными телами, японцы прочно завязли в основной линии заграждений подобно пчеле в сиропе.

Возможно, потомки великих самураев со временем, ценой своей жизни и смогли бы прорвать этот колючий заслон, но сидящие в окопах сибирские стрелки не дали им такой возможности. Огнем пулеметов и винтовочными залпами, они заставили японцев отступить, оставляя на поле боя тела убитых и раненых солдат.

Раздосадованный неудачей, генерал Оку утром следующего дня обрушил на оборону противника всю мощь своей артиллерии подтянутой за ночь. Имея почти четырехкратный перевес, сто девяносто против шестидесяти восьми орудий, японские канониры принялись методично обстреливать русские укрепления, стремясь разрушить проволочные заграждения, снести брустверы окопов, уничтожить ходы соединений, пулеметные гнезда и блиндажи.

Большим плюсом для русской обороны в столь неравноценной дуэли стволов, был тот фактор что, не имея точных координат целей, японцы были вынуждены вести огонь по площадям, что снижало эффективность их огня.

Укрывшись от вражеского огня в окопах и блиндажах, пехотинцы полковника Третьякова терпеливо ждали своего часа, но враг смог достать их не только с фронта, но даже с флангов и тыла. Пока все внимание русских было приковано к армии генерала Оку, со стороны моря к перешейку подошли японские канонерки и принялись обстреливать русские тылы.

Из-за большого прибрежного мелководья, только корабли с малой осадкой могли приблизиться к перешейку на расстояние выстрела, но и они могли наносить большой вред солдатам полковника Третьякова. Из своих крупнокалиберных орудий, японские канонерки безнаказанно громили русские позиции, приводя к полному молчанию батареи правого фланга. В ответ вражеские канонерки летели ружейные пули и проклятья, распластавшейся на земле пехоты, которая никак не могла нанести врагу ответный удар.

Так положение продолжалось около часа, пока со стороны Артура подошли на помощь русские корабли. Это были канонерка 'Бобр' и миноносцы 'Бурный' и 'Бойкий' посланные адмиралом Макаровым для защиты русских позиций с моря. Предвидя подобный шаг врага, новый командующий Квантуна приготовил корабли заранее и послал их в поход сразу, как только по телеграфу поступило сообщение о начале бомбардировки русских позиций.

Появление кораблей артурской эскадры было встречено громкими криками 'Ура!' и радостным оживлением среди солдат.

— Сейчас наши зададут японцам перцу! — радостно неслось из укрытий, и моряки полностью оправдали эти надежды. Они сразу же вступили в бой с противником, который не выдержал напора их яростного огня и был вынужден ретироваться с поля боя. Теперь настала очередь русских кораблей громить вражеские тылы, но насладиться чувством мести они не смогли. Выпусти с десяток снарядов по вражеским войскам, посланцы Макарова были вынуждены отойти из-за начавшегося отлива.

Был уже полдень, когда Оку, силами всех трех дивизий решил атаковать русские укрепления в надежде на быстрый успех. Это был довольно смелый и рискованный шаг, но поводом для этого было сообщение японских разведчиков. Пробравшись берегом моря, они донесли генералу, что перешейк обороняет только малая часть русских войск, тогда как их главные силы стоят в глубоком тылу и, судя по всему, принимать участие в сражении не намерены.

Упустить такую возможность было бы большой глупостью и Оку, отдал приказ об общем штурме. Японцы одномоментно атаковали сразу в трех местах, но ожидаемого результата не добились.

Больше всего надежд, командующий возлагал на штурмовую колонную атаковавшую правый край русской обороны. Двойной удар с моря и суши по замыслу японского командующего должен был основательно расшатать позиции врага, но этого не случилось. Длительный артиллерийский огонь не смог полностью разрушить проволочные заграждения русских и подавить их пулеметы. Неся большие потери от огня русской пехоты, 3-я японская дивизия смогла продвинуться вперед среди многочисленных рядов колючей проволоки, но была остановлена в тысячи шагов от линии вражеских окопов и отошла.

Ничуть не лучше было положение в центре, где наступали части 1-ой дивизии. Несмотря на то, что японские пушкари смогли привести к молчанию большую часть орудий противника, русская оборона мужественно отразила натиск солдат микадо. Неразрушенные артиллерийским огнем проволочные заграждения в купе с многочисленными фугасами стали непреодолимой преградой на пути японской пехоты. Уткнувшись в плотные ряды колючей проволоки, она были вынуждена отступить, подгоняемая огнем русских пулеметов.

Но успех в этот день все же сопутствовал японцам на левом краю русской обороны, где наступала 4-я дивизия. Здесь двойной удар с суши и моря достиг своей цели, так как посланные адмиралом Макаровы в обход Квантуна корабли не успевали вовремя оказать помощь солдатам Третьякова. Под прикрытием столь мощной огневой поддержки, используя естественные укрытия береговой линии, японцы сумели приблизиться к передней линии русской обороны и закрепиться перед решающим броском.

Начавшийся отлив заставил японские канонерки отойти в моря, но их губительный огонь по русским траншеям сделал своё черное дело. От интенсивного обстрела врага, державшие на этом участке оборону пехотинцы капитана Шевцова понесли большие потери и потому их огонь не смог остановить продвижение японцев. Русские солдаты были выбиты из своих траншей и отошли на запасные позиции.

Видя угрозу флангового удара, нависшую над русскими войсками, полковник Третьяков отправил подпоручика Фролова с донесением в ставку Фока с просьбой прислать подкрепление, горячо уверяя генерала, что сможет выбить врага из окопов. Однако вместо немедленной помощи, Фок разразился в адрес Третьякова гневной бранью.

— Третьяков трус и подлец! В его распоряжении целый полк, артиллерия, а он хнычет как баба и просит помощи, вместо того, чтобы бить япошек! На такой позиции можно спокойно год врага удерживать и не требовать подкрепления. Черта лысого ему, а не подкрепления! — бушевал Фок.

— Все наши резервы отправлены на передовую, где большая убыль от вражеского огня. Для того чтобы остановить продвижение японцев полковник отправил штабную роту, большего у нас ничего не осталось. Если японцы ударят снова, остановить их будет нечем, и они выйдут нам в тыл — пытался достучаться до генерала Фролов, но тот был неумолим.

— Нет у меня для него резервов! Сам заварил кашу так пусть сам и расхлебывает! — ярился Фок, перемежая свои слова с площадной бранью.

— Но для того чтобы выбить японцев из траншей, нам нужен всего лишь батальон! — не сдавался подпоручик, однако генерал уже принял решение. Бедному Фролову наверняка предстояло отправиться на передовую с пустыми руками, но в это время появился генерал Кондратенко.

— Каково положение дел? Атаки японцев отражены? — спросил генерал, не слезая с разгоряченного скачкой коня. Согласно субординации, отвечать ему должен был Фок, но первым заговорил Фролов. Видя во вновь прибывшем Кондратенко возможность повлиять на позицию Фока, он быстро шагнул к всаднику и четко отрапортовал.

— Все атаки врага, за исключением левого фланга отбиты, ваше превосходительство. На левом краю японцы сумели захватить наши передовые траншеи. Полковник Третьяков сдерживает продвижение противника, но у нас большие потери и необходимо подкрепление. Иначе японцы выйдут нам в тыл.

— Александр Викторович, надо немедленно направить Третьякову один батальон и конную батарею полка полковника Ирмана. Его соединения ближе всех расположены к передовой, я только что проезжал мимо них — обратился Кондратенко к Фоку, чем вызвал у генерала сильное душевное волнение.

— А по какому праву, вы отдаете эти распоряжения, Роман Исидорович?! Здесь я командир, и дивизия подчиняется только мне! И я считаю, что Третьяков вполне сам может справиться с японцами! — визгливо заговорил Фок, намериваясь вступить в перебранку равного с равным, но Кондратенко быстро пресек его намерения.

— Согласно приказу начальника Квантунского укрепрайона, с сегодняшнего дня командование по обороне перешейка возложено на меня, и все находящихся здесь войск переподчинены мне. Вот приказ, ознакомьтесь — Кондратенко быстро извлек из походной сумки листок и протянул его Фоку. Тот осторожно взял бумагу, быстро пробежал его глазами, и злая улыбка озарила его лицо.

— Здесь подпись самотопа Макарова, а не генерала Стесселя, и значит, этот приказ филькина грамота не имеет никакой силы! — категорично изрек Фок и торжествующе посмотрел на Фролова, от чего обрадованный подпоручик побледнел как полотно.

— Вы видимо несколько не в курсе событий, Александр Викторович. Со вчерашнего дня, генерал Стессель смешен с поста командующего Квантуном и отозван в ставку Куропаткина в Мукден — учтиво произнес Кондратенко.

— Как смещен!? Кем, Куропаткиным?! — удивленно вскричал Фок.

— Государем императором! — коротко бросил Кондратенко и, не обращая внимания на застывшего в изумлении генерала, приказал Фролову — немедленно отправляйтесь к полковнику Ирману и передайте мой приказ об отправке на передовую двух батальонов пехоты и двух батарей. Дорога каждая минута. И передайте артиллеристам, чтобы не развертывали орудия на открытых позициях, только за холмами.

— Но генерал Стессель запретил размещать орудия в укрытиях, поскольку это признак трусости перед лицом врагом — гневно вскричал Фок — это недостойно русского солдата!