Раненый мир - Книга Презрителя

А еще, кажется, болотная жижа исцеляет ссадины и порезы, лечит ушибы и приглушает боль. Создатели Долины владели искусством насмешки. Жестоко унизить паломника, и тут же умягчить полученные им раны. Что дальше, новое истязание?

Вокруг стоял сильный дух теплой древесной утробы. Невидимые птицы отдаленно и глухо ухали и трещали в укрытой дымкой вышине, что-то булькало справа и слева, кто-то плескался за спиной, но далеко.

А вот и здоровенные наросты-грибы величиной с человечью голову. Губчатые, сморщенные, широко раскрытые своими порами, они здесь повсюду. Большинство неподвижно застыли и едва заметно дышат своими складками, и лишь некоторые медленно движутся, ползут по изогнутым корням, словно в полусне. Аморфы, можно сказать, старые знакомые. Вот, оказывается, где они живут, вот к каким корням присосались. Их заполненные влагой внутренние пузыри едва заметно просвечивают сквозь изборожденные складками тела.

Но здесь было призрачно-светло не от них, а от огромных белых цветков, распахнутых на стволах гигантских деревьев. Каждый размером с таверну Фанга Хромого, не меньше, белые лепестки испускают бледное сияние, разлитое в воздухе.

Живое, прелое, буйное снизу — смешивается с отстраненным, мистическим, титаническим сверху. Таким было окружение Анны, оно отпечаталось в сознании в первые же секунды. Затем девушка глянула вверх.

Болото темнело посреди кольца из небывало-огромных деревьев. Их кроны смыкались куполом, от каждого ствола тянулась вниз, к самому центру, длинная, неровная "рука". Длани деревьев сходились посередине, метрах в пяти над темной водой. И там, в перекрестии этих живых копий, пронзенный ветвями каждого из древних стражей, висел Презритель.

Он был человеческого роста, хотя показался Анне гигантским, когда заглянул ей прямо в душу. Видимо, для этого ему не требовалось покидать своей тюрьмы.

Распятый на протяжении полутора тысяч лет, низверг завис неподвижно, четыре ветви пронзали ему грудь и спину, еще с десяток впивались и уходили глубоко в руки и ноги. Было сложно понять, это руки древних тюремщиков проросли в него, или он пророс в них. В любом случае, они давным-давно стали единым целым.

Анна вгляделась и поняла, что низверг еще спит. Все глаза его закрыты, дышит медленно и слабо. Внезапно дрогнул, забормотал что-то тихое сквозь сон. Анна прислушалась и замерла, глядя на него с открытым ртом. На лице девушки проступило недоумение, которое быстро сменилось задумчивостью.

— Ани! — голос Алейны сложно не узнать даже в том полуобморочном состоянии, в котором воительница находилась здесь и сейчас.

Слабо обернувшись, Анна увидела, что сзади, барахтаясь в грязи, к ней приближаются все остальные. Это они плескались за спиной, и присмотревшись, девушка увидела, что все паломники поневоле — такие же осунувшиеся, покрытые ссадинами, синяками от прыжков и ухватов, ударов о каменные ступени, как и она. Выстуженные безжалостным ветром и смертельным страхом, но согретые здешним теплом.

— Ани... — Алейна прижалась к ней, такая маленькая, испуганная, лихорадочно-горячая и радостная. — Ты жива.

— А вы, — хрипло спросила воительница, и тут же закашлялась. Грудь так выстудило, что она еще не отогрелась. — Вы... как...

Винсент и Кел тоже были рядом, и она была так рада их видеть, будто после долгой разлуки.

— Мы все вон там посваливались, кто подальше, кто поближе к берегу, — объяснила Алейна. — Рой и Гонт вообще до рощи не дошли, свалились почти сразу, и упали в траву. Зато друг друга услышали, когда кричать стали, и сразу нашлись. А тебя нет! Ищем, кричим, смотрим... И вдруг ты сверху бултых, только почти посередине озера! Прямо под ним. Ну мы и побежали к тебе.

Анна посмотрела, куда указывала тонкая рука девчонки. Сзади действительно был берег, покатый, устланный мурвой. И тут до воительницы дошла вся тщета, вся насмешка жрецов умершего бога.

Магия невидимости скрывает от паломника холм, и ему кажется, что под ногами бездна. Перешагивая, а затем прыгая по ступенькам, висящим в воздухе, он борется за жизнь и, обессилев, срывается... или прыгает в отчаянии по собственному выбору. Падая в траву или в болото, униженный и пристыженный, как и положено перед встречей с Пророком. Только совершенно не важно, до какой ступени ты доберешься. Портальной была каждая из них, просто чтобы активировать ее, чтобы попасть внутрь Холма — нужно сорваться с нее, упасть. Только сломленный и низвергнутый человек попадет к низвергу.

Анна смотрела на осунувшиеся лица. Каждый из них пережил отчаяние и поверил, что сейчас погибнет, не пройдя испытание Презрителя. Каждый из них сорвался и упал, кто-то ближе, кто-то дальше от берега. И только одна она, самая сильная, ловкая, упорная — все прыгала и прыгала, думая, что это что-то значит, не сдавалась, преодолевала себя, ради цели, ради друзей. Прыгала, пока ступени не кончились, и она не свалилась низвергу прямо под ноги.

Анна спряталась в объятиях Алейны, чтобы никто не видел ее стыда и поневоле выступивших на глазах слез.

Презритель заворочался в пронзивших его тисках. Слабый, еле слышный стон родился у него в груди, и внезапно гигантские деревья вокруг болота подхватили его. Сначала застонало одно дерево, потом другое, третье — по меньшей мере три десятка циклопических стражей издавали протяжный, горестный ох. У деревьев них были разные голоса, мужские, женские, даже, кажется, детские. Стенающий хор разросся, достигнув высшей точки, и смолк.

— Просыпается, — хрипло, с ненавистью сказал Винсент, глядя наверх.

Анна только сейчас поняла, что встрепанный, в мокрой и грязной льняной тоге, встрепанный, мятый и совсем не величественный, он выглядит необыкновенно ободранным и голым. Мертвая вода смыла серую мантию, сотворить новую нет сил. А для Винсента уже давно стало унизительно просто быть самим собой, без защитного кокона мглы. Что говорить о бешенстве белоручки, которого протащили лицом по каменным ступеням. Серый маг не ценил иронию, когда она обращена в его адрес, и не прощал унижений.

— Ага, просыпается, — согласилось гигантское дерево голосом его величества Вильяма Гвента. — Через полпальца глаза раскроет и заговорит. Он всегда медленно от чужой жизни отходит.

— От чужой жизни? — переспросил Кел.

— Ну да. Своя-то ужасная, висишь в клетке года-столетия, ничего не делаешь. А от скуки и помереть нельзя, только истязаться да мучиться, — Король был жизнерадостный и столь непохожий на Гвента, которого знали они. — Жестоко наказал его темный бог. Но Презритель оказался хитрее, помучался да нашел лазейку.

— Он вселяется в других людей, чтобы жить вместо них? — Винсент не выглядел удивленным.

— Нет, зачем вместо, — сказала какая-то женщина, вернее, гигантское дерево с голосом какой-то женщины. — Он просто в них живет-смотрит, они и не знают. Как пиесу смотрит или как роман читает.

— И за полторы тысячи лет заточения, он в каждом из вас жизнь провел? — спросил Кел.

— Да, — гордо ответила женщина, — потому нас сюда после смерти и притянуло. Мы лучшие из жизней, что он прожил.

— Это верно, — весело подтвердил его величество Вильям Гвент. — У нас тут сплошь аристократия, пара королей, высокие маги, известные мастера искусств и полководцы. Ну, не высший класс, но высокий. Совсем уж знаменитый средь нас только один: мессир Валентайн. Но все равно общество подобралось преважное.

— Мессир Валентайн? — неуверенно переспросила Алейна. — Автор... лучших стихов на свете?

Брови ее взлетели вверх, зеленые глаза потемнели от сдержанных, но все же проступивших чувств. Наверняка среди тяжких учений в Янтарном храме у послушниц было запретное удовольствие: спрятать под обложкой книги венчиков и корневищ маленький томик любовных стихов.

— Ты знаешь мою поэзию, дитя? — раздался звучный, бархатный голос. — Неужто она пережила меня почти на семьсот лет?

— "Там, где внимали мы друг другу, запечатлелись навсегда", — тихо ответила Алейна, — "Все Луны обручальным кругом, и на двоих одна мечта".

— Премило, браво, браво, — раздались одобрительные возгласы со всех сторон. — Столь элегантная особа... Отрадно слышать... Ах, были же времена...

— Я всегда мечтала сказать вам спасибо за стихи, — то бледнея, то краснея, вымолвила юная жрица. — Только не могла представить, что выпадет случай. Спасибо.

— "Слова твои как музыка души, весь мир молчит, они звучат в тиши", — сдержанно ответил бархатный поэт, но чувствовалось, что он тронут. Огромное дерево качнулось, зашумев листвой, словно кланяясь Алейне. Другие возбужденно шелестели листвой и аплодировали, скрипя ветвями, каждая из которых была размером со столетний дуб.

— Осторожно, — игриво предупредил жрицу девичий голосок, — мессир Валентайн великий не только поэт, но и дамский угодник, архимаг галантности и флирта! Держите ваше сердце на замке, или он разобьет его, как разбил сердца половины всех девушек в нашем обществе!

Несколько женских и мужских голосов поддержали принцессу Иверию. Лисы понятия не имели, что это за принцесса; да и в любом случае, толпа знаменитостей, чрезвычайно довольных прожитой жизнью, собой и друг другом, была настолько чужда этому месту, что всякие разумные слова застревали в горле. Но если у пришедших осталась полпальца времени до того, как Презритель очнется от тяжкого сна, стоило использовать их с толком.

— Ваше величество! — повысил голос Кел. — Мы слышали, что низверг обязан отвечать каждому, кто к нему придет. Так ли это?

— Истинно так, — отозвалось сразу несколько голосов. Духи, живущие в деревьях практически безвылазно, и уж точно не покидавше пределов Долины, явно были рады редкой оказии пообщаться.

— Каждый, кто коснется печати, лежащей на Презрителе, — подтвердил Гвент, — получит пророчество от него. Обычно это ответ на вопрос о прошлом или настоящем, но иногда он предсказывает будущее.

— Печать? — спросил Винсент со внезапным напряженным интересом. И взгляд Алейны вторил ему, зеленые глаза сузились, ровные брови сошлись к переносице. — Печать Гетара?

Иногда жрецы ставят печати: на места или вещи. На живых людей.

Дмитриус, сутулый инженер-изобретатель, не разобравшись в сложной ситуации, застрелил сизого схарра по имени Шим. Он посчитал его существом не лучше дикого зверя, но ошибся: Шим оказался любопытен и миролюбив, в отличие от большинства своих клыкастых собратьев. Не говоря уж о том, что он был не взрослый схарр, а совсем еще подросткок. Лисы с ужасом осознали, что один из них стал убийцей ни в чем неповинного ребенка... в то время как Дмитриус этого не просто не понял, а вовсе считал невероятной глупостью: ну убил какой-то мохнатого недоростка, делов-то. Но Мелисса рассудила иначе.

Что за Мелисса? Жрица Хальды, как Алейна, выпускница Янтарного храма, только годом ранее и на десять лет старше. Она была заодно с хантой, но на первом же привале устроила суд, по результатам которого призвала волю Матери — и врезала Дмитриусу печать прямо на лоб.

Печать бога — материальное воплощение его воли, и для многих дополнительный повод ненавидеть бессмертных за прямое и наглое вмешательства в дела людей. Так и случилось: на лбу у свободного человека, гражданина Мэннивея и носителя железной бирки внезапно возникло узорное клеймо убийцы, поставленное рукой чужестранки, гостьи из Княжеств, последовательницы непризнанных в Мэннивее богов! Мелисса, живущая в Ничейных землях на птичьих правах — бесцеремонно влезла поперек человеческого правосудия со своим божественным законом. Якобы высшим... Некоторых жрецов местные феодалы за такую наглость сжигали, других прогоняли взашей. Однако, никто в ханте, кроме Винсента, не возражал. Приговор другу выносили все вместе. И Дмитриус едва не ушел от своих, обида и несогласие были так сильны, что молодая ханта чуть не распалась.

Ведь печать бога — не просто метка, это одновременно суд, приговор и тюрьма, которая всегда с тобой. Печать сливается с душой носителя и берет верх над ним, когда человек нарушает установленный приговор. Клеймо на лбу у Дмитриуса не позволяло ему убивать, ранить кого-либо, даже брать в руки оружие. Он физически не мог дотронуться до походного ножа или прихлопнуть комара на своем плече. Не мог ударить грабителя или пьяного драчуна, метнуть оглушающую гранату. Это было ужасно непрактично с точки зрения формальной логики: ну причем здесь комары, походный нож, и как отбиваться от волков, напавших на тебя и твоих друзей?! Но с точки зрения урока об ответственности, о последствиях своих поступков, печать и полная невозможность делать некоторые, строго определенные вещи... возымели эффект. По крайней мере, Дмитриус больше никогда не совершал столь опрометчивых и жестоких поступков.

А проносил печать он совсем недолго: приговор не был суров. Как только убийца искренне раскаялся в том, что сделал с Шимом, печать сама поблекла и растворилась.

Алейна и Винсент не случайно вспомнили эту историю. Снять печать бога настолько сложно, насколько это может быть. Но у каждой печати есть условие, при котором она поблекнет и растворится. Снимется сама.

— Условие! Какое условие? — спросил Винсент. — Какое условие, ваше величество?

— Да кто ж его знает, — заскрипел ветвями король. — Метку тьмы поставили еще до того, как появился самый первый из нас. Когда Пророка повергли под Холм. Наш патриарх Альгерд Долговязый, ринданский конунг, появился только полвека спустя. Сейчас он совсем стар и давно спит, я с ним и не знаком даже...

— Но вы не первые, кто пытается выяснить принцип печати, — сообщил знакомый женский голос, то была миледи Золла. — Я хорошо помню, потому что только что умерла и попала сюда, это был мой второй день в Долине. Когда сюда нагрянули воскресители, впервые после катаклизма. Тогда здесь не было рыцарей-хранителей, но они тоже появились в тот памятный день.

— День был такой, что не пожелаешь и заклятому врагу, — сказал незнакомый голос угрюмого немолодого мужчины, с сильным южным акцентом. — Ваш покорный слуга первым заметил проникших в Долину чужаков, и воззвал к силам леса. Но сектанты пробились сквозь заслон сюда, к Презрителю, к печати. Они погубили троих из нас безумной магией колдовской империи Ассирит. Останки трех древ-стражей до сих пор лежат в этих водах... Но магия чужаков иссякла, а еще двадцать древ устояли.

— Это теперь нас почти пять десятков, тогда было всего двадцать три, — пояснила Золла.

— Нечестивые руки предателей несли реликт: пергамент с символом темного храма. Наследие погибшего бога. Вандалы пытались выполнить условие, которое снимет печать, но видимо, так и не нашли в свитках нужных знаний... либо не смогли как следует расшифровать их.

— К счастью, времени у них оказалось совсем немного, — миледи Золле не терпелось рассказать о том, что так врезалось ей в память. — Потому что благородный орден Изгнателей уже тогда взял на себя обязательство охранять Холмы. За спинами сектантов раскрылись портальные арки, стройные ряды сине-белых воинов шагали из них и разили безумцев, которые выбрали сторону низвергов против собственного людского рода!