Вирус разума. Правила игры

— У меня с Лелией даже когда-то роман был, правда, недолгий. В ту пору мы уже знали, что не можем иметь детей, и нравы среди нас царили весьма легкие. Мы быстро сходились и также быстро и легко расставались, не строя постоянных отношений, подразумевающих счастливую жизнь на долгие годы, детей, внуков и смерть в один день.

— Она была красивая?

— Да, очень. Не могу тебе сейчас точно описать цвет ее волос и глаз, во-первых, наши женщины постоянно их меняли, а во-вторых, все-таки достаточно много времени с тех пор минуло. Но то, что она слыла среди нас первой красавицей — это точно.

— Жаль..., — задумчиво произнесла девушка.

— Не понял. Чего тебе жаль? Того, что красавица была?

— Нет, конечно. Того, что увидеть ее не смогу никогда. Очень хотелось бы.

— Ну уж тут, увы, ничем помочь тебе не смогу, — Кратос замолчал, то ли давая Ладе переварить новую информацию, то ли вспоминая минувшее. Девушка тоже сидела тихо, углубившись в свои мысли, вспоминая маму и бабушку, слывших в свое время записными красавицами...

— Кстати, Ладочка, — вдруг нарушил повисшую паузу Кратос, — а ведь ты ее видела.

— Как это? — глаза девушки удивленно округлились, в очередной раз обдав синевой собеседника.

— Ну что за взгляд! — вновь пронеслось в голове Кратоса, — чуть изменилось настроение, а может даже, освещение — и на тебе, цвет уже другой. Как очаровательно он меняется: от бледно-голубого в гневе, до темного ультрамарина в любопытстве.

— Помнишь, саркофаг, возле которого вы стояли в Хранилище?

— Да, там еще женщина красивая лежала — Виола, кажется.

— Это ее сестра-близнец. Они были похожи, как две капли. И в жизни у них было много общего, только вот профессии разные, поэтому Лелия была во второй группе с учеными, а Виола — в третьей, с техническим персоналом. Бедняжкам так и не суждено было встретиться после "хроноэмиграции".

— Как жалко, — повторила девушка, и синее море в ее глазах качнулось, готовое выйти из берегов. — Такие красивые..., столько лет жить рядом с телом сестры и не иметь возможности увидеть ее живой..., изо дня в день смотреть на свою кровиночку, лежащую в гробу, знать, что можешь в любой момент оживить ее и тем самым убить окончательно... Кошмар!!!

— Вот оно! Как же я сам не догадался, древний дурак, — Кратос чуть не подскочил от внезапно возникшей догадки. — Кровиночка, конечно же! Кровь близнецов идентична. Если кровь Виолы смешать с кровью Лады, то Виола возродится в теле девушки. Аспер нашел способ оживить еще одного арктида. И наверняка, игла Лелии у него наготове. Вот зачем нужна братцу эта девчонка. Ну что же, это совсем не отменяет мой план, а лишь добавляет перчику в процесс его реализации.

— Видишь, Лада, я ничего от тебя не скрываю. Просто нет такой необходимости. Более того, я даже готов разрешить тебе выйти из дома...

-...?

— ...но при одном условии.

— Ну, разумеется.

— Я ведь понимаю, что стоит тебе только появиться снаружи, как Аспер тут же засечет твой мыслефон и пришлет сюда бригаду своих подручных, или того хуже, явится лично. А мне, в силу определенных обстоятельств, пока встречаться с ним лично не резон.

— И какое же условие?

— Есть два пути, чтобы закрыть мыслефон: первый — этот, — Кратос сдвинул волосы со лба и показал девушке едва видимый рисунок. — Это магическая татуировка. Чтобы сделать тебе такую же, придется обрить тебя наголо.

Девушку буквально передернуло от этой перспективы.

— Но есть и другой способ, — меж тем продолжал Кратос, — это магический амулет. Если ты дашь мне слово никогда не выходить на улицу, не надев его, вопрос будет снят.

— И что мне помешает в один прекрасный момент его нарушить?

— Ладочка, я достаточно хорошо тебя узнал, чтобы быть уверенным, что если ты пообещаешь никогда не выходить из дома без амулета и никогда не снимать его, пока ты вне этих стен, то мне этого будет достаточно.

— И что это за амулет? Какая-нибудь дурацкая кастрюля с кривыми ручками, которую я должна буду надевать, выходя на улицу. Если это так, то я лучше не буду выходить отсюда вовсе.

— Ну что ты, зачем же кастрюля, — Кратос плавно повел рукой, как бы запуская ее в невидимый карман, и через мгновение в ней оказалась изящная диадема с закрепленным в центральной части светло-зеленым с красными вкраплениями камнем. Два полуобруча, выполненные из витой проволоки белого металла, сходились к центру, постепенно расширяясь в высоту. Пространство между ними было заполнено ажурным узором из металлических завитков, в стиле, напоминающем филигрань. Тут и там дополнительный объем украшению добавляли вкрапления зерни — маленьких металлических капель-шариков из желтого металла, скорее всего, из золота. В центре, в самой широкой части диадемы, был вправлен камень. Изделие выглядело изящно и, судя по всему, стоило немало.

— Вот так вот сейчас драгоценности девушкам дарят, — тем не менее проворчала Лада, — ни тебе бархатных коробочек с ажурными застежками, ни сафьяновых подушечек.

— Помилуй, Ладочка, — улыбнулся Кратос, — я ведь у тебя не руки и сердца прошу. Задача у меня сейчас менее романтическая, поэтому и подход сугубо деловой. Мне сейчас, поверь, не до церемоний. Я ведь мог обойтись и более простым изделием, однако не хотелось портить безвкусицей твою прелестную головку. Прими уж как есть. Прошу заметить, диадема сия выполнена из платины с местного рудника, а золотые вкрапления — из здешнего же прииска, принадлежащего коммуне.

— А я думала, что у нас в стране все ископаемые драгметаллы принадлежат государству, — перебила его девушка.

— Государство тоже так думает, и вы оба ошибаетесь. Но не это сейчас главное. Вся прелесть этого украшения скрыта именно в этом камне. Это — гелиотроп, иногда его еще называют кровавиком, или кровяной яшмой. Помимо декоративных достоинств обладает еще рядом преимуществ, мало известных неспециалистам. Древние египтяне считали, что камень этот выполняет желания владельца и заставляет окружающих верить всему, что бы тот ни сказал. А еще, дескать, он способен открыть перед владельцем любую дверь и даже разрушить каменную стену. В средние века считали, что камень способен управлять погодой, может подарить хозяину долгую и здоровую жизнь. А вот в Южной Америке, откуда, собственно, и прибыл именно этот камешек, индейцы Майя применяли амулеты в виде сердечка, сделанные из этого камня, для остановки кровотечений. От себя лично добавлю, что все эти мифы и легенды имеют под собой вполне реальную основу, надо только слова заветные знать. Но для нас интересна другая особенность данного минерала: при соответствующей обработке он способен блокировать мыслефон человека, на чьей голове он в тот момент располагается. А это, согласись, в нашем случае, весьма полезное свойство. Итак, если ты дашь мне слово никогда не снимать диадему за пределами этого дома, то я разрешу тебе свободное перемещение на территории поселка. Можешь, конечно, уходить и дальше, просто там я твою безопасность не гарантирую.

Лада молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, выйти из надоевших четырех стен — страсть как хотелось, с другой, — чувствовался во всем этом какой-то подвох, природу которого она пока понять не могла, и оттого предложение Кратоса ее слегка настораживало.

— Я жду твоего решения, — поторопил ее размышления Кратос.

— Хорошо, я согласна, — соблазн выйти на свежий воздух все-таки взял верх.

— В таком случае произнеси слово в слово: "Даю слово, что не выйду из дома, где сейчас нахожусь, не надев на голову эту диадему, и не сниму ее все время, пока нахожусь вне стен этого дома".

Лада повторила фразу слово в слово и приняла диадему из рук Кратоса. Подойдя к зеркалу, девушка тут же примерила ее на свою голову и полюбовалась отражением. Неизвестный мастер, если он вообще существовал, в точности угадал и с размером и с подбором металла. Мало того, что диадема пришлась впору, так и еще и подошла к ее волосам и цвету глаз идеально. Лада искренне любовалась украшением, напрочь забыв историю ее появления на своей головке.

— И когда я смогу выйти? — спросила она.

— В любой момент, как только захочешь. Если хочешь сейчас, то я позову бабу Олю, она тебе тут все покажет.

— Зачем вам это, Леонид? — решилась наконец спросить Лада, — чувствую какой-то во всем этом подвох, а какой, понять не могу.

— Да какой, к чертям собачьим, подвох, — Кратос тяжело вздохнул и обреченно махнул рукой. — Я сейчас очень слаб и никакой угрозы для Аспера не представляю, и он об этом прекрасно знает. Я, Ладочка, устал от нашей с ним войны и не хочу больше ее продолжать.

— А не потому ли вам, Леонид, мира захотелось, что вы сейчас ослабли и Аспера просто-напросто боитесь.

— А это уж как тебе будет угодно, только прошу заметить, — его глаза вдруг на миг полыхнули злым огнем, — я ведь тело не первый раз меняю, и слабость эта каждый раз появляется, как и у Аспера, впрочем. А вот воевать расхотелось впервые.

— Ну а я тогда здесь причем?

Кратос уже взял себя в руки и ответил спокойно и даже с иронией:

— Ты, Лада, будешь моим послом доброй воли, хоть и не по доброй воле. Я хочу, чтобы ты убедила его заключить со мной мир. Мир, который, в конечном итоге, выгоден нам обоим.

— Хорошо, отправьте меня обратно, хотя бы даже в Архангельск, я сразу же свяжусь с Аспером и передам ему ваше предложение.

— Если бы все так было просто, — Кратос посмотрел на нее с затаенной грустью, — одного моего желания недостаточно. Тут нужна добрая воля обеих сторон. А в желании мира со стороны братца я совсем не уверен. И поэтому ты в наших с ним переговорах будешь не только посредником, но, уж извини за цинизм, и гарантией, что такие переговоры вообще состоятся.

— И как вы себе это представляете?

— Пока еще не знаю. Я над этим думаю. А тебе придется какое-то время еще потерпеть.

С этими словами Кратос, не попрощавшись, вышел из комнаты.

* * *

Неожиданный поворот истории заставил Ладу крепко задуматься. Она еще раз глянула на свое отражение в зеркале, полюбовалась сверкающим в волосах чудом и аккуратно положила диадему на стол.

— Будет еще время поносить. Что же сейчас произошло? Насколько искренним был со мной Кратос? Неужели это действительно шанс прекратить многовековую вражду братьев? Если так, то почему он избрал такой, не самый красивый путь к началу перемирия? А с другой стороны, такая страховка, пожалуй, единственно возможное решение в его ситуации. Как же поступить? Ох, как не хватает сейчас дедушки. Нужно каким-то образом дать о себе знать... Из дома выйти можно, но Кратос взял слово, что я не сниму диадему, а значит, не смогу подать дедушке сигнал. Конечно, слово можно и нарушить, но, во-первых, совестно как-то, не в ее правилах слово данное нарушать, а во-вторых, и страшно. Уж больно обещание было обставлено как-то особенно, почему-то его фразу нужно было повторить именно буква в букву? Нет ли тут какой-то магической хитрости. Нарушь я обещанное, и случится что-то страшное, вдруг, например, в жабу превращусь? Кто этих магов знает, что у них на уме. Нет уж, лучше пока поостерегусь и диадему на улице снимать не буду...

— О чем задумалась, девонька, — прервала ее размышления баба Оля, — ты думку-то трижды вокруг головы оберни, да раз выскажи.

— Да так, — неопределенно пожала плечами девушка.

— Ух-ты, неужто супостат свататься приходил? — баба Оля заметила лежащую на столе диадему и теперь с интересом ее разглядывала.

— Да нет, что ты, баба Оля, — улыбнулась Лада, — это не подарок, а скорее, цепь кандальная.

— Это как так?

— Да вот, он мне условие поставил, дескать, я могу из дома выходить, но только если на голове вот эту штуку носить буду. А без нее ни-ни.

— Что за прихоть такая странная. Вещь, конечно, красивая, но силком красоту разве носить заставишь?

— Выходит, что и заставишь, — вздохнула Лада, — и на волю страсть как хочется, и надевать ее нельзя. Нет, надеть, конечно, можно, только тогда друзья мои про меня так ничего и не узнают, а значит, и на помощь не придут.

— Ой, девонька, загадки загадываешь, а мне старухе и не разгадать.

— Да какие загадки, бабушка. Там, — она махнула рукой куда-то вдаль, — у меня есть дедушка... ну, он мне не совсем дедушка, в смысле, не родной... хотя, конечно, совсем как родной. Ох, что-то я совсем запуталась и тебя, наверное, запутала, — остановила свой рассказ Лада.

— А ничего, говори, как можешь, а я, чего непонятно будет, и переспросить могу.

— Так вот, — девушка собралась с мыслями и продолжила, — дедушку этого Афанасий Никитович зовут. Он много чего разного умеет. Может раны заговаривать, может будущее видеть, может даже живую или мертвую воду сотворить.

— Неужто и впрямь, я-то про живую воду только слышала, да думала, сказки все это. А дед твой, видать, волшебник. Эх, мне бы с ним сойтись, науке поучиться. У него как, небось, и бабка какая под боком имеется?

— Нет у него никакой бабки, и зря ты мне, баба Оля, не веришь, — вроде как обиделась Лада.

— Отчего же не верю? Верю. Я, девонька, на свете долго живу и чудес разных повидала. Раз говоришь, может, значит, может.

— А еще он может меня на любом расстоянии чувствовать. Если захочет, вмиг увидит, где я и что со мной. И вообще, он много чего чудного умеет. А Леонид об этом прекрасно знает, поэтому и не пускает меня на улицу без диадемы.

— И где же этот супостат такую диковинку раздобыл?

— Сам и сделал. Он такой же, как дедушка. Тоже много чего может. Только злой он, недобрый.

— Колдун значит, я так и знала, — сказала, как приговор вынесла, баба Оля, — я его как сразу увидела, так силу его черную почуяла. Неужто и дед твой колдун?

— Нет, что ты, баба Оля, — Лада от нее даже слегка отпрянула, — дедушка добрый, он не колдун, он волшебник.

— Ну и что же нам теперь с тобой делать, девонька?

— Я не знаю, баба Оля, — глаза Лады вновь налились слезами, — боюсь, я формулу магическую произнесла, и теперь, если сниму диадему на улице или вообще без нее выйду, беда какая-нибудь страшная случится.

— И что же это за формула такая страшная?

— Да слова как бы обычные, — Лада слово в слово повторила свое обещание, данное Кратосу.

— Даю слово, что не выйду из дома, где сейчас нахожусь, не надев на голову эту диадему, и не сниму ее все время, пока нахожусь вне стен этого дома, — баба Оля медленно повторила всю фразу, пожевала губами в раздумье и произнесла, тщательно взвешивая каждое слово. — Вот что я тебе девонька скажу: фраза эта на заговор не похожа. Но кто их, этих колдунов знает, чего они там удумать могут. У всякого Ермишки свои делишки. Коль он от тебя слова эти потребовал, да еще и повторить велел в точности — неспроста все это. Нельзя тебе, Ладушка, слово свое нарушать, никак нельзя.

Глаза Лады окончательно потухли. Она и сама все понимала, но теперь, услышав это от другого человека, осознала вдруг всю безнадежность ситуации.

— Ты что это, девонька, — вскинулась баба Оля, увидев, как вдруг посерело ее лицо, — а ну-ка давай не кисни, надевай свою корону и айда гулять, я тебе деревню нашу покажу, с людьми познакомлю, а там, глядишь, что-нибудь обязательно придумаем.