Она продолжала двигаться, даже когда ещё две ракеты почти одновременно ударили в корму, и кормовая башня слетела. Из её погона вырвался столб пламени. Талу сжался на сидении, руками прикрывая голову, — его оглушило взрывами.
Через секунду в бронетранспорт попала четвертая ракета. Дверь кормового боевого поста снесло, и внутрь ворвался неистовый поток пламени, — оставаться в машине стало невозможно.
Подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, Талу рванул рычаг внешней двери и выскочил наружу. Никто больше выскочить не успел, — от удара пятой ракеты взорвались баки с напалмом, и внутренность бронетранспорта мгновенно обратилась в огненный ад. Двигатели ещё работали и пылавшая машина продолжала мчаться вперед, словно страшный костер на колесах. Только проехав метров сто, она сошла с дороги, сокрушила несколько деревьев, остановилась и заглохла.
Поднявшийся Талу несколько секунд тупо смотрел на неё, затем побежал следом, — он вспомнил, что в ней осталась его куртка, и, главное, переносной пульт управления гексами.
Добежав до машины, он остановился в ужасе. Из распахнутых люков шумно вырывалось пламя, корпус стал странно светлым, — пули отбили почти всю краску и броня сплошь покрылась отметинами. Корма машины была разворочена, из пляшущих рыжих языков торчали клочья броневой стали. От двух передних колес остались лишь лохмотья темного пластика. Внутри страшно кричали, что-то стучало и билось в стальные стенки, хотя уцелевшая на них краска уже шипела и пузырилась от жара.
Маоней было сунулся в люк, из которого выскочил, — оттуда ревел огонь, несло нестерпимым жаром и смрадом. Из него к его ногам вывалился истошно вопящий огненный комок и стал кататься, рассыпая искры, — ещё минуту назад это был один из его бойцов. Талу бросился прочь.
Отбежав немного, он повалился на землю, — ноги его не держали. Едва он вновь осмелился взглянуть на бронетранспорт, в нем взорвались ракеты для базук и топливные баки, — из люков в небо взвился столб огня. Броневой корпус вспучился, как надутый пакет, во все стороны полетели крышки люков, искры, горящие обломки. Рванувшееся в стороны из люков пламя собралось в огненную тучу и неторопливо поплыло вверх, разворачиваясь огромным черным грибом.
Талу оглушило взрывом, но он, в странном оцепенении, продолжал смотреть, как, с фейерверочным треском рассыпая искры, рвутся патроны. Пламя гудело, освещая всё вокруг, раздутый корпус медленно наливался малиновым сиянием, от жара плавились и вспыхивали колеса. Лишь когда взорвались ящики со снарядами и светящаяся коробка подбросила нос вверх в фантастическом облаке вспыхнувших трассеров, он сообразил, что его могут здесь найти, и пополз прочь.
* * *
Довольно долго Талу пробирался на четвереньках наугад, пока не наткнулся на куст. Забившись под него, он сжался, судорожно хватая ртом воздух. Его сердце бешено стучало, его тошнило, а перед глазами плавали круги.
Пытаясь привести себя в порядок, он зажмурился и стал считать. Досчитав до сотни, он смог приподняться на руках, потом с трудом встал и осмотрелся. Все до единой машины горели. Деревья у горящего бронетранспорта тоже занялись, пламя смерчем рвалось вверх. Вдобавок, во множестве мест пылали кусты и трава, подожженные пулями. Такой пожар был виден и в Кен-Каро.
"Хотя я и не успел послать сигнал о помощи, теперь Мато и сам сообразит, что к чему, — подумал Талу. — Стоит лишь подождать немного, и сюда прилетят..."
Ему было холодно; он вспомнил, что его куртка осталась в горящей машине. "Я мог бы основательно прогреться", — подумал Талу. Эта мысль показалась ему очень смешной, но он с испугом сжал зубы, чувствуя, что стоит ему хоть раз хихикнуть, — и он уже не сможет остановиться, пожалуй, до конца своей жизни.
Несколько успокоившись, он услышал громкий треск — к нему, ломая заросли, приближалась гекса, направляя на него пулемет. Талу бросился в сторону, зная, что никому из попавших в прицел гексы не стоит рассчитывать на спасение.
Однако, к его радости, очереди не было, — тварь уже успела расстрелять все пятьсот полудюймовых пуль, которыми её снабдили, и теперь пыталась просто схватить его. Талу увернулся и побежал, зная, что медлительная туша не сможет его догнать. Едва она скрылась из виду, он остановился, — гексы не умели идти по следам, и, потеряв добычу из виду, прекращали погоню.
Вновь забравшись в заросли, он смог, наконец, оценить ситуацию. По-видимому, он один остался в живых из всего отряда. Вокруг бродили тридцать гекс и столько же "бывших", — теперь, когда управляющий компьютер уничтожен, они все превратились в зверей, одержимых манией убийства.
"И ещё — сотни три "беглых", одержимых тем же, — подумал он, — хотя нет! Гексы и "бывшие" должны были перебить многих, может, и всех, — я ничего не слышу!".
Поднявшись, он осмотрелся, насколько позволяло мерцание перед глазами. Повсюду вокруг пылали огни, освещая мрачный лес, клубящийся дым скрывал всё. Сквозь сильный звон в ушах был слышен лишь треск — пламени, а может, и шагов...
Усевшись, Талу осмотрел себя. Как оказалось, все приключения стоили ему всего нескольких ссадин, зато ноги отчаянно дрожали, — он не мог поверить, что минуту назад бежал как лань, перепрыгивая все препятствия.
Он понял, что дрожит, вспоминая, как в него стреляли. Он и сейчас не понимал, как можно промахнутся, стреляя из карабина по неподвижной мишени с расстояния десяти шагов.
"Я не понимаю, как остался жив", — подумал он.
При мысли, что он сидит один, полуголый, в лесу, кишащем чудовищами, он должен был испугаться сильнее. Но пугаться он был уже не способен. В конечном счете, гексы для знающего все их повадки не так и страшны. К тому же, они наверняка преследуют уцелевших "беглых". Зато сами "беглые" убьют его, едва увидят.
"А почему — убьют? — спросил он себя. — Разве у меня на лбу написано, что я офицер ЧК и нейрокибернетик? — Он вспомнил, как на площади пожилой "беглый" принял его за заключенного. — Среди файа тоже бывают мятежники, и больше, чем мне хотелось бы. Ведь меня специально учили прикидываться невинной овечкой или бунтарем! Они меня ни разу не видели, — так как же смогут узнать? По одежде?"
Талу усмехнулся. Его куртка — и как этот болван не заметил государственной эмблемы на правом рукаве? — превратилась в пепел. Сейчас на нем были только сандалии и рабочие штаны, — костюм довольно подозрительный, но в нем мог ходить кто угодно. Только...
Он расстегнул гибкий металлический пояс, — такие носили только Высшие Фамайа, — и вытащил из кобуры пистолет. Оружие было тем единственным якорем, за который цеплялось его тонущее в панике сознание. Зато патронов было мало, — всего одна запасная обойма в кармашке на кобуре. Засунув её, вместе с пистолетом, в карман штанов, Талу забросил всё остальное, вместе с документами, в кусты.
Его вдруг охватил стыд, — всего год назад он впервые надел стальной пояс, окончив Академию. Тогда он стал одним из пяти миллионов Высших, носящих их. Он вспомнил, что ему говорили, вручая пояс и диплом. А теперь...
Вообще-то Талу не очень любил этот знак отличия, — всё время таскать на себе два с лишним килограмма железа не очень-то удобно. Гибкая стальная змея могла стать превосходным оружием в крайнем случае, и древние файа носили металлические пояса именно с этой целью. Обычай не утратил смысла и сейчас... но, если бы он попался с поясом, его уже ничто бы не спасло.
Талу ощутил запах гари, — пожар разгорался. Сами сырые деревья не могли вспыхнуть и оставаться здесь было вполне безопасно, но он должен был выяснить, что стало с его бойцами.
Он осторожно выглянул из кустов, припоминая способы незаметного передвижения по местности, потом снял сандалии, прицепив их за ремешки к ремню штанов. Достав из кармана оружие, Талу спустил предохранитель и передернул затвор. Потом он двинулся вперед, пробираясь к востоку, к Кен-Каро. Лесной мусор колол его босые ноги, но теперь он ступал по нему совершенно бесшумно. У Маонея было ещё одно небольшое преимущество, — файа, выросшие в вечном полумраке севера, лучше видели в темноте, и даже могли различать цвета, когда людям всё кажется серым, — только вот какой ему в них сейчас толк?..
Пробираясь по лесу с пистолетом, поднятым стволом вверх, он никого не видел. Впрочем, разглядеть кого-нибудь в почти полном мраке, царившем под сплетенными воронкообразными кронами, было трудно. Трепещущие вспышки пламени и ползущие в тяжелом влажном воздухе клубы дыма дополнительно затрудняли обзор.
Талу вдруг остановился и прислушался, — сзади донеслись тяжелые мерные шаги. Обернувшись, он увидел, что за ним идет здоровенный "бывший". Заметив, что юноша остановился, он отчетливо ускорил шаг. Его тяжелые сапоги вминались в землю с резким хрустом. Антенны, выступавшие надо лбом, словно усики насекомого, чуть покачивались в такт шагам, лица под противогазом видно не было.
Талу с облегчением заметил, что автомата нет, — из ранца торчал обрывок патронного рукава. Зато "бывший" держал в руке длинный массивный тесак с окровавленным лезвием, размахивая им на ходу. Его намерения были совершенно понятны, — он хотел изрубить Талу на куски. Тот спокойно, как в тире, опустил пистолет и прицелился, — убегать от твари, обладавшей упорством текущей воды, было совершенно бессмысленно. "Бывший" продолжал идти, словно не замечая наведенного на него оружия.
Когда до него осталось всего шагов пять, Талу выстрелил. Пуля попала в грудь, — он видел входное отверстие, — но "бывший" продолжал идти, даже не вскрикнув. Казалось, пуля попала в дерево.
Талу выстрелил два раза подряд, — "бывший" согнулся под ударами пуль, но выпрямился и пошел, по-прежнему без единого звука, хотя хлынувшая из ран кровь залила его серый комбинезон.
Затем он вдруг бросился на него и со страшной силой взмахнул тесаком, целясь Маонею в голову. Тот успел выстрелить ещё раз, неловко отпрыгнул, споткнулся и упал. Тяжелое лезвие вонзилось в ствол дерева и осталось торчать там. "Бывший" выпустил оружие из перебитой руки и набросился на поднимавшегося Талу. Он навалился на юношу всей тяжестью и прижал его к земле, нащупывая левой рукой горло. Талу задыхался под весом твердого, жесткого тела, чувствуя, как по бокам текут горячие ручейки чужой крови.
Когда "бывший" попытался выдавить ему глаза, Талу, наконец, опомнился. Высвободив правую руку, он прижал ствол пистолета к боку твари и дважды нажал на спуск. "Бывший" обмяк, из отверстия его маски на грудь юноши потекла новая струйка крови.
С трудом сбросив массивное тело, Маоней поднялся на ноги, вздрагивая от пережитого напряжения. Не похоже, чтобы кого-то привлекли его выстрелы, но всё же...
Заметив торчащий в стволе тесак он понял, что это будет лучшее оружие в данных обстоятельствах. Однако, как он ни старался, даже шевельнуть глубоко вбитое лезвие ему не удалось. Талу заметил, что кора вокруг клинка вздулась, и из разреза вытекает липкий темный сок, распространяя резкий, будоражащий запах.
Ощутив холод, он провел рукой по груди, — она была вся в уже свертывающейся, загустевшей крови. С отвращением обтерев себя травой, он посмотрел на "бывшего". Прошитый шестью пулями, тот ещё шевелился, — если были целы нервные пути, киберблок ещё несколько минут мог управлять уже фактически мертвым телом. Осторожно приблизившись, Талу ткнул ствол пистолета под его челюсть и выстрелил вверх, чтобы поразить компьютер под стальным шлемом твари. На сей раз, она замерла навсегда...
Пробираясь дальше вдоль дороги и испуганно оглядываясь, Талу стал замечать следы битвы. Сначала ему попался "беглый", превращенный в неузнаваемые лохмотья пастью гексы, затем — "бывший" с двумя вмятинами на шлеме и простреленной шеей. Оружия при них не было. Немного дальше, у кювета, лежало несколько тел в синей полицейской форме. Наконец, у горящих машин ему стали попадаться тела его бойцов и "беглых", разбросанные вперемешку. Их было много. Талу разглядывал их, ища живых и хоть какое-нибудь оружие, но всё, до последнего патрона, было собрано. Потом впереди показалось нечто огромное, темное — туша мертвой гексы. Её голова исчезла, разорванная выстрелом из базуки, обрубок шеи напоминал конец оборванного кабеля. Под ним растеклась огромная лужа уже застывшей синей крови. Осторожно обойдя её и лежащую на боку неохватную тушу, он заметил на её броне номер, — большую белую единицу. Увидев его, Талу вздрогнул и отвернулся. Это был номер Имо.
Пробираясь дальше, он видел всюду изуродованные тела, — изрешеченные пулями, вдавленные в землю, разорванные челюстями гекс. Наконец, уже чувствуя себя ангелом, идущим по миру мертвых, он услышал хриплые стоны боли.
Осторожно подойдя поближе, Талу увидел распластанное тело. Судя по сохранившимся обрывкам черной формы, это был один из его бойцов, и Талу, несмотря на полумрак, узнал его — Анкей Риото, командир истребителей. Всего час назад это был рослый, сильный юноша с большими серьёзными глазами. Сейчас его живот был распорот и вырванные внутренности развешаны по веткам ближайших кустов. Но Талу ужаснуло не это, а то, что эти выпотрошенные останки ещё жили, хрипя и следя за ним мутно-красными глазами.
Анкей, очевидно, заметил его, — он пошевелил головой, издавая хриплые, нечленораздельные звуки. Догадаться об их смысле было нетрудно — Талу подошел, и, избегая смотреть вниз, выстрелил. Пуля попала в лоб умирающего, его голова неестественно дернулась и тело застыло. Талу поспешно отошел, борясь с тошнотой.
— Эй ты! Чё тут шумишь, людям помереть спокойно мешаешь?
Обернувшись на голос, Маоней увидел крепкого мужчину в белой рубашке с засученными рукавами, несомненно, "беглого". В руке он держал длинный, окровавленный нож. Талу вновь выстрелил, целясь ему в лоб, но оружие издало лишь щелчок, — патроны кончились. Присевший было от страха "беглый" злорадно рассмеялся.
— Эй, парень! Ты мне понравился! Иди ко мне, — я тебя... — он сделал неприличный жест.
Талу застыл, понимая, что уже не успеет перезарядить оружие. "Беглый" деловито воткнул нож в дерево и стал приближаться с мерзкой ухмылкой на лице.
Когда он подошел вплотную, Маоней наотмашь ударил его рукояткой пистолета в висок... точнее, попытался. "Беглый" не стал ни уворачиваться, ни отбивать удар. С той же мерзкой ухмылкой он просто вскинул руки, перехватив предплечье юноши, и тут же со страшной силой рванул его вправо и вниз, зверски выламывая руку Талу сразу в двух суставах. Тот задохнулся от боли и выронил оружие, согнувшись почти пополам. "Беглый" швырнул его на землю, навалился сверху. Свободной рукой он обхватил голый живот Талу, плотно прижав юношу к себе. Маоней бешено рванулся, — и его руку, казалось, вырвали из плеча. В глазах у него потемнело от боли. Немного опомнившись, он ощутил, что рука "беглого" скользнула вниз, нащупывая ширинку.
В дикой ярости, уже не обращая внимания на боль, Талу изо всех сил, бешено, откинулся назад, ударив противника затылком в челюсть. Хватка "беглого" ослабла, он ударил его ещё раз — и вырвался.
Поднявшись, Талу схватился за плечо, — оно горело, как в огне, рука почти не действовала. "Беглый", опомнившись, попытался опять его схватить, но Талу отскочил.
