Жнец

Громила ринулся к противоположной от ворот стене замка. По пути встретилось двое рослых работников с копьями. Корн метнул вилы в ближнего врага, они вошли в незащищенный живот до упора. Крепко сжав древко руками, громила уверенно пошел в атаку на второго. Тот, недолго думая, метнул копье Корну в нагрудный доспех, и убежал, подняв по пути гвалт.

Корн взбежал по лестнице на крепостную стену, ему преградил дорогу стражник с мечом и щитом. Корн делал замысловатые движения вилами, пытаясь обмануть стражника, но тот оказался опытен, щит отбивал вилы, ловко двигаясь впереди тела. Наконец летящий меч легко сломал вилы в древке.

В руках громилы осталась только лёгкая крепкая ручка. Он изловчился, развернувшись, показал удар оставшейся в руках палкой вниз, сам перевёл траекторию полета вверх. Удар пришелся стражнику в лицо, казалось, деревяшка утопла в нём с неприятным стуком.

Корн облегченно вздохнул, собираясь спрыгнуть со стены в воду.

— Стой! — раздался недалеко требовательный, уверенный голос.

Громила повернулся и увидел стрелка с луком, который стоял в трёх метрах, держа стрелу на тетиве. Его раскосые глаза не показывали страха. Руки уверенно удерживали натянутый лук. А по ступеням вверх бежали вооружённые люди, громко ругаясь.

— Ах ты! — Корн бросился на стрелка, метнувшись вперед, вправо. Тренькнула тетива — стрела вошла в шею громилы, недалеко от горла. Он резко остановился, словно натолкнулся на стену. Боль сковала, казалось, все тело. Голова не поворачивалась, а раскосый, чуть отбежав назад, накладывал новую стрелу.

Корн приложил руку к затылку, провел по шее. Стрела сзади не торчала. Тогда он сделал несколько шагов назад, оттолкнувшись ногами, полетел со стены в воду.

Пока Корн выбрался из воды, на стене уже толпился десяток людей. Превозмогая боль, одной рукой он держался за шею.

— Вот он! — закричали сверху. — Не уйдёшь!

Корн молча растворился во тьме.

— Урсан, что будем делать? — спросил один из мужчин, обратившись к раскосому стрелку.

— Что делать! Выпускайте собак, олухи! Готовьте много факелов. Нельзя, чтобы он ушёл! Его нужно убить!

Люди исчезли со стены, через несколько минут послышался лай и зазвенели частым перестуком цепи быстро опускаемого моста.

Корн не знал, куда спрятаться, а инстинкт самосохранения гнал вперед. В поле не спрячешься, там затравят собаками. Слева темнел силуэт мельницы. Там не достанут стрелами, стены защитят. Ноги понесли туда. Двери оказались открыты, Корн ввалился, бессильно облокотившись о косяк дверей. Кровь залила пол нагрудника, дыхание было частым.

Он сел на скамью, схватил двумя руками стрелу. Раздался сдавленный вскрик боли, и наконечник стрелы проткнул шею насквозь. Рука зажала наконечник, и тот отломился. Корн со стоном медленно вытащил беззубое древко из тела. Снаружи послышался яростный лай собак.

Толпа людей приближалась к мельнице, оглашая окрестности громкими криками. Мелькало полтора десятка факелов, которые неумолимо приближались. Собаки неистово лаяли на двери мельницы, стараясь держаться поодаль.

Глаза громилы привыкли к темноте. Внизу журчала вода, размеренно и монотонно. Корн начал искать себе оружие, шаря взглядом по тёмной комнате. Он тяжело встал, силы покидали обескровленное тело, руки нащупали в углу несколько молотильных двухсоставных цепов. Взял один, сложив цеп вместе. Он был тяжёл, этот ударный инструмент. Корн стал чуть в стороне от входа, приготовившись к встрече.

'Можете заходить, буду рад гостям,' — тихо сказал Корн. Он стоял и ждал, решительно сжимая грозное оружие.

Люди приблизились, не осмеливаясь войти. Лучники растянулись в цепь в десяти шахах от мельницы, взяв под обстрел дверь и окно.

— Урсан, что будем делать? -послышался встревоженный голос одного из работников.

— Тащите сена или соломы, сейчас поджарим его!

— Да ты что! Мельницу ведь жалко! Барон завтра с нас шкуру снимет!

— Я теперь правила! Делай, что говорю! Если жалко мельницу, иди вовнутрь!

— Уж лучше я соломки принесу!

— Эй, бродяга, выходи! — громко закричал Урсан довольным голосом.

— Лучше ты заходи! — твёрдо ответил Корн, крепче сжав цеп.

— Выходи, а то поджарим! — самодовольно прокричал Урсан.

— Зато без мельницы останетесь! Зубами молоть будете!

Через несколько минут прибежало двое мужчин и один подросток, неся по вязанке соломы.

— Надо попробовать пустить собак, — объявил Урсан. — Карпей, открывай двери, лучники, стреляйте внутрь! Остальные будьте наготове!

Карпей подкрался к входу и рывком открыл широкую дверь. Собаки залились беспрерывным лаем.

— Травите церов! — закричал Урсан.

— Ату! Ату! — заорали люди, указывая руками на двери. Собаки не были обучены, подскочив к дверям, они с опаской щетинились и лаяли, боясь войти. Над ними свистели стрелы, что ещё больше их пугало. Церы подняли такой гвалт, что не было слышно криков людей. Наконец одна собака оказалась внутри.

Сразу раздался жуткий вой боли, он стал глуше, затем перерос в непрекращающийся хрип. Цер, находящийся снаружи, отбежал в сторону и замолк, испуганный воем сородича. Наступила тишина.

— Складывайте солому и поджигайте! — закричал рассерженный Урсан.

Через несколько мгновений стало светло, широкие языки огня лизали сухие бревна. Стрелки неподвижно стояли, стрелы рвались из луков, удерживаемые цепкими пальцами. Остальные расположились полукругом, держа оружие наготове.

Корн понял, что это последние моменты его жизни. Странное сочетание: треск пожирающего огня и тихое журчание воды. Дым заполнял комнату, расширяя свои владения. Громила знал, что ему надо решиться выскочить сейчас, пока есть силы, и слезы не застят от дыма глаза. На стрелы и оружие, которые истерзают тело. Проживёт он за дверью не больше двух вздохов. Но потом будет только хуже, а отец Корна учил никогда не сдаваться. Громила повернул цеп так, чтобы сразу распустить оружие на улице и замахнуться. В глазах стояло раскосое лицо лучника, попавшего стрелой в шею. Вот бы сразу увидеть его. Чтобы проскочить в дверь, надо наклонить голову. Ноги согнуть не получится, быстро не появишься народу. Корн со сдавленным стоном медленно, превозмогая боль, наклонил голову. Судорожно вздохнул, весь напрягся...

Громила выскочил из тёмного проема дверей и с рычанием ринулся вперед.

— Одного я заберу с собой! — заорал он во все горло, хрипло. Цеп распустился и начал делать полный оборот, набирая бешеную скорость.

В бедре великана появилась стрела, вторая прилетела в лицо. Корн на мгновение дрогнул, но ударная часть цепа неумолимо летела сбоку в голову крупному лохматому мужичку, державшему впереди себя меч со щитом. Удар оказался страшным, голова почти не задержала цепа: гулкий стук утонул в воплях людей и лае цера. Больше Корн ничего не успел, десяток копий и вил погрузились в тело громилы, сразу упавшего на колени...

— Молодцы, — громко объявил Урсан, когда тело перестало шевелиться, истыканное, изувеченное. — Всех приглашаю выпить вина! Выставляю две бочки!

— О, ты будешь хорошим правилой, — радостно произнес тяжело дышащий Карпей. — А с трупами что делать? Этот бандюга набил немало.

— Снесите наших людей к амбару, а этого дикого кабана бросьте в речку, пусть поплавает, рыб покормит.

Огонь охватил стены, жадно расползался по крыше. Треща, отгонял жаром суетящихся людей. Отсветы пожара блистали на мутной спокойной глади реки, которой не было дела до этой людской суеты.

* * *

Анту потрясла встреча с Сартаем. Она такой же миротворец... Хоть она и прожила в замке три года мирной жизнью, но её грызла совесть, или как говорят учителя, закон, написанный на скрижалях сердца. Человек, проживая детство, впитывает с молоком образ жизни, его окружающий. Дети, попавшие в волчью стаю, становятся по своей сути волками. Воспитанные собаками лают и бегают на четвереньках, при этом их нельзя больше сделать нормальными. Миротворцы, воспитанные с рождения в Миссии не могут быть обычными людьми. Борьба за справедливость въедается в душу. Но три года назад Анта сломалась...

Их было трое миротворцев, нанятых на торговый корабль, на котором возили драгоценные товары. Двое мужчин и она. Миссия забросила их на далекий юг, в земли индов. Там большие города, кишащие несправедливостью, жестокостью. Но миротворцам было запрещено вмешиваться в дела местных жителей, задача одна — охранять корабль. Два раза они отбивали, вместе с командой, абордаж пиратов. В третий что-то пошло не так. На пиратском судне затаился меткий лучник, который в первую очередь стрелял в миротворцев. Как он определял их, вопрос, хотя, если подумать, это просто. Отточенные движения выдавали воспитанников Миссии. Двое товарищей Анты полегли в первые минуты боя, несмотря на прочные доспехи. Анта получила стрелу в кисть, вторую — в ногу, затем скользящий удар кривым мечом в лицо, испортивший её красоту.

Пиратский плен оказался ужасным. Издевательства и побои, унижения — все это ломает человека, но только не миротворца. Женщина боялась даже вспоминать, что пришлось испытать там, в аду, но вытерпела всё, выбрала момент и... тогда Анта была беспощадна.

Все пираты в ту ночь были пьяны в стельку, быстро упокоились на окровавленной палубе, многие застали свой последний час в каютах, спящие.

Анта добралась в родные места, но в Миссию решила не идти. Хватит с неё испытаний, хватит лишений. Она попросилась в этот замок, попав в него с путниками с востока. Утром путников уже не было, люди сказали, что они ушли рано утром. Анта так и считала, но потом стала замечать, что все богатые путники пропадают к утру, правила и барон несказанно богатеют. Битая жизнью Анта говорила себе, что это не ее дело, а миротворец в её душе протестовал. Совесть мучила, не давала спать. Когда прибывали новые путники, имеющие хорошие вещи, Анта знала, что это их последний вечер в жизни. Она набирала вина, закрывала двери и напивалась до беспамятства, до рвоты. Сколько раз женщина жалела этих несчастных людей, но ужас, который она испытала в пиратском плену, заставлял бездействовать.

Её, так названный муж, Урсан, принимал самое активное участие в убийствах путников. Как-то раз опьяни, проговорился об этом, не подозревая, кто Анта на самом деле. Многие мужчины в замке были причастны к этим злодеяниям.

Со временем Анта пристрастилась к вину, последнее время всегда ходила под хмельком. Урсан ворчал, но Анта нравилась ему, как женщина. Хотя она и относилась к нему с презрением, он это чувствовал и пытался всячески задобрить женщину, которая жила с ним под одной крышей. Правда, Анта не беременела, что злило Урсана.

Часто, в хмельном угаре, Анта скрытно шила платье жнеца, мечтая, что когда-нибудь решится и наведет справедливость в этом белом замке, который при заходе солнца часто становился багряным. Пучок дротиков с острыми стальными жалами и коса уже год валялась под деревянной кроватью. Простое косовище, заточенное с двух сторон, с кривой ручкой. Анта укрепила на косе короткое, острое лезвие, с противоположной стороны от косовища. На конце ручки вставила острый шип, отбитый с булавы.

Встреча с Сартаем перевернула душу. Вот человек, который выполняет свою работу, достойный. А она... что она? Постепенно превращается в пьяницу, подстилка разбойника Урсана.

Анта прихватила из кухни кувшин вина и пошла к себе. Урсана не было, женщина уселась за стол, стала наполнять чашу за чашей, уставившись на кувшин.

Для чего Сартай приехал в такую даль? Вывод один, в Миссии узнали о кровавых проделках в замке, значит, Сартай сегодня устроит барону и правиле ночь жатвы.

Анта поглощала чашу за чашей. Она в этом не участвует, просто хочет жить, пусть так плохо, но жить, дышать, смотреть на тихое, спокойное небо. Чтобы никто не бил рукоятями мечей по голове, не таскал за волосы, не тыкал в живот ножом.

'Я не хочу это видеть', — пробормотала тихо Анта, допила очередную чашу, шатаясь, добралась до кровати. Одетая завалилась навзничь на постель и через две минуты спала глубоким бессознательным сном.

* * *

Большинство людей напуганы криками, не выходили из своих каморок. Возле амбара лежали в ряд бездыханные люди, испытавшие тяжесть руки Корна. Над ними горевало несколько женщин, одна причитала. А в обеденной зале горели яркие свечи, там собралось десятка полтора мужчин, две женщины бегали, собирая на стол снедь.

Урсан ходил по зале довольный, как кот, объевшийся сметаны.

— Подавайте вино, пусть пьют работнички, — громко и самодовольно объявил он. Не терпелось похвалиться перед Антой, что теперь он правила.

— Пейте, я сейчас, лук отнесу, — бросил он своим слугам и пошел к себе.

Когда открыл дверь, увидел почти пустой кувшин, чашу. Распластавшаяся на кровати Анта тихо сопела.

— Вставай, опять наклюкалась! — Урсан пнул ногой по кровати.

— А? Что? — Анта спешно встала, непонимающе моргая глазами. Лук в руках мужчины привел в чувство. — Что, уже все?

— Что все? Ты сколько вина опрокинула в себя? Что все?

— Что, миротворец уже справился?

— Какой миротворец? — Урсан дернулся как ужаленный.

— Не обращай внимания, это мне сон приснился, — после паузы тихо пробормотала Анта, небрежно махнув рукой.

— Так значит, тот, кто в каменном мешке, жнец? — Урсан медленно, озадаченно присел на стул, лицо напряглось. Затем облегченно махнул рукой. — Я его стрелами забью, да и все. Я теперь правила, собирайся, иди, подавай на столы. Да языком не мели лишнего. Сегодня пьём.

— А второй где? Здоровяк.

— Забили его возле мельницы, пришлось ее сжечь. Труп в воду выкинули. Наших людей он набил немало, лежат возле амбара. — Урсан встал и направился к выходу. — Запомни, я теперь правила, почтительно там со мной.

Урсан со злостью поставил лук в угол, бросил колчан и ушёл. Анта медленно встала. Разум прояснился, но тяжесть в теле мешала сосредоточиться. Сартай — чистая душа, сидел запертый в каменном мешке, его убьют, как убивали раньше, затем будут продолжать, и так без конца и края.

' Правила говоришь?' — глаза Анты сузились, рука потянулась под ложе, нащупала ручку косы...

* * *

В обеденной зале люди пили вино и с жадностью поедали печёных курей и копченую крольчатину. Свежие овощи нарезанными кусками лежали нетронутыми в глиняных мисках.

Арват сидел за столом, опустив голову, как и многие, никто не веселился — возле амбара лежали трупы.

В залу зашёл молодой паренек, подмастерье кузнеца, которого считали за полудурка. Его звали Андро, но так его никто не окликал, а звали по прозвищу Колода. Глаза юнца пытливо скользнули по столу, по хмельным лицам. Кадык жадно опустился.

— А меня чего не позвали, я уже мужчина. Урсан, я слышал, ты поставил две бочки, — проговорил он неуверенно.

— Мужчина? Ты, что ли? Колода? Ха, ха! — Урсан засмеялся, поднимаясь со скамьи. — А где ты был, когда звали мужиков, чтобы справиться с громилой? У мамки под подолом прятался? Иди к женщинам!

— Я спал, не слышал, — проблеял растерянный парнишка.