Судьба всегда звонит дважды

— У меня билет на завтра...

— Черт, ну почему?! — не выдерживает, срывается. — Почему, как только у нас секс, так нам тут же нужно расстаться?!

— Вась, ну не преувеличивай...

— Ты можешь остаться? — настойчиво. — Пожалуйста.

Она еще раз вздыхает, гладит его по затылку.

— Васенька... У меня съемка. Запланированная, долгожданная. Важная. Меня мой учитель и наставник пригласил в свой проект, очень интересный и значимый профессионально. Это признание, Вась. Я не могу отказаться.

Ему эгоистически, по-детски хочется закричать: "Что, это важнее меня?! Важнее нас?!". Но вспоминает. Сколько она отдала ему своего времени, душевного тепла. И теперь он просто не имеет права что-то требовать от нее. Даже несмотря на ее любовь к нему. Но отказаться от нее... Нет, не отпустит и не отдаст.

— А потом? Вернуться сможешь?

— Куда вернуться?

Он все решает мгновенно.

— Маш, послушай. Нам... надо побыть вместе, вдвоем. Какое-то время. Чтобы никто не мешал, чтобы мы могли поговорить и... Мне столько нужно сказать тебе! Я бы не хотел отпускать тебя сейчас!

— Вась...

— Я все понимаю. Про важные дела и прочее, — он морщится. Это у него теперь нет важных дел, а Маша успешный фотограф, у нее расписание, график. — У нас есть семейное шале, в Тине. От деда осталось. Я буду ждать тебя там. Приедешь? Только ты и я.

— Конечно, — она улыбается и прижимается к нему, обнимая крепко-крепко. — Неделя, максимум, две. И я вся твоя.

— Звучит многообещающе... — дальнейшее продолжение фразы тонет в трели звонка.

— Черт! — он.

— Сонька! — она. И, спустя секунду, озарением: — Бас, у тебя же вся одежда... мокрая!

Они хохочут, глядя друг на друга, между тем, звонок снова напоминает о том, что их уединение нарушено. Маша, наконец, встает с кровати, натягивает короткий халатик.

— Лежи тут, — командует Басу. — Я сначала сама с Соней объяснюсь. Вляпалась я, — дразнит его, — из-за тебя.

— Это я вляпался, — он смотрит на нее с кровати. — И я тебе умоляю. Скажи ей, что тебе хорошо. Иначе меня кастрируют. Овощерезкой.

— Мне замечательно, — она посылает ему воздушный поцелуй. Еще одна трель звонка, уже очень длинная. — Все, я побежала. Сонька в гневе страшна!

_________________

У него стойкое ощущение "дежа вю". Снова — близость с ней и разлука. В прошлый раз хоть секса было больше. А в этот раз... это было больше просто... отчаянное продолжение телами тех слов, что они сказали друг другу. И то — один раз всего. А потом эта вредная Сонька, которая подкалывала его все то время, которое он ждал, пока высохнет одежда. Из ее квартиры он с наслаждением сбежал, прихватив с собой трофей в виде Маши. И они гуляли допоздна, как самые распоследние романтики. Заходили попить кофе в маленькие кафе, целовались на набережной и кормили голубей.

А на следующий день он проводил ее в аэропорт. И рванул в Тинь. Ждать.

Поначалу было неплохо, привел в порядок шале, в котором редко кто бывал теперь. Навестил некоторых из своих давнишних знакомых, тех, кто был на месте. Паранойя пришла, когда в один он звонков он услышал в трубке фоном знакомый до зубной боли голос. Машкин отец.

И вот тут он понял. И начал представлять в красках. Как этот змей подколодный каждый вечер ездит Машке по ушам на тему его, Баса, непригодности и неподходящести для Маши. И напоминает ей, какой он, Бас, урод и как он ее обидел. И что он ее недостоин. И... Бас был уверен, что красноречивый Машин папаша найдет массу приличествующих случаю слов.

И он всерьез засобирался ехать к ней обратно, в Москву. В панике, что теряет ее. Накрутил себя совершенно. Маша по телефону убеждала его, что скоро приедет, советовала: "Выдыхай, бобер" и утверждала, что любит. Прошла неделя, потом вторая. Машин значимый проект затягивался, его собственная агония — тоже. Уходил с каждым днем все выше в горы, но даже там ему не становилось легче, тоска и паника снедали его.

Он ждал ее долгих двадцать четыре дня. Когда она позвонила и сказала, что прилетает, он напился. В первый раз после падения.

_________________

Он даже не поцеловал ее при встрече в аэропорту. Придержал за плечи и в глаза смотрел — долго и пристально.

— Ты любишь меня?

— Вась, — она вздыхает преувеличенно размеренно, — как можно разлюбить человека за пару недель?

— Я задал тебе вопрос!

Она сама, первая, обнимает его, целует в губы — крепко, жадно.

— Люблю. Очень. Ты мой любимый параноик. Поехали уже. Кто мне обещал показать достопримечательности Тиня?

_____________________________

Осмотр достопримечательностей Тиня оказался крайне затруднен. Особенно в первые дни по приезду. Потому что там у них начался самый настоящий секс-марафон, как только за ними закрылась входная дверь.

Отличался ли он от того, как было в первый раз? Безусловно. Жарко было так же, как и тогда. А, возможно, и еще жарче и откровенней. Но дело было даже не в этом. Сама возможность шепнуть "Я люблю тебя" в любой момент, абсолютно в любой. И то, что они говорили друг другу. А говорили они много, да. Успевали между сексом, а иногда и в процессе.

Он рассказал ей о том, что было после падения. Что он чувствовал в первые месяцы, придя в себя. Как заново учился жить. И как ждал ее в эти три недели. Рассказал честно, откровенно, не боясь показаться слабым и жалким. Доверился, поверил ей. И она в ответ рассказала ему, как выживала у ноутбука в те страшные дни. И что чувствовала, когда он сказал, что она не нужна ему. В темноте, в теплом коконе под одеялом они исповедовались, плакали и жалели друг друга. И это исцеляло обоих и притягивало друг к другу еще сильнее.

__________________

А было и другое. Бас категорически настаивал, чтобы Маша ходила по дому голой. Утверждал, что, когда они наедине, наличие одежды на таком теле — преступление и святотатство. Маша смеялась и требовала ответного жеста от него. А вот тут ее ждало неожиданное открытие. Он сначала отнекивался, мотивируя тем, что для этого он недостаточно хорош. Но полную картину Маша оценила, лишь когда выказала намерение поласкать своего мужчину ртом.

— Не нужно... — хрипит и тянет ее за плечо вверх.

— Бас?! — она не верит тому, что он сам отказывается.

— Не нужно... меня, давай лучше я тебя...

Она уже достаточно хорошо его знает, чтобы понимать — это неспроста.

— Что случилось? — подтягиваясь наверх и требовательно заглядывая ему в глаза. — Что не так?

Он отводит взгляд, даже лицо отворачивает. Что он там себе еще напридумывал, идиот несчастный!?

— Маш, я... я теперь далеко не так привлекателен... как раньше. Я же веса потерял... почти двадцать килограмм. Да и исполосовали меня всего, шрамы везде — руки, ноги... живот. Не нужно. Тебе будет неприятно.

Но почему он такой безмозглый! Маша не собирается с ним церемониться.

— Я люблю тебя. Ты для меня самый красивый. Килограммы — дело наживное, А шрамы... — тут она рукой берет его за "живое", он резко выдыхает, — только украшают настоящего мужчину. Так что заткнись, получай удовольствие и не мешай мне всякими глупостями.

Заткнуться совсем у него не получилось, а все остальное он дисциплинированно исполнил.

Он действительно похудел, это заметно. И Маше ужасно хочется его видеть прежним, крепким, сильным, с перекатывающимся под теплой кожей внушительным рельефом мышц. И он еще будет таким, она в этом твердо уверена. Но сейчас... Вдруг становится ужасно стыдно, что она такая белоручка, и не может его побаловать чем-то вкусненьким собственного приготовления. Но разными вариантами омлетов она его пичкала каждое утро, впрочем, Бас утверждал, что ему нравится. А днем или ближе к вечеру они выбирались покушать в кафе, и оттуда Маша непременно уносила огромный бумажный пакет с вкуснейшей местной выпечкой. Чтобы еще на ночь напоить его молоком с булочками, пончиками и прочими штруделями.

_____________________

Он завел новую моду — любить ее медленно. Томить и сводить с ума прикосновениями — пальцев, губ, языка. Доводил ее до беспомощных и тихих "пожалуйста", до немой мольбой разведенных бедер, до рук ее, сметающих все с прикроватной тумбочки в попытках нащупать презервативы. И входил в нее мучительно медленно, не позволяя ей самой в одно движение отдаться ему. И потом, как результат... она улетает первая, он замирает на время, держит ее и гладит нежно, пока она не перестает дрожать. И начинает снова... Иногда она успевает два раза.

_____________________

Утро. Она рассматривает его, спящего. Потихоньку стащила с него простынь, полностью. Больно, больно до сих пор за него. Больно видеть то, как все еще проступают кости под кожей, и вязь шрамов на обеих ногах, и багровые росчерки рубцов на животе. Но она любит его, любит таким, какой есть. Он еще станет сильным, как прежде. Маша потихоньку трется носом о его шею, Бас вздыхает, не открывая глаз, обнимает ее и тут она замечает...

На плече — багрово-красный кровоподтек, совсем как те, после падения, которыми он был покрыт весь.

— Вася, что это?!

Он лениво открывает глаза.

— Где?

— Вон, на плече!

Он скосил взгляд.

— Это ТЫ меня спрашиваешь, что это? Неужели не помнишь?

Она не понимает пару секунд. Потом понимает. Заливается краской, до сих пор с ней это случается регулярно в его присутствии, несмотря на все, что у них было.

— Это что, я?!

— Угу.

— Не может быть! Когда?..

— Сегодня ночью. Примерно, — он с наслаждением потягивается, зевает, — между девятой и двенадцатой фрикциями. Точнее не скажу, не помню.

— Ах ты, бесстыжий! — в его голову летит подушка.

— Ну и где справедливость? Кусаешься ты, а бесстыжий — я?

__________________

Утро. Он рассматривает ее спящую. Жидким растопленным шоколадом волосы по подушке. Роскошные темные ресницы оттеняют щеки. Губы... какие же у нее красивые губы. Розовые, нежные. Стягивает простынь. И там, ниже, тоже — розовые, нежные. Проводит ладонью по идеальным округлостям, потом еще ниже, по шелковому животику, там, дальше — тоже розовое и нежное...

— Василий, вы маньяк, — не открывая глаза, голос хриплый спросонья.

— Угу. Только вот вы, Мария, — мягко касается губами соска, — поздновато осознали этот факт. Теперь деваться некуда...

Она прогибается навстречу прикосновениям его языка. Ее пальцы касаются его затылка.

— А я и не собираюсь...

__________________

Она у него хочет спросить, спросить о чем-то важном, для него и для нее важном. Но боится. А потом... если он действительно доверяет ей...

Они сидят в гостиной, Маша на диване, Бас пристроился на полу, возле ее ног, совершенно по-кошачьи подставляя ей голову на предмет погладить. Попытка посмотреть телевизор с треском провалилась, в переводе Баса то, что с виду казалось романтической комедией, звучало как трэш. Комментарии такие, что Гоблин бы позавидовал.

— Вась?..

— М? — устраивая поудобнее голову на Машиных коленках.

— А ты уже решил... чем будешь заниматься?

Он молчит. Молчит так долго, что она понимает: обидела его, рано спросила, надо было подождать.

— Решил.

— И что это? — осторожно.

— Знаешь, Маш, — голос его задумчив. — Я ведь думал об этом. Давно думал. И много. Понимаешь... — вздыхает, — я уже не смогу... быть кем-то иным. Без гор не могу. Я в офисе сдохну. Даже если пойду учиться, получу какое-то образование специальное — экономическое там... — тут его совершенно неосознанно передернуло, — или еще какое... Без толку это. Я только здесь, — неопределенный жест в сторону невидных сейчас из шале, но бывших вокруг повсюду гор, — смогу как-то существовать.

— Но ты же не сможешь... — как бы поаккуратнее сказать?! — как раньше...

— Нет, конечно, — он говорит спокойно, может, лишь легкая тень сожаления в голосе. — Это даже не обсуждается. С про-райдерской карьерой покончено.

— Что тогда? Будешь спасателем, как отец?

— О, нет! Как отец точно не буду. Он... таких, как он, больше нет. Лучше его быть невозможно, а хуже — не хочу. Он... он понимает горы, он их чувствует. Не знаю, как объяснить. А я так не могу. Для меня горы — это средство для получения фана, кайфа. Среда обитания, средство... но я не понимаю их так, как батя.

— Тогда кем?

— Ты будешь смеяться.

— Не буду.

— Я решил стать инструктором.

— Инструктором? — она удивлена. Вспоминает тех инструкторов, что встречались ей. — Что, будешь симпатичных беспомощных дамочек на лыжах учить кататься?

Теперь уже удивлен он. Поворачивает голову, смотрит ей в глаза.

— Маша, что за тон? Ты что... — неверяще: — ревнуешь?!

— Да! — пальцы неосознанно вцепились крепче в его волосы. — Извини, забыла предупредить! Я ужасно ревнивая! Просто ужасно!

— Запоздало предупреждение, — весело хмыкает он. — Куда теперь деваться-то... Нет, Маш, я неправильно выразился. Я... тренером хочу стать. — Подумал и добавил: — Детским тренером.

— Детским тренером?!

— Я понимаю, — он невесело усмехается, — это звучит смешно. У самого еще... молоко на губах не обсохло, а туда же, в тренеры! Но... я когда у отца был, ребятню видел из секции. Свое детство вспомнил... А потом, позже, знаешь... Бывало, тренируешься в парке.. отрабатываешь там что-нибудь. Пацаны подходят, лет по десять-двенадцать, автограф попросят или показать что-нибудь из элементов фристайловых. И потом глаза у них просто... горят. И я когда подумал, что мог бы заниматься с такими... научить всему, что знаю и умею. А умею я действительно немало, я же давно катаюсь, выступаю... выступал... Да не важно! Мне есть чему научить. Ну, мне так кажется...

— И мне тоже так кажется, — Маша совершенно искренне соглашается. Во-первых, детский тренер — это довольно безопасно, а для нее, это, как ни крути, очень важно. А во-вторых... она действительно так считает. Что у него получится. — Ты очень хороший учитель. Я помню, — мягкая улыбка, — как ты мне стойку исправил.

— Значит, решено?

— Тебе что, требуется мое благословение?

После паузы:

— Знаешь... да.

Она даже не находит, что сказать. Наклоняется и крепко обнимает его за плечи. Ее самый дорогой и любимый человек.

______________

Их секс-марафону положила конец физиология. На Маше самые простые, скромные трусики и Басова футболка. Они лежат на постели, он обнимает ее со спины, положив руку на живот.

— Бас, прекрати себя вести так, будто я при смерти. Это всего лишь месячные.

— Тебе было больно!

— Я выпила таблетку! И уже не болит. Почти.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно, — ей в шею.

— Все в порядке, параноик.

А, кстати, о паранойе...

— Маш, тебе же рано или поздно придется возвращаться... домой.

— Наверное, да...

— Скажи мне, только честно. ОН настраивал тебя... против меня?

Маша отвечает после паузы:

— Вась, это совсем не важно.

— Важно! Значит, настраивал?

Маша поворачивается к нему лицом.

— Я люблю тебя. Это моя жизнь, и я сама решаю — кого мне любить. Пусть ты не нравишься папе...