Как пробурить небеса: Пособие для Чайников

— Кто ты такой?

— Отдел по искоренению человечества. Командующий Дальневосточным блоком Вирал.

— Чего?

— Хочу кое-что прояснить сразу. Каждый человек, оказавшийся на поверхности, должен быть уничтожен. И занимается этим именно мой отдел. А еще у тебя мой ужин, и я намерен его у тебя забрать.

— Заберешь? Ну тогда я отдам его тебе сию секунду.

И я запускаю в этого Вирала своей добычей, метя ему в лицо. Вот только по пути мой трофей неожиданно оживает и, хлопая конечностями, меняет траекторию своего движения.

Направляю на Вирала стреляющую штуковину — пистолет вроде? — и жму на курок. Но сухой щелчок говорит о том, что патронов больше нет.

Как не вовремя-то.

— Не сбежишь!

Вирал бросается на меня со своим здоровущим тесаком.

Он сказал, что я пытаюсь сбежать? ДА ЗА КОГО ОН МЕНЯ ДЕРЖИТ???!! Это его отношение приводит меня в бешенство. Этот зверолюд посмел считать меня трусом!

— Ты сказал, "сбежишь"? Ты за кого меня держишь? Я борец за мир, предводитель Гуррен-Дана Великий Камина! И я еще ни от кого не убегал!

Извлекаю из ножен катану. Время хорошей драки настало!

— Не умеешь убегать, готовься умирать!

— Это мы еще посмотрим!

И мы срываемся в бой.

Он заметно быстрее меня, а его клинок меньше и легче моей катаны, поэтому первый удар удается блокировать с большим трудом.

Но в тот же момент приходится изогнуть корпус так, чтобы тесак просвистел в миллиметре от бинтов.

Блин, он слишком быстрый.

Последующие несколько ударов я смог отразить, но пропустил пару неглубоких царапин где-то в районе живота и одну на руке.

А ведь все только начало заживать! Симон опять ругаться будет.

Так я его не достану. Что делать?

— Неплохо орудуешь мечом для любителя! Но ты и вправду думал, что у тебя есть шансы против профессионального солдата?

Да я вообще эту катану первый раз в бою использую! И вообще, моя голова мне дорога, не надо пытаться мне ее отрубить.

Уходя от этого удара, пришлось нагнуться к земле, где рука нащупала что-то острое. Стрела?

Подойдет! Грязные трюки, конечно, это не мужское занятие, но против зверочеловека сойдет.

— Идиот! Мужчине не пристало думать о шансах!

Блокирую его тесак катаной и пытаюсь разрезать его морду наконечником. В последний момент он успевает разорвать дистанцию, но из пореза на лице явственно сочится кровь.

— Кто-то попортил шкурку?

Вирал явно удивлен.

— Сумел ранить меня? Но внезапные атаки хороши лишь тем, что они внезапные!

Завожу катану за спину, готовясь отражать его новую атаку. Думаю, я понял, как он действует, и теперь смогу попортить его шкуру серьезнее, чем царапиной.

— Тебе конец!

И Вирал срывается в атаку.

И в этот раз он серьезен. Намного быстрее, чем был до этого.

Не успеваю блокировать. Бок обжигает острой болью.

— Это все, что ты можешь?

Я не вижу его! Силуэтом он крутится вокруг меня, я еле успеваю отбивать выпады, да и то не все.

Черт, черт, черт. Он силен.

Но я не сдамся. Камина не сбежит. Никогда больше!

— Парой царапин меня не испугать! Когда речь идет о чести, мужчина должен сражаться до конца!

— Умри!

Предчувствие снова не обманывает. Я знаю, куда придется его удар. И я знаю, что делать. Пусть Симон будет опять ругаться, а Йоко укоризненно смотреть. Я должен.

Ловлю его тесак раскрытой ладонью, зажимая лезвие между пальцами.

— Вот ты и попался, Вирал!

И катаной со всей дури пытаюсь заехать ему по боку.

Он блокирует рукой. Видна кровь. Много крови.

И моя, и его.

И мы стоим, не в силах сдвинуть противника с места и не вырубиться от боли.

— Чертов... человек. Ты... безумец.

— Таковы мы, люди!

Вот она какая... ничья.

Но наша схватка не могла длиться вечно...

— На твоем месте, Вирал, я бы не стал продолжать дальше и отступил бы.

Из кустов напротив нас выходит Симон, держа в вытянутой руке еще одну стреляющую штуковину... только побольше... и куда как поопасней на вид.

Вовремя однако.

Потому что еще пара минут — и я отрублюсь.

* * *

Симон. Злостный прерыватель махачей.

Звуки боя я услышал спустя буквально несколько минут после того, как Камина вломился в заросли кустарника.

Выключив Лаганна, я, прихватив "Пронзатель", с инструкцией к которому я наконец-то ознакомился, отправился в сторону сражающихся.

В голове медленно зрел план, как не продуть и заодно залегендировать знания о строении ганмена Вирала. Правда, большая часть моего плана строилась на вере в силы Камины, которому нужно было хоть сколько-то серьезно ранить Вирала.

Ну или хотя бы отвлечь его.

Продираться сквозь траву.... Так себе занятие. Особенно, когда ты пытаешься оставаться при этом более-менее незаметным. Благо еще, что мне повезло, и эти двое устроили драку недалеко от моего местоположения.

Я вышел на поляну как раз к самым интересным событиям. (Мда, где там мой рояль? А то я в кустах...)

Тем событиям, которых не было в оригинале, потому как я не бросился сломя голову на Лаганне в бой, чем спровоцировал бы Вирала на бой на ганменах. А лезть в такое сражение с горячей головой Камины — идея так себе. Все-таки я не уверен в своих силах, а реальность так вообще может оказаться куда как более суровой. А жить мне еще хочется.

Вот Камина с Виралом сошлись в клинче. Братец словил тесак Вирала ладонью и попытался раскроить зверочеловеку бок, но тот защитился ценою руки. Судя по идущей у обоих крови — ранены они весьма нехило. И Камина гораздо сильнее.

Пора вмешаться, а то Камину так и прирезать могут. А Король Пафоса нужен мне живым!

Прицеливаюсь в Вирала и медленно, нарочито медленно, выхожу из кустов.

— На твоем месте, Вирал, я бы не стал продолжать дальше и отступил бы.

Лицо зверочеловека, до того оскаленное в страшной зубастой улыбке, сменяется удивлением.

— Мальчишка? Что тут делает такой детеныш человека?

— Заткнись, особь, — брови Вирала еще больше поползли вверх. Ну да, сомневаюсь, чтобы он слышал, чтобы дети, особенно человеческие, говорили с ним в таком тоне.

— Ты бы лучше обстановку оценивал, Особь. Если ты не заметил, я целюсь в тебя из оружия, а с такого расстояния даже такой ребенок, как я, не промажет. Представляешь, что с тобой сделает тринадцатимиллиметровая пуля, если попадет? И это я не говорю про снайпера, который притаился тут где-то на возвышенности, и явно держит тебя на мушке. Так что у меня для тебя есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться!

— Какое же, мальчишка?

— Мы дадим тебе уйти сегодня, зализать свои раны. А завтра на рассвете мы сразимся. Нет, не на мечах, как сегодня. А на ганменах. Это же твоя симпатичная белая машина стоит на другом конце оазиса? Я хотел ее... ммм... экспроприировать, но подумал, что это не будет честно по отношению к тебе, Особь. Как тебе идея?

Вирал злобно усмехнулся.

— А что мешает мне дойти до ганмена и уничтожить вас до того момента, пока вы доберетесь до своих ганменов?

— Тебе? Да ничего в сущности. Да вот только ты зовешь себя солдатом, Воином. А солдаты так не поступают.

— Да что ты знаешь о солдатах, мальчишка? Тебе всего сколько, одиннадцать, десять человеческих лет?

— Мне двенадцать, если тебе интересно. Что я знаю о солдатах, Вирал? Уж побольше тебя, поверь. Я видел такое, отчего у тебя бы кровь встала в жилах, а шерсть — дыбом.

Видимо, что-то такое было в моем тоне, в моем голосе... Во мне самом, что Вирал буквально на секунду, нет, даже на самый краткий миг, вздрогнул и отвел взгляд.

А потом резко разорвал дистанцию. Дуло моего пистолета проследовало за ним.

— Черт, я не привык драться с детьми. Я ухожу. Но завтра мы встретимся.

— Рад, что ты согласился, Особь.

— Я не прощаюсь, мальчишка, человек.

Кивнув нам, Вирал, лелея свою левую руку, исчезает в зарослях, а уже в следующий миг мне приходится ловить оседающего на землю Камину.

Черт, он действительно сильно ранен!

— Симон... мне нужно... поспать.

Так, где там Йоко. Эта женщина умудряется теряться в самые нужные моменты!

Некоторое время спустя

...Камине повезло. Его раны выглядели страшнее, чем были на самом деле. Такое чувство, что Вирал вообще не пытался его убить, а скорее уязвить гордость. Бок он рассек профессионально — крови было много, но органы и артерии оказались не задеты.

Йоко примчалась буквально через три минуты после того, как Вирал покинул наше общество. И что самое хорошее, у нее с собою оказался набор Первой Помощи. Быстренько перемотав Камину бинтами, мы погрузили его в Лаганна, а мне пришлось занять место водителя Гуррена.

Ключ-Бур сработал как надо, и Гуррен завелся с одного прикосновения.

А дальше была быстренькая пробежка до Ритоны, где мы и разгрузились. Камина к тому моменту уже пришел в себя и тихонько ругался на тряску и "Симона, который все испортил", но было заметно, что он мне благодарен, хотя признавать этого явно не хотел.

Камина, одним словом.

Отправив братца перебинтоваться в лазарет, я завел Гуррена и Лаганна в ангар, где сам покинул кабину и отправился в столовую.

Война войной, а обед по расписанию.

* * *

Вирал. Раненый и удивленный.

Сидя в кабине ганмена, Вирал осторожно бинтовал свою руку, одновременно размышляя о превратностях судьбы и об одном человеческом детеныше, что заставил его планы пойти крахом.

Такой взгляд... Вирал его уже видел. И глаза, в которых он видел этот взгляд, принадлежали отнюдь не обыкновенному разумному.

Так на своих подчиненных смотрел Лоргеном.

Бесконечно древний и могущественный Создатель... Сокрушитель человеческой расы.

Но этот мальчишка... Какого черта у него такой взгляд.

Это бесило его. Бесило до нервной дрожи.

— Ничего... Завтра... Завтра я отыграюсь за все унижения. Ты ответишь мне за это, мальчишка.

* * *

Ритона. Вечер того же дня. Симон.

Никогда не устану смотреть на звезды. Эти яркие точки, пылающие на небесах, разгоняющие мрак и безнадежность, словно огоньки маяков для нас. Каждая звезда — надежда. Надежда на лучшее, надежда на будущее, надежда на жизнь.

Отсюда, с земли, они кажутся такими маленькими, что, казалось бы, подними руку — и загребешь их все в ладонь, как алмазную пыль. Но стоит поднять эту самую руку, как ты понимаешь, как же далеки, как же недостижимы эти звезды.

Ритона раскинулась в расщелине под моим боком. Горели фонари освещения, доносились веселые возгласы людей, пирующих в меру сил.

Понимаю их. Каждый день для них может быть последним. И поэтому они стремятся прожить его, как последний. Поэтому они и не боятся смерти. Они боятся не успеть. Не успеть сказать друзьям напутственные слова, не успеть сказать женам и детям, что любят их, не успеть заслонить ребенка собственным телом.

Этим-то и хорош Апокалипсис. Он, в какой бы форме он ни был, несет Очищение. Не телу, но душе. Мигом стираются все границы условностей и норм. И пробуждается что-то куда более... древнее и благородное, чем все то, что культивировало в себе человечество многие тысячелетия. Женщины вспоминают, что они прежде всего женщины и матери, а не мужененавистницы и феминистки. Мужчины же в большинстве своем резко осознают, что уже неважно, кем ты был вчера, кто ты по происхождению и вероисповеданию. Если ты не возьмешь в руки оружие и не встанешь грудью на защиту того, что осталось, то никто уже может не встать.

Я так жил там, так же живу и здесь. И я совершенно не скучаю по тому миру, что был до Катастрофы. Тот колосс держался на глиняных ногах экономики и цепях договоров и соглашений. И когда он пал — стало только лучше.

А здесь...

Я снова посмотрел на мириады звезд, простирающихся надо мной.

Здесь... все по-другому. Альтернативная Вселенная. Другие люди и другие законы. Другие условности и нормы. Все другое.

Мои действия уже и так меняют историю так, что уже скоро я просто перестану пользоваться знанием, которое мне даровал канон. Так, наверное, даже будет лучше. Интереснее. Честнее. Потому как это действительно скучно — жить по давно расписанным ролям. И пусть эти знания дают немалое преимущество, но я хочу...

А чего я хочу?

Как-то не задавался этим вопросом. Не было времени, желания. Да и сейчас нет. Но все же. Если я здесь, то зачем я здесь?

Мягкие, еле слышные шаги по гравию рядом со мной сбивают с мысли.

Поворачиваю голову и вижу Йоко.

Она сидит рядом со мной и, свесив ноги с обрыва, устало смотрит вдаль. Не моргая. Просто уставившись в одну точку.

Сейчас, без винтовки, с распущенными волосами она кажется куда... женственней. Скромней. Загадочней.

Впервые со времени нашего знакомства, мне удается рассмотреть ее. Вглядеться в малозаметные черты лица, увидеть малозаметные, но имеющиеся "ямочки Венеры" Все как-то не до того было. Слишком быстро, слишком поспешно, слишком выматывающие.

Непривычно видеть ее такой.

Обычно гиперактивная, эмоциональная, чуток назойливая — сейчас она не была похожа на саму себя. Расслабленная, раскованная и немного грустная. Такой она кажется... хрупкой.

Вот так и проводим время. Я — лежа и пытаясь запомнить девушку такой, а она — сидя и все так же глядя немигающим взглядом вдаль.

А шелест ветра доносит до нас звуки чужих голосов и стук кружек друг о друга.

Жизнь идет.

— Скажи... Симон. Почему он так верит в тебя? — разрывая молчаливый паритет, негромко спрашивает она.

— А он верит?

— Еще как... это скорее даже фанатизм. И это не ответ.

— Сложно сказать. Для этого нужно быть Каминой. Может быть тогда, семь лет назад, он увидел во мне что-то такое, что близко к его идеалами. А может быть, мне просто повезло. Пойди все по-другому, на моем месте сидел бы сейчас кто-то другой. Но одно я знаю точно. У него потрясающий нюх на людей.

— Тогда... скажи мне, что произошло семь лет назад? Камина тоже упоминал о каком-то важном событии, произошедшем тогда, но отвечать отказался.

Хех... братец имеет понятие такта. Не ожидал от него.

— Скажи, Йоко, когда ты родилась, вы уже жили на поверхности?

— Да. Но какое...

— Тогда ты не знаешь, что такое "потолок". Не знаешь. Не знаешь, что такое каждый день находиться внутри замкнутого каменного мешка, где воздух появляется только благодаря замкнутому кругу регенерации. Не знаешь, что такое смотреть вверх и видеть лишь камень потолка. Двенадцать лет, изо дня в день, с самого рождения, я смотрел на серый камень, что заменял нам небо, сквозь тусклый свет неперегорающих фонарей. И ты не знаешь, что такое видеть, как твои родные гибнут по вине этого самого потолка. Как гигантские каменные глыбы не оставляют тебе ничего, кроме воспоминаний.

— Это произошло семь лет назад?

— Семь лет, четыре месяца и четырнадцать дней назад. Но да, ты права.

Йоко понурила голову, отчего ее лицо скрылось в спадающих на лоб алых прядях.